Текст книги "В плену отражения (СИ)"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

А еще я подумала, что Мартин словно предвидел будущее. Через одиннадцать лет, незадолго до смерти своего отца, он – вместе со сводным братом Карлом – станет одним из двух маркграфов Баден-Пфорцхайма, вновь разделенного надвое. Но всего на четыре месяца. В январе 1553 года Бернхард IV скоропостижно скончается, причина его смерти так и останется неизвестной[1]. Карл II перенесет столицу из Пфорцхайма в Дурлах и посвятит свое правление повсеместному насаждению лютеранства. Спустя четырнадцать лет правительницей Баден-Дурлаха, точнее, регентом при малолетних сыновьях, станет его вдова Анна Фельденцская. Достигнув совершеннолетия, сыновья Эрнст-Фридрих, Якоб и Георг-Фридрих снова поделят маркграфство, причем старший умудрится продать четыре округа своего надела Вюртембергу. И только в конце XVIII века все баденские земли снова объединятся в одно государство.

Рано утром двадцать третьего октября Мартин отправился в Стэмфорд в сопровождении Билла и худосочного лопоухого Джейкоба – одного из слуг барона. Повозка, которую где-то раздобыл Гейден, была ужасна. Даже еще хуже, чем колымага Хьюго. Фактически это была обычная крестьянская телега с приделанными деревянными стенками и крышей. Сиденья сняли, вместо них на дно набросали сена, которое прикрыли ковром, чтобы Мартин мог путешествовать лежа. Билл и Джейкоб устроились на козлах.

Накануне весь день лил дождь, лошади с трудом тащили повозку по лужам и липкой грязи. В ничем не закрытые оконные проемы задувал ледяной ветер. Трясло так, что Мартина укачало, не успели они еще выбраться из Лондона. Распрощавшись с завтраком прямо через окно, он выглянул и с сомнением посмотрел на свою лошадь, которая понуро плелась за повозкой на поводу.

Нет, ехать верхом по такой погоде, в сырости и на ветру, означало наверняка заболеть снова. Под крышей он хотя бы не мок под дождем. Вздохнув безнадежно, Мартин подгреб сено, чтобы можно было сидеть – так укачивало меньше.

Путешествие это показалось мне бесконечным. Вместо обычных двух дней оно заняло все четыре. На ночлег останавливались на каких-то захудалых постоялых дворах, где не было комнат. Одно огромное общее помещение, вдоль стен которого путники раскладывали свои тюфяки.

Одеяло из кусачей серой шерсти напомнило половички, которые баба Клава ткала в чулане на древнем ткацком станке. Грубую толстую пряжу она красила в яркие цвета, получалось очень даже весело. Половики оптом покупала соседка, ездившая в ближайший городок торговать на рынке, – хоть какая-то прибавка к грошовой пенсии.

Единственным достоинством таких ночлежек являлось то, что там было относительно тепло. Зато невероятное количество всевозможных насекомых, от блох до клопов. Я вспомнила, как мучилась от блошиных укусов Маргарет с ее нежной чувствительной кожей. Мартину это было нипочем, он лишь рассеянно почесывался.

По ночам он почти не спал, зато днем дремал в повозке. Меня это вполне устраивало, так я была избавлена от необходимости любоваться пейзажем, который наводил такую тоску, что хотелось выть. Абсурдность ситуации на фоне грязных голых полей и облетающих лесов казалась просто чудовищной. Да она и была такой, что уж там. Чудовищной и до конца не постижимой.

Впрочем, то, что я слышала, было не менее тоскливым. Монотонное чавканье копыт и колес по грязи, скрип осей, завывание ветра, заглушаемая этим гулом и поэтому почти неразличимая беседа слуг. Сено пахло прелью, ковер – псиной, Мартин – неопрятным мужчиной. Да ладно, козлом от него воняло, самым настоящим. Во рту прочно поселился кислый привкус рвоты, усугубляемый снадобьем доктора де Бренна, которое надлежало пить по глотку каждые несколько часов. Тело ломило, голова кружилась, никак не желающий проходить кашель раздирал грудь и горло. В общем, все мои (да, именно мои!) чувства пребывали в настоящем аду.

