Текст книги "Одним ангелом меньше"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

– Извини, я все думаю…

– Покупать или нет?

– Угу…

– Может, пойдем прогуляемся немного, пока светло? Электричка еще не скоро.

Они вышли на улицу и обошли участок кругом.

– С той стороны тоже калитка есть, прямо в лес, но все крапивой заросло, – Кира икнула и прикрыла рот рукой. – Пойдем, я тебе покажу, где сом живет. Тут недалеко.

Они шли по лесу. Тропинка почти сразу потерялась в опавших листьях. Вокруг была сказочная, нереальная красота, но Женя не обращала внимания ни на покрытые бархатным мхом валуны, ни на оранжевые сосны, ни на сверкающие золотом березы.

«Только бы не заблудиться потом, – думала она. – Сейчас, еще немного, вон у того дерева…» Во рту пересохло, коньячный наркоз давно выветрился.

– Вон, смотри! – Кира, громко топая, неловко, как теленок, побежала к ручью. – Это он сейчас маленький, а весной пол-леса заливает.

– А сом-то где? – спросила Женя.

Ручей впадал в маленькое черное озерцо, скорее даже пруд, из которого потом бежал дальше. В центре пруда примостился поросший лохматой травой пятачок земли с одной-единственной чахлой осинкой.

– Там он и живет, где глубоко. Я, правда, сама не видела, но говорят, здоровый. Лягушек жрет.

– Кира, смотри! – крикнула Женя.

– Что?

– Да вон там, внизу! Нагнись пониже!

– Не вижу ни хрена! – Кира наклонилась к самой воде.

Сильным точным движением Женя сдавила ей шею. Кира ахнула, взмахнула руками, судорожно хватая ртом воздух. Все крепче сжимая левой рукой ее сонную артерию, Женя быстро вытащила скальпель. Пульс бился под пальцами, будто умоляя о пощаде. Четыре секунды, пять…

Кира потеряла сознание. Держа ее за плечо, Женя быстро чиркнула лезвием поперек артерии. Багряные струйки потекли прямо в пруд, смешиваясь с черной водой.

Полуприкрыв глаза, Женя смотрела, как, обгоняя друг друга, падают в пруд капли, и от каждой расходится маленький круг. Где-то там, за ними, за этими черными кругами, был вход в бездну, где раздавленной змеей извивалась и шипела Лада…

Судорога пробежала по телу Киры – и отозвалась в Жене острой вспышкой наслаждения. Ей захотелось спать – прямо здесь, у пруда, на опавших листьях, на сухой траве, под убаюкивающее журчание ручья…

– Да черт возьми! Не время! – прикрикнула она на себя.

Оглядевшись по сторонам, Женя увидела неподалеку большой кусок гранита, видимо, отколовшийся от валуна. Ломая ногти, брезгливо стряхивая каких-то слизняков, она подтащила камень к пруду, задрала свитер Киры, царапая загорелую кожу, которая уже ничего не может чувствовать, и засунула под него замшелый обломок. Потом заправила свитер в джинсы и хотела уже столкнуть тело в воду, но замерла, не в силах оторвать взгляд от бледного, удивительно красивого профиля. Длинные светлые волосы плыли по воде, как водоросли.

Женя зажмурилась. Всплеск… Когда она открыла глаза, вода уже успокоилась, и ничто не говорило о происшедшем. Веселые струйки ручья, попадая в пруд, терялись в глубине, и только на противоположной стороне, там, где он продолжал свой бег, гладь слегка волновалась.

– Не все же сому лягушек жрать! – громко сказала Женя, не узнавая своего голоса.

И равновесие воцарилось снова.

Лада вернулась в новогоднюю ночь.

Женя сопротивлялась сколько могла. Весь январь. Краски осыпались с мира, как амальгама со старого зеркала. Темнота была совсем рядом, в нескольких шагах. Смех Лады, ее презрительно сощуренные глаза преследовали Женю повсюду. Не сознавая того, одной ногой она уже шагнула в безумие и теперь изо всех сил пыталась удержаться на вершине горы, чтобы не соскользнуть в пропасть.

