Текст книги "Их любовник (СИ)"
Автор книги: Татьяна Богатырева
Соавторы: Ирина Успенская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)
18. Романтика по-сицилийски
Москва, квартира Розы, тот же день
Роза
Мы валялись в постели, целовались и трепались о всякой ерунде до самого обеда. Готовить было лень, думать – лень, отвечать на телефонные звонки – тем более лень. Хотя судя по тому, как Бонни зажмурился на третьем звонке, тяжело вздохнул и все же взял трубку, было для него и кое-что важнее лени.
Говорить при мне он не стал, ушел на кухню, так что я слышала только его реплики:
– Да, мам. Нет. У меня дела в Москве, да, новый проект. Нет, я не мог взять с собой Клау. Нет! Мам, прости, мне… когда? Черт… не чертыхаюсь я, мам! Да, я приеду к тридцатому. Точно приеду. Нет, не надо приглашать… нет, я сам разберусь с Клау! Да что хочешь, то и говори. Да не волнуйся ты так, все с папой будет хорошо. Точно будет. Не плачь, мам… ну, пожалуйста… да… конечно… ага, пока…
По конец у него был настолько убитый голос, что мне самой плакать захотелось. Но я мысленно показала себе кулак. От моих слез Бонни не станет легче.
Прихватив свою самую большую футболку, я пошла к нему. Халат я нашла и надела по дороге – он валялся на тумбочке в коридоре. Джинсы Бонни – рядом, на полу. Их я тоже прихватила. Если верить запаху, Бонни снова варил кофе и… ну да, если только опять пожарить яичницу, больше в холодильнике ничего нет. Разбаловалась я, скоро забуду, с какой стороны у сковороды ручка.
– Давай закажем суши, – внесла я рацпредложение, протягивая несчастному голодному мужчине одежду. – А пока где-то тут было печенье. Кажется.
Печенье нашлось, и даже свежее, позавчера купленное, и мы его по-братски поделили. И суши заказали – то есть я заказала. А Бонни свой телефон отключил.
– У меня отпуск, а если будет что-то смертельно важное, Фил найдет способ меня добыть.
– Бонни, что с тобой происходит?
– У папы первого ноября операция на сердце. Шунтирование. Мне нужно будет поехать к нему, – со сложной смесью чувств глядя на выключенный телефон, пояснил Бонни.
– Я спрашиваю про тебя, а не про папу.
– Со мной все… ладно, – он отложил телефон на подоконник, сел за стол и запустил пальцы в волосы. – Я запутался. Понимаешь, я… короче, родители не знаю о нас троих. Я им даже о Кее никогда не говорил.
– Вряд ли они не в курсе.
– Может быть и в курсе, но… – он зажмурился и помотал головой. – Ты правильно все понимаешь. Я боюсь им сказать. Просто боюсь сказать вслух, что я – любовник четы Говардов, что я не женюсь на хорошей девушке, и у меня не будет правильной семьи. И своих детей, наверное, не будет. Сицилия – это такая большая деревня, вряд ли ты поймешь… у нас не принято говорить о подобных вещах вслух. Все делают вид, что я – нормальный, что сплетни обо мне – сплошное вранье и домыслы. Кузены, дядюшки с тетушками, соседи, кошки соседей и друзья соседских кошек, все пристально следят за «своими». Они лучше меня знают, сколько у меня денег и премий, с кем из политиков я здоровался за руку и с кем пил, не говоря уж, с кем, когда и в какой позе спал. Нам с Кеем уже девять лет перемывают кости, с самой первой моей премии «Тони», и все девять лет маме с папой усиленно сочувствуют. Мол, вот не повезло с первенцем-то! Мало того, что родился недоношенным… или доношенным, но не от того отца? Так еще и с детства какой-то не такой, семейными делами не интересуется, на ферме не показывается, с двоюродными братьями дерется, и девушки у него сплошь иностранки и старше, и о школе танцев он врал, а на самом деле там публичный дом, а теперь и вовсе – любовник при каком-то англичанине, лег под мужчину за деньги, славу и черт знает что еще. Ну, это ты как раз понимаешь, да?
