355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Татьяна Горяева » Политическая цензура в СССР. 1917-1991 гг. » Текст книги (страница 4)
Политическая цензура в СССР. 1917-1991 гг.
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 01:34

Текст книги "Политическая цензура в СССР. 1917-1991 гг."


Автор книги: Татьяна Горяева


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 33 страниц)

Характерной тенденцией развития историографии в 1990-е гг. явилась дальнейшая дифференциация исследований, которые в каждом конкретном случае можно оценить как прорыв в освещении малоизвестной или затуманенной идеологической конъюнктурой темы. Например, работа А.В. Блюма «Еврейский вопрос под советской цензурой, 1911-1991» (СПб., 1996) посвящена изучению политики государственного антисемитизма. Автор убедительно показывает, что проводимые репрессивные санкции советской цензуры были направлены против писателей и поэтов, пишущих на иврите и идише, и их произведений и нанесли колоссальный ущерб многонациональной культуре страны. Материал в книге расположен в хронологической последовательности, раскрывая позорные страницы истории, в которой, казалось бы, хорошо известные факты и имена в сочетании с ранее неизвестными документальными свидетельствами приобретают новую трактовку.

В том же ключе была выполнена монография Л.В. Максименкова «Сумбур вместо музыки. Сталинская культурная революция 1936-1938» (М., 1997). В ней, как указывает автор, на основе изучения архивных документов из партийных фондов, помет и резолюций членов Политбюро, Агитпропа ЦК, самого И. Сталина и его окружения предлагается новая версия сталинской культурной революции 1936-1938 гг. Такой тщательный анализ, напоминающий порой составление сложного мозаичного рисунка, помог автору вскрыть тайные намерения и страсти, которые на поверхности облачались в пристойные формы «борьбы с формализмом и натурализмом в советском искусстве». Автор подчеркивает роль и назначение Комитета по делам искусств при СНК СССР, раскрывает механизм идеологического контроля и многоступенчатой цензуры посредством создания параллельных органов управления культурой. В это системное построение автор вмонтировал сюжеты о, казалось бы, известных «постановлениях» и «делах» оперы Д. Шостаковича «Леди Макбет», М. Булгакова, В. Мейерхольда, С. Эйзенштейна, Д. Бедного и др., которые несмотря на особенности каждого, были объединены поставленной властью целью «укрощения искусства».

Попытку осмысления цензуры как общественного явления осуществил в кандидатской диссертации молодой ученый из Екатеринбурга И.Е. Левченко[66]66
  Левченко И.Е. Цензура как общественное явление: Автореф. дис. … канд. филос. наук. Екатеринбург, 1995.


[Закрыть]
. Он впервые рассмотрел такие основополагающие функции цензуры, как идеологическая и политическая, их место в политической системе власти. Однако в силу хронологических рамок исследования, ограниченных 1920-ми гг., и базирования работы на местных источниках, она имеет локальное историографическое значение. В статьях и учебном курсе лекций Г.В. Жиркова из Санкт-Петербургского университета (факультет журналистики) цензура рассматривается в общекультурном контексте[67]67
  Жирков Г.В. История советской цензуры. Материалы к лекционному курсу по истории журналистики России XX века, спецкурсам, спецсеминарам по истории цензуры. СПб.: СПГУ, 1994; Он же. История советской цензуры:


[Закрыть]
.

Определение места и роли института цензуры в политической структуре общества тесно связано с исследованием тоталитаризма, изучению которого посвящены работы западных теоретиков[68]68
  Джилас М. Лицо тоталитаризма. М., 1992; Арон А. Демократия и тоталитаризм. М., 1993; Тоталитаризм: что это такое. Исследования зарубежных политологов. М., 1993; Морен Э. О природе СССР: тоталитарный комплекс и новый импульс. М., 1995 и др.


[Закрыть]
, а также отечественных историков на материале советской истории[69]69
  Тоталитаризм как исторический феномен. М., 1989; Тоталитаризм и социализм. М., 1990; Погружение в трясину. М., 1991; Головатенко А.Ю. Тоталитаризм XX в.: Материалы для изучающих историю и обществоведение. М., 1992; Бакунин А.В. Советский тоталитаризм, генезис, эволюция, крушение. Екатеринбург, 1993; Он же. История советского тоталитаризма. Екатеринбург, 1996. Кн. 1. Генезис; Кн. 2. Апогей; Кузнецов И.С. Генезис тоталитаризма в России: социально-политический аспект. Новосибирск, 1993; Он же. Советский тоталитаризм: очерк психоистории. Новосибирск, 1995; Данилов А.А., Косулина Л.Г. История России. XX век. М., 1995; Павлова И.В. Сталинизм: становление механизма власти. Новосибирск, 1993; May В. Реформы и догмы 1914-1924. Очерки истории становления хозяйственной системы советского тоталитаризма. М., 1993; Трукан Г.А. Путь к тоталитаризму. 1917-1929. М., 1994.


[Закрыть]
.

