Текст книги "Ночь длиною в жизнь"

Автор книги: Тана Френч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

Посетители с любопытством поглядывали на нас, разговоры умолкли, но я не мог заставить себя говорить тише – я, самый хладнокровный в любой схватке и самый трезвый в любом пабе. Сегодняшний вечер, конечно, спасать было поздно.

– Что же произошло накануне? Папаша закутил и решил вломиться к Дейли в два часа ночи, а потом вся ваша банда устроила первоклассный скандал с мордобоем посреди улицы. Ты же помнишь ту ночь, Мелли. Вся Фейтфул-плейс помнит ту ночь. Так почему бы Рози после такого не пойти на попятный? Кому сдались такие родственнички? Кому нужна такая кровь в жилах детей?

– Поэтому ты больше не появлялся? – тихо спросила Кармела. – Ты все время так думал?

– Если бы только па сдержался! – воскликнул я. – Если б он не напился. Если бы ма не была ма. Если бы Шай не искал приключений с утра до ночи. Если бы мы были другие.

– Но раз Рози никуда не уезжала… – озадаченно пробормотал Кевин.

Я не понял, что он говорит. День вдруг навалился на меня, и я почувствовал такое изнеможение, словно подо мной ноги тают.

– Рози бросила меня, потому что моя семья – скопище уродов, – вздохнул я.

– Так нельзя, Фрэнсис, – сказала Джеки с болью в голосе. – Ты не прав.

– Со мной у Рози Дейли не было проблем, – вмешался Шай. Он взял себя в руки, расслабился, румянец пропал со скул. В глазах мелькнула высокомерная искорка, в уголках губ затаилась ленивая тень ухмылки…

– Это ты о чем? – спросил я.

– Симпатичная была девочка Рози: дружелюбная, общительная – так, кажется, говорят?

Усталость мигом слетела с меня.

– Если собрался говорить гадости о девушке, которая не может тебе ответить, говори прямо, как мужчина. А если слаб о, так заткни свою помойку.

Бармен грохнул кружкой о стойку.

– Эй, вы там! Хорош! Угомонитесь сейчас же, или выкину всех.

– У тебя хороший вкус, – надменно протянул Шай. – Классные сиськи, классная задница и вся классная. Маленькая давалка, да? Ать-два – ножки кверху.

Громкий голос на грани моего сознания твердил, чтобы я немедленно сматывался, но выпивка заглушала все.

– Рози бы к тебе и в перчатках не прикоснулась.

– Не тупи, парень. Еще как касалась! Ты, когда раздевал ее, ничего не чувствовал?

Я схватил его за грудки, сдернул со стула и занес кулак для удара, но остальные мигом вступили в дело – с привычным, отработанным мастерством, присущим только детям пьяницы. Кармела вклинилась между нами, Кевин обхватил мой занесенный кулак, а Джеки сдвинула посуду из опасной зоны. Шай оторвал мои пальцы от своей рубашки – что-то затрещало, – и мы качнулись друг от друга. Кармела схватила Шая за плечи, усадила его на место и держала, загораживая меня и бормоча что-то успокоительное ему в лицо. Кевин и Джеки схватили меня под руки, развернули и дотащили почти до двери, прежде чем я обрел равновесие и сообразил, что происходит.

– Отпустите меня! – завопил я и попытался стряхнуть их, но Джеки так надежно вцепилась в меня, что мне не удалось бы от нее избавиться, не ударив, а до такой степени опьянения я был еще далек. Шай орал что-то непотребное через плечо Кармелы, она пыталась перекрыть его успокаивающими звуками, и тут Кевин с Джеки грамотно пролавировали вместе со мной между столов, стульев и бледных физиономий завсегдатаев – и мы оказались на улице, под буйными порывами холодного ветра. Дверь за нами захлопнулась.

– Что за хрень? – спросил я.

Джеки сказала успокаивающе, словно ребенку:

– Ну, Фрэнсис, ты же понимаешь, что вам нельзя там драться.

– Этот урод напрашивался на плюху в рыло, Джеки. Просто упрашивал. Ты ведь слышала. Ну скажи, ведь он заслужил все, что я хотел ему предложить.

– Заслужил, конечно, но хулиганить нельзя. Прогуляемся?

– Чего вы меня утащили? Это же Шай…

Они взяли меня под руки и повели.

– Тебе лучше побыть на свежем воздухе, – стала уговаривать меня Джеки.

– Нет, я сидел тихо со своей кружечкой, никого не трогал, пока этот хрен не ввалился и не начал бузить. Слышала, что он сказал?

– Он в отрубе и повел себя как полный кретин, – ответил Кевин. – Это тебя удивляет?

– А почему же меня выволокли за ушко? – Я хныкал, как ребенок, но остановиться уже не мог.

– Шай там постоянный посетитель, – пояснил мой братишка. – Он тут через вечер сидит.

– Ну не купил же он всю хренову округу. У меня такие же права, как и у него… – Я попытался отпихнуть их и вернуться в паб, но усилие меня почти доконало. Холодный ветер хлестал и мутузил меня, так что звенело в ушах, но трезвости не добавлял.

– Такие же, конечно, – говорила Джеки, твердо подталкивая меня в нужном направлении. – Но если бы ты остался, он только доставал бы тебя. Тебе оно нужно? Лучше давай пойдем куда-нибудь еще.

Холодные иголки разума пробились сквозь туман «Гиннесса». Я остановился как вкопанный и затряс головой, так что она загудела на пару тонов ниже.

– Нет, – сказал я. – Нет, Джеки, не давай.

Джеки развернулась и озабоченно взглянула мне в лицо:

– Ты как себя чувствуешь? Тебя тошнит?

