Текст книги "В плену отражения (СИ)"
Автор книги: Татьяна Рябинина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
Нет, говорил он себе, просто Света не успела. А значит, ей придется еще год, до следующего Хеллоуина, жить жизнью Мартина. А ему самому – жизнью Маргарет. Как, интересно, Отражение справится с тем, что она никого не родит? Это же все-таки не пропавший с вертела цыпленок. Кого окрестят в церкви в качестве сына Роберта Стоуна? Пустое место? Или Отражение материализует ребенка из ниоткуда? Впрочем, мысли о младенце Мэтью не слишком его занимали и не могли отвлечь от главного: что произошло со Светой.
После бесконечного дня наступила ночь, которая тоже прошла в томительном ожидании: Тони все еще надеялся, что Света просто задержалась и вот-вот появится. Он прислушивался к каждому шороху, хотя и знал, что это бессмысленно: мост был поднят и ворота заперты.
«Света, Света… – подумал Тони. – С тех пор, как мы познакомились, я только и делаю, что жду тебя».
Он вспомнил изображение забавного существа, которую показывала ему жена. Скульптура с головой морского слона и сложенными на складчатом животе ручками почему-то стала необыкновенно популярна в русскоязычном интернете. Это Ждун[3], говорила Света и переводила: Waity. Правда, милый? И чего он ждет, спрашивал Тони. Ничего, пожимала плечами Света, просто сидит и ждет. Вот и он так же – сидит и просто ждет, сложа руки. Потому что ничего больше сделать не может.
Даже если бы Тони мог спать за компанию с Маргарет, он все равно не смог бы уснуть. Возможно, это была всего лишь иллюзия, но ему казалось, что у его «я» есть свое собственное физическое ощущение: тело жало, давило, оно было тесно ему, как плохо сшитый ботинок. Хотелось скинуть его, вырваться на свободу. Он никогда не страдал клаустрофобией, но сейчас чувствовал себя запертым в тесной клетке, стены которой медленно сжимаются.
Приступ паники кое-как удалось подавить («Возьми себя в руки, ты, истеричка!»), но будь у него свое тело – его трясло бы и колотило.
Наконец наступило утро, которого Тони ждал как избавления, не в силах больше выносить темноту и неподвижность. Еще не рассвело, когда в комнату тихо вошла Элис с неизменным кувшином («Черт возьми, откуда у них столько сушеной вишни?!»). Она придвинула к постели табурет и поставила на него кувшин и стакан, чтобы Маргарет могла выпить снадобье, сразу как проснется, не вставая.
Очередной сеанс над лоханью прервался скрипом двери. Маргарет его, разумеется, не услышала, но Тони заставил ее обернуться.
Мартин выглядел просто чудовищно: исхудавшее пылающее лицо, обросшее неопрятной щетиной, красные глаза, спутанные сальные волосы, грязная одежда, надетая кое-как, в полном беспорядке. Он ввалился в комнату и без сил упал на пол, хриплым шепотом попросив закрыть дверь. Даже потеряв сознание, Мартин пытался ползти к выходу. Как ни пытался Тони привести его в чувство, ничего не получалось.
[1] «Summa theologiae» (лат.) – «Сумма теологии», богословский трактат итальянского философа XIII в. Фомы Аквинского, в котором излагаются пять доказательств существования Бога.
[2] Мандрагора (лат. Mandragora) – род многолетних травянистых растений семейства Пасленовые. Виды мандрагоры встречаются в Средиземноморье, Западной и Средней Азии, в Гималаях. В качестве средства от бесплодия упоминается в Библии (Быт.30:14) и в комедии Никколо Макиавелли «Мандрагора».
[3] Ждун – скульптура голландской художницы Маргрит ван Бреворт «Homunculus loxodontus», созданная для конкурса на тему биологических наук. Скульптура символически изображает пациента, ожидающего приема. В 2017 г. стала мемом Рунета.
27. Конец лета
– Я позвонил Оливеру, – сказал Питер, глядя, как Люси кормит Джина. – Он согласился. Надо съездить подписать договор и перевести ему деньги на расходы.
– Думаешь, он сможет ее найти?
– Посмотрим, – пожал плечами Питер.