Мысль о своей избранности, пока еще нетвердая, сомнительная, кружилась рядом, как птица, выбирающая место для гнезда. Ничего не зная о Марине Колычевой, Женя тем не менее убила ее. «Она такая же! – оправдываясь, говорила себе Женя. – Я не смогла бы убить невинного человека. Бог не позволил бы мне сделать это».

Затем она случайно встретила на улице Юлю Ремизову, которая, по ее мнению, заведомо была виновна в Машиной смерти. Заманив в свой дом под предлогом придуманного страхового договора, Женя подкараулила ее на темной лоджии. В том не было особой необходимости – Лада еще не оправилась после удара, но оставить в живых убийцу Маши Женя не могла.

Вернувшись домой и уже засыпая, она повторяла про себя то, что должна будет сказать, если ее станут допрашивать: она видела убийцу, мужчину среднего роста с темными волосами и в темной крутке. Ей казалось, что она описывает Володю Торопова. «Да, это Торопов!» – твердила она себе и пыталась представить, как Володя идет ей навстречу от подъезда и отворачивается, поравнявшись. Если бы ей сказали, что она описывает саму себя, Женя поразилась бы до глубины души.

А на следующий день она познакомилась с Иваном. Это была волна чего-то необычного, сладко тревожного, на гребне которой Женя прожила три месяца. Но летом все началось снова.

Вернувшись утром после убийства Алисы на Стремянную, Женя никак не хотела признаться себе в том, что приехала туда в надежде еще раз увидеть Ивана. Она не могла понять себя: зная, что отношения с этим человеком не дадут ей абсолютно ничего, кроме разочарования, Женя тем не менее не могла избавиться от мысли о нем. «Он – мой последний шанс покончить со всем этим кошмаром, – думала она. – Если получится. Лада мне больше не страшна. Со временем я смогу все забыть – как страшный сон, смогу жить нормальной жизнью».

За несколько часов эта идея прошла все стадии развития от «это просто глупо» до «так и сделаю». Женя упорно гнала от себя мысль о том, что Иван здесь играет роль разменной монеты, средства достигнуть цели. Цели, которая оправдывает средства? Оправдывает ли? Она не знала. И не очень-то хотела знать.

Иван не стал спрашивать ни о чем, не стал выяснять отношений – он просто приехал. И не успел еще подойти к ней близко, дотронуться до нее, как Женя поняла: все напрасно. Но останавливаться было уже поздно. Она закрыла глаза и отдалась происходящему, вообразив на секунду, что рядом с ней Лада. Это было невероятно, абсурдно, но стало легче. Женя инстинктивно догадывалась о том, что должно быть для Ивана приятно, и старалась доставить ему удовольствие, как будто умоляя о прощении за то, что пыталась его использовать…

И если Ивану звук закрываемой двери напомнил стук крышки гроба, то для Жени рушилась преграда, отделяющая мир людей от мира безумия. Аккомпанементом этому был смех Лады…

Навалившиеся на нее валуны вдруг стали легкими, как воздушные шарики, и взлетели к потолку, переливаясь всеми цветами радуги. И только один, черный, как уголь, все еще не давал ей взлететь за ними…

Женя слабо потянула Ивана за руку. Нагнувшись к ней, он заметил, что по ее телу пробегает дрожь. Она коснулась его лица, медленно провела пальцами по щеке, и он остро, болезненно вспомнил то, другое прикосновение…

Глаза Жени блестели от набежавших слез. Она с усилием подняла руку и провела наискось по своему горлу, потом ткнула пальцем себе в грудь.

– Да, Женя, это ты сама. Тебе было плохо, и ты не понимала, что делаешь. Не волнуйся, ты поправишься, все будет хорошо. – Иван снова взял ее за руку. Но она сердито нахмурилась и, вырвав руку, показала куда-то в сторону, потом снова провела по горлу.

– Черт, ты хочешь сказать, что это ты убила тех девушек?

Женя медленно опустила веки. И хотя Иван и так уже все знал, тем не менее ему показалось, будто его ударили. Женя подняла руку с растопыренными пальцами.

– Пять? Их было пять?

Она снова опустила веки. «Значит, все-таки Кира Сабаева. Все-таки я был прав…» А Женя снова грозно насупила брови, подняла указательный палец вверх и снова показала на себя.

