Текст книги "Двойная звезда"
Автор книги: Татьяна Туринская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
Нина Сергеевна замолчала. Снова повисла пауза, на сей раз не только угнетающая, но и пугающая неизвестностью и какой-то опасностью... От нервного ожидания приговора ладони Виктора стали влажными. Он не выдержал затянувшейся паузы и спросил:
-Что же ожидает меня в случае несчастливого исхода?
– Об этом пока говорить рано, давайте удостоверимся в правильности моего диагноза, хотя я впервые в жизни надеюсь, что ошиблась, – с этими словами она поднялась с кресла, взяла радиотелефон и вышла в кухню, прикрыв за собой дверь.
Приятели переглянулись. Во взглядах обоих таилась тревога. Хорошенькое дело! Что же это за случай такой сложный, что болезнь была бы предпочтительней?! Говорить не хотелось совершенно, и друзья отвели глаза друг от друга. И в комнате снова повисла гнетущая тишина...
Через несколько немыслимо долгих минут в комнату вошла хозяйка.
– Вы на машине?
– Даже на двух, – ответил Андрей.
– Тогда поехали. Моя коллега хорошо разбирается в хиромантии, а «звезду» с абсолютной точностью можно определить только по руке, – она вышла в прихожую и сняла с вешалки плащ. Посетители тоже оделись и вместе с хозяйкой вышли из квартиры.
У подъезда они разделились: Виктор сел в Ауди, Нина же Сергеевна предпочла ехать с Андреем в его Вольвочке. Виктор был рад, что побудет некоторое время один: во-первых, не надо поддерживать ни к чему не обязывающий разговор, а во-вторых, избежит тягостных и таких пугающих пауз.
Вольво вырулила из-под арки, выезжая со двора, в хвосте пристроилась Ауди. Виктор вел машину, стараясь ни о чем не думать, но это у него плохо выходило. Но и думать о том, чего ты не знаешь, а потому и не понимаешь, было сложно. Он не мог понять, что ему угрожает, но угрозу почувствовал в словах экстрасенсорши четко. Настроение было еще хуже, чем во все последние дни, вместе взятые. «И зачем только я позволил себя уговорить? Подумаешь, сны сняться! Зато веселее спать! Теперь вот думай, что это за „звезда“ такая, и чем она мне грозит, если эта Нина надеется, что ошиблась!»
Гадальщица оказалась не столь приятной особой, как Нина Сергеевна. Больше того, она оказалась ее полной противоположностью. Вот здесь и оправдались ожидания друзей насчет ведьминого шалаша: посетитель, даже если и не знал, представительницей какой профессии является хозяйка дома, сразу бы догадался, чем занимается последняя. Квартира была оборудована так, чтобы гость с первых шагов понимал, в какую таинственную обстановку он попал: темные синие однотонные обои, разрисованные какими-то кабалистическими знаками серебристой краской, темный же низкий потолок давили на мозги тяжелым грузом, окна были занавешены бордовыми плотными гардинами, не позволяющими неяркому сентябрьскому солнцу проникнуть в комнату. Неровный свет давали множество свечей, установленных в канделябрах по стенам, в подсвечниках и просто в рюмочках, расставленных, где только было возможно. Из-за такого обилия свечей воздух в комнате был довольно тяжелым, спертым – видимо, хозяйка нечасто проветривала квартиру. Для полноты картины не хватало разве что сушеных лягушек, свисающих с потолка. Внешний вид хозяйки слегка озадачивал: возраст «за сорок с гаком», фигура почти как у пионерки, зато лицо... Несколько одутловатое, оно, казалось, было приставлено к данному телу по чьей-то грубой ошибке – несмотря на возраст и два с половиной подбородка, макияж был нанесен сногсшибательный. В смысле, действительно просто сшибал с ног – заплывшие жиром глаза до бровей были подведены черными тенями, снизу та же чернота прикрывала слегка обвисшие мешки, дряблые щеки были щедро сдобрены румянами, а завершала безрадостную картину темно-красная помада, делавшая и без того нетонкие губы как бы вывернутыми изнутри.
