Текст книги "Коник-остров. Тысяча дней после развода (СИ)"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Глава 10

Иван

июль 2022 года

В южной части озера автопилот был не только бесполезен, но и опасен. Заливы и заливчики, бухты и мысы, острова и мели – едва зазеваешься и тут же сядешь брюхом на луду*. В первый год я пару раз так попал, приходилось вызывать по рации подмогу. Потом стал осторожнее, научился смотреть в оба и идти буквально на цыпочках, на минимальной скорости, сверяясь с пометками в навигаторе и собственными ориентирами. Рыбаки кое-где ставили самодельные знаки вроде выкрашенных в красный цвет старых канистр, но их быстро срывало высокой волной.

Забор проб – процедура рутинная, скучная, привычная, как чистка зубов. Если не ежедневная, то несколько раз в неделю из разных мест точно. Вот для этого и нужен лаборант, которого мне после увольнения Витюхи не давали: типа сам справишься, не барин. Малый батометр только называется малым, на самом деле при небольшом, около трех килограммов весе, это довольно объемная штука, и чтобы управляться с ним, нужна практика и сноровка.

Саша, разумеется, все это умела, но когда я посмотрел, как она перегибается через борт, опуская прибор в воду, плюнул и следующие пробы брал сам. Не из галантности ни разу, а чтобы потом не пришлось вылавливать ее из воды. Вместе с батометром, который числился у меня на балансе и стоил недешево.

Из пятнадцати намеченных точек восемь как раз были в южных заливах, в том числе и у комбината. К биостанции мы подошли около двух часов дня. Надежда встретила нас с милостивой улыбкой королевы: молодец, Ванечка, хорошая собака, хорошая. Сашу обняла, введя в небольшой ступор, но та быстро опомнилась и сделала вид оченьрадазнакомству. Это Сашка-то, которая в принципе не выносила прикосновений посторонних людей!

Дед Ленька, по совместительству еще и повар, тут же усадил нас за стол. Все уже пообедали, но сели за компанию с нами – по кофейку. Расспрашивали Сашу про Питер, про ее тему, рассказывали о своих делах – в общем, нашли свежие уши и старательно открахмалили.

– Сашенька, а вам не жарко? – поинтересовалась Надежда, когда мы уже собирались на выход.

– Да есть немного, – покраснела та. – Не рассчитала. С утра прохладно было, побоялась, что весь день придется в мокрых штанах сидеть на ветру.

Я только ухмыльнулся в сторону. Потому что предупреждал. Но некоторые козы упертые всегда все делают по-своему. Вот и парься теперь до вечера. Надеюсь, взяла с собой пантенол для взопревшей задницы.

Классические забродники для рыбалки и охоты шьют унисекс, они страшненькие, мешковатые, крепко прорезиненные. Хорошие дорогие вейдерсы, скроенные с учетом пола, изящнее, легче и дают большую свободу движений. К тому же они хоть и не вечные, но очень долгоживущие. Главный недостаток и тех и других – парниковый эффект. Когда ты заходишь в холодную воду, насколько позволяют болотные сапоги, это как раз хорошо. Но вот носить вейдерсы на суше, долго и при температуре за бортом выше пятнадцати градусов, мягко говоря, некомфортно.

Взяв очередную пробу, я причалил к маленькому островку, поросшему ельником.

– Оправка пять минут.

Из-за кустов Саша возвращалась немного кривой походкой, а когда забиралась на катер, скривилась и зашипела: видимо, шов штанов впился в натертое междупопие.

– Мать, да сними ты их уже, – не выдержал я.

– Чего?! – вытаращилась она.

– Того. Нам еще до вечера кататься, а у тебя там уже полный гитлеркапут. В штанах. Скажешь, нет? Ну можем, конечно, на станцию завернуть, переоденешься. Время потеряем.

Она молчала, стиснув зубы.

