Текст книги "Ночь длиною в жизнь"

Автор книги: Тана Френч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

– Кофеварка включена, если хочешь, – неохотно предложила она. – У тебя вид усталый.

Оливия закрыла за собой дверь, словно скомандовала мне не сходить с места – а то вдруг Мотти появится, а мне приспичит встретить его у парадной двери в одних трусах. Я отлепился от стула и приготовил двойной эспрессо. Лив таила в себе еще много интересного, важного и ироничного, но этому придется подождать, пока я не решу, что делать с Шаем, – и не сделаю.

Наверху шумела вода в душе, Холли щебетала, изредка прерываемая комментариями Оливии. Мне вдруг захотелось – до боли – взбежать наверх, обнять их обеих, повалиться всем вместе на нашу с Лив двуспальную кровать, как когда-то по воскресным вечерам, и валяться, тискать друг друга и хихикать, пока Мотти не дозвонится у двери до припадка и «ауди» не уедет в закат; а потом заказать горы еды с доставкой и не подниматься с места все выходные – и половину следующей недели. На мгновение я ошалел и чуть не бросился выполнять желание.

Холли не сразу завела разговор о последних событиях. За обедом она рассказывала про занятия в студии хип-хопа и при этом все демонстрировала и беспрерывно стрекотала задыхающимся голоском; потом говорила про домашнюю работу – и жаловалась меньше обычного; а потом свернулась на диване, плотно прижавшись ко мне, и мы стали смотреть «Ханну Монтану». Холли посасывала кончик косички, чего уже давно не делала, и я чувствовал, что она размышляет.

Я не торопил.

Она забралась под одеяло, я обнял ее – горячее молоко допито, сказка на ночь прочитана, – и тут Холли сказала:

– Папа…

– Что, солнышко?

– Ты собираешься жениться?

Что за черт?

– Нет, милая. Ни в коем случае. Я был женат на твоей маме – и мне достаточно. С чего ты взяла?

– А у тебя есть подруга?

Ма, это наверняка ма; что-нибудь насчет развода и повторного венчания в церкви.

– Не. Я же говорил тебе на прошлой неделе, помнишь?

Холли помолчала.

– А эта девушка, Рози… Ну, которая умерла? Которую ты знал до того, как я родилась.

– А что с ней?

– Она была твоей подругой?

– Ага. Мы еще не встретились с твоей мамой.

– Ты собирался на ней жениться?

– Да.

Холли удивленно моргнула, сдвинула четкие бровки и продолжала напряженно размышлять.

– А почему не поженились?

– Рози умерла, прежде чем до этого дошло.

– Но ты говорил, что даже не знал, что она умерла, только теперь узнал.

– Это верно. Я думал, она меня бросила.

– А почему ты не выяснил?

– Однажды Рози исчезла – оставила записку, где написала, что уезжает в Англию; я нашел записку и решил, что она меня бросила. А оказалось, я ошибся.

– Папа…

– Да?

– Ее кто-то убил?

Я только что выгладил белую пижаму Холли, усеянную розовыми цветочками, – дочурка любит свежевыглаженные вещи. Холли усадила Клару на торчащие вверх колени и в мягком золотом сиянии ночника выглядела акварельной иллюстрацией в старой детской книжке. Дочь меня пугала. Я бы руку дал отрезать, чтобы только узнать, что говорю все правильно или хотя бы не совершаю непоправимых ошибок.

– Похоже, что могло случиться и так, – осторожно начал я. – Это было очень давно, и сейчас ничего нельзя знать наверняка.

Холли задумалась, глядя в глаза Кларе. Прядка волос вернулась в рот.

– Если бы я пропала, ты бы подумал, что я убежала?

Оливия говорила что-то о кошмаре.

– Не важно, что я подумал бы, – сказал я. – Даже если бы я подумал, что ты улетела в космическом корабле на другую планету, я бы отправился тебя искать и искал бы, пока не найду.

Холли глубоко вздохнула, и я почувствовал, как ее плечо чуть двинулось ко мне. Мне даже показалось, что я нечаянно что-то исправил.

– Если бы ты женился на этой Рози, я бы не родилась?

Я вытащил прядь волос изо рта Холли и вернул на законное место. Ее волосы пахли детским шампунем.