Имя у хиромантки было подстать ее экзотической внешности:
– Ванда, – представилась она высоким скрипучим голосом. Весь ее облик настолько отталкивал Виктора, что хотелось бежать из этой берлоги без оглядки. Но страх неизвестности был в тысячу раз невыносимее гостеприимной хозяйки и он вслед за Андреем прошел вглубь комнаты и присел на краешек старого неудобного кресла. Андрей устроился на диване, хозяйка же осталась стоять.
– Ванда, это Виктор, – Нина подошла и положила руку ему на плечо. – Я тебе о нем рассказывала, посмотри, пожалуйста, что ты можешь о нем сказать?
Гадалка села на стул рядом с креслом, в котором расположился Виктор, и взяла его руку. Несколько минут разглядывала ее, поворачивая то так, то этак. Потом взяла другую руку и повторила те же манипуляции. Немного подумав, как бы решая, говорить или нет клиенту горькую правду, произнесла:
– Про «Двойную звезду» я много читала, но ни разу не сталкивалась лично, как и Нина Сергеевна. Больше того, так же, как и она, я не знаю ни одного человека среди своих коллег, который бы встречался лично с подобным явлением. Вот этот бугорок, – она коснулась темно-красным, в тон губной помады, ногтем места в районе соединения среднего и безымянного пальцев на ладони Виктора, – в сочетании с трезубцем, который у вас очень четко читается, можно назвать яркой иллюстрацией пособий для начинающих хиромантов, и не только начинающих. Как я уже говорила, я впервые сталкиваюсь с подобным явлением, несмотря на некоторый, скромно говоря, опыт в этой области. Случайно такой знак появиться на вашей руке не мог, он наверняка был у вас от рождения. Если бы вы когда-нибудь обратились к хироманту, этот факт был бы установлен раньше – даже дилетант не смог бы пропустить этот знак. В принципе, ранняя диагностика в данном случае ничего не гарантирует, но у вас было бы больше времени.
– Больше времени для чего? – в голосе Виктора чувствовалась тревога.
Ванда опустила глаза, внимательно разглядывая пушистые помпоны на своих тапочках. Потом перевела взгляд на Нину, как бы говоря: «Твой клиент, сама и объясняй». Вздохнув, Нина Сергеевна ответила:
– Видите ли, Виктор... Как я уже говорила, счастливых исходов «Двойной звезды» не зафиксировано. Я так же говорила, что это ничего не значит. Но много значит тот факт, что несчастливых исходов было немало... Увы, время от времени на свет появляются двое под одной звездой, предназначенных только друг для друга. Это не значит, что оба они обречены на одиночество, вовсе нет. Оба могут иметь попытки создать семью, больше того, у одного из них такая попытка может оказаться довольно удачной при условии уживчивого характера. Но только в самом лучшем случае и только у одного из них. Самое же страшное при «Двойной Звезде» даже не одиночество... Не найдя друг друга, эта пара, достигнув определенного возраста, тихо угасает... Оба... Даже если один из них нашел, как он думал, «свою судьбу». Так как судьба у них – одна на двоих. Жить вместе или вместе же умереть...
Нина замолчала, но продолжала смотреть в глаза Виктора, как бы ожидая того самого вопроса. И Виктор его задал:
– И каков этот «определенный возраст»?
Нина ответила вопросом:
– Сколько вам сейчас?
– Тридцать пять.
– У Вас есть еще немного времени...
– Немного – это сколько?
– Конкретную цифру назвать не сможет никто. Знаю одно – ни один из зафиксированных ранее ваших коллег по «Двойной звезде» не дожил до сорока...
В комнате повисла тишина. Андрей боялся поднять глаза на друга: «Ни хрена себе, „сходил за хлебушком“. Вот это присоветовал дорогому другу экстрасенса, а она его заживо хоронит... Чушь какая, напридумали сказочки. Средневековье какое-то! Сейчас про ведьм рассказывать начнут...»