Большинство исследователей ушло от перестроичных взглядов на тоталитаризм, который связывали в основном с 1930-1940-ми гг. Главным образом, начало тоталитарного периода связывают с годом «великого перелома» (А.А. Данилов, Л.Г. Косулина) или считают, что хронологические рамки периода тоталитаризма полностью совпадают со всем периодом советской власти, поскольку все признаки этой системы определились сразу же после переворота 1917 г. (А.В. Бакунин). В противовес этому мнению Ю.И. Игрицкий считает, что тоталитарным было государство, а не советское общество, поскольку идеология не имела всеобъемлющего характера и не была религией для всех граждан. Вот почему она рухнула при первом же прорыве гласности. При этом Игрицкий полагает, что не на всех этапах советское общество имело тоталитарный характер, оно втягивалось в это состояние постепенно, чередуя периоды с элементами тоталитаризма и авторитаризма[70]70
  Игрицкий Ю.И. Меняющаяся Россия как предмет концептуального анализа // Отечественная история. 1993. № 1. С. 9.


[Закрыть]
.

Наиболее близко к сущности тоталитаризма подошли в своих работах исследователи советской культурной политики. Почти одновременно вышли в свет монографии Т.П. Коржихиной «Извольте быть благонадежны!» (М., 1997) и К. Аймермахера «Политика и культура при Ленине и Сталине. 1917-1932» (М., 1998), посвященные истории деятельности литературно-художественных группировок 1920 – начала 1930-х гг. Книга Т.П. Коржихиной монументальное исследование, восстанавливающее механизм взаимодействия государственной идеологии и культуры. Мы уже отмечали, что в качестве одной из наиболее эффективных форм управления культурой и искусством использовались общественные творческие организации, которые в результате правовых, кадровых и иных изменений за более чем десятилетний период своего существования были ликвидированы, преобразованы или превратились в послушные средства манипуляции. История блестящего расцвета и заката русской культуры первой четверти XX в. показывает, насколько опасен и разрушителен компромисс интеллигенции с властью. Отдельное место в каждом историческом периоде занимает роль и значение цензурных органов, направляемых из Агитпропа ЦК партии. Монография К. Аймермахера рассматривает деформационные процессы в культуре, прежде всего, в связи с деятельностью Пролеткульта, РАПП, журнала «На посту» – непримиримых борцов за чистоту «пролетарской литературы», выполнявших буферную роль своеобразных цензоров, с помощью которых проводились разделение литераторов на «своих» и «чужих» и их дальнейшая унификация.

Теме «Культура и власть» посвящены монографии Т.Ю. Красовицкой, Т.В. Беловой, сборники статей и статьи в научной периодике[71]71
  Красовицкая Т.Ю. Власть и культура. М., 1992; Белова Т.В. Культура и власть. М., 1991.


[Закрыть]
. Среди многочисленных работ, отражающих вмешательство политической цензуры в литературный процесс, следует отметить сборник докладов и статей «Госбезопасность и литература на опыте России и Германии» одноименной конференции 1993 г. Его авторы (Е. Эткинд, А. Борщаговский, В. Оскоцкий, В. Шенталинский, А. Рогинский, А. Даниэль, А. Приставкин и др.) раскрывают механизмы системы, включающей наряду с партийными и цензурными инстанциями репрессивные органы[72]72
  Госбезопасность и литература на опыте России и Германии (СССР и ГДР) // Доклады конференции. Москва. Апрель 1993 г. М.: Рудомино, 1994.


[Закрыть]
. Судьбам советских писателей была посвящена специальная серия «С разных точек зрения», в которой вышли монографии «“Доктор Живаго” Бориса Пастернака», «“Жизнь и судьба” Василия Гроссмана»[73]73
  С разных точек зрения: «Доктор Живаго» Бориса Пастернака. М., 1990; С разных точек зрения: «Жизнь и судьба» Василия Гроссмана: Сб. М., 1991.


[Закрыть]
, книга В. Шенталинского о литературных архивах КГБ[74]74
  Шенталинский В. Рабы свободы. В литературных архивах КГБ.М., 1995.


[Закрыть]
и многие другие работы[75]75
  Барбакова К.Г., Мансуров В.А. Интеллигенция и власть. М.: АН СССР, Институт социологии, 1991; Баташев В. СМОГ: Поколение с перебитыми ногами // Столица. 1992. № ?. С. 53-56; Буртин Ю. Власть против литературы (60-е годы) // Вопросы литературы. 1994. № 2. С. 223-307.


[Закрыть]
.

Обращение к исследованию механизма подавления в государствах тоталитарного типа было вызвано также стремлением переосмыслить историю Советского государства, постараться разобраться в сущности сталинизма[76]76
  Иного не дано. М., 1988; Страницы истории КПСС: Факты. Проблемы. Уроки. М., 1988; Возвращенные имена. М., 1989; Переписка на исторические темы: Диалог ведет читатель. М., 1989; Осмыслить культ Сталина: Перестройка, демократия, социализм. М., 1989; Реабилитированные историей. М., 1989; Урок дает история. М., 1989; Драма обновления. М., 1990; Через тернии. М., 1990; Трудные вопросы истории. М., 1991 и др.


