Текст книги "Их любовник (СИ)"
Автор книги: Татьяна Богатырева
Соавторы: Ирина Успенская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)
4. Рассвет над Гудзон-рекой
Нью-Йорк, начало октября
Роза
За окном занимался рассвет, когда послышался звук открывающейся двери, глухой стук упавшего чемодана и шаги по лестнице. Кей тоже проснулся – я почувствовала по его изменившемуся дыханию. Мы одновременно обернулись друг к другу с одной и той же надеждой: это он? И замерли, вслушиваясь в шаги. На лице Кея расцветала счастливая улыбка, стирая вчерашнюю хмарь. На моем – тоже.
Я… нет, мы оба точно знали – это он, наш блудный сицилийский баран.
Он зашел в спальню тихо, словно опасаясь нас разбудить. Какая глупость, правда же? Как будто мы можем спать, когда он…
…растрепанный, виноватый, усталый…
…настороженный и недоверчивый, готовый в любой момент закрыться…
…возвращается домой?
– Вы не спите? – шепнул он.
– Сам дурак, Сицилия, – хрипловато со сна отозвался Кей и легко вскочил с кровати.
Я тоже. Не отрывая взгляда от такой же сумасшедше-счастливой улыбки на его губах.
Они встретились на середине пути – черное и белое, разум и страсть, нежность… и нежность.
– Больной ублюдок, – шепнула я, лишь на секунду позже обнимая их обоих, впитывая терпкий запах мужского пота и Кензо, запах моей непристойной яви, моих мужчин. – Как же долго…
Бонни закрыл мне рот поцелуем. Соленым, жадным, до сноса крыши желанным. Вжался в меня всем телом, царапая чувствительную кожу шершавой джинсой. Темные сицилийские глаза, голодные, полные надежды, оказались совсем близко – и я утонула в них, в этом поцелуе, в отчаянном стуке его сердца…
Мы с Кеем раздевали его в четыре руки, торопливо и неловко, целовали куда придется, ощупывали – не веря, что это в самом деле он. И Бонни ластился в ответ, жмурился и тихо стонал, и шептал:
– Я соскучился, Езу, как я соскучился! Я люблю вас!
А потом я потянула этих глупых мужчин к постели, пока они не уронили меня на пол, и позвала:
– Иди ко мне, dolce putta, – прямо ему в губы, сжав его волосы в кулаке.
Меня все же уронили – спиной на простыни, разводя коленом мои ноги… и тихо выругались, запутавшись в джинсах и свалившись на меня. А я так же тихо засмеялась:
– Придурки…
Я целовала Бонни, обеими руками вцепившись в шелковую, пахнущую Италией и самолетом гриву, раня губы о суточную щетину и чувствуя себя парящей в небесах – пока Кей стягивал с него джинсы, а потом… потом я чуть не кончила только от того, как Кей развел наши ноги – мои и Бонни, и, прижавшись лицом к его спине, толкнул его – в меня… и тут же толкнулся сам, в него, а Бонни прикусил губу и запрокинул голову, и мучительно-сладко застонал – вместе со мной, вместе с Кеем… и мы двигались, двигались, слившись в одно целое, не понимая – кто и где, и не нужно было ничего понимать, только чувствовать, и подаваться навстречу, и улетать куда-то в рассветное небо над Нью-Йорком…
– Мадонна, – шепнул Бонни. Потом, когда я приземлилась обратно на смятые простыни. А может быть, не Бонни, а Кей. Странно, но иногда у них так похожи голоса… – Мадонна, я люблю тебя.
– И я тебя, – отозвалась я, открыла глаза…
Меня обдало волной холода, сердце оборвалось и мне показалось, что я падаю – с сорокового этажа, на бесконечно далекий асфальт.
Рядом был не Бонни! На меня смотрела, торжествующе ухмыляясь, итальянская селедка!
– Нет! – попыталась я выдавить сквозь вмиг пересохшее горло.
– Да, – селедка все с той же ухмылкой потянулась к моему горлу.
– Убирайся! – изо всех сил крикнула я…
И проснулась.
