Текст книги "Алхимия желания"
Автор книги: Тарун Дж. Теджпал
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 35 страниц)
Мы купили дом. Это заняло почти шесть месяцев. Процесс был скучный, и капризное поведение Тафена выводило нас из себя. Существовало два Тафена. Один был благородный и откровенный: «Это все ваше, все ваше, сэр! Вы можете взять его бесплатно! Какой дом? Добрый бог хочет, чтобы мы все жили под открытым небом!» Другой всегда оскорблял: «Этот дом никогда не будет продан! Никогда! И, конечно, никогда такому маргиходхусу, как ты!»
Не время дня, а выпитый алкоголь управлял Тафеном, с которым вы встречались. Часто он был очень приятным по вечерам и болтающим чепуху чудовищем по утрам. В зависимости от того, когда он мог приложиться к «Бэгпайперу». Мы научились пользоваться шансом. И вскоре, раздраженный, я присоединился к сражению. Когда он обижал, я оскорблял его в ответ. Мы обменивались жестокими ругательствами.
– Стефен, ты – самая безобразная ослиная задница во всем Кумаоне! Твоя мать пила хинин вместо воды, пока носила тебя!
– Ты, ублюдок Дилливалла! Ты хочешь дом на горе? Приходи сюда, и Тафен вставит свой горячий жирный лоллу в твою милую, городскую задницу!
– Стефен, ты – сын змеи!
– А ты, сэр, пенис дикобраза!
Тафен усложнял дело своими провалами в памяти. Один день земля с домом была сорок акров, на следующий день ― тридцать, на третий – тридцать пять. Один день он говорил, что цена была двадцать два лакха, в другой – двадцать четыре, в третий – двадцать. Пока мы не пришли получать бумаги с печатью, приготовленные для регистрации, мы точно не знали, сколько платим за дом.
Позже я узнал, что его называли в этих местах Тафеном Обманщиком. Благодаря знанию английского и тому, что он был неразборчивым алкоголиком, он колебался между двумя мирами. Он пил чай и заискивал перед представителями власти и приезжающей из города элитой, очаровывая их своим разговорным английским и знанием местности; он пил, спал и ел со своими соседями и деревенскими, будучи тем, кем он являлся – жителем холмов среди жителей холмов. Стефен был Обманщиком, потому что бросал дела с администрацией ради гражданской работы, ремонта дорог и дамбы; воровал строительные материалы с правительственных участков и медицинские поставки из санатория и госпиталей, незаконно покупал и продавал дерево, камень, землю. И скрупулезно складывал все это на алтарь «Бэгпайпера».
Однажды, когда он был только наполовину пьян, Тафен отвел меня в заднюю часть дома, указал на яму почти десять футов шириной и сказал:
– Люди спрашивают меня: «Тафен Обманщик, что ты сделал со своей жизнью?» И я привожу их сюда и говорю: «Вот что я сделал! Ты знаешь еще кого-нибудь, кто сделал такое?»
В яме были сложены бутылки из-под спиртного различного размера, формы и цвета. Высокие, короткие и толстые, круглые, шестиугольные, треугольные, разной емкости, зеленого, коричневого, кремового, чисто прозрачного и цвета лайма бутылки. За исключением нескольких влажных бутылок с потертыми этикетками сверху, остальные были чистыми, без маркировки и уходили вниз в яму на много уровней. Большинство из них были покрыты грязью, но там хватало сверкающего стекла, чтобы ослепить глаза даже в слабом свете вечернего солнца.
– Когда я был молод, брат моего отца сказал мне, что есть два рода людей в мире. Одни пьют и живут как мужчины. Другие говорят о тех, кто пьет, и живут как женщины. Поэтому он велел мне: «Решай, мой сын: ты хочешь пить и быть мужчиной или разговаривать и быть женщиной!» – объяснил Стефен.
Он сел на корточки у края памятника своей жизни, который он построил, и сжал голову руками.
– Прежде чем я умру, я наполню ее доверху, – пообещал Тафен.
Там оставалось больше двух футов до вершины.
Стефен был интересным парнем, но он приводил меня в бешенство. Отношение к нему Физз было более противоречивым. Она ненавидела его алкоголизм и суетливость, но ее восхищала его любовь к собакам.
– Он спит с ними, – говорила она. – Он спит с ними – это что-то.
– Кто еще так делает? – спрашивал я.
– Это его страсть к «Бэгпайперу», – повторяла Физз, – это его страсть к «Бэгпайперу» портит его. Но страсть портит всех, не правда ли?
Невзирая на эти объяснения, я вздохнул с облегчением, когда протянул ему последние деньги в офисе по регистрации земли в области Найнитала и передал конверт с двумя процентами от сделки, что составляло взятку для клерка, взял свои бумаги и вышел на утреннее солнце. В течение шести месяцев он пил из меня кровь по капельке, и меня тошнило от его льстивой манеры.
Но с Тафеном невозможно было расстаться. Он пошел за мной и громко закричал:
– Поверьте мне, сэр, вы никогда не забудете меня! Я отдал вам кусок истории и географии за одну дешевую сделку!
Он помылся и побрился ради такого случая, надел новый черный костюм и выцветший красный галстук. На комплимент Физз он ответил:
– Мадам, приходится следить, чтобы лакеи не потеряли ко мне уважение.
Тафсп заявил, что получает только маленькую часть денег. Остальное он должен разделить со своими родственниками. И достаточно небольшая группа из пяти человек – они приехали из Дехрадуна, Морадабада и Барейлли – собралась под большой сосной рядом с закусочной, чтобы забрать деньги. Трое мужчин выглядели усталыми, опустошенными джином и инфекциями, каждый из них держал сигарету между пальцами. Две женщины сидели на краю веранды, непривлекательные в своих сари и очках и измученные заботами.
Тафен сказал:
– Они все пьяницы. Я пью и работаю. Они пьют и избивают друг друга.
Старое колониальное здание находилось недалеко от автобусной остановки и озера. Я велел Физз ехать на джипе, а я сам решил пройтись. Она не задавала вопросов. Я пошел быстрыми шагами, не обращая внимания на медленного идущих местных жителей и ленивую торговлю. Дорога была сделана из разноцветных лоскутков солнца и тени. Когда я добрался до превосходного озера с его активной инфраструктурой – магазинами, автобусами, туристами, торговцами, пони, я погрузился в сладкое чувство обладания и понял, что принял правильное решение.
Когда я оглядываюсь назад, то понимаю, что моя антенна, должно быть, тогда увязла в грязи. История, география и странная демонология.
В одной дешевой сделке.
Наличные были авансом.
А полную цену я заплатил позднее.
Мы стали владельцами дома.
Словно у нас внезапно появился взрослый ребенок. Рождение ребенка – это органический процесс, и ты связываешь свою жизнь с ним медленно и по возрастающей, день за днем, неделю за неделей, год за годом. Но если у тебя появляется взрослый ребенок, от тебя требуется полное и немедленное участие. Нужно предугадывать, анализировать, понимать, петлять – все сразу, потому что не так уж много времени. Нет времени для тщательно продуманных предложений и медленного исполнения.
Вооружившись деньгами Биби, мы полностью погрузились в имение, решившись быстро изменить наши жизни. Первая попытка очистить территорию имения показала, что мы получили большее имение, чем предполагали, когда платили деньги. Когда четыре юных мальчика взмахнули своими железными косами – за пятьдесят рупий в день, – кромсая кусты и траву, начали появляться неожиданные тропы. Под надзором Физз непонятные группы растений превратились в аккуратные дубы, уборка старого мусора расширила террасы.
Приехал Тафен со своим лающим квартетом, весь в собачьей шерсти, и сказал:
– Мадам, это только начало возвращения к прежним дням.
Дамианти, его коренастая жена с равнины, из Шахджаханпура – она там работала школьной учительницей – усмехнулась:
– Прежние дни! Мадам, он не Тафен Обманщик, а шейх Чилли! Если будете верить в половину того, что он говорит, то сойдете с ума. Когда он собирался жениться на мне, то обычно рассказывал мне шикарные истории о рождественских вечеринках, пирогах с ромом и сливовом вине, об английских газетах, которые доставляли из Дели, и большой машине, в которой могли поместиться все дети до одного! А когда я приехала сюда, я нашла маленькую яму, полную пустых бутылок, и теперь, спустя тридцать лет, у меня большая яма пустых бутылок!
Тафен воскликнул фальцетом:
– Не будь глупой, шейх Чилли! Копай большую яму! Быстро наполни ее!
– Это так! Это все, чему он может научить! Поэтому теперь мой старший мальчик, Брайан, водит автобус в Питорагархе и создает собственную коллекцию бутылок. Он говорит, что однажды выкопает яму больше, чем у его отца, – вздохнула его жена.
– Копай большую яму! Быстро наполни ее! – пел Тафен.
–Видите, что он за дурак! Но Майкл, мой второй мальчик – хороший сын. Я защищала его от отца. Он – мой сын. Он не пьет, – сказала Дамианти.
– Он не пьет, – подхватил Стефен. – Он делает уколы. Вправо, влево, в центр. Тш!
– Закрой свой пьяный рот! – закричала его жена. Мадам, он работает санитаром в Халдвани. Правда, что он хочет всем делать уколы. Когда Майкл приезжает, то не привозит подарков, он привозит свои уколы. Он говорит, что здоровье самый величайший дар в мире. Все ненавидят бедного Майкла. Он приезжает со своей черной сумкой и ходит, задирая всем вокруг штаны и делая уколы. Посмотрите на меня. Я получила больше сотни уколов. В руки, в желудок, в бедра, в ягодицы. Майкл говори: «Мать, этот против столбняка, этот против бешенства, это против гепатита, этот против формы А, а этот против Б. Мать, это укол бога». Но когда люди хотят прийти в мой дом, они спрашивают: «Майкл дома?» Когда они встречаются, то спрашивают друг у друга: «Ты видел Майкла? Он уколол тебя?» Когда дети видят, как он идет, они кричат: «Майкл-укол здесь! Майкл-укол здесь!» И все убегают с криком. Мне хочется плакать. Этот негодяй Тафен и его Брайан – пьяницы, и все приглашают их! А мой бедный Майкл пытается помочь им, но никто не хочет с ним видеться!
Тафен запел:
– Могущественный Гавдал, я не шучу! Уколи меня! Уколи меня! Выкопай большую яму! Быстро наполни ее!
Он опрокинул четвертуху в рот.
– Он даже спрашивал Майкла, мог бы он делать инъекции виски, – с отвращением сказала Дамианти.
Этой ночью я попросил Физз:
– Пожалуйста, держи этих идиотов подальше отсюда! Я не могу переносить их присутствие. Смешение крови свело их с ума.
– Малыш, не будь скандальным! Что насчет Майкла? Ты хочешь, чтобы я пригласила его? Для небольшого укольчика? Маленького укольчика бога! – улыбнулась она.
– Я знаю, где его взять! – воскликнул я.
Мы оба были в комнате над столовой зоной. Здесь вся обшивка стала черно-коричневой от времени, и на некоторых из планок были большие щели, через которые можно было видеть комнату внизу. Пол зловеще скрипел, всякий раз как кто-нибудь ставил ногу, и нам было не так уж просто гулять по дереву. В комнате было всего одно окно, которое выходило на долину Джеоликоте. У окна можно было почувствовать настоящую толщину каменной стены. Подоконник был в два фута шириной, на него можно было сесть с тем же чувством безопасности, как на софу в гостиной.
Из окна видна была вся дорога до Биирбхатти справа и до Джеоликоте слева. Также можно было разглядеть место, в котором начиналась развилка на Найнитал и Алмору. Рядом с первой террасой под нами рос куст лантаны, где жил козодой. Он пока не начал стучать. Не было еще и десяти. Мы всегда старались ложиться спать здесь рано, устав от уборки. Сегодня луна была большая, ее свет проникал в нашу комнату и заливал долину серебристым сиянием. Дорога казалась блестящей лентой с медленно ползущими по ней жуками-светлячками. На изогнутой вершине горы над нами росли сосновые деревья, которые маршировали единой шеренгой, словно солдаты в больших шлемах в ночном дозоре. Мы сидели на подоконнике, глядя вниз, наши ноги сталкивались друг с другом. Ее руки лежали в моих руках.
Через четыре месяца после того, как мы купили дом, мы очистили имение – рубили, резали, сжигали – и собрали все камни в аккуратные кучи под Тришулом, гималайским кедром. Кран доставили из Халдвани, машину Маунтбаттен убрали и поставили рядом с деревенским магазином немного вверх по дороге. Через неделю тхакур снял последние двери, поставил деревянные перегородки внутри и сделал из нее чайную. Мы также узнали об особенностях архитектуры и строительства на холмах. И познакомились с теми, кто этим занимался.
Здесь у Тафена были права – и поэтому разрешение нести чушь и вертеть нами. Пока мы не обнаружили всю сферу применения достоинств Ракшаса. Нам была нужна серьезная помощь, чтобы привести в порядок дом, сделать его пригодным для жилья. Нам были нужны плотники, каменщики, рабочие, водопроводчики, электрики. Нам было нужно знать, где покупать материалы дерево, камень, песок, кирпичи. Цемент, гравий, олово. Нам нужно было знать действие местных законов и особенности погоды. Когда начинались бури, когда дожди, а когда град. Насколько большими должны быть окна, насколько крепкими двери, насколько плотным олово. Существовала ли реальная угроза со стороны обезьян, пантер и волков. И меньших животных, начиная от клещей до моли.
Приличная ванная – это была наша главная задача. В доме не было ни одной. Там была похожая на пещеру комната – абсурдно, рядом с кухней – с дырой в полу. Дыра была в поднятой цементной плите, три на три фута, в углу. Вокруг нее была построена кирпичная стена в половину человеческого роста и дверью на тугих петлях. Жалкая маленькая территория в большой комнате. Присев, можно было смотреть через стену и дверь и видеть остальную часть ванной. Медный таз в дальнем конце, маленькое зеркало, висящее над ним, вверху грязный вентилятор и узкая цементная полка с мылом, зубной пастой, маслами и шампунями, выстроившимися в ряд и готовыми к использованию. Порой один из нас мылся, пока другой сидел на корточках, и мы разговаривали. Когда поднимаешься, приходится прислоняться к стене на несколько минут, чтобы размять конечности. Затем нужно было идти, наполнять ведро водой и возвращаться назад.
Физз сказала:
– Это утренняя зарядка – упражнения на все группы мышц, начиная со сфинктера и заканчивая бицепсом.
Кажется, что первоначальный обитатель дома пользовался ведром и чашей для умывания. Позднее они сделали дыру в полу. Теперь нам нужно было сделать пару ванных комнат рядом со спальнями. Мешали неполадки в водопроводе, но гораздо большую проблему представляли каменные стены в два фута толщиной, которые нужно было разрушить, чтобы соединить ванные комнаты. И поскольку спальни располагались наверху, а там были деревянные полы, это усложняло задачу. Мы долго не находили решения.
В лесочке оживали трескучие насекомые, когда мы сидели, держась за руки. Луна совершала свой путь по звездной крыше долины, и огни гасли на каждом горном холме.
– Если гора не пойдет к богу за уколом, богу придется самому придти и сделать укол горе, – сказала Физз.
Он освободила свою правую руку и провела по моим штанам Мои бедра невольно задвигались.
– Почему, как ты думаешь, Тафен ненавидит Ракшаса? – спросила она.
– Да, ― сказал я.
– Сегодня он попросил меня: мадам, будьте осторожной с этим бандитом. Поверьте мне, у него одна рука, но четыре глаза. Четыре глаза, но восемь ушей. Восемь ушей, но восемьдесят идей. Говорят, что он общается с духами. Вы будете о чем-то думать, и он узнает. Хороший господни будет улыбаться, а с него снимут штаны.
– Да
Теперь ее рука наполнилась. Я летал над долиной. Как орлы в высокий полдень.
– И он добавил: я пьяница, мадам, но этот человек – наркоман Поверьте мне, я отправлюсь в могилу, как и все мы! А он отправится в тюрьму. Обязательно. Отправится прямо в тюрьму. – продолжила Физз.
– Да, да, – повторил я.
Мои штаны теперь были на деревянном полу. Мир теперь был не больше маленькой руки. И я парил выше, чем все орлы во всех долинах мира.
– Но я не думаю, что нам следует слушать Стефена. Я думаю, что Ракшас – хороший парень, – сказала она.
Мои глаза были закрыты. Но теперь я знал, что она двигалась. Двигается. Она не была на подоконнике. Теперь она оказалась там.
Ракшас – Тафен; Ракшас – Тафен; Ракшас – Тафен; Ракшас – Тафен; Ракшас – Тафен. Равномерно раздавались удары.
Теплое и сухое; горячее и влажное; еще более горячее и более влажное.
Ракшас – Тафен; Ракшас – Тафен; Ракшас – Тафен…
Физз – я; Физз – я; Физз – я…
Индус – мусульманка; индус – мусульманка; индус – мусульманка…
Хороший плохой; хороший – плохой; хороший – плохой…
Выход вход; выход – вход; выход – вход…
Любовь – секс; любовь – секс; любовь – секс…
Ракшас Тафен; Ракшас – Тафен; Ракшас – Тафен…
Позже мы сидели обнаженными, завернувшись в одеяло, она прислонилась ко мне. Теперь в долине горело всего несколько огней, и все они были далеко друг от друга. Фонари у ворот и свет на веранде – стражи последних ночных часов. Мы оба почувствовали облегчение. Наши тела были так неравнодушны друг к другу, что всякий раз, как они загорались страстью, мы чувствовали, что исцеляемся. Раны закрывались и снова зарастали кожей. Странно, дом заставлял наш дух парить, но он мало что делал, чтобы заставить наши тела двигаться. Обычно новые обстоятельства, новая обстановка, каждое совместное действие воспламеняли нас. Но нам не удалось потрясти балки этого дома, как мы надеялись в первый день, когда стояли на высокой террасе, глядя вниз на дом и долину. Мы остро осознавали это. Мы не знали, что с этим делать. И, не говоря об этом, мы решили, что это связано с физической усталостью.
С тех пор как мы купили дом, мы стали отчаянными путешественниками. Мы срывались с места каждые выходные. Каждые выходные. Покидали Дели до рассвета в субботу, возвращались в понедельник до рассвета. Я договорился с Шултери: субботний выходной в обмен на более долгие рабочие часы в течение недели и поздний приход в понедельник. Поскольку я выпал из обоймы, для него это не имело значения. За последний год он пошатнулся на шесте, потому что Король шеста бросил много грязи в его направлении. Шултери был в отчаянии, стараясь восстановить свою позицию. Если даже у него и были мысли о книге, я уверен, что они просочились сквозь кончики его пальцев.
Каждую субботу я и Физз просыпались в четыре утра и садились через тридцать минут в джип. До наступления ночи мы упаковывали вещи и загружали их. На заднем сидении и в багажнике было множество домашних безделушек. Гвозди, шурупы, петли, штепсельные вилки, мотки электропровода, карнизы, столовые приборы, стекло, посуда, лампы, гаечные ключи, открывалки, отвертки, штопор, ведра, кружки, постельное белье, скатерти, подушки, покрывала, занавески, полки, вешалки для одежды, средства от насекомых, шампуни, мыло, полотенца; пластиковые контейнеры, полные листьев чая, печенье, сухое молоко, рис, мука, специи, приправы; банки сгущенного молока, жареных бобов, расгулла и несколько раз страшные сосиски из магазина. Также там были бутылки с пивом, виски и вином, завернутые в ткань.
Зажатые сиденьями, на полу стояли деревья и растения – шишам, фикус, баньян, жакаранда, гулмохар, амалтас, серебряный дуб, кахнар, ним, семал, каллистемон, бамбук. Они сидели в грязных пластиковых горшках прямо из оранжереи Джо Багх; некоторые из них были похищены из настоящего леса, который вырастила Физз на террасе. Их ветки были аккуратно спрятаны, завернуты под крышу автомобиля, некоторые высовывались из окна и махали проезжим.
Затем шли наши книги – которые начали свой путь в маленьких стопках; коробка с музыкальными кассетами, меню выходного дня; и, наконец, «Брат», который поднимался и опускался вместе с нами, сидя на заднем сидении, завернутый в черное покрывало, ожидая, как и я, того момента, когда он увидит свет.
Прошли месяцы с тех пор, как по его клавишам проходила дрожь. Дом на холме превратился в повод, чтобы избегать его взгляда. Я держал его в постоянном затворничестве и входил в кабинет, не глядя на него. История о вселенной в зерне, о молодом сикхе давно лежала в состоянии комы, последний лист, наполовину напечатанный, все еще торчал в машинке, погруженный в темноту. Эта история ждала убийства из милости и смотрела в черную книжную дыру.
Мы уезжали с теплой фляжкой чая, зажатой в руках Физз. Дели еще спал, и мы мчались по пустым дорогам, переезжали через мост Низамуддина и въезжали в Хапур и выезжали из него, прежде чем небо начинало светлеть. А затем следовал один город за другим, одна пробка за другой, один переезд за другим, через которые мы проносились и ехали к подножию гор. За несколько минут проскочив Катгодам, проложив путь через таинственный Халдвани, мы делали первый поворот на горной дороге, все отступало, и наши души начинали петь, как Джули Эндрюс на амфетаминах.
Мы чувствовали себя, словно Керуак и Кесседи, несясь по равнинам Ганга, пролетая вверх по горам на высоте 5438 футов, а затем возвращаясь назад по дороге в Дели. Как эти дети, занимающиеся скэйтбордом, которые поднимаются верх и опускаются вниз по наклонным стенам, не падая и не останавливаясь. В собственном ритме, подвластном только их логике и желанию.
Вскоре эта дорога стала для меня самой знакомой в жизни. Я знал, где находятся ее узкие изгибы, а где – роскошные, где ее кожа была покрыта ямами, где безупречна, где в темноте нас поджидала опасность, где все было без обмана.
Я изучил кодекс дороги. Стало ясно, как нестись сломя голову в пробке и вклиниваться в поток других машин. Как обходить слева, съезжая с дороги – однажды в Хапуре мы вообще ехали полкилометра мимо магазинов, пугая людей, детей и куриц, словно чудовище, которому мешала основная дорога. Как избежать путаницы с повозками с волами и тракторами – сельскими грузовиками, которым было нечего терять. Как никогда никому не уступать дорогу, потому что никто не уступит дорогу тебе. Как соревноваться с грузовиками, но никогда с автобусами – в противовес расхожему мнению: водитель самого ничтожного автобуса никогда не состязался с другими машинами. Как никогда не доводить спор на дороге до разбирательства с полицией: мы обратились к ней однажды возле Гаджраула, и спустя два часа выводящих из себя вопросов нам сказали, чтобы мы лучше оставили все как есть.
Мы нашли дхабы, где подается лучший чай, где паратас, где сэндвичи. В безумии этих месяцев я также подтвердил подозрение, которое мучило меня много лет: в большинстве дахаб работали идиоты. Не столько глупые, сколько рожденные слабоумными. Я думаю, родители в деревне, незнакомые с большими психиатрическими учреждениями городов, смотрели на дхабы как на терапевтический и профессиональный выход для своих отсталых детей. И хитрые владельцы учили мальчиков названиям пяти блюд, основам обслуживания и мытья тарелок и стаканов. Я бы не удивился, если бы узнал, что их только кормят и ничего не платят.
Система управления большинства дахаб, кажется, выглядела так: один умный владелец, один здравомыслящий повар, один официант с головой и отряд идиотов. Было одно место перед Морадабадом, Пунджабиан Ди Пасанд, где все владельцы баров были помешанными. Когда я зашел за стену, чтобы помочиться, я посмотрел через открытое окно в кухне и увидел: на высоте перекладин повар сидел напротив очага в сола топи цвета хаки, испачканном потом и грязью, и пел высоким голосом песню из индийского фильма. Он увидел меня и начал стучать горячим половником по своему чистому колпаку и кричать что-то в ритме песни.
За ним стоял молодой парень в порванных шортах и мыл посуду под бегущей из крана водой. Он начал смеяться, распускать слюни и стучать стальными тарелками. Сумасшедший дуэт погрузился в дикую какофонию звуков, они стучали стальными тарелками и половниками, счастливо улыбаясь и что-то напевая.
Внезапно снаружи раздался крик:
– Заткнитесь! Ваших матерей изнасиловали?
Эти двое замолчали, словно им прострелили головы. Я застегнул молнию на брюках и убежал. В этой дхабе не было даже разумного официанта, который бы мог забрать наш счет. После еды приходилось идти к стойке и обращаться прямо к дородному сардару, владельцу заведения.
– Давайте деньги, – говорил он. – Это не их вина. Они невинные. Это мир сошел с ума.
Я был убежден, что можно проехать по дхабам Индии и переписать армию безумных, чтобы вести войну против армии разумных. В шуме войны невозможно будет понять, кто на какой стороне сражается.
Физз и я никогда не были на такой дороге, как эта. Никто из нас в юности не был частью автомобильной или мотоциклетной культуры, мы никогда не предпринимали туристические вылазки – мчаться куда-то. чтобы увидеть храмы и памятники. Путешествие вывело нас на новый уровень в отношениях. Мы начали жить ради дороги. Мы купили набор фонарей, маленький топор для защиты, кассеты поп музыки, которую было хорошо слушать только по пути туда и обратно. В течение недели мы разговаривали о том, какие вещи нужно купить, что нужно взять с собой для путешествия, для дома. Мы приобрели удобные спортивные штаны и футболки, наши сумки с туалетными принадлежностями никогда не распаковывались. Мы начали выпадать из жизни наших друзей.
Мне нравилось водить. Открытая дорога, непрерывный ландшафт, мир, контролируемый только автомобилем. По субботам, до рассвета – желтые уличные фонари все еще горели – с нашей улицы выезжал джип, и я был счастлив. Физз была еще счастливей – помытая, начищенная, сверкающая, с фляжкой горячего чая в руках. Было одно незабываемое путешествие в последние дни марта, когда она держала руку на моем бедре всю дорогу, и по странной прихоти памяти это путешествие отчетливо врезалось в мое сознание. Я ехал, стараясь ничего не пропустить.
Придорожные рынки ранним утром с тугим чесноком и дынями насыщенного зеленого цвета. Большая картошка в откинутых повозках, которая сверкала, словно яблоки. Чистые поля, покрытые колосьями пшеницы, превращающимися из зеленых в золотые – часто зеленый ряд шел рядом с золотым: поздний ребенок, созревающий в свое время, пока его братья двигались вперед. История с сахарным тростником была даже более странной. Грузовики и тележки, груженные порезанными и связанными стеблями, перекрывали движение, прокладывая себе дорогу к мельницам; сладкие копья угрожали прохожим, опасно качаясь за пределами повозок. Множество высокого волосатого тростника еще стояло в полях в окаймлении моря карликовой пшеницы. Они зловонно пахли весь день, словно бомбы из древности, приготовившиеся взорваться. Дымовые трубы фаллической формы бесконечных печей обжигали кирпичи, чтобы отравить и испортить сельскую местность. Небо было немытого голубого цвета, в воздухе повисла пелена из пыли. Написанные большими буквами яркие объявления висели на всевозможных стенах – домов, дхаб, магазинов. Объявления, предлагающие колу, сигареты, биди, мыло, часто встречались откровенные предложения о разовом решении всех сексуальных проблем. «Позвоните доктору Докторололу, АБВГДЕ (Лондон), ЖЗИКЛМНО (Америка) и сделайте самую глухую ночь длинной, словно день!» И повсюду газоны, всегда заполненные белоконечными снарядами, которые душат растения и людей. Так же, как лужайки с травой, распространялись символы новой Индии – телефонные будки, международные и для местных звонков, – в каждой деревне и каждом магазине, целыми дюжинами. Провинциальная Индия, неистово звонила в мир. «Привет, доброе утро, с нами все в порядке, мы не умерли!»
Магазины покрышек, автомастерские и забегаловки; повсюду люди – сидят на корточках, ходят, едят, спят, испражняются, ездят, смотрят – повсюду люди, всю дорогу от нашего дома в Дели до лесной плантации в Рудрапуре, без запятой, без точки с запятой, без остановки. Загадочное и слишком многочисленное пробуждение Финнеганса человечества.
И смягчает все это только марш миллионов деревьев. В первой шеренге шли белокожие эвкалипты, обступающие в несколько рядов дорогу с обеих сторон, – с длинными ветками, маленького роста, часто растущие в резервуарах воды, сделанных ими самими. А потом шишамы с изогнутыми телами, но с блестящими, словно жемчужные капли, зелеными листьями. Вокруг ствола – тонкий слой белой краски, говорящий о том, что это собственность штата, а не отдельного человека. А затем, в сердце Индии, окружали кольцом манговые заросли, буйно покрытые цветами. Скоро манго превратится в господина всех фруктов, бледно прорывающегося сквозь широкий покров грязных зеленых листьев, заставляющего народ, сдерживая дыхание, беспокоиться о непогоде и болезни растений.
– В этом году мы будем купаться в манго, – сказала Физз.
Я только застонал.
Затем, когда вы покинете Рампур, проедете грязные пять миль мелких магазинов, попадете в сельскохозяйственный пояс Биласпура и Рудрапура, начнут показываться геометрические линии молодых тополей. Предприимчивые фермеры-иммигранты пробовали освоить новые коммерческие границы ― тополь как новое дерево, приносящее наличные: семь лет – и можно рубить и продавать. По обе стороны от дороги, среди золотисто-зеленых полей пшеницы, молодые деревья стыдливо покрывались нежной листвой. Тополя сажали с двумя целями. Как деревья, обозначающие границу владений, они окаймляли урожай; при этом на них не попадала даже слабая тень. Или в рощах в китайском шахматном порядке: квадратами точно на расстоянии восьми футов друг от друга, ровной линией, с какой бы точки вы на них ни посмотрели. Даже в детстве они были ростом с двух взрослых мужчин, и только хрупкость стволов выдавала их возраст.
По контрасту с ними во время путешествия часто встречались старые фикусовые деревья, которые были несокрушимы в своем размахе и основании. Несколько смоковниц, несколько фикусов и деревья, названия которых мы не смогли определить. Они росли по одиночке и далеко друг от друга: рядом с деревенской школой, напротив местного суда, в середине рыночной площади, во дворе полицейского участка. Физз сказала, крепко сжимая мое бедро:
– Это львы королевства растительного мира. Тополя – олени!
Самого великолепного льва можно было увидеть растянувшимся на последнем повороте перед перекрестком у Рампура. Громадная смоковница в куче грязи посередине стоячего пруда. Понадобилось бы шесть человек, чтобы обхватить ее ствол, и тысяча человек могла бы спать под ее древним покровом, который постоянно расползался благодаря свисающим корням. У ее толстых ног вырос маленький каменный храм. Над ним развевался треугольный флаг шафранового цвета, и желтая глина проникла в ствол дерева. Издалека не было понятно, какой из богов обитает там, но можно было с уверенностью утверждать, что дерево с легкостью могло спрятать всю индийскую троицу. Последними из великих деревьев, прежде чем мы добирались до подножия холмов, были похожие на изваяния семалы, производящие шелковые нитки. Они начинали появляться в огромном количестве у Рудрапура и встречались чаще за пределами города по направлению к тайной плантации, которая вела к Халдвани. Семалы были воинами-зулусами – высокие, с прямыми спинами, толстыми ветками. В тот мартовский день на большинстве из них не было ни листочка, ни цветочка; их многочисленные руки и пальцы решительно цеплялись за голубое небо. Они величественно выстроились вдоль обочины. Всю дорогу до Джеоликоте можно было видеть, как они поднимаются вверх в горы. На участке дороге, где тянулась плантация, Физз положила голову мне на колено, и я стал королем дороги, королем жизни, королем мира. Я теперь был таким же высоким, как семал со стальными венами. Но моя сила была иллюзией, которая растаяла, когда закончились леса и она подняла свою голову; в последующие годы я обнаружил, что то же самое случалось и с семалами. В действительности они были слабы и легко могли попасть в беду.
