Текст книги "Безнадежные (СИ)"

Автор книги: Татьяна Семакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Глава 5

Так и не сумев заставить себя сесть за работу, я звоню отчиму.

– Ты скоро? – витая в своих мыслях, спрашиваю я.

– Пока не знаю. Как все прошло?

– Превосходно, – брякаю я. – Есть еще записи?

– Только Бугров. В удобное ему время, – саркастично добавляет он.

– Ясно, до встречи, – быстро проговариваю я и отключаюсь, чтобы набрать мужу. – Привет, – немного взволнованно говорю я, когда он отвечает. – Когда ты освобождаешься?

– А что? – удивленно спрашивает он.

– Приглашаю тебя на поздний обед. Подъедешь?

– Ого, свидание, – смеется Илья и иронизирует: – А для ужина у нас недостаточно близкие отношения?

– Вместо ужина у нас клиент, так что… – мямлю я, а Илья раздраженно выдувает. – Я хочу поговорить, – прямо сообщаю я. – Это важно для меня.

– Вот как… Подъеду как смогу, – заторможенно отвечает Илья. – Все в порядке?

– Да, но не совсем. Хочу кое-что обсудить.

– Что?

– Не по телефону.

– Даш, меня это напрягает. Что за интриги?

– Я хочу поговорить о своей работе, – приходится пояснить мне. – И сделать это лучше именно тут. Прошу, просто приезжай, как сможешь.

– Ну… ладно, – недовольно бурчит муж.

К моменту, когда он появляется на пороге, я только уверяюсь в своем решении, но, конечно, чудовищно нервничаю перед непростым разговором. Однако, до последнего думаю, что мне удастся заразить его своей идеей. И, едва он проходит, беру его за руку и тащу за собой, впервые устраивая экскурсию по ателье.

– Вот так должно выглядеть место, в котором проводишь большую часть жизни, – закончив показ, взбудоражено говорю я. Беру мужа за руки и заглядываю ему в глаза: – Понимаешь?

– Говори прямо, – с трудом расцепив зубы, холодно произносит он.

– Я не хочу работать в подвале, Илюш, – нежно щебечу я. – Я не хочу дышать сыростью и плесенью, не хочу ломать глаза и не хочу целыми днями заниматься мелким ремонтом. Я хочу развития! Хочу… создавать что-то! Хочу, чтобы вокруг меня было много света, хочу работать с красивыми тканями, удобными качественными инструментами!

– То есть, ничего менять ты не собираешься? – жестко спрашивает он, выдергивая свои руки из моих и заталкивая их в карманы идеально сидящих по фигуре брюк.

– Наоборот! – проигнорировав его жест, заверяю я. – Я хочу открыть свое ателье, но шить не на мужчин, а на женщин! У меня получится! Только нужно другое место, понимаешь? Можно выбрать что-то в центре, это гораздо ближе к дому, я буду экономить минут сорок в одну сторону!

– А денег ты на это где возьмешь, м? – задает он резонный вопрос, но с такой ненавистью во взгляде, что я делаю шаг назад. – На аренду в центре, на красивые ткани, на инструменты.

– Я найду инвестора. Компаньона, – уже не так уверенно произношу я.

– Вот как… ну тогда это уже не твое дело, не находишь? Ты опять будешь работать на кого-то, в три раза больше, чем сейчас, чтобы хотя бы свести концы с концами! – рявкает он, постепенно повышая тон. – И сколько это будет продолжаться⁈ Год? Пять лет⁈ Сколько, Даша? Сколько еще мне это терпеть, скажи на милость? Я живу один! Один! Тебя вечно нет! Может, пора спуститься с небес на землю? Как на счет реальности? Мы не можем себе этого позволить!

– Ты, – брякаю я и время будто останавливается.

Муж буравит меня злым взглядом, а я пытаюсь не опустить плечи, поддавшись его гипнозу. Пытаюсь не стушеваться, не опустить взгляд, выдержать, выстоять, отстоять свое мнение.

– Я? – переспрашивает он, нарушив тишину.

– Ты, – спокойно повторяю я.

– Так все дело в этом? Тебя не устраиваю я?

– Меня устраивает все, кроме твоего настырного желания запереть меня в подвале. Я способна на большее, – твердо произношу я.

