Текст книги "Коник-остров. Тысяча дней после развода (СИ)"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Глава 26

Иван

Злостью полыхнуло так, что аж в глазах потемнело. На Сашу, на Соломину, на себя. Только Магнича, как ни странно, стало почти жаль. Так, брезгливо-снисходительно: да, не повезло тебе, мужик, но ты сам виноват, нечего на чужой каравай рот разевать. Впрочем, вспышка эта была короткой. Как накатила, так ушла, оставив сосущую пустоту, в которую провалилось все: и прошлое, и будущее. Остался только маленький островок настоящего, висящий в этой пустоте, как вон тот – с тремя соснами.

Настоящее – это мы с ней здесь, на Конике. Выживать и ждать, когда нас отсюда заберут. Заберут же когда-нибудь, ведь правда? Ну а остальное уже неважно. Вот и поговорили, все выяснили. Что дальше?

А ничего…

Наверно, и к лучшему.

– Можно, я пойду пройдусь? – спросила Саша, глядя в сторону.

– Иди, – кивнул я. – Только осторожнее, в болото не залезь.

Мне тоже сейчас стоило побыть одному. Прожевать, проглотить, попытаться переварить все услышанное. Состояние было… как после долгой тяжелой болезни. Уже, вроде, ничего не болит, но сил нет.

А их и правда не было. Словно выжали и мокрой тряпочкой бросили на траву. Я подгреб под себя мох и лег у костра. Нет, не думал, не анализировал, не делал выводов. Просто прокручивал в голове то один эпизод, то другой, повторял про себя то, что говорила она, и то, что говорил сам. Как будто раскладывал пасьянс.

Саши не было долго. Уже начало смеркаться и я хотел идти ее искать, когда она вышла из леса. Вытряхнула из завернутой полы куртки несколько крепких боровиков, села на чурбачок поближе к огню.

– Саша…

– Все нормально, Вань, – она быстро отвернулась, но я заметил и покрасневшие глаза, и распухший нос. – Это надо просто пережить. Ничего. Все будет… – наверно, хотела сказать «хорошо», но поняла, что не катит. – Все будет в порядке.

Мы доели холодную рыбу с грибами, запили травяным псевдочаем, похожим на отвар перепревшего сена.

– Как желудок? – спросил, собирая кости.

– Пока держится, – улыбнулась Саша. – А твой?

– Тоже. Молодцом, решил не усугублять. Но, боюсь, потом отомстит. Попрошу у Ермоны травок каких-нибудь.

– Она мне понравилась. Все понравились. Даже Тамара. Хотя она такая… суровая. Наверно, было у нее что-то в жизни тяжелое, не просто так ведь в монастырь ушла.

– Было, – кивнул я.

– Расскажи мне про них.

Я говорил долго, обо всем, что знал. И об их прошлом, и о жизни на Ильинском. Только о том, что Ермоне осталось совсем недолго, говорить не стал. И так было слишком грустно.

– Повезло тебе, можешь к ним приезжать, разговаривать, – Саша повыше застегнула молнию на куртке и спрятала руки в рукава. – Да и Надя мне понравилась. И дедушка у них такой забавный.

– Дед Ленька – вообще ходячий прикол. Он раньше рыбачил, туристов по озеру возил на Карабасе.

– На чем? – удивилась Саша? – На Карабасе?

– На карбасе. Лодка такая. Вообще парусная или гребная, но он моторчик поставил и рассекал по всему озеру. Звал ее Карабас-барабас. Ну это мне рассказывали, я не застал. А потом жена умерла, дети еще раньше разъехались кто куда. Карабас рассохся и на дрова пошел. Дома сидеть скучно, вот и нанялся на биостанцию лаборантом-подсобником.

Я вдруг забыл, что не люблю разговаривать. Какие-то забавные истории лезли из меня одна за другой. И вот ведь странно, стало легче. Немного, с ноготок, но легче. Да и Сашу, похоже, чутка отпустило.

– Я все за Лису беспокоюсь, – вздохнула она.

