Текст книги "Синие лампы темного мира (СИ)"

Автор книги: Татьяна Нартова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)

– А потом? – все же присаживаясь на краешек матраса, зашуганно просипел Никитский.

– Либо мы расстанемся навсегда, либо ты сам захочешь остаться с нами, – не очень тактично ответил Юра. – Давай, не спеша, по порядку.

И Алексей принялся за повторение уже знакомой нам истории, дополняя ее разнообразными деталями.

– Можно я выну телефон?

– Конечно, – разрешил Шершнев.

– Тут у меня снимки. – Гость протянул сотовый сидящему рядом Юре. – Этот был сделан буквально за полчаса до смерти Вовы. Видите, он совершенно не похож на больного. Мой брат ходил в секцию бокса, занимался закаливанием. А потом просто упал, как подкошенный. Секунду стоял на коленях, а после завалился на бок и перестал дышать. Я даже понять ничего не успел, а Вовка уже…

– А можно укрупнить вот здесь? – попросил Буров.

– Зачем? Вы что-то нашли? – забеспокоился Алексей.

– Ага. Вот тот мужчина на заднем плане.

– Надо же… Знаете, я очень хорошо его запомнил. Когда Вова рухнул, к нам стали подбегать прохожие. Некоторые просто из любопытства, другие пытались помочь моему брату. А вот он даже с места не сдвинулся. Один парень попытался сделать Вове искусственное дыхание, как-то запустить его сердце. Я поднял глаза и увидел этого типа. Он улыбался! Представляете? А еще вот что меня поразило: у него в руках был поводок, но я нигде не видел собаки. Конечно, та могла бегать где-нибудь неподалеку.

– А это что? – неожиданно прервала Никитского Маша. – Видите, вот здесь. Тень. Определенно, тень.

– Ты думаешь о том же, о чем и я? – переглянулся с женой Юра.

Сейчас они напоминали не двух лабораторных мышей[1], а скорее, Шефа и Коллегу[2]. Только человека с табуреткой не хватало. Мы с Ярославом слаженно протянули руки, жестом прося телефон. Камера у него была отличной, так что позволяла в деталях рассмотреть снимок. И, правда, там был какой-то высокий мужчина с поводком в руках. У ног его лежала не одна, а две тени. Одну отбрасывал сам человек, а вот вторая могла принадлежать только одному существу на Земле – пожирателю.

– Я тоже его видел, – не поднимая глаз, продолжил Буров. – Мне казалось, то была галлюцинация или что-то вроде того.

– О чем ты?

– Когда тварь напала на меня, я на несколько минут словно попал в другое измерение. Я был у себя в офисе, а этот седовласый сидел напротив. Мне тогда подумалось, что длинные волосы совершенно ему не идут, особенно в сочетании с дорогущим костюмом. Нечесаные сальные патлы и такой неприятный взгляд. Он нес какую-то чушь. Сначала спрашивал, зачем нужен вечный двигатель у меня на столе. Маш, ты же помнишь, такой в виде вращающихся планет.

– Ага, – согласилась женщина. – Красивая штучка, говорят, она стресс снимает.

– А потом завел разговор о войне, крови. Сказал, что он – скульптор, отсекающий от гранитной глыбы все лишнее.

– У него пятно на шее или что это? – продолжая рассматривать снимок, спросил Ярослав.

– Нет, не пятно. Татуировка. Какой-то знак или иероглиф.

– Такой? –  Зи прямо на стене черкнул несколько линий карандашом. Юра кивнул. – Это не иероглиф, а руна общего языка Двенадцати Благословенных народов. То, что я сейчас сделал, является преступлением, ибо эту руну можно рисовать только на фигурах или изображении Творцов. Она означает не одно слово, а сочетание слов и переводится примерно так: «господин, который гасит жизни» или «стоящий над существами с оружием».

– Бог войны, что ли? – не поняла я.

– Мы называем его Аве-кре, Творец пресечения жизни насильственным путем. Но если тебе так проще, можешь называть его богом, – согласился кабет. – В конце концов, чаще всего гибнут не от старости или болезни именно на войне.

