Текст книги "Коник-остров. Тысяча дней после развода (СИ)"
Автор книги: Татьяна Рябинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
Глава 2
Иван
Я потряс рацию, дунул в нее, но это не помогло, она была мертва. Причем мертва на другом конце, не на моем. Опять Сашок забыл поставить на зарядку. Или просто выключил на ночь и не включил. А ведь он был моей единственной связью с Кугой.
Конечно, я мог позвонить начальнику головной станции Надежде и попросить связаться с визит-центром парка, но мы ведь легких путей не ищем, так? Завел катер и отправился в деревню сам. Не к вечеру, как собирался, а прямо с утра.
С погодой повезло – ни дождя, ни ветра. Тепло, даже душновато, но прогноз на ближайшие дни никаких катаклизмов не обещал. Как только берега скрылись из виду, возникло привычное, но все равно неприятное чувство, что посудина заблудилась и плывет в никуда, хотя автопилот крепко держал заданный по координатам курс. Откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза, стараясь не думать о том, что через несколько часов увижу Александру.
Думать о ней не хотелось, потому что даже малейшая мысль в эту сторону жгла изнутри, как кипящая серная кислота. Но все равно думалось. Уже вторую неделю, с той самой минуты, когда узнал, что лимнолог из Питера, напросившийся на практику, – это она. Александра Андреевна Азарова, старший научный сотрудник института озероведения.
Какого хера?!
То, от чего я бежал все эти три года, нагнало даже в этой глуши – глуше не бывает.
Снова вспыхнуло перед глазами – как удар под дых. Как тогда .
* * *
Я стою, притиснув ее к стене, глаза в глаза.
«Да или нет?»
Вот теперь ты уже не уйдешь от ответа. Смотри на меня! Хочу знать правду – и боюсь ее. Боюсь того, что ты скажешь. Потому что от этого зависит вся моя жизнь.
«Да или нет? Не ври мне!»
«Да…»
Дальше провал. Она опирается о стену, голова запрокинута, из носа течет кровь, рука прижата к красному пятну на щеке.
«С-с-сука!»
Машину заносит на повороте, чудом выравниваю. Врубаю музыку на полную громкость. Какой-то металл, лупит по ободранным нервам. Ярость выжигает изнутри дотла.
«Ты? – испуганно моргает Кира. – Что-то случилось?»
Молча стягиваю с нее пижамные штаны, расстегиваю ширинку, трахаю прямо в прихожей, потом тащу в спальню, продолжаю там. Грубо, жестко, выплескивая всю свою черную злость. Она напугана, но не сопротивляется. О ней я не думаю совсем. Вколачиваю в матрас и мысленно разговариваю с Сашей.
Блядь, я мог бы сделать это раньше. Давно мог, она же вешалась на меня с самой первой встречи семь лет назад. Но я любил тебя, тварь, только тебя. А ты верила всем этим сплетням! Хотела верить? Чтобы было чем оправдаться? Ты, козел, мне изменяешь, и я тебе тоже изменю. И с кем – с этим ничтожеством?! Гадина, мразь, как же я тебя ненавижу!
* * *
Тогда я не знал, кого хочу убить больше: ее, Магнича, Киру или себя. Видимо, это и спасло – всех нас. Я и правда мог это сделать, потому что голова отключилась полностью. От тех дней в памяти остались только обрывки, мелькающие в черноте, как флеши.
Мы подали заявление на развод, Саша ушла. Сначала жила у матери, потом сняла квартиру. На работе обходили друг друга по параболе, хорошо хоть кафедры были в разных концах здания, да и приходил я на биофак всего три раза в неделю. Через месяц она уволилась, но лучше не стало, потому что все равно сталкивался то с Кирой, то с Магничем. К тому же все всё знали, и это было невыносимо – жить как под микроскопом. Казалось, даже студенты обсуждают, с кем жена наставила Лазутину рога.
Гаже всего было то, что я прекрасно понимал: чувствовать себя невинной жертвой предательства и упиваться этим не получится. Потому что у Саши были все основания думать, будто я ей изменяю. Да, я мог сколько угодно говорить себе, что она сделала это первая, но… к чему лукавить, я был так зол на нее, что вопрос моей измены оставался лишь делом времени. Просто она успела раньше. Мы оба постарались, чтобы убить наш брак, нашу любовь – и нам это удалось.