[Закрыть]
. Социологией сталинизма успешно занимались философы и политологи[77]77
  Кормер В.Ф. Двойное сознание интеллигенции и псевдокультура // Вопросы философии. 1989. № 9; Барбакова К.Г., Мансуров В.А. Интеллигенция и власть. М., 1991; Белова Т.В. Культура и власть. М., 1991; Дубин Б.А. Игра во власть: интеллигенция и литературная культура // Свободная мысль. 1993. № 1.


[Закрыть]
. Появились работы, в которых на основе новых материалов подвергались ревизии основы основ, исследовался генезис механизма власти в системе сталинизма, в частности судьба постановления ЦК «О журналах “Звезда” и “Ленинград”»[78]78
  Коммунист. 1987. № 1; Карякин Ю. Стоит ли наступать на грабли // Знамя. 1987. № 9.


[Закрыть]
; политические аспекты сталинской идеологии, выраженной в создании «Краткого курса истории ВКП(б)»[79]79
  Маслов Н.Н. Тоталитарная система власти и идеология сталинизма // Наше отечество: Опыт политической истории. М., 1991. Ч. 2; Он же. Советское искусство под гнетом «метода» социалистического реализма: политические и идеологические аспекты (30 40-е гт.) // Отечественная история. 1994. X? 6; Он же. «Краткий курс истории ВКП(б)» энциклопедия культа личности Сталина // Вопросы истории КПСС. 1988. № И; Он же. Из истории распространения сталинизма // Вопросы истории КПСС. 1990. № 7; Павлова И.В. Сталинизм: становление механизма власти. Новосибирск: Сибирский Хронограф, 1993.


[Закрыть]
, и другие вопросы культуры[80]80
  История советской культуры: Новый взгляд. По материалам Всесоюзной научно-творческой конференции. 11-12 мая 1989 г. М., 1990; Оскоцкий В.Д. Как управляли литературой // Вопросы литературы. 1991. № 4; Лазарев Л.И. «Как бы ни была горька» // Коммунист. 1991. № 8; Он же. «Колесико и винтик». Заметки о том, как партия руководила литературой. Октябрь. 1993. № 8; Громов В. Сталин: пути эстетического утилитаризма // Вопросы литературы. 1992. Вып. 1; Добренко Е.А. Метафора власти. Литература сталинской эпохи в историческом освещении. Munchen, 1993.


[Закрыть]
. Попытки раскрыть механизмы управления культурой без объективной фактической основы приводили некоторых историков к схематичным представлениям об этой системе[81]81
  Зезина М.Р. Культура советского общества // История русской культуры. М., 1990.


[Закрыть]
. Появилась потребность обратиться к истокам российской либеральной мысли, судьбам русской революции, роли и месту цензуры в российской истории[82]82
  Рейтблат А. Видок Фиглярин // Вопросы литературы. 1990. № 3; Янов А. Загадка Фаддея Булгарина // Вопросы литературы. 1991. № 9-10; Алтунян А. Власть и общество. Спор литератора и министра (Опыт анализа политического текста) // Вопросы литературы. 1993. Вып. 1. С. 173-214.


[Закрыть]
. В статьях А. Рейтблата, А. Янова, А. Алтуняна в журнале «Вопросы литературы» проводятся исследования корней и истоков русской революции и ее трагической судьбы, изменившей облик российского общества и государства. Не лишенные в определенной степени субъективизма и излишнего пафоса, характерного даже для научной публицистики этого времени, эти статьи богаты фактическим материалом и ценными авторскими наблюдениями о природе национального менталитета и его склонности к сильной власти. Б. Андроникашвили-Пильняк, В.Н. Дядичев, Г.А. Белая, Ю. Карабичевский продолжают эту тему, но уже на материале советской истории[83]83
  Андроникашвили-Пильняк Б. Два изгоя, два мученика: Б. Пильняк и Е. Замятин // Знамя. 1994. № 9. С. 123-153; Белая Г.А. Дон-Кихоты 20-х годов: «Перевал» и судьба его идей. М., 1989; Она же. Литература в зеркале критики. М.: Советский писатель, 1986; Она же. Угрожающая реальность (Об истоках термина и явления «социалистический реализм») // Вопросы литературы. 1990. X? 4. С. 3-23; Дядичев В.Н. Маяковский: стихи, поэма, книги, цензура… // Литературное обозрение. 1993. № 9-10. С. 63-69; Карабичевский Ю. Улица Мандельштама: К 100-летию со дня рождения О.Э. Мандельштама // Юность. 1991. № 1. С. 65-69.


[Закрыть]
.

Переосмыслению подверглись целые направления культуры. Историко-культурологические и реконструктивные исследования стали наиболее актуальными для всех областей культуры и искусства. Это было обусловлено стремлением восстановить историческую справедливость по отношению к «репрессированному искусству»[84]84
  Чагодаева М.А. России черный год (Психологический портрет художественной русской интеллигенции в преддверии Октября). М., 1991; Голомшток И.Е. Тоталитарное искусство. М., 1994 и др.


