Текст книги "Одним ангелом меньше"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

– Нет! – Она вырвалась, подбежала к отчиму, прижалась к нему. – Папа, я не хочу! Не отдавай меня ему!

Сергей Игнатьевич обнял Женю и нежно поглаживал по голове. Мужчины обменялись долгим взглядом.

Отчим оформил над Женей опекунство, и они остались вдвоем. Те первые несколько лет после смерти мамы запомнились плохо. В памяти осталось только несколько ярких пятен, самым ярким из которых было знакомство с Ладой Литвиновой, худенькой высокой девочкой с надменными серыми глазами.

Лада обратила на себя ее внимание еще первого сентября. Первоклашки, чистенькие, нарядные, с букетами цветов, подходили к учительнице, держащей табличку с надписью: «1Б», а эта девочка с огромным бантом в длинной светлой косе все никак не могла решиться отпустить мамину руку. Она смотрела по сторонам огромными от ужаса глазами и была готова заплакать. Наконец учительница заметила ее и сама подошла к ней. Женя, не отрываясь, смотрела, как она обняла девочку за плечи и подвела к их стайке.

– Как тебя зовут?

– Лада, – прошептала девочка.

– Лада? Какое красивое имя! – Учительница заглянула в список. – Вот, Лада Литвинова. Ну, становись к деткам, рядом с… Женя, да?

Женя кивнула. «Действительно, какое красивое имя – Лада! – подумала она. – Не то что у меня – Женя, то ли мальчик, то ли девочка, не понять. Была бы уж я мальчиком, что ли!»

Женю посадили за третью парту в среднем ряду вместе с Петькой Овсянниковым, как выяснилось впоследствии, главным хулиганом всех начальных классов. Вдвоем они составили идеальную пару и очень быстро стали верховодить среди мальчишек, для которых Женька Черепанова была своей в доску. На девчонок она по-прежнему не обращала внимания. И только за Ладой следила пристально и напряженно.

Лада же ее не замечала. Так же как и всех мальчишек. Она была красивой и уверенной в себе (как потом узнала Женя, она терялась только в незнакомой обстановке), и девочки единогласно признали ее лидерство. Одни едва не дрались между собой за право дружить с Ладой, другие заискивали перед ней, и только Женя наблюдала издали, как она приближает к себе то одну фаворитку, то другую, но при этом ревниво следит за остальными, не допуская никакой другой тесной дружбы. Лада с ловкостью опытного иезуита умела поссорить подружек, не давая им улизнуть из своей свиты. Женя не хотела быть среди многих Ладиных обожательниц. Или она будет дружить с Ладой одна, или не будет совсем!

Это случилось в начале третьего класса. Их с Ладой отправили с каким-то поручением в кабинет директора. Лада случайно задела стоящую на столике вазу с цветами. Ирина Алексеевна, которая в это время искала что-то в шкафу, обернулась на звон бьющегося стекла и увидела двух испуганных девочек, замерших над осколками.

– Извините, я нечаянно, – сказала Женя.

Возможно, признайся в содеянном Лада, ничего бы и не случилось: директриса вовсе не была кровожадным монстром. Но за Женей уже прочно закрепилась репутация отъявленной хулиганки, и влетело ей по первое число.

– Зачем ты это сделала? – спросила Лада, когда они вышли из кабинета.

Женя пожала плечами.

– Ну, мне и так все время попадает, какая разница.

Лада смотрела на нее так, будто увидела впервые.

– Хочешь, будем дружить?

Больше всего на свете Жене хотелось закричать «Да!», но она покачала головой.

– Почему? – удивилась Лада. Такое ей, «королеве», было в диковинку.

– А ты ни с кем долго не дружишь. Если уж дружить – то на всю жизнь. – Женя повернулась и пошла в класс.

На следующий день Лада сама подошла к ней и протянула огромное краснощекое яблоко.

– Я согласна! – Лада улыбнулась так, как умела только она одна: ослепительно, но с холодным блеском в глазах. – Хочешь, приходи сегодня ко мне. Мама будет пирог печь…

Женя наивно полагала, что Лада оценила ее дружеские чувства и готовность ради дружбы к самопожертвованию. Но уже очень скоро она поняла, что ошиблась. Во-первых, Ладу раззадорил ее отказ, а во-вторых, она живо сообразила, что девчонкой, которая добровольно взяла на себя чужую вину, можно будет крутить, как только захочется. Однако обратной дороги не было. Поссориться с Ладой Женя не смогла бы ни за что на свете.