– А на семью ты способна? – давит он на совесть. – Мы оба взяли на себя эти обязательства. Но почему-то исполняю их только я один. Зачем ты вышла за меня, Даш? Чтобы впустую потратить годы моей жизни? Ты грезишь о карьере кутюрье, о богатстве, о красивой жизни.

– Я не… – морщусь я, но он не дает вставить и слова, перебивая очередным вопросом:

– А что на счет детей?

– Ты всерьез хочешь обсудить это сейчас? – вспыхиваю я.

– Почему нет?

– Да потому что момент, мягко говоря, неудачный!

– А когда он будет удачный?

– Не когда мы ругаемся!

– Мы так и будем ругаться, пока твой главный приоритет по жизни – это работа. Не муж, не семья, не дом и не чертов быт!

– У меня не может быть интересов⁈ Ты – центр вселенной, да?

– Не надо передергивать! – все сильнее раскаляется Илья, а вместе с ним и я. – Кем ты себя возомнила⁈ Законодателем мод? Твой отчим держит тебя тут, чтобы ты крутила жопой перед богатыми папиками!

– Что?.. – очумело бормочу я. – Ты в своем уме вообще?

– Не надо корчить из себя святую невинность, – кривится Илья. – И, тем более, делать из меня идиота.

– По-твоему, я ни на что не способна, кроме как ухаживать за домом, детьми и, конечно же, тобой?

– По-моему, это то, к чему должна стремиться женщина. Потому что семья – главная ценность!

– Это важно, – соглашаюсь я, – но не единственное в жизни. И ты говоришь мне о детях, но почему-то начинаешь беситься, когда речь заходит о деньгах. На что ты собираешься их содержать? На свою зарплату препода в техникуме?

– Оглянись, Даш, – неожиданно спокойно произносит он. – Это – всего лишь декорации. А ты – обслуга. И в погоне за большими деньгами ты упускаешь главное. Людей. Отношения. Любовь. – Он делает драматическую паузу и заканчивает: – Подумай над моими словами. И сделай правильный выбор.

– С последним соглашусь, – неожиданно раздается голос от двери.

Я резко поворачиваю голову, убеждаясь, что мне не почудилось, а когда натыкаюсь на Бугрова взглядом, хочется сгореть на месте. И это даже не стыд. Я чувствую себя уязвимой и униженной.

– Закончим разговор дома, – внезапно севшим голосом говорю я. – Клиент подъехал, – тише произношу я.

– Я закончил, – сухо отвечает муж, оторвав взгляд от прилипшего спиной к двери Бугрова.

И как долго он там, интересно, стоит? Что успел услышать? Еще не хватало, чтобы он решил, что у нас с мужем размолвка! Она есть, но ему об этом знать точно ни к чему!

– Я провожу тебя, – неловко покашляв, мямлю я и хватаю Илью под локоть. – Приду сегодня пораньше, – мягко произношу я у двери. – Мы оба уже успокоимся и обязательно найдем компромисс. Хорошо?

– Конечно, – скосив взгляд на Бугрова, продефилировавшего мимо нас с видом барина, мило улыбается Илья. Потом быстро целует меня в щеку и выходит.

– Так ты гонишься за большими деньгами? – хмыкнув, насмешливо спрашивает Бугров.

– Сожалею, ваш костюм еще не готов, – звенящим тревогой голосом произношу я.

– Хочу посмотреть, – настаивает он. – Там? – он кивает на коридор, ведущий к дверям в служебное помещение, и, не дождавшись ответа, идет в нужном направлении.

– Вам туда нельзя! – выпаливаю я ему в спину.

– Почему? – не оборачиваясь и продолжая путь, интересуется он. – У клиента, отвалившего бабки за срочность, меньше прав на экскурсию, чем у любовника?

Меня снова точно кипятком обдает. Я застываю на месте с приоткрытым ртом, а в голове начинает пульсировать жутковатая мысль. Он что, прослушивает ателье? Или в окна подглядывает? Когда я водила Илью, его совершенно точно не было.

– Сюда? – безошибочно определив мастерскую и взявшись за дверную ручку спрашивает он.

– Он мой муж, – невпопад отвечаю я.

– И что? Вы не трахаетесь? – ухмыляется он и проходит, продолжая вещать, но чуть громче: – Если брак означает отсутствие секса, я никогда не женюсь.

Бугров протяжно присвистывает, и я оживаю, срываясь с места.

– Вам сюда нельзя! – дерзко повторяю я, встав в дверном проеме. – Прошу вас выйти и дождаться звонка о готовности.

– А если нет, то что? – нагло спрашивает он. – Выставишь меня силой?

– Я… вызову полицию, – неумело грожу я. – И позвоню владельцу!

– Пожалуешься бате, но не мужу? Едва ли он успел дождаться автобуса. Хотя, может, шиканет и обратно тоже поедет на такси.

– Да что вы себе позволяете? – с непрошеной детской обидой в голосе спрашиваю я.

– Не дуйся, – усмехается он и садится на стул у раскройного стола. Берет с него оставленную мной визитку Веры и постукивает по ней пальцем. – Полезный контакт. Не потеряй.

– Да, Господин, – вырывается из меня издевка.

– Я за равноправие. Если это не часть ролевухи. Тогда я за.

– Немедленно покиньте ателье! – выхожу я из себя. – Считаю до трех!

– Моя матушка так часто это повторяла, что у меня… как это? Сформировался устойчивый иммунитет, – сосредоточившись, с идеальной дикцией произносит он. – Иди сюда, – небрежно подзывает он. – Покажи, что успела сделать.

– И вы уедете? – настороженно уточняю я.

– Зависит от того, что увижу.

– Вот, – брякаю я, широким жестом показывая на лежащие на столе брюки.

– С таким отношением бизнес не построить, лапуля, – чуть сморщившись, говорит он, а мне снова становится не по себе.

– С каким? – чтобы не выдать своего страха, переспрашиваю я.

– Ты их даже не касалась.

– Касалась, – перечу я.

– То есть, если я их сейчас надену, они придутся впору?

– Не могу знать. Вы удивили вчера.

– Себя тоже, – тихо бубнит он. – Ложь тебе не к лицу.

– Я не вру.

– Окей… – бормочет он, поднимаясь и хватаясь за пряжку ремня, намереваясь поймать с поличным.

– Они же не сами себя на столе разложили! – занервничав, тараторю я. – Значит, касалась!

Улыбнувшись краешками губ, Бугров оставляет в покое свой ремень и одергивает задранную толстовку.

– Сколько нужно времени, чтобы закончить?

– Я… не знаю, – даже не пытаясь прикинуть, брякаю я. – Никогда не считала.

– Начинай, – приказывает он.

– Я…

– Вы закрываетесь в десять, насколько мне известно. И подумай, прежде чем соврать.

– В десять, – скупо подтверждаю я.

– В день не более одного клиента по записи, – конкретизирует он.

– Верно.

– Не вижу ни единой причины для отказа, – заключает он, располагаясь с удобствами. – Ни по одному из своих предложений. Теперь – особенно.

– Моя личная жизнь вас не касается, – набравшись храбрости, твердо произношу я. – И никогда не коснется.

– Ты увидишь меня в этом, – он постукивает пальцем по брюкам на столе, – и изменишь свое мнение. Гарантирую. – Я беру в руки самые большие ножницы и подношу к середине штанины. – Из таких я уже вырос, – беззвучно смеется он и добавляет с прищуром: – Вредная девчонка.

От неожиданности я чуть не разрезаю полотно. Суетливым жестом откладываю ножницы подальше и принимаюсь за работу, стараясь не замечать его присутствия.

– Когда увлечена, еще красивее, – спустя время тихо говорит он.

И это даже не комплимент, он будто вторит своим мыслям, ни к кому конкретно не обращаясь. А я делаю вид, что не услышала, но в моих мыслях такой бардак, что увлечена я скорее попытками разобраться, нежели работой.

Он наверняка обманчиво кажется безопасным. Расслабленный и молчаливый, он сидит почти без движения, наблюдая за мной глазами. В какой-то момент я даже начинаю сомневаться в его причастности к ограблению, но факты говорят об обратном. Он точно следит за ателье. Он точно появился тут неспроста: этот костюм ему не нужен, он лишь повод. Но почему он не угрожает напрямую? Приставь он к моей голове пистолет, я точно выберу жизнь.

– Снимешь еще мерку? – понаблюдав за тем, как я выверяю миллиметры, предлагает он.

– Да, – прикинув, соглашаюсь я.

Я достаю ленту, а он поднимается. Расстегивает ремень, и лишенные поддержки джинсы сползают к бедрам. Он задирает куртку, толстовку и футболку, а я подхожу ближе и немного наклоняюсь, чтобы приложить ленту ровно, но получается это не сразу.

Бугров вспотел. Что логично, учитывая комфортную для платья без рукавов температуру в помещении. Но лента прилипает к его спине, и чтобы переместить ее, мне приходится отклеивать ее пальцами. Когда я наконец заканчиваю и распрямляюсь, с облегчением выдохнув, Бугров отпускает свои вещи и обхватывает лапищами мою талию.

Не успев сделать полноценный вдох, я застываю в его руках. Сердце начинает биться, как сумасшедшее, хочется закричать, но меня точно разбивает паралич. И когда он сажает меня на стол, я только с силой смыкаю колени и сжимаю кулаки.

Кричи, не кричи… Ему плевать. Одной рукой он грубо задирает подол моего платья и при помощи второй разводит мои ноги, вставая вплотную рядом с высоким столом. Наклоняется ко мне, обхватив ладонью за шею, а я зажмуриваюсь и отворачиваюсь.

– Ты передумаешь, – глухо хрипит он, наклоняясь к моей шее. – Передумаешь, – повторяет он зловещим шепотом, касаясь носом моей кожи и шумно втягивая исходящий от нее запах. После чего резко отстраняется и, потуже затягивая ремень, ставит перед фактом: – Я приеду завтра в семь за готовым костюмом и рубашкой.

Он быстрым шагом покидает ателье, и только когда раздается хлопок двери, я сползаю со стола и бегу закрываться. Руки трясутся так, что о том, чтобы сесть за работу не может быть и речи, а сроки, которые он поставил, и без того кажутся невыполнимыми, ведь к изготовлению рубашки я еще даже не приступала.

Я ношусь по ателье, не зная, что мне делать, и в конечном итоге поступаю так, как делала всегда, чувствуя себя беспомощной – звоню отчиму.

– Пап, ты освободился? – стараясь, чтобы голос звучал ровно, спрашиваю я.

– Пока нет, – отвечает он. – Ты закончила с брюками для Бугрова?

– Он только что ушел и… пап, он поставил новые сроки. Сказал, приедет за готовым заказом завтра. Я точно не успею!

– За всем заказом? – изумляется он.

– За костюмом и одной рубашкой, – конкретизирую я.

– А, – брякает отчим, посмеиваясь. – Ну, это вполне осуществимо. В четыре руки. Скоро буду, солнце. Не волнуйся.

– Хорошо, – расслабленно выдыхаю я.

Спустя полчаса я начинаю поглядывать на часы. Еще через пять – вторично звоню отчиму, но на этот раз он не отвечает. И тогда я, почуяв неладное, хватаю пальто и выбегаю из ателье, даже не заперев его. Бегом припускаюсь в сторону дома и едва не налетаю на Бориса, как ошалелая, выскочив из-за угла.

Он стоит, уперевшись одной рукой в кирпичную кладку дома и склонив голову. Второй рукой держится за живот, кашляет и глухо стонет, не заметив меня.

– Папа! – выпаливаю я и наклоняюсь, чтобы увидеть его лицо.

– Все нормально, – поспешно отвечает он и немного приподнимает голову.

– Папа… – плаксиво мямлю я, увидев, в каком он состоянии.

Губа разбита и кровит, на скуле большая ссадина, бровь рассечена, а под левым глазом чернеет и наливается свинцом синяк. Судя по состоянию одежды и позе, он упал и его били еще и ногами.

– Папа, кто это сделал? – жалобно мямлю я.

– Я не видел, – морщится он. – Не мой день.

– Папочка…

– Не переживай. Похоже, кто-то сильно расстроился, что не нашел в квартире ничего ценного. И решил пошарить по карманам. – Он оттягивает порванное пальто, а я вешаю его руку себе на шею.

– Пойдем домой, вызовем полицию оттуда, – дрожащим от желания расплакаться голосом едва выговариваю я.

– Возвращайся в ателье, я сам, – сняв с меня руку, отвечает он.

– Но…

– Я не хочу, чтобы ты имела к этому хоть какое-то отношение. Поняла меня? Я все сделаю сам. И тебе придется, помочь не смогу. Одна рубашка, – с улыбкой фыркает он. – Плевое дело.

– Пап…

– Все, иди. Выскочила раздетая, в туфлях, простудишься еще. Если и тебя начнут таскать на допросы по двум делам, нам придется закрываться.