– Увы, молодой человек, я могу только подтвердить все вышеизложенное... Уж слишком яркая картинка нарисована на вашей руке. Даже на обеих... – Ванда внесла свою лепту в разговор. «Гонорар отрабатывает, ведьма!» – подумал Андрей.
– И что мне теперь делать? – как-то потерянно спросил Виктор.
– Искать свою пару, – ответила Ванда с такой интонацией, что звучал ее совет, как «пора покупать себе участок на кладбище».
– И где я должен ее искать? – голос Виктора просто был пропитан растерянностью, что было так несвойственно для него.
– Да ты че, Витек, поверил во всю эту туфту?! Совсем с ума сдурел, что ли? Пошли отсюда, нашлись прорицательницы! Оракулши, блин! – Андрей резко встал и силой поднял Виктора из кресла. Сделать это ему было несложно – Виктор и сразу-то присел на самый краешек, а после «гадания» и вовсе почти сполз с него, огорошенный приговором. Андрей свободной рукой вытащил из внутреннего кармана пиджака два конвертика с деньгами и швырнул их на стол. Ванда свою пайку быстренько прибрала к рукам. Нина же покрутила конверт в руках, как бы раздумывая, брать или нет, и протянула Виктору:
– Вы ко мне еще придете, потом за все и рассчитаетесь. Адрес мой вам известен, приходите в любое время, можно и без звонка. Я попробую помочь вам, пока и сама не знаю, как. Может, просто словом, а может...
– Да пошли вы все! Идем, Витек, – Андрей рванул входную дверь на себя со всей дури, забыв про замок. Силы в руках у него было немало, да еще злости накопилось, и замок повис на поломанной двери.
***
В машине возмущению Андрея не было предела:
– Идиотки! Напридумали себе хиромантий разных! Слово-то какое – сразу понятно, чем они там занимаются! Наука, наука – какая на хрен наука, одна сплошная херо – это, как его, – мантия! Херомантия и есть, чего от нее ожидать-то? Это я кретин, поверил бабе своей. А Янке голову оторву, если еще раз про экстрасенсов услышу! Подумаешь, сны человеку сняться. Между прочим, не лишенные приятности сны-то! Что ж теперь, всем, видящим во сне баб, помирать пора?! Чушь какая! Успокойся, Витек, они таким образом деньги зарабатывают, и неплохие, судя по всему, деньги. Если уж ты, ас на всякие проколы, в эту туфту поверил, представляешь, какую они лапшу на уши бабам легковерным вешают!
– Андрюша, остановись, – совершенно спокойным голосом сказал Виктор. – Мы забыли мою машину и Нину. Мы ее привезли, нам и отвозить обратно.
– Ничего мы не забыли. Я тебя в таком состоянии за руль не пущу. А Нина перебьется, сама доберется, не маленькая. Отвезу тебя домой, потом на такси за твоей тачкой смотаюсь. Не волнуйся, я быстро обернусь, днем у нас, слава Богу, не так машины шарят, пару часов простоит, как миленькая! Да и сигнализация у тебя нехилая...
– На любую сигнализацию свой специалист найдется, – совершенно равнодушным голосом произнес Виктор, как будто речь шла не об его любимой игрушке. – Ладно, вези, только не гони волну, не бубни...
Не бубнить у Андрея не получалось. Он гнал машину по ярко освещенной еще не совсем по-осеннему скупым, но уже и не таким щедрым, как летом, солнышком, Москве, и потихоньку ворчал себе под нос все, что думал в эту минуту об экстрасенсорше, хиромантке, Ритке, а заодно и Янке. Ветер лениво бросал под ноги прохожим и под колеса машин полуумершую листву ясеней и кленов, дубов и тополей. Грустные листья перемешались в предсмертной пляске, обреченно забавляясь цветовыми хороводами – желтый листик ласково прильнул к зеленому, огненно-рыжий прижался, как к родному, к малиновому, в надежде, что вместе все-таки не так страшно, и медленно кружась, падали в небытие. Виктор смотрел на прощальный танец листвы из окна машины и думал о своем. Неужели и ему совсем скоро придется вот так же отправляться в последний путь? Только, в отличие от листьев, ему не к кому будет прижаться, и весь страшный путь предстоит проделать в гордом одиночестве.