– Вот за кого точно можно не беспокоиться, так это за Лису. Лес рядом, еду себе найдет. Она знаешь как мышкует? Как настоящая лиса. Хотя наверняка скучает.

– И думает, что ее бросили. Хоть бы нас поскорее нашли, что ли.

– Саш… – я дотронулся до ее локтя. – Расскажи, как ты жила все это время?

– Тебе это интересно? – усмехнулась она.

– Да.

Еще пару дней точно было не интересно. И в голову не пришло бы спрашивать. Ее – прежней – со мной уже не было. Но так давила пустота, в которой мы оказались, что хотелось ее заполнить.

– Ну как… Помнишь, меня в институт озероведения звали? Я тогда сказала, что подумаю, и слилась в закат. А они позвонили… хотя уже год прошел. У них там вакансия так и висела. Пришел человек устраиваться, им не понравился. Вспомнили обо мне, позвали снова. В универе отпускать не хотели, договор же. В общем, как-то мой нынешний начальник пробил переводом через Академию наук. Мне там нравится. И с диссером проще. Хотя сплетники такие же.

– Они, наверно, везде одинаковые. Скажи, Саш… у тебя есть кто-нибудь?

Она ответила не сразу. Посмотрела искоса и снова уставилась на огонь. Ее лицо, подсвеченное снизу, показалось каким-то… незнакомым, что ли?

– Нет, Ваня, никого нет. Знакомилась с кем-то, встречалась, но… не складывается. Наверно, прав был отец Рафаил, что сначала мы должны друг друга отпустить. Помнишь, ты спросил, зачем я приехала? Ну, в первый день? Я сказала про незакрытый гештальт, ты психанул еще.

– Потому что прозвучало довольно противно, – вспомнив, я поморщился.

– Я понимаю. Но… по сути – верно. Я когда узнала, кто начальник, сначала хотела отказаться. Хотя без практики защиту пришлось бы еще на год отложить, а так была бы возможность сразу доцента получить.

– Поэтому и не отказалась?

– Не только поэтому. Это было… не знаю, как фантомные боли. Иногда в магазине машинально в корзину кидала печенку. Или видела на ком-то свитер красивый и думала: «Ваньке бы пошел такой». Да много всего.

– У меня тоже было. Хотя гнал от себя все это. Все мысли гнал пинками. Вообще старался о тебе не думать. Уехал в Петрозаводск, потом сюда, на озеро. Пил одно время по-черному. Наверно, надо было переболеть, переломаться, а я просто бежал от этого. Поэтому так и злился, когда узнал, что ты приедешь. Хочешь честно? Мне тебя тогда страшно хотелось за борт выкинуть. По пути из Куги. А потом, когда ты с пристани в воду упала, испугался жутко, что ты утонешь. Как будто из-за тех моих мыслей.

– Нет, я думала обо всем, Вань. Много, часто. Только, наверно, как-то не так. На одном месте топталась. То себя винила, то тебя. Соломину, конечно. Никак не могла через все это перешагнуть. А когда узнала, что ты здесь, подумала: может, это шанс наконец поставить точку.

– Так в итоге и получилось, – я легко коснулся губами ее виска и встал. – Пошли за дровами, а то уже пожгли все.***

Саша спала, а я сидел и смотрел на огромную желтую луну над водой.

Полнолуние, суперлуние… Индейцы называли первое полнолуние августа осетровым, потому что считали это время лучшим для ловли осетра. Озеро словно светилось, и было в этом что-то остро мистическое. Показалось вдруг, что мертвая чудь вышла из могил, встала за деревьями и смотрит на нас.

Страшно не было. Скорее… странно. Я вспомнил поверье, что этот остров меняет людей. Изменило ли нас то, что мы оказались здесь? Вряд ли. Но зато стало финальной точкой десяти лет – и трех последних недель. Той точкой, которую надеялась поставить Саша, встретившись со мной.