Люси походила с Джином по комнате, покосилась на Свету, которая, как обычно, сидела в кресле и смотрела в окно сквозь потоки бегущей по стеклу воды.
– Где Тони? – спросила она.
– На веранде холодно, Джонсон увел его в библиотеку. Скоро осень. Надо будет возвращаться в Лондон. Как будто и не было лета.
– У меня по-другому, – Люси положила сына в кроватку рядом с Мэгги, которая старательно пыталась засунуть в рот большой палец на ноге. – День пролетает, как одна минута, но лето было бесконечным. Говорят, у всех мамок младенцев так.
– Откуда ты его выкопала? – спросил Питер, когда они спустились в голубую гостиную, где было накрыто к чаю.
– Кого? – Люси с недоумением посмотрела на мужа.
– Оливера. Я увидел его карточку в твоем кошельке, когда… Ну, в общем…
– Вера дала. Она к нему обращалась, когда работала в Линкольне. Ее клиент с Альцгеймером ночью сбежал из дома и пропал. Если б не нашелся, у нее были бы серьезные неприятности.
– И где он был? Клиент, я имею в виду.
– Не поверишь. Наткнулся на бродячий цыганский табор, они его подобрали.
– И как Оливер его нашел?
– Да откуда я знаю, – Люси налила в чашки заварку и добавила кипятка. – Как-то нашел. Я хотела тебе рассказать и забыла. Сначала ездили к Агнес, потом Мэгги заболела. А ты рассказал Оливеру, где она может быть? Хлоя?
– А откуда я знаю, где она может быть?
Питер поставил на стол чашку и положил на тарелку кусок черничного пирога, от которого не успел откусить. Люси отпила глоток и невозмутимо посмотрела на Питера.
– Муж, включи голову уже. Сам сказал: скоро осень. Октябрь. Хеллоуин.
– Ты это всерьез?
Люси вздохнула с досадой, дав понять, что на такую глупость отвечать не намерена. Она взяла из бонбоньерки конфету, придирчиво оглядела со всех сторон и отправила в рот.
– Питер, она не успокоится, – сказала Люси, облизнув испачканные шоколадом пальцы. – Теперь я это хорошо поняла. Она не просто сумасшедшая, она маньячка. Сама настоящая, как в кино. Я даже представить себе не могла, что такое возможно на самом деле.
– Я намекал тебе. Но ты считала, что я преувеличиваю.
– Да, ты не преувеличивал… Но скажи по секрету, чем ты ее не устраивал? Она отзывалась о тебе как о полном придурке и импотенте.
Питер сжал челюсти так, что стал похожим на голливудского супермена.
– Насчет импотента – ты же знаешь, Люс, в этом деле проблем никаких у меня нет. И никогда не было. И комплексов тоже особых нет. Но то, чего хотелось ей… В общем, для меня это было неприемлемо. И извини, я не буду вдаваться в подробности.
– Речь настоящего лорда, – кивнула Люси. – «Не буду вдаваться в подробности». Ладно, зачет. Но помяни мои слова, в конце октября она будет в Рэтби, или как там эта драконья дыра называется.
Питер встал и подошел к окну, посмотрел в сад, потом приложил руку к раме.
– Тянет холодом, – пробурчал он себе под нос. – Надо будет сказать Джонсону.
Повернувшись к Люси, он стоял, засунув руки в карманы и покачиваясь с пятки на носок.
– Хорошо, – сказал он наконец. – Я расскажу ему, когда буду у него. Хотя, конечно, я бы предпочел, чтобы он нашел Хлою до того… До Хеллоуина. Или чтобы полиция нашла. Хотя на полицию я не надеюсь, как ты понимаешь. Давай лучше подумаем, что нам делать с Тони и Светой. Мы отложили это до конца лета – конец лета уже, считай, наступил.
– Питер… – начала было Люси, но он ее перебил.
– Утром звонил доктор Каттнер. Отец Тони. Перед тем как приехать сюда, Тони звонил родителям и сказал, что едет к нам погостить. И что ближе к концу лета собирается навестить их. Они ведь еще не видели внучку. Может быть, он надеялся, что все как-то изменится к лучшему. Или просто оттягивал время.