– Что, Женя? Верх? Потолок? Крыша? Небо? – она досадливо морщилась. – Может, бог? – веки опустились. – Ты веришь в бога? Тебе нужен священник? – но Женя по-прежнему страдальчески морщила лоб.

Кто-то дотронулся до его плеча. Иван повернулся и увидел Светлану, о которой совсем забыл.

– Мне кажется, – прошептала она, наклонившись к самому его уху, – это значит, что бог приказывал ей убивать.

Иван посмотрел на нее с изумлением, потом повернулся к кровати.

– Женя, ты убивала по воле бога?

Она чуть заметно кивнула.

– Черт знает что! – подошла рассерженная медсестра. – Вы что, товарищ милиционер, допрос ей тут устраиваете? Ну-ка, давайте быстро отсюда. И так придется успокоительное вводить.

– Девушка, милая, разрешите остаться, – взмолился Иван. – Я больше ни слова не скажу, просто буду рядом сидеть. Я же ведь ни о чем и не спрашивал.

Светлана что-то сказала ей на ухо и вышла. Девушка с сомнением посмотрела на Ивана.

– Ладно, сидите, пока отец не приехал. Только молча.

– Женя, тебе надо отдохнуть. Все будет хорошо. Я буду рядом, – тихо сказал Иван и, наклонившись, коснулся губами ее лба. Из-за дыхательной трубки Женя не могла улыбнуться, но по мягкому свету, озарившему ее глаза, Иван понял, что она хотела бы это сделать.

Он не знал, сколько времени прошло. За окнами было еще темно. Женя лежала неподвижно и только изредка открывала глаза, чтобы несколько секунд посмотреть на него. Сестра в очередной раз подошла взглянуть на приборы.

– Самый тяжелый час – перед рассветом, – сказала она вполголоса.

– Неужели ничего нельзя сделать? – спросил Иван.

– Даже в сериале про «Скорую помощь» люди умирают. – Девушка сменила банку в капельнице. – Вам ведь сказали, в чем дело? Анафилактический шок. Такая аллергия бывает очень редко. Просто удивительно. Мы вводим и стимуляторы, и… В общем, вы не медик, не поймете. Она просто на них не реагирует. Сердце потихоньку отказывается работать. Как будто она сказала себе: так или иначе, но умру, и заставляет сердце остановиться… Твою мать! – вдруг вскрикнула она.

Аппараты разразились громким тревожным писком, замигали какие-то лампочки.

– Игорь! – закричала сестра.

Из смежной комнаты прибежал молодой бритый наголо врач.

– Выйдите в коридор, – он подтолкнул Ивана к двери. – Люба, давай чистый кислород!..

Выходя из палаты, Иван столкнулся с полным пожилым мужчиной.

– Туда сейчас нельзя, – сказал он.

– А Женя… Черепанова там?

– Вы ее отчим?

– Да. Скажите, что с ней, как она? – Мужчина принял Ивана за врача.

– Плохо. Очень плохо…

Женин отчим медленно опустился на корточки и закрыл лицо руками.

– Мне позвонили, сказали, что Женя пыталась покончить с собой, что она в тяжелом состоянии, попросили срочно приехать. Звонили еще днем, но меня не было дома, пришел поздно. Когда поехал – мосты уже развели. Вы врач?

– Нет.

– Значит, Женин друг?

– Нет, я из милиции. – Иван просто ненавидел себя в этот момент.

Внезапно дверь распахнулась, и вышел бритый врач Игорь. Иван посмотрел на его лицо и все понял. Отчим Жени – тоже.

– К ней можно? – робко спросил он.

– Да, конечно, – врач посторонился и отвел Ивана в сторону. – Скажите, как я должен поступить? По идее, мы должны поставить в известность милицию, но раз вы здесь…

– Я здесь как частное лицо, – перебил Иван. – Так что делайте все как положено.

Врач посмотрел на него с недоумением, если не сказать с изумлением, но ничего не сказал и пошел по коридору.

Иван заглянул в палату. Мужчина сидел рядом с Женей, держа ее за руку, и плакал навзрыд, как ребенок. Медсестра Люба, стараясь быть как можно незаметнее, отключала приборы.