Так и повелось. Женя перестала быть заводилой в мальчишечьих проделках, а Лада, казалось, потеряла интерес к верховному владычеству среди девчонок. Она дружила теперь только с Женей и командовала ею одной так, как раньше всеми оптом.

Сергею Игнатьевичу их дружба совсем не нравилась. Ему было неприятно видеть, как Женя, раньше такая смелая и независимая, рядом с этой нахальной куклой тушуется и глупеет на глазах, обрастая бородой всевозможных комплексов. Но запретить дочери выбирать друзей по ее вкусу он не считал возможным. Даже обсудить в открытую недостатки Лады не мог. А осторожных намеков Женя не понимала – или не хотела понимать. Отчим никак не мог взять в толк, чем ее привлекла Лада, которая ему казалась совершенно бессовестной и вульгарной уже в десять лет. Оставалось надеяться только на то, что Женя рано или поздно сама поймет, что за штучка ее любимая подружка.

«Женя, пожалуйста, приходи сегодня в семь к «Колизею». С.».

Записку передали откуда-то сзади. Женя обернулась. Автор обнаружить себя не пожелал.

«Саша? Сережа? Слава? Или С. – это фамилия? Чей же это почерк? А если кто-то пошутить решил? Я приду как дура, буду у касс топтаться, а кто-то – за кустом хихикать».

Лада бесцеремонно заглянула в записку.

– Это почерк Кислякова. Точно, его. – Она смотрела на Женю с недоумением: «Как?! Кто-то додумался пригласить на свидание эту серую мышь?» – Ты пойдешь?

– Не знаю. А вдруг это шутка?

– Возможно. Но если пойдешь, то учти, он страшный зануда. Я с ним еще в прошлом году в кино ходила один раз. Сначала он полчаса рассказывал о своей коллекции моделей самолетов, потом весь сеанс пытался лапать меня за коленку, а когда провожал домой, говорить уже было не о чем. К тому же у него прыщи. И руки потные.

Дома Женя встала перед большим зеркалом в прихожей и долго себя разглядывала. «Неужели я могу кому-то понравиться? – недоумевала она. – Тощая, плоская, как доска, страшная. Зря, что ли, Лада меня при себе держит! Знает, что я ей дорогу уж никак не перебегу. Рядом со мной она вообще Афродита».

– Папа, скажи честно, я красивая? – спросила она вернувшегося с работы отчима.

– А ты как думаешь сама?

– Я думаю, что нет.

– А твоя подруга Лада, по-твоему, красивая?

– Конечно, – удивилась Женя.

– Я тебе скажу не как отец, а как мужчина. Лада – красивая, но совершенно неинтересная. Понимаешь разницу?

– Не очень.

– Ну как тебе объяснить? У нее правильные черты лица, хорошие волосы, красивая фигура… То есть будет красивая фигура – в пятнадцать-то вы все еще гадкие утята. Но все это как-то… примитивно, предсказуемо. Ну нет в ней изюминки. Кукла и есть кукла. Извини, что я так резко. А ты, Женечка, просто не хочешь быть красивой. Как была мальчишкой в детском саду, так и осталась. Сядь перед зеркалом, поищи в себе женщину. Знаешь, и бриллиант без огранки – просто камешек, – отчим внимательно посмотрел на нее. – Раньше тебя совершенно не волновало, как ты выглядишь, – лишь бы лошади не пугались.

– Меня мальчик в кино пригласил, – смущенно призналась Женя.

– Ну слава богу! А я уж боялся, что этого никогда не случится. Хороший мальчик?

– Да так, ничего.

Сергею Игнатьевичу ее тон не понравился:

– Похоже, что мальчик действительно ничего. Ничего хорошего.

– Да нет, папа. Мальчик-то неплохой, но…

– Что «но»?

– Просто я не уверена, что мне это надо.

– Ну так узнай. Главное… будь осторожна.