– Но почему он ничего не сказал им? О том, что произошло со Светой? Разве такое скроешь? Тем более от родителей?
– Не знаю, Люс. Он не сказал, а я не спрашивал. Я не ожидал, что его отец позвонит, растерялся. Не знал, что сказать. Ляпнул, что они со Светой уехали на несколько дней. К счастью, у них в семье не принято постоянно перезваниваться. Поэтому надо что-то срочно придумать. Кроме того, еще Пол и Лорен. Они не будут ждать вечно, им нужен постоянный директор филиала, а не временный заместитель. Но это все не главное. Главное – что делать с ними. И с Мэгги. Нам скоро уезжать. Оставить их здесь с Верой? Как быть с домом? Тони оплатил аренду до ноября…
Люси поставила чашку, встала и принялась расхаживать по крохотной гостиной: пять шагов в одну сторону, поворот, пять шагов в другую сторону. Остановилась, стряхнула с бежевой юбки собачью шерсть.
– Питер, давай по пунктам. Как бы там ни было, окончательное решение принимать не нам. У Светы никого нет, но у Тони есть родители. Ты ведь знаешь его отца?
– Не могу сказать, что очень хорошо, но, в принципе, да, знаю, – согласился Питер.
– Он адекватный человек?
– Более чем. Ничего не могу сказать насчет матери, видел ее всего пару раз. Но, судя по рассказам Тони, она тоже с головой.
– Пригласим их сюда, расскажем все, как есть.
– Ты думаешь, Люс? – нахмурился Питер. – Все как есть? Про кольцо и призраков?
– Черт, – скривилась Люси. – Ну тогда про спиритические сеансы – как Фитцу.
– Тогда уж лучше вообще ничего не говорить. Случилось и случилось. И мы не знаем, что и почему. Всякое случается.
– Да-да, shit happens[1], – фыркнула Люси. – Что ж, возможно, ты и прав. Но нам придется объяснить, какого дьявола мы сообщили им об этом только сейчас.
– А что объяснять-то? Надеялись, что все пройдет. Приглашали врачей – да. Люс, все это решаемо. Хуже другое. Мы не можем просто так сбагрить их родителям Тони и умыть руки. Мы во все это замешаны, понимаешь? Это действительно наше дело – семейное. Мы все хоть и дальние, очень дальние, но родственники. И это из-за нас все произошло со Светой и Тони. У нас в доме они познакомились. У нас Света встретилась с Маргарет. И помогали они не только ей, но и нам. И теперь у нас есть Джин.
– Что ты мне это рассказываешь, как дурочке? – вспыхнула Люси. – Думаешь, я не понимаю? Или я им не благодарна? И вообще, Светка мне ближе, чем родная сестра, с которой я за двадцать лет виделась от силы раз пять. Но давай сейчас смотреть трезво. Скажи, сугубо материально – мы можем себе позволить содержать двоих взрослых и одного ребенка неизвестно сколько времени?
– Смотря что понимать под словом «содержать» и в какой мере «содержать», – подумав, дипломатично ответил Питер. – Если, к примеру, они будут жить здесь, нас не разорит кормить их, одевать, приглашать врачей и даже оплачивать услуги Веры. На худой конец, мы можем в чем-то сократить свои расходы. Посмотри на это с другой стороны. Родители Тони содержать их точно не смогут. У Тони есть кое-какие сбережения, но надолго их не хватит, это точно.
– А государство? – осторожно спросила Люси. – Ничем не может помочь в таких случаях? У Тони же есть медицинская страховка. И на Свету он оформил.
– Государство определит их в бесплатную психиатрическую лечебницу. А Мэгги, в лучшем случае, отдаст под опеку бабушки и дедушки. В идеале было бы объединить усилия с родителями Тони…
– А его мать не сможет жить с ними в Лондоне?
– Не думаю, у них же еще очень старенькая бабушка. Они не захотели отдать ее в пансионат, оплачивают постоянную сиделку. Вряд ли миссис Каттнер оставит ее надолго. Но у них в Бостоне большой дом, Тони, Света и Мэгги могли бы, наверно, жить там. А мы бы переводили им деньги, навещали… Впрочем, что сейчас говорить. Обсудим все вместе с ними. Я позвоню им… или подожду, пока доктор снова позвонит.