[Закрыть]
. Так, искусствоведы и историки искусства наряду с литературоведами предприняли фундаментальные и локальные исследования, основанные на новых источниках. Не менее интенсивно шла реконструкция истории советского театра, находящегося под особым контролем не только партийных, но и двух цензурных органов Главлита и Главреперткома. В монографиях В.С. Жидкова представлена история театрального искусства вплоть до отмены цензуры в контексте культурной политики[85]85
  Жидков В.С. Культурная политика и театр. М., 1995; Он же. Театр и время: От Октября до перестройки. М., 1991.


[Закрыть]
. Получило развитие целое направление, под условным названием «полочное кино», яркими представителями которого являются киноисторики и искусствоведы В. Фомин, Е. Марголит, М.И. Туровская, Е. Хохлова[86]86
  Фомин В. Кино и власть. Советское кино: 1965-1985 годы. Документы, свидетельства, размышления. М.: Материк, 1996; Марголит Е., Шмыров В. Изъятое кино. М., 1995 и др.


[Закрыть]
и другие. «Наше время потребовало заново, без идеологических шор посмотреть на историю советского кино, опираясь на реальные факты, на документы, хранившиеся прежде за семью печатями. Но не спеша при этом с окончательными оценками и выводами, чтобы не породить новые мифы и идеологемы на место рушащихся и отброшенных», – пишет А. Адамович в предисловии к сборнику статей «Кино: политика и люди. (30-е годы)»[87]87
  Кино: политика и люди. (30-е годы). М., 1996. С. 2.


[Закрыть]
. Однако мы убедимся, как склонны тем не менее отечественные историки к мифотворчеству в своих попытках отделить «зерна от плевел», объясняя самим себе и читателям парадоксы советского искусства – «истинного искусства» и пропаганды. Типичным методом для подобных построений является презентизм – наложение современных представлений и мировоззрений на психологию людей прошлого без достаточного учета всех обстоятельств и условий, в которых жили и творили предшествующие поколения. Излишняя эмоциональность и идеологизированность мешает сделать спокойный анализ кинематографического процесса и понять неизбежность того явления, когда в силу прагматической сущности кинематографа и объективности законов отражения действительности, в условиях тоталитарного режима ни одному художнику, включая самых известных и талантливых, не удалось полностью уклониться от натиска тоталитарной идеологии, она так или иначе проникала в их фильмы.

Однако весьма эффективен для анализа советского искусства и кино, в частности, компаративный метод, который применяет М.И. Туровская. В своей статье «Кино тоталитарной эпохи» она рисует шкалу мифов на сравнении двух тоталитарных культур – сталинской и гитлеровской: в дополнении к горизонтам стилистических поисков, свойственных данному этапу кино, тоталитарная система выстраивает свою идеологическую вертикаль, подобную мифологической или сакральной. В этой системе присутствуют: миф вождя, фюрера-бога; миф героя; миф юной жертвы; национальный миф («корни»); миф коллективного единства; миф предателя; искупительный миф; миф врага. «Сакральным первоэлементом для советского кино 1930-х гг. является “культ личности Сталина”», что делает советское кино родственным по набору ценностей кино Германии и Италии времен Гитлера и Дуче – идеологической вертикалью: фюрер, партия, народ. Как пишет Туровская, объектом воздействия этого искусства был повседневный человек, приобщающийся через массовое действо и культ вождя к идее вечности. Суть подобного кино – сакральность, догмат веры, являющееся не свойствами национального происхождения, а продуктами системы. Разница только в наборе образов: в Германии – «настоящий ариец», в СССР – пролетарий. Един и метод – реализм (в СССР – социалистический реализм), стиль бытового правдоподобия, несмотря на патетику и романтизм[88]88
  Там же. С. 25-27.


[Закрыть]
.

Ю. Богомолов считает, что страна превратилась из идеократической в мифократическую: в 1920-е гг. кино развивается как мощный аргумент идеи революции, а в 1930-е гг. – легитимности режима. По мнению автора, у тоталитарной системы существовала надстройка – особый мифомир с парадоксальными законами. И парадокс состоит в том, что идеологические установки выглядят для людей того времени более реально, чем материальная, физическая реальность, т. к. миф является вымыслом в отличие от сказки. Об эффекте восприятия такой сказки, в которой зритель мог наслаждаться самой лучшей в мире властью, где работают, но не устают, где все появляется само собой, не мучаются в поисках истины, где еще в начале фильма ясно, кто отрицательный герой, который непременно будет в финале наказан, говорится в статье Л. Мамонтовой «Модель киномифов в 30-е гг.»[89]89
  Там же. С. 56.


[Закрыть]
.

О специфике кино, которую умело использовали как мощный идеологический инструмент, пишет в своей статье К. Зануси. Он также подчеркивает идентичность кинопропаганды сталинизма и фашизма, говоря о том, что это сравнение стало уже банальностью – настолько оно очевидно[90]90
  Зануси К. Мои сто лет // Искусство кино. 1995. № 11. С. 25.


[Закрыть]
.

Принципиальным, с точки зрения исследователей, является изучение и оценка сложившейся в нашей стране к середине 30-х годов системы государственного управления киноотраслью. Следует сказать, что основная масса документов по истории государственного строительства в этой области была относительно доступна (та часть, которая хранилась в фондах РГАЛИ). Поэтому работы, появившиеся в последние годы, были в основном посвящены переосмыслению уже тех документов, которые ранее были введены в научный оборот[91]91
  Самое важное из всех искусств. Ленин о кино. М., 1973; Рубайло А. Партийное руководство развитием киноискусства (1928-1937 гг.). М., 1976; Гак А.М. Деятельность В.И. Ленина и коммунистической партии по созданию советского кинематографа (1917-1924 гг.): дис…. канд. ист. наук. М., 1972 и др.