Меня давно звали в Петрик – в Петрозаводск. Мой однокурсник в тридцать лет уже заведовал кафедрой в местном универе. Подумав, я согласился и подписал контракт. Но когда приехал, понял, что перемена декораций на самом деле не слишком помогла. Ну да, стены другие, лица другие, а суть та же. Лекции, семинары, заседания кафедры. Интриги, сплетни…
Весной я случайно узнал, что на приписной волозерской биостанции нет начальника гидропункта. Да вообще никого нет, только сторож на ставке лаборанта. Особо из-за этого не парились, основная работа шла в головной станции национального парка. Но там не было гидролога или гидробиолога, поэтому собственно озерные проблемы отходили на второй план.
Добив договор, я попросился туда. Согласились неохотно, потому что начальник биостанции хоть и получал гроши, но все равно висел на балансе университета. И только в этой глухой дыре вдали от цивилизации меня начало потихоньку отпускать. Первый год мы жили там вдвоем с Витюхой – студентом-заочником. Потом он получил диплом и поступил в очную магистратуру. Но мне и одному было неплохо, возвращаться в обозримой перспективе я не собирался, ни в Петрик, ни в Питер.
И вот пожалуйста. Только стало чуть полегче, только рана начала затягиваться – на тебе. Получай, чтобы жизнь не казалась медом. От злости хотелось выть и крушить все, что попадется под руку. И, наверно, сильнее всего из-за того, что я не понимал, зачем ей это понадобилось. Вариант, что не знала, к кому едет, отпадал, такого не могло быть. Как и то, что не могла отказаться.
Неужели думала, будто я все забыл и простил? Что мы будем мирно работать бок о бок, а по вечерам пить чай с конфетами и ностальгировать по прошлому? Или вообще «давай попробуем начать сначала»?
Она могла быть какой угодно стервой, но уж точно не дурой.
Ну что ж… еще несколько часов, и все выяснится.
* * *
В Кугу я приезжал примерно раз в неделю. Забирал продукты и прочие необходимости, делал новый заказ, узнавал новости. Спутниковый интернет в деревне был только в визит-центре. Да что там интернет, телевизоры смотрели всего в нескольких домах, побогаче – тоже со спутниковых тарелок. На мой мыс протянули кабель по дну от биостанции, так вышло ближе. Электрические провода и телефонные. Свет горел, компьютер работал, можно было позвонить Надежде. Плюс рация. Ах, да, еще древний телетайп стоял в уголке – на случай, если понадобится срочно передать какой-нибудь текст. Пользоваться им я умел, учили на всякий пожарный, но пожарного за два года ни разу не случилось. Все свои данные наблюдений отвозил сам на флешке.
Мне повезло, что еще студентом отучился на курсах управления маломерными судами и получил права. Без катера на озере площадью больше трехсот квадратных километров делать нечего. По чистой воде рассекал из конца в конец практически ежедневно. Зимой пересаживался на аэросани. Иногда подбрасывал туристов и рыбаков, отвозил грузы в крохотные, на несколько домов, островные деревушки. Ну и монахов навещал, конечно.
Как мне рассказали, погост с церковью и монашеским скитом на Ильинском острове появился еще в шестнадцатом веке. На службы приплывали на лодках со всех окрестных деревень, там же были и купеческие лавки, где торговали по праздникам. После революции священники и монахи отправились по этапу, скит пришел в полное запустение. В девяностые годы церковь подреставрировали, в «пустыньку», как ее называли, вернулись было монахи, но надолго не остались. Один умер, другой утонул, еще двое не выдержали и уехали.
Сейчас на острове жил только старенький схимонах Рафаил, которого почитали прозорливым старцем, и две его помощницы – бабульки-монахини Тамара и Ермона. К ним нередко наведывались паломники, привозили из Куги продукты. Если требовалась мужская сила для каких-то работ, тоже звали подмогу из деревни. Ко мне отец Рафаил относился по-доброму, и однажды, в припадке осенней тоски, я рассказал ему свою историю. К моему удивлению, он не стал наставлять на путь истинный или давать духовные советы, а просто положил ладонь мне на лоб, улыбнулся грустно и сказал:
– Ничего, Ванечка, перемелется – мука будет.