– Александра Андреевна, я тебя видел и в трусах, и без трусов, и вообще по-всякому. Глупо стесняться в ущерб своему здоровью. Ну давай, сиди в компрессе дальше, мне-то что. Завтра ходить не сможешь. А если боишься, что вотпрямщас на тебя наброшусь и изнасилую, то зря. Ты меня в этом плане не интересуешь, – хотел добавить «и не надейся», но это было совсем как-то… мимо кассы. – И вообще ни в каком.

Покраснев, Саша сжала челюсти еще сильнее. Подбородок покрылся пупырками. Когда-то я называл это «бороденкой», разглаживал пальцем, а она пыталась поймать и укусить. Но, вздохнула, как мне показалось, с облегчением.

Что, и правда так думала? Совсем дура, да?!

Да нет, Лазутин, это не она дура, это ты дурак. Или, скорее, дураки оба.

Даже оборачиваться не понадобилось, чтобы на нее посмотреть. Хватило шелеста снимаемых штанов за спиной. Оставалось только радоваться, что с кормы ей не виден мой роскошный стояк, а до следующей точки минут сорок ходу. Достаточно, чтобы успокоиться. Но это не факт.

Раньше мы по-звериному чувствовали желание друг друга. Без слов и без взглядов. Уж не знаю как, по запаху или под действием каких-то других невидимых флюидов. Обычно это вызывало ответную острую вспышку. И да – я узнал это уже подзабытое ощущение: что-то такое терпкое, будоражащее, бьющее в голову, как шампанское. Очень приятное – или неприятное. Как сейчас. Потому что я хотел ее, но… не хотел хотеть. И не хотел, чтобы она хотела меня.

Потому что это реально могло стать проблемой. Все равно ничего не исправишь, а сделать только хуже – запросто.

Да нет, уже стало проблемой. Еще до того как она приехала. Едва я узнал, кто тот гидробиолог из Питера, которого навязали на мою голову. Думал ли, когда писал докладную о расплодившихся диатомах, что все так обернется? Однозначно нет.

Лиса заскучала сзади, перебралась ко мне, устроилась на пассажирском сиденье. Удивительно, но это немного сбросило напряжение, как будто своим присутствием она нарушила токи между мной и Сашей. Но все равно на последних остановках я старался смотреть только за борт, в воду, на батометр, повторяя про себя по пунктам алгоритм: включить – опустить – зафиксировать глубину – дождаться сигнала автоматического набора и закрытия – вытащить. Дальше пробой занималась Саша: наполняла пробирки, маркировала, записывала в журнал.

На станцию мы вернулись в девятом часу вечера – промокшие, замерзшие и голодные.

– Значит, так, – сказал я, выгрузив скарб в лаборатории. – Разбирай всю эту байду, загружай анализатор, делай посевы, а я приготовлю что-нибудь.

– Хорошо, – согласилась Саша, уже натянувшая джинсы и толстовку. – Давай вообще так и будем делать: я готовлю завтрак, ты ужин. А на обед что-то брать с собой. Не заезжать же каждый раз к Надежде. И… спасибо тебе, Вань.

– Не за что, – буркнул я и ушел в комнату.

Покормил Лису, сварил картошки, открыл банку тушеной курицы, нарезал последний вялый помидор. Саша со своей тарелкой ушла обратно в лабу, я сел перед компом, поставил диск с недосмотренным сериалом. Но уже минут через десять понял, что киношные события проходят мимо сознания. Мысли по-прежнему гуляли в прошлом: в сегодняшнем и в отдаленном.

* * *

январь 2013 года

– Ванька, как тут все-таки здорово! – Саша трется замерзшим носом о мою щеку.

– А главное – никого нет. Можно орать сколько захочешь.

– Знаешь, чего мне на самом деле хочется? Оказаться на необитаемом острове. Чтобы только мы с тобой. И никого вокруг. На много километров.

А вот это прямо очень в тему. Я и не ожидал, что так удачно получится.