– Ты все еще надеешься? – вздохнула Люси.
– Да, Люс, надеюсь, – твердо ответил Питер. – И вряд ли перестану надеяться.
– Послушай, – начала Люси и осеклась: в гостиную вошли слуги убрать со стола. Подождав, пока все выйдут, она продолжила: – С этим мы более-менее разобрались. Полу тоже надо будет позвонить. Осталась Хлоя…
– А что Хлоя? – не понял Питер. – Полиция ее ищет, Оливер тоже будет искать. Убийство, похищение – думаю, ей мало не покажется. Когда найдут.
– Когда найдут, – повторила Люси и поправила: – Если найдут. Питер, я не об этом. Я начала говорить, но ты меня перебил и перевел на звонок отца Тони.
– Нет! – отрезал Питер, подошел к двери, обернулся и еще раз повторил: – Нет!
– Что «нет»? – Люси выскочила за ним в коридор. – Откуда ты знаешь, о чем я хотела тебе сказать?
Фокси наконец дождалась своего часа, так ловко подкатившись под ноги, что Люси наверняка упала бы, если бы Питер не подхватил ее.
– Брысь! – завопила Люси, и Фокси дернула по коридору, довольно ухмыляясь на бегу. – Питер!
– Ну что? – с досадой поморщился он. – Это твои собаки. Ты их и воспитывай. Мои сидят на псарне.
– Да при чем здесь собаки? – еще громче заорала Люси.
Из-за угла высунулся и сразу же исчез нос Джонсона.
– Прекрати! – скомандовал Питер, взял Люси за руку и, словно капризную девочку, завел обратно в гостиную. – Сядь.
Люси послушно опустилась в кресло.
– Кольцо, так? – спросил Питер, остановившись рядом и глядя ей в глаза. – Которое закопано под драконом?
Люси молча кивнула.
– Нет.
– Почему? – она попыталась вскочить, но Питер усадил ее обратно.
– Потому что.
– Питер, она проберется туда, пойдет к этой твоей девочке-дурочке Лоре, наберет чешуи в качестве сувенира, а потом пинком сгонит дракона с гнезда и выкопает кольцо. Подумай о Джине, в конце концов! Я же говорила тебе, она действительно была там. Она мне сама сказала.
– Ты же не верила во все это?
– Не верила, да, – согласилась Люси. – Но после того, что ты сделал, когда заболела Мэгги, я уже во что угодно могу поверить. Хоть в привидения, хоть в дракона, хоть в черта лысого в ступе.
Питер молчал. Он прекрасно понимал, к чему клонит Люси, и хотя в глубине души был с ней согласен, что-то в этой идее ему здорово не нравилось. Уничтожить кольцо – точно так же, как Тони со Светой сделали это с тем, первым, которое было у Маргарет. Не дать Хлое возможность навредить Джину магическим способом. Конечно, Тони говорил, что в том параллельном мире, в параллельной Франции, когда-то было еще одно кольцо, но до него Хлоя уж точно не смогла бы добраться.
Вроде бы, уничтожить кольцо было хорошей идеей. От колец этих всем только одни неприятности. Но почему-то от этой мысли у Питера появлялось такое странное ощущение, как будто в горле застрял резиновый шарик, который он никак не может проглотить.
– Люси, сейчас я не хочу об этом говорить, – отрезал он и снова пошел к двери.
– Хорошо, Питер, – деланно безразличным голосом сказала Люси ему в спину. – Все равно впереди еще два месяца.
Она не сдастся, подумал Питер, поднимаясь по лестнице. Она точно не сдастся. А вот я – очень даже может быть.
[1] «Shit happens» (англ.) – «дерьмо случается», распространенное английское сленговое выражение, констатирующее факт, что жизнь полна несовершенства.
28. Между двумя мирами
Это была катастрофа. Самая настоящая.
Мартин вырубился в самый неподходящий момент. Я слышала, как Тони зовет меня, чувствовала, как он хлопает Мартина по щекам, трясет, – но и только. Когда Мартин спал или был без сознания, я не могла ни говорить, ни шевелиться. Разбудить его мысленным усилием – еще куда ни шло. Приходилось долго-долго мысленно вопить ему прямо в мозг: «Проснись! Проснись!», и в конце концов он просыпался. Но привести в чувство – это было нереально.