– Я поняла! – Женя улыбнулась, поцеловала отчима и ушла к себе.

«Поищи в себе женщину… Ты просто не хочешь быть красивой», – звучал в ушах голос отчима. «Все дело в том, – думала она, – что я просто не хочу быть женщиной. И никогда не хотела».

Действительно, сколько Женя помнила себя, она жалела, что не родилась мальчишкой. Девчонки ее всегда раздражали. Не хотелось иметь ничего общего с их глупой болтовней, сплетнями, дурацкими ужимками. Конечно, она могла одеваться, причесываться и вести себя как мальчик, по крайней мере вне школы, но что делать с природой? Мысль о том, что когда-нибудь она влюбится, выйдет замуж, родит ребенка, казалась ужасной и противоестественной. Ведь во время родов умерла мама! Одного этого было вполне достаточно, чтобы думать о женской доле с содроганием.

Женя вытащила из сумки смятую записку. Идти или нет?

В дверь постучал отчим.

– Женя, если ты решишь пойти, загляни в мамин шкаф. Может, тебе что-нибудь пригодится.

Без четверти семь она вышла из дома. Майский вечер был теплым, клонящееся к закату солнце играло на Адмиралтейской игле. Женя с удивлением разглядывала свое отражение в витринах. «Вообще-то быть женщиной, наверно, не так уж и плохо», – думала она, ловя заинтересованные взгляды встречных парней и даже мужчин постарше. На ней было темно-красное трикотажное платье, подчеркивающее юную стройность фигуры, туфли на каблуке – подарок отчима к пятнадцатилетию. Жемчужную нитку, клипсы и браслет она нашла в маминой шкатулке. С прической и макияжем было сложнее – тут пришлось обратиться за помощью к Маше, которая сама подкрасила Женю и уложила ей волосы феном.

Кисляков бродил у входа с букетиком нарциссов. Он скользнул по ней взглядом и отвернулся.

– Саша, – позвала Женя.

– Ты? – Сашка задохнулся от удивления. – С ума сойти можно! У меня нет слов. Женька, ты просто потрясающая!

– Ну, пойдем? – Она взяла Кислякова за руку и снова подумала, что, возможно, была не права.

Лада выглядывала из-за угла и шипела от злости. Неужели это Женька? Эта пыльная моль, пацан в школьной юбке? С Кисляковым! Под ручку!

– Ну как? – спросила она на следующий день.

– Нормально, – Женя явно не была настроена делиться впечатлениями.

– Поздравляю! – сладкий тон никак не соответствовал взбешенной физиономии Лады, но Женя, полностью захваченная новыми ощущениями, не обратила на это никакого внимания.

Через два дня, двадцать пятого мая, был последний звонок. Вечером в школе устроили дискотеку. Кто-то принес несколько бутылок вина, пили потихоньку за сценой в актовом зале. Жене было весело. Она поискала глазами Сашку.

«Надо же, мне пятнадцать лет, а я еще ни разу в жизни не танцевала медленный танец», – подумала она. Ей показалось, что Кисляков вышел на лестницу.

Откуда-то снизу доносились голоса. Женя медленно спустилась, бесшумно ступая подошвами кроссовок. Первый этаж, еще один пролет вниз, в подвал. Круг света от лампочки. Лада – короткая черная юбка, черная кофточка с низким вырезом. И Кисляков, жадно целующий ее полуобнаженную грудь…

Женя стояла и смотрела на них, не в силах пошевелиться. Ей хотелось убить обоих. Лада подняла голову и увидела подругу.

– Женечка! – пропела она.

Кисляков застыл с раскрытым ртом.

– Извини, так уж вышло, – Лада улыбнулась.

– Ничего, не стесняйтесь! – Огромным усилием воли Женя заставила себя повернуться и уйти. Не разбирая дороги, она вышла на Дворцовую площадь, пересекла ее и села на скамейку у фонтана. Пахло сыростью и сиренью. Женя заплакала.

Ее грызла обида. Обида и… ревность. Ядовитая, как кислота. Но не к Ладе, а наоборот – к Кислякову. Она ревновала Ладу к Сашке!