Андрей продолжал возмущенно бубнить себе под нос, но Виктор словно и не слышал друга. В его голове проносились какие-то смутные, неясные воспоминания. Что-то далекое крутилось в памяти, он все пытался сформировать отдельные обрывки в нечто целое, но мысли все ускользали и ускользали, словно никак не хотели показываться на свет божий после многолетнего отлеживания в самом труднодоступном месте архива памяти. Потом, словно яркие кусочки стеклышек из детской мозаики, начала складываться картинка...
...Каждое лето Витя отдыхал в пионерском лагере «Автомобилист». Знал, что называется, не только каждый закоулочек, но и каждый камешек, и каждый корень старых деревьев, разросшихся так, что росли уже не вглубь, а вверх, частенько устраивая корявыми узловатыми путами ловушки на тропинках невнимательным ребятишкам. Витя любил этот лагерь. Бабушек-дедушек где-нибудь в Подмосковье у него не было, из всего набора родственников, кроме, конечно, мамы с папой, была одна только бабушка, да и та жила тут же, в Москве, практически по соседству с семьей дочери. Так что выезжать на лето из пыльного города маленькому Вите было совершенно некуда, а денег для того, чтобы снять дачу, семья не имела. А потому с самого малолетства, с шести лет, Витя и отдыхал в «Автомобилисте», и очень хорошо себя в нем чувствовал. Раньше...
В том же году, когда ему исполнилось двенадцать, все изменилось. Дело в том, что в своем третьем отряде Витя оказался вдруг самым маленьким. Даже девчонки и то все были выше его ростом. И посыпались в его сторону насмешки. Щедро посыпались. Его называли с подчеркнутой, издевательской жалостью: «Бе-едненький наш, ма-а-аленький», а девчонки, юные стервочки, не удовлетворяясь такими издевками, так и норовили погладить его по головушке, словно пятилетнего малыша. Анекдоты при нем рассказывать-то рассказывали, но непременно ойкнув артистично: «Ах, что вы, разве можно такое при ребенке говорить?!» И хохотали не столько над анекдотом, сколько над маленьким Витей. Тот никогда не считал себя чем-либо хуже других, и к такому подлому к себе отношению со стороны окружающих не привык, был всегда со всеми на равных. Но тут, как на грех, подобралась такая компания, что никак ему не удавалось поставить на место зарвавшихся ровесников. И, какие бы попытки защититься от нападок не предпринимал Витя, итогом их всегда оказывался только хохот окружающих: «Смотрите-ка, он еще и рыпается!» В общем, лето прошло ужасно, и воспоминания о нем Витя спрятал подальше от самого себя, уж больно неприятными они были. Но теперь, спустя столько лет, вспомнил. Но не из-за унижений и обид. Разбередила память одна фраза, быть может, не фраза даже, ведь Виктор не помнил досконально слова из далекого детства. А вот смысл показался таким знакомым...
В их отряде была девочка Таня. Довольно рослая, крупная даже среди представительниц более старших отрядов, она, несмотря на данное обстоятельство, не только никогда не подвергалась насмешкам, но даже пользовалась существенным авторитетом в отряде. Нет, мальчишки не писали ей записочек, не приглашали танцевать на дискотеках. Но к ее мнению прислушивались. Причиной тому было редкое ее умение гадать по руке. Уж откуда взялось у нее такое умение – неведомо, но погадать к ней приходили не только девчонки из их лагеря, но и из соседнего «Ореона». В их же третьем отряде оставалась только одна рука, не охваченная до сих пор юной гадалкой. И однажды она решила исправить сие упущение.
