Текст книги "Безнадежные (СИ)"

Автор книги: Татьяна Семакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Глава 2

Майский косится в сторону Бугрова и быстро сворачивает разговор, решая за меня:

– Знаешь, думаю, тебе следует попробовать меню дня. Я скажу, чтобы принесли все.

– Все – это много, – робко отвечаю я.

– Отлично! Так и поступим! – радуется он непонятно чему. – Прошу меня извинить.

Майский кланяется, заведя руку с меню за спину, а я задерживаю дыхание, глядя на единственную пуговицу на его пиджаке, и умоляю ее быть стойкой. Фурнитура у нас наивысшего качества, как и нитки, но Майский явно раздобрел с момента покупки костюма.

Отходит он недалеко. Останавливается у соседнего столика, и Бугров встает, протягивая хозяину заведения руку.

– Какими судьбами, Александр? – посмеиваясь, спрашивает Майский.

– Поесть, – скупо отвечает Бугров, садясь обратно.

– Что ж, – несколько растерянно брякает Майский. Переминается с ноги на ногу, но так и не находится, чего бы еще такого спросить. – Приятного аппетита.

– Я буду то же, что она, – говорит вдруг Бугров, взглядом указав на меня.

– Без проблем, – натянуто улыбается Майский, явно не рассчитывающий, что придется самому принимать заказ.

Бугров протягивает меню и Майскому приходится его забрать. Когда он отходит, Бугров разваливается на стуле и устремляется свой неприятный холодный взгляд прямо на меня. При этом за стол он сел так, что мы оказались друг напротив друга. И даже расстояние в пару метров не спасает от мысли, что мы обедаем вместе.

По-хорошему, мне бы встать и уйти. Аппетита нет никакого, а от пристального взгляда мерзнут руки, теряя подвижность. Но это будет сродни плевку, а лезть на рожон не хочется. Тем более, я понятия не имею, что ему на самом деле надо. Неспроста он пришел сюда. Теперь и Майский напрягся.

Десять минут я сижу, как на иголках. Потом официант приносит тарелки с закусками, и одновременно с ним те же блюда подают Бугрову. Но он не касается даже вилки, пока есть не начинаю я.

Он зеркалит меня. Я пробую рулеты из лосося, он делает то же самое. Я беру в руки брускетту, он повторяет. И это страшно раздражает. В голове свербит мысль, что в его рту сейчас тот же вкус, и она перебивает все остальные. Мы будто кормим друг друга из одной тарелки!

Разорвать этот странный контакт хочется нестерпимо. Я дожидаюсь, когда приносят горячее, какой-то крем-суп. Беру в руки ложку, зачерпываю немного и подношу к приоткрытому рту, делая вид, что собираюсь попробовать. И когда он проглатывает полную ложку, сердито бросаю свою в тарелку и отодвигаю все подальше.

Бугров, усмехнувшись, негромко произносит:

– Зря. Вкусно.

– Наслаждайтесь, – шиплю я и поднимаюсь из-за стола.

– Села, – приказывает он, а я, ехидно улыбнувшись, демонстративно выхожу из ресторана.

– Приказывать он мне еще будет, – ворчу я себе под нос, торопясь вернуться в ателье. Следом он не пойдет, ему как минимум нужно оплатить счет, но искушать судьбу еще сильнее боязно.

Тем же вечером, когда солнце окончательно садится, становится ясно, что границу дозволенного я все же перешла.

Я заканчиваю создание лекал, когда в главном зале раздается оглушительный звон стекла и крик отчима:

– Даша! Огнетушитель!

Я бросаю все и срываюсь с места, на ходу срывая со стены огнетушитель. Выбегаю с ним в коридор, где навстречу мне спешит отчим.

– На улицу! – кричит он на эмоциях, выхватывая у меня баллон.

Я на мгновение теряюсь, а когда он торопится обратно, следую за ним. И останавливаюсь у двери, так и не покинув помещение, пока отчим тушит валяющуюся на полу разбитую бутылку с торчащей из осколков горлышка тряпкой и полыхающую двухметровую лужу горючего.

– Дьявол! – ругается отчим, наконец потушив пламя.

Он в сердцах пинает остатки бутылки и садится на диван, поставив огнетушитель рядом с собой, а я осторожно подхожу ближе, пытаясь оценить ущерб.