Мы встречаем Новый год на даче. Пришлось поспорить, но до ссоры не дошло. Мы вообще не ссоримся. Терки бывают, какое-то недопонимание, раздражение, но гасится все одинаково – в постели. После этого Сашка становится мягкой мурчащей кисой, да и мне ругаться уже не хочется. А насчет Нового года были варианты, в итоге пришли к компромиссу: тридцать первого зайти на полчаса к одним родителям, потом к другим, а потом до самого Рождества уехать на дачу. Туда же, правда, нацелился и Илюха с подругой, но мы опередили и забрали ключи у них под носом. В большой семье нихт клювом клац-клац.

Приехали уже ближе к вечеру, в четыре руки приготовили что-то немудреное на стол, нарядили елку у крыльца и вот теперь с бокалами шампанского ждем рядом с ней куранты по радио.

– Значит, хочешь на необитаемый остров? – спрашиваю после воплей «ура», шампанского, поцелуев и парочки петард. – Мальдивы? Сейшелы? Малайзия?

– В смысле? Вань?

– Необитаемый остров. Для свадебного путешествия – в самый раз.

– Вань???

– Замуж за меня выйдешь?

Вау-эффект закрепляю контрольным в голову: падаю на колени в сугроб и протягиваю колечко в коробочке.

– Саш, ну правда. Я тебя очень люблю. Давай поженимся, а?

– Да!!! – она опускается на корточки рядом, ерошит мне волосы, целует. – Я тебя тоже люблю. Очень.

Ну вот, кольцо на пальце, а мы валяемся в сугробах. Точнее, с хохотом и визгом валяем друг друга.

Невеста – с ума сойти! А я жених. Всегда это слово казалось каким-то дурацким. А сейчас, вроде, и ничего. И даже странно, что еще несколько месяцев назад думал: до тридцати точно не женюсь. Если вообще когда-нибудь женюсь.

Не спим до утра. Какое-то безумие. Словно в первый раз. Когда ненадолго выныриваем на поверхность, пытаемся представить, как все будет. Не свадьбу – об этом потом. Как будем жить. Казалось бы, какая разница, и так уже четыре месяца вместе. Но нет, теперь все будет по-другому. Не «давай попробуем, может, получится». Потому что уже точно знаем, что получится. Что навсегда вместе. Ну да, наверно, все так думают – что навсегда. А потом разводятся. Но это точно не про нас.

– Саш, только давай с детьми торопиться не будем, – говорю осторожно. По правде, эта тема меня немного пугает. – Нет, я хочу, чтобы у нас были дети, но не прямо сейчас. Попозже. Нам еще учиться.

– Да, – соглашается она. – Хотя бы пока аспирантуру не закончим. А пожениться можем летом. Когда дипломы получим и экзамены сдадим.

Праздники снова пролетают как один день. Ничего, спихнем сессию и уедем куда-нибудь на каникулы. А пока идем сдаваться родителям. Восторгов не ждем, их и нет. Реакция сдержанная. Не отговаривают – ну и на том спасибо.

– Хорошо подумали? – спрашивает Сашин отец, сдвинув брови.

– Да, – отвечает она за нас обоих.

– Ну это ваша жизнь, вам и решать, – вздыхает мать. – Надеюсь, все у вас будет хорошо.

Мои хоть и улыбаются, услышав новость, но довольно натянуто.

– Сашенька, ты не беременна? – первый вопрос матери.

– Нет, – краснеет та.

– Не рано? – вступает отец.

– Почему рано? – начинаю злиться я. – Нам же не по восемнадцать. И что, жениться можно только по залету?

– Нет, но… вы знакомы-то всего ничего.

– Ну так мы и не завтра в загс. Летом. Вы тоже до свадьбы год были знакомы.