Роста Мартин был по средневековым меркам довольно высокого, примерно метр восемьдесят, весил, судя по ощущениям и внешнему виду, килограммов восемьдесят пять, а то и все девяносто. Тони, который и тело Маргарет передвигал с трудом, вытащить по винтовой лестнице такой груз точно не смог бы. Впрочем, он и сам это прекрасно понимал.
– Света, – сказал он в отчаянье, – надо как-то сделать, чтобы Мартин очнулся. Иначе мы так и останемся здесь.
Как будто я могла чем-то ему помочь. Или хотя бы ответить. И все же я пыталась: мое сознание орало изо всех сил, я представляла, что тормошу Мартина, трясу, обливаю водой. Тони словно прочитал мои мысли и тоже облил его из кувшина – на самом деле. Мартин застонал, пошевелился, но по-прежнему оставался без сознания. Бок горел, грудь и голову разрывало болью, жар и холод попеременно заливали волнами. Одного я не могла понять: ничего подобного с настоящим Мартином не происходило, тогда как это мертвое существо может потерять сознание, если своего у него нет, только мое. Единственное, что приходило мне в голову, – его физическое состояние было настолько ужасным, что я теряла контроль над его телом.
Тони тяжело поднялся и подошел к окну, подергал раму.
Что толку, Тони? Ты хочешь замотать меня в простыни и спустить из окна на веревках? Хорошая идея, но ничего не выйдет. Там решетка, которую тебе не выбить. Если только?.. Тони, подумай хорошенько, пожалуйста! Я знаю, ты сможешь! Ну же, услышь меня!
Я постаралась нарисовать в своем воображении как можно более яркую картину и мысленно отправить ее Тони. Мы же все связаны, Тони, ты же сам говорил! Услышь меня вот так, без слов, увидь то, что представляю я!
Несколько минут ничего не происходило. Потом Тони медленно пошел по направлению к двери. С трудом оттащив Мартина на несколько шагов в сторону, он открыл дверь, но тут же закрыл ее снова. Потом я услышала треск раздираемой материи. Полосками ткани, наверно, простыни, Тони связал Мартину руки и ноги, так, чтобы он не мог ползти, а потом снова вышел.
Милый мой, любимый, давай, давай, прошу тебя!
Я слышала, как он прошел через дневную половину покоев Маргарет, через комнату Элис, вышел в холл, оттуда в башню, но не стал спускаться по лестнице. Шаги замерли.
Ну же!!!
Удар, звон разбитого стекла.
Господи, спасибо, он понял меня. Или догадался сам – но это неважно.
Вернувшись, Тони сделал еще одну попытку привести Мартина в чувство – с тем же успехом. Оставив его в покое, он снова принялся рвать простыни. На его месте я бы сделала то же самое.
Наконец этот бесконечный монотонный звук раздираемой ткани прекратился. Тони завернул Мартина в простыню и обвязал связанными в длинную веревку жгутами. Потом кое-как перекатил его на одеяло и медленно, очень медленно, короткими рывками поволок по полу к двери.
Боль стала просто адской, хотя до этого казалось, что хуже быть уже не может. Мне это напомнило анекдот про оптимиста и пессимиста. Пессимист мрачно говорит: «Ну, хуже уже не бывает», на что оптимист радостно возражает: «Нет, бывает, бывает!» Стоило подумать о том, что ждало меня впереди, и я вполне готова была согласиться с оптимистом.
Первые несколько минут Тони тащил Мартина относительно быстро, но очень скоро выдохся. После каждого рывка он останавливался и долго отдыхал. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем направление изменилось: Тони выбрался в холл и повернул к лестнице в башне. Вот тут начиналось самое сложное. Стоя на верхней ступеньке лестницы, ему надо было приподнять Мартина и протиснуть его в узкое окошко, прорезанное для освещения, а потом опустить на веревках вниз, да так, чтобы он не скатился в ров. Дорожка между стеной и рвом была чуть больше полуметра шириной.