«А ларчик просто открывался! – почти спокойно подумала Женя. – Наверно, я… лесбиянка. И люблю Ладу».

Открытие это ее не напугало и не обрадовало. Просто то, что давно свило гнездо в подсознании, наконец оформилось в слова. Жене было грустно. Если бы она любила парня и застала его с девушкой, это было бы ужасно, но не трагично, ведь всегда есть надежда изменить ситуацию в свою пользу. Но она любила девушку – нормальную девушку! – и застала ее с парнем, а это было уже безнадежно.

Первого июня начались экзамены. Все эти дни после дискотеки они с Ладой не виделись. Перед математикой она сама подошла к Жене.

– Жень, правда, не сердись. На черта он тебе сдался, этот Кисляков? Неужели мы с тобой поссоримся из-за такого мудака? Да у него только юбкой под носом махни – и он твой. Найдешь себе получше.

Лада обняла подругу, и глаза ее блеснули. Но Женя этого не видела.

После экзаменов она уехала на дачу. Два месяца полола нехитрый огород, ходила на озеро купаться, смотрела старый черно-белый телевизор, читала. И думала о Ладе.

Она знала, что мечтам ее не суждено сбыться, но все равно давала им волю, чтобы пережить желаемое хотя бы в фантазиях. Каких только картин не рисовало воображение!

По выходным приезжал отчим, привозил продукты, жаловался на здоровье, а главное – хоть немного отвлекал от тягостных мыслей о том, что мечты – это лишь мечты.

К сентябрю Женя смирилась – и сломалась, когда поняла, что вытерпит все и пойдет на все. Лишь бы быть рядом с Ладой.

– Слушай, Черепанова, я тебя не пойму. Неужели одно жалкое свидание с кретином Кисляковым – это вся твоя личная жизнь? – Лада насмешливо прищурилась и бросила окурок в лужу. – Говорят, на Малоохтинском кладбище есть могила купцов Скрябиных, они были колдунами. И если в ночь на Ивана Купалу стать рядом на колени и три раза прочитать «Отче наш» наоборот, то они помогут найти парня.

Женя с Ладой сидели вдвоем на лавочке у Адмиралтейства и грелись на солнышке. Лада курила. Она чувствовала себя совершенно взрослой и сексуальной до обалдения. Не то что эта кикимора Черепанова, над которой такой кайф издеваться.

Не первый раз Лада уже заводила подобный разговор, и все время Женя отмалчивалась или отшучивалась.

– Мне никто не нравится. – Она закрыла глаза и подставила лицо весеннему солнцу. – Уж лучше я подожду, чем бросаться под что попало.

– Намекаешь на меня? – окрысилась Лада.

– Нет, почему?

– Потому что тебе просто хочется поругаться. Завидуешь, вот и все. Кому ты нужна, дура несчастная! Чучело!

Женя уходила, мучилась, плакала, а через день-два Лада как ни в чем не бывало сама заговаривала с ней, тащила в уголок, шептала на ухо о своих победах. Она понимала, что ее рассказы Жене неприятны, и поэтому не скупилась на подробности, со смехом изображая в лицах, что говорил ей очередной мальчик, сочно описывая, что именно он с ней проделывал.

Чтобы отвлечься, Женя с головой зарывалась в учебу. С каждым днем приближались выпускные экзамены. Она занималась на подготовительных курсах в первом мединституте. Все говорили, что поступить сразу после школы очень трудно, почти нереально, если, конечно, не дать кому надо на лапу, но Женя все-таки решила рискнуть. На худой конец, на случай провала, она договорилась с двоюродным братом отчима, который заведовал отделением в областной больнице, что ее возьмут туда санитаркой.

Экзамены, которых Женя так боялась, прошли – как и все на свете рано или поздно проходит. После выпускного бала они с Ладой возвращались домой вдвоем – так уж получилось, что та поссорилась с очередным кавалером. Лада казалась такой красивой в нежно-голубом платье, с распущенными по спине волосами. От шампанского на высоких скулах горел румянец, серые глаза блестели… Неожиданно для себя Женя подошла к ней близко-близко и поцеловала в губы. «Черепаха, ты спятила!» – изумленно выдохнула Лада. И вдруг, рассмеявшись, сама поцеловала ее и убежала домой.