– У нас есть кто-то на завтра? – спрашиваю я, хрустнув битым стеклом, попавшим под подошву туфли.

– Стекольщики, – бурчит отчим. Косится на меня и находит нелепое объяснение случившемуся: – Мальчишки, наверное.

– Наверное, – произношу я вслух то, что он хочет услышать.

– Придется заночевать тут.

– Нет! – пугаюсь я. – Не надо, пожалуйста!

– А что прикажешь делать? С открытым окном никакая сигнализация не поможет. Принеси мой телефон, нужно сделать пару звонков. И поезжай домой.

– Я не оставлю тебя тут одного! – нервно восклицаю я. – Даже не думай!

– И думать не о чем, – сердится отчим.

– Я никуда не уеду, – настырно повторяю я, скрестив руки под грудью.

«Это моя вина», – бьется в голове, но рассказать отчиму о своей выходке в ресторане я не решаюсь. И без меня найдется желающий. Уверена, тот же Майский уже донес, что пообедать в одиночестве у меня не вышло.

К моменту, когда мы заканчиваем уборку, температура в зале приближается к уличной, и комфортной ее назвать сложно. Я накидываю пальто и отправляюсь в магазин за пакетами, чтобы хоть как-то заделать брешь, а когда возвращаюсь, отчим сообщает:

– Скоро приедет охранник из той же фирмы, которая устанавливала сигнализацию. Он останется на ночь.

– Хорошо, – уже расслабленно выдыхаю я.

«Ничего хорошего», – отмечает тем временем внутренний голос.

Если бы это случилось ночью, сработавшая сигнализация не уберегла бы от пожара. А если бы этот коктейль забросили в мастерскую, где точно такие же стеклянные окна, ущерб был бы непоправимым. Это предупреждение. Неповиновение будет караться. И жестко.

Когда приезжает охранник, отчим буквально выталкивает меня из ателье. Аргументов остаться у меня нет, и, взяв с него слово, что он не будет тут ночевать, я отправляюсь домой.

По итогу выхожу я позже обычного, но автобусы еще должны ходить, хоть и редко. Я встаю под козырек остановки, приплясывая от холода и кутаюсь в ворот пальто, а спустя минут пятнадцать напротив останавливается автомобиль.

Мне становится дурно. К горлу от страха подкатывает тошнота, а пульс учащается. Водитель включает в салоне свет, чтобы я видела его, и перегибается к пассажирской двери. Приоткрывает ее и говорит так, чтобы я точно услышала:

– Садись.

Ноги не идут. Разум подсказывает, что лучше на этот раз не перечить ему, но тело сковано мыслями о том, что может произойти в этой машине. Доберусь ли я до дома? Или исчезну навеки, пережив худшие часы в своей жизни?

– Садись, подвезу, – более развернуто говорит Бугров.

– На тот свет? – едва шевеля губами, задаю я риторический вопрос и через силу делаю первый шаг.

Тянусь задубевшими пальцами к дверце и распахиваю ее пошире, а он похлопывает по сиденью и садится прямо, ожидая, когда я выполню приказ.

Я кошусь на здание, в котором расположено ателье и забираюсь в высокий внедорожник.

– Страшно? – хмыкает Бугров.

– Да, – чуть слышно отвечаю я, и захлопываю дверцу, удостоившись еще одного смешка.

– Пристегнись.

Я еле-еле справляюсь с ремнем, а когда щелкаю замком, он перехватывает мои пальцы. Сминает их в свою грубую ладонь и отпускает, после чего включает обогрев в салоне.

– Адрес, – бросает он.

– Что – адрес? – переспрашиваю я, пребывая в состоянии какого-то отупения.

– Куда путь держите, миледи? – паясничает он.

– Домой, – брякаю я, обалдев от такого захода.

– Изволите ли вы сообщить мне адрес? – продолжает издеваться он. Я называю улицу и номер дома, и он трогается с места. – Не жарко? – спрашивает он через время.

– Нет.

Бугров прибавляет еще несколько градусов и, отпустив руль, но не сбавив скорости, снимает с себя толстовку. А потом принимается колесить по городу, даже не думая двигаться в направлении моего дома.