Вот и сейчас я должен был забрать что-то заказанное для них.
Ожидание действовало на нервы. Я уже обошел всю деревню, потрепался со знакомыми, заправил катер и даже выпил кофе из автомата в визит-центре – неуклюжей деревянной коробке, где сидели, откровенно бездельничая, двое сотрудников парка. Поймал на телефон вай-фай, посмотрел кино. По времени уже должны были подъехать, и я вышел к причалу. Разговаривал с сыном лодочницы Авдотьи, поглядывая в конец улицы.
Звук двигателя из-за поворота противно отозвался сосущим спазмом в желудке. «Газелька» тормознула у самого причала, открылась пассажирская дверь, показались ноги в джинсах и берцах, а потом и вся их хозяйка спрыгнула на землю.
Наверно, я надеялся, что она изменилась. Постарела, растолстела. Но нет – абсолютно нет. Как будто только вчера расстались. И это еще подлило маслица в огонь. Я прекрасно сознавал, насколько сдал внешне за эти годы. Не то чтобы совсем перестал за собой следить, но все стало безразлично. Белье менял, в баню ходил, ногти стриг. Пару раз в месяц ровнял волосы и щетину триммером. На все остальное забил. Смотрит кто-то на меня, нет – плевать. Да и кому тут смотреть?
А вот она цвела, как розочка весной. Молодая, стройная, красивая. Сразу видно: живет полной жизнью, в том числе и интимной. И правда, с какой стати ей себе в чем-то отказывать? Время идет быстро. Я тоже так себе говорил в первый год. Знакомился в Тиндере, трахал каких-то невнятных одноразовых телок, не запоминая имен. А когда приехал на озеро, понял, что, если нет чувств, лучшие подружки всегда под рукой. Вернее, они самые и есть – рученьки. Правая и левая. Эффект тот же, что и от случайных баб, но зато с ними не надо разговаривать. И они не выкатывают претензий.
Когда она сказала про незакрытый гештальт, захотелось выкинуть ее за борт – пусть плывет обратно. Утонет? Ну и хрен с ней.
Про Магнича с языка сорвалось само, хотя прекрасно понимал, что ляпнул чушь. И что она имела в виду, тоже понял. Вот только мне очень сильно не понравилось, что ей вздумалось решать свои психологические проблемы за счет моего спокойствия. Я восстанавливал его с большим трудом, собирая и склеивая осколки себя, а теперь все снова разлетелось вдребезги.
Знаешь что, Шура? Если тебе кажется, будто мы обрубили канаты не по правилам, найди психотерапевта, пусть вправит мозги на место. А мне все предельно ясно.
– Послушай, – я покосился на нее.
Сидит, выпрямившись, будто с палкой в заднице. Глаза закрыла, дышит, как больная собака. С тем самым упертым выражением, которое я терпеть не мог.
– Саша! Не надо делать вид, будто эмигрировала во внутреннюю Монголию. Помнишь, я сказал, что больше не хочу тебя видеть? С тех пор ничего не изменилось. К сожалению, я не могу пинком отправить тебя на хер, ты мне не подчиняешься. Прошу по-хорошему. Пока недалеко отплыли. Давай вернемся. Билеты обратные я тебе оплачу. И что там еще нужно, командировочные? Если бы дело было только в работе, я бы как-нибудь потерпел. Но вот эти вот твои… гештальты мне ни разу не упали. Развлекайся без меня.
– Нет, – все так же, не открывая глаз, она стиснула челюсти, и подбородок превратился в пупырчатую куриную гузку. – Мне нужна эта практика. А все остальное… это чисто мои проблемы. Ты спросил – я ответила. Не надо было спрашивать. Тебя это не касается.
– Не касается?! – я стиснул штурвал так, что свело пальцы. – Ты думаешь? Твои проблемы, Саша, плавно перетекают в мои. И мне это не нравится. Очень сильно не нравится.
Она молчала, и я смачно харкнул за борт, прекрасно зная, как ее от этого корежит.
Пошла на принцип? Ну что ж, Шурочка, я тебе устрою практику. Tu l'as voulu, Georges Dandin!*
__________________
*(фр.) «Ты этого хотел, Жорж Данден!» – неточная цитата из комедии Ж.Б. Мольера «Жорж Данден, или Одураченный муж», ставшая крылатой
Глава 3
Александра
А ведь был соблазн согласиться. Сказать: да, давай вернемся. Обойдусь без практики, без защиты. Вообще без всего. Пропади, земля и небо, мы на камне проживем. Гори все огнем, ебись все конем.
Но приоткрыла глаза, покосилась на него – и тут меня переклинило.
Упрямый прищур, желваки на скулах, подрагивающие ноздри – так знакомо. До боли, до визга знакомо! И тут же – острыми иглами, одно за другим…
* * *
Ночь. Лбом в стекло, глядя во двор. Сигарета за сигаретой. Кофе обжигает желудок, как кислота.
«Где ты был? Третий час ночи!»
«С мужиками в баре».
«В гей-баре? – брезгливо касаюсь ногтем вишневого пятна на рубашке. – Знакомый цвет…»
«Что у тебя с Соломиной?» – а в кармане телефон с фотографией.
«Не больше, чем у тебя с Магничем»…
Руки Магнича на груди, горячее дыхание касается шеи, слезы жгут глаза…
Пальцы Ивана впиваются в мои плечи.
«Не ври мне! Да или нет?»
Формально – нет, потому что в самый последний момент поняла, что не могу. Оттолкнула, встала, оделась и ушла. А если по сути – да, потому что мысленно уже сделала это, и физическое завершение не играло никакой роли…
«Господи, Сашка, ну почему ты у меня такая дура?! Зачем? Зачем ты призналась? Пока слова не сказаны, ничего нет. Сомнения, подозрения – может быть, но человек верит в то, во что хочет верить».
«Вот именно, мама. Поэтому и сказала «да». Он сам мне изменил. С моей подругой. И не сомневался, что я изменяю ему. Сказала бы «нет», все равно не поверил бы. Я просто поняла, что больше так не могу»…
* * *
Ты мне всю жизнь перепахал – и теперь я должна под тебя строиться?! Чтобы тебе было удобно и спокойно?
Нет, не так, конечно. Мы оба виноваты. И да, Саша действительно у мамы дурочка. Такая уж уродилась – без башки. Но это не значит, что теперь нужно сложить лапки и вести себя так, как хочется тебе. По-хорошему ты просишь, скажите, пожалуйста. Я тебя тоже много о чем просила по-хорошему, ты меня слышал? Нет, потому что вообще не слушал. Вот и я тебя слушать не обязана.
Зато теперь мне все стало ясно. Как только закончится практика, многоточие окончательно превратится в точку. Большую жирную точку в конце главы. В конце той книги, которую мы начинали писать вдвоем. Не у всех книг бывает счастливый конец, к сожалению. Это жизнь.
Я молчала – он ждал. Кто кого перемолчит. Ничего не изменилось. А что, собственно, могло измениться?
В общем, я сказала «нет». Значит, месяц нам надо как-то сосуществовать.
Чтобы отвлечься, переключилась на программу своих работ, мысленно тасуя пункты в списке: что в первую очередь, что может подождать. Сначала пробы с посевом, замеры, съемка. Потом обработка данных, сверка с прежними. Наблюдение в динамике.
Самое поганое в том, что мне нужна была помощь. Озеро тридцать шесть километров с севера на юг и шестнадцать с запада на восток. На лодочке не нагребешь, а на катер права получить я так и не собралась. Да и пробы объемные в одиночку сложно брать. Обычно для таких дел есть лаборанты, а тут никого. И если Ванька заговнится, то мне придется несладко. Разве что его непосредственному начальнику жаловаться, но до него еще доцапараться как-то надо.
По карте от деревни до станции километров двенадцать по прямой. С той скоростью, которая светилась на табло, мы давно должны были добраться. Значит, не по прямой. Иван отключил автопилот и держал курс, лавируя между многочисленными мелкими островками, поросшими лесом. Красота, конечно, сказочная – строгая, суровая. Северная. Но настроения любоваться не было. Вместо этого внимательно вглядывалась в воду.
Справочники описывали Волозеро как слабоминерализованное, с водой темно-желтого цвета, с преимуществом сине-зеленого фитопланктона. Сильной жары этим летом не было, цветение если и началось, то не настолько, чтобы бросалось в глаза. Во всяком случае ни зеленых пятен цианей, ни бурых скоплений диатом я не заметила.