Случившееся раздуло какую-то крохотную надежду, похожую на мыльный пузырь. Женя носила его на ладошке, любуясь радужными переливами, и умоляла: «Только не лопайся, пожалуйста, подольше не лопайся!» Она буквально летала на крыльях этой надежды и, к своему удивлению, блестяще сдала вступительные экзамены.

С бьющимся сердцем Женя позвонила Ладе, по которой за последние недели смертельно соскучилась. Подруга вяло ее поздравила, сообщила, что поступила с грехом пополам в политехнический, и предложила «это дело обмыть».

Лада открыла дверь в легком коротком халатике. Она по-русалочьи засмеялась, видя Женино удивление, и за руку повела ее в комнату. Села на тахту и посмотрела в упор, выжидающе и порочно. У Жени пересохло во рту, сердце забилось в каждом закоулке тела.

– Ну что же ты? – тихо сказала Лада. – Ведь ты этого хочешь!

Она вскочила на тахту, встала перед Женей и медленно развязала пояс халата, под которым ничего не было. Полоски незагорелого тела ярко выделялись на смуглой коже. Солнце освещало ее, не оставляя ни единой скрытой складочки…

– …Господи, как все-таки это мерзко! – В голосе Лады звучало такое отвращение, что невозможно было поверить, осознать: о чем это она, неужели о том, что минуту назад произошло между ними?!

Лада повернулась на живот и уткнулась лицом в подушку, брезгливо, как гусеницу, стряхнув Женину руку.

– И зачем только мне это понадобилось? Новых ощущений захотела, идиотка! Уйди, пожалуйста! Я не могу тебя видеть.

Жене хотелось умереть. Тут же, немедленно. Чтобы Лада пожалела о своих словах. Это отдавало чем-то детским, от Тома Сойера, но встать, одеться и выйти из квартиры, ощущая на себе брезгливый взгляд, было невыносимо тяжело.

«Это уж слишком, это уж слишком!» – отдавались в ушах шаги по широким ступенькам, гулко звучало эхо в пустом парадном. Жене многое пришлось узнать в тот день. Как может казаться пустым, вымершим многолюдный город. Как холод заливает тело и немеют руки при одном воспоминании об испытанном унижении. Как можно пить водку стаканами, не закусывая – и не пьянеть.

Но прошло время – и прошла самая острая, невыносимая боль. Она стала тупой, постоянной. С такой болью свыкаются и живут с ней годами, даже понемногу начиная любить боль – ее, а не того, кто ее причинил. Начались занятия в институте, и это понемногу отвлекло Женю: новые интересы, новые знакомства и даже робкие попытки хоть как-то наладить личную жизнь.

Женя отчетливо сознавала свою непохожесть на других, но она не слишком из-за этого переживала. Отношения с Ладой отнимали слишком много душевных сил, чтобы еще мучиться своей «ненормальностью». Однако после разрыва с подругой Женя задумалась: а не сочинила ли она все эти лесбиянские страсти-мордасти сама?

Ей было известно: себя убедить можно в чем угодно. А вдруг все это только самовнушение? Да, она была сильно привязана к Ладе – настолько, что вполне могла вообразить и физическое влечение к ней. Конечно, в семнадцать лет не интересоваться противоположным полом достаточно странно, однако в ее забитой одной только Ладой голове для мальчиков места уже не оставалось.

Но ведь она никогда и не встречалась с парнем – единственный поход в кино с Кисляковым не в счет. Отчим прав: как узнать, нравится тебе что-то или нет, пока не попробуешь?

С первых дней в институте за ней стал ухаживать однокурсник по имени Михаил, интересный, серьезный парень. Сначала Женя, убитая разрывом с Ладой, в упор его не видела, а потом, слегка оттаяв, подумала: почему бы и нет?

После рассказов Лады она была готова к чему-то отвратительному – чем занимаются только по нелепой прихоти природы. Но Михаил был осторожен и внимателен – и секс с мужчиной не показался ей таким уж противным, как ожидалось. Тогда каким? А никаким. И уж, конечно, совсем неэстетичным.