Иван не стал заходить в палату. Он попрощался с Женей – живой, и не хотел видеть ее умершей. «Не приходи на мои похороны! – умирая, просил его отец. – Я не хочу, чтобы ты видел меня в гробу. Пока ты не увидишь человека мертвым, для тебя он будет живым». Тогда мать все-таки настояла, чтобы Иван поехал на кладбище («Что люди скажут?»), и он до сих пор жалел об этом. С Женей будет по-другому. Может, это самообман, слабость, даже трусость – как угодно, но правды, последней горькой правды, он не хотел. Ему было достаточно той, которую он уже знал.

Иван нашел Светлану. Судя по заплаканным глазам, ей все уже было известно.

– Света, пойдемте покурим, – предложил он.

На лестничной площадке было холодно, и сразу чувствовалось, что лето кончается. Иван протянул Светлане пачку, но она покачала головой.

– Года два уже не курю. Но дым все равно люблю, так что не стесняйтесь. Просто если человек предлагает кому-то пойти покурить, значит, ему не хочется быть одному.

– И откуда ты только взялась такая проницательная? – незаметно для себя Иван перешел на «ты». – Слушай, Свет, а как ты догадалась, что… она убивала вроде как по божьей воле?

– Я после училища два года на Фермском проработала. В Скворцова-Степанова. Таких видела… добрых молодцев и красных девиц! Поэтому и Женю могу если не понять, то простить. Так вот, там таких миссионеров – через одного. И все голоса слышат: кто бога, кто дьявола, кто вообще инопланетян.

– Знаешь, я ведь тоже сам с собой, бывает, разговариваю. И нередко.

– Вот именно что сам с собой. Это просто поиск оптимального варианта. А у них внутренний голос – самостоятельное существо. Шизофрения.

Ивану не хотелось уходить. Не хотелось думать. За окном становилось все светлее. А это означало рабочий день и неминуемое возвращение к кошмару. Та пустота, которую он ощущал уже месяц, со смертью Жени стала еще более страшной, и он лихорадочно пытался заполнить ее хоть чем-то – пусть даже разговором ни о чем с едва знакомым человеком.

Будь он другим, будь он собой, но прежним, лет на десять моложе, ему ничего не стоило бы заморочить этой девчонке голову, затащить в постель – лишь бы отвлечься. Но теперь, после всего пережитого, передуманного, несмотря даже на монашеский образ жизни, дававший о себе знать, Иван не мог уже просто так взять и использовать живое существо как зубочистку или носовой платок. И поэтому просто грелся в лучах Светиного обаяния и доброжелательности.

– Хотела бы я знать, почему она это делала, – зябко обхватив себя руками, задумчиво произнесла Светлана.

– Ты же сама сказала, что это шизофрения, – пожал плечами Иван.

– Но ведь не просто так все это началось.

– Теперь, наверно, уже и не узнаешь.

Почему? Женя говорила о ком-то, кто ее бросил и кого она все равно любила. Может, все дело в этом? Может быть, этот некто и стал побудительной причиной, думал Иван. Нет, не хочу ничего знать! Не хочу!

Попрощавшись со Светланой, он не стал дожидаться лифта и медленно спустился вниз. Часы показывали половину седьмого утра.

Иван курил, сидя на подоконнике, и смотрел, как внизу копошатся люди, похожие на нахохленных воробьев. Сверху падало что-то совершенно непонятное – какая-то жидкая грязь. Временами небо будто уставало капризничать, и тогда на минуту-другую выглядывало солнце. Совсем рядом беспокойно ворочалась в тесных берегах Нева, и было слышно, как она плюхается о гранит.

Он ненавидел ноябрь. По его мнению, это был самый гнусный месяц в году, когда все: и чувства, и желания, и даже само время – если не умирает, то, по крайней мере, впадает в летаргический сон. Грязь, слякоть, все кругом серое и унылое, один день похож на другой, и не верится, что существуют зима, весна и лето.

Краем уха Иван слушал разговор Кости и Алексея. Зотовы в январе ждали второго ребенка. Алексей надеялся, что на этот раз будет девочка.

– Мы бы ее назвали Надюшкой, – говорил он, мечтательно глядя в потолок. – Все вот пацанов хотят, а мне больше нравятся девчонки. Они такие забавные.