Витя, как мог, отбрехивался, пытался оттолкнуть «гадалку», да та была чуть не в два раза больше его, и сопротивление было сломлено почти мгновенно. Таня локтем прижала его руку к своему полному бедру и начала разглядывать ладонь. Долго вертела, выискивая одной ей ведомые знаки, потом перевернула и стала разглядывать тыльную сторону. Вот там и нашла нечто для себя интересное, изрекла:
– А ты, оказывается, уникум, Иванцов! Смотри, какая метка у тебя имеется, – и она ткнула толстым пальцем в точку рядом с углублением между большим и указательным пальцем.
Витя даже не пытался увидеть что-то через ее толстый бок. Он и так знал, что она там нашла. Сколько себя помнил, на этом месте у него было небольшое розовое пятнышко округлой формы. Больше всего оно было похоже на ожог от сигареты, только отпечатавшийся не полностью, а словно бы одним боком. Такой четкий полукруг, как будто шрам. Если посмотреть с одной стороны – подковка. С другого ракурса – буква "С". И не просто розовая, а еще и немножко выпуклая. Откуда и когда она появилась, Витя не знал. Он даже спросил однажды у мамы, что это за шрам. Мама рассмеялась и сказала, что никакой это не шрам, а маленькое родимое пятнышко. У многих, почти у всех, пятнышки коричневые, а у Вити – розовенькое. А что такой странной формы... Ну что ж с того, наверное, бывают и еще страннее. Так и жил Витя со своим родимым пятнышком до двенадцати лет, не обращая на него особого внимания. Пока не захотелось любопытной девочке Тане поупражняться в гадании на его руке.
– И никакой я не уникум, – оскорбился Витя. – Много ты понимаешь, гадалка-самоучка! Это не метка, а самое обыкновенное родимое пятно, родинка. Ты что, никогда в жизни родинок не видела? Тоже мне, гадалка!
Витя вырвал руку, воспользовавшись ослабевшей от его наглости хваткой, и собрался было уйти, да Таня развернула его за плечо:
– Может, и родинка, да непростая. Ты знаешь, что она означает?
– Чушь какая! Разве родинка может что-то означать? Родинка – она и есть родинка. У тебя на щеке, у меня на руке. Большая разница...
– Большая. У меня родинка обычная и ничего особенного мне в жизни не сулит. А ты умрешь.
Витя ошалело уставился на гадалку:
– Ты чё, совсем дура?
Таня, казалось, даже не заметила оскорбления:
– Понимаешь, если я или другие не найдем свою судьбу, мы, возможно, будем мучиться от одиночества, но останемся живы. А ты не такой. Если ты не найдешь свою половинку, ты умрешь.
– И где это написано? – с вызовом спросил Витя. Он не собирался верить этим бредням. Он вообще не верил ни в какие гадания, ни в какие пророчества. А тем более от девчонки-ровесницы, на две головы выше его самого.
– Да тут и написано, прямо на твоей руке. Надо только уметь это прочитать. Ты меченый, Иванцов, будь внимателен, если жить хочешь. Учти, я тебя предупредила...
Стоит ли говорить, что с того дня жизнь в лагере стала для Вити и вовсе невыносимой. Теперь к издевкам по поводу его малого роста добавились еще бесконечные подковырки: «Ах, м-а-аленький наш, меченый наш. Бедненький, ты ж не забывай по сторонам смотреть, а то помрешь со дня на день в гордом одиночестве, как же мы без тебя жить-то будем?!» Вполне естественно, что пророчество Витя воспринял, как очередную издевку, более изощренную, нежели его недостаточный рост.
На следующее лето Витя опять приехал в лагерь. Только теперь он оказался далеко не последним в шеренге на утреннем построении, и уже никто не осмеливался жалеть его или издеваться над особой меткой. Дети в массе своей жестоки и трусливы, как шакалы. Дай им легкую добычу – разорвут на части. Покажи угрозу – разбегутся. И теперь уже Витя смеялся вместе со всеми над очередной жертвой, смешной девочкой Женей – маленькой, рыженькой и к тому же в очках. И совсем уже не помнил, как в прошлом году переживал из-за таких же издевательств. Вернее, помнил. Очень хорошо помнил. А потому и усердствовал в издевках, опасаясь отбиться от стаи и опять стать всеобщим посмешищем...
