Текст книги "Политическая цензура в СССР. 1917-1991 гг."
Автор книги: Татьяна Горяева
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц)
Стремление «приблизиться» к власти ощутили в том же 1928 г. и художники. Члены художественных группировок «ОСТ», «Маковец», «4 Искусства», «Бытие», «Общество молодых» обращаются в Политбюро ЦК ВКП(б), к И. Сталину с просьбой срочно принять партийную директиву по изобразительному искусству, такую же, как по литературе[297]297
РГАСПИ.Ф. 17. Оп. 60. Д. 805. Л. 56-66.
[Закрыть]. Такое стремление приблизиться к власти и услужить ей можно объяснить как с психологической (потребность восстановления внутреннего комфорта, защищенности, приобщенности к чему-то значительному и пр.), так и с чисто житейской точки зрения – получить привилегии.
И. Сталин учел и использовал эту поведенческую особенность, когда в 1929-1932 гг. планомерно проводил курс на введение единообразия в культуре. Взамен свободы писатели и художники, вписывающиеся в социалистический реализм, получали щедрые подарки: дачи, квартиры, мастерские. Деятели культуры становятся одной из самых привилегированных, самых высокооплачиваемых групп в структуре советского общества 1930-х гг. А партия становится их рулевым – соавтором, ассистентом, самым внимательным зрителем, читателем, слушателем и рецензентом. В 1929 г. Художественный театр принимает новую пьесу Булгакова «Бег», которая обсуждается на Политбюро. Постепенно такая практика становится нормой. Начиная с 1934 г. по поручению Политбюро ЦК ВКП(б) И. Сталин как секретарь ЦК стал лично «наблюдать Культпроп»[298]298
Там же. Оп. 3. Д. 946. Л. 20.
[Закрыть].
В отношении отклонившихся от «генеральной линии» регулярно принимались постановления и решения Политбюро, Оргбюро (ОБ) и Секретариата ЦК. Такого рода решения содержали в основном конкретные рекомендации государственным структурам, которые в дальнейшем разрабатывали свою систему мер. Вопросы такого характера рассматривались практически на каждом заседании высших политических органов. Так, 27 февраля 1922 г. ОБ ЦК РКП(б) приняло решение «О борьбе с мелкобуржуазной идеологией в области литературно-издательской деятельности», а по сути, одобрило конкретные меры, разработанные на Объединенном совещании Коллегии Агитпропа. По решению ОБ ЦК были закрыты «Вестник литератора», «Летопись Дома Литераторов» и, наоборот, поддержан ежемесячный журнал «Красная Новь», принадлежавший Госиздату[299]299
Там же. Оп. 112. Д. 293. Л. 2.
[Закрыть]. Характерна в этой связи история журнала «Авангард», главным редактором которого был Оскар Блюм, вызвавший негодование Л. Троцкого. Троцкий даже сигнализировал в ЦК о недопустимом сотрудничестве коммунистов в такого рода журнале. На это письмо И. Сталин наложил резолюцию: «Разобраться»[300]300
Там же. Д. 372. Л. 120.
[Закрыть]. Результатом проведенного Агитпропом расследования был проект решения ОБ о закрытии журнала с рекомендациями Главлиту «относиться осторожнее к такого рода предложениям» и МК РКП(б) «немедленно реагировать на участие коммунистов-журналистов» в частных издательствах, сразу же привлекая их к ответственности[301]301
Там же. Л. 118-119.
[Закрыть]. Однако решение ОБ было характерно компромиссным для этого переходного периода: признавая недопустимость руководства журналом О. Блюмом, ЦК в принципе не имел ничего против самого журнала и не возражал против его издания после увольнения редактора[302]302
Там же. Л. 4.
[Закрыть].
Партия определяла не только издательскую, но и кадровую политику, учитывая личностные факторы – авторитет, влияние, симпатии того или иного деятеля культуры и искусства. Эта была весьма тонкая работа. Так в письме Л. Троцкого Н. Мещерякову в Госиздат от 25 июня 1922 г.[303]303
На письме имеется гриф «Сов. секретно».