Значит, будем искать. Эти заразы вместе не живут, как рыжие и черные тараканы. Если одни идут в рост, вторые гибнут, но перед этим бурно плодятся и те и другие. Вода усиленно цветет, рыбе нечем дышать. Когда я сказала шоферу Саше, что можно развести еще какие-то третьи водоросли, чтобы пригасить борцунов, это было неправдой. То есть в теории можно, но никто этим никогда не занимается. Сами между собой разберутся, процесс естественный. Главное – чтобы рыбу при этом не забили. Интересовало меня все это исключительно с научной точки зрения.
Наконец впереди показался уходящий далеко в воду мыс. Прикрыв глаза от закатного солнца, я рассмотрела пирс с одиноко тоскующей лодкой, а потом и длинный барачного вида дом. Его красно-бурый колер навевал воспоминания о Финляндии. Заложив крутой вираж, Иван подогнал катер к пристани, заглушил двигатель и соскочил на сырые доски. Обмотал канаты вокруг двух ржавых кнехтов, молча вытащил мои сумки и пошел к берегу.
Вот так, да? Война?
Ну что ж… видит бог, я этого не хотела.
Кое-как выбравшись на причал, я побрела следом – к крыльцу биостанции. Рыжая собака, похожая на лису, поплясав вокруг Ивана, равнодушно покосилась на меня, но не сочла заслуживающей внимания. Повернув ключ в висячем замке, он вошел внутрь, я за ним.
Темные тесные сенцы с грязным половиком, три двери. Иван открыл одну из них, за ней оказалась просторная комната с кафельной печью-голландкой. Большой стол, видимо, использовался как обеденный и рабочий: на нем стоял компьютер-моноблок. Кухонный уголок, кровать с металлической спинкой, заваленная одеждой скамья у стены, старомодный книжный шкаф с застекленными дверцами и шторками – вот и вся обстановка.
– А мне куда? – спросила я, растерянно озираясь.
Все так же молча Иван открыл еще одну дверь рядом с печкой, включил свет и занес мои вещи в крохотную комнатку, где едва помещались такая же допотопная кровать, стул и небольшой комодик с выдвижными ящиками. Поставив сумки на пол, он развернулся и направился к выходу. На крыльце шаги смолкли – я осталась одна.
– Капец! – сказала вслух и села на край кровати.
Сетка под тонким матрасом, прикрытым шерстяным одеялом, прогнулась с жалобным звоном. Подушка напоминала полужидкий кисель, как в плацкартных вагонах. На стуле лежало сложенное стопочкой застиранное постельное белье. Крохотное оконце с такой же серо-желтой тюлевой занавеской выходило на густой куст, который в принципе не пропускал внутрь дневного света.
Я поискала розетку, чтобы поставить на зарядку телефон, не обнаружила и вышла в большую комнату. Там их нашлось целых две: одна занятая проводом от компьютера, вторая – от настольной лампы. В окно было видно, как Иван на пристани выгружает из катера коробки.
В туалет я последний раз ходила на автовокзале в Пудоже. Поискать или подождать? Во избежание эскалации решила потерпеть, тем более это было не единственным вопросом, с которым предстояло разобраться. Как любой ученый-естественник, я постоянно ездила «в поле» и привыкла к походным условиям, но еще ни одна подобная вылазка не была сопряжена с такими проблемами.
Дверь из сеней скрипнула, в комнату просочилась собака-лисица. Изучающе посмотрела на меня с порога, подошла ближе, и я погладила ее по загривку. Обнюхав мои руки, она пошла было к миске в углу, но еще по пути поняла, что там ничего нет, сменила направление и улеглась на полосатом половичке под лавкой.
Рассматривая каждую мелочь в этой комнате, я заодно еще и принюхивалась. Пахло… сложно.
Старое дерево, тронутое сыростью. Пыль. Хвойная смола. Озерная вода – у нее особый запах, его не спутаешь ни с чем. Прохладный, мягкий, гладкий, как шелк, с легкой горчинкой. Река, море, болото пахнут совсем иначе. А еще… запах мужчины. Не просто стандартный мускусно-тестостероновый запах абстрактного самца, а тот особенный, хорошо знакомый, наотмашь бьющий по рецепторам, заставляя сердце срываться в галоп, а живот – отзываться горячо и влажно. Когда сидела рядом с ним в катере, не почувствовала. Наверно, перебивало водой и солярой.