– Похоже, пришел наш черед кое-что объяснить нашему гостю, – кивнув в сторону стремительно бледнеющего Алексея, предложила Бурова. – Зи, покажи ему…

Мир теней и тварей

Снег пролежал недолго. К утру потеплело, и белоснежные поля вскоре превратились  в стариковскую голову с клочками седых волос между темными проплешинами. Мир, казавшийся недавно убранным праздничной скатертью, обнажил грязь, кучки мусора и прелой листвы. Солнце тоже скрылось за прочной пеленой облаков, которые иногда прыскали мелким дождиком, как из пульверизатора. Короче, наступила самая, что ни на есть осень. Не та прекрасная золотая пора, о которой наперебой строчили все старые поэты, а противно-коричневая, тусклая, вызывающая не теплую ностальгию по ушедшему, но мрачные мысли о будущем.

С наступлением ее у новичков начались занятия у «просто гражданина» Зимнего. Для многих они были таким же суровым испытанием, как марш-броски с полной выкладкой, но не для Сан. Не сказать, что все упражнения давались ей легко, но переносить предметы взглядом или создавать маленькие шаровые молнии получалось гораздо ловчее, чем стрелять по стендовым тарелкам или патрулировать улицы. Она боролась не со своим телом, хрупким, неподатливым, а с разумом, возможности которого с каждым занятием все больше раздвигались.

Вначале занятия больше напоминали игры. Охотники рассаживались рядами прямо на полу, покрытом мягким ковром, и выполняли простые упражнения на развитие внимательности и памяти, вроде запоминая последовательности чисел или нахождения десяти отличий между картинками. Все это казалось нелепым, глупым и совершенно не относящимся к их работе. В большом зале для тренировок пахло чем-то сладковатым, а из небольших динамиков по периметру доносилась музыка. Тихонько так, почти неслышно, но это, как ни странно, сразу настраивало на нужный лад.

На третье занятие Николай Иванович принес свечи, самые обычные, парафиновые. Потом поставил одну перед собой на стол, не произнося ни слова, сел и закрыл глаза.

– Что происходит? – заволновался Жильцов. Сан в ответ пожала плечами.

Фитиль свечи неожиданно задымился, а потом на его конце ярко вспыхнул крошечный огонек. Зимний встал, окинул аудиторию взглядом и произнес:

– Это ваше задание на сегодня.

И все. Никаких инструкций, никаких повторений. Свеча перед каждым охотником, тихая музыка и сладковатый запах. Вот и все. Кто-то принялся безотрывно смотреть на тонкую черную веревочку, словно гипнотизируя взглядом. Некоторые новички, наоборот, будто медитировали, не обращая на свечу никакого внимания. Сан посмотрела на одних, на других, на пыжащегося Захара, на растерянную Катю и начала думать о своем.

Чем больше времени проходило времени, тем больше длинноволосый незнакомец казался плодом ее воображения. Девушка не решилась еще раз покинуть территорию штаба. И дело было не в угрозе карцера или бродящих снаружи тварях. Просто когда Карпатова подошла к забору и уже собиралась его перемахнуть, что-то заставило ее передумать. Она поняла – не время. Для чего, Сан сама не могла объяснить. Для побега? Для встречи с тем мужчиной? Она просто не готова, как пока не обожженная, мягкая глина. На месте разлома внутри формировалась новая ткань, не заживляющая, не делающая девушку сильнее, но заполняющая пустоты.

Сан сидела, скрестив ноги, перед свечой, но ощущала себя где-то совсем далеко от сюда. Ей вспомнились лекции по истории, рассказы о царях и законах, о бесчисленном количестве войн с самых древних времен до нашествия пожирателей. Но ведь где-то, когда-то были периоды мира. Карпатова попыталась воспроизвести перед внутренним взором картинку, которую видела на вводной лекции: держащиеся за руку парень и девушка, чем-то похожие на них с Маратом, если убрать из глаз тревогу, а из движений – резкость. Они просто смотрят друг на друга, не шарахаясь от каждой тени, не пытаясь одновременно просканировать всю улицу. Такие яркие одежды, загорелая кожа. Сейчас ни у кого нет загорелой кожи. Есть просто темная от природы.

