Текст книги "Порождения ехиднины"
Автор книги: Татьяна Апраксина
Соавторы: Анна Оуэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)
– Мистер Грин, – говорит Кейс, из мраморной статуи превращаясь в живое, сердитое и энергичное существо. – Поздравляю вас, вы дурак. Положите самоидентификацию этого чучела, где лежит, и не выбивайте у него почву из-под ног. Чем больше вы будете усердствовать, тем сильнее он будет за нее цепляться.
– Ее все равно уже там нет, не менее года... но считайте, что положил.
– Сама отсохнет, когда время настанет. Инженеры душ человеческих... – ворчит любимая женщина. – А тебе, чудовище среди чучел, я все объясню на пальцах. Твой университет – тупая мясорубка. Там калечат людей. Ты помнишь, что говорил твой Карл? Про себя свернул и все прочее? Тебе его не жалко? Тебе других таких же не жалко? Воспитуемых в таком же идиотском духе? Если у тебя есть совесть, хоть внешняя, хоть наружная, то сделай уже то, о чем тебя просят.
– Но почему я? Меня-то никто не покалечил. Наоборот. – Ну как она, как они все не могут понять? Я им обязан. Я, в отличие от остальных, не имею никакого права...
– Потому что по ним не видно, пока они не срываются с нарезки. А срыв можно – каждый раз – объяснить сотней тысяч иных причин. А твой случай, он в бумагах отражен. И там злоупотребление на злоупотреблении. Ты хоть понимаешь, что нельзя ни фальшивые диагнозы вешать, ни разглашать их? Ни по протекции, ни без протекции! Тебе нравится история Голдинга? А в вашей шарашке делают то же самое! То же самое, дятел!
– Но... – Она, черт возьми, права. Если перестать клиниться на себе и мерить все по себе – она права. Сам воспитательный принцип ни к черту не годится. Если бы так поступили с кем-то еще – да я бы их с лица земли снес, хуже чем Личфилда, и считал бы, что все в порядке. Личфилд, в конце концов, был всего лишь вредным хамом и самодуром, а не вивисектором...
– Не хочешь навести порядок в хлеву просто так? Сделай подарок. Мне. Лично мне. Сфорца у тебя, говорят, чью-то голову потребовал? Вот я хочу твой университет.
– Как благочестивая мусульманская невеста?
– Вроде того...
– Мистер Грин! Будьте, пожалуйста, свидетелем. Она согласилась и потребовала подарок.
На лице любимой женщины – смесь раздражения, смертного ужаса... и еще чего-то.
– Зафиксировано по просьбе сторон, – говорит мистер Грин. – Большое спасибо, доктор.
Деметрио Лим, Бригадир-3
22 декабря 1886 года, Флореста, Терранова
Встречу, конечно, снимают, и не с одного ракурса, но хорошо, что ее снимают не для прессы. Внутренние архивы переживут, а вот газеты и телевидение долго обсасывали бы вопрос, отчего лицо одной из сторон украшено таким ярким фонарем и немножко поцарапано. Отчего, отчего – да просто так. Небольшое осложнение в ходе урегулирования разногласий и взаимных противоречий с представительницей Мирового Совета. Правда, небольшое. Всего-то на четверть лица. Зато даме полегчало, можно сказать, ее попустило. Деметрио тоже понравилось. Не то чтобы все претензии к Совету и его вездесущим, везде сующим свои лапы представителям пропали, но нарыв прорвался. По крайней мере с бывшей госпожой Фиц-Джеральд стало можно разговаривать без желания прокусить горло. До нее даже, кажется, что-то дошло. Особенно то, почему Деметрио «методично пакостил все эти годы». И что в сущности – не ей, но структуре, к которой она сама относится без энтузиазма, особенно, в последнее время. На ублюдочности, несвоевременности и неактуальности программы планирования семьи они даже сошлись. Практически спелись.
– Я им... я им пишу, что в стране просто вымерла система родовспоможения, кроме пары крупных городов – ее просто нет, а они мне шлют контейнеры красивеньких плакатов по планированию и не дают денег на открытие акушерских курсов! Да чтоб этими плакатами они себе обклеили спальни вместо обоев!... – бурлила рыжая бестия. Деметрио помнил эти плакаты, разработанные, наверное, для Индии или Юго-Восточной Азии. Слова "демографический провал" ничего не говорили Мировому Совету.
Но фонарь под глазом все-таки поставила. Ладно, это – очень дешевая цена за примирение. Тем более, что за 75% провалившихся акций Совета во Флоресте отвечал все-таки лично Бригадир-3, а проваливалась каждая четвертая, не меньше. Хотя насчет прививок полиомиелита она неправа. Ну да, вытряхнули врачей из вертолета, напугали до желания убраться подальше, но так ведь облетели весь маршрут – и вакцину эту хранили по правилам, и врача настоящего нашли. Местного...
Потом она почувствует неловкость – и это тоже полезно. Будет полезно, некоторое время.
Господин Сфорца – это другое дело. И любимый рычаг на него не подействует. Значит, будем словами. Слова он должен понимать. Тем более, что тут есть кому перевести.
Кое-кого из коллег и, будем честны, подчиненных Деметрио Лима нельзя было бы пускать на эту встречу вовсе не из-за сеньора Сфорца. А из-за сеньора переводчика, бывшего провинциала Флоресты, а ныне – председателя антикризисного комитета. Сам Деметрио, ни как Амаргон, ни как Лим претензий не имел. Иезуит решал свою задачу, вполне достойную задачу, имевшимися у него средствами. Вольно было дураку Эскалере становиться дровами в чужой жаровне.
И нельзя сказать, что его не предупреждали.
Господин Сфорца прибыл почти что без свиты. Если вычесть переводчика и представительницу, останется вездесущий Кузнечик. Интересно, куда они дели господина удава? Впрямь, что ли, болеть изволит? Или лишился милости за промах с камерой? Надо было уточнить, а сейчас поздно. Что удивительно, у Васкеса такой вид, будто его ведут за ухо, связанным, как раба в подарок. Хотя шествует он своим ходом и на шаг позади Сфорца.
Сфорца среди своих с подачи бывшего провинциала называют феодалом. Неплохая замена официальному "господин руководитель флорестийского филиала, наследственный председатель совета директоров корпорации и глава оккупационного режима". Смотрит на нейтральную территорию, на один из ангаров на окраине, так, словно каждая пылинка тут принадлежит ему и находится на бетоне с его благословения.
– Я сразу же должен перед вами извиниться, – говорит Сфорца. – Причем дважды. Понимаете, мы вас не вычислили. Мы вообще о вас неприлично мало знали. Вас вычислил этот... водяной свин. И сначала ляпнул в телефон, который прослушивает наша служба безопасности, а потом для верности позвонил ее начальнику. Кстати, Максим передает вам привет.
Дайте мне госпожу Сфорца, представительницу, и разозлите ее заново – не самому же себя стучать по чему попало, и собой – обо что попало? А повод есть. Меня нужно выкинуть на свалку, Дарио – тоже, но это я его увлек в сторону версии "знают уже год" и моими трудами мы все расчеты построили на том, что если даже Кузнечик осведомлен – то и вся корпорация, может, за вычетом уборщиц, осведомлена. Свин трогательно стесняется. Сложил ручки на коленях, смотрит в пол – просто прелесть, что за мальчик, как будто один из да Монтефельтро. Костюм, стрижка, галстук. Как будто не он три года назад на базе вместе с остальными в пруду полоскался после стрельб и наворачивал из общего котла батат.
– Скажите мне, – спрашивает Сфорца, – а это у нынешних молодых людей тенденция или традиция: пытаться застрелиться из чего попало при первой ошибке в расчете?
– Это нечестный прием на переговорах, – говорит Эулалио. – С вашей, между прочим, стороны. – Говорит он совсем негромко, но слышно его лучше, чем Сфорца. Голос взлетает к ребристому сборному потолку, скользит по металлическим стенам. Совершенно не изменился за последний год. Тот же неприметный вид и умение заставить себя слушать.
– Я могу в качестве компенсации задать вопрос? – Прием, конечно, нечестный и обидный – не знаю, кто там у него стреляется и создает традицию... но из всего нужно извлекать пользу.
– Конечно, – благосклонно кивает Сфорца, рядом с секретарем выглядящий как турист из Европы при гиде: легкая водолазка цвета электрик, кремовые брюки, растрепанные волосы, темные очки вместо обруча. Воплощение неофициоза.
– Как это вышло?
– Как он вас вычислил? Это вопрос под дых. Васкес, рассказывайте.
Пластиковые стулья кружком, стол для пикника посередине, бумажные стаканчики. Все остальное – всерьез. От снайперов прикрытия до предмета разговора.
У Кузнечика вокруг губ даже кожа слегка посинела. Хотел бы я знать, чего он боится? Идти к Сфорца он не боялся – не боялся, а то бы его засекли как миленького, в государственном перевороте он участвовать не боялся, мне он, получается, отмашку на свой страх и риск дал – и тоже не боялся. А сейчас перепуган как перепелка.
– Господин Сфорца, – говорит Васкес, косясь во все стороны сразу, – еще до моего появления имел виды на Бригады. И после – тоже имел. Кое-что при мне обсуждалось, я даже не вспомню все конкретно, но я запомнил... характеристики... ваши, – теперь смотрит на Деметрио. – К тому же я и раньше многое слышал. На базе, в городе, даже от брата. И у меня сошлось, когда я испугался, что вы полезете к Антонио, мне надо было как-то подтвердить, заставить вас слушать – а то пока я бы координировался со всеми, вы бы уже полезли. Я, наверное, еще в первый раз все свел, еще с полицией. Потому что решил, что все правильно сделал. Господин Сфорца же планировал наладить контакт с вами, ну а тут такой повод прекрасный, любая пресса слопает... только я спать очень хотел и ни о чем не думал. А может, вообще голос узнал.
– Что у тебя сложилось? – Значит не такая уж и большая была ошибка. Намерения Сфорца я оценил правильно. Кузнечик может говорить правду, а может врать. Если он не врет, то Эулалио меня, в свое время, не сдал. Или сдал, но не полностью. Если он врет, то зачем им это?
– Что... мой брат и его друзья говорили, что вы – трус и тряпка. Что вы всегда прятались, еще в войну. Мой брат был... но он не придумывал. Я все время пытался сообразить – зачем. Когда оккупация началась, понятно, а тогда? Родные, которых можно в заложники взять? Так вывозили люди, прятали. И вообще. И вот когда вы позвонили, я вспомнил, как вы картинку собирали. Как Рикша это делал. И подумал – что нужно было прятать не от Пелаэса, не от Роско или Грюнвальда, а от своих? Вот от этих, которые на базе вокруг.
– Ты не Кузнечик, – говорит Деметрио, – ты...
– Не ищите слова, его уже идентифицировали, – улыбается Сфорца. – Это капибара.
– Я, конечно, знал, – говорит господин посредник, – но не сообщал эту информацию.
– Это наше единственное доказательство, – показывает Сфорца на капибару. – И я, и Максим, и кто угодно, мы бы распорядились этой информацией более разумно. Кстати, вы обратили внимание, что он ненароком поведал пару-тройку тайн из корпоративных недр? Такое вот "как"...
– Я обратил. Но эти тайны, в общем и целом, не тайны. В сотрудничестве заинтересована любая оккупационная власть, кроме уж самой бестолковой. Вопрос – стоит ли с ней сотрудничать и в чем. Проблема с вами, господин Сфорца, в том, что вы хотите невозможного. Вы хотите выбить тех, кто разучился мыслить любыми категориями, кроме военных – и присвоить остальных. Но пока в правительстве страны сидят те, кто там сидит – а посадили их туда вы, оружия не сложит никто. И в первую очередь я. Потому что иметь с этими людьми дело без бойцов за спиной – это смертный грех. Ваш специалист по местной культуре объяснит вам, какой.
Правительство они сдадут. Должны. Не полностью, не насмерть. Но сдадут. Если хотят разговаривать. Если откажутся – значит, не хотят.
– Это не правительство, – говорит рыжая бестия, сидящая справа, напротив иезуита. – Это та его имитация, которая не слишком мешала оккупационной власти, распоряжающейся данной территорией.
– У этого как бы правительства, – продолжает верховный оккупант, – на данный момент есть только одна полезная функция: оно будет смещено, но не по праву оккупационной власти, а на положенной основе. Так что можете про него забыть, в сущности, а точнее – думать, как провести через нормальные выборные процедуры тех, при ком не надо иметь бойцов за спиной. Ни вам, ни мне.
– Таких нет, – говорит Деметрио. – Практически нет. Кстати, если у вас есть какие-нибудь иллюзии на мой счет, похороните их здесь и сейчас. Да, я стал командиром бригады в пятнадцать. Мне тут не дадут соврать – я был очень плохим командиром бригады. Просто все остальное было еще хуже. Я знал, что делать – иногда. И иногда правильно.
– Нет, – напоказ вздыхает Сфорца, – считайте это каким угодно приемом... но они же одинаковые!.. Господин Лим, если бы мне нужны были ангелы – я бы пошел в церковь. Мне не нужны лучшие из лучших, мне даже не нужны лучшие из худших, мне нужны люди, которые хотят – только хотят!.. – подается вперед, словно надеется быть более убедительным. – что-то менять к лучшему. Как – научимся, разберемся, придумаем.
– Придумаем... ну что ж, посмотрим, как вы будете пробовать. Легализация профсоюза сезонных рабочих. В течение недели. Легализация МПФ. Полная. С правом занимать все должности... или продолжать их занимать, если вашим недосмотром это уже произошло.
МПФ во Флоресте под запретом дольше, чем Деметрио живет на свете. Господа генералы постарались. С МПФ некогда начались "Черные Бригады". Тогда флаг еще был красно-черным.
– Нет, не только. Полная амнистия и прекращение преследования за любую противозаконную политическую деятельность, осуществленную до 1 января наступающего года. Легализация любых объединений, движений и союзов, которые соблаговолят пройти стандартную процедуру регистрации. Отсюда, естественно, отсутствие запретов на должности для членов этих самых легальных организаций. Уточнение: признанное Мировым Советом террористическим народно-освободительное движение "Черные Бригады" не будет считаться легальной организацией и не подлежит регистрации.
– Это был следующий пункт, – улыбается Деметрио. – Просто о нем не было бы смысла заговаривать, если бы вы не согласились на первый. Ну и тогда уж на закуску третье – отмена предвыборного "люфта" в шесть месяцев для вновь образованных партий и движений. Временная отмена. На эти выборы.
Сфорца пожимает плечами.
– Господин Лим, вы сговорились с госпожой Бати. Когда свежеизбранные парламентарии и члены правительства начнут улаживать противоречия привычным образом, она за год накопит капитал для создания местной корпорации масс-медиа. А бюджет Флоресты оскудеет от постоянных повторных выборов и похорон. Дайте своим неразумным коллегам время переучиться и найти новые способы коммуникации.
– Повторяю. На эти выборы. Те, что начнут, покинут поле новой деятельности... естественным путем. – Из троих, пришедших с Деметрио, только один человек – его собственный. Двое – наблюдатели от "соседей". Сфорца об этом знать не обязательно. Впрочем, Эулалио может и догадаться.
Сейчас решается, сколько Деметрио проживет, заключив сделку – меньше месяца или что-то порядка двух лет. Не то, чтобы он заказывал сроки, но на большее рассчитывать бессмысленно. Хотя стало все труднее давить, отбрасывать неизвестно откуда заведшуюся уверенность, что его удача – на треть расчет, на треть паранойя, на треть неизвестно что – не оставит его, пока не станет можно.
– За нашей политической жизнью вся планета будет следить как за сериалом. Боевик с элементами комедии и гротеска. Впрочем, воля ваша. Если дело дойдет до крупного калибра, я... – многообещающая пауза, – построю новое здание парламента и правительства где-нибудь в глуши. Чтобы по горожанам осколки не попадали.
– Отчего же нет? Строительство с использованием местной рабочей силы... – цитирует очередной эмэсовский буклет Деметрио.
Сфорца прав. Поначалу будет... как назывался этот жанр в Аурелии? Гиньоль. И не поначалу – тоже. Но отмена промежутка между регистрацией и получением права участвовать в выборах – единственный способ обойти тех, кто сейчас окопался у власти... у подобия власти, у картонной коробки с надписью "власть" – обойти их прежде чем пробьет полночь и содержимое картонной коробки станет настоящим.
– Если дело дойдет до крупного калибра, – говорит госпожа наблюдатель, – у нас будут неприятности с двух сторон. Да, молодые люди, все четверо, я вам выдаю большой секрет: прежний Совет боялся нас в прежнем виде, новый Совет испугается нас в новом виде, и если вы приметесь играть в крысиного короля в банке с наклейкой "правительство", каждый второй в Лионе решит, что это мы откармливаем крысу по их душу. Угадайте, что может быть дальше?
– Это ваша сторона задачи, – кивает Деметрио. – Обеспечение законности хотя бы постфактум. Я этого хотя бы поначалу делать не смогу, потому что не смогу себе позволить бить на опережение. Учтите, что в ближайшие несколько месяцев вам еще предстоит узнать много нового о силах правопорядка.
– Как по-вашему, господин Лим, чего я хочу? – Сфорца стряхивает волосы с лица, почти кладет ухо на плечо, разглядывает собеседников. Наверное, с интересом. Может быть, с аппетитом. По змее проще догадаться, что она имеет в виду.
– Не знаю. И не стану гадать. Но я думаю, что здесь вы хотите получить надежную и процветающую базу.
– У ваших товарищей есть другие варианты? – Все-таки как-то вычислил, что двое мне не подчиняются?..
– Это их дело. Вы разговариваете со мной.
– Хорошо, ограничимся именно этим. Но в этой концепции новости о силах правопорядка, кстати, вы имеете в виду части ССО или местные силы? должны быть не столько моей заботой, сколько вашей. И в ваших интересах предупреждать нас обо всех сюрпризах. Впрочем, обоюдно.
– Безусловно. Если успею, – улыбается Деметрио. – Для меня эти сюрпризы скорее всего будут еще менее приятными.
– Поколение стоиков и самоубийц, – вздыхает феодал. Непонятно, к чему. – Мистер Грин, вы в состоянии сделать что-нибудь с этой... концепцией?
– Это их сторона задачи. И их дело. Наше, как только что было сказано – обеспечение законности. Хотя бы постфактум. В данном случае, если я правильно понимаю сеньора Лима – даже без всяких "хотя бы".
Понял. Уже хорошо.
– И я воздам, – кивает Сфорца. – Это в некотором роде наш любимый стиль действия – воздавать. Правда, многие уверены, что я как сержант ССО – разберусь, кто виноват и накажу кого попало, а потому можно провоцировать. Господин Лим, хотите еще одну тайну капибары?
– С удовольствием, – кажется, сейчас мы узнаем, почему убили милого человека Эскалеру. Вернее, за что.
– Васкес, – говорит Сфорца. – Поведайте господину Лиму истинные обстоятельства своего трудоустройства, пожалуйста.
Сейчас парень говорит охотно, даже с удовольствием.
– Я довольно долго готовился. Подал на секретаря, прошел тесты, явился на собеседование. Речь сочинил. Про подлых оккупантов. Спокойно дошел до кабинета и в кабинет. Вынул бритву из-за щеки, – вздыхает Васкес, – но Франческо был занят работой и не обратил на меня никакого внимания. И на крик не обратил. И на бритву. Тогда я поймал секретаршу – и приставил лезвие к ее горлу. Тут вломилась охрана и у нас получился пат. Франческо работал. Я его до того три раза мог убить, но мне нужно было сказать, за что, а он не хотел слушать. Потом он всплыл и спросил, почему мы так орем. Я от неожиданности бритву уронил.
– Это уже слишком, – качает головой Деметрио. Нет, ну зачем же вешать на уши такую непроваренную лапшу? Что-то хотят проверить? ...и как смешно будет, если все это правда, если у них есть записи, и они мне их дадут.
– Далее этого орателя препроводили в подвал, чтобы остыл, – продолжает Сфорца. – Он намеревался стоически молчать, как его научили на известной базе – и почти выполнил свое намерение. Почти – потому что проговорился, что был отличником, а мне мстит за своего брата.
– Про отличника я не проговаривался, – буркнул Васкес. – Это у вас в документах уже было. И вы мне, между прочим, зуб тогда проспорили и так и не отдали.
– Сеньор провинциал, – вздыхает Деметрио... – Ну неужели вы думаете, что меня посетил внезапный склероз?
– Нет, ну что вы, – иезуит как-то очень сухо улыбается. – Амаргон, посмотрите на этого юношу так, как смотрели на базе Эскалеры. Горожанин, тряпка, гимназист, приятелей нет, очень симпатичный гимназист...
Нареченный капибарой старается сохранить безупречное равнодушие. С характеристикой он вполне согласен, но совершенно не готов слушать ее при посторонних. Забавно. Да нет, все это если не заранее отрепетировано, то успешная импровизация с расчетом на возраст и характер Васкеса. Сеньор Эулалио хорошо знает своего воспитанника.
– Я смотрел. Первые сутки, даже меньше. Пожалел его даже. Потом послушал, как вы поете дуэтом. Как планируете операции. Посмотрел, как он двигается, как стреляет. С какой скоростью учится – это уже за несколько визитов. Начал жалеть того, на кого вы его натравите.
– Он меня натравил на школу, – очень обиженно говорит Васкес. – Сказал, чтобы я заканчивал, сдавал экзамены в какой-нибудь европейский институт и чтоб меня здесь не видали.
Точно цирк. Для тех двоих за спинами. А Сфорца вертит в пальцах не дурацкий пластиковый кулон, а, кажется, миниатюрный накопитель данных.
– И для этого учил тебя обходить системы наблюдения, снимать слежку, обманывать детектор. Быстро убивать...
– Вот я и воспользовался. Не пропадать же добру. Меня больше всего возмутило, что они про Эскалеру давно знали.
– Спутниковая разведка – это просто величайшая тайна века. Опознание по спутниковым данным – черная магия высшего разряда, – усмехается Сфорца. – Знал, и давно хотел прекратить, а тут такой повод подвернулся.
Правильно. А то некоторые все интересуются, почему базироваться лучше в городах и пригородах, а точки дислокации в дельте или на плоскогорье – тщательно маскировать и часто менять. Где-то раз в месяц. Если они там очень нужны. Эскалера, конечно, маскировкой не брезговал, но когда лагерь три месяца на одном месте сидит, тут уже никакой камуфляж не поможет.
– Ну а я, как вы понимаете, не мог не воспользоваться, – улыбается провинциал. – Раз уж все равно так вышло. Очень стройно получалось – покушение, похищение, еще одно покушение... тут святой не схватится за кувалду.
– Вы меня за дурака принимаете? – тоскливо спрашивает Деметрио. – Кто же вам поверит?
– Вот именно, – радостно кивает Сфорца. – Это наш фирменный стиль. Мы делаем что-нибудь как получится, а чтобы оно стало достоверным, приходится очень сильно все переврать, украсить и усложнить. В правду никто не верит.
А. Это уже понятнее. И понятно, зачем они Васкеса приволокли.
– Я думаю, что с перевиранием, украшением и усложнением у нас проблем не возникнет. О том, что вся эта история – очередной дьявольский план, начали говорить еще вчера. Но я сам простой человек. И если я обещаю сменить вид оружия – на мое слово более или менее можно положиться. Так что если у вас возникнет новый повод снести что-то с лица земли, лучше ему быть настоящим. Полностью настоящим – не как тот звонок от имени "Черных бригад" неделю назад. И пожалуйста, не нужно объяснять, что звонил наш дурак. Я знаю. Я его уже нашел. И того, кто ему посоветовал – тоже. Он жив. Считайте это жестом вежливости.
– Спасибо. Не могу сказать того же про Юсефа, но это внутренняя недоработка. Его убийцу я вам не отдам, это мой бывший сотрудник, хотя и тоже дурак... но наш дурак. Да, конечно же – дьявольский план в довершение остальных дьявольских планов. Ни один член моей семьи или команды не гуляет по улицам, кабакам и борделям просто так, без надежного прикрытия и мощной гадости за спиной. Он не гуляет, не заблудился, не считает ворон и не потерялся. Он провоцирует. Пусть страна это запомнит, как уже запомнила, что мне наплевать на смерть близких. – Если догадался насчет спутников, то зачем это сейчас говорит? Очередная проверка?
– Осталось только на Пауле жениться... – ядовитым громким шепотом подсказывает Васкес. Хм?..
– Не пойдет. Сестра должна быть родной. И до женитьбы там сплетни все-таки не дошли. Все-таки какая-то совесть у людей была. Или страх. Да и потом, Паула будет против, – говорит Сфорца. – Как добрая католичка хотя бы.
Выпендриваются. Оба. Историю Старого Света в Терранове знают плохо. Но уж не настолько плохо, чтобы не помнить, у кого из их романских великих бандитских деятелей был роман с собственной сестрой.
– Это, кстати, объяснит, почему средний сын господина да Монтефельтро так похож на его шурина.
Васкес задумчиво приподнимается. После того, как его учил иезуит, его еще учили, не меньше года, и очень хорошо. А господина Сфорца тоже, наверное, чему-то учили, и в первую очередь – видеть уголками глаз. Протягивает руку, не глядя, машет ей перед Кузнечиком.
– Алваро, если тебе не нравятся оскорбительные вульгарные шутки, так и не начинай, да? Извините за провокацию, господин Лим, я понимаю, что вы не могли удержаться.
– Это я прошу прощения, господин Сфорца. Я хотел посмотреть, как далеко зайдет... защита вашей чести.
– По-моему, – совершенно серьезно говорит Сфорца, – Васкес более чем убедительно доказал, на что он готов в защиту моей сестры, и это не требует повторных проверок, в том числе в виде насмешек. А ссора между двумя людьми, сделавшими поровну много для нашей семьи, поставит меня в дурацкое положение. Знаете, вся эта история началась с того, что мой шурин решил достать моего друга, и у него получилось. Не нервируйте меня, сделайте одолжение. – И кидает свою побрякушку.
– Хорошо. – А вот и объяснение тому, почему отец мальчика отсутствовал в кадре. Хотелось бы знать, кого именно и до какой степени он умудрился допечь. – Но господин Сфорца – я ничего не сделал для вашей семьи. Не ставьте меня в дурацкое положение.
Это-то он должен понимать. Если бы не облава. Если бы не новости. Если бы не угроза всему. Я не стал бы высовываться под прожектора и тем более не стал бы рисковать своими людьми. Хоть Бати и сваяла из меня романтического защитника детей за тот разговор в фургоне. Но это на ее совести. Нет, я бы не стал рисковать только ради мальчика.
– Будете со мной связываться – представляйтесь Мефистофелем, я сразу пойму, кто мне звонит.
– Зачем представителю двух совершенно легальных объединений – клички? Я буду представляться фамилией. Благо, я с ней родился.
– Это он умничает, – говорит Васкес. – Классику цитирует. Мефистофель Фаусту: "Часть вечной силы я, всегда желавшей зла, творившей лишь благое". Фауст Мефистофелю: "Кудряво сказано; а проще – что такое?" Мефистофель Фаусту "Я отрицаю всё – и в этом суть моя.".
– Мефистофель – Фаусту: как слышите? Прием! – складывается пополам от смеха рыжая бестия. – Алваро... ты ужасен!
– Вам придется его терпеть до пасхального поста, сеньора Сфорца. Раньше капибар солить не положено. А я – как и вся моя организация, заметьте, желаю только и исключительно блага. Прием?