...Андрей все еще продолжал бубнить проклятия в адрес подлых баб, сговорившихся свести с лица земли мужское племя. Все также тихонько прощались с жизнью листья, падая замертво живописным ковром под ноги неблагодарным прохожим. А Виктор все силился понять, как, КАК двенадцатилетняя девчонка смогла прочитать его судьбу по одной маленькой родинке? Она ничего не говорила о «Двойной звезде», не указывала ему ни на какие бугорки и трезубцы на ладони. По одному маленькому родимому пятнышку она в точности предсказала то, что спустя много лет предскажут ему две... хотел было назвать их про себя аферистками, да передумал. Нет, они не аферистки. Не может быть, чтобы это было вымыслом. Это слишком фантастично для вымысла. Для того, чтобы напугать и обобрать, обычно используют более приземленные выдумки. К тому же это так хорошо перекликается с предсказанием из его детства. Да и, чего уж там, догадывался, что сны его – не просто сны. Ведь давно уже и сам чувствовал, что жить ему без Незнакомки если и не несуждено, то по крайней мере, совсем не хочется...
6
Киев
Света сладко потянулась. Просыпаться ужасно не хотелось – еще хоть чуточку, хоть немножечко! Во сне оставалось что-то эфирно-приторное, что-то волшебно-сказочное. Она всегда любила поспать, однажды даже проспала восемнадцать часов кряду. Но в последнее время просыпаться не хотелось просто клинически – так бы и спала каждую минутку своей жизни. Не от усталости, нет – она вовсе не была перегружена ни физически, ни морально. Просто во сне Света чувствовала себя такой счастливой, ее обволакивала какая-то нега. В последнее время она не видела снов в традиционном понимании этого слова. Она не видела вообще ничего, а лишь ощущала нечто эфемерное, купалась в любви не физической, а какой-то неземной, высшей любви. Она получала во сне море положительных эмоций, спать было ну о-очень приятно. Зато стало неприятно просыпаться по утрам – день как бы отрывал ее от счастливого времяпрепровождения. Но хочешь – не хочешь, а вставать-то надо...
Олег уже давно проснулся и жарил гренки на завтрак. «Как мне повезло с мужем!» – в очередной раз порадовалась за себя, любимую, Света. Действительно, повезло. А вернее, повезло ей с судьбой. Она, девочка из Владивостока, поехала в командировку в Новосибирск, туда же на гастроли приехал киевский мюзик-холл, в оркестре которого и трудился Олег. Случайно оказались в одном городе, в одной гостинице... Разве не судьба? Она и есть. Олег влюбился в Свету с первого взгляда, в первый же день предложил ей руку и сердце, она, шутя, согласилась, уверенная, что он тоже шутит. А он не шутил... Теперь Света любила поговорку «Язык до Киева доведет». И всегда добавляла: «Меня ведь довел! Пусть в другом смысле, но ведь именно язык мой до Киева меня и довел, дошутилась!» А сама при этом светилась счастьем. Еще бы не светиться! Муж, максимально приближенный к идеалу – так она его называла. Единственное, чем Олег не дотягивал до абсолютного идеала – небольшие заработки, не ценят в бывшем Советском Союзе музыкантов, как и всю культуру в целом. Но ведь не хлебом единым, как говорится, и Света поняла, наконец, всю правильность поговорки «Не в деньгах счастье», и продолжение к этой пословице – «а в их количестве», придумали несчастливые люди. Неправда, можно быть вполне счастливым и с малыми деньгами, главное – правильно выстроить свои потребности, чтобы они почти совпадали с возможностями. А уж если при этом еще и человек хороший попадется – это вообще почти что чудо!