«Еще немного, еще чуть-чуть, последний бой – он трудный самый!» – пела я себе. Хотя бой был далеко не последний. Фактически он еще даже и не начинался. Что до следующей строчки песни…

Как-то мы с Люськой заговорили о ностальгии. Она сказала, что скучает, но не по месту, а по времени. Не по настоящему Петербургу, а по Ленинграду нашего раннего детства. Пока был жив дед-генерал, их семья жила более чем прилично. И дело даже не в деньгах. Просто это было спокойствие, стабильность, уверенность в завтрашнем дне. Яркое, счастливое время…

Но в девяностые все полетело под откос. «Бандитский Петербург» проехался по ним асфальтовым катком. Сначала отец-предприниматель пошел в гору, но после того как его расстреляли на парковке перед офисом, матери пришлось продать все нажитое, чтобы расплатиться с долгами. Они жили на одну ее крохотную зарплату учительницы географии, втроем в крохотной однушке – мать, Люська и ее старшая сестра Наташа. Не удивительно, что Люськиной голубой мечтой было уехать за тридевять земель. Особенно когда Наташа вышла замуж, пусть за немолодого и не слишком привлекательного, но иностранца.

А я… Я, пожалуй, не успела как следует соскучиться. Слишком насыщенными были те полгода, которые я прожила в Лондоне. Свадьба, беременность, новый дом, все новое – не до ностальгии. Кроме того я не стала продавать квартиру. Деньги от ее сдачи в аренду исправно капали на мой счет, и я в любой момент могла купить билет и вернуться. Хоть на время, хоть насовсем – но я, разумеется, надеялась, что причин для возвращения насовсем у меня не будет.

Однако сейчас, когда я – в теле моего дальнего предка, да еще мужчины! – тряслась на телеге по бесконечной унылой средневековой Англии, мне так захотелось домой, что на глаза навернулись слезы. Мысленные, конечно, у меня здесь даже слез своих не было. Я отчетливо увидела свою улицу, свой двор. А еще – крохотный домик бабы Клавы с резным крылечком. Эх, и дома-то этого уже нет, как и самой бабы Клавы… Попаду ли я вообще когда-нибудь в Россию, в Питер?

В Стэмфорде мы оказались, как всегда, внезапно. Вот только что было чистое поле – и вдруг уже улицы. Мартин приказал ехать к вдове Бигль, но комната оказалась занята. Впрочем, она согласилась взять на постой коней и повозку.

– Если вас это устроит, мастер, я могу вам предложить свою комнату, – с сомнением сказал Билл. – Матушке лишняя копейка не помешает, а я поживу до возвращения в Лондон в чулане. Вместе с Джейкобом.

– Ну, если матушка не будет возражать, – рассеянно кивнул Мартин. – Мне все равно. Я тут, думаю, надолго не задержусь. Может, даже обратно в Лондон вместе поедем.

Дом Билла выглядел самым маленьким и бедным на всей улице, но внутри было чисто и даже уютно. Удивительно, но в таком крохотном домике оказалось целых пять комнат: общая, спальня матери, две для дочерей и одна для сына. Правда, в каждой помещался самый минимум мебели, но это было уже неважно.

Вдова Фитцпатрик, довольно моложавая женщина, огненно-рыжая и веснушчатая (все четверо отпрысков пошли в нее), отложила тонкую вышивку, которой зарабатывала на жизнь, и встала – величественно, как знатная дама. Выслушав сына, она милостиво кивнула, давая свое согласие, хотя, надо думать, была изрядно удивлена: хозяин Билла – в ее убогом доме?! Мне понравилось, что она не стала униженно кланяться и изображать бурную радость по поводу дорогого (и к тому же платного!) гостя.

Сестрички-лисички вышли обнять брата и поздороваться с гостем, стреляя глазками и пылая щечками – все трое, от двенадцатилетней Грейс до семнадцатилетней невесты Эбби. С хихиканьем и шушуканьем они убежали, за ними удалилась и мистрис Фитцпатрик. Билли отправился к вдове Бигль позаботиться о лошадях.

Мартин поднялся в темноватую и холодную комнату под самой крышей, сел на жесткую постель. Джейкоб принес немудреный ужин из дорожных припасов. Поев без аппетита, Мартин достал из сумы письмо отца. Перечитал его еще раз, аккуратно оторвал нижнюю чистую часть листа, а остальное, спустившись вниз, бросил в пылающий очаг.