По сравнению со мной, Тони был небольшим любителем крепких выражений. Во всяком случае, я от него слышала их нечасто, да и те, которые слышала, цензура бы не запикала. Но сейчас он ругался, как пьяный извозчик, перебрав всю вялую английскую нецензурщину. Возможно, так ему было легче – даже с учетом того, что каждое произнесенное слово означало дополнительное усилие. Он крыл на чем свет стоит Маргарет, Мартина, все креации Скайвортов, крестовые походы, «идиотские культы», кольцо и всю вселенную. И мне трудно было с ним не согласиться. Я только мысленно умоляла его быть поосторожнее. Особенно, когда он покачнулся и чуть не выронил спеленутую мумию, протискивая ее в окошко.
Веревки врезались в рану, боль стала просто невыносимой. Если бы Мартин пришел в себя, я бы орала, как корабельный тифон. От такой боли люди теряют сознание, но для меня – проклятье!!! – обморок был недоступной роскошью.
– Уже почти все, потерпи! – сказал Тони, и через мгновение Мартин оказалась на земле. Я почувствовала, как сверху свалилось что-то большое, но не тяжелое, надо думать, одеяло.
Поскольку больше ничего другого мне не оставалось, я снова стала слушать боль как музыку. В детстве я отучилась два года в музыкальной школе по классу аккордеона, но бросила это дело по причине глубочайшей бездарности. Теперь, наверно, даже и не вспомнила бы, как обращаться с этим складчатым кнопочно-клавишным чудовищем, но кое-какие обрывки теории в голове еще остались. Так что различить, к примеру, динамические оттенки этой безумной симфонии, модуляции и смены ритма я вполне могла.
Не представляю, сколько прошло времени, прежде чем Тони спустился и начал отвязывать Мартина. Когда боль на короткое время ослабевала, я жалела о том, что не в состоянии видеть детали этой спасательной операции. Можно было только догадываться, что происходит.
Когда Тони развязал узлы, Мартин тут же начал сползать по склону в ров. Каким-то образом Тони все-таки смог остановить его и вытащить на дорожку. Он снова перекатил Мартина на одеяло и такими же короткими рывками с большими паузами вытянул под арку. Вместо земли под спиной оказались булыжники.
– Света, милая, потерпи еще немного! – умолял Тони.
Ох, если бы я могла ответить!
Происходи дело в настоящем, Мартин от такого путешествия наверняка умер бы, поскольку все хозяйственные сооружения после перестройки вынесли за стены замка. Но в XVI веке конюшни и прочие службы находились в другом месте – во внутреннем флигеле, справа от арки. Так что пересчитывать булыжники спиной Мартина мне пришлось, к счастью, недолго.
Оставив меня лежать на земле, Тони открыл скрипучую дверь сарая и принялся выкатывать повозку. Обычно это делали двое сильных слуг – настолько она была громоздкая и тяжелая. Впрочем, однажды мне довелось толкать заглохшую машину Федькиного приятеля, который вез меня со своей дачи. Так что я знала, что самое тяжелое – это преодолеть инертность, стронуть махину с места, а дальше уже легче.
Я услышала звук шагов и почувствовала рядом движение: кто-то прошел так близко, что чуть не наступил на меня. Впрочем, наступить, конечно, не смог бы, просто торчал бы рядом, ожидая, пока не исчезнет невидимое препятствие. Я так и не смогла до конца привыкнуть, что мы с Тони, заставляя Мартина и Маргарет действовать по своей воле, превращаемся в невидимок.
Интересно, догадается ли Тони впрячь в повозку Полли из Стэмфорда? Хотя я оставила ее под аркой, она запросто могла уйти через мост в парк.
Словно в ответ на мои мысли со стороны ворот послышался цокот копыт.
– Иди сюда, – услышала я голос Тони… голос Маргарет, конечно, но, кажется, я уже начала привыкать, что он говорит женским голосом. А мне ведь так нравился его мягкий баритон! – Иди… так, так, хорошая девочка. Откуда ты взялась, интересно? У Мартина же была другая лошадь. Да какая разница!
Тонкое одеяло промокло – то ли Тони положил меня в лужу, то ли просто земля была слишком сырой. Но мне, кажется, было уже все равно.
А ведь Мартин действительно может умереть.
Мысль была какой-то отрешенно спокойной.