– Борис! – раздается за моей спиной встревоженный голос Майского. – Вот черт, – морщится он, увидев лицо друга поближе. – Нормально отделал.

– Ерунда, – отмахивается отчим, пытаясь выглядеть беспечно.

– Не ерунда, – бубню я себе под нос.

– Так, инвалид сюда. – Майский, как обычно, развивает кипучую деятельность, обхватив Бориса за торс. – Прекрасная леди – обратно за работу. Машину я подогнал, доедем до лекаря, а там видно будет.

– Иди, дочь, – поторапливает меня отчим. – И не волнуйся за меня, так, пара синяков. Я позвоню.

– Буду ждать, – плаксиво говорю я, чувствуя, как на глазах наворачиваются слезы.

Поспешно развернувшись, я быстрым шагом возвращаюсь в ателье. Закрываюсь и сползаю по двери, дав волю чувствам.

Так вот что он имел ввиду. Вот почему передумаю. Да, Бугров, доходчиво, ничего не скажешь. Проверять, на что еще способна твоя подлая душонка желания нет. Но от мысли, на что мне придется пойти, чтобы это прекратить, начинается мандраж.

Я не могу пойти в полицию: у меня нет ни единого доказательства, а за намек на прослушку ателье меня попросту засмеют.

Я не могу рассказать отчиму: за одно поползновение в мою сторону без моего на то желания в нем зародится желание закопать мерзавца. И хуже того, что он может сотворить только вероятность, что у него не получится.

Я не могу рассказать мужу. Тут еще проще – от этого не будет никакого толка, одна пустая нервотрепка.

Мерзавец не оставил мне выбора. О чем прекрасно знает.

Наплакавшись вдоволь, я умываюсь холодной водой, звоню мужу и сообщаю, что папу избили и я останусь ночевать у него. Выслушав вереницу ядовитых комментариев о том, что район исторического центра признан одним из самых неблагополучных в городе, я отключаюсь, подвязываю фартук и принимаюсь за работу.

Глава 6

Бугров поправляет манжеты, глядя на себя в зеркало. Запускает руку в волосы и разворачивается ко мне.

– Как? – очевидно, интересуется он моим мнением.

– Точно по фигуре, – безжизненном голосом отвечаю я.

Ночь без сна, короткая передышка на диване в главном зале, пробежка до папы, последние доработки, отпаривание. Вещи сидят на нем идеально. Но в этом прикиде он выглядит еще более устрашающе. Как будто за пять минут он из дворовой шпаны вырос до влиятельного криминального авторитета.

– Одевайся, – коротко приказывает он.

Я поднимаю на него молящий болезненный взгляд, но он успевает развернуться к зеркалу. А мне негде больше искать поддержки. Не у кого попросить помощи. На этот раз папа отделался только синяками и ссадинами, но откажи я этому чудовищу снова, он не остановится.

От недосыпа и голода кружится голова. Мои движения заторможенные, сил хватает только чтобы накинуть на плечи пальто и взять сумочку. А после, оказавшись на улице, закрыть ателье и сесть в его машину, дверцу которой он любезно распахивает.

Мы едем в ресторан, в котором я никогда не была. Садимся в отдельной комнате с романтичной обстановкой. Красная роза на моей половине небольшого круглого столика поверх посуды и приборов, тихая приятная музыка, свечи с танцующим пламенем, полумрак, какая-то еда, к которой я даже не притрагиваюсь, пялясь в одну точку на скатерти.

– Поешь, – говорит он.

– Я не голодна, – чуть слышно отвечаю я, не поднимая взгляда.

– Ты ничего не ела. И давно. – Я послушно беру в руки вилку, вспоминая заплывший глаз отчима. – Умница. Волнуешься?

– Волнуюсь? – апатично переспрашиваю я, подняв на него взгляд. Бугров пожимает плечами. – Нет, – отвечаю я. – Не волнуюсь.

Надо отметить, он ведет себя как настоящий джентльмен. Когда мы выходим, я даже ловлю пару завистливых взглядов от проходящих по улице женщин. И понимающий от администратора в отеле, от чьего цепкого взора не укрывается наличие обручального кольца только у одного из гостей. Сама я, должно быть, выгляжу смущенной с этой опущенной головой. Но безнадегой от меня должно разить за версту.

Разбитая. Подавленная. Безвольная. И все же, я нахожу в себе силы выдвинуть единственное требование.