– Добудь мне перо и чернил, – приказал он слуге. – Где хочешь. Сейчас же.

Джейкоб брызнул на поиски и через десять минут вернулся с плохо очиненным пером и пузырьком чернил.

– Взял у лавочника в долг, – пояснил он. – Надо будет вернуть. И пришлось пообещать, что завтра у него куплю какой-нибудь провизии.

Мартин повелительно махнул рукой, отпуская его, и присел за стол, положив перед собой клочок бумаги. На этот раз он думал недолго.

«Возлюбленная Маргарет! – царапал он своим кошмарным почерком. – Отец не возражает против расторжения моей помолвки. Но есть одно печальное обстоятельство, которое может все сильно осложнить. Прежде чем говорить с твоим отцом, я должен увидеть тебя. Передай через моего слугу, где мы можем встретиться. Любящий тебя М.»

Сложив письмо вчетверо, Мартин положил его в суму и сказал Джейкобу, что идет в таверну.

– Мой господин, вы еще нездоровы, – всполошился слуга.

– Тут два шага идти, – возразил Мартин, укутался в плащ поплотнее и вышел за дверь.

Китти бурно ему обрадовалась, но он осадил ее:

– Я болен! Не сейчас.

Она надула было губы, но мелкая монета вернула ей бодрое настроение.

– Ну так посиди, а я пойду поработаю, – она фамильярно дернула Мартина за ухо и отошла, высматривая среди гуляк потенциального клиента.

Он потребовал эля, сделал глоток и вдруг резко обернулся, словно почувствовал чей-то взгляд.

За столом в дальнем углу сидел Роберт Стоун. Компанию ему составлял разбойничьего вида одноглазый ремесленник в рваной рубахе.

Ну и рожа, подумала я. Шевельнулось недоброе предчувствие. Мартину, похоже, эта встреча тоже удовольствия не доставила. Он огляделся по сторонам – то ли высматривая пути отступления, то ли прикидывая, кто может стать в драке союзником, а кто противником.

Наклонившись к своему собутыльнику, Стоун зашептал что-то, косясь на Мартина. Одноглазый глумливо захохотал и сплюнул сквозь зубы.

Интересно, что Стоун делает в городе. Слуг и в деревню-то отпускали нечасто, а уж в Стэмфорд и подавно. Разве что по какому-то поручению. Но какое может быть поручение у помощника повара? И уж точно он не сидел бы поздно вечером в таверне. Значит, отпросился по какой-то личной надобности. Вот ведь принесла нелегкая!

Прошло, наверно, не меньше часа. Мартин все так же угрюмо сидел над своей кружкой. Наконец Стоун с одноглазым встали и вышли. Народу в зале оставалось все меньше. Китти помахала Мартину от входной двери: кто-то забрал ее с собой на всю ночь. Я надеялась, что Билл и Джейкоб забеспокоятся и пойдут искать хозяина, но он не стал дожидаться.

Поправив под плащом ножны, Мартин вышел из таверны. На небе не было ни звездочки, сырой ветер снова нагнал дождевые тучи. Пахло дымом и помоями. Под ногами хлюпала жирная грязь. Кое-где в окнах теплились тусклые огоньки, но и они не могли справиться с тьмой – такой же густой и жирной.

Мартин шел медленно, останавливаясь и нащупывая ногой более-менее сухой или хотя бы ни слишком вязкий пятачок. А еще – прислушиваясь. Где-то лаяли собаки, заскрипели ворота. Мартин снова остановился, настороженно вглядываясь в черную тень узкого проулка. Оттуда раздался шорох, и он схватился за кинжал, но в этот момент его ударили сзади.

Удар, хоть и не сильный, но болезненный, пришелся по правому плечу и заставил Мартина выронить кинжал. Он резко обернулся, но не успел отбить руку с ножом. Боль вспорола бок, и темнота захлестнула его с головой…

[1] Достоверных данных о жизни Бернхарда IV Церингена между 1537 и 1542 гг. не существует – за исключением того, что жизнь эта была далека от добродетели. История его взаимоотношений с дочерью английского графа не более чем фантазия автора.