[Закрыть]
. Такую оценку пытается дать в своей статье «Сталинская модель управления кинематографом» В. Михайлов. При этом выводы, к которым он приходит, опираясь практически на уже известную документальную базу, прямо противоположны прежним оценкам. Если процессы национализации и централизации рассматривались ранее как создание наиболее благоприятных условий для концентрации кинематографических средств и создания материально-технической базы производства, то теперь Михайлов оценивает это исключительно как идеологический расчет высшего политического руководства страной в создании абсолютно послушной и управляемой системы. Автор делает вывод, что именно И. Сталин, как творец командно-административной системы, стоял во главе создания единого централизованного ведомства по управлению киноделом.

Созданная Сталиным централизованная система управления кино верно служила ему все годы (а потом, заметим, также безотказно и всем его преемникам)[92]92
  Кино: политика и люди. (30-е годы). С. 24.


[Закрыть]
. Главным, с точки зрения автора, является подчинение республиканского кино московской бюрократической машине (ранее в историографии этот факт рассматривался как добровольное стремление самих республик).

Безусловно, централизация системы управления киноделом действовала весьма эффективно, однако цензурирование кинематографа также развивалось по мере ужесточения идеологического контроля над всеми сферами общественной и культурной жизни страны. Открытие архивов позволило заполнить «белые пятна» истории советского кинематографа, обнародовать факты репрессий против киносоздателей и их произведений. Одним из важнейших справочников, с точки зрения фактографического обеспечения изучения проблемы, явился подготовленный Е. Марголитом и В. Шмыревым популярный «Каталог советских игровых картин, не выпущенных во всесоюзный прокат по завершению в производстве или изъятых из действующего фильмофонда в год выпуска на экран (1924-1953)»[93]93
  Марголит Е., Шмыров В. Изъятое кино. М., 1995.


[Закрыть]
. Каталог включает в себя название запрещенной картины, ее краткое содержание и мотивы ее запрета, а также подтверждающую запрет документацию. Можно согласиться с авторами-составителями этого бесценного издания в том, что подобные книги имеют явное преимущество и выигрывают по сравнению с поверхностными, не лишенными конъюнктуры трудами-однодневками. Проводя работу по сбору сведений о «полочном кино», авторы пришли к выводу, что любой фильм в условиях партийного руководства мог оказаться «полочным», живая жизнь с ее массой непредвиденных и удивительных подробностей вносила хаос даже в условиях партийного государства. Как отмечает в своей статье «Будем считать, что такого фильма не было» Е. Марголит, количество запрещенных картин сталинской эпохи приближается к 100, и трудно назвать кого-либо из общепризнанных классиков эпохи, в чьей биографии не обнаружилось бы запрещенная картина, поскольку все, что не совпадало с каноном, официальным мифом, отсекалось. Откровенно антисоветских картин не могло быть создано по определению – такова была организация производства кинопроизведения. Отсечение вариантов – вот главная функция «полки».

Многочисленны публикации о репрессиях, направленных против кинематографистов. Ведь мало кто раньше знал о том, что «планово и целенаправленно в области кино были в 1937-1938 гг. уничтожены почти все организаторы кинопроизводства». А. Латышев в статье «Поименно называть» приводит факты об уничтожении практически всего аппарата Государственного управления кинематографии (ГУКФ) во главе с его начальником Б. Шумяцким, руководства и сотрудников «Мосфильма» и др.[94]94
  Кино: политика и люди. (30-е годы). С. 157.


[Закрыть]

Обобщающий характер имеет монография В.С. Листова «Россия, революция, кинематограф»[95]95
  Листов В.С. Россия, революция, кинематограф. М., 1995.


[Закрыть]
, в которой он не только объединяет ранее искусственно разделяемые дореволюционный и советский периоды, но и разрушает пограничье между гражданской историей и собственно историей кино, доказывая тем самым их взаимообусловленность. На основе новых источников Листов проливает свет на многие проблемы развития кинематографа в первые годы советской власти, историю становления организационных основ управления киноделом, доказательно отстаивая точку зрения о том, что огосударствление киноотрасли было задумано еще царскими чиновниками, а осуществлено большевиками, при этом, как считает автор, на первом этапе не осознанно. Он указывает, что разруха, гражданская война, отсутствие в руководстве партии и государства компетентных специалистов, которые по достоинству оценили бы кино как современное искусство, доступное массам, едва не погубило российский кинематограф. Однако такая точка зрения отнюдь не противоречит концепции о роли партийно-государственной экспансии и тотальной цензуре кино в период становления и развития тоталитарного режима.