Едва мы остаемся наедине в номере, он наклоняется, чтобы поцеловать меня.

– Один раз, – глухо произношу я, отвернувшись.

Он долго молчит, переваривая мою дерзость. Тяжело дышит мне в голову, но в итоге принимает условие сделки:

– Один.

Он больше не предпринимает попыток поцеловать меня в губы. А я никак не отвечаю на его ласки. Молча терплю, закрыв глаза и стиснув зубы, и думаю о том, как объясню отчиму свое появление среди ночи. Слова, которые ему скажу. Тон, которым я их произнесу. Взгляд, которым я буду смотреть на него. Наверное, я бы отрепетировала и дыхание, если бы не задерживала его, справляясь с вихрем эмоций. Но я переоценила возможности своей психики.

Уложив меня на кровать, он расстегивает пуговицы на рубашке, поставив рядом одно колено. Я смотрю в сторону, но боковым зрением все равно вижу его тело. И с лютой обидой думаю, что он очень хорош. Крепкий, статный, рельефный. И совсем не урод, хоть и чрезмерно брутальный, на мой вкус. Будь я свободна, начни он ухаживать, как полагается, я бы рано или поздно ответила взаимностью. Я могла бы ответить взаимностью. Я могла бы испытывать желание. А не животный ужас перед тем, что вот-вот случится.

И меня ломает. В какой-то момент из моих глаз брызгают неконтролируемые слезы. Я сдерживаю желание завыть, накрыв рот ладонью, и невольно напрягаюсь так, что делаю хуже только себе. Только больнее.

Только инвалид не заметил бы.

И когда все наконец заканчивается, я не выбираюсь из ада, а проваливаюсь только глубже. Пока я одеваюсь, из-за спешки прищемив кожу молнией платья, он застегивает ширинку брюк, которые так и не потрудился снять, достает из внутреннего кармана валяющегося на полу пиджака пачку купюр и небрежно бросает их рядом с моей сумочкой.

Не притронувшись к деньгам, я заталкиваю ноги в туфли и почти выбегаю из номера. А на улице, открыв приложение такси, прихожу к выводу, что будить отчима нет никакого смысла. Я не смогу жить с Ильей, зная, что сделала. Не смогу смотреть ему в глаза, не смогу хранить в секрете свое предательство. Нет смысла оттягивать неизбежное. Мотивы тут не важны: я изменила ему, и это незыблемый факт. И он понимает все по одному моему виду.

– Не говори этого, – просит Илья, с болью глядя на меня. – Нет. Я не поверю. Ты не могла. Ты… какая же ты дрянь, Даша!

Как много в ту ночь было сказано им. Лишнего и оскорбительного. И мне чудовищно хотелось оправдаться, рассказать ему все, отбелить свою совесть и молить о прощении, но я лишь позволила ему выговориться. Пора посмотреть правде в глаза – одно то, что я пошла на это говорит о многом. У нас не было будущего еще до моего предательства.

Утром я просыпаюсь от раздраженного фырканья Ильи рядом, разочарования которого хватило только на второе одеяло, но не холодный жесткий пол на кухне.

– Теперь можно и не спешить на работу, да? – ядовито комментирует он мое пребывание в постели после семи утра. – Конечно, зачем? Любовник проспонсирует.

Я не отвечаю на его выпад, и он раздраженно отбрасывает одеяло и уходит в ванну. Возвращается через минут сорок, не меньше, с узким полотенцем на бедрах, которое придерживает одной рукой, и от вида полуобнаженного мужского тела я невольно сдвигаю ноги, ложась по струнке. И чувствую, что поход к врачу не будет лишним.

Илья сдергивает со своих бедер мокрое полотенце, комкает его и отшвыривает к окну, задевая штору и сбивая стоящий на подоконнике горшок с цветком. Досадливо морщится, косится на меня и начинает одеваться.

– Сам уберу! – зачем-то сообщает он. – У меня, в отличии от тебя, рабочий день по графику! Так ничего и не скажешь⁈ – рявкает он, нацепив брюки. – Я не услышу даже извинений?

– Прости, – шепчу я.

– Прости⁈ – орет он. – Прости⁈ Это все, на что ты способна? Сказала прости, и я должен простить? А «я больше так не буду» я дождусь? Или на такую роскошь можно не рассчитывать? Ты будешь просто говорить «прости» каждый раз, когда решишь ублажить очередного клиента за чаевые?