Иван впился ногтями в ладони – до того захотелось увидеть Аленку, прижать ее к себе, почувствовать прикосновение маленьких теплых лапок к лицу, волосам.

За четыре месяца, которые прошли с того дня, когда он ушел из дома, они виделись всего несколько раз. С боем выбивая отгулы, Иван заезжал за дочерью в школу и долго гулял с ней по городу. Алена, всегда такая живая и шумная, была молчаливой, подавленной, и ничто не могло ее по-настоящему развеселить. «Скажи, вы с мамой разведетесь?» – спрашивала она каждый раз. Иван как мог объяснял, что еще ничего не решено и даже если они разведутся, Алена все равно останется его дочкой, он будет по-прежнему ее любить и часто к ней приходить. Но все было напрасно: девочка смотрела на него огромными печальными глазами, в которых дрожали слезы.

Иван ненавидел сам себя. После каждой такой встречи он клятвенно обещал себе немедленно принять какое-то решение, но день шел за днем, а все оставалось по-прежнему. Он, который не боялся с голыми руками выйти против двоих вооруженных бандитов и спуститься по ржавой водосточной трубе с восьмого этажа, боялся набрать номер и сказать… Что?

Галину он ни разу не видел с первого сентября, когда они вдвоем провожали Алену в школу – первый раз в первый класс. Тогда Галя робко спросила, не пора ли объясниться, но Иван от ответа уклонился. Его мучила мысль о собственной трусости. Он понимал, что так продолжаться не может. Надо или разводиться, или возвращаться. Или хотя бы попытаться все объяснить. Без всякой надежды на понимание. Было бы странно полагать, что женщина – любая женщина, не только Галина – поймет такое. Простить – можно, но понять?..

Тем не менее его бездействие достигло критической массы. И, совершенно не представляя, что будет делать, о чем говорить, полагаясь только на спонтанность, он набрал Галин рабочий номер.

– Логунова занята с клиентом, перезвоните позже, – ответил бесцеремонный женский голос.

Ивана покоробило: фраза прозвучала так, будто он позвонил в бордель. Злясь на самого себя, на Галину, на женщину, подошедшую к телефону, – короче, на весь белый свет, он решил, что перезванивать не будет.

Однако через полчаса Галя позвонила сама. Иван увидел, как брови Алексея, сидевшего рядом с аппаратом и бывшего по этой причине «телефонной барышней», удивленно поползли вверх.

– Слушаю, – во рту пересохло.

– Привет, это я. Ты мне звонил?

– Звонил. – На какое-то мгновение ему показалось, что Галин звонок автоматически превратил его в сторону, могущую позволить себе капризы, но он тут же одернул себя.

– И… что? – спросила Галя неуверенным голосом.

– Надо встретиться. Что ты по этому поводу думаешь?

– Ой, ну надо – так надо! – Галина так точно скопировала рекламную фразу, что Иван невольно улыбнулся. – Приезжай завтра, если хочешь.

– Давай лучше… на нейтральной территории. Что, если часиков в шесть на Невском? У выхода из метро. На Грибоедова.

Звук Невского проспекта в мерзкую осеннюю слякоть совсем не такой, как у Невского сухого и чистого. И дело даже не в мокром асфальте и лужах. Невский, как живое существо, недовольно сопит и ежится от холодной грязи, налипшей на серую чешуйчатую спину. Его раздражают пешеходы, блохами снующие по нему взад-вперед, раздражают и паразиты покрупнее: машины, автобусы, троллейбусы, с жужжанием царапающие его шкуру. Невский испуган, рассержен, ему плохо. Он продрог и глухо ворчит, не в силах подняться, стряхнуть с себя разом и грязь, и назойливых насекомых.

Иван стоял у выхода из метро, спрятавшись под крышу от редких дождевых капель, и представлял себе сцену из фильма ужасов: Невский проспект выгибает спину, отряхивается, сбрасывая с себя дома, людей, машины, встает на лапы и, как гигантский чудовищный ящер, направляется к заливу, круша все на своем пути, просто как гора в фильме «Сказка странствий».

Свет фонарей расплывался на мокром асфальте бесформенными цветными амебами, плескался в черной воде канала. Рядом топтался продавец мороженого, похожий на мамонтенка Диму после того, как его откопали из вечной мерзлоты. На продавца было холодно смотреть.