Аналогичные явления отмечаются и в подобных исследованиях, посвященных истории советской науки. Этой теме были посвящены не только многочисленные авторские монографии и статьи[96]96
  Гранин Д. Зубр. М.: Книжная Палата, 1988; Горбаневский М.В. В начале было слово. Малоизвестные страницы истории советской лингвистики. М., 1991; Грэхэм Л.Р. Естествознание, философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе: Пер. с англ. М., 1991.


[Закрыть]
, но и серия специализированных сборников «Репрессированная наука»[97]97
  Репрессированная наука. Сборник статей / Под ред. М.Г. Ярошевского. Вып. 1. Л.: Наука, 1991; Вып. II. СПб., 1994.


[Закрыть]
.

Важнейшим аспектом изучения системы и механизмов советской политической цензуры является рассмотрение историко-правовых вопросов, связанных с обеспечением демократических основ свободы слова и информации, что предопределило их законодательное решение. Безусловный интерес вызывают работы отечественных специалистов последнего десятилетия[98]98
  Журналистика и идеология. М., 1985; Канспаров В. Гласность и безгласность // Нева. 1990. № 3; Андрунас Е.Ч. Информационная элита: корпорация и рынок новостей. М., 1991; Красников Е. Стратеги информационной войны // Московские новости. 16 июня 1996; Ваксберг А. Писатель нужен любой власти, если он ее обслуживает // Литературная газета 25. сентября 1996 г. С. 14; Система средств массовой информации России / Под ред. Я.Н. Засурского. М., 1995; Мелюхин И.С. Информационное общество: проблемы становления и развития: Автореф. дис. … д-ра филос. наук. М., 1997; Засурский И. Масс-медия второй республики. М., 1999 и др.


[Закрыть]
. Отдельную группу составляют современные публикации, отражающие правовые проблемы, связанные с обеспечением свободы слова в России. Определенную роль в разработке темы сыграли работы постановочно-теоретического характера, авторы которых, помимо значения исторического опыта подчеркивали роль правовых гарантий в информационно-коммуникативной среде, и прежде всего гарантий свободы слова СМИ в условиях законодательного запрета цензуры и судебной ответственности за любые попытки ограничения этих свобод. Эти вопросы нашли отражение в публикациях историков-правоведов Ю.М. Батурина и М.А. Федотова, авторов проектов Законов о печати и СМИ (1990, 1991 )[99]99
  Закон СССР об издательском деле. Каким ему быть? Мнение ученых / Ю.М. Батурин, М.А. Федотов, Л.М. Энтин: Юридическая литература, 1991; Законы и практика СМИ в одиннадцати демократиях мира (сравнительный анализ) / Сост. М. Федотов. М., 1996; Батурин Ю.М. Политический осциллятор: «Новый Карфаген» против гласности // Политические институты и обновление общества. М.: Наука, 1989. С. 168-184; Федотов М.А. Был ли разрушен «Новый Карфаген»? (Из истории советского законодательства о цензуре) // Политические институты и обновление общества. С. 185-194; Он же. Гласность и цензура. Возможность существования // Советское государство и право. 1989. № 7. С. 80-89; Он же. Свобода печати – конституционное право советских граждан: Автореф. дис. … канд. юр. наук. М.: ВЮЗИ, 1976; Он же. Советы и пресса. М., 1987; Он же. СМИ в отсутствии Ариадны: Энциклопедия жизни русской журналистики. М., 1998.


[Закрыть]
. Обостренное восприятие этих вопросов, особенно в периоды кризисных ситуаций в обществе, продолжает вызывать повышенный интерес к любым попыткам нарушения законодательных основ или вмешательства в систему распространения объективной информации. Эти вопросы находят отражение не только в общей периодике, но и на страницах специальных изданий, таких как продолжающиеся подготовленные Фондом защиты гласности издания «Законы и практика средств массовой информации» (1998, 1999), ежемесячный бюллетень «Законодательство и практика средств массовой информации», «Преследование журналистов и прессы на территории бывшего СССР», «Профессиональная этика журналистов»[100]100
  Профессиональная этика журналистов. Т. 1. Документы и справочные материалы. М., 1999; «Дело № 1. П. Грачев против В. Поэгли. Ст. 131 УК РСФСР». М., 1998; «Дело № 2. Республика Калмыкия против “Советской Калмыкии”». М., 1998; «Дело № 3. Журналист Андрей Колесников и колесница правосудия». М., 1998; Ежегодник фонда защиты гласности. Итоги 1998 года. М., 1998.


[Закрыть]
, журналы «Четвертая власть», «Досье на цензуру»[101]101
  INDEX on censorship. Досье на цензуру. 1997. № 1-3; 1998. № 1-4; 1999. № 1-4; 2000. № 1.


[Закрыть]
и др.

Исследованию структуры и генетической особенности журналистики обслуживать интересы государства, профессиональной этики журналистов и их роли в удовлетворении информационных потребностей общества посвящены работы Е.Ч. Андрунас. Автор отмечает не только системные особенности современного лоббистского характера власти, но именно нежелание журналистов признать свою зависимость от более либеральных хозяев мешают превратить информацию в подлинный товар на рынке масс-медиа, она остается привычным всем «мощным идеологическим орудием», находящимся под политическим контролем[102]102
  Андрунас Е.Ч. Информационная элита: корпорации и рынок новостей. М., 1991; Andrunas Е. Soviet Media in Transition: Structural and Economic Alternatives. Westport, Connection-London: Preger, 1993.