А ведь разговаривать оказалось не больно и не страшно. И даже не так уж сложно. И если бы мы вот так поговорили раньше… пусть даже тем утром… Но нет, тогда это было нереально. А сейчас – слишком поздно. Хоть и пробегала соблазнительная мыслишка: а может, все-таки не поздно? Вдруг можно попробовать еще раз?

Как там было? Дай мне, господи, силы изменить то, что я могу изменить. Дай терпение принять то, что изменить нельзя. И дай разум отличить одно от другого. А у нас что? И терпения нет, и с разумом напряженка.

Фантомные боли… Отец Рафаил говорил, что у него до сих пор на дождь болит нога, которой нет уже сорок лет. Может, и у нас будет болеть долго. Всю жизнь.

Глаза начали слипаться. Я дотронулся до Сашиного плеча, и она подскочила, испуганно моргая.

– Саш, посмотришь? Я хоть часик посплю, ладно?

– Да, конечно.

– Разбудишь?

– Да.

Она встала, прошлась туда-сюда, а я лег на ее место – теплое, нагретое. И открыл глаза, когда солнце уже поднялось высоко. Костер горел, рядом стояла миска со свежей водой, Саша, как и вчера, сидела в беседке.

– Ну и чего не разбудила? – спросил я, подойдя ближе.

– Да все равно не спалось. Вань, а нас правда отсюда вытащат?

– Ну… рано или поздно, – я зашел в беседку, положил руки ей на плечи. – К тому времени фокус полностью сместится. Будем думать только о том, как выжить, а не о своих личных проблемах.

– Выжить – это вполне так личная проблема, – невесело рассмеялась она.

– И, заметь, наша общая проблема. Которую мы, наверно, впервые решаем вместе.

– Выходит, вот такого рожна нам было нужно? Чтобы это был вопрос жизни и смерти?

– Может быть, – я сел на скамейку рядом с ней. – Знаешь, когда ты лежала в больнице и врачи ничего не обещали, я просто с ума сходил. Вот сказали бы: надо до луны добежать пешком, чтобы ты выжила, подорвался бы и побежал. А когда отпустило…

– Сел на попу и ждал, что будет дальше, – Саша сдвинула брови, и лицо сразу стало жестким, холодным.

– Да, наверно, – не имело смысла спорить, потому что так и было. – Послушай, сейчас нет смысла перекладывать вину друг на друга. Все уже случилось. Мы с этим разобрались, и…

– Нет, Вань, я не перекладываю, – перебила она. – Мы виноваты оба. И жить дальше с этим тоже нам обоим. Только теперь по-настоящему врозь. Мне этих трех лет не хватило, чтобы осознать это. А теперь придется. Тихо! Слышишь?

Лодочный мотор? Или ветер шумит? Нет, точно мотор, только далеко. Подойдут ближе или мимо прокатят?

– Саш, давай срань всякую дымную в огонь. Траву, листья, мох сырой. Только чтобы не погасить совсем, спичек мало.

Мы бегали и кидали в костер все подряд, кашляя и вытирая слезы от едкого дыма. И звук, вроде, стал громче.

– Ну давайте, давайте, плывите сюда! – причитала Саша, вглядываясь в озеро. – Смотри, вот они!

Она запрыгала и замахала руками. Из-за скалы с тремя соснами показался ядовито-апельсиновый катамаран биостанции. Еще немного, и я разглядел на корме Надежду, а у руля – деда Леньку. Саша с визгом бросилась мне на шею.

– Лазутин, сука такая! – ласково поприветствовала меня начальница, засучив штанины и спрыгнув на мелководье. – Только не говори, что катер утопил.

– Утопил, Надюша, – сокрушенно вздохнул я, когда она вышла на берег. – Наскочили на луду, чуть западнее, перевернулись. Позавчера еще. Надо будет поднимать.

– За свой счет, Иван Федорыч, за свой счет. Хорошо хоть барышню не угробил. Ладно, все, разберемся. Костер гасите и на борт. Я визитке сообщу, чтобы тут в порядок привели и дров закинули. Саша, все нормально? Живая, здоровая?

– Да, спасибо, – закивала та.

