Текст книги "Синие лампы темного мира (СИ)"

Автор книги: Татьяна Нартова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

Все это проскакивает в голове охотницы, пока она стоит рядом со шлюпкой. Ей было страшно, да. Черная тупая морда искажается злобой, когда первая пуля прошивает чешую на плече. Вторая попадает ровнехонько в треугольник между глазами. Пожиратель продолжает еще какое-то время стоять, но первыми сдаются лапы, подгибаясь и увлекая остальное тело вниз. Страх и ненависть – единственные чувства, оставшиеся в Вере. Страх, ненависть, но не удивление. И позже, стоя над могилой кабета, она не испытывает растерянности, только усталость и скорбь.

«Если ты знала все наперед, – сама себе задает вопрос девушка, – почему не предотвратила?»

Ответа нет. Слепое шествие, заученный танец. Когда-то, возможно, каждое движение в нем что-то значило. Поворот головы, касание ладоней имели смысл, а их сочетания рассказывали посвященным целые истории. Но сейчас Вера просто повторяет их, потому что так требует этикет.

«Музыка стихает, пора раскланиваться», – шепчет Вере внутренний голос. И она почти не обращает внимания на то, что приходит он извне.

– Зеленый рычаг прямо над люком.

– Что? – Ян оказывается рядом и девушке приходится повторить.

– Активатор находится прямо над люком, такой небольшой зеленый рычаг. Просто потяни его вниз. Не бойся, ничего не взорвется.

– Значит, зарийцы кое-что рассказали Мо? – улыбается Кирилл.

– Да, – пытается повторить улыбку охотница. Не говорить же, что знания кабета тут совершенно не при чем.

«Кому-то надо лезть туда», – пожатие плечами все еще выходит у юного инопланетянина несколько дерганным. Как у больного ДЦП или синдромом Таурета.

«А если что-то пойдет не так?» – не уточняя, что именно имеет в виду, беспокоится Ян. Но получает успокаивающий взгляд карих глаз.

«Все нормально, Ян-капитан. Это же десантная капсула, а не атомная бомба», – впервые шутит Мо. Еременко заливается смехом, и даже Вера не удерживается от смешка. Кабет сбрасывает чужой облик, хватаясь всеми четырьмя конечностями за стенки шлюпки. А потом начинает методично щелкать приборами. Внутри «бочки» сначала загораются разноцветные огоньки, потом из ее глубин начинают доноситься звуки, похожие на речь. Очень плавную, в которой больше гласных, чем согласных звуков.

«Так, управление включено. Теперь надо понять, где здесь схема…» – А вот голос кабета все больше походит на набор скрипов и тресков.

Что-то жужжит, поблескивает. Капсула выстреливает струю раскаленного газа, от которой едва удается вовремя отпрыгнуть. А потом все стихает, остается лишь шум покореженных древесных крон на ветру. И в этом спокойствии почти не слышен хлопок, с которым капсула исчезает, оставляя после себя резкий запах паленой резины. Мо стоит рядом; черты его плоского лица постепенно меняются, и вскоре двухметровый кабет вновь становиться обычным четырнадцатилетним подростком.

«Улетела», – произносит он.

«Улетела», – подтверждают охотники.

На этот раз не было никакого голоса. Капсула просто завибрировала, словно собиралась оторваться от земли, а потом пропала. Ни вспышек, ни окутывающий корпус дымки. На какой-то момент на месте шлюпки повисло что-то вроде миниатюрной черной дыры. Или, скорее, икринки осетра-переростка. А потом и она схлопнулась, не давая себя рассмотреть. Впрочем, главное, что дело было сделано. Только ковер из поломанных веток под ногами да обугленные кусты напоминали, что здесь произошло нечто из ряда вон выходящее.

ГМУ они нашли на том месте, где его оставило Мо. Позади памятника Голицкому, почти у постамента, лежало несколько камней. Вера отодвинула верхний, просунула тонкую руку в углубление.

– Это и есть генетический преобразователь? – разочарованно протянул Ян.

На ладони рядовой оказался предмет, больше напоминающий куриное яйцо. Стоило посветить на него фонариком, стало понятно, что оно неоднородно. Ян не особенно разбирался в грибах, но больше всего сердцевина устройства напоминала спутанную грибницу. Отдельные тонкие гифы пульсировали, двигались, перемещались.

«Как черви», – с отвращением подумал Нерко.

Внутреннюю белую массу покрывала сеть из светло-коричневого камня. Именно за нее старалась держать преобразователь Вера.

– Я думал, он будет… иным. Ну, там, вроде браслета. Или коробка со множеством отверстий и жутких пиктограмм. А тут... – Кир замолчал, на лице его читались брезгливость пополам с недоверием.

– Кабеты почти не создают сложных механизмов. Они пользуются своими телами и естественными процессами, происходящими в природе. Когда среди их потомства обнаруживаются личинки с генетическими нарушениями, они исправляют их ДНК, приводят в норму с помощью специальных клеток. Вы видели небольшие вздутия у Мо на шее? Как воспаленные лимфоузлы?

– Да, – ответил за всех Расул.

– Это железы, производящие такие клетки.

– Нам что, надо ввести их себе? И что тогда? Нас «исправят», сделают идеальных кабетов без нарушений? – С ожесточением завопил Еременко.

– Нет. Белая масса – это особая разновидность гриба. Он растет только в одном месте на Кессии. Отличительной особенностью его является то, что он быстро приспосабливается ко всем условиям. Внутри каждой гифы размножаются микроорганизмы, которые могут копировать любую последовательность нуклеиновых кислот. Представь себе человека, жизнь которого зависит от информации. Биржевой брокер, бизнесмен. У него есть секретарь, даже несколько, которые круглосуточно ищут такую информацию, а потом извлекают из нее самое ценное. Так и эти грибы. Они питаются кровью, часть которой не переваривается, а анализируется микроорганизмами. Любые новые гены встраиваются в единую цепочку или несколько цепочек, образуя дополнительный набор. Что-то вроде энциклопедии, в которую гриб может заглянуть, когда у него самого нет необходимых знаний о новом враге или токсине.

– О, боже! Эта гадость еще и кровь пьет! – челюсть Кира отвисла вниз, он так и не смог подобрать ее обратно.

– До меня начинает доходить, – зато Расул оставался спокоен. – В этих грибах уже находятся гены кабетов. Но если добавить образец человеческой ДНК, микробы полностью копируют его. Ведь людей никогда не было на Кессии.  А потом естественным образом соединят их. Химера. Мы останемся людьми, но с дополнительными опциями.

– Не мы. – Вера поднялась на ноги. – Наши дети. С нами такой фокус не выйдет. Слишком много клеток, разных, со своими особенностями. Исправления происходят на стадии яйцеклетки или сперматозоида. Но Расул прав – они не будут иметь четыре руки или серую кожу. Просто… смогут видеть тварей, уничтожать их без оружия. Дополнительные опции, именно.

– Мы должны отнести ГМУ в часть. Пусть Алехин решит, что дальше с ним делать. – Кирилл протянул к «яйцу» руку, но подруга быстро отдернула его в сторону.

– Нет. Он здесь ни при чем. Это не его миссия.

– О чем ты, Вер?! Какая еще миссия? Подумай головой. Какая-то хреновина, пьющая кровь, грибы, микробы. Ты хоть себя слышишь? А если мы прикоснемся к ним и помрем? Это существо с другой планеты, оно может быть ядовито или заразно. Или, не знаю… расселится потом по всей Земле, так что пожиратели будут казаться на его фоне добрыми зверушками. Мы должны положить эту штуку в какой-нибудь герметичный пакет и отправить на исследования.

В словах Еременко было рациональное зерно. Вера выслушала его, не перебивая, не пытаясь вклиниться в возмущенную речь. А потом заговорила сама с той же железобетонной уверенностью, с какой уговаривала Яна подождать автобус:

– Мы – прошлое, Кирилл. Нам кажется, что вот она жизнь – здесь и сейчас. Но это ложь. Мы всего лишь история. Как Голицкий, как люди, которые жили до прихода тварей. Нам надо смириться с этим, вот и все.

– О чем ты, Вера?

– О том, что именно нам предстоит взять на себя ответственность. Никто за нас не будет рисковать собственной жизнью. Мы сами созидаем будущее, и раз Мо привел именно нас четверых сюда, значит, именно нам придется воспользоваться этой штукой, преобразователем. Никаких тестов и лабораторий. Никаких ученых в белых халатах. Мы – всего лишь история.

– Как хочешь, – поднял руки Еременко. – Я в этом не участвую. Расул?

– Давай, Вера, что от нас надо?

– Серьезно, брат? Вот он кого я не ожидал…

– Мы все должны это сделать. Считай это моим последним приказом, – повернулся к рядовому Нерко. – Я с самого начала поставил конкретные условия. И не позволю теперь никому вилять. Тим остался в части, потому что знал: я не шучу. Если ты, Кир, принял нашу вылазку за игру, за какой-то квест, то сейчас я тебя разочарую. Все по-настоящему, без полутонов. Без «я в домике» и сиюминутных изменений в правилах.

– А если я откажусь? Пристрелишь? – разозлился парень.

– Нет. Я ничего не сделаю. Но, боюсь, ты сам будешь всю оставшуюся жизнь осуждать себя за малодушие. Людской суд может быть несправедлив, одна лишь совесть никогда не ошибается, – Ян произнес это без всякой патетики, просто как факт, вроде утверждения, что молекула воды состоит из двух атомов водорода и одного атома кислорода.

И Еременко зло ударил кулаком по пьедесталу памятника, сдирая кожу на костяшках пальцев. Одно-единственное слово заставило его передумать. Кира могли обвинять в чем угодно: в лени, недисциплинированности, отсутствию внутреннего стоп-крана, но никогда – в малодушии.

– Хорошо, капитан. Мне все это не по душе. Но я присоединюсь к вашему кружку самоубийц. Вера, рассказывай, как эта фиговина действует?

– Все просто. Просовываешь палец в ячейки. Гриб сам решит, как лучше сделать прокол. А дальше придется подождать.

Первым потянулся к преобразователю Ян. Фаланга вошла в белую массу, как в пластилин. Ничего необычного, словно прикасаешься к шляпке какого-нибудь подосиновика. Гифы плотно оплели палец, а затем десяток мелких иголочек вонзились в кожу. Прошла пара секунд, не больше, и Нерко достал истыканный палец на волю. Несколько аккуратных дырочек слегка кровоточили, даже о большой кактус пораниться страшней.

Вера, Расул. Последним мизинец просунул Кирилл. Поморщился, когда гриб жадно впился в плоть, но дальше бухтеть не стал.

– Это все? – спросил.

– Нет, смотрите, – Ян указал на устройство.

Белая масса распадалась, становилась более рыхлой, выползая через отверстия в каменной сетке. И внутри «яйца» обнажалось нечто, больше всего похожее на хризантему. Тонкие лепестки лежали на дне преобразователя, они тоже шевелились, приоткрывая сердцевину – несколько темных подушечек-наростов.

– Что это такое? – Взгляды мужчин обратились к рядовой Матвеевой.

– Сумки со спорами. Полчаса, и они будут готовы.

– К чему?

– К распылению, к чему же еще? Каждое живое существо стремиться оставить потомство. Хищные грибы с Кессии – не исключение. Мы не должны отходить далеко. Нам придется вдохнуть их, чтобы завершить процесс.

– Гадость какая, – поморщился Расул.

– А ты думаешь, в воздухе, которым мы обычно дышим меньше гадости? – поддел его Ян. – Там и не такое плавает.

Гриб все шевелился, то закрывая свой «цветок», то открывая. Тонкие усики шарили по ладони Веры, но девушка не обращала на это никакого внимания. Она держала генетический преобразователь, как маленького птенчика. Нежно, старясь не повредить внешнюю оплетку. А потом пузырьки одновременно взорвались, выстреливая миллионами сложноустроенных спор. Несколько оболочек, капелька жидкости вместо тормозного парашюта, камера с клеткой гриба и несколькими клетками микроорганизма-спутника. Настоящий шаттл с экипажем, только не металлический, а живой.

Охотники даже не почувствовали, как сотни спор вместе с частичками пыли попали в их дыхательные пути. А потом по кровеносным сосудам к внутренним органам. Гриб, конечно, не выживет, а вот микроорганизм найдет новую клетку-хозяина. Еще пара поколений, и ДНК кабетов окончательно сольется с собственными генами человека.

Дождя в окрестностях Краснополянска не было уже больше недели. Спустя полчаса по тому месту, на котором стояли четверо охотников, прошла экскурсионная группа. Кто-то из детей громко чихнул, но в остальном ночь закончилась без происшествий.

Маленькие грибные споры еще покружили в воздухе, чтобы навсегда осесть на площадку за памятником. Из них так ничего и не проросло. Увы, а, может быть, и к счастью.

Глава 18

Учёный: Как он узнал ее сны?

Доктор: Да ведь сны и тени в близком родстве. Они, кажется, двоюродные.

Е. Л. Шварц «Тень»

Мир теней и тварей

Сан подтянулась на руках, зацепилась носками ботинок за выступ забора и взлетела наверх. На крыше было холодно, но безветренно. Солнце садилось за спиной, подсвечивая мир золотом. Впереди растекалась синева, которую продырявили мелкие звезды. Девушка шмыгнула замерзающим носом и поплотнее натянула на уши вязаную шапку. Октябрь заканчивался, скоро их отпустят домой. Всего на неделю, чтобы встретиться, наконец, с родными и распрощаться с мечтами о нормальной жизни.

После их вылазки в город Карпатова крепко задумалась, что же все-таки с ней происходит. Поведение тех тварей явно не укладывалось ни в одно описание. Да и охотница никогда не слышала, чтобы между человеком и пожирателем устанавливался контакт. Конечно, все дело в ней, в Сан. Она прикрикнула на тварей, и те послушно исчезли. Будто она была их подругой… или, скорее, вожаком.

– Вижу, мой подарок тебе пригодился.

Карпатову развернуло от знакомого голоса. Теперь на седовласом красовался длинный черный плащ с меховой оторочкой. Кажется, подобные она видела только в исторических сериалах. Правда, отец всегда говорил, что в них истории не больше, чем в дешевых шоколадных батончиках какао-масла. Из-под плаща торчали вполне современные сапоги.

Отец…

– Что Вам надо? – осторожно поинтересовалась Сан.

– Мне? Нет, это я хочу спросить тебя: что ты хочешь?

Больше всего Карпатова хотела оказаться подальше от этого типа. Как он, вообще, попал на закрытую территорию?

– О, великие Вероятности! Похоже, после двадцатого века люди окончательно испортились. Никакой сообразительности. Видимо, я не достаточно ясно выразился. Итак, придется представиться по всей форме. Я – Творец пресечения жизни насильственным путем. Бог войны и убийства по-вашему.

– Чушь собачья! Никаких богов не существует… то есть… – Выражение лица седовласого становилось все ироничнее, пока он не расхохотался:

– Узнаю старую-добрую монотеистическую школу. Бог един и все такое. Только, дорогая, этого Бога никто не видел. Зато я-то здесь. Вполне себе реальный. Хочешь, можешь даже пощупать.

Творец или бог (или кто он там?!) стянул с правой руки перчатку и протянул ладонь Сан. Та недоверчиво посмотрела сначала в глаза мужчины, темные как предгрозовое небо, потом на руку. Гладкая кожа без единой линии. Словно по ладони прошлись утюгом, разлаживая все складочки. Такая ладонь не могла принадлежать человеку. Однако пальцы Карпатовой коснулись вполне нормальной, человеческой кожи. Теплой, немного влажной и довольно грубой, как если бы длинноволосый постоянно занимался тяжелым трудом.

– Ну, довольна? – мужчина выдернул руку, снова надевая перчатку.

– Значит, Вы, типа, оттуда? – Сан ткнула пальцем в небо, вызывая новую улыбку у длинноволосого.

– С облаков? Ага, точно, где же нам, богам еще жить? Только на высоте нескольких тысяч километров. Сидим, такие, в безвоздушном пространстве, и взираем на Землю, аки орлы.

Сан поняла, что над ней издеваются. Но вместо того, чтобы обидеться, жутко разозлилась:

– Откуда мне знать! Может, и так. Вы же – Бог, должны быть всемогущи и вездесущи. Это мы тут – жалкие букашки под Вашими ногами. Давайте уж, топчите, я готова!

– Прибереги гонор для Михайлова, – осадил девушку седовласый. – Мне нравится твоя наглость и бесстрашие. Но всему есть предел. У нас был уговор: я дал тебе начальную частицу и время на размышление. А теперь хочу услышать ответ.

– Какой еще ответ? – не поняла Сан.

– На мой вопрос. Что ты хочешь? – мужчина перестал улыбаться.

Странное ощущение охватило охотницу. Тело ее стало полупрозрачным, невесомым, больше похожим на туман. Она видела, но не глазами, а внутренним зрением двух маленьких змеек. Одна была серебристо-белой, чешуя ее сияла, подобно бриллианту. Вторая была абсолютно черной, но почему-то при этом тоже светилась. Они сплелись в смертельной схватке, похожие на знак «инь-янь», но являя собой полную ему противоположность. Не гармония женского и мужского начал, а вечная схватка между призванием и долгом. Между тем, кем ты можешь стать и тем, кем ты никогда не станешь. Между пожирателем и человеком.

– Все очень просто, – продолжал седовласый. – Либо я забираю у тебя частицу. И тогда больше никакого общения с тварями, никаких странных снов, ты снова станешь одной из тысяч ГМЛ, и всю оставшуюся жизнь будешь уничтожать тварей. С твоими данными легко подняться по карьерной лестнице. Может, тебе даже поставят пару памятников… посмертно, конечно.

– Ты видишь мое будущее?

В голове Сан царил полнейший беспорядок. Десятки вопросов, главным из которых оставался традиционный: почему именно я? Почему этот длинноволосый тип («Творец, вовсе не человек») спустился с неба («Ах, ну да, боги же там не живут!») и теперь пристает к Карпатовой с вопросами. Но спросила она почему-то совсем о другом.

– Нет. Просто жизни всех охотников схожи, как сюжеты боевиков. Хорошие парни мочат плохих. Потом – наоборот. А потом главный герой находит главного злодея и после двадцатиминутной драки наконец-то обезоруживает того и сдает властям. И не важно, что злодей убил всю семью героя и еще парочку его лучших друзей. Нет… месть – это слишком низко. Знаешь, я терпеть не могу боевики. Нет, есть парочка неплохих режиссеров… Тарантино, например. В его фильмах тоже нет ни капли правды, но зато они смешные. – Заметив ошарашенный взгляд девушки, Пресекатель сменил тему. – Ладно, не важно. Это один из вариантов.

– А второй?

– Ты станешь пожирателем, – пожал плечами мужчина.

– Что? – Сан отступила на шаг.

– Да перестань! Тебе, как никому известно: они – не просто тупые чудища. Ты слышала их, чувствовала то же, что они.

– Нет, нет, – еще один шаг назад. – Я не хочу умирать.

– А кто говорит о смерти? Почему вам, людям, кажется, что лишившись привычного тела, вы лишаетесь и жизни? Те трупы, которые вы хороните – всего лишь оболочка. Как бобовый стручок. Но главное содержимое – внутри. Такие маленькие горошинки, видела? – Сан кивнула. – Твое тело изменится, но ты останешься собой. Гусеница превратится в бабочку.

– Я…

– Неужели ты думала, что доживешь до всеобщей победы? – хмыкнул творец.

– Нет, – покачала Карпатова головой. – Но твари. Они…

– Убили твоего отца. Тебя только это смущает? Давай я открою тебе одну маленькую тайну. Человечеству конец, в любом случае. Как бы вы не старались, война проиграна. Я видел это десятки, даже сотни раз. Еще полтора столетия максимум, и на этой планетке не останется ни одного homo sapiens. Наступит новая эра – пожирателей. Здания, которые вы строили тысячелетиями, превратятся в груды заросших кирпичей, а потом – в песок. Железо покроется ржавчиной, постепенно разлетаясь на частички. Даже пластик разложится. И прежде чем Солнце поглотит сине-зеленый шарик, маячащий в Космосе, на нем не останется никаких ваших следов.

– Тысячи раз? – переспросила девушка.

– Мир устроен несколько сложнее, чем кажется, – подмигнул седовласый. – Не заморачивайся насчет этого. Главное – в любом случае все люди превратятся в конечном итоге в тварей. И будут жить долго и счастливо, пока не сгорят в адском пламени красного гиганта. Так что у тебя, как я уже говорил, два выхода: стать одной из тех, кто завоюет Землю. Или остаться собой – две руки, две ноги и ужасная прическа.

– И что, как только я дам согласие, ты сразу превратишь меня в тварь?

– Во-первых, у меня нет таких полномочий. В пожирателей не обращают, ими становятся. Постепенно, шаг за шагом. Думаю, в твоем случае все займет не менее трех-пяти месяцев. Откровенно говоря, твое преображение началось в тот момент, как я отдал тебе начальную частицу пожирателя. Ты и не заметишь, как однажды начнешь питаться светом, а твои конечности покроет чешуя. Никто этого не замечает, поверь.

В памяти Карпатовой всплыл один из недавних снов. Она сидит за столиком в кафе. Огромные панорамные окна, свет льется на столешницы, покрытые скатертями, на стены цвета корицы и деревянные полы. Кроме нее в кафе сидят еще несколько человек, но никто из них ничего не говорит. В помещении царит полнейшая тишина, будто девушка оглохла. А потом что-то привлекает ее внимание, заставляя повернуться. На пороге кафе стоят двое: Александр и Тимофей. Девушка встает для приветствия, но вместо того, чтобы поздороваться, оба охотника одновременно вынимают пистолеты. Только теперь Сан понимает: кафе давно разрушено. От оконных стекол остались одни осколки, акульими зубами торчащие из покосившихся рам. В полах зияют дыры, а стены облупились и выгорели до неприятного грязно-желтого цвета. И она сама вовсе не человек, а стоящий на линии огня пожиратель.

Вот как это будет. Именно так. Маленький уголек, который ей отдал Пресекатель, поглотит серебристую змейку. А потом Сан просто перестанет сопротивляться, даже не поняв, что давно превратилась в одну из живых теней. Ни боли, ни страха. Только свобода.

– А остальные? Моя мать... – Сан хотела продолжить: «Марат», – но не решилась. – Она тоже станет тварью?

Но Творец все понял без слов. Закатил глаза, выражая тем самым свое отношение к глупым романтичным девицам, но снизошел до ответа:

– Не волнуйся, твой дорогой докторишко будет с тобой, никуда не денется. А вот насчет твоей матери… хм… сто тридцать к ста сорока четырем. Думаю, да. Твоя мать тоже станет пожирателем. Ну, что скажешь?

– Я… – Сан вздохнула. Три месяца, максимум – пять. – Что я должна сделать?

– Ничего. Достаточно просто произнести свой ответ вслух. Ну, так как: останешься навсегда человеком или… – Глаза длинноволосого вдруг широко распахнулись, а на лице отобразилась крайняя досада. – Прошу прощения, мне надо кое с кем поговорить.

Не успела Карпатова и рта раскрыть, как Пресекатель растаял в воздухе. Раздался негромкий хлопок и обледенелая крыша сарая опустела. За спиной девушки что-то зашуршало, затрещало, а потом показалась голова. Вполне себе обычная голова, принадлежащая Андрею. Вскоре рядом с Сан возник весь Паровский:

– А я-то думал, куда ты постоянно бегаешь? Еле нашел.

– Что тебе от меня нужно? – не слишком приветливо отозвалась девушка.

– Вы с Алиевым вечно шушукаетесь по углам… Думаете,  особенные? – как ни в чем не бывало продолжал парень. В глазах его горела настоящая ярость и еще что-то. – Что я только не делал, чтобы выследить вас. О чем вы все время болтаете? Наверное, смеетесь над нами. О, да. Мы ведь не такие крутые. Мы не видим других планет, не зажигаем свечек одним взглядом. Почему всем все, а другим – ничего? Я всю жизнь мечтал стать охотником. Тренировался убивать тварей. Узнал все об уничтожителях. Не представляешь, как сложно взламывать защищенные правительственные сети. Выуживать крупицы информации среди той лжи, которой нас пичкают.

– Андрей, о чем ты? – Сан остро почувствовала, как подошвы ее ботинок скользят по тонкому слою льда.

«Он же сбрендил. Совсем. Господи, почему именно сейчас? – в ужасе вытаращилась на молодого человека Карпатова. – Нет, он ничего не может мне сделать. Или...?»

Лишь сейчас Сан поняла: Творец не обещал ей долгую жизнь. Более того, он сам признал, что не видит ее будущего. Даже Бог не видит ее будущего. Кто знает, может, именно сегодня ее существование оборвется. До того, как ее призвали в охотники, Карпатова думала, что состарится дома в окружении детей и внуков. Потом – что останется однажды лежать посреди улицы, разорванная пожирателями. Любой исход, но только не такой. Она не может быть убита спятившим парнем, с которым спала в одной комнате и ходила в один душ. Люди не такие. Они…

«Ничем не лучше пожирателей. Вот в чем правда. Уж прости, детка», – услышала девушка отчетливый голос отца. Оставалось только одно:

– Андрей, давай спустимся отсюда и поговорим в казарме.

– Нет, на этот раз ты никуда от меня не улизнешь, – осклабился тот. – Тут отличная защита, нас никто не найдет, нам никто не помешает. Знаешь, как тяжело было подменить свои анализы чужими? И это средство, от него дико чешутся глаза. Зато оно меняет цвет радужки. С невзрачного голубого на изумрудно-зеленый. Как у настоящих генетически-модифицированных людей. Нет, у меня есть парочка кабетских генов, ты не подумай… Но я не хотел работать на кухне или возиться с бумажками. Я вижу тварей, разве этого не достаточно? А эти чертовы ученые отчего-то решили, что я должен быть другим. Как ты… темные волосы и эти б**кие глаза. Никаких родинок. Было больно, когда я выжигал их. Хорошо, что медицина в наши дни такая продвинутая. «Уберем любые косметические дефекты». Полтора года подготовки, полтора долбанных года ради того, чтобы соответствовать чьим-то представлениям.

– Я никому ничего не расскажу! – немедленно заверила Андрея охотница. Но тот лишь фыркнул.

– Да мне плевать. Ты меня бесишь. Тебе природа дала такую возможность: служить щитом миру, а ты устраиваешь истерики. Сучишь своими ножками, словно принцесса: «Подайте мне то, сделайте это». Хочешь вернуться к своим горшкам с редиской? Какая же ты жалкая. Имя себе придумала, Сан. Никакое ты не светило, ты обычная малолетняя дура с завешенной самооценкой.

– Правда? – Сан могла многое стерпеть, но слова Паровского больно задели ее. – Да пошел ты, придурок! Хочешь стать щитом, значит, спасителем человечества? Боюсь разочаровать тебя: кабеты зря старались. Нам ничего не поможет. Мы все сдохнем. Один за другим. А потом пожиратели примутся за остальных, высосут их частицы. Не будет больше людей, так-то вот!

Удивительно, но только повторив услышанное от Пресекателя вслух, Сан поняла, насколько это ужасно. Если бы не охватившая ее злость, она бы точно расплакалась. Но вместо этого из горла девушки вырвался нервный смешок:

– Да, полтора года псу под хвост, как тебе такое?

– Ты врешь, ты врешь! – А вот Андрея совсем переклинило. Как взбесившийся бык, заметивший тореадора, он кинулся на Сан.

Толчок пришелся в правое плечо и грудь. Пяткой левой ноги девушка зацепилась за какой-то выступ. А дальше произошло то, чего она больше всего боялась. Мир опрокинулся, и Сан, несколько раз заполошно взмахнув руками, полетела с крыши вниз. Последнее, что она почувствовала, прежде чем отключиться – дикая боль в спине, словно Карпатову разломили пополам.

 «Планета, к которой подлетал наш корабль, больше всего походила на яйцо дрозда – ровного синего цвета с вкраплениями темных островков суши. Младший помощник капитана почесал затылок и недовольно произнес: «И как мы туда сядем?» Я лишь пожал плечами в ответ. И не в таких условиях бывали. Что-что, а нашей команде вечно везло. То смерч на Вистоке, то непроницаемая пелена ядовитых облаков на Торесе. И ничего, за всю историю корабля, ему только дважды требовался серьезный ремонт…»

– Привет, – в палату вошел Марат. Было непривычно видеть его без белого халата, в обычной гражданской одежде. Из-под светло-песочного свитера торчал  подол рубашки, а на ногах красовались супермодные в этом году полосатые кеды.

– Привет, – отрываясь от своих записей, улыбнулась я.

– Как ты?

– Кроме того, что теперь я точно не смогу бегать – вполне нормально.

– Чувствительность вернулась? – И все-таки с халатом или без, Алиев все равно оставался врачом.

– Да, не полностью, но прикосновение я точно различаю. Так что прекрати меня лапать, – наигранно грозно отпихнула я руку друга. Кажется, только сейчас он понял, что делает. Смутился, фыркнул, но лапы от моего колена убрал.

Мне крайне «повезло». Упав всего с трех метров, я приземлилась ровненько на кучу стройматериалов, сваленных за сараем. На одном из этажей штаба шел ремонт. Когда мы с Захаром и Ваняткой только пришли к охотникам, рабочие не так давно начали срывать старые обои и выламывать плинтуса. Но к середине октября не было проделано и половины намеченных работ. Так что рядом с сараем по-прежнему высилась гора плиток и ламината, уложенных по коробкам и прикрытых углеводной тканью со специальной пропиткой. Ткань была «умная», сверхпрочная, способная принимать любую форму. А вот ящики – самые обычные, из тонкого пластика, не выдержавшие даже моего скромного веса. Потому-то осколков в моей спине удалось избежать, а вот переломов – нет. Один из позвонков буквально растрескался, чуть не защемив спинной мозг, правая рука вовсе оказалась вывернута.

От удара я потеряла сознание, а пришла в себя уже по пути в операционную. Всех охотников доставляли в закрытую военную больницу. Я не стала исключением. Смутно вспоминался яркий синий свет и склонившиеся надо мной люди. А потом мир снова погрузился в темноту. Слава хирургам-профессионалам и титановым штифтам, теперь, спустя полтора месяца я уже разъезжала по больничным коридорам в инвалидном кресле, а еще через пару, и вовсе собиралась пойти своими ножками. Во всяком случае, Диоген Петрович – мой лечащий врач – именно так и предполагал. Несмотря на смешное имя и круглые, как у совы глаза, человеком он был отличным. Не лишенным черного юмора (кажется, у медиков это профессиональная черта, как фонендоскоп на шее), но умным и понимающим.

Кто меня обнаружил там, во дворе штаба, так и осталось загадкой. Но говорят, увидев мое распростертое тело, Михайлов впервые потерял дар речи. Только руками замахал, лишь спустя несколько секунд выдав:

– А ну, живо вызывайте скорую!

Впрочем, и без него кто-то уже догадался добежать до инфостанции. Огромный темно-фиолетовый монстр с неизменным красным крестом приехал спустя пятнадцать минут. За это время выяснилось что: 1) из штаба пропал рядовой Паровский, 2) его чип для отслеживания час назад начал подавать сигналы, 3) полчаса назад сигнал с маячка Андрея пропал. Труп Паровского нашли еще спустя трое суток в каком-то закоулке. На нем не обнаружили ни одной раны. Андрей сидел, привалившись к стене дешевого бара, на лице его застыла перекошенная улыбка.

Мне было жаль его. А еще… я была ему благодарна. Андрей был безумен, но в чем-то прав. Я, действительно, ничего собой не представляла, хоть и была богато одарена природой и кабетами. Валяясь часами на койке под одинокой синеватой лампой, я пропускала через себя все воспоминания, накопившиеся за девятнадцать лет жизни. Хорошо, за пятнадцать, ибо впервые более-менее осознавать свое существование я начала ближе к пяти годам. Школа, работа на фабрике, смерть отца, призвание в охотники. Вот и все. Так себе биография, не богатая на события. Я никогда не была за пределами нашего города, не встречала ни одного выдающегося человека. А, главное, сама не сделала ничего такого, чтобы запомнилось, выделилось среди массы серых будней. День-ночь, годы проходили, а единственным наиболее ярким воспоминанием по-прежнему был первый встреченный мной рассвет. Сто лет назад люди даже не обращали на них внимание.