– Понимаю, – я подлезла ему под руку и обняла. – У нас тоже обожают перемывать косточки всем «не таким». Спорим, половина моих вчерашних гостей уверена, что я как-то по-особенному делаю минет, и лорд Говард женился на мне только за это?
– И сегодня обсуждают, знает ли лорд Говард о том, что у тебя любовник, и как скоро он с тобой разведется, – кивнул Бонни. – На Сицилии все еще хуже. Сицилия только называется просвещенной Европой. На самом деле у нас культ пристойности. Самое главное – красивый фасад, и пока ты можешь предъявить жену, детей и дом полной чашей – ты уважаемый член общества, что бы ни творил за закрытыми дверьми. Воруй, насилуй, убивай, главное, делай благопристойную морду и голосуй в сенате за социальные программы, и все будут тебе улыбаться и кланяться. Но как только ты признаешься вслух, что наплевал на традиционные ценности – все. От тебя отвернутся. С тобой перестанут здороваться. За твоей спиной будут свистеть, твои окна бить камнями, на воротах писать гадости… и знаешь, что самое поганое? Мне-то плевать, я уже двадцать лет не живу на Сицилии, но тыкать пальцами будут в маму с папой. Радостно тыкать. Чем больше завидуют – тем громче осуждают. И я не могу… понимаешь, я не могу закрыть на это глаза и сказать: не мои проблемы. Мои. Это мои родители.
– Так проблема не в том, что они не примут тебя? Мне почему-то казалось…
– В этом тоже. Для них правда в том, что я – молодой, глупый и перебешусь. Возраст как раз подходящий, скоро тридцать четыре. А как перебешусь, так сразу женюсь на хорошей девушке, заведу полдюжины детишек, и они смогут по праву мной гордиться. Не тем, что я – талантлив и знаменит, и не тем, что я здоров и счастлив, а тем, что я – правильный, традиционный сицилиец, тем, что для меня нет ничего важнее семьи.
– Они правы, для тебя в самом деле нет ничего важнее семьи. Может быть, это и хорошо, а?
Мне ужасно не нравилось, куда идет разговор, но остановить Бонни сейчас, не выслушать и не поддержать его – было бы отвратительным свинством. Потому что Бонни – это моя семья, что бы там не думала об этом его традиционная сицилийская родня.
– Моя семья, – хмыкнув, Бонни нежно потерся щекой о мою макушку. – Я надеялся, что у нас с тобой может получиться нормальная семья, что ты родишь мне детей. Что я привезу тебя на Сицилию, и мы будем танцевать на площади перед церковью, ты в старинной прабабкиной мантилье, я в отцовском вышитом жилете, и сотни две кузенов, тетушек, соседей и просто так прохожих будут пить за наше здоровье. У нас очень красивые свадьбы, тебе бы понравилось.
Я тяжело сглотнула. Опять хотелось плакать от несправедливости жизни.
– Наверное, понравилось бы, – шепнула я, прижимаясь к нему теснее.
– На нашей свадьбе обязательно бы был Кей. Моим шафером. Он бы тоже тебе понравился. Ты бы стала с ним танцевать, синьора Джеральд?
– Конечно, ведь он твой друг.
– И он отлично танцует. А потом мы бы втроем сбежали на берег, с корзиной еды, кувшином молодого вина и чьим-то пледом, который просто сушился на веревке. Ты бы хотела? На берегу Средиземного моря, под яркими сицилийскими звездами…
– Заняться любовью с тобой и твоим лучшим другом?
– Да. Это был бы мой тебе свадебный подарок. Кей. Самое дорогое, что у меня есть. Ты и Кей. Ты, Кей и наш ребенок, – он легонько погладил мой живот.