Тихо играет ненавязчивая музыка. В машине быстро становится тепло, и меня начинает клонить в сон, но не проходит и получаса, как температура в салоне становится такой, что мой лоб покрывается испариной. Когда гореть начинают уже и пятки, я отстегиваюсь и снимаю пальто, пристраивая его на коленях.

Бугров делает крен в мою сторону, навалившись на подлокотник, делает глубокий медленный вдох, а выдыхает бормотанием с матом. Потом глухо ржет и одной рукой ерошит волосы. Выглядит при этом, сказать по правде, натурально невменяемым, что, по понятным причинам, спокойствия мне не прибавляет. Но ухмылка на его лице говорит о том, что конкретно он всем доволен и это дает робкую надежду, что хотя бы завтра я вернусь не на пепелище.

– Если вы хотите получить свой заказ вовремя, мне нужно поспать, – решаюсь я на комментарий еще минут через двадцать бесцельных метаний по городу.

– Муж встречает? – спрашивает он.

– В смысле?

– В прямом. На остановке.

– Нет, зачем? – бормочу я и тут же морщусь на свою недогадливость. Надо было сказать, что да. О чем я вообще думаю?

– Затем. Дятел.

– Сами вы, – оскорбленно бубню я, а он хмыкает. – У нас спокойный район.

– Ага, – насмешливо отвечает он.

– Ага, – не удержавшись, язвительно передразниваю я.

– Наличие плодовых деревьев во дворах говорит о том, что он старый, – неожиданно развернуто произносит он. – И только. А вот дерьмо там новое.

– Вам виднее, – дипломатично произношу я.

– Именно. Я там жил.

– Серьезно? – искренне удивляюсь я.

– Что тебя удивляет? – Он бросает на меня взгляд, в моменте показавшийся веселым.

– Нет, ничего, – поспешно отвечаю я, опуская голову.

Вскоре мы сворачиваем во дворы, где, по ощущениям, ему знакома каждая выбоина на старом асфальтовом покрытии. Он точно знает, где можно ускорится, а перед каким поворотом лучше притормозить. Я даже немного успокаиваюсь, радуясь, что вот-вот окажусь дома, но, когда машина тормозит напротив подъезда, а я дергаю за ручку, оказывается, что дверь заперта.

– Поужинай со мной, – говорит он, а я зажмуриваюсь, так и оставшись лицом к дверце.

– Я замужем, – с дрожью, которую невозможно скрыть, отвечаю я.

– В накладе не останешься, – убеждает он.

– Прошу вас, выпустите меня, – жалобно блею я, готовясь разреветься. – Я замужем, – бесполезно повторяю я, – я люблю мужа…

– Я заплачу не за любовь.

– Мне не нужны ваши деньги! – с отчаянием восклицаю я.

– Ты передумаешь, – убежденно заявляет он.

Слышится щелчок замков, я снова дергаю за ручку и на этот раз дверь поддается. Я едва не вываливаюсь на асфальт, запутавшись в собственных ватных ногах. На нерве слишком сильно хлопаю дверцей, а когда делаю шаг оказывается, что пола пальто оказалась прижатой дверцей. А другого у меня нет.

Я ломаю себя и разворачиваюсь к машине. Аккуратно открываю дверь и вытаскиваю пальто полностью.

– Прошу прощения, – пытаюсь я быть вежливой.

– Еще раз так хлопнешь, я сломаю твоему дятлу руку, – ровным голосом без намека на раздражение произносит он.

Я мягко прикрываю дверь, но она, будто издеваясь, закрывается не до конца. Приходится вновь распахнуть ее и повторить попытку, приложив чуть большее усилие. Наконец справившись с задачей, я разворачиваюсь и иду к подъезду. Поднимаюсь на третий этаж, а когда достаю из сумочки ключи, дверь вдруг открывается сама собой.

Илья смотрит на меня волком, а когда я делаю шаг в квартиру, помогает с пальто, забирая из моих рук.

– Кто тебя привез? – недовольно спрашивает он.

– Клиент, – морщусь я, разыгрывая спектакль. И вдохновенно вру, разуваясь: – Какой-то папин знакомый, они оба настояли. Проще было согласиться, чем отвязаться.

– Ясно, – тем же тоном бурчит Илья.

Я распрямляюсь и, обхватив мужа за шею, целую в губы.

– На тебе что, пахали? – принюхавшись, кривится он.

Я снимаю с него руки и оправдываюсь, силясь не обидеться:

– Спешила утром и забыла подезодорантиться. Сейчас сполоснусь.