Света часто вспоминала, как отвечала когда-то на глупый вопрос случайно встреченных бывших одноклассников: «Ну, как ты, замуж не вышла? А чего тянешь?» Она всегда отвечала: «Вот найду человека, который будет меня на руках носить, будет позволять мне спать до двенадцати часов и готовить мне завтраки – тогда и выйду. А на меньшее я не согласна». Так и получилось. Правда, когда она выходила замуж за Олега, она об этом еще не знала. Она вообще его почти не знала до замужества. Через полчаса знакомства сделал предложение, на Светкин вопрос «Мы же друг друга совсем не знаем, как ты представляешь нашу совместную жизнь?» ответил: «А вдруг у нас получится, как в сказке?!» Именно так и получилось, но это Света тоже поняла много позже, прочувствовав на себе эту сказку в полной мере.
В Новосибирске они пробыли вместе десять дней, встречались не каждый день (не всегда получалось), а если и встречались, то лишь урывками, в перерывах между концертами (днем Света была занята, а вечером у Олега было по два представления), да после концерта, когда Олег провожал Свету до гостиницы. Оказывается, в Светкину гостиницу Олег попал тоже совершенно случайно, так как труппа мюзик-холла из-за нелетной погоды на сутки задержалась в Киеве, за это время забронированные для них номера сдали, а труппу временно разместили в Светкиной гостинице, всего на два дня. Ну разве не судьба? Не могла их свести простая цепь случайностей, она бы непременно где-нибудь прервалась. А раз не прервалась – значит, это и есть судьба.
По прошествии десяти дней пребывания в Новосибирске Света уехала домой во Владивосток, Олег же вместе с Мюзик-холлом оставался в Новосибирске еще пару дней, после чего отправился гастролировать по всей Сибири на целый месяц. Из каждого города он звонил Светке домой (дозвониться во Владик в то далекое время было возможно только глубокой ночью, такая вот романтика), слал телеграммы, письма. Света исправно отвечала, хотя серьезности отношений не чувствовала. Это было для нее игрой: он шутя предложил, она шутя согласилась. А письма... У каждого свои тараканы в голове, может, у Олега хобби такое – собирает человек письма из разных уголков нашей необъятной Родины, квитанции от междугородных переговоров из разных мест с разными же городами. Почему бы и не помочь доброму человеку в пополнении его коллекции?
К тому времени о существовании Олега узнали Светкины родители (еще бы, попробуй скрыть ночные телефонные звонки да телеграммы!). На вопрос отца «Кто такой?» Света отвечала все, что угодно, кроме профессии имярека: и возраст, и откуда родом, вплоть до внешних данных, предвидя реакцию отца на род занятий потенциального жениха. Но отвечать все-таки пришлось: «Артист»... Отец крякнул и вышел из кухни, где и происходил этот разговор. Он был о дочери лучшего мнения. Связаться с артистом – что могло быть ужаснее в глазах любящего отца? Всем же известно, что у артиста жена в каждом городе, как у моряка – в каждом порту!
Мать восприняла телефонно-почтовый роман дочери иначе – по секрету разболтала всем родственникам, друзьям и друзьям родственников, так что знала о Светкином приключении если не половина населения-Владивостока, то уж четверть – точно. И никто, ни мать, ни отец не догадывались, что сама-то Светлана воспринимает этот роман только как шутку, и замуж она за этого артиста не собирается, а просто поддерживает игру! Какое замужество – она ж его знать не знает, да и вообще он не в ее вкусе! Нравились Светке парни высокие и могучие, Олег же роста был среднего, хоть и выше ее сантиметров на десять. А как же можно замуж не за могучего-высокого? Что ж это за принц такой получится?!
Так и жили они втроем в одной квартире, вроде вместе, но каждый со своими мыслями. Пока в один прекрасный день не получила Света телеграмму следующего содержания: «Прилетаю седьмого января рейсом 7268. С работы увольняйся. Целую. Олег». В голове – полный сумбур. Что это – продолжение шутки? До такой степени любит розыгрыши, что не лень было ехать в кассы Аэрофлота узнать рейс? Или действительно едет? Так шутка это или нет? Вот это номер! Он, конечно, писал, что приедет, заберет ее в Киев, и будут они жить-поживать и добра наживать. Но это же была шутка!