Вот только этого и не хватало! Может, промочить ноги и заполучить насморк? Черта с два, по закону подлости это обязательно будет цистит!
– Вань, я понимаю, у тебя нет никакого желания со мной разговаривать, – начала я, когда он вернулся, – но кое-какие вопросы нам все равно придется обсудить. Бытовые. И рабочие.
– Да? – насмешливо хмыкнул он. – А что тут обсуждать? В сенях еще две двери. Одна – лаборатория, можешь там работать. Данные я тебе дам. Вторая – туалет и баня. Вода в колодце. Плита и посуда здесь, – он махнул рукой в сторону кухонного уголка.
– А… продукты? – хотелось думать, что он шутит, но, похоже, нет.
– Напишешь список, что тебе надо, я закажу по рации, привезут. Только учти, банкоматов здесь нет, интернета тоже. Only cash*.
Видимо, вид у меня был очень красноречивый – вызвавший вполне так дьявольскую усмешку.
– А еще тут грибов и ягод море. И рыба в озере. Но пока заказ не доставят, можешь моими запасами пользоваться. Погреб под сенями. Надеюсь, ты не думала, что я буду тебе готовить, стирать и еще как-то жопу заносить?
– Нет, – процедила я сквозь стиснутые зубы. – Как-нибудь обойдусь. Вот только по работе…
– Лодочку видела? – перебил Иван. – Грести умеешь?
– Ты издеваешься? – не выдержала я, хотя и понимала прекрасно, что он меня провоцирует.
– Отнюдь. Это же твоя работа. Мне своей хватает.
Дав понять, что разговор окончен, он вышел в сени и тут же вернулся с двумя консервными банками, парой яиц и буханкой хлеба. Содержимое одной банки вывалил в миску собаке, в другой оказалась ветчина, которую накрошил в сковороду, залил яйцами и поставил на электроплитку.
Мысленно пожелав ему подавиться, я отправилась на поиски туалета. По пути отметила крышку погреба, открыла одну дверь – там оказалась лаборатория. За второй – маленький предбанник и еще две двери. Ну просто царство дверей!
Туалет, к моему удивлению, оказался не выгребным сортиром, а вполне так цивилизованным ватерклозетом. Видимо, где-то был вкопан в землю септик. В маленькой баньке, пахнущей можжевельником, обнаружился рукомойник с проточным водогреем. Когда я вернулась, Иван уже сидел за столом и наворачивал яичницу с ветчиной.
– Приятного аппетита, – буркнула я, чтобы заглушить урчание в животе, и ушла в свою каморку.
Есть хотелось адски. Утром, перед посадкой в автобус, я перекусила в Лодейном поле, а потом перехватила пирожок на заправке, где была стоянка десять минут. В сумке лежал шоколадный батончик. А еще – банка сухого желудочного киселя, лучшего друга гастритчика, как раз на месяц. Сжевав батончик, я запила его остатками воды из бутылки, застелила постель и легла поверх одеяла.
Нет, я не собиралась гордо умирать с голоду или печь на костре надетые на прутики грибы. Утром приготовлю что-нибудь на завтрак и список напишу, но сейчас – точно нет. На сегодня мой лимит сил был исчерпан. Немного подожду, посмотрю, где там вода в колодце, согрею, ополоснусь и лягу.
Раздрай в голове стоял такой, что я не могла вычленить из него ни единой законченной формулировки. Все тело ныло, от макушки до пальцев ног. Эмоции… ну тут вообще был полный абзац. Все это подтверждало, что никогда не бывает так плохо, чтобы не могло быть еще хуже. А главное – некого винить. Сама подписалась, теперь терпи.
Сначала я сказала себе, что полежу еще минуточку… или пять. Потом – подумала, что, может, обойтись сегодня без бани? А потом прикрыла глаза, в которые словно песку насыпали. И открыла их уже в полной темноте. Свет был выключен, а меня до пояса укрывало что-то грубое, пахнущее хозяйственным мылом, на ощупь похожее на половик. Выбравшись из-под этой тряпки, я стащила джинсы и забралась под одеяло.
Завтра будет новый день…
_______________
*(англ.) Только наличные