Я понимаю, что дело не в этом. Если бы жениться собрался Илюха, они прыгали бы до потолка. Его девушка – дочь папашиного делового партнера. Эгалите**? Это миф. Мои родители – те еще снобы, хотя и стараются не показывать. Я единственный сраный демократ в этом семействе. Видимо, потому, что у меня статус младшего принца, который жирует, как червяк в яблоке. Наследником империи не станет, но и с голой жопой тоже не останется. И мне пофиг, из какой Сашка семьи и сколько у нее на счете в банке. Важно лишь то, что мы на одной волне, и не только в постели. Нам интересно одно и то же, и всегда есть что обсудить. Кассирша из супермаркета меня вряд ли заинтересовала бы… надолго. Как говорится, о чем с ней трахаться?

И все же, все же… Осадочек от этих двух семейных встреч остается не самый приятный, у нас обоих.

– Забей, – говорю ей, когда мы возвращаемся домой. – Главное – это мы с тобой. Все остальное неважно.

– Твои наверняка думают, что это я тебя заставила, – делает «бороденку» Саша. – Или уговорила. Чтобы потом развестись и захапать половину имущества.

– Шурик! – уворачиваюсь от летящей подушки, толкаю ее на диван и перекатываю на спину, как черепаху. – Даже если у тебя есть такие планы, ты обломалась. Квартиру, машину и акции они мне подарили, а больше делить нечего. И вряд ли появится в ближайшей перспективе. Так что еще есть время передумать.

Она с шипением запускает руку под пояс моих джинсов и впивается когтями в задницу. На что я расстегиваю молнию и передвигаю ее пальцы по дуге в более интересном направлении. Когти втягиваются, кошка мурлычет, гладит, ласкает. Потом рывком стягивает мои джинсы, свои. По большому счету чисто технически все эти предварительные ласки нам вообще не нужны, разгон с нуля до ста километров в час за три секунды, как у Феррари. Но это же такой кайф!

«Тебя как, сразу прикончить, или желаешь помучиться? – Лучше, конечно, помучиться»***.

Сладко помучиться мы любим, растягивая удовольствие надолго, пока кто-нибудь уже не может терпеть. Но иногда, ничего не говоря, ни о чем не спрашивая, резко идем напролом. На абордаж! Ради результата, а не процесса. Ради быстрого и яркого, как вспышка, оргазма. Ну а процесс – потом, вдогонку, второй серией.

– Нет, – смеется Саша, когда я говорю ей об этом, и изгибается под моими руками, крадущимися к стратегическим объектам. – Это был рекламный трейлер. А теперь будет сам фильм. С ума сойти, как хорошо! Да, вот так… сильнее… Хочу, чтобы так было всегда.

– Так и будет, – обещаю я, потому что сам этому верю. – Всегда. А когда станем совсем старыми, будем вспоминать. Сядем на веранде чай пить из самовара, и я тебе скажу: а помнишь, как мы?..

– Ты знаешь, у старых вообще склероз, они ничего не помнят. Поэтому надо очень-очень много и очень-очень часто. И по-всякому. Чтобы как следует запомнить.

– Обязательно запомним… обязательно…

______________

*луда – каменистая прибрежная мель; подводный или выступающий из воды камень

**égalité (фр.) – равенство

***Известная фраза из кинофильма В. Мотыля «Белое солнце пустыни»

Глава 11

Александра

июль 2022 года

Баня? Какая там на фиг баня, и так парилась весь день. Разве что обмыться немного.

Дурища, надо было слушать, что люди говорят. Может, и не самые умные, но уж точно знающие реалии. Мне пока не приходилось целый день проводить в резиновых штанах, да еще летом по жаре. И вообще я никогда не делала забор на такой огромной площади, чтобы с утра до вечера. А это только первая серия из четырнадцати! В экспедициях вся работа делится на несколько человек, и там обычно есть лаборанты или подсобники. А тут тема моя – и все делать приходится тоже самой. Я просто плохо себе представляла масштаб. И если бы Ванька не помог…

На картошку с тушенкой желудок отозвался изжогой и ноющей болью.

Прекрасно! И это всего лишь третий день. Как-то надо будет еще завтра продукты забрать из деревни. Там овсянка и молоко. А пока омез и кисель в помощь. Как бы снова язва не открылась – от такой диеты и от психа.