Парадокс состоял в том, что Женя, с детства сожалевшая о своей принадлежности к дочерям Евы, все же считала женское тело гораздо более привлекательным. Иными словами, относись к ней Лада по-другому, Женя, возможно, всерьез задумалась бы о перемене пола.

Как бы то ни было, эксперимент не удался. Разочарованный ее холодностью, Михаил после нескольких встреч потихоньку самоустранился. Женя, казалось, этого и не заметила. В ее жизни снова появилась Лада.

Она сидела на скамейке рядом с входом в институт. Увидев Женю, Лада встала и подошла к ней.

– Привет. А я тебя жду. Пойдем скорее. Ну пойдем же!..

Что чувствовала Женя, избавившись от своей мучительницы – и одновременно потеряв любимого человека? Сначала это была целая гамма противоречивых чувств, острых и очень сильных, но спустя некоторое время все свелось к странной грусти, схожей с ностальгией. А еще – к усыпляющему, равнодушному покою, который охватывает замерзающего в сугробе.

Испытывала ли она угрызения совести? Нет. Ей было жаль себя – потому что она осталась одна. Жаль родителей Лады – потому что они потеряли единственного ребенка. Но в самом поступке Женя абсолютно не раскаивалась.

Боялась ли она наказания? Пожалуй, да, но старалась относиться к событиям философски. За все надо платить? Так оно и есть. Лада издевалась над ней, получая от этого удовольствие, – и заплатила жизнью. Она убила Ладу, отомстив за себя, – и, возможно, заплатит за это свободой. Если, конечно, захочет бог.

Именно тогда Женя все чаще начала задумываться о высшей справедливости и правосудии. В квартире отчима чудом сохранилась целая библиотека книг по теософии, которую собирали еще его дед и прадед. Как обычный советский ребенок, выросший без богомольной бабушки, Женя имела о религии очень смутные представления. Загружая в себя без разбора сочинения античных философов и средневековых богословов, русских мистиков и восточных мудрецов, она выводила какие-то собственные постулаты о боге, разуме, добре и зле, преступлении и наказании. Теории эти сталкивались и разрушали друг друга, погребая создательницу под обломками, заставляя ее вновь и вновь барахтаться в простейших силлогизмах. Из словесных формул, как из кирпичей, она строила хрупкое здание своей самодостаточности.

Вторым опорным камнем ее жизни после убийства была работа. Когда у отчима случилось два инфаркта подряд, Женя ушла из института: выхаживать Сергея Игнатьевича, кроме нее, было некому. Надо было работать. Когда она пришла в областную больницу и рассказала о своей ситуации, Виталий Константинович, заведующий отделением сосудистой хирургии, был в замешательстве.

– Понимаешь, Женя, я обещал взять тебя санитаркой, но выносить горшки, проучившись почти четыре года в мединституте, – это уж слишком. С другой стороны, у тебя, по сути, вообще нет профессии. До врача не доучилась, а медсестре, тем более хирургической, нужны несколько другие навыки… Что же мне с тобой делать? Ладно, так и быть. Возьму медсестрой, сначала палатной, на испытательный срок. Но если не справишься – не обессудь.

Она справилась. Приходилось делать самую тяжелую работу – на ней были и перевязки, и уколы, и капельницы. Приходилось и горшки выносить, и больных кормить – санитарок не хватало. Постепенно Женя освоила и более сложные процедуры, а через год уже работала в операционной.

Иногда на нее нападала хандра. Она-то ведь мечтала стать кардиологом, даже кардиохирургом. А приходилось брить волосатые ноги с раздутыми венами и подавать инструменты. В такие дни ей были противны все: и врачи, и больные – толстые тетки с варикозом или полоумные курильщики с ампутированными ногами. Но она слишком хорошо знала, что такое боль, унижение, страдание, чтобы не понять их.

Ее жизнь напоминала замкнутый железнодорожный маршрут между двумя станциями: Дом и Работа. Иногда – поездки к отчиму, который, едва поправившись, переехал в свою квартиру («Женечка, я не хочу мешать тебе устраивать личную жизнь!»). Еще реже она ездила на дачу. Ровная и доброжелательная со всеми, Женя избегала приятельских отношений с женщинами, вежливо, но твердо обрывала попытки мужчин поухаживать. Замерев в шатком равновесии, она боялась нарушить его и вспоминала невесть где и когда услышанную строчку: «Она лежит в гробу хрустальном – и не жива, и не мертва…»

Со дня смерти Лады исполнился год. Женя была у ее родителей, притворно вздыхала вместе со всеми и пила за упокой. Отец Лады сказал, что убийцу так и не нашли – да толком и не искали.