[Закрыть] автор сетовал, что «книжки стихов и литературной критики, 99% этих изданий пропитаны антипролетарскими настроениями и антисоветскими, по существу, тенденциями», указывал на необходимость «больше обратить внимания на вопросы литературной критики и поэзии, не только в смысле цензурном, но и в смысле издательском». Троцкий предлагал более активно использовать «для литературно-художественной пропаганды в нашем духе будущую “Ниву”», особо подчеркивая, что «наилучшим редактором литературно-художественного отдела был бы Брюсов». «Большое имя, большая школа, и в то же время Брюсов совершенно искренно предан делу рабочего класса». «Завоевание для этого предприятия Брюсова, – отмечал он, – сразу подняло бы художественный авторитет издания»[304]304
РГАСПИ.Ф. 17. Оп. 86. Д. 17. Л. 65.
[Закрыть].
Важнейшей, с точки зрения Л. Троцкого, идеологической задачей советской цензуры должна была стать также «забота» о творческой молодежи. В связи с организацией Главлита он обращается 30 июня 1922 г. с запиской в Политбюро ЦК, где пишет о «риске растерять молодых поэтов и писателей», которые по причине материальных трудностей вынуждены сотрудничать с буржуазными и мелкобуржуазными, а значит и контрреволюционными частными издательствами. Троцкий предлагал следующие меры по «завоеванию» симпатий пишущей братии и привлечения ее на сторону официальной власти:
«1 Вести серьезный и внимательный учет поэтам, писателям, художникам и пр. Учет этот сосредоточить при Главном Цензурном Управлении в Москве и Петрограде. Каждый поэт должен иметь свое досье, где собраны биографические сведения о нем, его нынешние связи, литературные, политические и пр. Данные должны быть таковыми, чтобы: а) они могли ориентировать цензуру при пропуске надлежащих произведений, б) они могли помочь ориентировке партийных литературных критиков в направлении соответственных поэтов ив) чтобы на основании этих данных можно было принимать те или другие меры материальной поддержки молодых писателей и пр. […]
3. Дать редакциям важнейших партийных изданий (газет, журналов) указание в том смысле, чтобы отзывы об этих молодых писателях писались более “утилитарно”, т. е. с целью добиться определенного воздействия и влияния на данного молодого литератора. С этой целью критик должен предварительно ознакомиться со всеми данными о писателе, чтобы яснее представить себе линию его развития. Очень важно также установить (через посредство редакций или другими путями) личные связи между отдельными партийными товарищами, интересующимися вопросами литературы и этими молодыми поэтами и пр.
4. Цензура наша также должна иметь указанный выше педагогический уклон. Можно и должно проявлять строгость по отношению к изданиям с вполне оформившимися буржуазными художественными тенденциями литераторов. Необходимо будет проявлять беспощадность по отношению к таким художественно-литературным группировкам, которые являются фактическим центром сосредоточения меньшевистско -эсеровских элементов. Необходимо в то же время внимательное, осторожное и мягкое отношение к таким произведениям и авторам, которые хотя и несут в себе бездну всяких предрассудков, но явно развиваются в революционном направлении.
Поскольку дело идет о произведениях третьей категории, запрещать их печатание надлежит лишь в самом крайнем случае. Предварительно же нужно попытаться свести автора с товарищем, который действительно компетентно и убедительно сможет разъяснить ему реакционные элементы произведения, с тем, что если автор не убедится, то его произведение печатается (если нет действительно серьезных доводов против напечатания), но в то же время появляется под педагогическим углом зрения написанная критическая статья.
5. Вопрос о форме поддержки молодых поэтов подлежит особому рассмотрению. Лучше всего, разумеется, если бы эта поддержка выражалась в форме гонорара (индивидуализированного), но для этого нужно, чтобы молодым авторам было где печататься. “Красная Новь” ввиду ее чисто партийного характера – недостаточное для них поле деятельности. Может быть, придется создать непартийный чисто художественный журнал под общим твердым руководством, но с достаточным простором для индивидуальных “уклонений”.
6. Во всяком случае на это придется, очевидно, ассигновать некоторую сумму денег.