Закончила я возню с пробами в первом часу. Сполоснулась в бане из ковшика, прокралась на цыпочках к себе: Иван уже спал, выключив свет. Легла, но уснуть не смогла. Желудок ныл все сильнее. Терпеть в надежде, что пройдет само, было чревато. Встала, достала из сумки таблетки и банку киселя. Нужен был кипяток. Не просто горячая вода, а именно кипящая.

Оставив свет в своей комнате включенным, я вышла в большую комнату, осторожно поставила чайник на плиту, насыпала в кружку две ложки сухого киселя.

– Включи свет, – абсолютно не сонным голосом сказал Иван. – Кисель? Что, желудок?

– Да, прихватило, – поморщилась я. – Извини.

– Я не спал.

– Тебе сделать?

Это вырвалось само. По привычке, на рефлексах. Гастритом мы оба обзавелись еще в студенческие годы, а поездки «в поле» все только усугубили. На желудочный кисель с травками подсели где-то года за полтора до развода. Покупали целыми коробками, пили каждый день на ночь, даже без обострений.

– Не надо, – помолчав, ответил Иван.

– Если вдруг понадобится…

– Свет выключить не забудь, – он отвернулся к стене.

Приготовив кисель, я ушла с кружкой в комнату, а банку оставила на столе. Если он будет делать себе, мне на месяц точно не хватит, но… ладно, черт с ним. Раз уж вырвалось. Перебьюсь таблетками.

Уже после первых глотков стало легче. Бабушка умерла еще до моего рождения, а вот прабабушку Наталью я помнила. И некоторые ее забавные фразочки прямо врезались в память. Когда она ела или пила что-то вкусное, всегда говорила: «как ангелочек в бархатных штанишках по горлу прокатился». Вот и кисель так же – как ангелочек в желудке.

Вот только слово «штанишки» вызвало ненужные ассоциации. И флеш – как сидела в катере… без штанишек, стараясь смотреть куда угодно, только не на спину Ивана. Потому что пробило еще посильнее, чем вечером в бане. И даже зуд в натертой промежности не спасал, а словно, наоборот, подстегивал. Впрочем, холодные брызги, летящие из-за кормы, очень скоро меня остудили. А вместе с этим в голову пришла довольно неожиданная мысль. Как будто под серым суровым небом, среди бескрайней воды встали на свои места кусочки головоломки, которые раньше валялись россыпью.

Удачный брак не может строиться на чем-то одном, иначе это как ехать на моноцикле*: чуть потерял равновесие и тут же упал. Наш был настолько густо замешан на сексе, что все прочее оказалось чем-то… не то чтобы неважным, но гораздо менее существенным. Секс четко стоял у нас на первом месте, потом шла работа, а все остальное плелось где-то сзади, в пыли от копыт. Когда мы разводились, я подумала, что, несмотря на семь лет вместе, знаю Ивана не намного лучше, чем в самом начале.

И именно с этой стороны пошла трещина недоверия – тонкая, как волосок, потом больше, больше… пока все не разлетелось на осколки. Нам просто некуда было поставить подпорки, когда этот домик, построенный на влечении и желании, покосился. А уж когда его начали расшатывать извне, катастрофа стала лишь вопросом времени.

Но при этом мы настолько срослись – в первую очередь именно телом, – что даже сейчас, когда разрушили, убили все светлое и доброе между нами, не могли находиться рядом без этого темного, идущего откуда-то из глубины волнения. Я ведь почувствовала ответный всплеск. Как раньше. Мы всегда его чувствовали. И сейчас это было хуже всего. То, о чем я вчера подумала. То, чего боялась, но надеялась, что обойдется.

Нет, не обошлось…

И как теперь?