Муж прослеживает меня настороженным взглядом, но больше ничего не говорит. А я закрываюсь в ванной и сползаю по двери на коврик. Раньше я не врала ему и теперь чувствую себя едва ли не изменщицей. Но самое паршивое даже не это. С какой бы целью этот Бугров не пришел сегодня в ателье, он поставил себе еще одну. Я чувствую, что он не отвяжется, пока не получит то, что захотел. И лучше бы мне придумать что-то, что охладит его пыл. Только вот что?

Я тщательно моюсь, наношу на тело увлажняющий крем и выхожу из ванной в одном полотенце. Прохожу в спальню и иду к шкафу за бельем и пижамой. А после, благоухая майской розой, ложусь в постель к мужу, как обычно расположившегося на своей половине с книжкой.

– Представляешь, папа разрешил мне самостоятельно выполнить большой заказ, – хвастливо сообщаю я.

– Какая честь, – закатывает глаза Илья. Дочитывает страницу и перелистывает ее.

– Вообще-то, да, – хмуро бубню я, отодвигаясь от него.

– Давно бы открыла свое ателье и радовалась. Я уже говорил, но ты, как обычно, не слушала.

– Как обычно? – изумленно переспрашиваю я.

– Когда речь заходит о твоем отчиме – да. Скажешь, не так? – вскинув брови и прикрыв веки, спрашивает он. На этот раз хотя бы посмотрев в мою сторону.

– Думаешь, это так просто? Повесил табличку, поставил швейную машину и сразу народ попер, как за свежей выпечкой?

– Можешь заняться выпечкой, – едко хмыкает Илья, продолжив чтение. – Или ты так и планируешь мотаться через весь город, чтобы угодить отчиму? Вообще не понимаю этой твоей привязанности. Твоя мама вышла за него, когда тебе было… сколько? Четырнадцать?

– То, что ты презираешь своих родителей не значит, что у всех так, – холодно произношу я. – Мой отчим сделал для меня больше, чем кто бы то ни было. И продолжает делать.

– Чем я? – резко захлопнув книгу, зло спрашивает Илья. – Ты это хочешь сказать?

– Это твои тараканы, не мои. И я слишком устала, чтобы ругаться, – хмуро говорю я.

– А я, по-твоему, нет?

– Ты мне скажи, – пожимаю я плечами, а Илья раздраженно стискивает зубы. – Мне нравится моя работа, Илья. И я не собираюсь ее менять. Папа тут не при чем.

– А кто причем? – ядовито ухмыляется он. – Клиенты на дорогих тачках?

– На этот выпад я даже отвечать не собираюсь, – сердито говорю я. – Спокойной ночи.

– И тебе, – едко говорит он уже мне в спину.

Всю ночь мне снятся кошмары. Моих ног касаются языки пламени, а на грудь давит так, что не вдохнуть. Я вздрагиваю и просыпаюсь, проверяю, цело ли окно и не звонил ли папа. А затем мучительно долго засыпаю, ворочаясь с боку на бок. И так несколько раз за те короткие пять часов, что отпущены на отдых.

Встаю разбитой, но на работу тороплюсь, как никогда раньше. А когда выхожу из ванной, неожиданно чувствую запахи еды с кухни.

Мельком взглянув на часы, я опасливо прохожу на кухню и вижу Илью у плиты, с лопаткой в руках.

– Ты чего так рано? – мямлю я.

– Ты никогда не успеваешь сделать себе завтрак, – примирительно говорит муж, а в моих глазах копятся слезы. Он расставляет руки, и я подхожу мелкими шажками, обнимая его за торс. – Прости, Даш. Я просто… приревновал, наверное. Мы так мало проводим времени вместе, я уже на стену лезу. И да, я в самом деле считаю, что у тебя получилось бы. Я про собственное ателье. У тебя золотые руки. Просто подумай об этом, идет?

– Идет, – разомлев в его объятиях, соглашаюсь я.

– Спасибо. Знаешь, через два дома от нашего в подвале есть химчистка, но, похоже, она закрывается…

– Эй-эй, ковбой, не так скоро, – отшучиваюсь я и отстраняюсь. – Я не успею позавтракать, прости, – виновато произношу я.