Женя со странной смесью грусти и страха смотрела на давно знакомые предметы, которые видели и помнили ее подругу. Ей снова показалось, что Лада жива, что она где-то рядом, видит ее, следит за ней…

Ночью ей никак не удавалось уснуть. В неплотно зашторенные окна заглядывала полная луна.

– Ну что, думаешь, справилась со мной? – Голос Лады звучал так ясно, что Женя похолодела. – Меня, Женечка, так просто не убьешь. Знаешь, есть такие существа, которые питаются страхом и унижением других. Я нуждалась в тебе, пока была жива, а теперь – тем более. Целый год я была слишком слабой, чтобы вернуться. Ты не сможешь избавиться от меня. Никогда. Сначала я заберу все твои силы, а потом…

Ладин смех подхватил ее, понес, закружил водоворотом. «Какой-то Стивен Кинг!» – подумала Женя и провалилась в тьму…

На следующий день все происшедшее ночью показалось ей бредом, кошмарным сном. Солнце светило так ярко, что мистическим призракам просто нигде не находилось места. Однако ночью все повторилось: голос Лады, ее смех – и панический черный ужас, затягивающий в свою гибельную воронку.

Потом Лада начала появляться и днем. Женя постоянно чувствовала ее присутствие: дома, в операционной, в трамвае, на улице. Мир представлялся лишь рисунком на холсте, натянутом над черной бездной. Где-то совсем рядом, за тончайшей пленкой, жила Лада. Оттуда звучал ее голос. Там, где грань между мирами истончилась до прозрачности, из темноты сверкали ее глаза.

Женя потеряла счет дням. «Я схожу с ума! – думала она. – Ведь этого просто не может быть». Неделя сменялась неделей, месяц – месяцем. Незаметно кончилась весна, одним мгновением пролетело лето. Она работала, возвращалась домой, готовила еду, ложилась спать, совершенно не задумываясь о том, что делает. Времени оставалось все меньше – Женя понимала это и жила, как безнадежно больной человек, знающий о скорой смерти: безропотно, безвольно переходя из одного ей отпущенного мгновения в другое, быть может, последнее.

Ясным сентябрьским вечером она ехала с дачи. Приозерская электричка была полупустой. Сев у окна, Женя вытянула ноги и прикрыла глаза. Она чувствовала себя совсем больной – слабой, уставшей от жизни.

«Что со мной будет? – думала она. – Вот и я плачу по счетам, а впереди самое страшное. То, что страшнее смерти: неизвестность».

За окном мелькали деревья, поляны, дома – пейзаж, окрашенный осенью в цвета умиротворяющей тихой грусти. Жене хотелось плакать.

Наверно, она задремала, потому что, открыв глаза, увидела, как поезд отъезжает от Орехова. Напротив кто-то сидел. Женя взглянула и остолбенела. Это была Лада!

Полгода Женя слышала ее голос, ее смех, порою ловила на себе взгляд серых глаз. Но вот так, наяву…

Она осторожно разглядывала свою визави. Девушка, примерно ее ровесница, действительно была похожа на Ладу: высокая, худощавая, те же точеные черты лица, те же светлые длинные волосы. И та же жесткость, самоуверенность. Почувствовав Женин взгляд, она приподняла брови в немом вопросе.

– Извините, – пробормотала, опомнившись, Женя. – Вы очень похожи на одну мою знакомую, которую я давно не видела. Вот и смотрю: она или нет. Оказалось, нет.

– Да ничего страшного, – девушка расплылась в хорошо знакомой улыбке: кажется, что от души, а глаза ледяные. – Меня часто за кого-то принимают. Просто очень распространенный тип лица.

Ей явно хотелось поболтать, чтобы скрасить длинный путь. Женя вежливо улыбнулась. Девушка поняла это как готовность к общению.