Сан захотелось перелистнуть десятки лет, заглянуть за край собственной жизни. Что там? Та же вечная тьма? Забитые фанерой или заложенные окна, слепые однотипные новостройки? Новости по радио, одинаковые фильмы, где вместо людей роли исполняют нарисованные с помощью компьютерных программ персонажи, и лишь звучание настоящее, живое, не синтетическое?

 Марат смотрел на облака через дырку в доске. А Сан в детстве любила закрывать глаза и представлять, будто вместо нарисованных тетенек и дяденек на экране визора играют живые люди. Иногда ей попадались старые фильмы, снятые до середины двадцать первого века. И девочка могла целыми днями прокручивать их. Ни сюжет, ни диалоги интересовали ее. Она просто любовалась настоящими красками без примеси синего, костюмами и декорациями, но еще больше – дневными пейзажами. Станут ли они вновь доступны?

Человечество уже давно ведет борьбу с пожирателями. Но должно же быть какое-то логичное окончание этому противостоянию. Война не может быть вечной. Либо нас, либо мы. Либо последний человек или группа людей просто поднимут руки и скажут: «Все, мы сдаемся!». Либо твари навсегда будут искоренены. Какой-нибудь умник ученый придумает, как уничтожить их. Яд, смертельное излучение, еще более страшную дрянь. А потом начнутся самые страшные времена, возможно, от шести миллиардов людей останется всего два, но после они поднимут знамя победы над городами.

Она видела этот разноцветный отрез ткани. Четко представляла оттенок каждой из трех полос и рисунок зажженного факела посредине. Лимонно-желтый, золотисто-оранжевый и розовато-красный. Словно рассвет, запечатленный на переплетении нитей. На его фоне белый факел кажется слегка желтоватым, а алое пламя теряет границы, растворяется по краям, начинает трепетать, как живое.

День будет пасмурным и ужасно холодным. Еще холоднее той ночи, когда Марат последний раз позвал Карпатову на крышу сарая. Но тот, кто поднимет флаг над головой, не будет страшиться ни холода, ни смерти. Ему будет всего пятнадцать или шестнадцать. И он будет ужасно гордиться и волноваться. Совсем не солдат, обычный мальчишка, которому доверили огромную честь…

– Сан, эй! – кто-то бесцеремонно толкнул девушку в плечо.

Она недовольно покосилась на Ванятку, сидевшего слева от нее. Образ юнца дрогнул, а потом и вовсе пропал. Не просто ушел куда-то, а совершенно вылетел из головы, будто его там никогда не было. Пару секунд Карпатова смотрела на друга, пытаясь вспомнить, кто это и кто она сама? Сознание превратилось в чистый лист без единой закорючки. А потом все вернулось.

– Что такое? Нам пора?

– Нет, посмотри! – Ваня никогда прежде не выглядел таким изумленным.

Охотница перевела взгляд в указанном направлении и сама едва не взвизгнула.

Стоящая у ее ног свеча горела ровным пламенем. Крупные капли воска стекали вниз, образовав уже небольшую лужицу. Кажется, с первым серьезным заданием девушка справилась.

– Мне надо с тобой поговорить.

– Вот так прямо? – Алиев оторвался от очередной планшетки. – Опять злой и страшный капитан Шрам?

– Нет. – Сан закрыла за собой дверь, плюхнулась на стул для пациентов. Сидя на нем, те обычно жаловались на застуженные в засаде зубы или боли в желудке от однообразной пищи. – Дело в другом. Я сегодня зажгла свечу. Кроме меня это сделал лишь один парень из бригады Ромашова и то под конец занятия.

– И что? – не понял страданий подруги лейтенант. – Я не вижу в этом ничего удивительного. У тебя почти идеальный набор генов, еще парочка, и выросла бы вторая пара рук.

– Шутишь все…

– Да нет, вполне серьезно. В этом мире, Александра, все происходит по определенным законам. И хочу тебя успокоить, в свое время я тоже зажег свечу с первого раза. Именно для этого нас и создавали. Чтобы поджигать, шарахать электричеством и уничтожать тварей, которых обычные люди даже не видят. Вот если бы тебе это не удалось, я бы очень удивился. Но ведь дело не только в свече, так?