– За что спасибо-то? – фыркнула Надя.

– Что нашли нас.

– А, говно вопрос.

– Мы на пожарный облет надеялись, – сказал я, когда уже забрались на катер. – Костер палили постоянно.

– Фигня, – Надя махнула рукой. – Они сейчас летают как хотят и где хотят. Долго могли еще ждать. Скорее, из визитки приехали бы стоянку проверить. Через недельку. Или через две. А я позавчера вечером тебя по рации вызываю – узнать, когда Александра уезжает. Тишина, как в танке. Звоню на телефон – аналогично. На следующий день все то же самое. И это мне уже не нравится. Зову Сашка, тот говорит, что вы были, монаший припас забрали, а за своим что-то не едете. Зову Ильинский, Ермона говорит, да, были и сплыли. Тут уж мы все нервничать начали. Волна-то нехорошая была, с северов.

– До ночи колотились, – подхватил дед Ленька. – И в рацию, и в телефон. Утром Надюха грит: все, дед, поплыли к ним, посмотрим, что там. Вдруг в бане угорели. Пришли – вас нет, только пса одна бродит. И катера нет. И Сашок тоже грит, не было вас. Где искать? Хотели уже спасателей звать, с вертолетами. А Надя: погодь. И снова монахам: не говорили, как пойдут? Тамара: да вроде, мимо Коника. Ну мы сюда. А тут дымоган.

Я рассказывал, как плыли до берега, как костер разводили и рыбу ловили. Так, чисто бытовое. Саша помалкивала, глядя за борт.

Сегодня четверг. А в субботу она уедет. В крайнем случае, в воскресенье.

Вот и все…

Глава 27

Александра

– Не беспокойся, Саша, – приговаривала Надежда, когда мы выбирались на пристань, – в субботу утром приедем за тобой, отвезем в Кугу. А ты, Ванюша, бабос готовь, тоже поедешь, будешь с мужиками договариваться по катеру.

– Да знаю, Надя, – с досадой отмахнулся Иван. – Первый раз, что ли? Может, хоть чаю попьете?

– Не, поплывем. Пока ты там еще все раскочегаришь. Дедуне вон обед пора готовить, и так припозднимся сегодня. Ладно, не бери в голову. Дело обычное, озерное. Я в первый год тоже лайбу затопила, да еще на глубине. Ничего, достали.

А Лиса уже плясала вокруг нас, срываясь с лая на визг, и все никак не могла успокоиться.

– Журнал утонул. И пробы твои, – Иван присел на корточки и спрятался за нее, но голос звучал напряженно.

Мне тоже было не по себе. Как будто отмотали пленку и вернулись на два дня назад, в тот момент, когда только собирались выезжать, сначала в Кугу, потом на Ильинский. Петля времени, в которую столько всего вместилось…

– Ничего, – я потрепала Лису по загривку. – Я все записи сразу в файлы переносила. А последние… да ладно, подгоню цифры. И так уже все ясно. Если не трудно, затопи баню, пожалуйста. Такое чувство, будто неделю не мылась. Хочу погреться и спать до вечера. А потом до утра. Завтра придется работать весь день, сколько получится.

– Хорошо, Саш, затоплю. Пока будешь мыться, что-нибудь приготовлю.

Я даже в комнату заходить не стала, сразу пошла в лабораторию. В первую очередь потому, что не хотелось лишний раз сталкиваться с Иваном. Это было как задевать без конца свежую ссадину. Нет, не свежую, а поджившую, но содранную. Закончить бы поскорее все дела и уехать. Отмотать пленку на этот раз вперед, в субботнее утро. Чтобы приехали Надя с дедушкой, отвезли в Кугу. Там со всеми попрощаюсь – и в Пудож с Сашей. Он же обещал, что подбросит. Потом автобус, потом поезд – и дома. Передохнуть немного, а там и отпуск. Две недели в Сочи. Солнце, море…

Вот только не радовали что-то мысли о Сочи.

Ладно, как-нибудь. Переживем.