– Вы тоже, наверно, с дачи едете? – Женя кивнула. – А где у вас дача? Далеко от города?

– Это не моя дача, а знакомых. Я просто была в гостях. – Она сама не знала, что заставило ее сказать неправду.

– А у вас есть?

– Нет.

– Знаете, я вам даже завидую. Мне вот наследство привалило – не знаю, что и делать. Я – стопроцентная урбанистка. Терпеть не могу все эти пасторальные радости: туалет на улице, душа нет, свет отключают, вода в колодце. Да еще комары – огромные, как птеродактили, злющие!

– Ну так продайте.

– Пытаюсь. А вы случайно не хотите купить?

– Не знаю. Может быть.

– Я дешево отдам, лишь бы побыстрее спихнуть, пока зима не началась. Хотите посмотреть?

– Вы когда на дачу в следующий раз поедете? – спросила Женя.

– Да все равно. Я не работаю.

– Учитесь?

– Очень надо! – девушка, назвавшаяся Кирой, манерно передернула плечами. – Наверно, это глупо с моей стороны – откровенничать с незнакомым человеком… В общем, я богатая наследница. Матушка лет пять как сбежала с каким-то художником, а папаша… – она притворно вздохнула, – пропал без вести. И поскольку он, извините, бандит, то надеяться на возвращение не стоит. Вот я и живу в свое удовольствие.

Кира расхохоталась. Смех ее тоже был похож на смех Лады: какой-то жестяной и донельзя фальшивый. Женю покоробило от ее цинизма.

– Кира, я не пойму, а почему вы на электричке ездите? – спросила она.

– Будете смеяться! У меня прав нет. Представляете, Женя, в гараже новая «девятка» и еще «бэшка», а я, как дура, езжу на метро. Или на электричке. Не могу права получить – проблема с координацией движений. Конечно, права можно и купить, но это до первого столба. Хоть шофера нанимай. Давайте сделаем так. Я вам дам телефон, будете свободны – позвоните. Съездим, посмотрите. Идет?

Дома Женя никак не могла успокоиться. Ходила из угла в угол, за полночь пила крепкий горький чай, смотрела из окна на пустынный проспект. Какая-то мысль, еще неясная, неоперившаяся, не давала покоя, шевелилась в ней, как младенец в утробе.

Рывком выдвинув ящик письменного стола, она вытащила из-под бумаг скальпель с засохшей ржавчиной крови на лезвии.

– Как здесь пусто! – удивилась Женя.

– А что ты хочешь? – Кира, одетая в джинсы и голубой свитер, возилась с замком на калитке. – Детки пошли в школу, пенсионеры перебрались в зимние берлоги. На выходные еще приезжает кое-кто, а на неделе – ни души. Сторож есть, но он с другой стороны поселка.

Женя сделала вид, что осматривает участок, а на самом деле лихорадочно пыталась сообразить, как же быть. Сердце колотилось как бешеное.

– Ты ничего не сможешь сделать! – услышала Женя знакомый голос. – Руки коротки. Думаешь, я не знаю, чего ты хочешь? Черта лысого!

– Женя, пойдем в дом. Женя!

Повернувшись, она невольно вздрогнула. Сзади стояла удивленная Кира.

– Ты чего застряла?

– Извини, задумалась.

Они поднялись на веранду, столбики которой обвивали засохшие плети хмеля, прошли в одну комнату, в другую, поднялись на чердак, снова спустились.

– Ну, вот и все хозяйство. Как насчет кофейку с коньячком?

– Давай, – согласилась Женя.

Она пила коньяк, не чувствуя вкуса, и думала: когда? И где? И как? Женя не знала, в какой именно момент ей пришла в голову эта мысль: еще тогда, в электричке, или дома, или сейчас. Вряд ли сейчас – иначе она не взяла бы с собой скальпель. Как будто маленький помощник из любимых в детстве эстонских сказок тихонько шептал на ухо: в этой девице живет часть Лады. Если убить ее – это значит снова убить Ладу! Пусть она бессмертна, но на какое-то время опять станет слабой, оставит тебя в покое…

– Жень, да ты меня не слушаешь? – Кира подтолкнула ее локтем.