Именно за это Сан больше всего ценила Марата, за его способность читать между строк. Ему достаточно было просто взглянуть на собеседника, и он уже имел о нем довольно объемное представление. Не человек – рентген. За это многие охотники не любили лейтенанта Алиева и старались как можно реже с ним контактировать. Но Карпатовой общение с врачом приносило одну только пользу. Главное – откровенность. Вот и сейчас девушка слегка замялась, но все же выложила мучавшие ее сомнения.

– Нет, никогда не видел никого похожего, – уверенно ответил Марат на вопрос подруги, не видел ли он длинноволосого великана. – Точно. А ты не могла, не знаю, заснуть на той крыше. Влажная одежда, стресс...

– Хочешь сказать, мне все привиделось в бреду горячки? Да, но ведь я проснулась совершенно здоровой, ни жара, ни болящего горла. Наоборот, чувствовала себя просто отлично. И... с тех пор я начала кое-что замечать за собой. – Сан почесала нос, не зная, как правильно сформулировать то, что последнее время преследовало ее. Неуловимое, похожее на флер знакомых духов, хотя ты, хоть убей, не можешь вспомнить, кто  ими пользовался. – Твои видения продолжаются?

– Да. Иногда сижу тут, а потом раз! Ты и сама знаешь, как это происходит.

– Конечно, конечно. Мне снятся сны.

– В этом тоже нет ничего удивительного. – Однако Марат даже не улыбнулся.

– Знаешь, обычно сны обрывочны. Ты просыпаешься и понимаешь, что в них не хватает половины деталей, а все происходившее нелепо и ни капли не похоже на реальность. Вроде выпадающих зубов, на месте которых вырастают железные коронки. Мне однажды и такая чушь снилась. Я потом несколько дней не могла нормально жевать твердую пищу. – Тут Алиев не выдержал и громко фыркнул. – Не смейся, мне было лет шесть всего. Но после встречи с тем здоровяком мне начали сниться совершенно иные вещи. Связные, яркие, больше похожие на видения.

– И что ты видишь?

– Себя. – Сан облизала нижнюю губу. – Тебя. Место очень напоминает те поля. Две звезды над головой, но они кажутся немного не такими. Большущее озеро, а вода в нем как расплавленная медь из-за многочисленных рачков. Домик неподалеку. Обычно я плаваю в этом озере или загораю на берегу. А ты зовешь меня…

– Звучит немного бредово, не находишь? – с сомнением спросил врач.

– Ага. Но все настолько реально. Я обычно понимаю, что сон – это сон. Но тут все иначе. Картины больше похожи на воспоминания. Они четкие и никогда не повторяются. Каждый раз одинаковая обстановка и совершенно разный сюжет. Вчера, например, мне снилось, как мы с тобой вместе идем по пляжу. Я запомнила почти каждое сказанное слово.

– И о чем же мы разговаривали? – подперев подбородок кулаком, осведомился Алиев.

– Нет, – вдруг решила Сан. – Прости, этого я не могу тебе сказать. Ты прав, все закономерно. Наверное, прочитанный роман на меня так подействовал. Глупая  сопливая книжонка, Дроздова из дома добыла.

– Может быть, – не стал спорить лейтенант. – Слушай, никто не знает, как работают наши мозги. Говорят, еще в середине позапрошлого века ученые и писатели-фантасты начали задумываться о создании искусственного разума. Типа, мы докопаемся до сути, расчленим серое и белое вещество на клеточки, найдем, где рождаются мысли и идеи. А потом возьмем и сами создадим подобие человека, только без его изъянов. Кто-то говорил, что это будет знаменовать начало прекрасной новой эры. Но большинство боялось. А если этот идеальный интеллект поработит самих людей? Если он поймет, что от них больше вреда, чем пользы? Прошло почти два века, и где ИИ? Так и остался страшилкой для одних и подобием философского камня для остальных. То, что у нас здесь, – Марат выразительно постучал пальцем по виску, – ничего не заменит. Ни одна куча проводков и фотонных думалок. Потому что есть что-то еще, Сан. И этот недостающий элемент заставляет тебя видеть сны и зажигать свечи.