Чтобы не терять времени и занять голову, я просматривала уже отстоявшиеся пробы и записывала результаты в таблицы. Потеря последних контрольных была, конечно, ощутимой, но не критичной. Дверь я закрывать не стала, слышала, как Иван принес в баню дрова из поленницы и возился там, а потом вдруг все стихло. Даже как-то страшно стало – он вообще живой?

Подошла на цыпочках к двери, выглянула, так же тихо подкралась к предбаннику.

Иван стоял и смотрел на сваленные у печи дрова. Потом тряхнул головой, словно отгоняя какую-то мысль, и занялся растопкой. Я так же тихо отползла на исходные позиции.

Интересно, о чем он думал?

«И он знает не все, и ты тоже», – сказал отец Рафаил. Ну вот мы и узнали… все. И что, теперь легче? С одной стороны, да, потому что стало понятно и прозрачно. С другой…

Больно, так больно… Только боль уже не острая, а тягучая, ноющая, неотвязная, как вопрос: что же мы наделали?.. Как подростки… старались уколоть друг друга побольнее, заставить ревновать. А надо было просто поговорить обо всем – то, чего мы никогда не умели. Вчера вот смогли. А толку-то теперь?

Ничего, переживем. Стиснем кулаки, стиснем зубы, искусаем губы в кровь – но переживем. Может быть, наконец повзрослеем и поумнеем. Жаль только, что нам – нам вместе – это уже никак не поможет. Потому что не будет больше никогда этого самого «вместе».

Смотри в таблицу, Саша, а то опять все графы перепутаешь, придется пересчитывать.

– Иди мойся.

Я вздрогнула и подняла голову. Иван стоял на пороге, и его лицо напоминало посмертную гипсовую маску. Даже не заметила, как время прошло, так зарылась в цифры.

– Там веник березовый сырой. И еще я можжевеловый запарил, если хочешь.

– Спасибо, Вань.

– Ладно, пошел обед готовить.

Можжевеловый веник – это из разряда мазохизма. Тело горело, снаружи и изнутри. И вспомнилось, как пробило желанием во второй вечер, когда мылась. И тут же всплыло то, что было на острове. Да так горячо, жарко…

И это тоже станет фантомной болью, еще какой! Потому что ни с кем и никогда не будет так же. Даже ничего похожего не будет.

Напарилась, вытерлась, оделась. Вышла – на столе миска с вареной картошкой, огурцы и сковорода с яичницей.

– Извини, на скорую руку больше ничего не было. Мы ж продукты не забрали. Хотел тушенку открыть, но вспомнил…

– Все нормально. Спасибо, Вань, – я села за стол, хотя еще недавно взяла бы тарелку и ушла в лабу.

Сидели, ели, о чем-то даже разговаривали – нейтральном. Я спрашивала, как он попал в Петрозаводск, потом на озеро, Иван рассказывал. Мирно, спокойно. А внутри – как натянутая струна. Я словно таймер поставила и запустила обратный отсчет до отъезда. Продержаться сегодня, завтра и в субботу утром. И попрощаться.

– Ложись, Саш, я уберу, – сказал Иван, когда мы закончили.

Спорить не стала, только кивнула и ушла к себе. Легла, укрылась одеялом. Все вокруг плыло и бултыхалось – так было каждый раз, когда катались целый день по озеру. Как будто все еще качало на волнах. Мысли начали путаться, мешаться с обрывками подступающих снов, и последней связной стало: как жаль…

Проснулась я, когда в комнате было уже совсем темно. И не только из-за куста. Выглянула – никого. На плитке кастрюля – гречневая каша, еще теплая. Лиса подняла голову с половика и тут же уронила обратно.

Я вышла на крыльцо и остановилась. Иван стоял на пристани, там, где я сидела каждый вечер и смотрела на озеро. Ветер стих, вода была гладкой, как стекло, оранжевая полоса заката перетекала с неба в воду. И тишина – как купол над всем. Да, это север – и здесь все особенное.