– Почему-то я так и думал, – вздыхает Илья. – А на счет помещения я все же узнаю. Как по мне, это отличная возможность. И упускать ее глупо.

– Узнай, – иду я на уступку, – лишним точно не будет. Все, я побежала.

Я чмокаю мужа в губы и пытаюсь улизнуть, но он придерживает меня за спину и целует по-взрослому, как полагается любящему мужчине.

– Скучаю по тебе, – шепчет он напоследок, с неохотой отпуская меня. – Не задерживайся сегодня! – шумит он из кухни, когда я, полностью готовая к выходу, распахиваю входную дверь.

– Постараюсь! – кричу я, точно зная, что обещания не сдержу.

Глава 3

Только и разговоров, что о чертовом подвале. Каждый вечер, а точнее, ночь, ведь приезжаю я последние три дня ближе к часу.

Отчим, в свойственной ему манере, одним окном не ограничился. Сдвинул все записи на три дня вперед, в первый нанял рабочих чтобы переложить почерневший ламинат в главном зале, во второй – чтобы заменить абсолютно все окна в ателье на пластиковые. Облик места от этого не пострадал, а вот уровень безопасности повысился в разы. И не знаю, о чем думает он, не ставший заявлять в полицию, я уверена, что за этим дело не станет.

На третий день, то есть, сегодня, ранним утром прибыла команда из клининговой службы, вернув помещениям прежний лоск, и мы с отчимом вновь открыли двери для посетителей.

Я устала. Я неимоверно устала… но жаловаться, будучи виновницей случившегося, сочла неуместным. И за три дня почти подготовила для примерки костюм для Бугрова. В планах провести над ним еще и выходные, но, подвал. Илья уже договорился с владельцем помещения о показе и время выбрал удобное для себя – двенадцать часов дня. Выспаться, насладиться преимуществами брака и спокойно позавтракать.

Я не хочу ни есть, ни интимной близости. Жизнь в ожидании подвоха неимоверно выматывает и отчего-то кажется, что не будь у меня этого заказа, не будь у него повода даже останавливаться у дверей ателье, его влечение постепенно сойдет на нет. С глаз долой, из… а, да. Речь же не о любви. Эта история о тупой похоти.

Илья неспешно попивает свой утренний кофе, периодически перелистывая страницы книги, а я то и дело поглядываю на часы.

– Мы не опоздаем? – решаюсь я на комментарий.

– В этом-то и прелесть, – расслабленно улыбается муж, посмотрев на меня светящимися счастьем глазами. – Всего три минуты от двери до двери. Три, Дашуль. Что может быть лучше?

Я скажу что.

Окна. Свежий воздух. Тишина.

Мы только подходим, а меня уже начинает воротить. Возле ступенек стоят два тела, держась друг за друга, и что-то бурно обсуждают, строя диалог из мата и междометий. Конфликт чувствуется в интонациях, а вывеска «Продукты.24» над их головами непрозрачно намекает, что подобный контингент тут норма.

Вообще, стоит отметить, что после разговора с Бугровым, я начала смотреть по сторонам и увидела район другими глазами. Широко распахнутыми. Стала замечать требующие ремонта дороги и фасады зданий, переполненные мусорки, подвыпившие компании, бродячих животных и старые детские площадки с перекошенными каруселями. И картина повергла меня в еще большее уныние. Прекрасный старый центр, в котором я жила до замужества стал тянуть обратно с неимоверной силой.

– Мы точно пришли туда, куда надо? – робко уточняю я, покрепче схватившись за локоть мужа.

– Да, конечно, – удивленно отвечает он, будто не поняв намека.

Затем мы спускаемся. Я – аккуратно и по стенке, боясь споткнуться на крутых бетонных ступеньках на тонких каблуках, выбравший кроссовки муж – бодро и на высокой скорости. Дышать из-за сырости и затхлого подвального запаха становится тяжелее, и ситуация лишь усугубляется, когда мы вслед за арендодателем проходим за дверь бывшей химчистки.

Оно ужасно. Это помещение просто отвратительно. Я не из брезгливых, но менять просторный светлый лофт со свежим ремонтом на крошечный подвал, проработав в котором год мне точно понадобятся очки – это безумие.

– Что скажешь? – восторженно спрашивает муж.

– Обсудим дома? – покосившись на арендодателя, дипломатично предлагаю я.