– У вас продается славянский шкаф? – спросил за спиной знакомый голос.

– Шкаф продан, могу предложить… Привет!

Галина легонько коснулась губами его щеки, провела пальцами, стирая след от помады. Свет фонарей отражался в ее глазах.

– Может, пойдем куда-нибудь?

– В «Лягушатник»? – сказали они в одно слово.

Странно, но Иван почувствовал, как напряжение, будто по волшебству, растворяется в сыром воздухе. До «Лягушатника» было недалеко. Это уютное кафе с зелеными бархатными диванами и шторами, какой-то чудом сохранившийся осколок Серебряного века, Иван любил с детства. Официально оно называлось просто «Мороженое», но для питерцев всегда было «Лягушатником». Когда-то в витрине даже проживали огромные надувные жабы, которых потом сменили на лягушек попроще.

Они сдали пальто в гардероб и прошли в зал.

– Галина Владимировна, я восхищен, – Иван с удивлением разглядывал жену. – Похудела, помолодела, подстриглась. И вообще какая-то… другая.

Галя смущенно улыбнулась.

Принесли кофе, мороженое, по бокалу белого вина. «Сейчас Галка половину мороженого накидает в кофе», – подумал Иван и усмехнулся в кулак, глядя, как она отковыривает ложкой кусок твердого пломбира и кладет в чашку.

Они пили вино, разговаривали, рассказывали друг другу о том, что делали в последние месяцы, как будто встретились после долгой-долгой разлуки. Иван заметил, что парень за соседним столиком не сводит с Гали глаз, к большому неудовольствию своей дамы, очаровательной блондинки лет шестнадцати с фигурой супермодели. Ивану вдруг захотелось начистить ему физиономию. Галя заметила это и слегка улыбнулась.

Ему было как-то… спокойно, что ли? Но проблема никуда не исчезла. Галя не была девушкой, которую он впервые пригласил на свидание. Она была его женой, матерью его ребенка, и между ними стояла другая женщина, уже умершая. То, что он испытывал к Жене, было прекрасно, но стоило ли прикосновение жар-птицы разрыва с близкими, тоски и одиночества?

И Иван пошел по пути, одновременно самому простому – потому что он перекладывал принятие решения на Галины плечи – и самому сложному – потому что, сделав шаг, он уже не мог ничего изменить. Он рассказал Гале о Жене. Хотя и не всю правду. Сказать о том, что Женя была сумасшедшей убийцей, – это было выше его сил.

Галя напряженно молчала. Парень за соседним столом по-прежнему смотрел на нее. Блондинка, сказав что-то резкое, встала и ушла – он, казалось, и не заметил этого. «А ведь если и я уйду, мальчик обязательно попытается познакомиться. Утешить!» – подумал Иван.

– И что теперь? – голос Гали звучал неестественно спокойно. – Вы расстались?

– Она умерла в августе. Покончила с собой.

– Из-за тебя? – Галя смотрела на Ивана, не скрывая ужаса.

– Нет, не из-за меня. У нее было очень много проблем, и я… в общем-то, ничего для нее не значил. Но расстались мы еще в июле. Если это можно так назвать. Я просто не пытался с ней больше увидеться.

– Подожди, получается, что ты расстался с ней и тут же ушел от меня?

– Галя, я долго думал и понял, что одна из самых ужасных вещей в нашей жизни – это выбор. Со временем любая альтернатива превращается в дилемму. Останься я с тобой – думал бы о ней. Попытался бы все-таки удержаться около нее – думал бы о тебе и Аленке. Поэтому, наверно, я решил отказаться от выбора вообще. Пойми, я мог просто прийти обратно и, ничего не объясняя, попросить прощения. Но это было бы нечестно. И вряд ли бы ты меня простила. Мог бы, также ничего не объясняя, подать заявление на развод. Но я… этого не хочу! – слово сказано! – Конечно, не очень красиво заставлять решать тебя, но мне кажется, что это все-таки правильно.

– Значит, ты хочешь вернуться… – Иван не понял, было ли это вопросом или утверждением.