«Такой красоты и тишины нигде больше нет», – сказала мать Ермона. И так же тихо вдруг стало у меня на душе.***

Всю пятницу я работала, не отрывая попы от стула. Цифры, цифры, цифры. Графики, таблицы, расчеты, описания…

Кому это все нужно?

По большому счету, никому.

Вот так уходишь во что-то с головой, ничего вокруг не замечая, а потом внезапно понимаешь: все это суета. Вот озеро под бездонно синим небом, а в нем, помимо рыб, жуков, червей и прочих тварей, живут крошечные одноклеточные водоросли, которые вместе со своими собратьями обеспечивают львиную долю кислорода на планете – а вовсе не леса, как можно подумать! И жизнь у этих безмозглых порою такая бурная и насыщенная, что некоторые много-многоклеточные позавидуют. Те самые многоклеточные, которые за ними наблюдают, описывают и получают за это деньги. И нет одноклеточным до многоклеточных никакого дела. А над всем этим строгое безмолвие, словно льющееся из глубин вселенной.

Разумеется, все эти мои мысли вовсе не означали, что я вернусь домой, напишу заявление об увольнении и уеду куда-нибудь в тайгу размышлять над тайнами бытия. Нет. Выйду из отпуска, плотно сяду за диссер, после Нового года, возможно, стану доктором биологических наук.

Но что-то во мне за эти четыре недели, определенно, поменялось. И особенно за последние четыре дня.

Вечером, когда я уже все закончила и собирала вещи, Иван что-то приготовил и позвал меня.

Прощальный ужин? Ну пусть так.

– Саш, ты… сможешь меня простить? – спросил он, глядя в тарелку.

– Уже простила, – я дотронулась до его руки, но тут же отдернула. – И, знаешь, даже не потому, что не осталось ничего неясного. Хотя и поэтому тоже. Но я и до острова все время думала, вспоминала. Каждый день. Когда мы ездили по озеру. Когда работала. Ну и на острове, конечно. Мы оба виноваты. И ты меня тоже прости, ладно?

Он кивнул молча.

– Знаешь… – говорить об этом было больно, но раз уж он начал… – У меня тоже мысли такие промелькнули… что, может, это был второй шанс? Но, наверно, все-таки нет.

Интересно, чего я ждала? Что согласится со мной? Или что будет спорить? И то и другое было бы как ссадина.

– Я тоже об этом думал, Саша. Утром. Когда проснулся, а ты в беседке сидела. Что никогда ни с кем мне не было так хорошо, как с тобой. Ни к кому так не тянуло. И что глупо от этого отказываться. Я тебе говорил об этом.

– Да, помню. Но мы вернулись бы к тому, от чего ушли. У нас все было завязано на секс. Ну… почти все.

Он усмехнулся странно, словно припоминая что-то, потом кивнул.

– Да. Дрова прогорели, ничего не осталось.

– Какие дрова? – не поняла я.

– Да так, неважно. В двадцать лет об этом не думаешь. Раз на эту девку так крепко стоит, надо хватать и тащить в берлогу. Извини.

– А что извини? – смех получился горьким. – Все правильно. В смысле, неправильно, конечно, но так и было. Мы тогда из постели не вылезали, больше ни о чем не думали. А потом, когда немного пригасло, оказалось, что у нас и общего-то толком ничего нет. Работа? У каждого своя. Дом? Просто место, где мы встречались. Ужинали, делились новостями и снова садились за работу. Или смотрели кино. А потом ложились спать. Я тут подумала, что за этот месяц узнала тебя лучше, чем за семь лет вместе. И вот представила, что мы решили использовать… второй шанс. И что?

– Ну, здесь ты бы точно не осталась, – Иван встал, собрал тарелки, вилки, отнес в мойку. – Что тебе тут делать? Даже ставку лаборанта не дали бы, ее снесли, когда Витюха уволился. Значит, я вернулся бы в Питер. И все пошло бы по-старому. Не сразу. Сначала мы как-то пытались бы. Типа строить отношения по-другому. Может, даже к какому-нибудь семейному психологу сходили.

– Да, – сказала я ему в спину, радуясь, что он не видит моего лица. – Мы бы очень-очень старались. А потом устали бы стараться и пожалели, что не оставили все как есть. Положа руку на сердце, у нас сейчас нет ни цели, ни мотивации, кроме одной – «хочу». А это мы уже проходили. Поэтому…

– Поэтому лучшее, что мы можем сделать, – это попрощаться, – он подошел ко мне, положил руки на плечи. – Как глупо все…

– Лучше переломаться сейчас, – внутри рвалось в клочья, где-то на подступе к глазам кипели слезы, но голос звучал ровно. – Не всякий второй шанс стоит использовать.

– Да…

Вот это была классическая битва «хочу» и «надо». У нас обоих. В кои-то веки мы оказались в одной лодке, в одном окопе, только сражались сами с собой – чтобы расстаться окончательно. Потому что так было правильно. Мы знали это. А сомнения… ну что ж… Наверно, было бы странно, не будь их.

– Пойду спать, – я вывернулась из-под его рук. – Завтра вставать рано.

Иван посмотрел мне в глаза, чуть прищурившись. Так знакомо, так понятно…

– Не надо, Вань. Будет еще тяжелее.

Уснула я ближе к утру, и тут же в ухо запищал будильником телефон. Оделась, собрала последние мелочи. Молча позавтракали, вышли на пристань. Лиса крутилась рядом, жалобно поскуливая, как будто понимала, что больше не увидимся. Иван стоял, засунув руки в карманы, вглядывался в черту между небом и водой, пока на ней не показалась оранжевая точка.

– Ничего не забыла, Саша? – улыбнулась Надежда. – А то смотри, вернешься.

– Вроде, нет, – я тоже улыбнулась. Так широко, что треснула губа.

Иван закинул в катер мои сумки, забрался сам, помог мне. Дедушка, сидевший за штурвалом, заложил лихой вираж. Мы втроем теснились на лавке, я – между Иваном и Надеждой. Правый бок жгло, и вспомнилось цветаевское:

Смерть с левой, с правой стороны – Ты. Правый бок как мертвый*.

Надежда трещала, что-то рассказывала, о чем-то расспрашивала. Я отвечала, улыбалась, украдкой слизывая кровь с губы и думая, что у этого дня в памяти останется привкус меди. Потому что разрыв – по живому.

Значит, не надо. Значит, не надо. Плакать не надо. В наших бродячихБратствах рыбачьихПляшут – не плачут. Пьют, а не плачут. Кровью горячейПлатят – не плачут.

Вот и не буду плакать. Сейчас – точно не буду.

Сколько раз за этот месяц мы плавали от станции до Куги, но теперь путь показался бесконечным – и слишком коротким. Вылезли на причал, а рядом уже ждал грузовик. Видимо, предупредила Надежда, потому что рация так и не работала. Саша загрузил в кузов мои вещи, я попрощалась со всеми.

Иван подошел ко мне, и слезы все-таки хлынули, как ни пыталась я их удержать. Он целовал меня, шептал что-то, пока я не вдохнула поглубже и не прикусила губу еще сильнее.

‎ЗубыВтиснула в губы. Плакать не буду. Самую крепость – В самую мякоть. Только не плакать.

– Счастливо, Ваня…

– Счастливо…

Деревня скрылась за поворотом. Побежал за окнами лес с одной стороны, волны озера – с другой. Теперь пленка крутилась в обратном направлении. Саша посматривал на меня искоса, но молчал. Только один раз попросил разрешения закурить. Два часа пути провалились в какую-то черную дыру, и все же я вздохнула с облегчением, когда грузовик затормозил в Пудоже у автовокзала.

– Приедете к нам еще? – спросил Саша, пристраивая мои сумки в уголок зала ожидания.

– Вряд ли, – ответила я. – Спасибо, Саша. Приятно было познакомиться. Всего доброго…

________________

*Здесь и дальше строки из поэмы Марины Цветаевой «Поэма конца»