– Да что там обсуждать! – радуется муж. – Да, нужен косметический ремонт, освежить стены и все такое… но это мелочи. И места полно! Что там тебе нужно? Стол под машинку, да и все. Три минуты и ты дома, – подмигивает он мне и, сунув руки в карманы джинсов, оборачивается вокруг своей оси.

– Это серьезный шаг, – увиливаю я, – мне нужно подумать.

– Можно скинуть немного, – бурчит арендодатель, решивший, по-видимому, что я торгуюсь. – В пределах разумного, разумеется.

– Разумеется, – довольно посмеивается муж.

Он такой радостный, что у меня язык не поворачивается сказать хоть слово. Я лишь озираюсь по сторонам, цепляясь взглядом то за чернеющие пятна плесени по стенам, то за местами вздутый зачуханный ламинат на полу, то за единственное крошечное окошко, до того грязное, что дневной свет почти не просачивается. А ведь сегодня на удивление солнечно. Но отсюда не видно.

Я пытаюсь представить себя в этом месте. Семь дней в неделю, с утра до вечера подшивающей брюки и латающей разошедшиеся швы. Занимающейся мелким ремонтом дешевых вещей из ненатуральных тканей. И с каждой новой секундой во мне все громче голос отчима. А говорит он примерно следующее – только через мой труп!

Ни за что. Ни за какие коврижки. Даже ради экономии четырех часов в день я не запрусь в этом убогом месте, в компании алкашей, полумраке и холоде. От меня самой ничего не останется, лишь бледная тень.

Я громко чихаю и тяну мужа за рукав толстовки к выходу.

– Халид Лачинович, – без запинки произносит муж, поведя плечом, чтобы избавиться от моей руки. – Думаю, мы договоримся. В понедельник подпишем все бумаги.

– Отлично, Илья Сергеевич, отлично! – воодушевляется арендодатель, спешно подходя с вытянутой рукой, чтобы скрепить рукопожатием предварительное соглашение.

Разочарование, которое я испытываю в те секунды такое острое, что боль ощущается физически. На ребра давит, сердце покалывает, а пальцы на руках почему-то немеют.

Я еще раз окидываю взглядом помещение и смотрю на профиль мужа. Он так неуместно выглядит в этих обшарпанных стенах. Мой красивый, интеллигентный, образованный. Все равно что поставить его за мясным прилавком. А я что же? Я достойна… этого? Почему он решает за меня?

– Мне пора на работу, – безо всякого выражения сообщаю я на улице.

– Скоро эта фраза не будет вызывать у меня зубовного скрежета, – улыбается Илья, но его глаза остаются холодными. – У тебя все получится, я в тебя верю.

– Ага, – тем же образом улыбаюсь и я. Одними губами. – До встречи.

«Ни за что», – единственное, что вертится в моей голове всю дорогу до ателье.

Я не пойду на это. Ни ради него, ни ради нас я не стану губить себя. Самое главное, чему меня научил отчим – уважение. И начинаться оно должно с отражения в зеркале. Порой я забываюсь, пытаюсь быть удобной, иду на жертвы, закрываю глаза на собственные нужды, но всему есть предел. Скандалу быть.

– Дарья? – удивляется Борис, когда я, открыв дверь своими ключами, прохожу в ателье.

– О, простите, – брякаю я, увидев его в компании худощавого мужчины почтительного возраста. На столе у дивана разложены бумаги, лежит пара ручек и печать, а рядом с ножкой стола стоит коричневый кожаный портфель, вмещающий листы формата «А4». И никаких портфолио с нашими работами или образцов тканей. Похоже, клиент в данном случае Борис, а не наоборот. – Хотела поработать.

– Будь в мастерской, – бурчит не слишком довольный моим внезапным появлением отчим, а я, кивнув, быстро пересекаю главный зал и скрываюсь с его глаз. – Продолжим, Павел Вениаминович.

– Да-да, – частит мужчина. – Итак…

Я притормаживаю и оборачиваюсь и только тогда замечаю, что отчим покинул насиженное место на диване и встал так, чтобы видеть, как я ухожу.

Так и не удовлетворив любопытство, я закрываюсь в мастерской, по площади равной моей однокомнатной квартире. Смотрю на большие раскройные столы, на острые ножницы и другие полезные приспособления, на качественные швейные машинки, на коробки, переполненные изумительной фурнитурой, на бобины ниток и, сделав глубокий вдох пахнущего новой тканью воздуха, снимаю свое кашемировое пальто.