Мать встрепенулась, кинулась продукты доставать – в то время во Владивостоке это было нелегкой задачей. Отец задумал колеса менять – в аэропорт путь неблизкий, да по зимней обледеневшей дороге на лысых шинах далеко не уедешь. Дело нашлось всем – как же, зять приезжает! Только Света не знала, что и думать. Замуж она пока не собиралась, тем более, за практически незнакомого человека. Лучше бы это была очередная шутка. С другой стороны, если это действительно окажется шуткой и Олег не приедет – Светке будет весело до конца дней, ведь в известность, мамкиными стараниями, поставлены все, кто хоть заочно знал о ее существовании. А стало быть, только соберись она замуж в следующий раз или задумай другое какое дело – всегда наготове у каждого будет фраза: «В Киев ты уже съездила, замуж сходила!» Да, ситуация... Не знаешь, что и предпочесть... Если варианта только два, лучше выбрать замужество – развестись в случае чего всегда можно. От насмешек же не избавишься никогда... Ну ладно, допустим, она выберет замужество, а он возьмет и не приедет – пошутил, что с него возьмешь, с бедного артиста!
В аэропорт ехали молча, каждый думал о своем. Светлана больше всего волновалась, узнает ли она его в зимней одежде – познакомились-то осенью, Олег был в легкой курточке, да и сама Света в плаще. Сейчас же январь, а в Приморье даже слабый мороз при высокой влажности да сильном ветре пробирает, как сорокаградусный. Она в шубе громоздкая и неуклюжая, а мохнатая песцовая шапка скрывает пол-лица. Узнает ли он ее в таком виде? А как ей узнать его, если из всего его облика она запомнила только черные усы? Думать, приедет или нет, Света уже не могла. Будь, как будет. Насмешки, так насмешки, замужество, так замужество. В любом случае, изменить уже ничего нельзя, шутка зашла слишком далеко...
Отец волновался не меньше Светланы. Только он не гадал, приедет будущий зять или нет, он ведь ничего не знал о шутке. Он волновался о судьбе дочери. Для того ли он растил ее, кровиночку родную, пестил, лелеял, чтобы отдать сейчас совершенно чужому человеку, из очень далекого Киева, да вдобавок ко всему еще и артиста! Чтобы тот, увезя ее в свое далеко, набаловался, наигрался ею вволю, и бросил, как использованный автобусный талон, под ноги прохожим...
...Встречающих, несмотря на раннее утро, было много. Света протиснулась к решетке, закрывающей выход на аэродром. Вот подъехал автобус с прилетевшими, встречающие зашевелились. Кто-то уже узрел того, кого встречал и радостно машет рукой в толпе, в надежде, что увидят если не его самого, то уж хотя бы руку. По мере опустения автобуса сердце у Светы сжималось все сильнее – не было среди пассажиров ни одного молодого человека с черными усами! За Светкиной спиной раздался голос отца:
– Ну что, есть?
– Нету... – растерянно ответила Света.
– Ну вот, я же говорил...
Ну зачем он так, Господи, ведь и без этих слов так больно!...
... Оказывается, в автобус поместилась только половина пассажиров киевского рейса. Ждали следующей ходки. Подъехал, пассажиры выходят, и снова ни одного усатого! Вернее, усачи были, но то возраста более зрелого, то усы какие-то рыжие... Автобус уже почти опустел, а его все нет! Значит, все-таки насмешки... Судьба сделала свой выбор. Но нет, постой, вон последний из автобуса вышел, вроде молодой, и усы черные... Ближе, еще ближе... И глаза вроде знакомые... Точно, он! Приехал таки! Слава Богу, насмешек удалось избежать, а с замужеством мы быстро управимся!
Олег узнал Светлану и в шубе, и в шапке. Он узнал бы ее и через год, и через два, и через десять лет. Он узнал бы ее и в норковом манто, и в карнавальном «Домино», и в костюме туземки из племени Тумба-Юмба! Узнал, подошел:
