Текст книги "Двойная звезда"
Автор книги: Татьяна Туринская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
– Спасибо, Андрей, я приму к сведению твои слова. Я поняла твою основную мысль. Извини – я очень устала и хотела бы отдохнуть...
Уже по одному тому, что Света назвала его Андреем, хотя всегда ласково звала Дюшей, он понял, что явно переборщил. Где-то он прокололся. Ах, как обидно, ведь все шло так хорошо, он ведь видел, с какими чувствами она слушала его, видел и был уверен в том, что уже практически достиг цели. Ан нет – ему весьма недвусмысленно указывали на дверь...
– Ну что? – хором спросили Нина и Ирина Станиславовна, подскакивая со скамейки.
Они ожидали возвращения Андрея на лавочке у детского сада чуть поодаль от дома Светланы. Они приехали сюда с вокзала, не заезжая в гостиницу. Зачем им гостиница, ведь они приехали на один день. Целью поездки была встреча со Светланой. Встреча состоялась, но цель, та великая цель, ради которой и понадобилась эта групповая вылазка в Киев, видимо, оказалась недостигнутой. По крайней мере, на лице Андрея читалось явное разочарование:
– Она меня выгнала.
– Что?! – возмутилась Ирина Станиславовна. – Не может быть! Да как она могла, хамка такая...
Андрей прервал ее:
– Нет, теть Ир, Вы не правильно поняли. Не совсем выгнала. Мы долго беседовали, а потом она намекнула, что аудиенция закончена. Мол, устала сильно. Вообще-то, вполне возможно, что не врет. Выглядит она...
Андрей не стал подробно объяснять, как выглядела Светлана при разговоре, только неодобрительно покачал головой, при этом весьма красноречиво сморщив нос.
– Ну, а как поговорили-то? Что она сказала? Она приедет в Москву? Что она намерена делать? Как приняла – обрадовалась твоему визиту?
Ирина Станиславовна совсем забросала бедного Андрея вопросами. Мало того, что он не успевал на них отвечать, он еще и не на все вопросы мог ответить, вернее, не знал, стоит ли отвечать откровенно, ничего не скрывая.
– Ой, подождите, тетя Ира, Вы меня с ног сбиваете своим напором, – и Андрей, вытирая взопревший от мысленного напряжения лоб, присел на скамейку. – Дайте хоть отдышаться...
Нина молча подвинулась, уступая ему место. Ее не меньше, чем Ирину Станиславовну, интересовали подробности визита Андрея к Светлане. Но ей так страшно было услышать любой ответ. Независимо от того, как решится проблема между Виктором и Светланой, она проиграет. Проиграет с вероятностью двести пятьдесят процентов из ста. И какая ей, в сущности, разница, решится ли Светлана уехать от мужа или нет? Нет, неправда! Ей совсем не все равно! Да, она искренне ненавидит Светку, эту толстую калошу, но ведь без нее Виктор умрет. И пусть он так и так никогда не станет Нининым мужем, только бы он жил, только бы не умирал. И, если для этого он должен быть со Светкой, то пусть уж лучше он будет с ней. Пусть он будет жив, а Нина издалека будет наблюдать, как он счастлив с ее соперницей! И теперь уже Нина не выдержала:
– Не рви душу, Андрей, рассказывай!
– Что вам рассказывать? Выглядит она очень плохо. Гораздо хуже Виктора, это я не преувеличиваю. Она на живую вообще не похожа, весь разговор мне казалось, что я сошел с ума и беседую с усопшей подругой.
– Ты не тяни, Андрюша, – перебила Ирина Станиславовна. – Ты главное говори – сумел переубедить или нет?
– Не знаю, тетя Ира, ох, не знаю... Вроде, когда говорил, видел в ее глазах заинтересованность и сомнение в правильности своего выбора. А потом вдруг что-то резко изменилось во взгляде и голосе, враждебность какая-то проявилась.
– Ну, а когда уходил, что она сказала? – хором, не сговариваясь, спросили женщины.
– А ничего не сказала. Вернее, ничего конкретного. Говорит: «Я поняла твою основную мысль и приняла ее к сведению». Вот и все. Как хочешь, так и понимай.
– Чего уж тут понимать, – расстроено ответила Ирина Станиславовна. – Так и понимай – приняла, мол, к сведению, но остаюсь при своем мнении.
– Нет, ну она же этого не сказала! Она даже очень внимательно меня выслушала...
– Вот-вот, – опять перебила Ирина Станиславовна. – Это и называется «принять к сведению». А решение свое она менять не собирается.
– Ну вы-то откуда знаете? – возмутился Андрей. – Вас же там не было?
– Я женщина, Андрюша, потому и знаю. Когда меняют мнение, а уж тем более по такому судьбоносному вопросу, не ведут себя, как ледяная скульптура. Нет, чует мое сердце – ничего у тебя не вышло. Не то ты ей говорил, ой, не то...
– Ну как же не то?! Вы бы слышали, как я перед ней соловьем заливался! И ведь она меня с таким интересом слушала!
– Слушала, может, и с интересом, а вот переубедить ее тебе не удалось. Придется мне самой с ней побеседовать... Нина, а может, у вас лучше получится? Вы помоложе, к тому же – профессионал, вроде как доктор, а?
Нина усмехнулась:
– Ой, нет, Ирина Станиславовна! Боюсь, я только хуже сделаю. Она меня ненавидит.
– Глупости какие! За что ей вас ненавидеть? Ей впору вас благодарить за то, что помогли им с Витей встретиться...
– Есть за что. Позвольте не объяснять, просто поверьте – ненавидит она меня лютой ненавистью. Нельзя мне к ней ходить. Хотела бы, да нельзя – только хуже сделаю...
– Ну что ж, – с некоторой тяжестью в теле поднимаясь со скамейки, сказала Ирина Станиславовна. – Я мать, кому, как не мне, спасать сына...
Выпроводив Андрея, Светлана бросилась на кровать. Хотелось рыдать, но слез не было. Света уже давно разучилась делать некоторые вещи, которые раньше не требовали от нее ни малейших усилий. Например, раньше для того, чтобы заплакать, ей достаточно было не только посмотреть какую-нибудь особо душераздирающую мелодраму, а просто вспомнить, например, день, когда Иришка появилась на свет. Как ее впервые принесли на кормление. Или, например, как она научилась говорить букву "Р". Она до пяти лет не умела ее выговаривать, упорно «лыкая» в нужных местах. А потом вдруг прибежала с улицы и крикнула маме:
– Смотли – И-ррррррриша, И-рррррррриша!
"Р" получалась раскатистой и протяжной, как выяснилось в последствии, «кучерской», и логопеду пришлось немало потрудиться, чтобы поставить букву на место. Но тогда в Иришкиных глазах светилось столько радости и неподдельного счастья, ведь она сама, без маминой помощи, научилась, наконец, говорить такую трудную букву!
Раньше, вспоминая этот эпизод, Светлана непременно залилась бы слезами счастья от неземной любви к маленькому существу, слепленному до последнего ноготочка из ее плоти и крови. А теперь только улыбнулась едва заметно уголком губ. Нет, она положительно разучилась плакать. Так же, как и есть, как спать. Как, наверное, даже любить... Света ведь уже не была уверена, что еще способна любить. Она была так обессилена, что даже не могла думать о том, как дороги ей Иришка с Олегом, Виктор. В душе почти единолично поселилась пустота, лишь изредка впуская туда любимых. И то все реже и реже... И желаний у нее не осталось никаких, кроме как скорее уйти, отдохнуть от суеты мирской. Но о покое приходилось только мечтать. Она не могла отдохнуть, даже когда домашние расходились по делам и она оставалась одна. Вот и сейчас опять кого-то принесло. Кто-то упорно звонит в дверь, не обращая внимания на нежелание хозяйки открывать. Звонок, хоть и музыкальный, но врывался в воспаленный немощью мозг так резко и болезненно, что, как ни хотелось Светке остаться в постели, а пришлось опять тащиться в прихожую.
На пороге стояла Ирина Станиславовна. Светлана отошла в сторону, пропуская незваную гостью. А у самой не осталось даже сил для приветствия.
– Здравствуйте, Света, – официально произнесла Ирина Станиславовна. – Простите, что без приглашения...
Света по-прежнему молчала, повернулась и пошла потихоньку в комнату, к любимому некогда креслу, ведь теперь сил не хватало даже на сидячее положение, а потому большую часть времени Света отлеживалась в постели или на диване.
Ирина Станиславовна приняла ее поведение за весьма своеобразное приглашение пройти и присесть. Так она и поступила. Присела во второе кресло и продолжила:
– Деточка, ваши игры зашли слишком далеко. Я долго не хотела верить во всю эту астрологическую чепуху, но теперь стало видно невооруженным глазом, что все это правда. Вы очень плохо выглядите, Света. Простите мне мою откровенность, но не могу лгать. Я действительно напугана вашим внешним видом. Должна сообщить вам, что Витя тоже чувствует себя не лучшим образом. Но по сравнению с вами выглядит довольно неплохо, именно поэтому я отказывалась верить во все эти пророчества. Теперь я понимаю, насколько была неправа в прошлый раз. Я приношу вам официальные извинения: простите мне мою горячность. Я не хотела вас обидеть, Света. Сама не знаю, что на меня нашло. Так глупо все вышло...
Глупо?! Светлане хотелось кричать и топать ногами, но не было сил. Глупо? Ни за что, ни про что оскорбила ее до глубины души, да еще в присутствии любимого человека! Назвала едва ли не шлюхой, а теперь не знает, что на нее нашло?! Да, наверное, надо бы ее простить, но почему-то не получается – несмотря на то, что тело практически перестало что-либо ощущать, душа еще очень даже умела болеть...
Светлана устало сидела в кресле, опустив голову. Если визит Андрея ее даже заинтересовал на первом этапе, то нынешняя гостья начала раздражать еще до своего появления в ее доме, растормошив несчастную звонком. И речи ее почему-то казались Свете совершенно неискренними: вот вроде и просит прощения гостья, а ни теплоты, ни сожаления о высказанном оскорблении в голосе совершенно не чувствуется.
Приняв молчание хозяйки за почтительное внимание, Ирина Станиславовна продолжила свою речь:
– Вы, Светочка, уже достаточно наигрались в благородство, набили себе цену и в глазах моего сына, и в моих собственных. Так что для всех будет лучше, если вы немедленно, желательно уже сегодня, соберете вещи и отправитесь в Москву. Если вас тревожит разговор с супругом, могу предложить свою помощь. Я, как мать, сумею объяснить ему всю серьезность ситуации...
«Да-а, ты сумеешь!», – возмутилась про себя Светлана. Вслух же сказала более сдержанным тоном, не желая обидеть не гостью, но ее сына:
– Простите, Ирина Станиславовна, мое решение окончательное и обжалованию не подлежит. И позвольте мне не объяснять причины, по которым я поступаю именно так, а не иначе. Простите, что ничем не могу вам помочь. Я, как мать, сочувствую вам, но, как женщина, не могу поступить иначе.
Ирина Станиславовна подскочила от этих слов, как от хлесткой пощечины. Что за воспитание?! У нее же только что попросили прощения! Нельзя же быть такой жестокой! О, как хотелось Ирине Станиславовне сказать все это вслух! Но нельзя, нельзя! От этой женщины, от ее решения, зависела жизнь единственного, горячо любимого сына. Нет, она не может уйти отсюда так просто, она не может смириться с отказом. Витенька, а как же Витенька?!
– Светлана, вы, наверное, не поняли – я действительно сожалею о своих словах. Я была неправа, простите меня. Вы можете ненавидеть меня сколько угодно, но умоляю вас – сжальтесь над моим сыном, спасите его! Он должен жить! Потом, когда все будет позади, вы поймете, что я совсем не такой уж плохой человек. Несдержанная – да, меня и муж покойный в этом упрекал, и сколько раз сама сожалела о своей горячности. Простите меня, Света, умоляю – простите! Вернитесь к Витюше, он ведь погибнет без вас!
Сквозь ее слова все еще прорывалось что-то негативное, что-то еще жгло Светкино сердце, но злости к гостье она уже не испытывала. Конечно, обида на незаслуженное оскорбление никуда не делась, но уже было по-человечески жаль Ирину Станиславовну. Света буквально чувствовала ее страх перед нею, страх потерять сына. И, как мать, Светлана ее прекрасно понимала, и даже сочувствовала ей. И уже совсем не хотелось мстить, хотелось лишь утешить несчастную женщину, которой вскоре предстоит потерять единственного сына.
Света поднялась, намекая на то, что визит можно считать завершенным. Ирина же Станиславовна, с огромным нетерпением ожидающая вердикта и понявшая, что положительным он явно не будет, вдруг бухнулась перед Светой на колени, уткнулась носом в Светкины ноги, обхватила их руками и залепетала заплетающимся от волнения языком:
– Умоляю тебя, деточка, Христом-Богом молю – спаси моего сына! Спаси его, век на тебя молиться стану! Не обрекай меня на одиночество, спаси сына!
От неожиданности, от того, что колени ее вдруг обхватили руками, сжав крепко-крепко, Светлана чуть не упала. И так после двух подряд незапланированных, да еще и столь эмоционально наполненных, визитов сил уже практически не оставалось, так теперь ее еще словно спеленали туго-туго, солдатиком, только почему-то руки оставили свободными. И, чтобы не потерять равновесия, Света ухватилась руками за плечи нежданной гостьи и стояла так, пытаясь совладать с головокружением, а Ирина Станиславовна все захлебывалась слезливыми мольбами:
– Спаси сына, умоляю тебя, спаси его!
С трудом поборов головокружение и призвав все оставшиеся силенки на помощь, Светлана попыталась отстранить от себя гостью:
– Перестаньте, Ирина Станиславовна, зачем вы так? Не надо, вы же потом никогда не простите мне вашей слабости. Сейчас Богом молите, а потом проклинать будете до последнего вздоха. Не надо, встаньте, Ирина Станиславовна, встаньте. Я не могу вас поднять, я совсем обессилела, а вы вставайте, ни к чему это, ни к чему... Я ничем не могу вам помочь... Я прощаю вас, но ничего не могу поделать – все слишком сложно, все так запуталось. Я прощаю вас, но это уже ничего не может изменить. Я люблю вашего сына, безумно люблю, но и мужа я тоже люблю, и дочку. Я не могу сделать им больно, я не могу предать их. Понимаете, ребенку двенадцать лет, очень сложный возраст. Я не смогу ей объяснить свое решение – она в любом случае возненавидит меня. А я не хочу без нее жить, хоть в Москве, хоть в Киеве – какая же я буду мать, если брошу ее с отцом? И с собой я ее забрать не смогу – она слишком сильно любит отца, а теперь еще и будет считать его пострадавшей стороной... Вполне, кстати, обоснованно. Замкнутый круг, из него нет выхода. Вот вы смогли бы предать своего сына? Смогли бы его бросить? Только честно. Скажите честно – вы бы оставили своего единственного сына?!
Несколько бесконечно долгих мгновений Ирина Станиславовна, все еще стоящая на коленях, округлившимися от ужаса глазами молча смотрела на Светлану. И только в эту минуту Света почувствовала искренность, ненависть и страх испарились из глаз гостьи. Потом, прекрасно понимая, что правда в данном случае может стать смертельной, Ирина Станиславовна все же ответила честно, не в силах лгать в глаза умирающей женщине, матери:
– Нет...
Светлана устало кивнула:
– Ну вот, вы меня поняли. Я не хочу причинять вам боль. Я вообще никому не хочу причинять боли. Но как бы я ни поступила – все равно кому-нибудь непременно будет больно. Что еще мне остается делать, как ни думать о собственном ребенке? Да, я умру, но в ее глазах я останусь хорошей матерью. Рано умершей, но хорошей, не предательницей. Вы меня понимаете?
Потерянно кивнув, со слезами на глазах Ирина Станиславовна покинула квартиру. Но не покинула мысли спасти сына. Нет, она еще поборется за его жизнь!
Поняв, что уговорить Светлану одуматься не удастся ни ей, ни Андрею, ни, тем более, Нине, а времени на спасение сына остается все меньше, Ирина Станиславовна в панике кинулась разыскивать мать Светланы. Это оказалось не очень сложно, опять на помощь пришел Семидольский. Он помнил Светкину девичью фамилию, довольно редкую и необычную – Куксик. Если добавить к фамилии факт, что дама лишь несколько лет назад переселилась в Киев из Владивостока, найти ее удалось с первой попытки. Вернее, не ее саму, а адрес и телефон Куксик Лидии Тимофеевны.
Первым делом Ирина Станиславовна ей позвонила. Сначала убедилась в том, что Лидия Тимофеевна действительно мать Светланы, после чего попросила разрешения немедленно подъехать к ней для очень важного разговора. Оставив собеседницу перепуганной и крайне заинтригованной звонком неизвестной женщины, прибывшая компания на такси отправилась на Троещину, где и жила Светкина мать.
Дверь открыла ухоженная дама раннего пенсионного возраста. В глаза гостей сразу бросилось внешнее сходство хозяйки с дочерью. А когда она заговорила, они вообще были шокированы: голоса Светланы и ее матери были не просто похожи, они были совершенно идентичны. Даже интонации, малейшие нюансы – никаких различий, просто один голос! Правда, ныне голос у Светланы не то, чтобы изменился, а словно бы потух, но все гости прекрасно помнили ее настоящий голос, а потому были слегка ошеломлены поразительным сходством.
Как и Ирина Станиславовна, мать Светы не могла поверить в россказни неожиданных гостей. Уж Лидия-то Тимофеевна знала, как ее дочь любит мужа, своего Сонэчка! И чтобы Светочка завела себе любовника – да быть такого не может, ее девочка на это не способна...
– Да не любовника, – нетерпеливо перебила ее Ирина Станиславовна. – В том-то и дело, что не любовника! Все гораздо серьезней, поймите. Серьезней и страшней. Потому что, если они не будут вместе, они оба погибнут. Вы хотите лишиться дочери?
– Господи, да что вы такое говорите, – испугалась хозяйка и трижды сплюнула через левое плечо. – Конечно, не хочу, и вообще что за глупости вы несете. Моя Света уже давно нашла свою судьбу. Олег и есть ее судьба. Ей с ним исключительно повезло. И ни о каком Викторе она мне не рассказывала, а у нас с ней нет секретов друг от друга...
– Это вам кажется, – Ирина Станиславовна вновь перебила непонятливую хозяйку. – Я тоже думала, что у сына от меня секретов нет. Пока в отчаянии он не открыл мне страшную истину. Вы мне скажите: вы считаете, со Светланой все в порядке, по-вашему, ей ничего не угрожает?
Лидия Тимофеевна захлопала ресницами:
– Да что-то расхворалась в последнее время... Врачи говорят, хроническая усталость. Говорят, покой нужен...
– И это вы называете хронической усталостью?! Вы давно ее видели? Да она же выглядит немногим лучше покойницы, а вы говорите – «хроническая усталость»! Лидия Тимофеевна, голубушка, откройте глаза! Вы же со дня на день можете ее потерять!!! Вот и мой слег... Похудел совсем, и какой-то черный стал, – гостья достала из сумочки носовой платочек и промокнула уголки глаз. – Я вот тоже думала, ерунда, отлежится, а теперь вижу – плохо дело, нам надо спасать детей, пока не поздно...
Лидия Тимофеевна задумалась. Конечно, все эти россказни о мифической «Двойной Звезде» – сказки про белого бычка, а вот болезнь, действительно, может быть серьезнее, чем она думала. Может, Светлана не захотела ее волновать и скрывает от матери страшный диагноз?
Чай уже давно остыл, никто к нему так и не притронулся – не до него было. Гости в три голоса пытались убедить хозяйку, что все рассказанное ими – сущая правда. Хозяйка же пыталась сопротивляться, но после складной, насыщенной непонятными для пенсионерки терминами, речи Нины ее уверенность в том, что ей, грубо говоря, вешают лапшу на уши, ослабла. Последнее сопротивление было сломлено при помощи неоспоримых улик – Ирина Станиславовна протянула Лидии Тимофеевне пачку фотографий, на которых Света и Виктор были запечатлены резвящимися, как малые дети, на фоне огромной елки в компании Деда Мороза и Снегурочки. На всех фотографиях стояла дата, безмолвно свидетельствующая о том, что все это происходило во время недавней Светкиной командировки в Москву...
– Светочка, деточка, что это такое?
Лидия Тимофеевна протянула дочери пачку фотографий. Одного взгляда Светке хватило, чтобы понять, что это такое.
– Откуда это у тебя, – побелевшими губами спросила она.
– Это все правда? – вопросом на вопрос ответила мать. – И про «Двойную Звезду» тоже правда?
– Откуда это у тебя? – четко, отделяя одно слово от другого небольшими паузами, повторила Света. – Они и до тебя добрались?
– Да уж, добрались... Не бойся, я не собираюсь показывать это Олегу. Ответь мне на вопрос: что это за история с «Двойной Звездой»? Это правда или меня кто-то глупо разыграл?
Лидия Тимофеевна примчалась к дочери сразу после ухода московских гостей. Олег еще не вернулся с работы, Иришка – из школы, и откровенному разговору матери с дочкой никто не мешал. Только Светлане совсем не хотелось откровенничать с матерью. Ей хотелось одного – чтобы ее, наконец, оставили в покое. Ей и так с каждым днем все тяжелее становилось просыпаться, все непосильнее было ворочать тяжелым и непослушным языком, все труднее улыбаться Олегу и Иришке... А тут еще, как сговорились, целый день гости идут и идут, да еще и не все из них – желанные...
После общения с московскими гостями Лидия Тимофеевна внимательнее присмотрелась к дочери. И правда, выглядит она из рук вон плохо. Просто мать навещала дочь почти каждый день, а потому изменения в Светкиной внешности казались ей не столь разительными. Но сейчас Лидия Тимофеевна отметила про себя – да, Светочка действительно выглядит отвратительно... Пожалуй, пора бы ее показать другим врачам, участковая терапевтша, похоже, с ситуацией уже не справляется. Вот и Олег так думает, уже давно настаивает на том, что надо бы Светке лечь в больничку на обследование, а Света каждый день пытается его убедить в том, что ей уже немножечко лучше, что скоро она поправится... Хотя ее внешний вид говорил об обратном, скорее, даже кричал... На почему-то темном лице белели обескровленные губы, нос заострился, глаза, казавшиеся сейчас огромными, то горели нездоровым огнем, то вдруг на глазах остывали, превращаясь в бесстрастные ледышки.
– Мам, я тебя умоляю, ну какая «Звезда», ну что ты всяким глупостям веришь, – Света слабо попыталась успокоить мать. – Ну какие «Звезды» могут быть в наше время...
Лидия Тимофеевна внимательно посмотрела на дочку. Вообще-то, она всю жизнь была довольно легковерным человеком, верила во все услышанное и прочитанное, но сейчас Светкины слова не смогли ее обмануть:
– Нет, Света, это правда, – и сама испугалась своей прозорливости. Сейчас до нее полностью дошло, что дочь действительно близка к краю могилы. Невероятно, страшно близка... Почти необратимо...
– Светочка, доченька, если тебя может спасти Виктор, ты должна быть с ним. Пойми, родная моя, скоро будет поздно! Спасай себя, деточка, ты должна жить! Ты же еще так молода...
Света тяжело вздохнула и взглянула прямо в материны глаза:
– Мам, а как же Олег? А Иришка? Ты о них подумала?
– Они поймут, Светочка, детка, спасай себя!
– Нет, мам, они меня не поймут... Иришка еще слишком мала, чтобы понять, а Олег... Да, ты права, Олег поймет. Больше того, если он узнает, что спасти меня может только Виктор, он сам меня к нему отвезет. Но как ему будет больно! А я не хочу причинять ему боль, он этого не заслужил... Даже не в том дело, кто чего заслужил, а... просто я люблю его. Люблю и не хочу причинять ему боль. Вот так все просто и сложно. Люблю Олега, люблю Виктора, и ничего с этим не поделаешь... Даже если я уйду к Виктору, я все равно умру, умру от тоски по Олегу, от того, что каждую минуту буду думать, как ему сейчас плохо... Выхода нет, мама, нет выхода...
Света замолчала, обессиленная длинной тирадой. Очень хотелось плакать, но слез не было...
– А я? А как же я? – тихо спросила Лидия Тимофеевна.
Светке было нелегко посмотреть матери в глаза. И она не посмотрела. Ответила, глядя в одну точку на стене:
– Ты останешься с Олегом и Иришкой... Им будет плохо без меня, а ты им поможешь... Ты должна быть сильной... Ты должна стать сильной. У тебя больше не будет дочери, но будут сын и внучка. Сын, поняла? Не зять, а сын! Родной и единственный!
Лидия Тимофеевна не плакала, не всхлипывала, слезы просто катились по ее щекам сами по себе, ни от кого не завися. Молодящееся ухоженное лицо как-то враз осунулось, резко состарилось... Она поняла, что разговор окончен. Дочь уже все решила, уже ничего не исправишь...
– Мама, не плачь... Не надо оплакивать мой уход. Я хочу уйти поскорее, там я буду счастлива... Здесь я была счастлива с Олежкой, там я буду счастлива с Витей...
***
– Отгадайте загадку, – с порога заявила Иришка звонким голосочком. Они с папой только что пришли из садика и дружненько завалились на кухню, где Света мудрила курочку в духовке на ужин. – Между ног болтается, на "Х" называется, как увидит "П" – сразу поднимается! Что это?
Света с Олегом переглянулись округлившимися от обалдения глазами. Ни фига себе, загадочка! И это в пять лет! Какие же загадки она будет загадывать в пятнадцать?! Ребенок же молчание родителей понял по-своему:
– Ага, не знаете! Хобот у слона!
Света с Олегом вновь многозначительно переглянулись. Иришка в упор не замечала странности в их поведении:
– Я же говорю, на "Х" называется, между ног болтается – хобот!
Светке хотелось спросить про таинственное "П", на которое поднимается хобот, но не рискнула. Впрочем, бесхитростный ребенок ответил сам, не дожидаясь вопроса:
– Как увидит пищу, сразу поднимается! "П" – пища. Классная загадка?! – и Иришка радостно залилась колокольчиком.
– И кто же вам такие загадки задает, воспитательница? – строго спросил Олег.
– Нет, это Вовка Мальцев рассказал. А вот еще одна: угадайте, что делал мальчик на девочке?
– Это что, тоже Мальцев рассказал? – поинтересовалась встревоженная мама. Предупреждали ведь ее, чем детки в детских садиках занимаются! Надо увольняться и сидеть дома с ребенком, пока из дитёнка бандитку не сделали.
– Ага. Ну что, не знаете? Книжку читал!
Иришкина мордашка аж светилась от удовольствия. Еще бы, загадала родителям загадку, а они не отгадали. Вот какая она умная!
Родителям же оставалось только переглядываться. Ничего себе, загадочки, одна другой лучше. Но при чем тут книжка-то? Олег спросил как можно более аккуратно:
– А что, ему на девочке читать удобнее, чем на диване?
Иришка захихикала:
– Да нет же, папа, не на девочке, а «надев очки». Понял?
Папа только хмыкнул в ответ. Но ребенок не спешил угомониться:
– А что делал слон, когда пришел Наполеон?
– И что же, – спросила Светка, на каждом шагу ожидая подвоха.
– Травку щипал! «Когда пришел на поле он». Поняла? А «туда, сюда, обратно, тебе и мне приятно»?
Ну это уж слишком! Только Светлана собралась было гневно высказаться в адрес невоспитанного Мальцева, как Иришка сама выдала ответ:
– Качели! А на балконе ходят?
Бедные родители уже не успевали следить за ходом детских мыслей:
– Ну, наверное, ходят, кому с балконом повезло. А на нашем не больно-то разгуляешься...
– Да нет же, мам, разве кони могут ходить на бал?
– А лошади-то тут при чем, – совсем запуталась Светка.
– Да не лошади, а кони! «На бал кони ходят». Ответ – нет!
В голове звенел веселый детский смех. Господи, как давно это было... И какой прекрасной казалась ей жизнь в то далекое время. Как счастлива она была! И Олег был счастлив, и маленькая Иришка. А теперь? Сколько ей осталось? Месяц, два? Нет, пожалуй, столько она уже не протянет, скорее, счет уже идет на недели... А может, и того меньше? Совсем слаба она стала в последнее время. Мать приходит каждый день, старается облегчить Светкины страдания. А облегчать-то и нечего, она вовсе и не страдает, у нее совершенно ничего не болит, только слабость невероятная... Все время хочется заснуть, но все реже это удается. Все чаще она, как сейчас, проваливается в воспоминания, в те моменты, когда была счастлива...
Конечно, Лидия Тимофеевна хотела облегчить страдания дочери. Но не только для этого она приходила к ней каждый день. Она старалась напитать Светочкой свою память, насытиться ею на всю оставшуюся жизнь... Ах, если бы только можно было законсервировать счастье, воспоминания на потом, как жарким летом заготавливают ягоды на долгую холодную зиму... Господи, почему ты можешь допустить, чтобы мать пережила свое дитя?! За что, Господи?! И где взять силы вынести это? И при всем этом еще приходится разыгрывать спектакль перед Олегом, что, мол, ничего страшного, Светочка скоро выздоровеет, и все будет, как прежде... До чего же больно улыбаться, глядя в его чистые озабоченные глаза, как хочется кинуться к нему в ноги и умолять, умолять его отпустить Светку в Москву, к неведомому Виктору! Но нельзя, нельзя... Это последняя Светочкина просьба – не говорить Олегу. Светочка, доченька, только не уходи, не покидай нас!
Дождавшись, когда Светлана выйдет из состояния забытья, Лидия Тимофеевна в очередной раз попыталась уговорить дочь открыться Олегу:
– Доченька, Светочка, он же у тебя все понимает. Он простит, больше того – он наверняка сам попросит тебя уехать к Виктору. Только давай ему расскажем! Ты не имеешь права скрывать это от него. В конце концов, ведь не из-за распущенности же твоей это произошло! Что ж поделаешь, уж коли самим космосом вы с Виктором предназначены друг для друга?
Света терпеливо выслушала материну тираду. Помолчала немного, словно обдумывая ее слова, потом очень тихо, совсем ослабевшим голосом сказала:
– Мам, ты не понимаешь... Уже все решено и ничего не исправишь. Время пришло, я знаю, я видела Его...
– Кого, Виктора?
Света еле качнула головой:
– Нет, мам, ты не поймешь... Дай мне бумагу и ручку, мне надо написать...
Лидия Тимофеевна подала совсем ослабевшей дочери лист бумаги, шариковую ручку и глянцевую книжку большого формата, которую когда-то сама же подарила внучке. Подправила Светке подушку, чтобы той удобнее было писать, и отошла, дабы не мешать. В материнском сердце затеплилась надежда – наверное, дочь решилась-таки раскрыться мужу!
Через несколько минут Света попросила конверт, вложила в него письмо, собственноручно заклеила и отдала матери со словами:
– Мам, отдашь это Олегу, когда меня не станет. И смотри, не вздумай вскрыть раньше! Это моя последняя воля, ты обязана ее выполнить...
Лидия Тимофеевна еще несколько раз пыталась разговорить дочь, но попытки оказались тщетными – казалось, на написание письма Светлана потратила все оставшиеся силы. Она полежала еще немного, блуждая бесцельным взглядом по потолку, не обращая ни малейшего внимания на слова матери, после чего то ли заснула, то ли потеряла сознание.
***
"Сегодня я видела Бога. Если правда, что Бог един в трех лицах: Бога-Отца, Бога-Сына и Бога-Святого Духа, то я видела Бога-Сына, Иисуса Христа. Он был не совсем похож на свой образ. Лицо Его было не столь утонченным и вытянутым, напротив – круглым и простоватым, а глаза Его, полные боли и таинственности на картинах и иконах, были, скорее, задорными, нежели печальными. И все-таки это был Он.