«Ни за что», – посмотрев на себя в зеркало, как заклинание повторяю я и, тщательно вымыв руки после общественного транспорта и надев свой фартук-пояс, принимаюсь за работу.

Я так увлекаюсь, что не сразу замечаю, как отчим подключается, заняв стол позади моего. А после решаю не мудрствовать и спрашиваю:

– Кто это был?

– Юрист, – бесхитростно отвечает отчим.

– Для чего ты его пригласил? – допытываюсь я.

– Нужно было утрясти пару моментов с документами. Ничего существенного, не вникай.

«Было бы несущественно, сказал бы», – отмечаю я мысленно, но с вопросами больше не лезу, отлично понимая, что ответов не услышу.

Ближе к шести, когда я дорабатываю пиджак на манекене, а отчим с видом обожравшегося свежей сметанки котика прохаживается рядом, звонит Илья.

– Да, – отзываюсь я, включив громкую связь для удобства.

– Ты скоро? – уже изрядно на взводе спрашивает муж. Видимо, последние час-два он занимался тем, что бесконечно смотрел на часы и накручивал себя. – Суббота, если ты не в курсе!

– В курсе, – сдержанно отвечаю я. – Но ты же помнишь о том заказе? Я получу втрое больше за срочность.

– А деньги – единственное, что важно? – намекает он на мою меркантильность. – Так, ладно, – идет он на попятный. – Пожалуй, так даже лучше. Быстрее закончишь – быстрее возьмешься за раскрутку своего дела. Напиши, когда будешь выезжать.

– Конечно, – отвечаю я и кошусь на отчима, который, естественно, прекрасно расслышал каждое слово. И чудовищно огорчился. – Пап, я… я еще ничего не решила, – лопочу я, сбросив вызов. – Точнее, решила, но это не то, что ты думаешь!

– Ты не должна чувствовать вину, – назидательно произносит отчим, быстро справившись с первым впечатлением. – Если это решение сделает твою жизнь лучше, а тебя саму – счастливее, я не скажу ни слова. И поддержу. В том объеме, в котором ты позволишь.

– Да нет же, – морщусь я и устало оседаю на ближайший стул. – Илья нашел какой-то жуткий подвал рядом с домом, который сдают в аренду. Я не хочу, пап. Понимаю его, мы в самом деле стали проводить вместе слишком мало времени, но… там пахнет тиной и лягушками. – Я кривлюсь и таращусь на отчима в ожидании его реакции.

– Ты действительно хочешь услышать мое мнение? – немного приподняв брови, осведомляется он.

И это тот вопрос, над которым стоит подумать. Готова ли я не к привычным ворчаниям, а к его честному субъективному мнению?

– Да, хочу, – поразмыслив, отвечаю я.

– Ты вышла за самовлюбленный кусок дерьма, – припечатывает отчим. Уголки моих губ невольно опускаются, но на этот раз он и не думает щадить мои чувства. – За мужчину, который ставит себя превыше всего. К несчастью, абсолютно незаслуженно. Он не просто ничего из себя не представляет, он не стремится к обратному. Я вообще не понимаю, о чем ты думала. Единственная его благодетель – смазливая рожа. У вас действительно красивые свадебные фотографии.

– Ты утрируешь, пап, – вяло перечу я. – И я не о фотографиях.

– Если и так, то незначительно, – дипломатично отвечает отчим. – Он достиг своего потолка, дочь. Его амбиций хватило лишь на то, чтобы занять место за кафедрой. И он пришел не учить молодое поколение, а бравировать перед не окрепшими умами своим превосходством. В сшитых тобой вручную костюмах, на которые он никогда не смог бы заработать.

– Но мне же не сложно, – бурчу я.

– Конечно. В тебе горит огонь. Страсть. Посмотри на это. – Он подходит к манекену с пошитым мной пиджаком, держа руки в карманах. – Это – уровень, моя дорогая. И ты справилась в такие сроки, которые мне и не снились. Скоро тебе станет тесно в установленных мной рамках, и ты пойдешь дальше. Сделаешь то, на что меня никогда не хватило бы. Если не позволишь зарыть свой талант. Никогда не соглашайся на меньшее, когда можешь получить все. Ты услышала меня?