24. Ожидание

– Если вы про ту женщину, которая сидела у входа в ресторан, то я видел ее на стоянке.

Локер, потирая правой рукой свой флюс, пальцами левой быстро барабанила по экрану планшета. Перед ней стоял здоровяк лет сорока в шортах и майке, с ног до головы покрытый татуировками. Самая задорная изображала смерть с косой, кокетливо курящую сигарету, остальные тоже были из разряда инфернальных.

– Она на белом «Опеле» приехала, сразу за мной. Припарковалась, как… в общем, как мартышка. Сейчас его там нет.

– Какой «Опель»? – устало уточнила Локер.

– Не знаю. Может, «корса», может, «астра», – пожал плечами инфернальный здоровяк. – Я в этих малявках не разбираюсь. Кажется, там наклейка прокатная была.

– На номер внимания не обратили? – скорее, для порядка спросила детектив-сержант.

– Цифры нет, а вот буква J там точно была. Я ее везде замечаю, потому что сам Джей-Джей. Джим Джокер. Фамилия у меня такая – Джокер.

– Постарайтесь вспомнить, где была буква – в начале или в конце номера?

Джей-Джей страдальчески сморщился, изо всех сил пытаясь расшевелить шестеренки в голове.

– В начале, – наконец выдал он уверенно. – Точно в начале. Вот только не помню, первая или вторая.

– Вторая, первая не может быть[1], – безнадежно махнула рукой Локер. – Дохлый номер. Камеры у вас на стоянке нет, конечно? – спросила она у хозяина ресторана.

– Нет, – виновато покачал головой толстяк с эспаньолкой, совершенно не идущей к его широкому красному лицу. – Да там стоянка-то на пять машин. Местные обычно пешком приходят.

– Быстро передайте, – Локер повернулась к констеблю, – у нас похищение женщины с ребенком. Белый «Опель», вторая буква номера J. Пусть останавливают все. Камеры на выездах из города. Хотя кто сказал, что она не свернула на проселок. Тут в лесу армию можно спрятать.

Питер сидел все за тем же столиком и отрешенно наблюдал за мельтешением Локер и ее помощников. Думать о том, что Хлоя могла сделать с Люси и Джином, было невыносимо. От этого темнело в глазах, а желудок сжимала стальная лапа в ледяной перчатке. Поэтому он думал… о королеве. О том, как она приехала на заседание парламента не в карете, что предписывалось традицией, а в автомобиле. И тронную речь произнесла не в мантии и короне, а в костюме цвета европейского флага. И все гадали, что бы это значило.

А еще он вспоминал, как в «пэрском» ресторане парламента в салате ему попалась живая божья коровка. Она сидела на листике руколы и словно бы разглядывала Питера. Можно было устроить скандал, и кого-то, может быть, даже уволили бы, но зачем? Он просто пересадил божью коровку на цветок в вазе. А теперь словно торговался с высшими силами: Господи, я же пожалел Твое создание, пожалей и Ты моих любимых!

– Вы можете ехать домой, – подошла к нему Локер. – Как только что-то будет известно, мы вам сразу сообщим. И да, нам нужна фотография вашей жены.

Питер вытащил бумажник и достал из него маленькую фотографию. На ней Люси улыбалась ясно и безмятежно, что было редкостью – фотографироваться она не любила. Снимок этот Питеру очень нравился, и отдавать его Локер было жалко, но он что угодно отдал бы, лишь бы их с Джином нашли – живыми и здоровыми.

– Если эта слишком маленькая, то пусть кто-нибудь со мной в Скайхилл поедет, – сказал он, протягивая фотографию.

– Ничего, подойдет, – кивнула Локер. – Держитесь! Сделаем все, что можно. Если хотите, могу отправить к вам психолога.

– Не надо, – поморщился Питер. – Зря вы не прислушались, когда я говорил, что Хлоя опасна.

– Да, зря, – Локер с досадой вздохнула. – Кстати, вы не знаете, она вернула девичью фамилию после развода?

– Не представляю. Может быть. Эшер ее фамилия. Хлоя Сьюзан Эшер.

Он вышел на стоянку, сел в машину, позвонил Джонсону. Тот не стал сочувственно кудахтать – только не он! «Мне очень жаль, милорд…». В этом было намного больше сочувствия и горя, чем в любом потоке эмоций, и Питер был ему очень благодарен.