– Галя, я знаю, это трудно понять, я и не прошу, но, может, ты попробуешь простить? Пусть не сразу…

– Ванька, Ванька… – перебила Галя. – Понять-то как раз гораздо легче, чем принять.

– Да? – удивился Иван.

– Да. – Галя размешала в чашке давно растаявшее мороженое и глубоко вздохнула. – Понимаешь, я много обо всем этом думала, и тогда, и сейчас… Наверно, очень трудно, а может, и невозможно прожить всю жизнь с одним человеком, ни разу не испытав симпатии или влечения к кому-то еще. Другой вопрос, что с этим влечением делать. Одни сразу его давят, как клопа. Другие в мечтах умудряются пережить со своим предметом тайный роман или даже прожить с ним всю жизнь, заведя семерых детей и бультерьера. А третьи пытаются сделать это наяву…

– Ну а что мы-то будем делать? – спросил Иван, закуривая.

– Вань, скажи честно. У тебя ко мне еще что-нибудь осталось или есть другие причины? Алена, например?

Он внезапно вспомнил больничную палату, писк мониторов, лихорадочный блеск Жениных глаз – и свое отчаяние, такое острое, что, казалось, его невозможно вынести. Но сейчас он чувствовал только тихую грусть. «Чем сильней горит огонь, тем быстрее он погаснет?» И снова Иван подумал, что Галя – это другое. Совсем другое…

– Если бы дело было в Алене, я не стал бы ни о чем рассказывать. Изобразил бы раскаяние, и все. И если бы ты все-таки меня простила, мы жили бы каждый в своей норке. Между прочим, многие так живут. Только вряд ли удалось бы ее обмануть, слишком многое она уже понимает, не хуже взрослой.

– Ты не ответил… – Галя смотрела на него так, как будто от его ответа зависела вся ее дальнейшая жизнь. Впрочем, так, наверно, оно и было. – Ты… хоть немного еще меня любишь?

– Ну разве что немного! – Иван улыбнулся – оказалось, что он еще не разучился это делать.

– Я тоже тебя ненавижу! – с облегчением рассмеялась Галя. – И вообще, я по тебе соскучилась!

Вместо ответа Иван взял ее руку и прижал к своей щеке. Мальчик отвел глаза. «Что, съел?!» – Ивану безумно захотелось показать ему нос.

– А с кем Алена осталась? – спросил он.

Галя смотрела на него и молчала.

– Я ее отвезла к Элке. С ночевкой, – медленно ответила она наконец.

Их глаза встретились. Галя прочитала во взгляде Ивана вопрос, а он в ее глазах – ответ.

– Девушка, – Иван поднял руку, – посчитайте, пожалуйста.

Они встали одновременно. Парень вздохнул, и Галя озорно ему подмигнула.

– Ты на «жульке»? – спросила она, застегивая пальто.

– Нет. Она опять умерла. Сейчас поймаем такси.

– Знаешь, давай поедем на метро. Как тогда…

Дойдя до Гостиного Двора, они спустились в подземный переход. Худенькая девочка в очках сидела, ссутулившись, на табуреточке и играла на огромной виолончели «Yesterday».

– Помнишь? – спросила Галя, останавливаясь рядом.

– Конечно. Мы тогда только познакомились. У Зотовых… И я пригласил тебя танцевать.

Знакомая мелодия звучала необычно: бархатисто, волнующе, как грудной голос любимой женщины… Иван пошарил в карманах и бросил в раскрытый футляр, где сиротливо лежали несколько монеток, пятидесятирублевую бумажку.

– Пойдем. – Он обнял Галю за плечи, и они вошли в метро.

Сидя в вагоне и держа жену за руку, Иван невольно думал о будущем. Как сложится их жизнь дальше – кто знает. Проживут ли они ее до конца вместе, как старосветские помещики, или обстоятельства все-таки разведут их? И сколько раз еще горькая память будет навещать его в ночной тишине? Но, так или иначе, сейчас они снова вместе, и у него снова есть тихая гавань, где его ждут и любят. А разве может быть большее счастье?

ОБ АВТОРЕ

Татьяна Рябинина – филолог по образованию. В разные периоды своей жизни работала на радио и телевидении. Любит собирать грибы, путешествовать и снимать об этих путешествиях любительские видеофильмы.