– Я не знаю, как это все происходит, птичка. Это очень загадочно. Я только знаю, что ты – это ты; и мне кажется, что ты сумела бы стать собой, что бы я ни делал.

Холли спряталась под одеяло и заявила непререкаемым тоном:

– Вечером в воскресенье я хочу поехать к бабушке.

Прекрасно, а я мило поболтаю с Шаем.

– Хорошо, – неуверенно сказал я. – Мы подумаем и посмотрим, как это совпадает с нашими прочими планами. А что, какой-то особый повод?

– Донна всегда ездит к бабушке с дедушкой по воскресеньям, когда ее папа возвращается после гольфа. Она говорит, бабушка готовит замечательный обед с яблочным пирогом и мороженым на десерт, а иногда тетя Джеки делает девчонкам прически, а иногда все смотрят видео – Донна, Даррен, Эшли и Луиза выбирают по очереди. Тетя Кармела сказала, что, если я когда-нибудь приеду, я буду выбирать первая. Я никогда не ездила, потому что ты не знал, что я ездила к бабушке, но теперь ты знаешь, и я хочу поехать.

«Интересно, – подумал я, – ма и па заключили какой-то договор по поводу воскресных вечеров? Или мама просто крошит горсть счастливых таблеток в обед папе, а потом запирает в спальне в компании тайника под половицей?»

– Посмотрим, как получится.

– Один раз дядя Шай взял их всех в магазин и разрешил попробовать велосипеды. А иногда дядя Кевин приносит свою игровую приставку, и у него есть лишние пульты, а бабушка охает, потому что все прыгают вокруг без остановки, а она говорит, что из-за них дом обвалится.

Я всмотрелся в глаза Холли. Она обнимала Клару как-то чересчур крепко, но по лицу было невозможно ничего прочесть.

– Солнышко, ты ведь знаешь, что дяди Кевина не будет в это воскресенье, правда?

Холли ткнулась лицом в Клару.

– Да. Потому что он умер.

– Правильно.

– Иногда я забываю… – Дочка бросила на меня быстрый взгляд. – Мне Сара вчера анекдот рассказала, а я хотела рассказать ему и только потом вспомнила.

– Понимаю. У меня тоже так бывает. Голова должна привыкнуть. Потом это пройдет.

Холли кивнула, пальцами расчесывая гриву Клары.

– Понимаешь, у бабушки все будут грустные в эти выходные. Такого веселья, как рассказывала Донна, не будет.

– Я понимаю. Я просто хочу поехать.

– Хорошо, птичка. Посмотрим, что получится.

Молчание. Холли заплела косу из гривы Клары и внимательно ее изучала.

– Папа… – начала она немного погодя.

– Что?

– Когда я думаю про дядю Кевина – иногда я не плачу.

– Это нормально, солнышко. И я тоже.

– Но если мне не все равно, я ведь должна плакать?

– Знаешь, нет особых правил, что делать, когда умирает родной человек. Я думаю, ты и сама со временем разберешься. Иногда хочется плакать, иногда не хочется, а иногда ты ненавидишь человека за то, что он от тебя ушел. Просто помни, что все это нормально. Как и вообще все, что придет в голову.

– А в «Американском идоле» всегда плачут, если вспоминают про тех, кто умер.

– Конечно, только не стоит всему этому верить. Это телевидение.

Холли решительно затрясла головой – волосы хлестали ее по щекам.

– Папа, это же не кино, это настоящие люди. Они рассказывают свои истории, какая замечательная была бабушка, как она в них верила, а потом умерла, – и всегда плачут. Иногда и Пола сама плачет.

– Ну еще бы. Только это не означает, что и ты должна плакать. Все люди разные. И скажу тебе по секрету: в этом шоу сильно притворяются, чтобы получить больше голосов.

Холли все еще сомневалась. Я вспомнил, как сам первый раз видел смерть: мне было семь, какого-то четвероюродного брата хватил удар, и ма потащила нас всех на поминки. Все происходило почти так же, как на поминках Кевина: слезы, смех, истории, кучи бутербродов, выпивка, пение и танцы ночь напролет – кто-то принес аккордеон, кто-то знал наизусть весь репертуар Марио Ланцы. В качестве пособия для начинающих «Как справиться с утратой» все это гораздо здоровее, чем что угодно с участием Полы Абдул. Я даже задумался: даже с учетом папашиного вклада в веселье может и стоило привезти Холли на поминки Кевина?