7. Те же меры нужно перенести и на молодых художников. Но здесь нужно особо обсудить вопрос о том, при каком учреждении завести указанные выше досье и на кого персонально возложить работу»[305]305
Там же. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1016. Л. 9.
[Закрыть].
По существу, Л.Д. Троцкий сформулировал целую программу, циничную по своему характеру, но очень привлекательную для власти по содержанию. В записке В.М. Молотову от 3 июля 1922 г. Сталин писал: «Возбужденный тов. Троцким вопрос о завоевании блиских к нам молодых поэтов путем материальной и моральной их поддержки является, на мой взгляд, вполне своевременным. Я думаю, что формирование советской культуры (в узком смысле слова), о которой так много писали и говорили одно время некоторые “пролетарские идеологи” (Богданов и др.), теперь только началась. Культура эта, по-видимому, должна вырасти в ходе борьбы тяготеющих к советам молодых поэтов и литераторов с многообразными контрреволюционными течениями и группами на новом поприще. Сплотить советски настроенных поэтов в одно ядро и всячески поддерживать их в этой борьбе – в этом задача. Я думаю, что наиболее целесообразной формой этого сплочения молодых литераторов была бы организация самостоятельного, скажем, “Общества развития русской культуры” или чего-нибудь в этом роде. Пытаться пристегнуть молодых писателей к цензурному комитету или к какому-нибудь “казенному” учреждению – значит оттолкнуть молодых поэтов от себя и расстроить дело. Было бы хорошо во главе такого общества поставить обязательно беспартийного, но советски настроенного, вроде, скажем, Всеволода Иванова. Материальная поддержка вплоть до субсидий, облеченных в ту или иную приемлемую форму, абсолютно необходима[306]306
Там же. Л. 7.
[Закрыть]». Таким образом, Сталин предложил более мягкий, но подходящий для того времени вариант. Программа Троцкого даже Сталину показалась чрезмерно примитивной, а потому – малоэффективной. Однако одно из предложений Л. Троцкого было реализовано в кратчайшие сроки: партийные и репрессивные органы взяли на себя слежку за художественной интеллигенцией. Позиция по отношению к творческой интеллигенции выразилась в последовательно проводимой системе мер, направленных на регулирование деятельности литературно-художественных группировок.
Документально подтверждено, что все не только стратегические, но и частные персональные вопросы, связанные с запретительными мерами по отношению к целым направлениям и отдельным творческим личностям, решались именно в партийных кабинетах различного уровня. Главлит и другие государственные учреждения советской цензуры являлись только орудием, исполняющим волю главного идеологического заказчика. В качестве конкретного примера можно привести историю принятия и реализации органами цензуры постановления ЦК ВКП(б) «О плакатной литературе» от 11 марта 1931 г.[307]307
Там же. Ф. 17. Оп. 114. Д. 221. Л. 3, 25, 97.
[Закрыть] В этом постановлении впервые на уровне ЦК партии подчеркивалось неудовлетворительное состояние массовой плакатно-картинной продукции, говорилось о недопустимо безобразном отношении к этому виду пропаганды со стороны ГИЗ, ИЗОГИЗ, АХРР, Госиздата, Сельхозиздата и других издательств, о засоренности аппарата издательств классово-враждебными элементами, о неудовлетворительном контроле со стороны Главлита за плакатной продукцией. В постановлении был поднят вопрос о передаче Отделу агитации и массовых кампаний ЦК ВКП(б) руководства делом плакатно-картинной агитации. Постановление также предусматривало ряд практических мер: издание плакатов объединялось в ИЗОГИЗ, что должно было способствовать улучшению идейного и художественного качества картинно-плакатной продукции; был поставлен вопрос о создании общества художников-плакатистов. На заседании Секретариата проект представляли К.И. Николаева и П.М. Блинов – соответственно заведующая и заместитель заведующего Отдела агитации и массовых кампаний (Агитпроп) ЦК ВКП(б), директор ИЗОГИЗа Б.Ф. Малкин, начальник Главлита П.И. Лебедев-Полянский и директор ИЗОГИЗ А.Б. Халатов. Из подготовительных документов видно, что именно эти организации принимали участие в разработке текста постановления. Между тем представленный на рассмотрение документ в исходной редакции не был принят. Секретариат ЦК ВКП(б) поручил Агитпропу совместно с заинтересованными организациями – ОГИЗ, Главлит, ИЗОГИЗ и Наркомпросом – переработать проект; его окончательная редакция была поручена секретарю ЦК ВКП(б) П.П. Постышеву. Сохранились два варианта этого постановления: первоначальный текст с правкой членов комиссии, в том числе и лично П.П. Постышева, и окончательный, известный нам по опубликованным источникам. Чем же было вызвано столь сложное «прохождение» этого решения через Секретариат ЦК?