– Ты сумасшедший больной ублюдок, – шепнула я, опять вытирая слезы о его плечо. – А если бы я не захотела Кея? Испугалась? Обиделась? Знаешь, это не всякой девушке понравится – когда в первую брачную ночь муж приводит своего друга, и оказывается, что они уже десять лет как любовники.
– Ты бы захотела. Кей… он умеет сделать так, что его любая женщина захочет.
– Сукин ты сын. И ты бы рискнул, чтобы твоя жена родила белобрысого лорденыша вместо знойного сицилийского контрабандиста?
– Ага. Рискнул бы. А потом сделал бы морду кирпичом и сказал, что у тебя вот такие белобрысые предки, а кто усомнится – тому трепливый язык оторву. А белобрысый лорд, который вообще ни при чем, оторвет голову, чисто для надежности.
– Ты страшный человек, Бонни Джеральд.
– Я страшный придурок. Мне нужно было хватать тебя в охапку и везти в Вегас. Вот прямо из «Зажигалки», не дав даже твою дурацкую майку переодеть. Езу, если бы я мог…
– Мог… что?
– Вернуться назад. Стереть неудачный дубль и сыграть заново. Правильно. Сказать: да, я жду именно тебя, Мадонна. Встать на одно колено, надеть тебе кольцо и махнуть в Вегас.
– Вдвоем?
– Нет. Втроем. Ведь Кей тебе уже понравился. Ты бы поехала со мной в Вегас?
– Да. Поехала бы, с вами обоими. А вы бы в Вегасе разыграли на «камень-ножницы-бумага», кто на мне женится. Больные ублюдки.
– Может быть. А может, и подрались бы. Или не подрались, и ты все равно стала бы миссис Джеральд. Это не так уж и плохо, быть миссис Джеральд. Наверное. По крайней мере, я умею варить кофе и жарить яичницу, так что ты бы не умерла с голоду за своим ноутбуком.
– Бонни…
– Ага. Я вот думаю, может быть, мне тоже написать роман? О том, как…
Телефонный звонок раздался, как манна небесная. Ненавижу чувствовать себя виноватой, почти так же сильно, как ненавижу высказываться на тему «ты сам виноват!». Поэтому я быстренько взяла смартфон, на экране которого светился незнакомый номер.
19. Рецепт счастья от британских ученых
Москва, тот же день
Роза
Я обещала Ирке посмотреть, что ставят Гольцман с Петровым, только чтобы отмазаться от тяжелого разговора. Не то чтобы я не хотела выслушать Бонни… короче, нам обоим просто надо было отвлечься и сменить обстановку. А продолжить разговор чуть позже, без такого градуса трагедии. Бонни такой Бонни! Входит в роль, сам себе верит, страдает – а потом удивляется, куда это его занесло, а главное, зачем туда занесло всех, кто оказался рядом?
Короче, я выслушала невнятное бормотание Ирки о супер-пупер идее Петрова и Гольцмана, записала адрес ДК и только повесила трубку, как привезли суши. Их мы слопали, не отвлекаясь на всякую ерунду типа траура по загубленной жизни, и я даже благородно уступила Бонни последний ролл с шитаки, все равно я их не особо люблю. А потом, немножко помедитировав на одинокий лепесток маринованного имбиря, я вспомнила об универсальном рецепте счастья для одного больного ублюдка. Рецепт этот вывели британские ученые, запатентовали, но почему-то никак не решались применить. Почему? А черт знает. То есть я могла бы придумать что-то очень пафосное и страдательное на тему предательства, сломанного доверия и тыды, но зачем? Вот буду писать роман – тогда и придумаю. А сейчас, с реальным Бонни, все намного проще. Главное, не изобретать проблем на пустом месте.
– А не сходить ли нам снова в «Касабланку», – закинув в рот последний кусочек маринованного имбиря и прижмурившись от удовольствия, вслух подумала я. – Мне понравилось.
– Ага, хорошее местечко, – мечтательно улыбнулся Бонни.
– Хорошо знакомое?
– Ну… ага.
– Как много новых граней открывается мне в лорде Говарде!
Я хмыкнула, вспомнив свое, пятилетней давности, восхищение Кеем. Небожитель! Совершенство! Стопроцентно гетеросексуальное, стопроцентно доминантное и дистиллировано-идеальное. Настолько идеальное, что я всерьез опасалась умереть с ним от скуки.
Могла я ошибиться сильнее? Вряд ли.
Бонни только хмыкнул с таким таинственным видом, что я пообещала себе непременно разузнать подобности очередной пикантной истории. Не сейчас. Сейчас у меня – план. Нет, План! Как у мистера Фикса, гениальный.
– Кстати, Кей же поручил тебе заботиться о его любимой леди? Комфорт, безопасность, развлечения?
– Разумеется! Особенно развлечения, моя любимая леди.
Вот! Сытый Бонни – совсем другой человек! Никаких трагедий, исключительно здоровый авантюризм в блудливых глазах.
– Вот и позаботься обо мне. Хочу красивого, послушного и готового на все мужчину в полное свое распоряжение, – я добавила в голос томной хрипотцы и смерила Бонни хищным взглядом. – Как думаешь, можно ли купить такого в «Касабланке»?
– Даже не знаю, сложная задача, – он ничего не сделал, даже позы не изменил, но исходящими от него волнами искушения можно было искусить целый монастырь. – Если ты уточнишь, к чему именно готового мужчину ты хочешь…
Чуть облизнув нижнюю губу, я повела плечами и озвучила рецепт счастья от британских ученых:
– Я хочу связать, выпороть и отыметь. Так где ж мне купить dolce putta, Бонни?
Целую секунду он просто смотрел на меня так голодно, словно мы в последний раз занимались любовью не полтора часа, а полтора века назад. А потом, раздув ноздри, подался ко мне – и тихо, сумасшедше жарким шепотом, повторил:
– Связать, выпороть и отыметь… это будет стоить вам очень дорого, моя леди.
– Мне не нужна дешевка, – я тоже подалась к нему и понизила голос. – Я хочу самую дорогую шлюху Города Ангелов. Я заплачу за dolce putta… м… настоящий серебряный шиллинг из личной коллекции лорда Говарда. Фамильная ценность.
– Хм… это меняет дело, моя леди, – Бонни взял мою руку и поднес к губам, не отрывая взгляда от моих глаз. – Ради драгоценности лорда Говарда… вы получите dolce putta в полную вашу собственность.
– На неделю. Без условий и ограничений. И если dolce putta мне не угодит, последует наказание.
– Какое же наказание? – его дыхание обжигало мои пальцы, и я плавилась – вся, целиком.
– Коммерческая тайна, – я нежно провела ладонью по еще щеке, а потом запустила руку ему в волосы и сжала изо всех сил. – Ты согласен, dolce putta?
Его дыхание прервалось, он прикрыл глаза и тихо, едва слышно простонал:
– Да, мадонна.
– Я рада, что мы договорились. Мне нужна dolce putta через полчаса. В готовом к употреблению виде.
Легко коснувшись его губ своими, я его оттолкнула – и ушла с кухни, не оборачиваясь и улыбаясь, как улыбаются счастливые идиотки. Телефон я прихватила с собой: надо позвонить Кею и сказать, что его гениальный план как всегда гениален.
Он зашел в спальню, где я сидела с ногами на кровати и трепалась с девчонками ВКонтактике. Сто лет не списывались! Посиделки, конечно, хорошо, но я как-то лучше воспринимаю информацию в текстовом виде. Да и отвечать на одни и те же вопросы удобнее сразу всем, а не каждой по отдельности. Короче, я успела кинуть в чатик несколько глав из «Бенито» (на русском, разумеется), пообещать посетить в ближайшую неделю два концерта и один сабантуй, познакомить всех с Бонни Джеральдом и лордом Говардом, когда он приедет, и узнать, что ни Катька Либман, ни Олежек Данилов до сих пор не вышли в сеть. А времени, между прочим, почти обед!
Когда Бонни появился на пороге, в одном только ошейнике и напульсниках, я кивнула ему, мол, я тебя вижу, dolce putta, жди. И с чувством глубокого удовлетворения посмотрела, как он опускается на колени и склоняет голову. Покорный саб, с ума сойти! И что я в «Гудвине» дурила? Надо было хватать за гриву, обещать ему плеть, и никакая селедка бы его не удержала. Пфе! Селедка! Дура рафинированная.
Еще минут пять я помариновала Бонни ожиданием, время от времени кидая на него косые взгляды – будет нарываться, или еще чуть побудет хорошим мальчиком? Если верить легчайшей улыбке и полной соблазна пластике (на коленях, с руками за спиной и склоненной головой – и как ему удается, не знают даже британские ученые), нарываться он не собирался. Пока.
Вот и хорошо. Начнем-ка мы с приятной мелочи. Отключаться от беседки пока не хочу, сто лет не сплетничала, а тут свеженькие новости…
– Иди сюда, dolce putta, и займись делом, – я кивнула на свои босые ноги. – Массажное масло в тумбочке.
Пока он лазил в тумбочку, я наблюдала за его лицом. Кроме массажного масла там была еще и коробка, которую мне дал с собой заботливый и предусмотрительный Кей. Я сдуру чуть было не отказалась ее брать, но Кею достаточно было сказать «пожалуйста, Колючка, сделай это для меня», и я согласилась. Вчера, перед походом в «Касабланку» запас очень пригодился, а сегодня пригодится еще больше. Вот прямо сейчас, когда Бонни открывает дверцу и видит открытую коробку… его плечи напрягаются, он глубоко вдыхает, трепеща крыльями носа, сглатывает… М-да. Тяжело ему пришлось в монастыре Святой Клаудии, если от одного только вида плети, зажимов, вибраторов и еще некоторых мелочей такой эффект. Дура она. И Бонни тоже дурак. Как он собирался быть примерным семьянином традиционной ориентации? Квасить, чтобы крышу не рвало? Снова на наркоту подсесть?
Ладно. Еще минут десять я не буду на него злиться. Сначала массаж, потом – плеть. А чтобы dolce putta было интереснее…
– Коробку тоже достань, – велела я, – и подай мне вон ту фиолетовую пробку.
Пробку и баночку масла карите Бонни подал мне обеими руками, склонив голову, как положено примерному сабу.
– Мадонна, – его голос уже сел, зато член стоял, как готовый ко взлету шаттл.
Смазав пробку, я похлопала по постели рядом с собой.
– На колени.
Он послушался, всем телом показывая, какой он примерный саб, и даже почти не кося в мой открытый ноутбук. Честно говоря, я и сама уже забыла, о чем там трепалась с однокурсниками, а не закрывала ноут исключительно в воспитательных целях.
Нежно огладив изумительно округлую и крепкую задницу, я надавила на поясницу, чтобы прогнулся, и не удержалась, обвела пальцами контур вытатуированной розы. Бонни еле слышно застонал. Нетерпеливо. А я чуть было ему не ответила. Но нет, рано. Сегодня я не так просто мартовская кошка, а строгая госпожа. Что-то мы давно так не играли вдвоем с Бонни, не полтора месяца, а гораздо дольше. Последний раз еще до свадьбы. И совершенно зря! Я соскучилась и вообще теряю навык.
Так что вместо моего стона он получил шлепок. Душевный, звонкий. А потом – пробку, резко, сразу на всю длину.
Его хриплый стон я слушала, как музыку. И вела ладонью по его спине, вверх, к загривку, словно гладила деку гитары. Гладкую, шелковистую, теплую. И, потрепав его по холке нарочито собственническим жестом, велела сделать мне массаж ног. Умолчав о том, что мне уже хочется массаж несколько выше. А вот нет. Терпение – добродетель не только саба, но и госпожи. Терпение, предвкушение… м… все же его руки – это чудо. Никто, даже Кей, не умеет массировать мне ноги так, что я с первого же мгновения готова мурлыкать и выгибаться, как кошка. Сдается мне, если проявить силу воли и не позволить Бонни подняться выше – я кончу вот прямо так, только от соприкосновения его пальцев и моих стоп.
Только чтобы немножко отвлечься от охренительных ощущений и созерцания стоящего на коленях у постели, склонившегося над моими ногами Бонни, я взялась за ноут. Даже сумела пару раз почти в тему что-то кому-то ответить. Вспомнила, как Кей говорил по телефону с управляющим банком – сидя на члене Бонни и с моим ножом у горла, и даже чуть ему позавидовала. Я бы так не смогла. В смысле, настолько невозмутимо. Слишком это остро и сладко. Даже так, как я сейчас: сплетничать в чатике, пока Бонни занимается любовью… то есть делает мне массаж. Кажется, называется это именно так. Но суть-то не меняется.
Через десяток бесконечно прекрасных минут (и одну историю о ком-то из преподов, я даже толком не поняла, о ком именно) я поймала себя на том, что совершенно не вижу букв на экране и с трудом держу колени сомкнутыми. А вот руки Бонни уже скользят выше, к коленям, и время от времени к рукам присоединяются губы. Сла-адко! И хочется еще! Пожалуй… почему бы и нет?
Закрыв ноут, я развела ноги и улыбнулась в ответ на вопросительный взгляд Бонни:
– Только язык, dolce putta. Но сначала подай мне стек.
Не знаю, причиной тому долгий перерыв, или то, что мы впервые играли в моей, привычной с детства, квартире, но ощущения были еще острее. Мне стоило большого труда не кончить сразу, как губы Бонни коснулись меня между ног. Стек очень помогал оставаться в реальности – и мне, и ему. Легкие удары-укусы оставляли розовеющие следы на его ягодицах, сам он резко выдыхал, а я… я просто глубоко дышала в такт ударам, отдающимся во мне сладкой судорогой, пыталась их считать, но бросила это дело. Какое считать, когда язык Бонни вытворяет такое… такое…
Мой оргазм был медленным, тягучим и нежным, как поцелуи Бонни. Какегошепот: «Madonna, mia bellissima Madonna!»
А потом… потом я устроила ему треш и угар. Как и обещала. Привязала к изголовью кровати, поставив на четвереньки, выпорола…
Это было нереально ярко и сладко. Слаще, чем в самый первый раз. Каждый его стон, каждое «grazie, Madonna» проходило сквозь меня электрическим разрядом на грани боли и наслаждения. Каждую алую полосу, вспухающую на смуглой коже, я ощущала так, словно плеть жалила не его, а меня. Жалила – или целовала? И есть ли разница?..
Не знаю, как я поняла, что боли достаточно. Почувствовала, и все тут. Но ведь боль от плети – это еще не все, это только начало… И нет, я не буду стыдиться того, что вижу. Того, что мне нравится видеть сплошь покрасневшие и припухшие ягодицы с торчащим между них концом пробки, нравится слизнуть капельку крови, выступившую из короткой царапины, нравится слушать его придушенный, полный наслаждения стон.
– Ты безумно красив вот так, выпоротый и готовый к сексу, – шепнула я, лаская ладонью его налитый член. – Чего ты хочешь сейчас, dolce putta?
От его «трахни меня, пожалуйста» я сама вздрогнула и тихо застонала. И, конечно же, не смогла ему отказать.