– Роуз, – родные, надежные и заботливые руки прижали меня к обнаженному мужскому телу. – Что ты?.. Роуз, маленькая моя, это всего лишь сон.
Всхлипывая, я уткнулась в Кея, обвила его руками и ногами. А Кей гладил меня по спине, шепча утешительные глупости, и целовал мои мокрые глаза – а я снова горела, и злилась, и снова горела… и отвечала на поцелуи, и сама целовала его, и кричала:
– Кей, мой Кей! – когда он скользнул в меня, заполнил до отказа и замер надо мной, собственнически и победительно улыбаясь.
Это было безумно хорошо – ощущать его в себе, своим, и видеть золотые искры в серых глазах, и знать, что Кей никогда, никогда меня не предаст… А потом он шевельнулся, и последние мысли вылетели из моей головы, оставив лишь жаркое скольжение, и полноту, и рваное дыхание – одно на двоих…
– Ты самый лучший мужчина на свете, – уже отдышавшись, но так и не отлипнув от мужа, сказала я. Чистую правду, между прочим.
– Я знаю, – с такой привычной и прекрасной самодовольной ухмылкой отозвался он.
Неважно, что я ее не видела, потому что лень было открывать глаза, я ее слышала. Удивительное ощущение: знать и чувствовать другого человека почти как самого себя. Его интонации, жесты, его словечки и временами даже мысли.
– И самый скромный, – лениво повернув голову, я слегка укусила его за предплечье.
– Само совершенство, – меня так же лениво поцеловали в затылок, повернулись на бок и обняли за живот, прижав к себе. – Спи, моя Колючка, рано еще.
– Ага, – зевнула я, хотела что-то еще сказать, невероятно умное, и уснула.
А над Нью-Йорком по-прежнему разгорался рассвет.
Не помню, что мне снилось на этот раз, но проснулась я от сердитого голоса Кея.
– …баран ты сицилийский! Что? Как хочешь, так и… – доносились обрывки фраз.
Разумеется, я вскочила и побежала на террасу – ведь это звонил Бонни!
– …ну нет, братишка. Все что ты хочешь сказать Розе, ты скажешь ей сам, – Кей, стоящий с телефоном у стеклянной стены, обернулся ко мне и покрутил пальцем у виска. Потом хмуро дернул бровью и оборвал что-то ему доказывающего Бонни. – Мне надоело вытаскивать твою задницу. Сам, Сицилия! Роза проснулась… Дать ей? Ладно.
– Он это всерьез? – спросила я, не решаясь сделать шаг.
Не знаю, на что я еще надеялась. Что вчерашние газеты мне приснились, как и ухмыляющаяся селедка? Что Бонни сейчас скажет – прости, Роза, это была идиотская шутка, я бы никогда не предал тебя…
Снова. Он предал меня снова. Не обязательно было слушать Бонни, достаточно было видеть лицо Кея. Его тоже предали, и на этот раз даже Великий Дзен не спас его от боли.
Кей молча протянул мне телефон.
– Бонни? – я взяла трубку, как ядовитую змею, и ухватилась за руку Кея. Пол неумолимо уходил из-под ног, в животе скручивался ледяной узел.
– Роза… прости, я… – по голосу больного ублюдка было слышно, как ему хочется спрятать голову в песок.
– Это правда, Бонни?.. – у меня темнело в глазах от злости и обиды, но я должна была дать ему шанс. Последний. На хер ему не нужный.
– Я не думал, что все это окажется в газетах! Дело в родителях…
Что-то во мне хрустнуло и надломилось. Мир вдруг стал прозрачным, холодным и пустым.
– То есть ты женишься на Клаудии.
– У отца больное сердце, я не могу сейчас сказать им… Роза, мне так жаль!..
Ублюдок запнулся, хотел продолжить, но я уже не могла сдерживаться.
– А на то, что я беременна, тебе плевать, да? Мне можно узнать из газет, что ты женишься на селедке?! Да иди ты на хер, Бонни Джеральд! – мой голос сорвался, горло перехватило слезами, и я нажала на отбой, не слушая, что он там пытается оправдываться.