[Закрыть]
.

Эту же опасность видят в своих масс-медиа и американские исследователи. Р. Макчесней рассматривает влияние концентрации масс-медиа в нескольких глобальных корпорациях как негативное явление, угрожающее демократическим основам американского общества[103]103
  McChesney R. Corparate Media and Threat to Democracy / The Open Pamphlet Media Series. N. Y.: Seven Stories press, 1997.


[Закрыть]
.

В трехтомном исследовании американского социолога М. Кастеллса «Информационная эра: экономика, общество и культура»[104]104
  Castells M. The Information Age: Economy, Society and Culture: The Rise of the Network Society (1996); The Power of Idetity (1997); End of Millenium (1998), Maiden (Massachusetts, USA), Oxford (UK), Blsckwell Publishers.


[Закрыть]
представлена картина мира с глобальной экономикой и международным финансовым рынком, функционирование которого привело к формированию метасистемы, принадлежащей даже не элитам национальных государств, а безличным и виртуальным электронным импульсам, в манипулировании которыми принимают участие многочисленные игроки с непредсказуемыми поступками. Эта новая мировая экономика создала новое – сетевое – общество, где место традиционной культуры заняла культура реальной виртуальности. В этой информационной галактике массовые коммуникации, особенно телевидение, стали ареной политической борьбы, от захвата и освоения которой зависят победы на выборах, в военных и политических кампаниях. Современные концепции информационного общества и глобальных процессов трансформации сводятся к тому, что прогноз развития человечества на следующее столетие дать практически невозможно[105]105
  Webster F. Theories of the Information Society. Routledge, London and N. Y., 1998.


[Закрыть]
. Исследования Кастеллса, шотландского ученого Б. Мак-Нейера[106]106
  McNair B. Media in post-Soviet Russia: an overview // European Journal of Communications. 1994. Vol. 9.


[Закрыть]
, американского специалиста Ф. Вебстера примечательны, прежде всего, тем, что помогают взглянуть на события в России в контексте нового миропорядка, уйдя от идеологически ограниченного детерминизма посттоталитарного переходного периода.

Важной тенденцией, которая проявилась в последние годы как результат интенсивной реализации научно-исследовательских проектов, раскрывающих структуру и механизм политической цензуры, является использование этих знаний для решения конкретно-исторических задач. Типичной, на наш взгляд, является диссертация Л.А. Молчанова «Газеты России в годы революции и гражданской войны (октябрь 19171920 гг.): Опыт комплексного исследования»[107]107
  Молчанов Л.А. Газеты России в годы революции и гражданской войны (октябрь 1917-1920 гг.): Опыт комплексного исследования: Автореф. дис. … д-ра ист. наук. М., 1999.


[Закрыть]
, в которой специальная глава посвящена особенностям функционирования военной цензуры. Значительное место занимает анализ цензурного фактора в докторской диссертации М.П. Мохначевой, посвященной специфической области российской журналистики XIX в. – научно-исторической[108]108
  Мохначева М.П. Журналистика и историческая наука в России 30-70-х гг. XIX в. (Опыт источниковедения историографии): Автореф. дис. … д-ра ист. наук. М., 1999.


[Закрыть]
. По нашему мнению, особый интерес к цензуре XX в. и та роль, которую она занимала в том числе и в научно-издательской деятельности, привлекли внимание автора к Цензурному комитету и его влиянию на наукотворческую деятельность. Однако и это наиболее характерно для диссертации Л.А. Молчанова, цензура рассматривается в лучшем случае как институт государственной власти, но не как политико-идеологичская система, имеющая закономерные структурно-функциональные особенности. Отсюда и размытость таких основополагающих понятий, как военная цензура и идеологический контроль[109]109
  Молчанова Л.А. Газеты России в годы революции и гражданской войны (октябрь 1917-1920 гг.): Опыт комплексного исследования: Автореф. дис…. д-ра ист. наук. М., 1998. С. 353-433.


[Закрыть]
.

Таким образом, можно сделать следующие выводы. Широта и объем историографической информации напрямую связаны с концепцией исследования: с определением понятия «политическая цензура в СССР», представлением о ее функциях и механизмах, структурных и внеструктурных проявлениях. Отсюда – привлечение литературы из различных областей знания, включая культурологические, социологические, философские, филологические, искусствоведческие исследования, в которых раскрываются общие и конкретные черты и проявления целенаправленного давления, контроля и непосредственных цензурных вмешательств.

Цензура долгое время оставалась вне границ советской историографии; практически исключены были любые попытки изучения даже дореволюционной истории цензурных органов: они рассматривались как стремление провести аналогии с современностью. Именно этим объясняется, что в советское время появилось только несколько работ справочно-библиографического характера по истории дореволюционной цензуры.