И что будет тогда со мной? Я не сомневалась, что Отражение, как сказала сестра Констанс, отрастит нового Мартина. И окажется этот новый Мартин в том самом месте, где и должен быть. В Стэмфорде, в доме Билла Фитцпатрика. На лежанке в чулане, с воспалением легких и раной в боку, от чего так или иначе исцелится. А потом вернется домой в Германию и проживет еще целых одиннадцать лет. Но где окажусь я? И окажусь ли вообще где-нибудь?
Наверно, и Тони думал об этом. Он подошел ко мне, поднес руку к губам, пощупал пульс на шее.
– Света, только не умирай, – прошептал он. – Пожалуйста, держись!
Прошла еще целая вечность, пока Тони не запряг, наконец, в повозку Полли и еще какую-то лошадь. Начался дождь. Ну, разумеется! Если б я могла, начала бы, наверно, истерически смеяться.
Тони открыл дверцу повозки и выдал такую тираду… Я знала об этом с самого начала. Просто когда мы планировали, как будем добираться до Рэтби, никто не думал о том, что кто-то из нас не сможет сидеть. Колымага, вся в резьбе и прочих финтифлюшках, была внутри страшно неудобная и тесная. Там было только одно сиденье, на котором мы с Миртл помещались бок о бок, как пассажиры в метро.
Снять сиденье было невозможно, приделано оно было на совесть. Разве что вырубить топором. Привязать Мартина к нему – тоже проблематично. Устроить полулежа – его будет бросать на тряской дороге так, что живым точно не доедет.
Прошла еще одна вечность. Я слышала тяжелые медленные шаги Тони – он ходил взад-вперед между конюшней и повозкой, что-то складывал в нее.
– Света, тебе будет очень неудобно, – сказал он, – но придется потерпеть. Иначе никак. Уже почти все. Скоро поедем.
Он подтащил одеяло к повозке, с трудом приподнял Мартина за плечи и начал заталкивать его вовнутрь через дверцу. Пространство между сиденьем и противоположной стеной было забито чем-то мягким, судя по запаху – сеном и лошадиными попонами. Голова упиралась в угол, обложенный одеялами, ноги – в дверцу. В таком положении диагонального клина перекатываться Мартин точно не сможет, но я боялась другого: если от тряски его укачает и вырвет, он запросто захлебнется, лежа на спине.
Тони, поверни его на бок! Слышишь?! Черт возьми, поверни!!!
Кажется, между нами наладилась телепатическая связь. Помедлив немного, Тони повернул Мартина на бок и подложил под щеку свернутые тряпки. Сверху накидал еще попон и прижал их в ногах чем-то тяжелым.
Убери это, идиот! Повозку тряхнет, и эта штука его убьет!
– Да, это не лучшая идея, – пробормотал Тони и убрал груз. – Подожди еще немного, я схожу найду какой-нибудь еды.
Наконец-то мы выехали. Лошадиные копыта звонко процокали по булыжнику моста и зачвакали по раскисшей земле, сопровождаемые скрипом колес. Даже на относительно ровной подъездной аллее повозку трясло. Боль уже не просто звучала, она вспыхивала ослепительным фейерверком. Под веками растекалось разноцветное пламя. У кого же это из классиков была музыка для оркестра и цвета? Ну да, конечно, «Прометей»[1]!
Я никак не могла вспомнить, сколько часов занимала дорога из Скайхилла в Рэтби на повозке. Верхом, да напрямик, по полям, – наверно, часа четыре, нет, пожалуй, пять. Сколько там? Километров семьдесят, вряд ли больше. Когда мы возвращались с королевской охоты, колымага ползла целый день, с утра до вечера. Но сейчас наверняка уже не меньше полудня, значит, на месте мы будем не раньше ночи.
И тут вдруг слова сестры Констанс, которые я столько времени пыталась вспомнить, отчетливо всплыли в памяти: «Ночью в канун Дня всех святых к нам постучался мальчик». То есть все-таки в ночь на Хеллоуин, с тридцатого на тридцать первое. Ведь ночь – это уже фактически следующий день. А это значит, что нам придется ждать, пока откроется проход, не меньше суток! Или все-таки двое? Ведь Хеллоуин отмечают в ночь на первое ноября! Догадается ли Тони, что нам нужно просто сидеть у дороги, пока на ней не появится этот мальчишка? А главное – смогу ли я выдержать столько времени? Сможет ли Мартин?