Девушка только послушно кивнула. Она читала об ИИ и видела на картинках изображения андроидов. Сан не испытывала к ним ни ненависти, ни особого интереса. Обычная кукла с кучей микросхем. Гораздо большее любопытство вызывали роботостроители, инженеры и другие ученые мужи и дамы, которые создали тех кукол. Зачем? Для чего? Какими путями они шли?

– Ладно. – Алиев неожиданно отодвинул стул и поднялся на ноги. – Не хочешь пройтись со мной, Йорика повидать? До отбоя еще полчаса.

– Да, с удовольствием.

Карпатова не лукавила. Ей хотелось увидеть запертое чудовище. Оно не вызывало у Сан прежнего ужаса и презрения. Наоборот, чем ближе они с Алиевым подходили к лаборатории, тем радостнее стучало сердце девушки. Она предвкушала эту встречу.

Светильники загорелись, высвечивая эбонитово-черную тварь. Йорик лежал, подобрав под себя лапы, как кошка. Когда-то у маленькой Александры был котенок. Маленький, полосатый комок шерсти. Ему нравилось бегать за самодельной игрушкой на ниточке и пить молоко. А девочка обожала гладить своего четвероногого друга.

Рука сама потянулась к замку.

– Что ты делаешь? – остановил охотницу Марат.

– Хочу войти, можно?

– Зачем?

– Не знаю, – честно ответила Сан.

«Куда потом делся котенок? – подумала она. – Сбежал? Или вырос, а потом сдох? Не могу вспомнить»

– Хорошо, можешь войти, – сдался Марат. – Но только со мной. И только потому, что первый раз ты так круто его нокаутировала.

Алиев приложил руку к сканеру. Дверь пикнула и отворилась. Из темного коридора охотники шагнули в залитое белым светом помещение. Будто из преисподней попали в рай. Неправильный рай, где вместо ангелов был один  пожиратель с красными глазами и тупой безротой мордой. Сан сделала еще шаг вперед, протягивая руку. Йорик лениво поднялся. Он не нападал, ни проявлял никакой агрессии, но врач с беспокойством заголосил:

– Что ты делаешь? Ты с ума сошла? Сан, а ну, марш отсюда.

Но прежде чем Марат решился схватить подругу поперек туловища и самолично вышвырнуть ее из камеры, пальцы девушки коснулись гладкого лба твари.

Чешуя оказалась теплой и очень приятной на ощупь, почти бархатистой. Ладонь скользнула ниже и вернулась на прежнее место. Сан гладила пожирателя, и тот, вместо того, чтобы разорвать охотницу, мирно стоял и вроде бы даже получал от неожиданной ласки удовольствие.

«Его разорвала собака. Котенка звали Крепыш, и его разорвала соседская овчарка. Злобное и тупое животное», – вспомнила Карпатова.

Через три дня после того случая у нее и случился первый приступ.

[1] Речь идет о  «Пинки и Брейн» (англ. Pinky and the Brain) – американском мультсериале Стивена Спилберга о лабораторных мышах, одна из которых стала умной до гениальности, а другая глупой до смеха.

[2] Братья Пилоты– франшиза повествующая о похождениях двух сыщиков-Шефа и Коллеги, Герои мультфильмов студии «Пилот», созданные известным советским и российским детским писателем Эдуардом Успенским.

Глава 15

Каждая тень, в конечном счёте, тоже дитя света, и лишь тот, кто познал светлое и тёмное, войну и мир, подъём и падение, лишь тот действительно жил.

С. Цвейг

Мир теней

Понятия «день» и «ночь» постепенно начали стираться в моей голове. Восемь часов сна сменялись шестнадцатью часами бодрствования. Иногда что-то происходило, но в основном, все время полностью поглощала рутина в виде готовки, уборки и слежки за новостями.

Май закончился. Начался июнь. Для меня все изменения ограничились похудевшим отрывным календарем. Ползанье улитки внутри круга, от которого в голове становится пусто и начинает подташнивать.

И все-таки природа не любит однообразия. Рано и поздно огромная масса накопившегося в горах снега срывается лавиной вниз. А у меня было ощущение, что нас давно засыпало с головой.