Я вертелась с боку на бок, сетка подо мной жалобно звенела, где-то надсадно зудел комар, и даже фумигатор было некуда воткнуть. И так же надсадно зудели в голове мысли. Почему-то вспомнилось, как говорила маме, чуть ли не с гордостью: мы вообще не ссоримся. С полускрытым намеком: не то что вы.

У них с отцом был на редкость удачный брак, они нежно друг друга любили, и когда два года назад папа умер от инфаркта, мама очень тяжело это пережила. Но ругались они так, что только перья летели во все стороны. Уже потом, став взрослой, я поняла, что они просто сбрасывали напряжение. Отец был пожарным, затем перешел в МЧС. Служба тяжелая, опасная, нервная. И мама, разумеется, за него переживала. Но в детстве меня их ссоры очень сильно пугали. Казалось, что еще немного – и они разведутся, как родители некоторых моих подружек.

Я думала, что так, как у нас, – это очень даже разумно: уж лучше трахаться, чем ругаться. И только потом поняла: то, что казалось тактически правильным, обернулось в итоге стратегическим провалом. Мы не обсуждали наши проблемы, не учились их решать, а просто сбивали на лету. Как будто глушили боль анальгетиками, пока не докатились до терминальной стадии рака. И наша первая настоящая ссора это подтвердила.

Потому что, на первый взгляд, у нее не было причины, только глупейший повод. На самом деле причина была – именно то скопившееся за долгое время раздражение, которое мы пытались гасить в постели.

* * *

сентябрь 2014 года

– Не знаю, Саш, – с сомнением говорит мама. – Странно просто. Все ссорятся. Живые ведь люди. С недостатками.

– Ну а мы нет, – с нелепым гонором вскидываю подбородок. – С недостатками, конечно, но все можно решить. Ну да, бывает, что-то бесит. Но… правда, все решаемо.

– Это очень хорошо, что вы умеете разговаривать. Мало кто умеет.

Я прикусываю язык. Потому что разговаривать мы как раз терминально не умеем. Все попытки решить что-то, как говорят, через рот, упираются в тупик. У нас замечательно получается складывать слова в предложения, когда это касается наших научных интересов, но оказываемся совершенно беспомощными, если проблема в нас самих. Даже самая пустяковая проблема на бытовом уровне.

Зато у нас все прекрасно в постели. И если до секса мы иногда готовы вцепиться друг другу в глотку, выясняя, кто должен вынести мусор, то после это становится ничего не значащей ерундой.

Ну правда, не все ли равно? Кто-нибудь да вынесет. Кому больше действует на нервы завязанный мешок у входной двери.

Мы оба уверены, что это универсальное решение конфликтов, от мелких домашних, до тотально-вселенских. Поэтому первая крупная ссора становится такой же неожиданной и ошеломительной, как Перл-Харбор для американцев.

Стыдно сказать, но происходит это из-за… лука в супе.

Повариха из меня та еще. Кому-то дано, кому-то нет. Получается, вроде, съедобно, но не более того. Я не могу импровизировать, мне нужны строгие рецепты, где все расписано по минутам и с точностью до грамма. Если уж освоила какой-то салат или суп, изменить алгоритм уже не могу. Иван хоть и жил с первого курса один, готовить тоже толком не научился. Но не будешь же вечно заказывать доставку или ходить в кафе или рестораны. Приходится мириться с моей стряпней. Нам обоим, потому что я и сама от нее не в восторге.

– Саш, а ты не можешь лук порезать мелко, обжарить и положить в суп? – спросил он, когда мы еще только начали жить вместе. – Зачем кидать целую сырую луковицу? Она же разваливается, плавают сопли мерзкие.

– Не выношу жареный лук, – отрезала я. – И вообще в рецепте написано, что надо целую.

С тех пор прошло два года. Я по-прежнему клала в суп целую луковицу. Ванька безропотно вылавливал скользкие лохмотья и вешал их на край тарелки. До сегодняшнего дня.