Уже повернув в замке ключ, Питер передумал и заглушил мотор. Вытащив телефон и карточку детектива Оливера, он снова набрал номер. На этот раз ответил мужчина, судя по голосу, средних лет. Сочный баритон звучал спокойно и уверенно.

– Добрый день, – сказал Питер, изо всех сил стараясь, чтобы его собственный голос не дрожал и не сбивался. – Меня зовут Питер Даннер. Лорд Скайворт, – зачем-то уточнил он. – Я вам уже звонил недавно…

– Да, моя помощница мне сказала. Добрый день, лорд Скайворт. Вам удобно говорить по телефону? Что у вас произошло?

Питер вовсе не собирался выкладывать все сразу незнакомому человеку, но неожиданно для себя выпалил:

– Мою жену и сына похитила моя… бывшая жена. Она… Боюсь, она психически ненормальна. Она заставила их сесть в машину и увезла куда-то.

– В полицию обращались? – спросил Оливер.

– Да, конечно.

– Тогда я не знаю, чем могу вам помочь. Все-таки я занимаюсь немного другими делами. У полиции в таких случаях больше полномочий и ресурса.

– Подождите, – крикнул Питер, словно опасаясь, что детектив положит трубку. – Я нашел у жены в сумке вашу карточку, поэтому и позвонил. Я подумал…

– Что она моя клиентка? Нет, ни миссис Даннер, ни леди Скайворт ко мне не обращалась. Если только под чужим именем. А как выглядела эта карточка? Белая, имя и фамилия напечатаны, телефон написан от руки? Так я и думал. Кто-то из моих клиентов ей передал. У вас были какие-то проблемы, если ей понадобился частный детектив, да еще втайне от вас?

– Возможно, она просто не успела мне рассказать, не знаю. Мы говорили о том, что надо обратиться к детективу. Моя бывшая… Мы с женой считали, что она могла быть причастна к убийству нашей горничной. Полиция от нас просто отмахнулась. Они подозревали нашего близкого друга.

– Нет, по такому поводу точно никто не приходил. А сейчас? Вы сказали, что считали. Сейчас уже не считаете?

– Сейчас я просто знаю, что это была она, – горько усмехнулся Питер. – Простите, что отнял у вас время и…

– Постойте, – перебил его Оливер. – Если через два-три дня, по горячим следам, вашу жену и сына не найдут, позвоните мне снова. Что-то подсказывает мне, что она не ради выкупа это сделала, ведь так? Очень надеюсь, что с ними ничего не случится. Ничего плохого.

– Я тоже, – прошептал Питер, нажимая на кнопку отбоя.

Скайхилл погрузился в скорбное молчание, густо приправленное томительным ожиданием. Слуги страдальчески хмурились, не осмеливаясь вслух выражать сочувствие. Питер не знал, куда себя пристроить, чем заняться. Устраивался где-то с газетой, пытаясь читать, но понимал, что просто пробегает глазами строчки, не понимая ни слова. Пил черный кофе, чашку за чашкой, рискуя заполучить новый приступ мигрени. Бродил по коридорам, выходил в сад, снова возвращался в дом.

Ноги сами привели его в детскую. В большой кроватке радостно пускала пузыри Мэгги, одетая в желтый костюмчик. Вполне здоровая и довольная жизнью. Света сидела в качалке, уставившись в окно, на стуле в углу няня Уиллер читала роман в бумажной обложке.

– Где мистер Каттнер? – спросил Питер.

– Кажется, на веранде, – горестно вздохнула Уиллер. – Ничего нового, милорд?

– Ничего…

Время тянулось, тянулось. Каждое мгновение было похоже на пустую картонную коробку. Много-много одинаковых пустых картонных коробок. Он перебирался из одного мгновения в другое, словно жаба – тяжело подтягивая лапки и перетаскивая неуклюжее тело. Джонсон нашел его в библиотеке – спросить, будет ли он ужинать. Питер отказался, только попросил приготовить еще кофе. Очень хотелось бренди. Много бренди. Но он понимал, что голова должна быть по возможности ясной. Мало ли что… От мыслей о «мало ли что» передернуло.

Все так же издевательски медленно подползла ночь. Надо было бы лечь, но Питер не решался. Он сидел в библиотеке, смотрел на огонь в камине и перекладывал телефон из одной руки в другую. И когда тот зазвонил, вздрогнул так, что чуть не уронил его прямо в огонь.

– Не разбудила? – совершенно будничным голосом поинтересовалась Локер. – Подумала, что вы наверняка не спите.

– Не сплю, – хрипло ответил Питер. – Что-то?..

– Сейчас мне сообщили, позвонил продавец из магазина на заправке. Недалеко от Сэксилби. Это к западу от Линкольна. Две женщины с грудным ребенком. Заправили машину, зашли в туалет, купили в магазине продуктов, что-то для ребенка. По описанию – они. Одна из них расплатилась наличными. Когда выходили, вторая, которая с ребенком, шепотом сказала: «Звоните в полицию». Продавец сначала не понял, подумал, что шутка. Потом сообразил, что выглядели они очень странно. Сказал, что обе очень сильно нервничали, а одна из них выглядела вообще то ли обкуренной, то ли обколотой, то ли просто чокнутой. Сейчас там их по всем дорогам будут ждать.

– А раньше что? Не ждали? – Питер вскочил с кресла, споткнулся, чуть не упал.

– На камерах ничего не было, – с досадой сказала Локер. – Значит, от Стэмфорда они проселками ехали.

– Позвоните мне, как только что-то будет известно!

– Конечно. Будьте на связи.

Первым побуждением Питера было сесть в машину и помчаться туда, к Сэксилби. Но, уже направляясь к двери, он сообразил, что просто не знает, куда ехать. Где эта заправка, куда от нее дальше. Еще не хватало только заблудиться в потемках.

Из коридора выглянул Джонсон.

– А вы-то что не ложитесь? – спросил Питер.

– А вдруг… что-то понадобится.

– Звонила та женщина из полиции, детектив. Хлоя везет их куда-то на север, их видели на заправке. Если хотите, будем ждать вместе.

Они сидели все там же, в библиотеке и ждали. Молча. Иногда Питер впадал в какое-то странное состояние, между сном и явью. В камине горел огонь, Джонсон размеренно покачивал ногой в черном ботинке, цокали стрелки напольных часов. Вдоль книжных полок тихонько крался дракон Джереми, со значением поглядывая на Маргарет, которая дразнила его витым шнуром с кисточкой – такие звонки когда-то висели по всему дому. Астерикс сиял, как настоящая звезда. За открытой дверью промелькнул силуэт женщины в бледно-голубом бальном платье и черной бархатной полумаске, раздался смех, похожий на звон хрустальных колокольчиков…

– Вам надо поспать, милорд, – непреклонным тоном сказал Джонсон. – Что бы ни случилось, вам понадобятся силы.

– Я прямо здесь лягу, на диване, – сдался Питер. – Если что, чтобы сразу… И вы ложитесь. Уже третий час, вам работать – на вас весь дом.

– И не такое бывало.

– Все мы в молодости были рысаками. Вы ведь в армии служили, Джонсон, если не ошибаюсь?

– Служил, – коротко ответил Джонсон и добавил в ответ на приподнятые брови Питера: – Королевская морская пехота.

– И?.. – Питер явно дал понять, что не ляжет спать, пока не узнает подробности.

– В двенадцать лет я сказал отцу, что ни за что не буду чертовым дворецким в чертовом Скайхилле. Извините, милорд, но именно так я и сказал. И поступил в кадетский морской корпус. Потом офицерские курсы, потом учебный центр морской пехоты. Уволился в девяносто восьмом в звании лейтенанта[2].

– Но почему? Если не секрет, конечно.

– Несчастный случай на учениях, – по железобетонному выражению лица Джонсона было ясно, что вдаваться в подробности он не собирается. – Год реабилитации, потом поступил в университет. И, в конце концов, все равно пришел к тому, от чего ушел. Фатум.

– Ну, как сказать, – пожал плечами Питер. – Кто, к примеру, будет дворецким после вас? Жениться, похоже, вы не собираетесь.

Джонсон долго молчал, разглядывая свои ботинки.

– Я был помолвлен, милорд, – сказал он наконец. – Я ее не виню. Она просто трезво оценила свои силы и возможности. С другой стороны, назло ей я выбрался из инвалидного кресла. С тех пор… Все было несерьезно. Пожалуй, только одна женщина заинтересовала меня настолько, что я мог бы задуматься о семейной жизни. Но ее увели у меня из-под носа. Хотя, возможно, к лучшему. Вряд ли бы она заинтересовалась мной. И мной, и моим статусом.

Приблизительно догадываясь о том, кто эта таинственная женщина, Питер счел за благо промолчать. Против неотразимого мистера К. у Джонсона действительно не было никаких шансов.

– Так что, милорд, наверно, мне придется усыновить уже готового взрослого дворецкого. Скачаю из интернета.

Питер лег на диван, подоткнув под голову принесенную Джонсоном подушку и укрывшись пледом. Дворецкий погасил свет и вышел, тихо прикрыв дверь.

Питеру показалось, что он только успел закрыть глаза, но часы показывали половину четвертого, когда его разбудил телефонный звонок. Неловко взмахнув рукой, Питер смахнул телефон на пол под диван, с трудом вытащил, хрипло каркнул: «алло».

– Лорд Скайворт, мы нашли вашу жену и сына, – устало и – как показалось Питеру – убито сказала Локер.

– Что?.. – задохнулся он.

– Все в порядке… с ними, – успокоила детектив. – Сейчас их везут домой, скоро будут.

– С ними? – тупо переспросил Питер, от облегчения даже не в силах радоваться.

– Ваша бывшая… Ее не удалось задержать. Ударила полицейского в лицо бутылкой и сбежала. Надеюсь, ее скоро найдут.

Питер нажал кнопку отбоя, даже не попрощавшись. Хлоя – просто дьявол. Но это все потом, потом. Главное – Люси и Джин живы и не пострадали. И скоро будут дома.

Он вышел в холл, сел на диван и… уснул – словно куда-то провалился. Шум подъехавшей машины, шаги Джонсона, скрип открываемой дверь, лай Фокси – все это было словно в параллельном мире. И только щекотный поцелуй Люси смог вырвать Питера из вязкого и тяжелого, как мазут, сна.

[1] Первые две буквы номера в Великобритании – коды региона и регистрационного офиса (area code). Ни один из регионов не обозначается буквой J.

[2] Lieutenant (англ.) – соответствует российскому старшему лейтенанту

25. Из последних сил

Глупо-то как, подумала я. Ты, Тони, прямо накаркал. Хотя как можно накаркать то, что уже давным-давно случилось?

Боль была хоть и послабее родовых мук, но тоже ничего так. Хотелось орать в голос, но я понимала, что это лишние усилия, и только выла про себя. Мартин отключился сразу – ему было проще. Жадные руки обшарили одежду, сорвали с пояса суму, с шеи перстень на цепочке.

Так вот где, как говорила баба Клава, собака порылась! Денег в суме почти не было, но зато там лежало письмо к Маргарет. Видимо, то самое, о котором ей говорил Роджер. Роберт оставил письмо себе или отдал матери, а когда о беременности Маргарет стало известно, кто-то из них передал его либо Роджеру, либо Хьюго. В письме как раз упоминалось о помолвке Мартина. Что до пьяной драки – с большой-пребольшой натяжкой произошедшее можно было обозначить и так. Ну а что до смерти…

Словно услышав мои мысли, Роберт спросил:

– Ты уверен, что он мертв?

– Вроде, не дышит, – ответил хриплый голос, наверняка принадлежавший одноглазому. – А даже если и жив – не страшно. Затащим в проулок. До утра его все равно никто не увидит. Не истечет кровью – так замерзнет.

Я-то знала, что Мартин не умрет. Но сейчас значение имело как раз не это. Через день, самое позднее – через два мне надо было попасть в Скайхилл, чтобы встретиться с Тони и отправиться с ним в Рэтби. И я прекрасно понимала, что если Мартин, еще до конца не оправившийся от воспаления легких, пролежит ночь на холодной сырой земле, да еще с раной в боку, дотащить его до замка я никак не смогу.

Кто-то из двоих подхватил Мартина за ноги, другой за руки. Качнув разок, его забросили в проулок. Удар был сильным, в бок словно кол воткнули. Но, к счастью, он упал в жидкую грязь, а не на булыжники. Я услышала тихий стон и взмолилась: «Молчи! Молчи!»

– Что это? Слышал? – насторожился Стоун.

Несколько томительно долгих мгновений они прислушивались, потом одноглазый сказал:

– Нет, показалось.

Наконец их шаги стихли в отдалении. Мартин снова застонал, уже громче. Похоже, приходил в себя.

«Ну же, миленький, давай!» – уговаривала я его. Помочь ему, пока он был без сознания, я никак не могла.

Не знаю, сколько прошло времени, может пять минут, может, пятнадцать, прежде чем Мартин очнулся и попытался встать. Держась за стену дома, он поднялся на колени, но тут же снова со стоном упал в лужу. Боль была просто адской.

Засунув руку под сбившийся плащ, Мартин ощупал бок. Под рукой была влага – теплая кровь мешалась с холодной жижей. Пробормотав крепкое ругательство, он зажал рану рукой и снова попробовал встать. Кое-как, почти ползком, ему удалось выбраться из проулка, и тут он снова потерял сознание.

На улице, по крайней мере, было посуше, но явно не надолго: набрякшие влагой черные тучи наконец прохудились. Дождь пока еще был слабый, но, похоже, зарядил надолго. Дьявол, ну что за непруха-то, а?

Боль и холод. Холод и боль.

Я вспомнила рассказ Питера. Когда у него случается приступ мигрени и он не успевает принять лекарство, помочь может только сон. Но уснуть удается далеко не сразу, и он приспособился слушать боль, как слушают музыку. У боли есть свой ритм, свой рисунок и оттенки.

Я прислушалась к боли Мартина. Боль бросала то в жар, то в холод. Холод обжигал. В этом действительно был рваный, синкопированный ритм. Боль была джазом. Нет, скорее, регтаймом. Она то стихала, то накатывала новой мощной волной. Она гудела мощным тяжелым басом и свиристела визгливой колоратурой. Боль затягивала и завораживала. Почему никто не додумался переложить боль на ноты?

Мне казалось, что Мартин лежит на сырой земле уже вечность. Быть может, уже рассвело – его глаза были закрыты, и я не могла видеть, что происходит вокруг. Но шаги услышала. Шли двое. Неужели Стоун и одноглазый вернулись?

– Билли, тут кто-то есть!

Я с облегчением узнала голос Джейкоба. Наконец-то до них дошло, что хозяин не возвращается слишком долго, и они отправились на поиски.

– Он жив?

Чуткие пальцы на шее, ладонь, поднесенная к губам.

– Дышит, – узнала я голос Билла. – Да он ранен. Посвети мне!

Запах смолы от горящего факела. Тепло от пламени. Свет сквозь сомкнутые веки.

– Крови-то сколько, – ужаснулся Джейкоб. – Поднимем осторожно.

– Подожди, – остановил его Билл. – Если у него повреждена спина, так нести нельзя. Сделаем носилки.

Судя по звукам, он выдернул из деревянной ограды пару жердей, осторожно снял с Мартина плащ и как-то примотал его к палкам.

Молодец мальчик, но хорошо, что со спиной у Мартина все в порядке. Иначе в таком гамаке ему бы несладко пришлось. Надо на плоское и твердое. Ничего, де Бренн тебя научит.

Больше всего я боялась, что импровизированные носилки не выдержат и Мартин грохнется на землю. Но обошлось – до дома Билла было рукой подать. К симфонии боли и холода прибавился еще один побочный ритм от тряски.

– Мы не сможем отнести его наверх, – сказал Билл, когда они внесли Мартина в дом. – Лестница слишком узкая. Придется положить в чулане. Ты пока будешь спать в моей комнате, а я останусь с ним. Принеси его чистую рубашку, а я пока раздену.

Как ни старался Билли быть осторожным, боль взвилась с новой силой. Холод сменился жаром, который, как и боль, накатывал волнами.

– Что там? – спросил, вернувшись, Джейкоб.

– Осторожно, ты накапаешь на него свечой. Рана неглубокая. Если не будет заражения, быстро затянется. Но у него жар. Как бы лихорадка не вернулась. Кто знает, сколько он пролежал на холодной земле.