Мы по-прежнему следили за пожирателем и нам, наконец, удалось сделать первый шаг в нужном направлении.  Правда, началу движения предшествовал ряд не слишком утешительных открытий. Сначала мы долго и упорно мариновали пожирателя в темноте, но даже после недели, стоило одной из ламп внутри его тюрьмы зажечься, как смоляная тень принялась менять очертания.

Вторым неприятным сюрпризом стало то, что твари реагировали даже на самый небольшой уровень освещенности. Маленькая лампочка накаливания мощностью всего в двадцать ватт уже через полминуты приводила живую тень в состояние полной готовности, более мощные – через десять-пятнадцать. Этого времени не хватало даже на то, чтобы пересечь коридор на втором этаже. И все же кое-где мужчины установили автоматы, реагирующие на движение, которые включали и выключали свет. Например, в уборной.

И вот, спустя почти месяц с начала нашего заключения, снежная масса полетела со склона в обрыв.

– Ну, как? – Передо мной поставили кружку с чаем.

– Ходит, как тигр в клетке: туда-сюда, а потом по кругу, – устало пробормотала я, потирая лицо.

Очередная шестнадцатичасовая смена заканчивалась. Скоро должны проснуться Буровы с Яриком.

Рядом раздался вдох разочарования.

– А если мы ничего не найдем? Если они просто… непобедимы? – Никитский выглядел совершенно потерянным.

С одной стороны, ему приходилось тяжелее нас. Все-таки я с Яриком и Буровыми была знакома довольно давно, а с пожирателями мы столкнулись почти одновременно. С другой стороны, Алексей своими глазами видел смерть единственного родственника – своего брата. А горе либо закаляет тебя, либо делает как пластилин, готовым принять все, что угодно. Поэтому, когда Зи предстал перед Алексеем в своем истинном обличии, тот не убежал с воем куда подальше. Наоборот, первой фразой Никитского было: «Да, теперь все становится куда понятнее».

– Позволишь? – четырехпалая рука потянулась к голове мужчины.

Я невольно попятилась назад. Никитский с расширенными глазами, все еще нездорово бледный даже в теплом свете сияющих полос, уж больно напоминал меня саму совсем недавно. Но, в отличие от меня, он нашел силы слабо кивнуть. Это выглядело, как некая процедура посвящения, древний ритуал одного из тайных обществ. Ты клянешься служить интересам ложи? Твой Мастер – страх, твоя цель – уничтожить само Зло. Ты готов больше никогда не увидеть солнечного света? Ты готов…

– Готов, – шепотом произнес Никитский.

И комната закружилась перед моими глазами.

– Кира, что с тобой? – Шершнев подхватил меня под руки, не давая упасть. На светлый паркет шлепнулись две темно-красные капли. На языке тут же появился солоноватый привкус.

– Ничего, наверное, давление скакануло… – опускаясь на один из пуфов, пробормотала я.

– Это не давление, – голос Зи изменился. Я едва разобрала тот набор скрипов и стрекотания, которое он выдавал за звуки человеческой речи. – Это телепатический импульс.

Вся фигура пришельца будто превратилась в гранит. На сероватой коже проступил узор, похожий на индийские рисунки хной. Только не рыжеватый, а серебристый. Он покрывал все конечности Зи, короткую шею и лысую макушку. Только лицо оставалось чистым. Узор на первый взгляд выглядел хаотичным, но мне почудилось вдруг – еще чуть-чуть, и я смогу найти связь между отдельными элементами. Найти в хаосе переплетения линий порядок.

В тот же момент серебристые ниточки словно нырнули куда-то в нижние слои кожи Зи, а кабет отмер.

– Покажите ему пожирателя, – обратился он к нам, указывая на Алексея.

– Ты смог…?

– Да, я установил между нами связь. Все-таки это проще, чем снова повторять свой рассказ о Долгой войне. – Кажется, пришелец ничуть не шутил.

Когда Алексей немного пришел в себя, мы проводили его в подвал.

– Это она убила моего брата? –  лишь наверху, глядя на изображение с камеры, Алексей задал первый вопрос.

– Не думаю, – ответил Шершнев. – Тварей много. Вероятность того, что именно наш пожиратель виноват в смерти Владимира, не так уж велика. Но мы здесь не просто для мести. Не просто для того, чтобы поймать конкретную тварь и превратить ее в ничто. Нам всем грозит вымирание, если мы не попытаемся найти хоть какой-то способ от них защититься.

– Правительство? – Мы поняли мысль Никитского.

– Нет. И тебе не советую к ним обращаться, – покачал головой Юра. – Мы – единственные, кто знает правду. Я имею в виду, что многие, конечно, догадываются, чувствуют. Ты видел все эти репортажи? Почти каждый день – одна две смерти. То там, то тут. И списать это на какую-то неизвестную банду отравителей уже не получается. Но разве хоть кто-то по телеку заикнулся о чем-то сверхъестественном? «Странные», «необъяснимые» – такие определения дают смертям. Но тон у журналистов неизменен. В нем так и проскальзывает: «Эй, ребята, да бросьте! Через месяц все вскроется. Какая-нибудь секта или плохая вода, или еще какая дрянь окажется виновата. Все под контролем. Мир немного шатается, но эти чуваки, сидящие наверху найдут рано или поздно гвозди с молотком и все подправят». Понимаешь, о чем я?

– Да, вроде. Даже если мы сейчас приведем все доказательства, нас скорее приколотят этими самыми гвоздями для лучшей устойчивости мира, чем признают существование пожирателей и иных цивилизаций.

– Вот-вот. Лучше и не скажешь, – подтвердил Буров.

– И все-таки, неужели вы просто намерены ждать и ничего не делать?

– То есть? – удивился Ярослав. – Если мы не трубим на каждом углу о тварях, это вовсе не означает наше бездействие. Пока мир раскачивается, мы ищем лекарство от заразы, поразившей его. И когда до всех, наконец, дойдет, что дело не в дурной воде или испытаниях нового биооружия, мы сможем хоть что-то предложить, кроме паники.

– План, надо признать, так себе. Но наша пятерка с самого начала не рассчитывала на быструю победу. Мы заперли себя в бестеневой комнате не для того, чтобы на завтра выбежать из нее с победными криками и волшебным устройством, избавляющим от всех проблем, – добавил Шершнев.

Пламенные речи парней отлично убедили Никитского, возможно, даже сами Ярослав с Юрой в них поверили. Конечно, в графе «цель вашего предприятия», ответ «спасение человечества» смотрится гораздо круче. Но правда состояла в том, что мы просто прятались. От тварей, от надвигающегося безумия, от собственного будущего. Просто пытались выжить. И разве в желании протянуть на пару месяцев дольше есть что-то зазорное?

В итоге Никитский только раз покинул нашу компанию – съездил в отель забрать вещи. Когда он садился в свою тойоту с выражением угрюмой решимости на лице, Маша шепнула: «Все, с концами», – но она ошиблась. Под утро Алексей вернулся с чемоданом и пачкой Коломенской пастилы, которую мы уговорили за завтраком.

И вот, по прошествие пяти дней Никитский снова выглядел так, словно готов все бросить и умчаться в далекие дали, даже не помахав нам на прощание рукой. Я отхлебнула чай, по дурной привычке не став дожидаться, пока тот хоть немного остынет. Настроение и так было паршивым, а обожженный язык приятных впечатлений от жизни вовсе не добавил. Поэтому я не удержалась от несколько саркастического:

– Ты ждешь от меня честного ответа или предпочтешь, чтобы я промолчала?

Мужчина понятливо кивнул, но все же ответил:

– Знаешь, после того, как умер мой брат, все стало словно четче. Будто раньше в моей голове тихо, почти неслышно работал какой-то механизм. Колесики вращались, пружинки сжимались-разжимались, вся система была смазана и подогнана. Не идеально, конечно, но очень близко к тому. А когда я понял, что Вова лежит на дорожке и не дышит… Не так. Что он никогда больше не будет дышать, какой-то маленький винтик выскочил оттуда, и весь механизм заскрипел. И я начал замечать этот скрип, эти шестеренки и трубочки. Я просыпался утром и говорил сам себе: «Сегодня плохой день» или: «Тебя ждет отвратительный день». Только так.

Раньше я просто жил. Да, случались паршивые периоды, у кого их нет? Но обычно все списывалось на плохую погоду, на козлов, которые меня окружают. А когда Вовка умер, я сам превратился в источник бедствия. Мое горе, моя боль – они не зависели от природы или прохожих. Они заставляли этот дурацкий механизм внутри головы и сердца трещать, сбиваться и заедать. И я знал это, я мог нарисовать всю схему, каждое звено… – Никитский замолк. Потом как-то передернулся и продолжил: – Нам их не победить, вот каков ответ.

– О, что тут у нас? – в комнату вполз, щурясь от яркого света, Юрка. – Порция утреннего позитива? Как там наш подопечный?

– Без изменений, – я встала, уступая место за компьютером Бурову. – Ладно, мальчики, пошла я спать. Пост сдал!

– Пост… твою мать! Что за фигня?

Черно-белая картинка на экране стала просто черной.

– Может, сигнал пропал? – предположила я.

– Нет, появилась бы надпись. Нет, кажется, камера сдохла, – ответил Алексей.

 Тем временем Буров продолжал ругаться сквозь зубы и хаотично стучать по клавиатуре. Что касается высоких и средних технологий, тут Юрка был почти полным профаном. Следующей его жертвой стала мышка, которую друг нещадно излупил о столешницу. Естественно, это не принесло никаких результатов, кроме того, что теперь к черному экрану прибавился зависающий на месте указатель.

– Да твою… – исчерпав все нехорошие слова, начал Буров по второму кругу.

– Тише, тише! – Вовремя появившийся Ярослав не дал свершиться окончательному убийству компьютера. – Это не сигнал. И не камера. Видишь, число и дату внизу? Все отображено правильно. Похоже, в камере вырубился свет. Где Зи?

– Рядом с нашей спальней. Ждет, пока Машка марафет наведет. Уже достала по часу в ванне проводить. Один черт, в этой темноте ничего не видать. Вот скажите, на кой она краситься, а? Просто зверство какое-то, – мрачно проворчал Буров.

– Ну, женщина в любой ситуации остается женщиной, – последовал довольно размытый ответ от Ярослава.

Я решила промолчать. Но знала: суть не в том. Мы все продолжали совершать свои ежедневные ритуалы. Маша красилась, Ярослав варил кофе, сам Юрка начинал утро с пробежки по лестнице. Пролет вниз, потом вверх, и так несколько раз. Он говорил, что делает это для поддержания формы, а то мышцы атрофируются. Но зачем для этого надевать спортивный костюм? Привыкший каждое утро бегать, Буров продолжал цепляться за привычное. Потому что пока ты пьешь по утрам кофе, или бегаешь, или красишься, на короткое время появляется ощущение незыблемости, неразрушимости самой жизни.

В подвале висел дым и воняло жженым пластиком. Я закашлялась, пытаясь нащупать выключатель, но ничего не произошло. Щелкнул один из фонариков, потом второй. Без них мы предпочитали не ходить. В холодном, слегка голубоватом свете нам предстало фантасмогорическое зрелище: голые кирпичные стены подвала, кучи строительного мусора, мешки со старыми вещами, и посреди этого – бросающий блики зеркальный куб, словно парящий в воздухе. Я не удержалась от смешка. Подвал выглядел как декорации к фантастическому фильму и оттого, почему-то, производил большее впечатление, чем стоящий рядом трехглазый кабет под два метра ростом.

Пришельцы? Темные твари, высасывающие душу? Ох, ребята, да это у нас в порядке вещей! А вот такое вы нигде не увидите. Разве только в самых извращенных кошмарах.

Судя по замершим друзьям, они тоже были под впечатлением. Маша незаметно (как ей казалось), ущипнула себя за руку. И, конечно же, не проснулась. Нет, это не в наших механизмах. И вколотить на место перекосившуюся деталь с помощью «Новопассита» или старой доброй валерьянки не получится. От этого становилось страшно, но и легче. Удивительно, как человек может одновременно переживать столь противоположные чувства, и при этом не разорваться пополам.