От мысли, что я буду находиться в одной комнате с Шаем и не смогу измочалить его в лепешку, у меня закружилась голова. Я вспомнил, как был человекообразным подростком и взрослел головокружительными скачками, потому что этого хотела Рози; вспомнил, как па говорил мне: «Мужчина должен знать, за что готов умереть». Ты делаешь то, чего хочет твоя женщина и твои дети, даже если это гораздо труднее, чем умереть.

– Послушай, днем в воскресенье мы поедем к бабушке, пусть даже ненадолго. Там будут говорить про дядю Кевина, но каждый будет вспоминать его по-своему. Никто все время плакать не будет, никто не решит, что если ты не плачешь, то поступаешь неправильно. Может, так тебе будет проще успокоиться?

Холли подняла голову и посмотрела на меня, а не на Клару.

– Да. Наверное.

– Ну вот и ладно, – сказал я. По загривку пробежал холодок, но я собрался вытерпеть все, как большой мальчик. – Значит, договорились.

– Правда?

– Да. Я позвоню тете Джеки прямо сейчас, пусть скажет бабушке, что мы приедем.

– Хорошо… – Холли глубоко вздохнула, и ее плечи расслабились.

– А пока что поспи. Утром все будет гораздо лучше.

Холли легла на спину и уткнула Клару в подбородок.

– Подоткни мне одеяло, – попросила она.

Я заботливо подоткнул края пухового одеяльца.

– И никаких кошмаров сегодня, ладно, птичка? Разрешаются только сладкие сны. Это приказ.

– Ладно. – Глаза закрылись, пальцы в гриве Клары расслабились. – Спокойной ночи, папа.

– Спокойной ночи, солнышко.

Я так ничего и не заметил, а следовало бы, давным-давно. Почти пятнадцать лет я и сам оставался в живых, и берег жизнь своих мальчиков и девочек, потому что никогда не пропускал ни единого признака опасности: острый запах горелой бумаги в комнате, грубые нотки в голосе во время обычного телефонного разговора. Ужасно, что я пропустил эти признаки у Кевина; и был просто обязан заметить их у Холли. Я должен был заметить их, словно зарницу вокруг мягких игрушек, словно отравляющий газ, заполняющий маленькую уютную спальню… Опасность!

Вместо этого я осторожно поднялся с кровати, выключил лампу и переложил сумку Холли, чтобы не загораживала ночник. Дочь подняла ко мне лицо и что-то пробормотала; я наклонился, поцеловал ее в лоб, и Холли с удовлетворенным вздохом сдвинулась глубже под одеяло. Светлые кудри разметались по подушке, острые тени от ресниц легли на щеки. Я тихо вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

20

Каждый коп, работавший под прикрытием, знает: ничто не сравнится с днем накануне начала операции. Наверное, астронавты во время обратного отсчета испытывают похожее чувство – и парашютисты, выстроившиеся перед прыжком. Свет становится ослепительным и прочным, как алмаз; все лица красивы до умопомрачения; мозг кристально чист, каждая секунда растягивается перед глазами в огромную панораму; то, что месяцами сбивало с толку, внезапно становится предельно ясным. Можешь пить весь день и оставаться трезвым как стеклышко; зубодробительные кроссворды решаются, как детские головоломки. Такой день длится сто лет.

Я уже давным-давно не работаю под прикрытием, но, едва открыв глаза утром в субботу, узнал это чувство – на дне кофейной чашки, в качании теней на потолке спальни. Медленно и верно – пока мы с Холли запускали воздушного змея в Феникс-парке, пока я помогал ей делать домашнюю работу по языку, пока мы готовили себе на обед гору макарон с горой сыра – картина складывалась в моем мозгу. Ранним воскресным утром, когда мы вдвоем сели в машину и отправились за реку, я уже знал, что мне делать.

Фейтфул-плейс, залитая до краев ясным лимонным светом над щербатым булыжником, выглядела чистенькой и невинной, как сказка. Холли крепко ухватилась за мою руку.

– Что случилось, птичка? Передумала?

Она покачала головой.

– Ну хочешь, не пойдем? – добавил я. – Найдем себе видеодиск с кучей сказочных принцесс и ведро поп-корна больше твоей головы.

Она даже не хмыкнула; даже не взглянула на меня. Наоборот – вскинула рюкзак повыше на плечи и потащила меня за руку. Мы шагнули с тротуара в это странное бледно-золотое сияние.

Ма превзошла себя, пытаясь правильно организовать этот вечер. Она напеклась до исступления – имбирные пряники и пирожки с джемом занимали все свободные поверхности, – подняла войска ни свет ни заря и отправила Шая, Тревора и Гэвина в поход за елкой, которая с трудом уместилась в гостиной. Когда появились мы с Холли, по радио пел Бинг Кросби, дети Кармелы живописно расположились вокруг елки, развешивая украшения, каждому вручили по кружке с горячим какао; и даже папа, усаженный на диван с одеялом на коленях, выглядел почтенно и весьма трезво. Мы словно попали в рекламную картинку пятидесятых годов. Это гротескное шоу долго продолжаться не могло – все взирали на мир с несчастным видом, а пустой взгляд Даррена ясно говорил, что бедняга вот-вот взорвется, – но я понял, что пытается изобразить ма, и едва не растрогался. Впрочем, она тут же завела привычную шарманку: мол, новые морщины меня не красят, и вообще – лицо превратилось черт знает во что.

От Шая я не мог оторвать глаз. Его лихорадило; дерганый и покрасневший, с обострившимися скулами и с опасным блеском в глазах, он развалился в кресле, подрагивая коленом, и завел с Тревором бурную дискуссию о гольфе. Люди меняются, однако, насколько мне известно, Шай презирал гольф немногим меньше, чем Тревора. Единственной причиной, по которой он связался сразу с обоими, могло быть отчаяние. Шай – это я отметил как полезную информацию – был не в своей тарелке.

Мы сосредоточенно развешивали елочные игрушки – об украшении рождественской елки с ма лучше не спорить. Я тихонько спросил Холли, прикрываясь Сантой-малюткой:

– Как тебе – нормально?

– Замечательно, – отважно ответила она и юркнула в кучку кузенов, прежде чем я успел задать следующий вопрос. Дети быстро усваивают местные обычаи. Я начал репетировать про себя мозгопрочищательную лекцию.

Когда ма решила, что уровень безвкусицы достиг оранжевого уровня, Гэвин и Тревор повели детей в Смитфилд, смотреть на Рождественский городок.

– Растрясем пряники, – объяснил Гэвин, поглаживая живот.

– А что пряники? – резко заявила мама. – Если ты толстеешь, Гэвин Кио, то не сваливай на мою выпечку.

Гэвин что-то забормотал и бросил на Джеки взгляд, полный отчаяния. Он старался, хоть и неуклюже, тактично дать нам немного времени для семейного единения в тяжелый момент. Кармела укутала детей в пальто, шарфы и шерстяные шапки; Холли вписалась в шеренгу между Донной и Эшли, словно родная дочь Кармелы, и стайка двинулась по улице. Холли – они с Донной шли под ручку, словно сиамские близнецы, – даже не обернулась помахать.

Семейное единение проходило не так, как представлял себе Гэв: мы все плюхнулись перед телевизором и сидели молча, пока ма не остыла после украшательского блицкрига и не потащила Кармелу на кухню возиться с выпечкой и пластиковыми пакетами. Я тихо сказал Джеки, пока ее не зацапали:

– Пошли покурим.

Джеки взглянула на меня осторожно, как девочка, которая понимает, что получит заслуженную взбучку, как только останется с мамой один на один.

– Прими это как взрослая, детка, – успокоил я ее. – Чем раньше покончишь с этим…

Погода стояла холодная, ясная и тихая, небо над крышами из бело-голубого стало сиреневым. Джеки процокала к своему месту на нижней ступеньке и вытянула длинные ноги в лиловых лаковых сапожках.

– Выдай сигарету, – попросила она. – Гэв наши унес.

Я прикурил сигарету для Джеки и взял одну себе.

– Скажи мне, о чем вы с Оливией думали? – вежливо поинтересовался я.

Подбородок Джеки изготовился к спору, и на секунду она превратилась в точную копию Холли.

– Я подумала, что для Холли будет замечательно познакомиться со всеми. Кажется, Оливия тоже так подумала. А что, не правда? Видел ее с Донной?

– Ага, видел. Очень мило. Еще я видел ее жутко расстроенной из-за Кевина. Она плакала так, что чуть не задыхалась. И это уже не так мило.

Завитки дыма от сигареты Джеки поднимались над крыльцом.

– Мы все тоже расстроены, – ответила она. – Даже Эшли, а ей только шесть. Такова жизнь. Ты сам беспокоился, что Холли видит мало реальности. Вот уж реальность во всей красе.

Возможно, Джеки была права, но какая разница, права она или нет, если Холли в опасности.

– Детка, когда моей дочери требуется дополнительная порция реальности, я предпочитаю сам все организовать. Или по крайней мере хочу, чтобы меня предупредили, если этим займется кто-то другой. Тебе это кажется неразумным?

– Прости, что я тебе не сказала! – взмолилась Джеки. – Мне нет оправдания…

– Так почему ты молчала?

– Я хотела признаться, ей-богу, но… Сначала решила, что не стоит тебя беспокоить – мало ли что получилось бы. Я подумала, что свожу Холли один разок, а тогда уж мы расскажем…

– И я пойму, как вы замечательно придумали, и примчусь домой с огромным букетом цветов для мамочки в одной руке и букетом для тебя – в другой, и мы закатим большой пир, и будем жить долго и счастливо. Так, по-твоему?

Джеки виновато втянула голову в плечи.

– Видит Бог, все равно было бы мерзко, – продолжил я, – но гораздо лучше, чем так. Почему ты передумала? Как вытерпела – погоди, подберу отвисшую челюсть – целый год?

Джеки, все еще не глядя на меня, заерзала по ступеньке, как по горячим камням.

– Только ты не смейся.

– Уж поверь, Джеки, мне не до смеха.

– Я испугалась. Понимаешь? Поэтому и не сказала ничего.

Я не сразу поверил, что она не дурит меня.

– Да перестань. Какого хрена – что, по-твоему, я бы с тобой сделал? Избил до полусмерти?

– Я не говорю…

– А что тогда? Выкладывай, а то – шандарахнула бомбу и замолчала. Хоть раз в жизни я дал тебе повод бояться меня?

– Да ты посмотри на себя! Как ты на меня глядишь, как ты говоришь – словно ненавидишь меня до глубины души! Я не выношу людей, которые вспыхивают, орут, взрываются, ты же знаешь.

– Ты меня сравниваешь с папой? – взорвался я.

– Что ты! Нет, Фрэнсис, я не это имела в виду.

– Даже не пытайся, Джеки!

– Не буду. Я только… У меня духу не хватило сказать тебе. И это моя вина, а не твоя. Прости, я виновата.

Над нами с треском поднялось окно, и ма высунула голову.

– Джасинта Мэки! Так и собираешься сидеть там, как царица Савская, пока мы с твоей сестрой не принесем тебе ужин на золотом блюде?

– Это я виноват, ма, что вытащил Джеки поболтать. Давай мы за это посуду помоем, ладно?

– Хм. Вернулся, как к себе домой, командует направо и налево – серебро он почистит, посуду помоет! Агнец невинный выискался… – Впрочем, ма не решилась устраивать серьезный скандал – вдруг я заберу Холли и уеду, – втянула голову обратно, но продолжала недовольно бурчать, пока окно не захлопнулось.

На улице зажглись фонари. Не одни мы всерьез ударили по рождественским украшениям; дом Хирнов наводил на мысль, что кто-то влепил в него из базуки весь запас подарков Санты: мишура, северные олени, электрогирлянды, свисающие с потолка, безумные эльфы и ангелы с умильными взглядами, по всей стене, на окне – надпись «С Рождеством!», облепленная искусственным снегом. Даже яппи выставили изящную стилизованную елку из светлого дерева, с тремя украшениями в шведском стиле.

Я представил, каково это: возвращаться сюда в каждый воскресный вечер, наблюдать за привычными ритмами Фейтфул-плейс круглый год. Весна – и дети после первого причастия бегают от дома к дому, хвастаясь нарядами и сравнивая добычу; лето – звенят фургоны с мороженым, а девушки выставляют напоказ декольте; через год – снова восхищаться новыми северными оленями Хирнов, через год – опять. От такой мысли у меня голова пошла кругом, как будто я слегка поддал или грипп подхватил. Возможно, ма будет выдавать что-то новенькое каждую неделю.

– Фрэнсис, – неуверенно окликнула Джеки, – ты что?

Я уже заготовил первоклассную отповедь, но при одной мысли о возвращении сюда весь мой пыл иссяк. Сначала Оливия, теперь это: к старости я становлюсь сентиментальным.

– Ничего, – ответил я. – Когда у тебя будут дети, я подарю каждому ударную установку и щенка сенбернара.

Джеки бросила на меня недоверчивый взгляд – явно не надеялась отделаться так легко, – но решила не смотреть дареному коню в зубы.

– Давай-давай. А я выгоню их из дома и дам им твой адрес.

За нашими спинами открылась парадная дверь – вышли Шай и Кармела. А я уже про себя делал ставки – сколько Шай выдержит без разговора, не говоря уж о никотине.

– О чем болтаете? – спросил он, плюхаясь на свое место на верхней ступеньке.

– О Холли, – ответила Джеки.

– Я намыливал Джеки шею за то, что привозила сюда Холли, не спросив меня, – пояснил я.

Кармела уселась на ступеньку надо мной.

– Уф! Царица Мать Небесная, они все жестче; хорошо, что я уплотнилась, а то бы синяк набила… Слушай, Фрэнсис, не нападай на Джеки. Она собиралась привезти Холли только раз, повидаться с нами, но мы в нее влюбились и заставили Джеки привезти ее снова. Девочка просто прелесть!

Я прижался спиной к перилам, так чтобы видеть всех сразу, и вытянул ноги по ступеньке.

– Ну да.

– И наша компания не превратила ее в скотину, – заметил Шай. – С ума сойти, правда?

– Ну, это не от недостатка старания, – сказал я.

– Донна ужасно боится, что больше не увидится с Холли, – полувопросительно произнесла Кармела, глядя на меня исподлобья.

– А с чего бы им больше не видеться? – поинтересовался я.

– Фрэнсис! Ты серьезно?

– Конечно. Я не настолько сдурел, чтобы разлучать девятилетних девочек.

– Ох, здорово! Они так сдружились; Донна не выдержит. То есть, значит… – Кармела любимым с детства жестом неуклюже потерла нос. – Ты будешь приезжать? Или только разрешишь Джеки привозить Холли?

– Я ведь тут… – напомнил я.

– А, ну да. Я очень рада тебя видеть. Но вы же… То есть – ты сейчас дома?

– И я очень рад тебя видеть, Мелли, – улыбнулся я. – Да, я буду рядом.

– Боже мой, давно пора! – Джеки округлила глаза. – А ты не мог этого решить пятнадцать лет назад? Сэкономил бы мне столько нервов!

– Потрясно, – сказала Кармела. – Просто потрясно, Фрэнсис. Я думала… – Она снова смущенно потерла нос. – Я, наверное, истеричка. Я думала, как только все тут кончится, ты снова уедешь. Ну, то есть совсем.

– Так я и собирался, да только уехать оказалось трудно. Наверное, ты права: дома хорошо.

Шай уставился на меня пустым взглядом голубых глаз. Я посмотрел на него и широко улыбнулся: пусть понервничает, не бешено, а так, чтобы к неприятному вечеру добавился еще один повод для беспокойства. В мозгу Шая легкой иголочкой покалывало осознание того, что все только начинается.

Стивен отстал от меня, скоро пропадет и Снайпер. Когда они займутся очередным делом, останемся только мы с Шаем – навсегда: хоть целый год играй с ним, как с йо-йо, пока он не убедится окончательно, что мне известно; хоть целый год намекай на варианты, имеющиеся в моем распоряжении. Времени у меня – вагон.

С другой стороны, с Шая много не возьмешь. Не обязательно любить свою семью, не обязательно даже проводить с ней время, чтобы знать всех как облупленных. Шай родился нервным, всю жизнь прожил в таком окружении, где далай-лама превратился бы в бессвязно бормочущую развалину, поступал так, что мозг окутывали кошмары, которых на всю жизнь хватит. Безусловно, он приближался к катастрофе. Многие говорили мне – и некоторые даже в качестве комплимента, – что у меня талант от Бога клепать мозги людям; а по отношению к чужим не сделаешь и десятой доли того, что можно сотворить с родственником. Со временем, если постараюсь, я заставлю Шая сунуть голову в петлю на перилах лестницы номера шестнадцатого и нырнуть в пролет.

Шай наклонил голову и смотрел, прищурившись, как Хирны мечутся по складу Санты.

– Ты так говоришь, будто уже снова поселился тут.

– Да, серьезно?

– Говорят, ты недавно к Имельде Тирни заходил.

– Да, у меня есть друзья в высших сферах. Наверное, как и у тебя.

– И чего тебе нужно было от Имельды? Поболтать или поиметь?

– Ну что ты, Шай, за кого ты меня держишь? У некоторых вкус получше, понимаешь, о чем я? – Я подмигнул Шаю; глаза брата блеснули – он уже начал подозревать.

– Ну-ка, прекратите, – вмешалась Джеки. – Нечего обзываться. Ты и сам не Брэд Питт – тебе еще никто не говорил?

– Ты давно видела Имельду? Она и в старые времена не брала призов за красоту, но, Боже, на что она стала похожа!

– Мой приятель однажды поимел ее, – лениво протянул Шай. – Пару лет назад. Говорит, стащил с нее трусы – и ей-богу, чуть не сказал: «О! Зи Зи Топ!»

Я захохотал, и Джеки разразилась неправедным ржанием, но Кармела к нам не присоединилась. По-моему, она вообще не слышала половины нашего разговора. Она собирала складки на юбке и рассматривала их, словно в трансе.

– Мелли, что с тобой? – спросил я.

Она, словно очнувшись, посмотрела на меня:

– А, ничего. Я просто… Да сами знаете. Какое-то безумное чувство. Нет?

– Да, точно, – подтвердил я.

– Мне все время кажется, вот взгляну, а он там… Кевин. Вон там, ниже Шая. Когда я его не вижу, хочется спросить, где он. У вас не так?

Я потянулся и сжал ей руку.

– Тупой щенок! – с неожиданной яростью воскликнул Шай.

– Ты о чем, черт подери? – спросила Джеки.

Шай покачал головой и вытащил сигарету.

– Мне тоже было бы интересно узнать, – заметил я.

– Он ничего не имел в виду, – запротестовала Кармела. – Правда, Шай?

– Думайте что хотите.

– А ты притворись, что мы тоже тупые, и растолкуй нам, – подначил я.

– А мне и притворяться не надо.

Кармела заплакала.

Шай сказал – не грубо, но словно уже в сотый раз:

– Не надо, Мелли. Перестань.

– Я не могу. Ну чего мы все время грыземся? После всего, что случилось? Бедный Кевин умер, его уже не вернуть. Почему же мы сидим тут и собачимся?

– Ну, Кармела, милая, – возразила Джеки, – мы же не всерьез, так, прикалываемся.

– Говори за себя, – отрезал Шай.

– Мы семья, крошка, – объяснил я. – В семьях так и бывает.

– Болван правду говорит, – сказал Шай. – Впервые в жизни.

Кармела зарыдала взахлеб.

– А в прошлую пятницу мы сидели здесь, все пятеро… Я была на седьмом небе от счастья. Кто же знал, что это последний раз? Я думала, это только начало.

– Я знаю, – ответил Шай. – А теперь соберись, ладно? Для меня.

Кармела утерла глаза, но слезы текли ручьями.

– Прости Господи, я знала, что с Рози могло что-то случиться, мы все знали… Только я старалась об этом не думать. Как думаете, это возмездие?

Тут уж мы все вместе ахнули:

– Да ты что, Кармела!

Она попыталась сказать что-то еще, но вместо этого не то вздохнула, не то зашмыгала носом.

Подбородок Джеки начал подрагивать – того и гляди разразится великий фестиваль рыданий.

– Знаете, что меня больше всего убивает? – вмешался я. – Что меня тут в прошлое воскресенье вечером не было. В ту ночь, когда он… – Я осекся и, откинув голову к перилам, обратился к мутному небу: – Последний шанс упустил.

Шай, судя по циничному взгляду, на чушь не купился, но девочки уже вытаращили глаза, прикусили губы и сочувствовали мне изо всех сил. Кармела достала платок и отложила свои рыдания на потом – мужчине нужно внимание.

– Ох, Фрэнсис! – Джеки похлопала меня по коленке. – Ну откуда тебе было знать?

– Это не важно. Важно то, что сначала я пропустил двадцать два года его жизни, а потом и последние часы – самые главные… – Я помотал головой, нащупал новую сигарету, с трудом зажег ее и несколько раз затянулся, успокаиваясь. – А, не важно! Лучше расскажите мне все про тот вечер. Что я пропустил?

Шай фыркнул, и девушки сердито взглянули на него.

– Погоди, надо вспомнить, – задумчиво промолвила Джеки. – Обычный вечер, понимаешь. Ничего особенного. Правда, Кармела?

Они уставились друг на друга, напряженно вспоминая.

Кармела высморкалась.

– Мне казалось, Кевин немного не в духе, – сказала она. – Вы не заметили?

Шай презрительно покачал головой и отвернулся, отгораживаясь от всего происходящего.

– Да нет, все нормально было, – возразила Джеки. – Кевин с Гэвином на улице играли с детьми в футбол.

– А после обеда он курил… Кевин курил, только если на взводе, это точно.

Ну разумеется. Уединиться для разговора тет-а-тет невозможно, пока мама неподалеку («Кевин Мэки, о чем это вы там вдвоем шепчетесь, раз это так интересно, мы все хотим послушать…»). Если Кевин хотел перекинуться парой слов с Шаем – а несчастный дурачок хотел именно этого, поскольку я его отшил, – ничего умнее в голову не пришло – отправился на крыльцо, покурить с Шаем.

Кев, конечно, суетился, крутил сигарету, мямлил и бормотал, пытаясь состыковать осколки и обрывки, засевшие в мозгу, и, понятное дело, пока он тянул время, Шай пришел в себя и расхохотался: «Боже милостивый, ты что, парень, всерьез думаешь, что я убил Рози Дейли? Да ты все перепутал! Если хочешь знать, что случилось на самом деле… – Быстрый взгляд на окна, окурок гасится в ступеньку. – Впрочем, не сейчас; мне некогда. Давай позже встретимся, ладно? Как все разойдутся, вернись, только ко мне домой не ходи, а то ма захочет узнать, чем мы занимаемся. Пабы уже закроются, но я подожду тебя в номере шестнадцатом. Это ненадолго».

Я бы на месте Шая именно так и поступил, это совсем просто. Вряд ли Кевина привлекала идея снова отправиться в номер шестнадцатый, особенно в темноте, но Шаем двигало отчаяние, а Кевина убедить ничего не стоило. Ему бы и в голову не пришло опасаться родного брата. От его наивности у меня ныли зубы.

– Ей-богу, Фрэнсис, ничего не случилось, – сказала Джеки. – День был как сегодня. Они все играли в футбол, потом мы обедали, телик смотрели… С Кевином все нормально было, не кори себя почем зря.

– Он кому-нибудь звонил? – спросил я. – Ему кто-нибудь звонил?

Шай бросил на меня быстрый взгляд, острый и оценивающий, но не раскрыл рта.

– Он обменивался сообщениями с какой-то девицей – с Эшлинг, что ли… Я ему говорила, чтобы не морочил девушке голову, а он сказал, что я понятия не имею, как теперь дела делаются. Очень грубо сказал, да. Поэтому я и говорю – не в духе. Тогда я видела его в последний раз, и… – Голос Кармелы задрожал, она чуть снова не расплакалась.

– Больше ни с кем?

Девчонки покачали головами.

– Гм-м… – задумчиво протянул я.

– А что такое, Фрэнсис? – спросила Джеки. – Что это меняет?

– Тео Коджак идет по следу, – сообщил Шай сиреневому небу. – «Кто спасет тебя, крошка?»

Я пожал плечами.

– Понимаете, я слышал кучу разных объяснений того, что случилось с Рози, и того, что случилось с Кевином. Мне не нравится ни одно из них.

– Да никому не нравится, – заметила Джеки.

Кармела подцепила ногтем пузырь краски на перилах и сказала:

– Бывают несчастные случаи. Иногда случается ужасная несправедливость; и в этом нет ни смысла, ни правил. Так ведь?

– Нет, Мелли, не так, – возразил я. – Для меня это такое же объяснение, как и остальные, которыми меня пытаются накормить: огромная вонючая куча дерьма, совершенно не касающаяся ни Рози, ни Кевина. И глотать эту кучу мне неохота.

– Теперь уже ничем не поможешь, Фрэнсис, – глухо произнесла Кармела. – Мы все убиты горем, и никакие объяснения в мире этого не исправят. Оставь все в покое, а?