Текст книги "Порождения ехиднины"
Автор книги: Татьяна Апраксина
Соавторы: Анна Оуэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)
Зонды были отличные. Вообще-то медицинского назначения. На сравнительно небольшом расстоянии даже дыхание человека могли поймать, выделить из прочего шума.
В поселке мертвая тишина. Неприятная. Напряженная. В заброшенных кварталах и опустевших деревнях никогда не бывает по-настоящему тихо – что-то скрипит, осыпается, оседает, ветер треплет занавеску, заставляет вибрировать отставшую черепицу, колышется туда-сюда распахнутая дверь. А здесь – молчание. Коттеджный рай сжался от страха, свернулся, как броненосец и пытается затаиться. Даже небо выцвело, поблекло и словно бельмом подернулось.
Машина неспешно ползет по улице. Смуглый парень в форме открывает, не стесняясь, ногами двери, ищет счетчики, тычет в них прибором. Лево-право, лево-право, в излишней деликатности его никак не упрекнешь. Споткнулся о канистру – пнул канистру, наступил на доску – дернул ногой, вытаскивая гвоздь из подошвы тяжелого дешевого ботинка. Туда-сюда, туда-сюда. Небрежно, но ни одного дома не пропускает, хотя нигде не задерживается.
Доходит до поворота, уныло смотрит по сторонам, ворчит, что понастроили – а теперь возиться. Упирает руки в бока, орет:
– Луис, хорош там балдеть, теперь твоя очередь! – Их здесь как бы двое. Остальные тихо сидят в фургоне.
– Дай докурить, – лениво отвечают из машины. Негромко, с зевком.
Откуда-то несет гнилью. Источник запаха вроде бы совсем рядом, и крупный – не меньше большой дохлой собаки. Деметрио оглядывается. Нет, не падаль – а, скажем, ящик гнилых бананов. Никакие не бананы, прогорклое молоко. Тухлая рыба. Или вообще помойка. Большой мусорный бак, битком набитый объедками. Откуда? Кто-то из жильцов не вывозит мусор? А где тогда мухи, должна же быть целая туча...
Деметрио сглатывает подступившую к горлу желчь, лезет в машину. Надевает наушники. Запах резко пропадает. Чудеса, да и только. Впрочем, сейчас не до этого. Подкрутить датчик чувствительности. Поморщиться: помехи. Каждый шаг, каждый шорох отдаются в и без того гудящей, немеющей, как отсиженная нога, шее.
У очередного дома Луис останавливается, смотрит на высокие автомобильные ворота, толкает ногой дверь. Гулкий грохот – так в наушниках, но и снаружи, наверное, шумно.
– А тут заперто! – возглашает он. – Эй, откройте! Бюро Водных Ресурсов, проверка счетчиков! Хозяева! Не открывают, – жалуется он минуту спустя. – Нет никого, наверное. Да ну их к... я им "желтую карточку" оставлю. Не позвонят, будут штраф платить.
Деметрио подает машину вперед. Все нужное он уже услышал. Этот звук – не крик, не стон, а сорванный клекот, когда орать уже нечем, а молчать все равно не получается, – не спутаешь ни с чем. "Тихо!" – мужской голос, клекот сходит на нет, не сам – с присвистом носового дыхания. Ясно, рот зажали, причем ладонью.
Они там. Оба. И это и вправду Моро – или что-то ничуть не лучше. Но мальчик еще жив и даже в сознании. Может быть, ублюдок не продолжит, пока машина тут. Другой вариант – всполошится и убьет.
Красно-синий жук карабкается вверх по склону, люди в комбинезонах отрабатывают хлеб, водитель слушает двух "жучков" и поминает про себя все святцы и весь пантеон континента во всех известных ему вариантах. Этот урод там и занят был – понятно чем. Они, если верить звуку, в подвале дома, а лестница там, если верить чертежам – одна. Как ни крути, а для успешного штурма группе придется сделать несколько тысяч движений. Маньяку достаточно одного.
Хуан Алваро Васкес, секретарь руководителя флорестийского филиала корпорации «Sforza С.В.»
16 декабря 1886 года, Флореста, Терранова
Алваро мучили угрызения совести: вот уже полчаса он предавался липкому и стыдному занятию. Упирался глазами в пасьянс. Не потому, что делать было нечего – в нынешней обстановке только пискни, что свободен, как нагрузят по уши. Просто окружающая нервотрепка вызывала ощущение, что он бежит сразу в четыре разные стороны с одинаковой скоростью, и хотелось если не свернуться клубком на диване, то хотя бы посидеть немного в дальнем полутемном углу. Собраться, согнать все четвертинки воедино, дождаться упругого щелчка, с которым они соединятся.
Окружающий хаос ежеминутно порождал самые разные структуры, объединял отделы и разных людей, смешивал на время какие-то привычные протоколы, а потом все опять растворялось, разваливалось, расползалось, чтобы сложиться в новые временные комбинации.
Вот пролетает мимо Ливия, сегодняшний координатор, и в одной руке у нее коммуникатор, в другой – телефонная трубка, на голове гарнитура, а на широкой ленте, упираясь в грудь, висит полураскрытый ноут. Всех средств связи ей не хватает, чтобы кого-то отыскать, но и оставлять средства на время беготни по этажу она не может. Ливия – просто прелесть, рук у нее восемь, голов четыре – и в каждой по два языка, и все это между собой не путается.
Вот слышится, на весь этаж, голос Джастины: "Если ты мне сейчас не представишь подписанный протокол, я тебе в лицо вцеплюсь!". Не врет, вцепится. Ногтями. Они у нее короткие, зато подпилены треугольником. А вопль посвящается заместителю Максима, на которого повесили силовую часть маскировки пропажи Антонио под похищение, а заодно и зачистку уцелевших Бригад. И Джастине срочно нужна документация, потому что Джастина на ходу делает "куклу" для Совета, поскольку не стоит совсем уж откровенно плевать Совету в морду и разводить беззаконный кровавый террор. Законно обоснованный кровавый террор много лучше, поэтому протоколы и приказы должны быть в порядке, а инструкции и директивы – постоянно соблюдаться.
Вот кто-то звонит самому Алваро.
– Кузнечик, – говорит ему знакомый спокойный голос, – вам вашего мальчика совсем не жалко? Вы почему не сказали, кого ищете?
Почему не сказал... потому что не подумал, идиот, спросонья.
– Доброе утро, – отзывается Алваро. – Потому что вы писали беседу. Это все новости за сегодня?
– Нет, – вздыхают над ухом, – не все. Мы его нашли.
– Где?
– Коттеджный поселок "Renacimiento". Плывун. Мы сейчас там. Кузнечик, подгоните нам за полчаса туда реанимацию, оцепление и все прочее. Мальчик пока жив.
Время делается очень длинным, тягучим, эластичным и облепляет лицо как латексная шапочка для купания, с неприятным скрипом. Пока звучат последние слова, для Алваро проходят целые километры этого скрипучего ярко-оранжевого латексного времени. Обматывают, сдавливают горло и сосуды на шее. Выжимают из глаз звездочки.
Просто приказать, мало, он не послушает... нужно другое, нужно ошеломить. Звездочки превращаются в цветные пятна. На земле – и на маскировочной сетке над головой. Рикша собирает мозаику. Рикша разговаривает с Эулалио. Рикша – курьер Одуванчика. Тот никогда не ездит на встречи сам. И с журналистами – только через стенку. Его не знает ни в лицо, ни по голосу, никто, кроме своих, даже не все свои... Это разумно, слишком многие продают. Вообще осторожен. Просчитывает операции, выносит раненых, точен – Эулалио нравилось, а ему мало что нравилось. Но ребята говорили, что скрытность, курьеры, это всегда было – еще до Мирового Совета и оккупации, еще с большой войны... что скрывать? Что такому человеку скрывать?
– Амаргон, слушайте меня внимательно, – не своим, неведомо чьим голосом говорит Алваро. Слова вылетают, словно обмылки. – Вы туда не полезете. Потому что если вы полезете и выйдет плохо, вы и будете похитителем, бригадир. Вы меня поняли? Ждите. Наведете нас.
Что было скрывать такому человеку, в ту, большую войну? Только пол. Или возраст.
– Хорошо, – отзывается трубка. – Ваш ход.
Теперь нужно действовать очень быстро. Счет на секунды.
– Максим, Рикша нашел. Поселок "Возрождение", плывун. Они там. Рикша наведет.
– Выезжаю. – И сигнал отбоя.
Лаконично. Зачем лишние слова? Номер контактера у Максима есть, что такое плывун, он прекрасно знает. Осталось пойти и сделать дело. Полчаса-час и все решится. Что пока нужно молчать – понятно, все еще может как угодно сорваться. Вот закончат – тогда все всё расскажут. А пока надо куда-то деться, спрятаться и там старательно молчать. Нужное подгонит и Ливия, не Алваро же в это соваться...
Полчаса, час – и все, и совсем все, так или иначе. Отчего же так муторно, и шланги на горле не растворились после разговора? От волнения, от того, что "так" от "иначе" еще пока ничем надежно не отделено? Наверное. Наверное.
Ну ты где, говорит Алваро тому, другому. Себе же, конечно. Той части, что понимает, умеет. Где дыра? Что не так? Что нужно сделать? Что там такого может быть, с чем Максим не справится, а я, стало быть, справлюсь.
Звездочек нет, квадратиков нет. Ничего нет, только телевизор что-то бурчит за спиной, как тогда в столовой...
– Ливия, извините, пожалуйста, передайте группе, что господину Щербине категорически запрещено лично участвовать. Приказ господина Сфорца. Спасибо большое.
Вдох, выдох. Шлангов нет.
– Максим, он не Рикша, он Одуванчик. AmargСn. Отбой.
И что я такое сотворил, спрашивает себя Алваро, оседая на стул. Нет, что Амаргона заложил – это хорошо, так они проще договорятся. Но вот с запретом, да еще от имени Франческо... Так, сначала давай думать, что мне за это будет. Максим меня насмерть не убьет, но уложит в одну палату с синьором да Монтефельтро. Ладно, только пусть спиной ни обо что не бьет. Если вспомнит в сердцах. Франческо меня за такое кромешное хамство убьет морально – вот что Максим не оторвет, то феодал наш самовластный откусит. Потому что я и от себя мог бы. Откусит. Откусит... за самоуправство. И поблагодарит. Я так это и вижу – лежу я весь в бинтах, как свежий труп фараона из Кеми, – а Франческо говорит "умница мальчик, молодец, еще раз так сделаешь, бинтовать будет нечего". А почему умница – не говорит.
Ну ладно. Если Максим меня уложит, то сам будет и жив, и в состоянии это сделать. А если Франческо будет заниматься мной... значит, все вообще хорошо.
И вот тут Алваро вспоминает, почему Амаргон торопился и зачем "скорая помощь". Пробегающий мимо помощник Ливии останавливается, секунд двадцать смотрит на него – и дергает за плечо.
– Спасибо... – говорит Алваро.
Секретарю господина Сфорца не подобает мерно биться затылком о стену. За него это делают другие.
Чтобы не портить стены, можно пойти туда, где Алваро сегодня еще не был. Там можно обо всем рассказать, включая шланги и звездочки, и ничего плохого из этого не выйдет. Если попросить синьора да Монтефельтро молчать, он промолчит, даже лишнего сообщения не напишет. А новости ему нужны как воздух.
Деметрио Лим, Бригадир-3
16 декабря 1886 года, Флореста, Терранова
– То есть, ты думаешь, что они знали, – заключает Дарио.
– Уже год, скорее всего.
Деметрио Лим сидит на кровати в пустом доме на холме, в самом конце улицы. Спальня на втором этаже, кровать, видно, поленились тащить обратно. Громоздкая рухлядь. Но сидеть можно. Из окна прекрасно видно и улицу, и въезд в анклав. И жучки в радиусе приема. С этой точки. При открытом окне.
Поэтому Деметрио выглядит как обвешанная ритуальными дарами араукария. Один наушник от жучков, второй от телефона. Микрофон на горле. И еще кое-что рядом с этим микрофоном.
– И за весь год – ничего, вообще ни шевеления в нашу сторону, – думает вслух Дарио. – Но ведь и никаких признаков "банки".
Да, никаких. Если какую-то группу аккуратно отделяют от остальных, не трогают, хотя бы просто не трогают, словно накрывают прозрачной стеклянной банкой, а к остальным принимают меры, то это рано или поздно делается очевидным. Если в группе есть толковые аналитики – скорее уж рано. Если только тот, кто держит банку в руках, не превосходит аналитиков на три головы. Такой человек на стороне Сфорца есть, и все мы его знаем. И есть еще сравнительно новый, но очень деятельный сотрудник с невыговариваемой фамилией и простым ромским именем. Тоже – не пустышка, не абы что.
– Либо они очень хорошо работают. Либо все-таки здесь подвох. – Дарио пожимает плечами, ржавая кровать скрипит. Ее, конечно, не слышно из подвала, но это слегка нервирует.
Сложность в том, что Деметрио с самого начала тщательно прятался. С самого начала, с войны. Он пошел воевать – под чужим именем и подальше от дома. Заложников обычно брали все же этажом повыше рядовых, но рисковать Деметрио не хотел. Потом – через год – ввел такие же правила для своих людей. Заводил информаторов. Всюду. Даже у "соседей". Строил любые контакты так, чтобы их можно было обрезать с концами. Когда пришли войска МС, все поняли – зачем. Эулалио Одуванчик... доверял достаточно, чтобы слушать его советы. И почти все принимать к исполнению. Но недостаточно, чтобы что-то рассказать. Хотя, скорее всего, Эулалио и из вопросов вытянул много больше, чем ему следовало знать.
Тем не менее, вариант "не трогали, потому что не смогли найти" – тоже остается в силе. Полностью или частично.
Звонок. Принять вызов. Номер незнакомый, но весь сегмент на три семерки – это официальные номера корпорации. Приветствие – короткое, деловое, голос молодой, поставленный и почти без акцента, но только почти.
Легок на помине руководитель службы внешней безопасности. Деметрио прикрывает глаза, как всегда при важных разговорах, представляет себе лицо собеседника, благо, лицо это неоднократно светилось, где надо и не надо. Очень белый, очень серьезный, с азартной улыбкой игрока, с бесцветными глазами иностранца.
– Мы уже двигаемся. Пожалуйста, опишите обстановку. Я подключу командира мобильной группы, – предупреждает до щелчка. Вежливый.
Деметрио описывает. С оперативной точки зрения, первая проблема – проникнуть в сам анклав. Проникнуть незамеченными. Въехать-то легко – сторож корпорации не помеха, ворота тоже. Но если этот урод следит за обстановкой, шум на воротах скажет ему много лишнего.
Вторая проблема – дом. Для точной стрельбы, вообще для грамотных действий плана мало. Нужна картинка.
По звуку – оба объекта находятся в подвале. Дверь на лестницу открыта. Мальчик жив. К нему применяют какое-то достаточно травматичное воздействие. От него почему-то требуют позвонить брату. Или просто позвонить. Или вызвать. Требующий несколько разбалансирован – для нормального человека – но явно пока контролирует ситуацию.
Если бы не время и если бы не лесс, я бы просто добыл проходчик, говорит Деметрио, и зашел бы снизу.
Хриплый и очень местный, с приречным выговором голос говорит, что маньяк – шлюхин сын, поселок строили шлюхины дети, то же относится к архитектору и полиции. Командир здраво оценивает обстановку. Здесь все очень непросто.
– Бригадир, – еще вежливее, едва ли не шелковым шепотом, интересуется Максим. – Вы можете достаточно ответственно оценить состояние мальчика? Мы могли бы попробовать газ, но...
– Я обезвоживание по звуку определять не умею, – обрывает его Деметрио. – И тем более повреждения мозга. Я бы не рисковал. Мы и позу-то не видим.
В трубке что-то неуловимо меняется без малейшего звука. Кажется, это называется "взаимопонимание установлено".
– За углом, на Липке и Марини стоит машина, – говорит Деметрио. – Бюро Водных Ресурсов. В ней человек, один. – Это Альфонсо. Остальные отошли. – Он вам объяснит, где и как можно пройти внутри. Мы вам оставили открытыми двери домов и калитки между дворами.
– С какой стороны слепая стена?
– Со стороны забора. – Хоть в чем-то повезло. – Метра два с половиной, плиты, по верху колючка.
Сразу видно, что район строили до оккупации. Никто, даже строители, не рассчитывал, что хотя бы относительно благополучные люди смогут сохранять это благополучие без бетонных плит и проволоки.
– Пожарную машину! – говорит белый.
Деметрио не сразу понимает, что сказано не ему, но сообразив, восхищенно кивает, хотя видит его только Дарио. Здорово – поймал решение за пару секунд. И дельное решение, вполне. Машина сможет подъехать тихо, из подвала ее не будет слышно – да и дом, где находится мальчик, отделяют от забора еще пять участков. Штурмовая группа и сама наверняка залезть может – но от лишней усталости один вред. Подъехать, поднять над забором лестницу и перекинуть людей, а сторожа обезвредить уже изнутри, чтобы не поднял шума. Впрочем, это-то можем сделать и мы.
Только просочиться внутрь поселка и расположиться по нужным точкам – еще не все, еще даже не половина дела. Можно хоть через ворота. Вот забраться внутрь дома... если этот хмырь вооружен, он успеет выстрелить. В себя или в бойца – ерунда, но может ведь и в мальчишку. Или воспользоваться ножом. Может. Моро нужно как-то вытаскивать наружу, к окну или к двери – под снайпера.
Пожалуй, хорошо, что Кузнечик запретил лезть в дом. Потому что если начистоту, то Деметрио понятия не имеет, как разгрызть этот орешек. Зато он знает, как разгрызть другой.
Максим Щербина, заместитель по внешней безопасности руководителя флорестийского филиала корпорации «Sforza С.В.»
16 декабря 1886 года, Флореста, Терранова
Машина подойдет минут через семь-восемь. Раньше, не создавая шума – никак. Дом на холме – отличный наблюдательный пункт, Одуванчик устроился со знанием дела, но вопрос сейчас не в том. В жучках, которые у него поставлены, с них идет звук. Звук нужно немедленно перебросить Кейс, а сам Бригадир-3 этого сделать не сможет. Наушник, приложенный к динамику мобильника – это не способ передачи информации. Передатчик и аккумуляторы влезают в два кармана разгрузочного жилета. Все остальные карманы уже плотно набиты всякой полезной всячиной.
– Оружие, бронежилет, шлем, – требует Максим, глядя на стенку.
Выступов и выбоин достаточно, чтобы перебраться. Проволока не под током. Маршрут до дома на холме определен по дороге. Понадобится всего-то минуты полторы, минута двадцать, если двери действительно открыты. Повороты и укрытия – по данным спутниковой съемки.
Полторы минуты – и хороший рывок. Средства защиты – это лишних десять килограмм...
– Вам запрещено личное участие в операции, – говорит командир группы, коренастый индеец.
Что?..
– Кем? – интересуется Максим.
– Распоряжение господина Сфорца.
Заметил-таки. Или вспомнил, куда посылал. Хорошо, что вообще не снял. Но черт бы его побрал с его воспоминаниями! Мне работать нужно, у меня времени нет оглядываться. Ведь теперь же шагу не сделаешь.
– Я не буду участвовать в операции, Иларио, – спокойно говорит Максим. – Но психологу нужна связь, а мне нужно видеть самому.
– Нам что приказали... – пожимает плечами командир. На самом деле рад. Чужак, с которым группа не сработалась на многих тренировках и операциях, всегда помеха.
Да я ведь и не собирался идти с ними на штурм, по тем же соображениям и не собирался – да и винтовку у снайпера вырывать тем более. Они сделают свое дело, я свое. Но кто бы отучил Франческо лезть со своими глупостями в подобные вопросы? Я ему не голову, я ему Моро табака подам. На обед. Живого. С лимоном. Говорят, сырая свежая печень – это деликатес.
Шлем. Бронежилет.
– Хезус. – кивает Иларио.
Хезус – тоже явный индеец, на голову ниже Максима, выдвигается к двери.
Ну что ж, не повредит. И страховка.
– Доктор Камински на месте, – сообщает наушник. Ливия.
– Кейс, через две-три минуты к тебе пойдет звук из дома, в реальном времени.
– Жду.
Хочется спросить что-нибудь глупое и наивное. Например, "ты там как?". Это совершенно не помешает ни бежать, ни лезть, ни приземляться и опять бежать. Одуванчик просматривает дом Моро на предмет неожиданных шевелений. Предупредит, если что. Разговор не помешал бы двигаться. Но достаточно и одной мысли о том, что можно спросить – и тебе что-нибудь этакое рявкнут в ответ. Тепло. Хорошо. Выглянуть из-за угла, проверить маршрут до следующей опорной точки. Там – метров пять – лучше ползком, потому что из подвального окошка можно заметить человека, но шевеление травы – это просто крыса, большая приречная крыса, их тут много. Окошко под потолком подвала, но откуда я знаю... будем исходить из того, что сукин сын наблюдает. Я крыса, мне удобно ползти. Ползти и думать о том, что можно спросить и услышать ответ, и до чего же это здорово...
...и если я не справлюсь, ничего не будет.
Это глупость, это совсем глупость – и там, внутри головы, есть кто-то, кто это даже понимает, но это неважно. Я так устроен и пока так для всех безопаснее. Потому что "право" – это то, чего можно требовать. Чего следует требовать. В нас это слишком хорошо вбили. Калитка открыта, как и обещано. Прокатиться внутрь – и опять можно бежать. Голова не возражает. В нас это вбили – и пока я не вправлю этот вывих, лучше считать, что никаких прав у меня нет. Никаких. Только то, что куплено и добыто. Или подарено. Это вредно для меня, но только для меня. Следующий двор. Гараж. Дверь открыта. Коридор, прихожая, лестница наверх. Наверху шевеление. Потом тишина.
Еще коридор. Спальня. Один у окна – такой себе колобок, только бабушке не позавидуешь, а лисе тем более, один на кровати – это от какой же смеси такие глаза с таким клювом... да он моложе меня. Ну Алваро, ну жук.
– Звук, – говорит Максим. – Мне надо перекинуть звук.
Смуглый, раскосый и носатый, спокойный, как бетонная стенка, кивает на подоконник. Там коробочка приемника. Господи, благослови мировую стандартизацию и отсутствие во Флоресте подпольного высокотехнологичного производства: разъемы типовые. Приемник, конечно, собран своими руками – но из стандартных деталей. Провода. Батарея. Проверить уровень через свои наушники... хлебнуть звука, задохнуться, ослепнуть, очутиться в кипящем котле.
– ђEh, blanco! – дергает за рукав раскосый. – ђHola! – "Эй, белый, алё?". Так. Выпадать из языковой среды запрещается, что бы на той стороне ни звучало.
– Порядок... – выдыхает Максим. – С громкостью переборщил.
На самом деле, не с громкостью, конечно. С существом. В кои-то веки спасибо университету и спасибо Сообществу. Если бы не научился отключаться, если бы не проработал полгода рядом с Грином, он же Флюэллен, он же Эулалио... мог бы и не справиться сейчас.
– Кейс. Трансляция пошла. Там все на полном ходу.
– Ага... – говорит счастье всей жизни, и все делается лучше, теплее, осмысленнее. – Не лезь в канал.
– Весь твой, – подчиняется Максим и уходит с линии.
– Кто там? – интересуется раскосый.
– Наш психолог... – не объяснять же.
– Это хорошо. Пусть думает, как выманить объект наверх. – Кожа, руки, лицо, носогубные складки, поправка на солнце, поправка на ханьскую или что-то около кровь... двадцать два, двадцать четыре, где-то так. Сколько ж ему было во время войны, пятнадцать?
– Я боялся, что мы его спугнем, – продолжает раскосый. – Теперь боюсь, что зря мы его не спугнули.
– Он бы не оставил живое свидетельство своей... импотенции, – поводит рукой Максим. Голова не двигается уже совсем. Потом он вспоминает, что просто шлем плотно прилегает к воротнику броника. Снимать шлем не хочется: "уши", поляризованное стекло, микрофон – все в одном пластиковом коконе, удобно.
– Сколько вас? – спрашивает колобок.
– Три "ладони". – Пятеро снайперов, пятеро UEJ, и еще пятеро – медики и техники.
Колобок кивает.
– Должно хватить. Если он поднимется. Смотрите, – палец-сосиска, с детскими перетяжками, показывает на окно без ставней с наполовину развернутыми жалюзи. – С другой стороны то же.
Да, позиция – просто радость снайпера. Первый этаж можно просто взять. Отсюда, из спальни направо и из соседнего дома. Весь.
Если он поднимется. Если он поднимется, не убив Антонио. И это достаточно сложное если.
– Ливия. Когда доктор Камински будет готова – мне нужно знать, чего он хочет. Если не вообще, то сейчас.
– Машина на подходе. – Иларио.
– Снайперам – дома 13 и 15. Трое и двое.
– Максим, Камински передает, что вы должны соблюдать режим маскировки "мышь под..." э... – бедная Ливия, убитая наповал эвфемизмом, переведенным на ходу на толедский. – Вплоть до ее прямых указаний.
– Спасибо, вас понял. Иларио, режим три.
Медленно. И печально. Главное – очень тихо.
– Вы правильно сделали, бригадир, что его не спугнули.
– Где братья мальчика? – спрашивает раскосый.
Хотел бы я знать, зачем Доктору Моро именно брат – до сих пор он просто ловил себе добычу на улицах.
– В коррекционной школе, в Мериде.
– Часа полтора, – говорит колобок. Он всерьез считает, что кто-то будет задействовать детей в этой операции?.. Синьор Колобок – большой затейник.
– Дверь – вон, лестница – напротив, пять метров люфт, – объясняет колобок. – Мы бы сняли. Деметрио, что там на звуке?
По имени? Ах да, их же арестовывали. Спорю на что угодно, это имя из документов.
Одуванчик поднимает висящий на груди наушник, вставляет в ухо, недоуменно сдвигает брови, вдавливает шпенек поглубже. Максим смотрит на индикаторы передатчика. Звук есть, канал зацеплен, передача идет... в чем дело?
Включить свои наушники. Шлепок, еще шлепок, тяжелое дыхание крупного человека, резкое "да!..", еще оплеуха – и все.
– Мальчик дышит, – сообщает крючконосый Деметрио. – Плохо, но дышит. На пределе слышно.
Максим сдвигает рычажок. И едва не глохнет.
– The right poxy damn time to pass frigging out! – рявкает у него в голове. – Holy crap...
– Вежливый какой маньяк пошел.
– Микрофон отключи, – говорит женский голос, и прибавляет несколько наваристых ругательств, которые Максим мог бы слышать в детстве, но в приличной деревне так не говорят – и даже без особого акцента.
А мальчик действительно дышит. А существо-из-подвала перестало его мучить. Надолго ли?