Предыстория этого проекта такова. Изданием плакатов в конце 1920-х гг. занималось несколько десятков издательств, что естественно затрудняло, а порой и сводило на нет, возможность какого-либо контроля. В ноябре 1930 г. решением сектора НКП РСФСР была создана Центральная комиссия по контролю над массовой изопродукцией при Главреперткоме с целью введения художественно-идеологического контроля над массовой изопродукцией ввиду бесконтрольного выпуска «антихудожественных плакатов»[308]308
РГАЛИ.Ф. 645. On. 1. Д. 106. Л. 131-132.
[Закрыть]. Тогда же, в ноябре 1930 г., Изосектором Наркомпроса РСФСР была проведена «чистка» московских обществ «4 искусства», ОМХ, ОХР, ОСТ и др.[309]309
Там же. Д. 119. Л. 84.
[Закрыть] В январе 1931 г. Агитпроп ЦК докладывал в Секретариат ЦК об обследовании сотрудниками отдела ЦК картинно-плакатной продукции ИЗОГИЗ, АХРР, ОХР, Центросоюза и других издательств, вышедшей после XVI съезда ВКП(б). Ряд плакатов были признаны политически вредными как по содержанию, так и по художественному исполнению; было зафиксировано «неотображение в большинстве плакатов ведущих лозунгов партии», неудовлетворительное руководство ИЗОГИЗ публикацией плакатов и массово-художественных изданий[310]310
РГАСПИ.Ф. 17. Оп. 114. Д. 221. Л. 99-103.
[Закрыть]. Проведенный текстологический анализ докладной записки отдела ЦК и первоначального текста постановления ЦК ВКП(б) позволяет утверждать, что зафиксированные в записке результаты проверки явились основными положениями будущего постановления.
Таким же образом можно проследить последствия принятия этого постановления и механизмы партийно-государственного контроля за его исполнением. Уже 28 марта 1931 г. Сектор искусств Наркомпроса РСФСР обратился с письмом в Наркомат финансов и СНК СССР об ассигновании дополнительных средств на командировки художников в колхозные и индустриальные районы страны для написания агитационно-пропагандистских произведений. Такая задача была поставлена в постановлении ЦК. Решением СНК СССР для этих целей было выделено 100 тыс. руб. и создана межведомственная комиссия из представителей ПУР, ЦК Рабис, ИЗОГИЗ, Федерации художников для разработки тем для художников. 9 апреля 1931 г. Агитпроп ЦК докладывал на Секретариате ЦК о предпринятых отделом мерах по реализации постановления, в том числе об изъятии 14 антисоветских плакатов, организации выставки плакатов, создании инициативной группы по выработке устава общества художников-плакатистов[311]311
Там же. Л. 104.
[Закрыть]. 12 мая 1931 г. Сектор искусств Наркомпроса РСФСР доложил об организации Федерации объединенного совета работников пространственных искусств, в которую вошли художественные общества «Октябрь», АХР, ОМАХР, ОХС, ОСТ, ОМХ, ОРС, «Круг», «4 искусства» и др., о «чистке» аппарата ИЗОГИЗ, о создании Общества революционных плакатистов (так вначале называли Объединение работников революционного плаката)[312]312
Там же. Л. 105-110.
[Закрыть]. 14 июля 1931 г. Сектор искусств Наркомпроса РСФСР принял план по проверке состояния картинно-плакатной литературы в целях выполнения того же постановления ЦК ВКП(б). 21 июля 1931 г. коллегия НК РКИ РСФСР приняла постановление по докладу комиссии по «чистке» аппарата ИЗОГИЗ, в котором был сделан акцент на низкой политической и художественной подготовке художников, слабом контроле и некачественной разработке заданий художникам со стороны редакторов ИЗОГИЗ, отмечен большой «процент брака» у художников, выпуск «идеологически невыдержанных и вредных плакатов», сделаны предложения по изменению структуры издательства, форм и методов руководства секторами и др.[313]313
Там же. Л. 111-112.
[Закрыть] При ИЗОГИЗ создается общественный совет с привлечением Комакадемии, Главискусства и ЦК Рабис, вводится новый порядок обсуждения тем, эскизов и готовых плакатов. В сентябрьском плане Сектора искусств Наркомпроса 1931 г. было намечено проведение проверки выполнения постановления ЦК обществами художников, а также пересмотр всех деклараций и уставов художественных организаций, их взаимоотношений с госиздательствами и другие мероприятия дисциплинарно-идеологического толка, результаты которых были изложены в отчете заведующего ОГИЗ А.Б. Халатова секретарю ЦК ВКП(б) Л.М. Кагановичу (12 ноября 1931 г.) о ходе выполнения постановления[314]314
Там же. Л. 177
[Закрыть]. Более подробная информация о проведенной кампании по выполнению постановления содержится в отчете Главискусства 25 ноября 1931 г. (организация передвижных выставок-вагонов, повышении качества изопродукции, отражение текущего политического момента и классовой борьбы в изобразительном искусстве и пр.)[315]315
РГАЛИ.Ф. 645. On. 1. Д. 107. Л. 185-187.
[Закрыть], а также отчете-плане работы ФОСХ на 1932 г. с подведением итогов «классовой борьбы на фронте изобразительного искусства»[316]316
Там же. Ф. 2942. Оп. 1.Д.31.Л. 1-2.
[Закрыть].
В дальнейшем практически каждое художественное общество и госиздательство, производившее плакатную продукция, считало себя обязанным «отреагировать» на инициативу партии. Так, 8 января 1932 г. на секретариате РАПХ был сделан доклад ВУАП-МИТ о классовой борьбе на изофронте Украины[317]317
Там же. Д. 76. Л. 4-16.
[Закрыть], а 29 января 1932 г. прошел совместный диспут ОРПП и Комакадемии о задачах плаката с приглашенным докладчиком из ЦК[318]318
Там же. Ф. 1988. On. 1. Д. 30. Л. 7-9.
[Закрыть]. Об ощутимых результатах перестройки в выпуске плакатно-картинной продукции Агитпроп ЦК доложил 5 апреля 1932 г. на заседании Оргбюро ЦК[319]319
РГАСПИ.Ф. 17. Оп. 114. Д. 403. Л. 89
[Закрыть]. Проведение новой политики в отношении наглядной агитации выразилось и в изменении структуры в самом ЦК:
7 мая 1932 г. в составе Отдела агитации и массовых кампаний Сектора общей агитации и массовой работы. Этот перечень можно было бы продолжить, поскольку реализацию принятого в 1931 г. постановления ЦК можно проследить вплоть до 1938 г. Надо сказать, что по многим позициям постановление было выполнено, но некоторые задачи, обозначенные в нем, долгие годы оставались только на бумаге. Издательства отказывались передавать свои издательские портфели ведомствам, боролись за свой приоритет в деле выпуска плакатов, одним словом, продолжали проявлять остатки финансовой и организационной самостоятельности до 1936 г. и отчасти до 1938 г.
Важно также еще раз подчеркнуть, что партия «определяла и направляла», органы цензуры осуществляли многоярусный контроль, а ВЧК/ ГПУ / ОГПУ / НКВД / МГБ / КГБ боролись с изданием (нелегальным), распространением и пересылкой из-за границы запрещенной литературы. «Цензорская работа очень ответственная и очень серьезная работа… Советский цензор должен руководствоваться едиными указаниями, которые дает партия, и строго соблюдать правило, чтобы в печать не проникал политико-идеологический брак, военные и государственные тайны и халтурные произведения. В силу этого у нас должна быть строгая централизация в организации цензуры. У нас должна быть централизация в разработке методологии»[320]320
ГА РФ.Ф. 9452. On. 1. Д. 401. Л. 30-31.
[Закрыть], – говорил Уполномоченный Совета министров СССР по охране военных и государственных тайн в печати К.К. Омельченко на совещании с Отделом предварительного контроля 8 мая 1946 г.
Наряду с централизацией, другой особенностью советской политической цензуры, отличающей ее от царской, несмотря на определенную преемственность, является отсутствие законности и, отсюда, размытость допустимых норм, таинственность и полная безнаказанность. Любое произведение на основании тенденциозно сфабрикованных мотивировок могло быть объявлено идеологически вредным. Цензоры и привлекаемые специально для этой цели «компетентные рецензенты» достигали в этом небывалых высот, подвергая критическому анализу художественные произведения классиков литературы и даже классиков марксизма в зависимости от политической конъюнктуры момента. Однако и они испытывали некоторое неудобство, не всегда успевая перестраиваться и следить за передовицами газет и программными выступлениями партийных лидеров.
Об этом свидетельствует любопытная дискуссия между начальником украинского Главлита Полонником[321]321
Инициалы установить не удалось.
[Закрыть] и руководителем Главлита К.К. Омельченко, которая состоялась на очередном совещании руководящих работников Главлита в 1946 г. Процитируем ее полностью.
«Тов. Полонник: По вопросам печати мы руководствуемся “Перечнем”. Но мы считаем, что настало время, чтобы дать указания по вопросам художественной литературы. Если мы вернемся к истории, тогда давались указания, какую литературу можно давать. Должен быть кодекс требований по литературе. Если старая цензура запрещала писать что-нибудь порочащее женщину, нарушающее святость семьи, дискредитирующее образ офицера, то мы таких указаний не имеем.
Тов. Омельченко: Вы предлагаете дать общий эталон для художественной литературы, известные рамки?
Тов. Полонник: Чтобы цензор знал, с каким критерием подходить к вопросу оценки художественной литературы.
Тов. Омельченко: Цензор не редактор, он лицо, осуществляющее определенные, порученные ему функции. Мне Ваше предложение не понятно. Художественная литература – это не сапоги тачать. Это не обувная фабрика, где можно давать указание, какой фасон выпускать. Это схоластический вопрос.
Тов. Полонник: Мне хотелось бы получить от Вас какое-то указание.
Тов. Омельченко: Я считаю, что это чепуха. Можете считать это за указание. Какой же можно выдумывать устав для художественной литературы?
Тов. Полонник: Я имею в виду устав 1885 года. Устав цензору художественных произведений»[322]322
ГА РФ.Ф. 9425. On. 1. Д. 401. Л. 16-17.
[Закрыть]S2.
Заметим, что этот разговор велся на тридцатом году советской власти. Слишком очевидно выражена заинтересованность государства в отсутствии правовых основ контроля за печатным и другим словом. Запретив всю оппозиционную печать декретами 1917 г., введя «временно» в условиях гражданской войны и интервенции в 1918 г. чрезвычайную военную цензуру, организовав в 1919 г. Госиздат, в 1922 г. Главлит, а в 1923 г. Главрепертком, советская власть обеспечила себя мощным аппаратом, просматривающим и проверяющим всех и вся под присматривающим недремлющим оком высших и местных партийных органов. Вместе с тем отсутствие законодательной основы деятельности советской политической цензуры, явное несоответствие этой деятельности всем международным стандартам и собственным демагогическим декларациям о свободе слова и печати, вызывали первое время дискомфорт даже у чиновников высшего уровня, не говоря о бурных протестах творческой интеллигенции. Однако вопрос с интеллигенцией в России решался всегда просто и радикально: кто не с нами, тот против нас. И те из них, кто, будучи возмущен действиями Госиздата или Наркомпроса, недавно подписывал соответствующие письма и обращения, грузились на пароходы и поезда или обрекали себя на репрессии или многолетнее безмолвие, оставаясь на Родине.
О попытках различных властных структур подготовить и утвердить Закон о печати свидетельствуют проекты таких законов, подготовленных на различных исторических этапах становления и развития советского общества. Только архивной полке посчастливилось стать прибежищем этих попыток, предпринятых в 1920-1930-е гг. для того, чтобы сменить чрезвычайщину на хотя бы внешне более привлекательную и цивилизованную форму закона или положения о печати, а может, – кто знает, – и соорудить некий цивилизованный механизм вместо, беспредела идеологического монополизма.
1923 год. В недрах ЦК, в Отделе печати, готовится проект положения о печати, в общей части которого говорится: «На основании ст. 14 Конституции РСФСР, в интересах содействия успешному строительству рабоче-крестьянского государства и в целях обеспечения за трудящимися действительной свободы выражения своих мнений, как периодические, так и непериодические издания трудящихся, как то: советов и их центральных и местных губернских и областных органов, Коммунистического Интернационала и его секций, РКП, Профинтерна и Профессиональных союзов на языках всех народов мира от просмотра предварительной политической цензуры освобождаются (курсив наш. – Т.Г.)[323]323
Там же. Ф. 395. Оп. 9. Д. 26. Л. 1-Зоб.
[Закрыть]. Удивительно, что после волокиты прохождения через все инстанции, продлившейся целый год, проект закона получил в целом положительную оценку. Однако Главлит, в лице П.И. Лебедева-Полянского, и Госиздат, в лице Н.Л. Мещерякова, разразились гневным отзывом[324]324
Там же. Ф. 2306. On. 1. Д. 3365. Л. 129-138.
[Закрыть], который нашел явную поддержку в ЦК ВКП(б), считающем, что надежнее всего будет руководство издательским делом и печатью через Отдел печати ЦК, через систему Главлита и Главреперткома[325]325
РГАСПИ.Ф. 17. Оп. 112. Д. 664. Л. 66.
[Закрыть].
И проект остался проектом. Страна на долгие десятилетия погрузилась в сумрак лжи и двойной бухгалтерии: официальная пропаганда заверяла, что в СССР цензуры нет, а реальность всевластия Главлита и его аппарата была очевидна не только тем, кто непосредственно зависел от его прихоти, но и любому обывателю. Забавна некая ханжеская «стеснительность» власти по отношению к своим слабостям, проявленным в первый период ее существования. Так, циркуляр Главлита от 1926 г. откровенно заявлял, что «в СССР цензуры нет», а потому использование устаревших терминов «цензор» и «цензура» неправильно, поскольку «Окрлиты, Улиты, Гублиты и Обллиты – не цензура, а органы контроля», что и предписывалось впредь учитывать[326]326
Там же. Оп. 60. Д. 808. Л. 157.
[Закрыть].
В 1938 г., когда чудовищный сталинский режим уже не нуждался в принародном декорировании, появился проект Положения о Главном управлении цензуры при Совнаркоме СССР. Правда, автором его уже являлся сам Главлит, прошедший незадолго до этого через массовую чистку в числе со своим руководством и старавшийся, насколько это возможно, проявить рвение в борьбе с врагами народа. В тексте проекта наиболее впечатляет не столько подробнейшее перечисление всех возможных объектов цензуры без уже давно исчезнувших оговорок, сколько структура создаваемого монстра, в которой предполагались специальные подразделения по «изъятию и конфискации подлежащих произведений печати и искусства» (функции НКВД), а также главная инспекция по собственному внутреннему контролю «за выполнением постановлении и полиграфпредприятиях»[327]327
ГА РФ.Ф. 9425. On. 1. Д. 1. Л. 8-15.
[Закрыть].
Остается только предполагать, что остановило прохождение этого документа через законодательные инстанции, но факт остается фактом: он также остался лежать на архивной полке. Скорее всего, власть сознательно предпочла более привычное и, вероятно, удобное для нее призрачное существование цензуры, когда она, как невидимая и неосязаемая радиация, разъедала общество, оставляя после себя страшные следы уничтожения.
В дальнейшем развитие ситуации зависело от «заморозков» или «оттепелей» в советской истории, но, главным, с точки зрения определения сущности советской культуры (вернее, используя ленинскую формулу, «партийной организации и партийной литературы») всегда оставался «принцип партийности», руководствуясь которым создавали идеологические модели типа «интернационализм», «национализм» и «космополитизм», «реализм» и «очернительство», «революционный романтизм» и «лакировка» и многие другие.
Знаменательным в этом смысле являлось закрытое постановление ЦК КПСС от 7 января 1969 г. «О повышении ответственности руководителей органов печати, радио, телевидения, кинематографии, учреждений культуры и искусства за идейно-политический уровень публикуемых материалов и репертуара», в котором фактически устанавливалась персональная ответственность авторского и редакторского состава за содержание публикуемых произведений. Таким образом, самоцензура, которая к этому времени уже являлась для многих нравственной нормой и условием самосохранения, была установлена высшим партийным руководством как единственно возможная форма существования советской культуры «в современных условиях укрепления и развития социалистического общества, расширения социалистической демократии»[328]328
РГАНИ.Ф. 4. Оп. 19. Д. 131. Л. 2-6.
[Закрыть].
Новым проявлением лицемерия власти явилась очередная попытка усыпить мировое общественное мнение в связи с выполнениями положений Заключительного акта Общеевропейского совещания. 11 декабря 1975 г. Политбюро ЦК КПСС было принято решение о разработке Закона о печати (авторы записки – Ю.В. Андропов и А.А. Громыко)[329]329
АП РФ.Ф. 3. Оп. 78. Д. 284. Л. 136-137.
[Закрыть] Проект провозглашал свободу слова и отсутствие какой бы то ни было цензуры. Однако у высшего партийного руководства хватило трезвого расчета, чтобы отказаться от этой заранее уязвимой для политических оппонентов затеи, поскольку декларативное провозглашение заявленных, скопированных с законов демократических европейских государств гарантии свободы слова и печати явно не соответствовало реальной ситуации[330]330
ГА РФ.Ф. 9425. On. 1. Д. 1556. Л. 16-17, 52-54.
[Закрыть]. В стране шла «охота на ведьм», борьба с диссидентами, «самиздатом» и «тамиздатом». Поэтому было принято мудрое решение: лучше по-прежнему продолжать жить без Закона о печати, чем отбиваться от обвинений идеологических противников в нарушении этого закона. Шел 1976 год. До принятия Закона о печати и других средствах массовой информации, запретившего какую-либо цензуру, оставалось 14 лет…
Советская цензура изначально предполагала создание двойной системы в осуществлении цензурной политики: с одной стороны, путь, более-менее законный, предполагающий судебно-административные преследования лиц и учреждений, нарушивших ограничительные перечни, с другой – путь «умелого идеологического давления и воздействия», провокаций и преступлений против личности. Отсюда – рождение мифологизированных представлений о роли художника и его взаимоотношениях с властью и народом. Мы уже приводили факты, подтверждающие возникновение политической цензуры сразу же после октябрьского переворота 1917 г. Декрет о печати, давно и хорошо известный текст которого свидетельствует о «временном» запрете всех контрреволюционных органов печати, явился отправной точкой в истории советского идеологического террора. Поэтому факт организации Главлита в 1922 г. можно рассматривать не как определенный поворот в отношении идеологии и культуры, а как логическое продолжение определенной политики власти. Неопровержимым подтверждением истинных целей создания и подлинного характера методов советской цензуры является циркуляр, созданный Главлитом практически сразу же после его организации и разосланный местным органам цензуры. Он гласил:
«Товарищи!В настоящее время большее значение приобретает печатное слово, одновременно являющееся могучим средством воздействия на настроение разных групп населения Республики, как в наших руках, так и в руках наших противников. Своеобразные условия пролетарской диктатуры в России, наличие значительных групп эмиграции, усилившиеся, благодаря новой экономполитике, материальные ресурсы у наших противников внутри Республики создали благоприятную для них атмосферу в выступлении против нас в печати. Цензура является для нас орудием противодействия растлевающему влиянию буржуазной идеологии.