– Мне искренне жаль, что я причинила тебе такую боль, – глухо отвечаю я, не в состоянии говорить обычным голосом. – И не жду, что ты простишь меня.

– О как, – усмехается он, сунув руки в карманы. – Что я слышу. Намек на развод?

– Ты считаешь, что повода нет?

– Я считаю, что решать буду я! Я, поняла меня⁈ Только я могу решить, прощать мне тебя или нет! Не ты!

Я мученически прикрываю глаза и тихо выдыхаю, а он, судя по шороху, продолжает сборы. Потом, не позавтракав, уходит, громко хлопнув входной дверью.

Я лежу пнем еще около получаса, пока не звонит отчим.

– Алло, – чуть слышно отвечаю я.

– Ты еще спишь? – изумляется Борис.

– Я… не совсем, – увиливаю я. – Неважно себя чувствую. Не могу встать, пап.

– Все-таки простыла, – огорчается он.

– Ты вышел на работу? – доходит до меня.

– Конечно, вышел, я же сказал, что ничего серьезного. Глаз немного заплыл, не критично. Температура есть?

– Не мерила.

– Померяй и напиши. А еще лучше – вызови врача на дом.

Я не делаю ничего. Но встать все равно приходится – спустя час на пороге внезапно появляется курьер с едой из ресторана Майского и прекрасным разноцветным букетом от отчима для поднятия боевого духа. Но мой дух там же, где и достоинство, нравственность, мораль, настроение и хорошее самочувствие. В выгребной яме.

Обнявшись с букетом, я начинаю плакать. И эту прорвавшуюся плотину еще долго не удается перекрыть. Я снова проваливаюсь в сон и только ближе к обеду звоню в клинику и записываюсь на прием к врачу, на счастье, выезжая раньше, чем успевает вернуться Илья.

Перед кабинетом врача я дико нервничаю, а когда прохожу, стараюсь выглядеть как обычно, но Зинаида Валентиновна, у которой я наблюдаюсь не первый год, едва взглянув на меня, сдвигает брови и, кивнув на стул рядом до своим столом, тяжело вздыхает:

– Рассказывай.

– Да чего рассказывать, – беспечно посмеиваюсь я. – Все нормально. Только… в общем… мне так неловко, простите.

– Я не собираюсь осуждать, это не моя работа. – Она иронично поднимает глаза к потолку и тепло улыбается мне.

– Мы с мужем немного перестарались и… у меня там все болит. Щиплет и немного кровит.

– Давай глянем, – с той же улыбкой произносит она. – Иди готовься.

Я раздеваюсь и устраиваюсь в кресле, до последнего не закидывая ноги на подставки. А когда делаю это, по одному ее взгляду понимаю, что черта с два она верит в мою байку.

– Даша, – говорит она строго, не снимая медицинской маски.

– Просто… выпишите мне что-нибудь, – мямлю я и отворачиваюсь от ее взгляда. – И все.

– Даша, – повторяет она строже.

– Мне долго так сидеть? Вы закончили осмотр?

– Я еще даже не приступила, – ворчит Зинаида Валентиновна. – Позволишь? – деликатно уточняет она.

– Угу, – мямлю я, глядя в сторону.

– Я возьму мазки. Хорошо?

– Хорошо.

– Он предохранялся? – ненавязчиво интересуется она, а меня бросает в жар. – Даша. Он предохранялся? – мягко переспрашивает она, а я плотно смыкаю губы и начинаю вздрагивать, сдерживая позывы разрыдаться. – Солнышко, – вздыхает врач.

– Я не знаю, – с трудом выговариваю я и все-таки начинаю плакать.

Я в самом деле не знаю. Я не смотрела и старалась не видеть и не замечать ничего. Хоть в чем-то преуспела.

– Все будет хорошо. Одевайся, я сформирую направление на анализы. Когда это случилось? – уточняет она, когда я вновь пристраиваюсь на край стула рядом с ее столом.

– Шестнадцать часов назад, – подсчитав, отвечаю я. – И я не стану пить таблетку.

Я успела подумать об этом, пока одевалась. И, зная себя, не буду даже рассматривать вероятность. Это то, с чем жить я не смогу. В отличии от малыша, каким бы образом он не был зачат. Да и… это же не точно. Я не смотрела. А он должен был предусмотреть. Он же не идиот, в конце концов.

– Это твое право, – соглашается она, кивнув. – А еще, у тебя есть право обратиться за помощью.

– Я же сказала, – вяло начинаю я, но она перебивает:

– Я не имею в виду полицию. Хотя, и ее тоже. Я говорю о службах, где могут оказать психологическую помощь. Где тебя выслушают и поддержат, что бы ты не решила. Необязательно проходить через это в одиночку, хорошо?

– Хорошо.

– Отсканируй вот этот куар-код перед выходом. – Она постукивает пальцем по стеклу на своем столе, под которым лежат бумажки с информацией на все случаи жизни. – Вот назначение и направление на анализы. Придешь ко мне через три дня.

– Это обязательно?

– Да, обязательно. Мой номер ты знаешь. Можешь писать и звонить мне. В том числе, если не будет записи через регистратуру. Я жду тебя через три дня.

– Хорошо, – выдавив из себя улыбку, я поднимаюсь. Покорно достаю телефон и сканирую куар-код. А когда выхожу, слышу ее шепот:

– Бедная девочка…

Когда я возвращаюсь домой и вижу в прихожей ботинки мужа, хочется выскочить обратно на площадку. Но начатый утром разговор нужно закончить, и, судя по настроению Ильи, он будет долгим, мучительным и непродуктивным.

– Явилась! – язвит он с кухни, после чего выходит. Вразвалку, держа в руке мой букет. – Это мне? – ядовито ухмыляется он. Подносит цветы к лицу и нюхает их. – Они прекрасны. Спасибо, любимая. Что молчишь? Не мне? Просто если не мне, – обычным голосом говорит он, а потом рявкает в голос, отшвыривая букет: – То ты ахренела в край!

– Эти цветы прислал папа! – восклицаю я. – Я сказала ему, что заболела, и он прислал с курьером еду и букет!

– Отчим, – поправляет меня Илья. Его глаза полны злобы и презрения, а изо рта вырывается самое мерзкое из возможного. – Он тебе не родной. И вы так привязаны друг к другу… с ним, да? Ты трахаешься с ним? Отвечай!

Отвечаю. Такой яростной пощечиной, что на несколько секунд отнимается рука.

– Это – конец, – холодно произношу я и ухожу в комнату прямо в пальто, только обувь скидываю.

Я сажусь с телефоном на кровать, захожу на портал государственных услуг и начинаю заполнять заявление на расторжение брака. Но Илья вбегает вслед за мной и выдергивает телефон из моих рук. Мельком смотрит на экран и прячет руку за спину, вторую выставив в мою сторону.

– Я перегнул, – с круглыми глазами произносит он. – Признаю. Перегнул.

– Верни телефон.

– Нет. Сначала мы поговорим.

– Использовал не весь свой словарный запас? Можешь продолжать унижать меня и после отправки заявления. Я поживу тут столько, сколько тебе понадобится, чтобы выговориться.

– Тебе совсем наплевать, да? – с ноткой обиды спрашивает он. – Или, может, ты сделала это специально? Я мешал тебе расти и развиваться, и ты решила избавиться от меня?

– Нет, – морщусь я.

– Я хочу тебя простить, – заявляет он. – Хочу, Даш. Я хочу вернуть нашу семью и готов работать над этим. Но и ты должна постараться. А ты только отталкиваешь меня!

– Ты не понимаешь? Мы сведем друг друга с ума. Не будет спокойной жизни. Уже не будет счастливо.

– Почему хотя бы не попробовать! Черт, Даша! Зачем ты так с нами⁈ Я люблю тебя! Даже после того, что ты сделала! Как ты можешь быть такой бессердечной сукой? Когда ты такой стала? Что тебя изменило? Нет, я не понимаю. Не понимаю!

Он расхаживает по комнате, взяв в заложники мой телефон. То замолкает, то начинает говорить вновь. Об одном и том же, по кругу, бесконечно. Изводя и себя, и меня. Выпиливая остатки нервной системы. То воскрешая внутри себя надежду, то растаптывая ее оскорблениями.

А я ничего уже не хочу. Тишины, разве что. Спокойствия. Возможности полечить себя. И когда после длительной паузы он вновь заводит ту же шарманку, я поднимаюсь и иду к шкафу. Достаю немного вещей, заталкивая в небольшую спортивную сумку.