– Да, пап, – разгоняя мурашки от его торжественной речи, отвечаю я.

– Я тоже любил, – заканчивает он. – Девять лучших лет твоя мама была моим стимулом. Но разница между моей женой и твоим мужем в том, что благодаря ей я достиг того, что имею сейчас. Тебе же придется идти вопреки. Если не хочешь всю жизнь просидеть в подвале, конечно, – добавляет он иронично и кивает в сторону манекена. – Самое время пригласить клиента на примерку, не считаешь?

– Я еще не закончила! – выпаливаю я, ощутив легкий панический приступ. – Еще нужно…

– Не нужно, – перебивает меня отчим. – К тому же, неизвестно, когда он сможет подъехать. Вполне успеешь доделать… что ты там собиралась, – беспечно взмахнув рукой, заканчивает он. – Мне нужно ненадолго отлучиться. Скоро буду.

Отчим выходит из мастерской, но, прежде чем уйти по делам, приносит мне заполненную моей же рукой карточку заказа, в которой указан номер Бугрова. И звонить, как и прочим клиентам, мне надлежит с личного номера, великодушно оплачиваемом работодателем.

– Слушаю, – раздается грубый голос Бугрова, а мое сердце начинает бесполезно трепыхаться.

– Здравствуйте. Вас беспокоит Дарья, из ателье, – скрипуче тараторю я.

– Передумала? – хмыкает Бугров.

– Мы готовы пригласить вас на примерку, – сообщаю я, проигнорировав вопрос.

– Когда?

– Сегодня. Когда вам будет удобно? – задаю я тот же вопрос, что и всегда.

– Позже, – коротко отвечает он. – Заеду.

Объяснять, что необходимо обговорить точное время, желания нет никакого. На сегодня больше нет записей, так что я молча сбрасываю вызов и наконец-то начинаю дышать.

Совсем скоро возвращается отчим. Он выглядит раздраженным, но сразу же приступает к работе и быстро успокаивается, а я, по правде, больше смотрю на часы, чем на него, а ближе к десяти начинаю откровенно психовать. Где этого Бугрова черти носят? Мне еще с мужем ругаться!

– Может, он забыл? – предполагаю я, а отчим отрицательно покачивает головой.

– Не думаю.

И в подтверждении его слов раздается звонок в дверь.

Отчим идет открывать, а я прикладываю руку к груди и стараюсь дышать размереннее. Ничего ведь ужасного не происходит. Я не одна, он просто примерит костюм, я внесу правки по фигуре и он уедет. Плевое дело.

Выдохнув в сторону, я выкатываю манекен и медленно толкаю его к главному залу.

– Добрый вечер, – вежливо приветствую я Бугрова, на что он лишь едва уловимо кивает. – Зона для примерки, – показываю я на специально отведенное место с возвышенностью. – Обувь можете оставить здесь.

– Соображу, где разуться, – бубнит он, недобро покосившись на костюм.

Скидывает кроссовки как попало, разбрасывая их по сторонам, потом хватается за ремень на джинсах, а я поспешно отворачиваюсь, что для портного, наверное, странно, но у нас так принято. А правила придумала не я, чтобы нарушать. Да и последнее, что мне хочется видеть – едва знакомых мужиков в одних трусах и носках. Отчим придерживается той же нехитрой логики.

– Удобно, – с нотками удивления произносит Бугров, а отчим снисходительно хмыкает.

Я разворачиваюсь и любуюсь своим творением, стараясь не замечать модель. Бугров размахивает руками, вытягивает их вперед, сгибает и разгибает в локтях, а потом вдруг подтягивает чуть сползшие брюки.

– Что за… – чуть слышно бормочу я, нахмурившись.

Подхожу ближе, придирчиво разглядывая брюки, и достаю из фартука сантиметровую ленту.

– Там полный порядок, – самодовольно заявляет Бугров. – Но можешь проверить, я не против.

– Что? – я вскидываю голову, а после того, как он подмигивает мне, роняю ниже прежнего.

Я пропускаю руки под пиджаком, растягивая ленту. Измеряю обхват талии по животу и под ним, затем сверяюсь со снятыми отчимом мерками и выдыхаю. Он просто умудрился скинуть полтора сантиметра объема. Придется ушивать.