Мы оба на взводе. У него какие-то терки с научруком, меня ставят на замену к первокурсникам-заочникам. Сессия установочная, контакта с группой не получается. Девицы дружно меня игнорируют, занимаясь кто чем, парни хихикают и отпускают пошлые шуточки. Плюс ПМС во всей красе. Суббота, занятия с утра. Возвращаемся домой к обеду, садимся за стол. Иван традиционно возит ложкой в тарелке супа, вылавливая лук.

– Вань, ну что ты копаешься? – внезапно бомбит меня. – Смотреть противно!

– Противно? – его аж подкидывает. Тарелка едет по столу, расплескивая суп, и останавливается на самом краю. – А мне противно, что я тебя два года прошу не класть в суп это дерьмо, а тебе похер! Потому что тебе вообще похер на то, о чем я говорю, и на меня тоже похер.

– Да ты вообще ебанулся? – ору я, кулаком спихиваю со стола тарелку, она летит через всю кухню, разбивается о стену, заливая ее потеками.

Мы вопим друг на друга так, как, наверно, никогда не кричали, ссорясь, мои родители. От всего этого мерзко, но… я с удивлением и испугом ловлю себя на том, что испытываю среди прочего и какое-то мрачное удовлетворение. Как будто выдавила прыщ. Да, завтра будет красная блямба на полморды, но сейчас я от него избавилась.

Наоравшись, мы уходим в разные комнаты, громко бахнув дверями. Какой уж там секс! Впервые спим врозь. То есть не спим, конечно. Я ворочаюсь на диване до утра, он выходит на кухню, пьет воду из-под крана, снова возвращается в спальню. Утром, так и не сказав ни слова, одеваюсь и еду к родителям. Отец с друзьями на рыбалке, мама все понимает по моему лицу и говорит, качая головой:

– С почином. Все бывает в первый раз. Ничего, помиритесь. Из-за чего хоть?

– Не из-за чего, – бурчу себе под нос. Стыдно признаться, с чего все началось. – На пустом месте. Слово за слово.

– Ну так всегда и бывает. Накопится, накопится, а потом одно слово – как спичка к пороху. И понеслось.

«Накопится» – мама кратко и емко определяет настоящую причину, но я слишком взвинчена и пропускаю мимо сознания. Она кормит меня завтраком, мы пьем чай, болтаем о чем-то нейтральном, и я чувствую, что потихоньку отпускает.

И правда, с чего нас вдруг так вштырило? Наверно, все-таки надо поговорить. И лук… да черт с ним, с луком. Не буду вообще его в суп класть, никакой. И без лука сойдет.

Еду домой с твердой уверенностью, что теперь все будет иначе. Захожу в квартиру – Ивана нет. Жду его до самого вечера. Пытаюсь писать статью для сборника, но не могу выжать из себя ни строчки. Готовлю ужин – умудряюсь обжечь руку. Оттираю засохший суп с обоев – только размазываю пятно.

Хожу по квартире с телефоном в руках. Позвонить? Самолюбие и упрямство не позволяют. Снова поднимает голову обида, за ней вылезает злость. Потом приходит страх: а вдруг что-то случилось? К десяти вечера он переходит в настоящую панику. Набираю номер и слышу голос робота, докладывающего, что абонент вне зоны доступа. Раз за разом.

Наконец лифт останавливается на нашем этаже. Шаги, поворот ключа в замке. Облегчение, злость и обида сплетаются в тугую косу, когда я выхожу в прихожую.

Иван стоит на пороге с букетом роз, смотрит исподлобья. Ждет.

– Вань… я… волновалась, – выдавливаю из себя совсем не то, что хочется сказать.

– Прости, – он протягивает мне цветы.

Я вспоминаю о них только утром, когда уже собираюсь в универ. Подрезаю, ставлю в воду – слегка подвядшие, поникшие. И настроение у меня точно такое же. Разговора, как я надеялась, не получилось. Нет, не получилось – это не то слово. Его просто не было. Был совершенно крышесносный секс.

Ничего не изменилось…

________________

*цирковой велосипед с одним колесом и без руля