Текст книги "Их любовник (СИ)"
Автор книги: Татьяна Богатырева
Соавторы: Ирина Успенская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)
11. Лучший твой подарок…
Москва, вторая половина октября
Роза
Глубоко вздохнув, как перед нырком в ледяную прорубь, я распахнула дверь и впустила в квартиру хмурого и злого, как тысяча чертей, Бонни.
– Какого черта ты удрала в Москву? – было первым, что я от него услышала.
Конечно, здороваться – это не для настоящих козлогениев. Надо сразу рога наперевес и бодаться. Сукин сын!
– Захотелось, – моментально вспыхнула я. – Если все сказал, проваливай.
Несколько секунд он мерил меня ненавидящим взглядом: от повязанной на голову косынки вниз, до древних разношенных кедов. Особенно задержался на швабре в моих руках. Потом оглядел доступные от двери части коридора и вернулся взглядом ко мне. Я с большим трудом держалась, чтобы не огреть его шваброй по тыкве. В которой, похоже, происходила какая-то мыслительная деятельность.
– Собирай чемодан, ты возвращаешься в Нью-Йорк, – скомандовал мистер Баран.
– Ага. Шнурки только поглажу.
На миг он завис от незнакомой идиомы, но тут же перевел на свой бараний и снова яростно сверкнул глазами:
– Коза драная!
– Кобель недоеный! – не осталась в долгу я.
– Как ты могла так поступить с Кеем? – Бонни шагнул ко мне, прямо грязными ботинками по только что вымытому полу. – Он дал тебе все! Он любит тебя, заботится о тебе, а ты?! Какого черта ты его бросила?!
Вот теперь зависла я. Бонни продолжал вдохновенный итальянский скандал, а я пыталась осознать: я бросила Кея? Я что, похожа на дебилку из бразильского мыла? Да с чего он вообще взял такую чушь?! И тут до меня дошло, откуда. Кей! Ему сказал Кей! О боже, неужели милорд Совершенство соврал? Зачем? Он же так печется о душевном комфорте Бонни, а тут…
– Ты вообще меня слышишь, твою мать!
– А ну заткнись, сукин сын! – отмерла я и крепче сжала швабру. Скандалить, так скандалить! – Не твое собачье дело, где я и что с моим ребенком, ты понял? Это не я собралась жениться на селедке и оповестила об этом мужа через газеты!
– Какой еще селедке? Что ты несешь?! – Бонни чуть сбавил обороты, видимо, рудиментарная совесть зачесалась.
– Селедка твоя Клаудиа! Ах, мы справимся вместе! Ах, Бенито не такой! Такой! Козел ты! Козел и селедка! Ненавижу! Убирайся из моего дома! Ублюдок!
С каждой фразой я орала все громче, и, честное слово, получала от этого удовольствие. О, как давно я хотела высказать Бонни все!
– Сама ты селедка! Как ты посмела бросить Кея?! Да ты!
– Сам ты!
– Селедка!
– Козел! – на последней фразе я выставила вперед швабру с твердым намерением, если он вякнет еще хоть слово, огреть его по тыкве. И плевать, что я леди и я беременна!
И тут в дверь заколотили. Мы оба заткнулись и прислушались.
– Роза! Что у тебя происходит, Розочка?! – послышался заполошный голос Тошкиной мамы. – Что это за хулиган? Я немедленно вызываю полицию!
– Не надо, теть Рай! Это не хулиган, это Тошкин режиссер! – крикнула я через дверь, любуясь медленно багровеющим мистером Джеральдом. Он достаточно хорошо понимает по-русски, чтобы опознать слова «хулиган», «полиция» и «режиссер».
– Розочка, не верь ему, у него рожа бандитская! Я сейчас же, немедленно…
Похоже, корень «бандит» Бонни тоже опознал, потому что он вспыхнул, развернулся, распахнул дверь и полил теть Раю таким отборным англо-итальянским матом, что она точно должна была поверить: режиссер. А я воспользовалась случаем и сделала то, что мне тоже очень давно хотелось: пнула обтянутую джинсами задницу, так что Бонни не удержал равновесия и вывалился на лестничную площадку.
Разумеется, я тут же захлопнула дверь и привалилась к ней спиной.
За дверью продолжали орать, отлично понимая друг друга, несмотря ни на какие языковые барьеры, а по моему лицу медленно расплывалась злорадная ухмылка. Думаю, примерно такая же, какая была на морде Кея после того, как он отомстил барану сицилийскому.
Кстати, я должна ему доллар. Месяца семейной жизни Бонни не выдержал.
Что ж, спасибо тебе, любимый муж, за отличный подарок. Приятно чувствовать себя отомщенной! А Бонни чертовски полезно хотя бы разок почувствовать на собственное шкуре то, чем он потчует других. Козел сицилийский.
Скандал за дверью внезапно утих. Видимо, теть Рая все же поверила, что перед ней Великий и Ужасный Бонни Джеральд, о котором Тошка ей все уши прожужжал – это ж намного безопаснее, чем рассказывать мамочке о Барбаре и планах жениться и осесть в Нью-Йорке.
В мою дверь снова позвонили.
– Иди к черту, придурок! – крикнула я.
– Открой, нам надо поговорить, – почти нормально ответили мне.
– Я не намерена больше слушать твои вопли. Я беременна, мне вредно волноваться.
– Не будет воплей. Открой! Ты же знаешь, я не уйду.
– Полицию вызову, у тебя рожа бандитская, тебя посадят… – я хотела сказать «в обезьянник», но вовремя вспомнила: счастливых воспоминаний нам сейчас не надо. Особенно не надо мне, а то опять размякну и прощу ублюдка. Нет уж! Мстить, так мстить! – В ужасную русскую тюрьму!
– Роза, не притворяйся дурой. Просто поговори со мной.
– Я уже все сказала. Проваливай.
За дверью тихо выругались, но взяли себя в руки и пошли на новый заход.
– Впусти меня, пожалуйста.
– Зачем? Ты будешь просить прощения?
– Да!.. Нет!.. Какого черта… Роза, открой! – и он снова затрезвонили в звонок.
Да, нет, какого черта – в этом весь Бонни Джеральд.
– Ладно, – я открыла и впустила больного ублюдка. – Но будешь орать на меня – вызову полицию. И ботинки снимай, я только что пол помыла!
Играя желваками на скулах, мистер больной ублюдок снял ботинки и куртку. Даже сам повесил на вешалку, искоса поглядывая на швабру в моих руках. Что, ожидал увидеть другую картину? Какого-нибудь Луиса-Альберто на кровати, усыпанной розовыми лепестками? А вот обломись. Никаких любовников, даже в шкафу, только честная швабра.
Дальше кухни я его не пустила. В спальню не хочу, знаю я его методы убеждения, а в гостиной у меня бардак – я вытащила с антресолей кучу коробок со всякой всячиной. Надо же решить, что из памятных вещей я заберу с собой в Нью-Йорк, а что упрячу обратно. И с квартирой надо что-то решить. Сдавать не хочу, денег у меня достаточно, а вот поселить кого-то, чтобы присматривали, надо. Я на сегодня договорилась с девчонками встретиться, потрындеть, заодно и спрошу, если у кого проблемы с жильем, пущу к себе. Хоть ту же Анжелку, она вроде так и не обзавелась жильем в Москве. Поглядим, короче.
Но сначала поглядим, чего хочет баран сицилийский. Точнее, чего он хочет на словах, я уже поняла. А вот чего на самом деле, это ба-альшой вопрос. Ну и как именно он готов извернуться, чтобы желаемое получить.
– Ну, и о чем же ты хочешь поговорить, Бонни? – поставив швабру в угол и сняв косынку, я села на кухонный стол.
Он не стал садиться на стул, чтобы не потерять преимущества в росте, и замер напротив, опершись спиной на холодильник, весь такой хмурый-хмурый. Сцепил руки в замок.
– Я хочу знать, что случилось между тобой и Кеем, – тоном прокурора заявил он.
– Ничего, – сказала я чистую правду.
Разумеется, мне не поверили.
– Если ничего, зачем ты ушла от него?
– Я делаю то, что считаю нужным, и не обязана тебе отчитываться, – конечно же, я его провоцировала. Из чистого детского желания позырить, что он будет делать дальше.
– Не обязана, – согласился Бонни, злобно раздувая ноздри. – Просто объясни. Чего тебе не хватало? Он что, недостаточно красив? Недостаточно богат? Плохой любовник? Что за шлея попала тебе под хвост?!
– Эй, тише, – я пощелкала пальцами. – Я не буду с тобой разговаривать в таком тоне.
– В нормальном тоне мы разговариваем, – он кипел и бурлил, но тон сбавил. – Я не понимаю, как можно было бросить Кея, чего ради? Чтобы вернуться в этот сарай?
Вот не надо! У меня отличная двушка почти в центре Москвы!
– А хоть бы и так. Тебя сюда никто не звал.
– Ты же не думала, что Кей отпустит тебя вот так просто!
Я чуть не рассмеялась. Сюр и бред! Он вообще сам себя слышит?
– То есть просто отпустить тебя – нормально, а меня – нет? Логика никогда не была твоей сильной стороной. Как и совесть.
Бонни снова яростно сверкнул глазами и сжал кулаки, я даже на мгновение испугалась, что сорвется и даст волю рукам… по счастью, зря. Он сунул руки в карманы, от греха подальше.
– Кто бы говорил, – он смерил меня презрительным взглядом. – Ладно. Что ты хочешь, чтобы вернуться в Нью-Йорк и стать нормальной женой Кею?
– Вау, ты уже торгуешься! Прелестно, просто прелестно! Ты попутал роли, Бонни Джеральд. Проститутка – не мое амплуа.
– Твою мать! – он шагнул ко мне, с явным трудом удерживая руки в карманах. – Хватит язвить, назови твою цену, это ж не сложно, детка. Что ты хочешь?
Вот тут я почти пожалела, что поддержала игру Кея. Слишком больно и тошно слышать такое от мужчины, к которому рвется твое сердце. Но почти – не считается. Я зла на тебя, Бонни Джеральд, ты даже не представляешь, насколько я зла!
– Ну, это уже ближе к делу, – гадко усмехнулась я: ну а что? Меня назначили бешеной сукой, надо соответствовать. – А что ты можешь предложить мне, малыш?
– То, что ты хочешь, – в бешеных бараньих глазах светилась гениальная мысль: все продается за деньги, славу и деньги.
– Вот как, – я усмехнулась еще гаже. – Тогда для начала ответь, зачем это тебе, Бонни Джеральд? Ты же меня ненавидишь и презираешь.
– Неважно, что думаю о тебе я. Кей тебя любит, и Кей тебя получит.
О, да! Вот она, настоящая мужская дружба! Пофиг, что Кей хочет бяку, бяку он все равно получит, хоть ей и отравится. Логика с большой буквы «Ы»!
– Ты не ответил, – я окончательно утвердилась в тоне «ехидная меркантильная сука». – Не даешь мне, что я хочу – катишься к чертям собачьим вместе со своими хотелками.
Бонни поиграл желваками, отступил на шаг, явно чтобы уменьшить желание меня загрызть, и выдал:
– Затем, что Кей мой друг.
– Друг? – я подняла бровь примерно так же, как делает это лорд Сарказм.
– Друг, любовник, какая разница! Ты прекрасно знаешь, что для меня Кей! – наконец-то в его голосе проскользнуло нормальное человеческое чувство, ну, кроме ярости и презрения.
– О нет, я могу только догадываться. А хочу знать наверняка. Так друг или ты его любишь?
– Люблю, – значительно тише ответил Бонни. – Хватит, а? Просто скажи, чего ты хочешь. Тебе же что-то нужно. Всем что-то нужно.
– Разумеется, нужно. Ты думаешь в правильном направлении, – я почти мило улыбнулась. – Вопрос в том, на что ты готов ради Кея. Ты же понимаешь, что деньги – не предмет нашего торга?
– Я уже догадался, – хмыкнул Бонни.
– Надо же, а ты способен думать логически. Изредка.
Бонни прошипел сквозь зубы что-то матерное и обжег меня еще одним яростным взглядом. Вот только впечатления на меня это не произвело.
– Раз не денег, – продолжил он базарный торг, запрятав желание меня убить в карман, – то чего? Вряд ли славы, для этого Кей подходит куда лучше меня.
– Скажем прямо, Кей не только для этого подходит куда лучше тебя, – не удержалась я. – Кей, в отличие от тебя, умный и взрослый мужчина, фантастически прекрасный любовник, заботливый муж и отец… будет отцом. Он красивее тебя, богаче, успешнее, умнее… да, это очень важно, что умнее. Пожалуй, тебе нечего мне предложить, Бонни Джеральд.
Кажется, я переборщила с топтанием по больным местам. К концу моей краткой речи в глазах Бонни блестели слезы, хоть он и держал каменную морду.
– Ну, так вернись к нему, и тебя снова будет все, – голосом он тоже владел отлично, не знай я его, поверила бы в сарказм. – Глупо было сбегать от совершенства.
– Да уж, раз мне это говорит признанный чемпион по глупостям, я поверю. Но, видишь ли, Бонни Джеральд, все мы имеем право на свои глупости. И я тоже. Так что вали отсюда. Дверь прямо за тобой.
– Ты… ты… – он с огромным трудом сдерживался, чтобы не полить меня матюками или не сбежать куда подальше, и, к удивлению моему, справился. Глубоко вдохнул, сжал губы, несколько мгновений посверлил меня взглядом и выдавил: – Нет. Я не уеду без тебя.
– Ну и зря. Тебя ждет твоя нормальная невеста. Ты же собираешься жениться, Бонни Джеральд, завести десяток итальянских детишек и забыть меня как страшный сон. Самое время заняться этим прямо сейчас.
– Как мило ты обо мне заботишься… – «суку бешеную» он проглотил.
– А то. Давай, вали к своей селедке.
Он молча покачал головой, хотя я видела: почти готов свалить. Ну да, кому ж захочется терпеть, когда его тыкают носом в лужу.
Впрочем, тыкать его мне тоже надоело, все равно бесполезно. И Кей немного не того от меня хотел, как мне думается. Уж точно не чтобы я выгнала придурка с концами. И сама я все же не хочу так, с концами. Как бы я ни злилась, я все равно его люблю, козла недоенного.
– Роза, пожалуйста, – он все же преодолел желание удрать, даже тон сменил со скандального на проникновенно-виноватый. – Чего ты хочешь? Извинений? Да, я… козел, я виноват перед тобой, я должен был сам тебе все объяснить… мне очень жаль. Ты сейчас ненавидишь меня, но Кей тут ни при чем. Он – умный и взрослый, он не косячит. Не наказывай его. Я прошу тебя.
На последних словах он опустился на колени и склонил голову.
Я невольно восхитилась. Изумительный артистизм! А как меняет подход, загляденье! Не вышло наездом и торгом, выйдет чистосердечным признанием своей вины.
Сукин сын. Знает же, что устоять перед «кающейся Магдалиной» невозможно. То есть трудно, но возможно. И я устою, несмотря на то, что сейчас мне безумно хочется прижать его голову к себе, запустить обе руки в черную гриву и простить все на свете.
Сукин сын.
Я все же положила руку ему на голову, сжала волосы в горсти – так, как он любит. Почувствовала ответную дрожь и задавленный судорожный вздох. А потом нежно и проникновенно сказала:
– Этого мало, Бонни. Ты хочешь слишком дешево отделаться.
– Хочешь, я извинюсь публично. Американское телевидение подойдет?
– Я подумаю, – я снова сжала его волосы, и он снова дрогнул. Вот только я не была уверена, что дрожит он от страсти, а не от злости. – Но этого все равно мало.
Стоило мне убрать руку, как он вскинул голову и хмуро спросил:
– Что еще?
– Искренности я не прошу, – покачала головой я, – ты слишком хороший артист, чтобы я смогла тебе поверить. Но есть кое-что еще, чего мне не хватает, Бонни Джеральд.
– Чего? – в его глазах снова мелькала жажда убийства, ненадолго хватило раскаяния.
– Сабмиссива, – я нежно улыбнулась. – Кей прекрасен, но он доминант. А я хочу саба.
– Ок, я найду для тебя саба, – Бонни так не хотел видеть очевидного, что я почти умилилась. – Русский? Американец? Любой твой каприз, Роза.
– Ты, Бонни.
Он вскочил, пылая негодованием.
– Нет! Я больше… нет!
– Ну, нет, так нет. Свободен, – я насмешливо улыбнулась и склонила голову набок.
– За каким чертом тебе саб, который не хочет играть? Это же глупо!
– Вот и я говорю – свободен. Тем более что мне нужен не просто саб, а раб. Горячий, покорный и на все готовый. Ты не годишься, это я уже поняла.
– Не гожусь! – слишком быстро согласился Бонни. – Возвращайся в Нью-Йорк, к Кею. Будет тебе отличный саб, самый лучший. Хоть десять!
– Не-а, – я покачала ногой в драной кеде. – Я хочу сегодня. Здесь и сейчас. А так как ты не годишься, вали и не занимай мое время. У меня еще окна не помыты.
– Ты что, собираешься их мыть сама?
– Ага. У меня тут прислуги нет.
– Ты с ума сошла! Третий этаж! Найми кого-нибудь!
Я таки рассмеялась. Бонни вздумал заботиться о моей безопасности! Анекдот, твою мать.
– Не могу, Бонни. Я ж ушла от Кея, ты помнишь? Мне теперь экономить надо!
На меня несколько секунд смотрели с неподдельным детским удивлением. Что, не ты один умеешь нести чушь и бред?
– Роза, ты…
– Я, я Роза. Или проваливай и не мешай, или помой мне окна сам.
– Ты с ума сошла.
– Ага, сошла. У меня, может, гештальт не закрыт, чтобы сам великий гениальный Бонни Джеральд, звездища всех времен и народов, помыл мне окна. И полы в гостиной.
Еще несколько секунд на чудо природы в моем лице пялились, словно баран на новые ворота. И явно пытались сообразить, если пойдут навстречу сумасшедшей, она станет разумнее и покладистее? Может быть, ей надоест изображать Золушку со шваброй наперевес и она все же одумается и вернется к мужу-миллиардеру?
Я же улыбалась просветленно, как Никель Бессердечный взятому за горло деловому партнеру, и качала ногами в кедах.
– Ладно, помою, – решился на подвиг Бонни.
– Ага. Сначала окна, моющие под раковиной, швабра там, – кивнула я на орудие труда, не слезая со стола.
– Может, пока кофе сделаешь? – он смотрел на меня, явно не зная, то ли ему смеяться, то ли биться головой об стенку.
– Может, может, – покивала я. – Приступайте, мистер Джеральд.
А потом с чувством глубокого морального удовлетворения любовалась на стриптиз на подоконнике: то ли кто-то не пожелал пачкать белую рубашечку и дизайнерские джинсы, то ли рассчитывал смягчить мое черствое сердце зрелищем почти обнаженного мужского тела, то ли по своему обыкновению забыл подумать вовсе.
Вам когда-нибудь мыл окна полуголый мистер Звезда под собственную проникновенную песню, играющую по радио? Нет? Поверьте, ощущения незабываемые.
Особенно от понимания того, что как бы мистер Звезда ни врал сам себе, он уже согласился на мои условия.
12. Поцеловать лягушку
Москва, конец октября
Бонни
Только сбросив рубашку и джинсы прямо в руки Розе, Бонни понял, что немного перестарался в плане охладиться. Разумеется, окно на кухне он домоет, но уже замерз так, будто окунулся в зимний океан.
Впрочем, это было и к лучшему. Хоть мозг перестал кипеть, а чертово тело подводить в самый неподходящий момент. Когда Роза сказала «саб», ему стоило огромного усилия воли не согласиться еще до того, как она договорит. Она предлагала именно то, чего он хотел больше всего на свете. В смысле, его тело хотело, но не разум.
Снова попасть в зависимость от бешеной суки?! Да он скорее сдохнет! Какой бы она ни была гениальной актрисой, сбежав от Кея, она показала свою истинную суть – такую же, как у Сирены, как у всех этих взбалмошных эгоистичных сук. Больше он ей не доверится. Никогда.
И плевать, что от этого «никогда» ему хочется сдохнуть прямо сейчас. Плевать, что стоит ему посмотреть на нее, такую милую и домашнюю в своих драных кедах и завязанной на талии старой рубашке в цветочек, и от желания дотронуться, снова почувствовать вкус нежных губ сносит крышу.
Нет. На этот раз он удержит крышу на месте. Он должен, и ради себя, и ради своей семьи. В конце концов, пусть Клау ему и соврала насчет ребенка, но в целом она была права: раз у него хватило сил бросить наркоту, то хватит на то, чтобы стать нормальным мужчиной. Никакой больше зависимости!
Он просто уговорит Розу вернуться к Кею…
Все же понять, почему она ушла от мужа, Бонни так и не смог. Нормальные женщины не уходят от таких, как Кей. Может быть, это просто гормоны, и она уже сама жалеет о потере? А ругается с Бонни, потому что обижена на него, а не потому что не хочет обратно к Кею? Она же любила Кея, он точно знает. Невозможно ошибиться, видя их вместе…
От воспоминания о встрече в «Гудвине» снова заныло в груди. Они вместе выглядели настолько едиными, понимали друг друга без слов, продолжали фразы друг за другом, и все время касались то руками, то коленями под столом, и во взглядах, которыми они обменивались, было столько нежности! И вот, через два дня – Роза бросила Кея. Это же бред собачий! Этого не должно было быть!
Езу, как все запутано! И чертовски холодно.
Домывая чертову верхнюю фрамугу, Бонни старательно не смотрел на Розу, и все равно видел, как она принесла толстый плед, накинула его себе на плечи, прежде чем разлить горячий кофе по кружкам. Видел, как она наливает в обе кружки по чуть бренди, кладет мед и стружку имбиря. Как косится на окно и понимающе улыбается, словно вот-вот скажет: ну ты и придурок, Бенито. Кей тебя разыграл, а ты и поверил.
Может быть, так оно и есть? Кей подшутил над ним, увидев, как он ищет Розу по всей квартире? Но… шкаф был пуст. А значит, Роза увезла вещи.
Или Кей их спрятал, прежде чем встречаться с Бонни? Нет, прежде чем утром идти в офис. То есть он планировал обман… да нет! Не может такого быть! Кей не мог. Он никогда не врал Бонни, с самого их договора в Восточной Европе, никто из них никогда не врал другому. А значит – никакого розыгрыша. Все по-настоящему.
Черт! Ну почему?!
Наконец, закончив с окном и замерзнув так, что пальцы почти перестали гнуться, Бонни спрыгнул с подоконника. В голове опять было пусто, мысли смерзлись в чертов снежный ком. А Роза едва заметно улыбнулась ему, нежно и грустно, и протянула нагретый плед, помогла закутаться.
Она должна была сказать: придурок, козел безмозглый. Посмеяться над ним. Но лишь молча закрыла окно, за которым светило холодное октябрьское солнце, а потом протянула ему кофе.
– Пей.
Принимая кружку обеими руками, Бонни накрыл ее пальцы своими. Не случайно, нет. Ему безумно хотелось к ней прикоснуться, хотя бы на мгновение. Ведь это – еще не зависимость, правда же?
Роза покачала головой и шепнула:
– Совсем замерз. Пей уже, – и убрала руки, потянулась за своей кружкой.
А потом опять уселась на чертов кухонный стол и принялась пить свой кофе. Она была так близко, что от ее запаха и тепла кружилась голова, и кофе, казалось, отдает не бренди – а вкусом ее губ.
Бонни сам не понял, почему сказал это вслух:
– Согрей меня.
Оно само вырвалось. Он не хотел. То есть хотел, до темноты в глазах хотел обнять ее, заполнить болезненную пустоту внутри себя, коснуться ее ладонями, губами, всем телом… Он так давно ее не целовал! Езу, как же давно!..
Наверное, она сейчас рассмеется. Скажет что-нибудь обидное и острое, до крови. Потому что он опять подставился, открылся. Надо превратить все в шутку, пока не поздно. Надо, сейчас же надо…
Но он не успел. Или не смог, неважно.
Она молча оставила свою кружку, слезла со стола и шагнула к нему. И как-то сама по себе оказалась в кольце его рук, горячая, нежная, и прижалась к нему – или позволила ему прижаться, уткнуться лицом ей в волосы, и дышать, дышать ею, словно он только что вынырнул из ледяного океана, а она – его воздух. Самый сладкий, самый необходимый на свете воздух.
– Ты холодный, как лягушка, – тихо-тихо сказала она, касаясь губами и дыханием его плеча.
– Роза? – так же тихо, боясь спугнуть внезапное счастье, позвал он. – Поцелуй меня, вдруг лягушка превратится…
Она не дала ему договорить. Привстала на цыпочки, прижалась еще теснее и потянулась к нему – а он к ней.
Поцелуй со вкусом кофе и мечты. Самый сладкий, самый желанный. Он ждал этого поцелуя чертовых полтора месяца! И ему наконец-то стало тепло. По-настоящему тепло, где-то внутри, правильно тепло. А вся ерунда осталась где-то далеко, снаружи колючего и надежного кокона из пледа и рук Розы. Она водила ладонями по его спине, терлась грудью и тихонько стонала…
Бонни не сразу понял, что за посторонний звук вклинился в шлягер, звучащий из колонок радио. Он вообще вспомнил о том, что есть какой-то там внешний мир, только когда Роза оторвалась от его губ, прислушалась и сказала:
– Кажется, твой.
– На хер его, перезвонят, – покачал головой Бонни и снова потянулся к ней.
Телефон в самом деле заткнулся, но тут же зазвонил снова, и Бонни с отвращением вспомнил, что эта мелодия принадлежит Клаудии.
Видимо, Роза что-то такое прочитала по его лицу, оттолкнула его обеими ладонями и велела:
– Ответь, третий раз звонят.
Чертов внешний мир вернулся вместе с памятью: ничего не изменилось. Роза ушла от Кея. Отец в кардиологии. А Бонни по-прежнему собирается избавиться от зависимости и завести нормальную семью.
Лягушка осталась лягушкой. А принцессе пора возвращаться к принцу.
Вытащив телефон из кармана джинсов, Бонни ответил:
– Да?
Клау очень старалась быть спокойной и разумной, звала его поговорить и обсудить все, как взрослые люди. Спрашивала, почему его вчера не было на спектакле? Почему его телефон так долго не отвечал? И что она должна сказать его маме, ведь она звонит и спрашивает, как идет подготовка к свадьбе, заказала ли Клау платье… Бенито, ты же не оставишь нас с ребенком? Ты не такой, я знаю!..
Слушая Клау и краем глаза глядя на Розу, Бонни кожей ощущал, как нечаянная сказка опять рушится. Клау говорит громко, Роза знает итальянский и прекрасно все слышит. И на слове «ребенок» окончательно закрылась.
Что ж, это и к лучшему.
– Это не телефонный разговор, Клау. Поговорим, когда я вернусь в Нью-Йорк.
– Ты в ЛА? Бенито, я приеду, нам надо поговорить! Твоя мама волнуется, я не могу говорить ей, что все хорошо, она же не дура и прекрасно все чувствует!
– Нет, я не в ЛА. Я сам все объясню маме.
– Что объяснишь?! Бенито! Что с тобой случилось? Ты снова с ней, да? Ты сорвался? Послушай, не надо этого делать, ты же почти справился, ты же!..
– Хватит, – оборвал ее Бонни. – Я тебе позвоню.
Он нажал отбой, не слушая, что еще говорит Клау, и прямо встретил холодный взгляд Розы.
– Значит, Клау беременна. А кто-то говорил, что стерилен.
– Уже нет, – так же холодно ответил Бонни.
Он был зол, как черт. Опять чуть не поддался, да что там чуть, если бы не звонок Клау – ухнул бы обратно в чертову зависимость. Забыл бы, что Роза – бешеная сука, такая же как все, обманщица и манипуляторша. Такая же, как Клау. Между ними куда меньше разницы, чем может показаться.
И нет, ее не касается, что Клау беременна не от него. Все равно он женится. Не на Клау, на какой-нибудь девочке помладше, еще не успевшей изовраться. Отличная сицилийская традиция, брать жену лет шестнадцати, пока еще девочку можно воспитать под себя. Вот как дядя Джузеппе сделал в последний раз. Нынешняя жена смотрит ему в рот, занимается хозяйством и благотворительностью, пока дядюшка трахает чужих невест, и никаких вам манипуляций и беременностей невесть от кого!
И своей жене он не позволит вмешиваться в их отношения с Кеем. Это – святое. Кей единственный, кому можно верить. Единственный, кого можно любить. Кто не подведет, не сбежит, не обманет и не будет им манипулировать.
– Что ж поздравляю, – в тоне Розы звучало «чтоб ты сдох». – А теперь выметайся из моего дома, и чтобы я тебя больше не видела, сукин сын.
– Только вместе с вами, леди Говард.
– Хер тебе во всю морду, мистер Джеральд. Иди, наслаждайся своей нормальностью, а меня оставь в покое! – она почти сорвалась в крик.
– Как только ты вернешься к Кею, так сразу.
– Ты!.. – Роза шагнула к нему, злобно сверкая глазами, но вдруг остановилась, выдохнула и спросила почти спокойно: – Ты в самом деле женишься?
– Женюсь, – Бонни не стал уточнять, что не на Клау и не прямо сейчас.
– И продолжишь трахаться с Кеем?
– Разумеется.
– Два больных ублюдка, – почти выплюнула Роза.
Бонни немедленно захотелось возразить, что Кей – не больной и не ублюдок, что Кей – лучший из людей и единственный нормальный в этом дурдоме… но он не стал. Смысла нет.
– Рад, что ты все понимаешь. А теперь собирайся, самолет ждет. Ты не такая дура, чтобы отказываться от миллиардов и положения леди Говард, так что вернешься в Нью-Йорк, извинишься перед Кеем, спишешь все на взбрыкнувшие гормоны, и у вас все будет отлично.
– У нас? – она подняла бровь, почти как Кей. Сучка.
– И у вас, и у нас.
– Прелесть какая… ты хоть ее любишь?
– Тебя это не касается.
Роза кивнула и, взяв его джинсы и рубашку со стола, сунула ему в руки.
– Так вот, мистер Джеральд. Тебя не касается все, что делается между мной и лордом Говардом. Катись куда хочешь, делай что хочешь, но в мою жизнь не лезь… Заткнись и дослушай, – она подняла ладонь, не позволяя ему вставить ни слова. – Мне плевать, женишься ты или нет, плевать, с кем ты собираешься трахаться, плевать, если ты сдохнешь, наконец. На твои хотелки мне тем более плевать. Если ты так любишь Кея, что готов привезти ему бешеную суку в качестве жены, что ж, у тебя есть такой шанс. Я уж сказала, как, ты услышал. Предложение в силе ровно один день. Я вечером буду в клубе «Касабланка», придешь до полуночи и наденешь ошейник – будет твоему Кею семья и ребеночек. Нет… что ж, значит, не так уж тебе и хотелось сделать его счастливым. Пустой треп, мистер Джеральд, всегда вам отлично давался. А теперь – пошел вон отсюда, пока я полицию не вызвала.
– Ну ты и сука, – покачал головой Бонни.
К концу ее речи он уже не был уверен, что Кею в самом деле нужна эта женщина. Наверняка, увидев ее такой, он сам это понял бы. Просто она отлично притворялась. А Кей – всего лишь человек, и он тоже может ошибаться.
– Угу. Дверь там, – ткнула она куда-то вбок и сама туда же ушла.
За ней Бонни не пошел. Не видел смысла продолжать переругиваться. Да и возвращать ее Кею – тоже. И пусть сколько угодно пытается взять его на слабо, он уже не мальчик, чтобы вестись на такую примитивную манипуляцию.
Пусть ждет его в «Касабланке» хоть до следующего года. Он больше никогда и ни за что не свяжется с доминой, даже если она прицепит нимб и ангельские крылья. Он прекрасно жил до встречи с Розой, и еще прекраснее будет жить после их расставания. Окончательного и бесповоротного.