Время от времени Тони останавливал повозку, заглядывал вовнутрь. Он спрашивал: «Как ты?» – словно я могла ответить. Щупал пульс. Голос его звучал все более и более встревоженно. Видимо, Мартин выглядел из рук вон плохо. А я уже не чувствовала разницы. Боль и жар были настолько чудовищными, что чуть больше или чуть меньше – это теперь было несущественно.
Остановившись в очередной раз, Тони заглянул ко мне, держа в руке факел – я почувствовала запах горящей смолы.
– Мне кажется, это должно быть где-то здесь, – сказал он неуверенно. – Но я боюсь пропустить в темноте мальчишку. Если, конечно, он должен появиться сейчас, а не следующей ночью.
Ага, ты тоже сомневаешься, что значит «ночь в канун». Правильно делаешь, потому что я совершенно запуталась в этих канунах и прочей ерунде.
И вдруг… Нет, этого никак не могло быть, наверно, мне почудился запах дыма, не от факела – это был запах человеческого жилья. Но здесь нет ни одного дома, Рэтби мы давно должны были проехать. Я пыталась выбраться из пучины боли, раздвинуть ее, как складки тяжелого занавеса, чтобы ничего не мешало как следует принюхаться. Сено, лошадиные попоны, грязная одежда – все это сбивало.
Нет, я не ошиблась, определенно это был слабый запах жилища.
Тони, надо ехать вперед по дороге!
Но он не слышал меня или не понимал. Хотелось орать от бессилия и досады, но как раз это было мне недоступно. Я продолжала мысленно вопить: «Вперед!» и рисовать картинки, на которых повозка ехала по дороге дальше. И вот когда я выдохлась и готова была сдаться (ну что ж, будем ждать мальчика), Тони сказал:
– Я все-таки пройдусь немного, посмотрю, что там.
«Путь далек у нас с тобою, веселей, солдат, гляди!»
Я спела про себя не меньше десятка всяких походных и даже пионерских песен, прежде чем Тони вернулся.
– Света, там дом! – крикнул он. – Мы добрались. Наверно, ты что-то перепутала по времени. Или не так поняла. Проход уже открыт.
Может, и перепутала. Может, и не так поняла. А может, дело в том, что когда-то очень давно Самайн, он же Хеллоуин, был связан с фазами луны, а не с определенной датой и праздновался несколько дней. И сестра Констанс говорила, что человек, который шел на ярмарку, появился на дороге не в сам Хеллоуин, а днем раньше. Откуда нам знать, когда именно открывается проход и сколько времени он остается открытым. Вероятно, каждый год по-разному.
Как бы там ни было, мы на месте.
Аббатиса услышала шум и вышла на крыльцо.
– Маргарет! – удивленно ахнула она, увидев Тони. – То есть Светлана! Я ждала тебя завтра. Но как?..
– Меня зовут Энтони Каттнер, сестра Констанс, – перебив, церемонно представился он. – Я ее муж. Светлана в повозке. Вы не могли бы мне помочь? Я один не смогу перенести ее в дом. Ей очень плохо.
Ты бы еще свою бабушку попросил помочь перетащить девяностокилограммового мужика. Сестра Констанс хорошо если пару блохастых ежей поднимет.
Хотелось бы мне видеть, как она восприняла информацию о том, что леди Маргарет является мужем похожего на труп господина, завернутого в лошадиные попоны. Тем не менее, вопросов задавать она не стала, просто помогла Тони вытащить Мартина из повозки, придерживая его голову. Дальше опять волоком на одеяле – до крыльца. Как именно они занесли Мартина в дом, не представляю, от боли я уже мало что соображала.
И вдруг… боль кончилась. Нет, не так. Она никуда не делась, но вдруг стала какой-то вязкой, похожей на застывающее желе. Если до этого момента все тело Мартина было в постоянном напряжении, сейчас оно внезапно обмякло. Он больше не рвался освободиться от веревок и уползти обратно в Стэмфорд.
Он умирал…