– Су-укин сын, – всхлипнула я, уткнувшись в плечо Кея, и разрыдалась.
Не знаю, сколько я рыдала, наверное, долго. И все это время Кей держал меня на коленях, гладил по голове и отпаивал минералкой из бутылки. По счастью, пластиковой – потому что я ее сначала укусила, а потом уронила…
– Больной ублюдок, ненавижу, – наконец, я смогла связно говорить.
– Это пройдет, маленькая моя.
– Вот только не надо его защищать! Он – больной ублюдок!
– Само собой, – вздохнул Кей.
И даже не добавил, что мы оба любим его именно таким.
Любим или любили? Не уверена, что после такого я когда-нибудь захочу видеть Бонни Джеральда. Да, мы уже проходили это однажды, и я прекрасно помню, как мне было больно тогда. Не хуже я помню и как он смотрел мимо, а я ждала и надеялась, ненавидела его, мечтала убить – и все равно ждала, что он все осознает и вернется ко мне. Готова ли я на такое второй раз?
Нет. Только идиоты наступают на те же грабли. Я больше не буду страдать по Бонни Джеральду. Хватит. Пусть катится к черту.
– Мне не нравится то, что ты сейчас подумала, – в голосе Кея звучала такая привычная и родная ирония, что я окончательно успокоилась и поверила: мир все еще не рухнул. А мои слезы… я же беременна, у меня гормоны.
– И о чем же я сейчас подумала?
– О том, чтобы откусить ему голову.
Я хмыкнула и утерла мокрые глаза рукавом мужнина халата.
– Откусывать ему голову – слишком сложно и невкусно. Пусть идет на хер, я не хочу больше о нем думать.
И я, словно чтобы доказать себе всю абсурдность собственного решения, опустила взгляд на наши переплетенные пальцы. На кольца из трех разноцветных полосок. Два из трех колец.
– Ну и не думай о нем. Хочешь, поедем сегодня в заповедник? Или пойдем на яхте? У меня целых два выходных. Можно даже слетать в Париж, в Гранд Опера.
Я невольно улыбнулась, вспомнив наш единственный поход в Гранд Опера. Проверенный практикой способ не страдать по Бонни. И почти согласилась, но вспомнила – как раз сегодня первый спектакль «Нотр-Не-Дам» в Париже.
– Хочу в заповедник, где не водятся сицилийские бараны.
– Упрямая колючка, – меня нежно поцеловали в висок.
– Как ты можешь все ему прощать, Кей? Любить его после всех этих… – я сморщилась, не находя подходящих цензурных слов.
– Если я скажу, что без адреналина и дури жизнь пресна, а я сам так великолепно дурить не умею, ты не откусишь голову мне?
– Дурак ты, Никель Бессердечный, – я вернула ему поцелуй. – Если хочешь лететь в Париж и вправлять придурку мозги, лети.
– Хочу, но не буду. Однажды я уже привел его за шкирку, хватит. Или он вернется сам, или не вернется.
Мне хотелось сказать, что после такого – уже вряд ли, слишком далеко зашел наш сицилийский баран, но я промолчала. Должен же быть у Кея кто-то, кто думает, прежде чем ляпнуть. Ему сейчас и так непросто, а через две недели у Бонни Джеральда закончится турне – и нам, хочешь или не хочешь, придется с ним встретиться.
От этой мысли сердце забилось быстрее, и я обругала себя дурой со стокгольмским синдромом. Нет уж, хватит с меня. Я не буду страдать и надеяться! У меня есть Кей, у Кея есть я – и пусть Бонни катится к своей селедке. А мы…
– Хватит прохлаждаться, милорд. Вы обещали романтику на свежем воздухе.
5. Хороший сын
Париж, аэропорт Шарля де Голля, начало октября
Бонни
– Да иди ты на хер, Бонни Джеральд! – выкрикнула Роза и отключилась.
Несколько секунд Бонни слушал короткие гудки, не желая верить: она в самом деле его послала. Чуда, на которое он надеялся, не случилось.
Опустив ставший каменно-тяжелым телефон, Бонни глянул на экран, словно там мог найтись ответ на вопрос: что же теперь делать? Может быть, написать ей? Но что писать-то? Он так и не решился сказать родителям правду при журналистах. Испугался за отца. Все же одно дело, признаться семье, и совсем другое – выставить родителей идиотами на весь мир.
Господи, почему он такой придурок?! Вот может же Кей не косячить, почему не может он?! Почему он не дозвонился до Розы до того, как вышли те чертовы статьи? Надо было всего лишь сбежать от родных на полчаса, да хоть из ванной позвонить, черт бы побрал семейную заботу!
Зажмурившись, Бонни от души пожелал любимым братьям и сестрам, намертво прилипшим к нему в Милане, чтобы на них тоже кто-нибудь так повис, не отцепляясь ни на минуту. Васко и Джакомо, видите ли, так соскучились по старшему братишке, что поселились в его номере – к тому же гостиницы в Милане так дороги, а у него в номере целых две комнаты… Езу, ну когда уже мама перестанет экономить копейки? Неужели на миллион баксов в год нельзя снять детям отдельный номер?!
А отказать ей он опять не смог.
И уломать журналистов, чтобы не пускали в номер новость о его помолвке, тоже не смог. Он крепко подозревал, что их привел дядюшка Джузеппе – то ли политики ради, то ли чтобы Бонни не смог отвертеться от свадьбы. И все это опять исключительно от большой любви к семье.
Так что позвонить Кею и Розе он смог, только когда самолет приземлился в Париже. И то, пришлось прятаться от Васко в туалете аэропорта, чтобы не услышал и не разболтал родителям – потому что Васко хочет петь в мюзикле, Васко очень полезно посмотреть на мюзикл изнутри, и Бонни же не откажет маме в таком пустяке, как взять брата с собой!
Конечно же, не откажет. Иначе мама съест ему мозг чайной ложечкой. Милая, любимая мама, совершенно не понимающая, как можно не хотеть жить в большой семье, это же – счастье!..
– Бенито, ты там утонул? – в дверь забарабанили.
Езу!.. За что?!
– Да иди ты!.. – Бонни от души обматерил брата.
Тот предсказуемо не понял, за что. Подумаешь, поторопил немножко. И подробных объяснений, что Бонни сделает с придурком, если придурок и дальше будет лезть в его личное пространство, тоже не понял.
– А, так сортир – это личное пространство! Ага! – Васко радостно заржал.
Бонни едва удержался, чтобы не врезать ему под дых, и то лишь потому, что они уже вышли из клозета – а снаружи ошивалась Мариза, помощница Фила и личная ассистентка Бонни, еще несколько человек из охраны – и Клау.
Клау… о, боже. Она отлично играла роль невесты. В Миланском аэропорту мама обнимала ее со слезами на глазах и требовала, чтобы они как можно скорее приехали к ней, на Сицилию, и обещала сама непременно выбраться к ним в ЛА, сразу, как только доктора отстанут от папы с обследованиями.
И все это – на глазах Энтони, Синди и Барби, которые были на их с Кеем и Розой венчании. Не надо было быть телепатом, чтобы прочитать одну на всех мысль: ну и козел ты, Бонни Джеральд!
Не козел, а баран. Прав Кей.
– Мистер Джеральд, – оживилась Мариза, – машина ждет, нам следует перед гостиницей заехать…
Не слушая ее, Бонни кивнул. Заехать – так заехать. Ему было совершенно все равно, куда и зачем. Вся эта суета вокруг внезапно вспыхнувшей звезды, волшебного голоса, невероятной харизмы и прочей чуши не грела от слова совсем. Роза больше не придет его слушать, а без нее… К черту. Он отработает турне – и все. К черту сцену. Зря он не отдал роль Мартину сразу после премьеры. Тогда не было бы никакого турне, никакого вранья маме, никакой чертовой невесты.
– Бенито, что случилось? – спросил Клау, едва они протиснулись через толпу восторженных парижанок и закрылись в машине.
– Не хочу об этом.
– Держи, – она сунула ему в руку фляжку.
Открыв, Бонни понюхал виски, отпил пару глотков, прикрыл глаза. По телу прокатилась волна расслабляющего тепла. Недостаточно, чтобы снова почувствовать себя человеком, но хватило, чтобы застрявший в груди ком боли поднялся – и ударил в голову.
Запрокинув голову, чтобы чертовы слезы не вздумали пролиться, Бонни допил виски. Всего грамм двести, доза для колибри.
Черт. Все же глаза мокрые.
– Что она сказала? – тихо спросила Клау, сжав его руку.
– «Иди на хер» она сказала. Роза… вряд ли она простит во второй раз. Есть еще?
– Не перед встречей с поклонниками. Прости.
– Плевать. Мне нужно выпить.
– Не плевать. Бенито… ты же не хочешь сказать, что Роза – это Тай Роу? Автор романа?..
– Неважно. Теперь если она что-то и напишет обо мне, то это будет слово «мудак» на заборе.
– Ты любишь леди Говард, – в голосе Клау прозвучало такое недоверие, что Бонни невольно обернулся к ней.
– Это запрещено законом?
– Я читала «Бенито», но не думала…
– Вот и не думай. Я опять накосячил, как последний баран, она меня послала, история окончена.
– Ты справишься, Бенито. И не надо называть себя бараном, ты… ты не такой.
– Баран, мудак и больной ублюдок. Глупо спорить с правдой.
– Нет! Ты – гений, ты не такой как все! Нельзя мерить тебя обычной меркой, ты… – Клау снова сжала его руку, и внезапно поднесла к губам и поцеловала. – Я буду с тобой рядом, Бенито. Я знаю, это совсем не то, чего ты сейчас хочешь, но… это лучше, чем остаться одному.
– Одному? В турне? Ты смеешься.
– Не смеюсь. Разве кто-то из этой толпы понимает тебя? Готов принимать тебя таким, какой ты есть – даже если ты окажешься иным, чем они хотят тебя видеть? Кому-то из них те решишься показать свою боль? В конце концов, кто из них принесет тебе виски, рискуя работой?
– Спасибо, Клау, но…
– Давай поговорим о «но» потом, Бенито. Тебя ждут поклонники, и тебе надо решить – мы продолжаем быть счастливой парой или нет? Мне идти с тобой?
На мгновение Бонни малодушно подумал: нет, к черту! Хватит делать хорошую мину при плохой игре. Но тут же вспомнил о маминых слезах, о папином сердце…
«Иди ты на хер, Бонни Джеральд», – прозвучало как наяву.
Что ж, на хер – так на хер. Роза не простит его, даже если он сейчас перед толпой газетчиков признается, что вовсе не собирается жениться. Даже если скажет на весь мир, что любит ее. И она будет права. Он – больной ублюдок, он не может жить спокойно и не косячить. Он обязательно сделает ей больно снова, если она позволит ему вернуться.
– Идти, Клау. Мы с тобой – счастливая пара. И… спасибо.
6. Леди или хрен собачий?
Середина октября, Нью-Йорк
Роза
Те статьи оказались первой ласточкой, а за ними полетела стая. Стервятников. Меня осаждали газетчики, телевизионщики и блогеры, всем было жуть как интересно – что я, автор «Бенито», думаю о браке Бонни Джеральда? Правда ли, что он порвал отношения со своим другом и любовником лордом Говардом? Будете ли вы с лордом Говардом на свадьбе мистера Джеральда? Правда ли, что мистер Джеральд подал на вас в суд за ущерб репутации и клевету? Какова сумма иска?
Поначалу я пыталась отвечать вежливо: неправда, мы по-прежнему друзья, никаких судов, все отлично. Но перестала одна выходить на улицу и не согласилась ни на одно интервью – мол, не мое это дело, обсуждать частную жизнь мистера Джеральда.
Целых две недели, что продолжалось его турне, в прессе муссировались слухи и домыслы. Каждый день папарацци выбрасывали новые фотографии – вот Бонни с итальянской селедкой гуляет по Мадриду, вот Бонни с селедкой завтракают в отеле, вот селедка примеряет колье из новой коллекции Тиффани, пока Бонни раздает автографы продавщицам, а вот сенатор Джузеппе Кастельеро дает интервью о важности семейных ценностей…
Я возненавидела имя «Клаудиа», отключила ноут от Сети, перестала читать газеты и принимать звонки от незнакомых номеров, с помощью автоответчика отправляя всех к мистеру Штоссу.
Я с головой ушла в роман, а когда не писала – листала каталоги игрушек и детской одежды. Несколько раз я набирала Манюню, которая сопровождала Тома в кругосветном путешествии, выслушивала восторги по поводу аргентинской природы и видов с Кордильер, но так и не задала вопрос – что же мне делать? Манюнька с Томом не читали газет, не смотрели новостей и были не в курсе ничего, кроме красот природы. Я им завидовала и не хотела портить отдых, так что… короче, я и сама знала, что она скажет. Я и сама бы себе это посоветовала. Не парься, радуйся тому, что имеешь. Вспоминай с благодарностью ваш короткий роман и пиши новый. Закрой страницу, отпусти и живи дальше. И скажи спасибо итальянской селедке, заявившей журналюгам о нереальности романа «Бенито» и что Бонни Джеральд вовсе не такой, как его написала мисс Тай Роу – твои тиражи снова взлетели до небес.
За эти две недели мы с Кеем больше не говорили о Бонни. Он тоже перестал читать что-либо, кроме «Время-деньги», а смотрели мы исключительно романтические комедии.
Но самое ужасное было в том, что я продолжала надеяться. Вопреки всему. И по нескольку раз в день заглядывала в календарь: когда же Бонни вернется в Нью-Йорк? Мне даже не хотелось думать о том, что он может отдать роль Мартину и сразу из Европы махнуть в Лос-Анжелес. Нет. Только не Бонни!
Я оказалась права, он вернулся в Нью-Йорк. Но не к нам. Снял квартиру в Верхнем Ист-Сайде, велел Керри прислать туда его вещи. Мне не нужно было заглядывать в газеты, чтобы понять: квартиру он снял не для себя одного. Он все же собирается жениться на своей селедке.
– Ублюдок, – прокомментировала я принесенную Кем новость.
Как ни странно, я не плакала. Даже особо ничего почувствовала, разве что усталость. Сколько ж можно страдать-то! Я замужем за лучшим мужчиной на свете, у нас месяцев через семь будет ребенок, мои романы снова на вершине списка бестселлеров, уже заканчиваются съемки фильма по моему сценарию. А я, вместо того чтобы наслаждаться жизнью, буду страдать по сицилийскому козлу? Не дождетесь!
– Когда-то он должен был попробовать нормальную семейную жизнь, – пожал плечами Кей Просветленный; похоже, его просветление заразно. Аллилуйя. – Ставлю доллар, что он продержится не больше месяца.
– Ты не желаешь ему счастья? – я поймала себя на том, что я – желаю. Пусть будет счастлив с селедкой, только не выносит мне больше мозг.
– Желаю. Мы же друзья, – и Кей скривил губы в непередаваемо саркастичной ухмылке. – А тебе разве не интересно посмотреть, что из этого выйдет? Помнится, британские ученые очень жалуют натурные наблюдения и высоконаучные эксперименты.
Я невольно улыбнулась.
– А ведь ты прав! Мне чертовски интересно, что сдвинулось в мозгах больного ублюдка, и что из этого получится. Может быть, я даже напишу роман о том, как некий сумасшедший гений решил жениться… хм… пожалуй, это будет детектив. Или комедия.
– Скорее комедия, неубедительно прикидывающаяся драмой, – теперь Кей улыбался безо всякого сарказма. – Иногда я просыпаюсь ночью, Колючка, смотрю на тебя и думаю: как же мне повезло!
– А то! – я изобразила самодовольную ухмылочку лорда Совершенство. – Цени!
Следует ли упоминать, что Кей тут же продемонстрировал на практике, как он меня любит и ценит? И не один раз…
Табу на газеты и Сеть было забыто. На страдания – забито. У меня родилась потрясающая идея нового романа! То есть, конечно, я планировала сначала сдать тот, что пишу сейчас, а параллельно наблюдать за сицилийским козлом и обдумывать сюжет. Вот только одних газет для наблюдения мало. Нужны более достоверные данные. Из первых рук. Я и даже знала, где их получить.
– Синди, звездища ты наша! Как насчет отметить твой триумф и потрепаться? Ага, сегодня вечерком… ага, всех позову! Джерри? Да в курсе, конечно… не-а, мистер Джеральд с селедкой пусть как-нибудь сами. Я знаю отличное заведение с русской кухней, вам понравится!
Вечеринка удалась на славу. За месяц турне я отчаянно соскучилась по гоп-компании, и особенно по Тошке: первым делом я с визгом повисла у него на шее, потом расцеловала Люси, Барби, Синди и Гюнтера.
Кей отлично вписался в компанию артистов – он мировой парень, когда прячет лорда Говарда в задний карман джинсов и по русскому обычаю употребляет водочку под балычок. Мы просидели до полуночи, промыли косточки всем, до кого дотянулись, но прежде всего селедке итальянской и козлу сицилийскому. Я успокоила ребят, что не в обиде за то, что никто не захотел сообщить мне плохую новость. В конце концов, Бонни взрослый человек и может все сказать сам, не так ли?
Ребята дружно согласились и вывалили вагон сплетен о Клаудии.
– Не думала, что охомутать нашего козлогения так просто! – в голосе Синди неприязнь к Клаудии мешалась с завистью и даже восхищением. – Раз, и взяла в оборот! Через слово: ах, твоя мама, ах, твой папа, ах, наши детишки… Спорим, она уже заявила ему, что беременна?
– Ну, если она совсем дура, то – да, – хмыкнула я.
– Джерри помешан на детях и семье, – вставил Тошка. – Видели бы вы, как он таскает в зубах братца Васко! Когда не отвешивает подзатыльники.
– А какой у него импозантный дядюшка, – мечтательно протянула Барби, хитро кося на Тошку: приревнует или нет?
В общем, картина складывалась вполне романная, я бы сказала, почти детективная. Клау нашла добрую половину кнопочек Бонни и играла на них, как на аккордеоне. Профи! Я бы сама ей восхитилась, если бы не так хотела убить и закопать…
М-да. Что это я? Клау всего лишь взяла пример с Манюнюэль. Та охомутала Тома за час. Ну ладно, за два! И они уже месяц – счастливые молодожены, причем я готова ставить свой новый роман, что Том забыл о депрессии и счастлив. Манька умеет, Манька – профи!..
Может, Клау тоже психолог? Или шпионка с профобразованием? Да… точно… это будет шпионский роман!
– Роуз, вернись к нам со своего Парнаса! – ну вот, Кей отвлек меня от потрясающего поворота сюжета.
А эти, редиски хвостатые, доедают селедку под шубой и ржут.
– Она всегда такая, – открыла ему страшную тайну Люси. – Видел бы ты ее на репетициях, когда она писала «Бенито»! Шум, гам, матюки, табуретки летают – а наша мисс Ти с отрешенным лицом стучит по ноуту, и хоть ты рядом с ней на столе пляши!
– Ну, тут явно кто-то знает способ вернуть Розу на грешную землю, – Синди выделила «грешную» и подмигнула Кею.
В общем, меня как меня везли домой, я уже не помню. Кто сказал, что для того, чтобы расслабиться и оторваться по полной, нужен алкоголь? Чушь это! У нас, творческих личностей, и своей дури достаточно, заемная нам не нужна. Так-то.
Еще с неделю я наблюдала за сладкой парочкой: козел и селедка. Я даже научила Кея песенке про дельфина и русалку, только заменив главных персонажей. Но никаких скандалов в благородном семействе не случалось, мистер Джеральд добросовестно отрабатывал свои ежедневные спектакли, однажды появился вместе с селедкой на субботнем утреннем шоу… честно говоря, от этого шоу у меня зубы заныли. Особенно когда мистер Джеральд запел песню о семейных ценностях и скором переезде в ЛА, потому что он – серьезный режиссер, актерский опыт для него лишь опыт, и он безумно благодарен всем, кто поддержал его эксперимент…
Если бы не татушки, выглядывающие из рукавов белой рубашечки, я бы приняла Бонни за одного из кузенов, тех, которые законные сыновья дяди Джузеппе. Воплощенная благопристойность! Хуже того, скучная благопристойность. Даже на провокационный вопрос о романе «Бенито» и дружбе с четой Говард он умудрился ответить скучно и благопристойно.
– Плохо дело, – сочувственно покачал головой Кей и отпил кофе: мы в кои-то веки завтракали перед телевизором. – Плакал твой доллар, Колючка.
– Еще не все потеряно, – я с завистью понюхала его кофе и вернулась к своему белому чаю. – Может, завтра они поругаются с битьем витрин где-нибудь на Пятой авеню, или превысят скорость на байке и загремят в обезьянник… Ну хоть какой-то адреналин!
Я ностальгически улыбнулась, припомнив, как Кей выручал нас из участка в Лондоне. Бонни всего лишь прокатил меня с ветерком, правда, увлекся и забыл, что в Англии левостороннее движение… подумаешь, какие мелочи! А гадкие скучные бобби еще и оштрафовали нас за непристойное поведение в полиции. Хотя мы всего лишь целовались! Между прочим, сидеть в обезьяннике и не целоваться – пустая трата времени, а у этих англичан никакого понятия о романтике. Зануды. Все, кроме Кея, разумеется.
– Ставлю доллар на то, что он сейчас даже пива не пьет, – в голосе Кея была вселенская жалость. – И трахается исключительно в миссионерской позе.
– Ты думаешь, Бонни уже попал в ад?
– Думаю, он устроил его себе сам, – пожал плечами Кей и переключил канал. – Не могу на это смотреть, хочется его пристрелить. Из милосердия.
Я не стала говорить вслух, что он лукавит. Не из милосердия, а потому что зол, как черт. Сукин сын позвонил ему всего раз, вежливо поинтересовался, как дела и все ли хорошо с моим здоровьем. Кей заверил его, что дела – зашибись, здоровье – лучше не бывает, леди Говард передает ему поздравления с отличным турне… а, не только леди Говард, но и сенатор Джексон с супругой… извини, дружище, тут какой-то испанский мачо пытается ухлестывать за моей женой, созвонимся потом.
На этом наше «дружеское» общение завершилось. У меня мелькнула было мысль сходить снова к Бонни на спектакль, хоть бросить камешек в стоячее болото его с Клау идиллии, и мы с Кеем даже решили, что сделаем это не позже среды, как козел сицилийский снова позвонил. Вот прямо после шоу. Разумеется, Кею: рисковать и еще раз нарываться на посылание в пешее эротической он не стал. Трус.
– …на ужин в понедельник? Я спрошу у Роуз, не занята ли она, – судя по тому, каким «лордовским» тоном разговаривал Кей, он опять злился. Отключив микрофон, он серьезно глянул мне в глаза: – Роуз, Бонни приглашает нас в «Гудвин», хочет познакомить с Клаудией.
– Зачем? – я натурально зависла от неожиданности.
– Мы же друзья, – губы Кея искривились в холодной усмешке.
– А, ну раз друзья… скажи ему, что мы с Клаудией непременно станем подружками. У нас наверняка найдется много общего. Помнится, она в каком-то интервью заявила, что собирается книгу писать, дам ей пару советов. Как старший товарищ.
Кей тихо хрюкнул, явно впечатлившись моим добрым-добрым тоном, и вернул звук:
– Хорошо, мы придем. В шесть. До встречи, Бонни. – А потом обнял меня и тихонько попросил: – Только не убивай ее при свидетелях, Колючка.
– Еще чего, – фыркнула я. – Это будет идеальное убийство. Никаких свидетелей, никаких улик, железное алиби. Я автор романов или где?
– Ты лучший на свете автор лучших на свете романов, – Кей прижал меня еще теснее и нежно поцеловал в макушку, – моя леди.