Историография истории советской цензуры условно делится на ту, которая существовала до 1991 г., и новейшую, после 1991 г. Эти две основные группы исследований отличаются друг от друга существенными особенностями. На первом этапе, который можно именовать периодом «изучения России без России», значительную роль сыграли зарубежные историки, советологи, филологи, исследования которых строились на всех имеющихся в открытой печати источниках, зарубежных архивах и многочисленных свидетельствах и воспоминаниях деятелей русского зарубежья. Условно эта литература подразделяется на две основные группы. Первая представлена главным образом советологами, исследования которых были посвящены изучению советской политической системы и как ее части – партийно-идеологического контроля и цензуры. Вторую группу составляют специальные работы о советской цензуре и ее партийно-государственном институте. Они основаны на опубликованных источниках о деятельности советских цензурных органов, публицистике, воспоминаниях деятелей русского зарубежья, документах личного происхождения и архивном материале, в том числе из Смоленского архива. В то время, когда исследования по данной проблеме в нашей стране были невозможны, зарубежные ученые восполняли этот пробел, надолго определив ключевые подходы, оценки и исследовательские направления в области изучения политической структуры советского общества. Несмотря на определенные достижения зарубежных специалистов, их работам была присуща определенная публицистичность и относительная ограниченность, связанные с недоступностью документов из советских архивов.

Советская историография отличалась не только фальсифицированным и односторонним освещением фактов и однобокостью оценок, но и умолчанием целого ряда явлений и сторон общественной жизни, в том числе и данной проблемы. Обширная обществоведческая литература, не представляющая сегодня научной ценности, является при этом важным источником по данной проблеме, поскольку в ней отражена деятельность системы партийно-государственного управления и контроля за всеми источниками и средствами массовой коммуникации. С другой стороны, в различных областях знания получили развитие теоретикометодологические и методические аспекты анализа текста, в том числе и журналистского, образовав самостоятельное научное направление и междисциплинарную научную школу.

Хотя советской историографии была присуща идеологическая ограниченность, некоторые ее направления получили глубокое развитие, в том числе история государственной системы управления. Советским литературоведам и искусствоведам, несмотря на общую атмосферу, царившую в издательствах, и самоцензуру авторов, удавалось сквозь личностное восприятие деятелей искусства и психоанализ передать реальные взаимоотношения власти и творческой интеллигенции. Таким образом, период до 1990-1991 гг. характеризуется опосредованным отражением в работах советских авторов системы контроля и цензуры.

Особенности исследования института советской цензуры в последнее десятилетие были обусловлены несколькими факторами: правовыми гарантиями, доступностью архивных документов, общественным интересом к данной проблеме. Новую отечественную историографию объединяет попытка объективного анализа рассекреченных и ранее недоступных архивных документов, раскрывающих структуру, механизм, формы и методы политического давления и регулирования в различных сферах культуры и информации. Характерной чертой некоторых из работ является присущий им обличительный пафос и одностороннее освещение проблемы, что связано с использованием источников одной структурной принадлежности и отсутствием системного подхода. Как результат локальных исследований структуры и механизма советской цензуры сформировались две тенденции, определяющие современный принципиальный подход на базе методологического синтеза различных социологических и философско-исторических концепций. Первая – исследования масштабного характера рассматривают политическую цензуру как один из важнейших элементов политической системы общества и решающий фактор в определении характера и структуры взаимоотношений власти и общества. Вторая – как правило, конкретноисторические исследования преимущественно культурно-политической проблематики учитывают цензуру в своих концептуальных построениях. Это свидетельствует о том, что в результате интенсивной научноиздательской деятельности отечественных историков в последнее десятилетие проблема цензуры как института и как непременного фактора исторического исследования прочно вошла в сферу интересов ученых различного профиля и специализации. Тем не менее до сих пор не было предпринято системного исследования многогранного и двойственного явления политической цензуры с использованием междисциплинарного подхода, который дает наилучший результат для изучения наиболее сложных проблем социально-политической истории.

Реконструкция корпуса источников по истории политической цензуры

Широта и многообразие документального фонда истории политической цензуры вовсе не означают его полноту и информационно качественный уровень. Практически все изучающие советский период историки сталкиваются с неполнотой и фрагментарностью источниковой базы, связанной с несовершенной системой комплектования архивных фондов и архивными лакунами, возникавшими в результате непредвиденных событий, стихийных бедствий, войн и пр. Одна из наиболее ощутимых информационных лакун по истории политической цензуры в СССР возникла в результате уничтожения важнейшей части фонда Главлита СССР за период с 1922 по 1937 г. По свидетельствам самих сотрудников аппарата Главлита и в соответствии с официальным заявлением руководства Центрального архива Федеральной службы безопасности, она была уничтожена[110]110
  Из служебной переписки между ЦГАОР СССР и КГБ.


[Закрыть]
. Во всяком случае, в документах более позднего времени, например в приказе Главлита от 19 апреля 1958 г. о создании экспертной комиссии по работе с архивом учреждения, уже фигурируют такие хронологические рамки фонда – 19381956 гг. По широко распространенной версии, документы общего и секретного делопроизводства были вывезены и затем уничтожены НКВД во время массовых репрессий, проводимых в структуре Главлита в 1937 г. Долгие годы была затруднена и подчас невозможна работа с документами партийных фондов, доступных только членам КПСС; было ограничено использование подавляющего большинства фондов органов государственной власти и государственного управления.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю