Текст книги "Коник-остров. Тысяча дней после развода (СИ)"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Глава 28

Иван

– И чего это был за пиздец?

Я вздрогнул и повернулся. Надежда стояла чуть поодаль, скрестив руки на мощной груди и удивленно выпятив губу.

– Наденька, я тебя очень люблю, – сказал с улыбой шире вселенной, – но сделай одолжение, иди на хер.

– По-о-онял, – прогудела она. – Уже пошел. Топ-топ-топ. Только на дорожку не дай тете Наде от любопытства помереть. Скажи, это что, внезапно любовь?

– Это моя жена, – хотел добавить «бывшая», но почему-то язык не повернулся. – А теперь уже точно иди.

И пошел сам – к Семену, хозяину буксира, который обычно поднимал со дна таких вот утопленников. Договорился, заплатил аванс и присел на лавочку – подождать, пока соберутся мужики на подмогу. Смотрел на воду, на россыпь мелких островов на горизонте, и было мне…

В общем, был я как сферический конь в вакууме. Или как кот Шрёдингера – вроде бы и есть, а на самом деле нет меня. Растекся по воде, растаял в небе. Осталась одна пустая оболочка.

Сашка, Сашка… Что ты со мною сделала? Нет, что мы друг с другом сделали?

Вышел на причал, встал против ветра – чтобы выдуло холодом всю тоску. Ну или хотя бы слезы с глаз.

– Сидай, Федорыч, – прилетело из-за спины, – пошли твоего топляка подымать.

На ближайшие часы голова была забронирована под совсем другие мысли, но вот когда вернусь домой и останусь один… А ведь еще неделю назад думал, что напьюсь и буду танцевать голым при луне. Луна в наличии будет – почти полная, небо ясное. Бутылка тоже в заначке есть. Но танцевать? Да и напиться – какой смысл? Может, в процессе и станет на децл легче, а потом?

Катер подняли на удивление быстро. Удачно лег, сказал Семен. Завели стропы, перевернули и талем вытащили на мелководье.

– Ну вот, – обтерев руки тряпкой, он спрятал в карман стопочку купюр, – до завтра оттечет, подсохнет. Приедем, посмотрим. На вид, кажись, повреждений нет. А сейчас тебя куда? На станцию или в Кугу?

– Давай в Кугу, – смалодушничал я. Лишь бы не оставаться одному. Лисе не привыкать без меня. – В визитке переночую, а завтра сразу поедем.

– Зачем в визитке? – возмутился Семен. – Ко мне пойдем.

Прошлым летом от него ушла жена, уехала в город. Семен с горя попивал, но один не любил, искал компанию. Ну что ж… в компании – может, оно и ничего.

Выцедили пузырек под хорошую закуску: Семен был мужиком хозяйственным, что называется, справным. Разумеется, про баб разговор зашел, как без того. Жену свою Семен не винил.

– Да что там, Федорыч, – вздыхал он, хрумкая изумрудной малосолкой, – она ж городская, что ей здесь? А твоя? Говорят, это же твоя была – которая у тебя на станции?

Ну Сашок, по всей деревне разнес. Ну и черт с ним.

– Моя… была, – кивнул, придирчиво выбирая в миске соленый груздь-черныш.

– И чего?

– Да ничего.

– Эх…

Иногда вот так, короткими фразами на два слова, сказать можно столько всего. Семен, к счастью, был таким же редкословным, как и я. В горничке было тепло и светло, кот мурчал на печи, свесив хвост, ему вторили сверчки, шебуршали на чердаки летучие мыши – Семен звал их мышаками. Я цеплялся за этот уют, за живого человека рядом, чтобы не ухнуть с головой в вязкую, как тина, тоску.

Нам бы день простоять, да ночь продержаться. А дальше? А дальше будет видно.

Проснулись ближе к обеду, пошли к Конику. Глядя на береговые скалы, я подумал, что не соврало поверье. И правда изменили меня два дня, проведенные там. Ну а кто заглянул мне в душу: озерные духи, призраки или… Саша? Как знать…

Вода с катера стекла. Что надо продули, что надо прочистили и смазали. Запустили двигатель – электрика и электроника ожила.

– Ну повезло тебе, Федорыч, – кивнул довольно Семен. – Давай-ка я с тобой до станции дойду, а то вдруг заглохнешь. Рацию-то поменял?

Рацию мне в визит-центре выдали новую, но с таким ворчанием, как будто старую я утопил специально. И за ремонт пообещали вычесть из зарплаты.

До станции добрались благополучно. Семен выпил чаю и отбыл, а я остался один, с Лисой. Сел на край пристани, где каждый вечер сидела Саша, и накатило вдруг такое одиночество, какое испытывал всего раз в жизни, прошлым предзимьем.

Когда по воде идет шуга, похожая на застывающий в курином бульоне жир, понимаешь вдруг, что отрезан от всего мира. Катер до весны становится на прикол, а снегоходу еще долго ждать в сарае крепкого льда. И по берегу на лыжах не пройдешь, пока не возьмется болото.

– Ничего, Лиса, – сказал я вслух и испугался своего голоса. – Перезимуем.

Она подобралась поближе, лизнула в щеку, словно говоря: да, Ваня, перезимуем, не впервой.

А Саша уже наверняка дома. Завтра вечером у нее самолет. Полетит в Сочи, к морю. Будет купаться, загорать. С кем-нибудь познакомится.

Я прислушался к себе.

Ревность?

Но мысль скатилась, словно капля воды по стеклу.

Она больше не моя. Пусть идет своей дорогой. Пусть живет как хочет. И пусть ей будет хорошо. А я как-нибудь переживу.

Сидел и долго смотрел на закат, пока Лиса не подтолкнула мордой под локоть: Вань, ну ты совсем оборзел? Я тут уже всех мышей переловила, дай пожрать.

Зашел в дом и увидел на кухонном столе банку сухого киселя. Саша забыла – или оставила? Дыша через раз, через тугой ком в горле, поставил на плитку чайник, дождался, пока закипит, насыпал в кружку, заварил. Обжигаясь, сделал глоток – и тут пробило…

Мама говорила, в детстве я был плаксой. Лет до пяти. Потом вообще плакать перестал. Ну как же, стыдно. И Илюха надо мной смеялся: что ты как девка. Если и подступали слезы – стиснул зубы и перетерпел. А вот сейчас рыдал, орал, выл. Благо никто не слышит. Только небо, только озеро. Лиса скулила в углу тихо, потом подобралась, легла у ног, положила морду на ботинок, жалобно глядя снизу вверх. Я рассмеялся сквозь судорожные всхлипы, присел на кортаны, погладил.

– Все, Лис, все. Проехали. Сейчас покормлю тебя.

Ничего… перезимуем…***

Мне казалось, что прошло уже очень много времени. Осень в этом году подступила рано. По календарю еще было лето, а острова уже ощетинились желтым и оранжевым. В лесу пахло мокрой палой листвой, моховые болота обрызгало, словно кровью, зреющей клюквой. На волнах собиралась холодная седая пена.

А я ждал зимы. Ждал, когда выпадет снег. Казалось, он заметет все и тогда можно будет начать жизнь с чистого листа. Хотя и понимал, что это иллюзия. Иногда выпадает на озеро снежура – плотная шапка снега, не тонет, не тает, а под ней не успевшая замерзнуть ледяная вода.

Я делал свою работу чисто механически: раскатывал с Лисой по озеру, занимался замерами и съемкой, брал пробы. Выбирался на острова, обходил заброшки, бродил по лесу. По вечерам работал в лаборатории, а потом ложился спать – и думал о Саше.

Раньше я гнал от себя любые мысли о ней, и у меня почти получалось. Но сейчас, наоборот, разрешил их себе. Даже спал теперь в чулане. Смешно сказать, долго не мог заставить себя поменять постельное белье, по-мазохистски мучаясь ее запахом. Но и потом эта кровать была словно ниточкой между нами.

В мыслях этих не было ничего темного. Грустно – да, очень грустно, но… светло. Вспоминал все самое лучшее. И ту ночь на Конике тоже. Думал о том, что она может сейчас делать. Из отпуска уже вернулась, вышла на работу. Наверно, сидит по вечерам, пишет про свои водоросли. Может, тоже вспоминает обо мне. Хоть иногда…

Надя звала к ним, но я отказался. Соврал, что простудился, лежу на печи, пью чай с малиной. Не хотелось никого видеть. Даже продукты не заказывал, подъедал запасы. И на Ильинском не был ни разу с того дня, когда приезжали туда вместе с Сашей. Тянуло поговорить с отцом Рафаилом, и знал, что наверняка станет легче, но еще знал и другое: что сначала должен справиться со всем сам. Ну хотя бы в первом приближении.

Справился или нет – вопрос спорный, но понял, что соскучился, и отправился к ним. И даже повод нашелся: двадцатого сентября отцу Рафаилу исполнялось восемьдесят два года. День рождения, в отличие от именин, он особо не отмечал, но я все же решил поздравить.

– Ванечка! – всплеснула руками выбежавшая на пристань Ермона. – Ну где ж ты пропадал? Мы скучали. А похудел-то как! Прямо Кощей Бессмертный!

Это, конечно, было преувеличением, хотя штаны и правда на мне болтались, а вот она… С горечью отметил для себя, как сильно похудела Ермона. Приезжая часто, особо не замечал, а за последний месяц ее щеки и глаза ввалились, ряса висела мешком. Она что-то поняла по моему взгляду, улыбнулась грустно.

– Ничего, ничего, Ванечка. Господь нас не оставит. А место меня уже ждет. Под сосной на пригорке, и озеро видно. Пойдем скорее, холодно. Ты как раз к обеду.

Отец Рафаил мне обрадовался, и даже Тамара спросила, улыбнувшись:

– Надежда говорила, ты болеешь. Поправился?

– Да, спасибо.

Но отец Рафаил только головой покачал и попросил Ермону принести ее фирменной яблочной наливки. Пообедали, выпили – «за здоровье», и он увел меня к себе.

– Отошел немного? – спросил, устраиваясь в кресле.

– Не знаю, – врать не имело смысла. – Наверно, еще нет.

– Иногда нужно что-то потерять, чтобы понять, насколько это необходимо.

– Вы правы, батюшка. Может, я и раньше это понял бы, если бы не цеплялся за злость, за обиду. Убеждал себя, что ненавижу ее.

– Ненависть разъедает изнутри, Ваня. Как черная плесень. Наденька мне сказала, что у вас катер перевернулся и вы на Конике два дня провели. Наверно, тогда и поговорили?

– Да. Когда от вас плыли. Задумался и не заметил луду.

– Все для чего-то нужно. Не задумался бы – кто знает, получился бы потом разговор или нет. Может, это был единственный подходящий момент.

– Вы знали?

– Про остров? – усмехнулся он в бороду. – Конечно, нет. Но чувствовал: должно что-то случиться. Что-то важное между вами.

– Вы сказали Саше, что мы должны друг друга простить и отпустить. Иначе не сможем идти дальше. Мы так и сделали. Но тогда… почему мне так плохо без нее?

Глаза снова зажгло.

– Вы приняли решение, Ваня, – его рука мягко и тепло легла мне на голову. – Единственно верное на тот момент. Но обстоятельства меняются. И люди меняются вместе с ними. Пока никто не умер, любую ошибку можно исправить. Главное – понять, в чем она была.

– Понять… А вы знаете, батюшка, я ведь не сразу понял, что вы тогда сказали. Про дрова. Голова совсем не тем была занята. А потом, на острове, вспомнил. Когда костер разжигал. Брал хвойник – чтобы пожарче горело, побыстрее согреться и обсохнуть. Потом березу, для долгого тепла. А уже когда на станцию вернулись, тогда дошло. Пошел баню топить, принес дрова и… Смотрю на них и думаю. Что у нас одна страсть и была. Спалили весь хвойник, а листвянку не подвезли. И осталась только сажа и холод. Ни тепла, ни заботы. А если и было что-то – все равно не хватило.

– Значит, понял… Это хорошо. Все устроится, Ванюша, – он улыбнулся так, как не умел, кроме него, больше никто: тепло и ясно. – Хотя, может, и не сразу. Нам так хочется, чтобы все было быстро. А быстро только кашка жидкая переваривается. Грубую еду долго жевать приходится. Проглотишь непрожеванную – встанет в животе комом. А между вами… поверь на слово, ничего еще не закончилось.

Как же я уцепился за эти его слова! Поверил – потому что так хотелось поверить. И ведь не обнадежил, не пообещал, что все будет хорошо. Но достаточно было сказать, что это еще не конец, – и словно фонарик зажегся где-то далеко в темноте.

Обстоятельства меняются, и мы меняемся вместе с ними…

Через пару дней я подобрал в погребе последние крохи, вызвал по рации Сашка и сделал заказ. А когда приехал забирать и уже загрузил коробки в катер, он вдруг спохватился:

– Ой, стой, Федорыч. Забыл совсем. Там тебе письмо какое-то пришло. Давно уже, недели три назад. В визитке валяется. Забери, пока не выбросили.

Глава 29

Александра

Чемодан для отпуска я собрала еще перед отъездом в Карелию – на тот случай, если вернусь впритык. Так, собственно, и получилось. Дорога обратно заняла намного больше времени, чем туда, и вымотала до дондышка. На прямой автобус до Питера я не успела, пришлось три часа ждать проходящий до Лодейного поля. И там еще четыре часа, потому что поезд ушел, а автобусы ходили в основном по будням.

Впрочем, свой плюс в этом был. От усталости я погрузилась в какое-то мутное оцепенение, в котором мысли вязли, как мухи в киселе. Дома оказалась в восьмом часу утра в воскресенье. На последних остатках сил приняла душ, что-то сжевала и упала в постель – свою родную-любимую-привычную постель, от которой уже успела отвыкнуть. Проспала до вечера, встала, отзвонилась маме, еще что-то сжевала и снова упала – до обеда понедельника. За все последние ночи без сна и в полусне.

А вот в самолете пробило. Все пять часов полета волнами накатывала такая тоска, что хоть вой. И не было рядом никого, кто бы отвлек: ни детей, которые пинали бы мое кресло или ныли «хоцу к окоску», ни пенсионеров, каждые полчаса путешествующих через меня в туалет, ни болтливых тетушек, жаждущих общения.

Закрывала глаза и снова видела все это: и как Иван смотрел на меня на пристани, и как целовал на прощание, и… ту ночь на Конике.

Саша, Саша… это все память тела, признай. Ты же понимаешь, что реши вы попробовать еще раз, ничего бы толком не изменилось. Те же яйца, только в профиль. И те же грабли. Так же трахались бы бешено, но на этот раз пригасло бы гораздо быстрее – и возраст уже не тот, и новизны былой нет. Ну, может, обошлось бы без тупой ревности, может, разговаривали бы больше, но в целом…

Нет, все сделали правильно. Поговорили, простили друг друга – и отпустили. Кто сказал, что отпустить – это одномоментно? Нет, процесс небыстрый и нелегкий. И будет еще ломать. Есть надежда, что отпуск поможет. Перемена мест, перемена климата, море, солнце.

Новые знакомства…

Не хочешь знакомств? Никаких? А зря, Саша, зря. Воздержание – это вредно. На морально-политическое состояние плохо влияет. И на физическое тоже. А у тебя и мужиков-то было в жизни… аж целых два. Егор и Иван. Откуда тебе знать, вдруг какие-то неизвестные горизонты откроются и жизнь новыми красками заблистает.

Не два, а целых… пять. Еще Максим, Гриша и… этот… как его?

Самой-то не смешно? Это не мужики были, а так… вибраторы. Причем некачественные. Тебе бы влюбиться. Ну хотя бы курортный роман завести. Такой… легкий, короткий, без обязательств.

Угу… чтобы почувствовать себя женщиной? Где-то я уже это слышала. Не хочу я никем себя чувствовать, сделай одолжение, отстань!

Я всегда любила Сочи, еще с тех пор, когда ездила туда с родителями. Легкое, беззаботное, яркое время. С Иваном – только за границу, и это уже было совсем другое. Два прошлых лета – снова в Сочи, одна. Отъедалась фруктами, жарилась на пляже, плавала до посинения. Отсыпалась и бездельничала. И, кстати, обходилась без курортных романов, хоть и не без флирта.

Но сейчас не зашло с самого начала. Прилетела в дождь, который продолжался три дня подряд. В забронированном номере прорвало трубу, поселили в другой – неудобный, угловой, с окном на пыльные кусты. Море после дождей и шторма было грязным, на пляже не протолкнуться, цены не просто кусались, а обжирали до костей. Да и вообще все раздражало, ничего не радовало. Хотелось домой. На работу. Занять голову своими водорослями и больше ни о чем не думать. Потому что то и дело скатывалась мыслями туда – где пахнет озерной водой, сосновой смолой и холодным северным ветром.

Вечером десятого дня, когда до отъезда оставалось перетерпеть всего ничего, кто-то окликнул меня на набережной. Знакомый мужской голос. И не просто знакомый, а от которого в левом подреберье ёкнуло.

Он изменился. Повзрослел, коротко подстригся, но улыбка осталась прежней – совершенно чумовой, сразившей когда-то с первого взгляда.

– Сашка, ну где бы мы еще встретились? – Егор сгреб меня борцовским захватом, заставив сдавленно пискнуть. – Прямо не верится. Все такая же красивая. Ты как… одна здесь?

– Одна, – кивнула я откуда-то из-под мышки.

– И я тоже. Слушай, может, пойдем куда-нибудь, посидим? Я завтра улетаю. Такая встреча – и в последний день. Жаль…

Почему нет? Я снова кивнула, Егор достал телефон, вызывал такси.

– Как раз пять минут, чтобы дойти.

– Куда мы?

– В «Лазурную». Я там.

– Кучеряво, – присвистнула я.

– Могу себе позволить, – он улыбнулся. – Бизнес маленький, но удаленький.

– В Петрозаводске?

– Нет, я в Москве, давно уже. Перебрался к отцу. У него сеть фитнес-клубов, а я исполнительный директор. А ты как, Саш?

– Да нормально. Работаю в институте озероведения, докторскую пишу.

– Молодец. Замужем?

– В разводе, – получилось чуть с запинкой, но вряд ли он заметил.

– Я тоже. Не сложилось. Сыну три года. А у тебя дети есть?

– Нет.

Мы вышли на проспект, сели в такси, доехали до гостиницы, перескакивая в разговоре с одного на другое. Сначала я чувствовала себя скованно, но в ресторане после пары глотков вина расслабилась. И даже показалось, что эту встречу мне послало само небо. Чтобы… нет, не забыть, конечно, но хотя бы отвлечься. Пусть даже всего на один вечер.

Почему, собственно, нет? Что мешает?

Но чем сильнее блестели глаза Егора, чем откровеннее становились его взгляды, тем неуютнее было мне.

Господи, я что, обречена ходить по кругу? Зачем? Что я вообще делаю?

Егор пригласил меня танцевать, его рука тяжело скользнула с талии на бедра. Натянув ткань брюк, член красноречиво уперся мне в живот. Когда-то это страшно меня заводило, и я машинально, невольно прижалась крепче. Но тут же отстранилась, понимая, что нисколько, ни капли его не хочу.

Вспомнилось, как лежала в постели с Магничем и пыталась отыскать в себе хотя бы крошечную искру желания.

Нет, только не это!

– Сашенька, пойдем ко мне, – хрипло попросил Егор, прикусив мочку моего уха.

У него была одна малоприятная черта, за которую я поспешила уцепиться. Ко всему связанному с женской физиологией он относился с налетом брезгливости. Хоть и пытался скрывать, но не всегда получалось.

– Извини, Егор, – я отвела взгляд. – У меня… месячные. Живот болит сильно.

И тут вдруг мне стало так страшно, что потемнело в глазах, а сердце провалилось именно туда – куда-то в самый низ живота.

– Жаль, – вздохнул он разочарованно, когда мы вернулись за столик. – Очень жаль… Может, тебе такси вызвать?

– Да, вызови, пожалуйста, – рассеянно попросила я, лихорадочно пытаясь подсчитать дни.

Твою же мать, я никак не могла вспомнить, когда у меня были последние месячные. Там, на озере, все шло так однообразно и монотонно, что дни слились в одну сплошную ленту. Мы тогда ездили брать пробы, это точно – но вот когда именно? То получалось, что сейчас еще рано, то, что уже давно должны были начаться.

Пока Егор искал в приложении машину, я тоже открыла приложение – женское.

Два дня задержки. У меня всегда все работало так, что хоть часы сверяй. Я особо и не следила, разве что отмечала в календаре даты. И таблетки перестала принимать сразу после развода. Но ведь Ванька тогда успел выйти… вроде…

М-да, доктор Перль на том свете наверняка сейчас смеялся надо мной впокатку.

Егор проводил меня до машины.

– Может, это был наш второй шанс, – со вздохом сказал он, осторожно коснувшись губами моей щеки, потом губ. – А может, и к лучшему. У меня о тебе остались самые теплые и светлые воспоминания, Саша. Не хотелось бы их чем-то испортить.

Когда он сказал о втором шансе, по спине побежали ледяные мурашки, но от последних слов защипало в носу.

– Я тоже о тебе очень хорошо вспоминаю, Егор. И рада была тебя увидеть. Но правда, лучше на этом остановиться.

Он еще раз поцеловал меня и открыл дверь такси. Едва дождавшись, когда оно тронется, я снова схватилась за телефон в поисках круглосуточной аптеки.

– Можете в одном месте притормозить и подождать минут десять? – попросила водителя. – Я доплачу.

– Не проблема, – подмигнул веселый пожилой армянин. – Куда едем?

– В аптеку на углу Гагринской.

– Сделаем.

Тестов я купила сразу три, прекрасно понимая, что если окажется отрицательный, не успокоюсь и буду повторять их, пока не начнутся месячные.

Или… пока не выпадут две полоски.

В иной ситуации я, наверно, не спала бы до утра, блуждая в рефлексиях между Иваном и Егором, но сейчас забыла и о том, и о другом. Накрыло черным одеялом паники, прилетевшей из тех дней в больнице. Все мысли были об одном: лишь бы обошлось, лишь бы не беременность.

Трех тестов не понадобилось – хватило первого же.

Две яркие, жирные красные полоски…

Ой, блядь…

Я и правда хожу по кругу, как слепая лошадь. И что теперь?

За оставшиеся дни до отъезда я сгрызла губы до мяса и ногти едва не по локоть. На автомате ходила на пляж и в ресторан, но думала только об одном – что делать.

Нет, ну ясное дело, что не аборт. Говорить или не говорить Ивану?

Он, конечно, человек долга, наверняка примчится. И что? Быть вместе только из-за ребенка? Да это будет даже хуже, чем тупо из-за секса. Секс при наличии младенца выдохнется еще быстрее. Не говорить? Но это, как минимум, подло.

Вернувшись домой в полном раздрае, я поехала на дачу к маме.

Она сидела на веранде и ваяла в ноутбуке какого-то стремного уродца с огромной головой и выпученными глазами. Увидев меня, работу отложила, поахала, что я плохо загорела и еще больше похудела, пошла ставить чайник.

– Мазер… – начала я, долго и противно размешивая сахар в чае. – Я… того. Беременна.

– Серьезно? – она сдвинула очки на нос и уставилась на меня, как на собаку с двумя головами. – Пляжпродукт? Случайно или сознательно?

– Случайно. Но не курортный. Это… Ванькин ребенок. Я тебе не говорила. Там, в Карелии. Оказалось, что он начальник той самой биостанции, куда я ездила. Я узнала, когда уже приехала. Ну и… вот. Так уж вышло.

Не хотелось ничего объяснять. Соврать было проще.

– И… что? – помолчав, спросила мама. – Будешь рожать?

– Да, конечно.

Она встала, подошла ко мне, обняла.

– Ну и хорошо. Не бойся, помогу. Жаль, папа не дожил, он так внуков хотел. А Иван знает?

– Мам, ну откуда? – поморщилась я. – Сама четыре дня как узнала. Там ни телефона, ни интернета, ничего. Не ехать же мне туда с радостной новостью. Да и не уверена, что она для него такая радостная будет.

– Саш, опять ты пытаешься за кого-то решать. Не надо. Там что, такая глушь, что и бумажная почта не ходит?

– Почта? – задумалась я, потому что об этом даже не вспомнила.

– Да, почта. Конвертик, марочка.

– Да можно, наверно. В визит-центр национального парка, там передадут. Дело не в этом, мам. Понимаешь… – я обхватила голову руками, глядя в чашку. – Мы долго обо всем разговаривали, все выяснили, во всем разобрались. И был соблазн начать все снова. Но оба пришли к выводу, что лучше этого не делать. Потому что… нет перспективы.

– Перспективы… – хмыкнула мама. – Знаешь, Сань, в том виде, в котором вы раньше жили, никакой перспективы точно не было. Я тебе одну вещь скажу, ты, конечно, можешь не соглашаться. Но если в браке нет общей цели, он обречен. Именно цели, потому что «мы хотим быть вместе» – это не цель, а так… временная причина. А цель в браке, в первую очередь, это дети. Все остальное – заменители. Хотя иногда они могут быть очень крепкими и удачными. Общее дело, общий интерес. Ну или там, не знаю, дом построить, даже собаку завести. А у вас ничего этого не было. Мы с отцом все думали, насколько вас хватит. Вы же жили каждый сам по себе. Как соседи, которые в одной постели спят.

– Да, ма, так и было. Об этом тоже говорили. Но я не уверена, что ребенок что-то изменит. Да и вообще… может, кого-то дети и держат, но разводятся с детьми только так.

– А я и не говорила, что дети – залог счастливого брака. Я говорила, что дети могут быть целью, на которой строится брак. А если уже пошла трещина, никакие дети, дома и собаки ее не скрепят. Можно только сломать все к черту и начать строить заново.

Вот так и отец Рафаил сказал: ничего не вернуть, но можно начать что-то новое. С другими. Или… все-таки нам двоим? С нуля, с чистого листа? Ведь ребенок – это и есть новое?

– Хорошо, мам, – я снова начала нервно бренчать ложкой, и мама отобрала ее у меня. – Я напишу. Хотя бы уже для того, чтобы потом не винить себя. Но если он приедет и я увижу, что это чисто из чувства долга… нет, на фиг надо. Лучше одной. Пусть приходит, общается. Но не изображать семью, потому что так положено.

– Разумно, – одобрила мама.

– Хотя, может, он и не приедет. Ну и ладно тогда.

– И это тоже разумно.

Вернувшись на следующий день домой, я сфотографировала тест, который рука не поднялась выбросить, и вставила снимок в вордовский документ. А под ним написала: «Это ни к чему тебя не обязывает. Чисто инфо». Распечатала, положила в конверт, нашла индекс почтового отделения в Куге. Утром бросила в ящик и стала ждать.

Но прошел почти месяц, а Иван так и не объявился. Ни звонка, ни письма – ничего.

Тишина…