– Нет, ни хрена меня не тошнит. Фиг я снова пойду туда, куда ты позовешь.

– Перестань, Фрэнсис. Не будь…

– Помнишь, с чего все началось? Помнишь, Джеки? Ты позвонила и уболтала меня, что мне необходимо тащить задницу на эту Богом забытую помойку. Ей-богу, наверное, я шандарахнулся башкой об дверцу машины, иначе я объяснил бы тебе, куда засунуть эту гениальную идею. И как все обернулось, Джеки? Ты довольна собой, а? Тебя греет сознание хорошо выполненной работы? Ты счастлива?

Меня качало. Кевин попытался подпереть меня плечом, но я стряхнул обоих, с размаху приперся к стене и закрыл лицо руками. Под веками вспыхивали миллионы искр.

– А должен был знать, – пробормотал я. – Должен был знать, черт возьми.

Какое-то время никто ничего не говорил. Кевин и Джеки переглядывались и пытались о чем-то договориться, семафоря бровями.

– В общем, не знаю, как вы двое, а я уже сиськи отморозила, – заявила Джеки. – Пойду заберу пальто.

– И мое тоже возьми, – сказал Кевин.

– Хорошо. Только не уходите никуда. Ладно, Фрэнсис?

Она осторожно ущипнула меня за локоть. Я не отреагировал. Джеки вздохнула, и каблучки зацокали по асфальту к пабу.

– Драный чертов скотский день! – заорал я.

Кевин оперся о стену рядом со мной, чуть посапывая от холода.

– Ну, вроде бы неправда, что именно Джеки виновата, – заметил он.

– Это я учту, Кев. Впрочем, вот в эту минуту мне глубоко накласть.

Переулок вонял дерьмом и мочой. Где-то неподалеку два парня орали друг на друга, слов было не разобрать, только хриплый бессмысленный шум. Кевин прислонился к стене.

– Одно только хорошо, – сказал он. – Я рад, что ты приехал. Ну то есть, конечно, я не про Рози и все это… ну, понимаешь. Хорошо, что мы снова увиделись.

– Мне бы обрадоваться, но не получается.

– Знаешь, для меня семья что-то значит, – заявил Кевин. – И всегда значила. Я не стал говорить, что готов отдать жизнь – ну, как Шай. Не люблю, что он указывает мне, как думать.

– А кто любит? – Я убрал руки от лица и на пару дюймов отодвинул голову от стены – проверить, не стал ли мир стабильнее. Сильного крена не ощущалось.

– В детстве было проще, – вздохнул Кевин.

– Что-то не припоминаю.

– Да Господи, я не говорю – просто, но… правда, ведь? Мы хотя бы знали, что положено делать, даже если иногда было совсем в лом. Понимаешь, я скучаю по тем временам.

– Кевин, дружище, скажу тебе честно, вот ни капельки не понимаю.

Кевин взглянул на меня. Холодный ветер и выпивка сделали его румяным и сонным; чуть дрожащий, с модной, уже растрепанной стрижкой, он был похож на мальчика со старинной рождественской открытки.

– Ага, – сказал он со вздохом. – Ладно. Не важно.

Я осторожно отделился от стены, придерживаясь на всякий случай рукой – колени держали.

– Ни к чему Джеки тут бродить одной. Иди найди ее, – попросил я Кевина.

– А ты не… – Он растерянно заморгал. – Ты подождешь нас, да? Я мигом.

– Нет.

– А… – Кевин смотрел нерешительно. – А что насчет, допустим, завтра?

– А что завтра?

– Ты останешься?

– Сомневаюсь.

– А тогда… ну, когда-нибудь?

Он был такой молоденький и потерянный, умереть просто.

– Ищи Джеки. – Я поймал равновесие и зашагал.

Через несколько мгновений Кевин нерешительно пошел прочь.

8

Несколько часов я продремал в машине – таксисты от пьяных шарахались, а в дверь родного дома стучать не хотелось. Я проснулся с ощущением, словно во рту кошки нагадили, и минут двадцать разминал затекшую шею.

Холодным хмурым утром сырость пронизывала до костей. Мокрые и пустые улицы сверкали, колокола звонили к утренней мессе, и до меня никому не было дела. Я набрел на унылое кафе, набитое унылыми восточноевропейцами, и заказал питательный завтрак: непропеченные оладьи, горсть аспирина и ведро кофе. Несколько придя в себя, я поехал домой, швырнул в стиральную машину одежду, которую не снимал с самого утра пятницы, швырнул самого себя под горячий душ и задумался, что делать дальше.

Дело, вернее, мое в нем участие, завершилось окончательно и бесповоротно. Пусть Снайпер его расследует. Он даже в лучшие времена оставался занудным кретином, но сейчас его страсть побеждать была мне на руку: рано или поздно добьемся правосудия для Рози. Он будет держать меня в курсе главных событий – вряд ли из альтруизма, но мне плевать. Меньше чем за полтора дня я вдоволь нахлебался моей семейки, так что хватит еще на двадцать два года. Этим утром, стоя под душем, я бы поспорил с самим дьяволом, что ни за что на свете не появлюсь на Фейтфул-плейс.

Оставалось подчистить кое-какие мелочи и со спокойной совестью зашвырнуть все в тот круг ада, откуда оно явилось. На мой взгляд, «осознание утраты» – это вонючая куча дерьма среднего класса, придуманная, чтобы оплачивать «ягуары» мозгососов. Все равно: необходимо убедиться, что в подвале обнаружили именно Рози, необходимо выяснить, как она умерла, необходимо знать, нашел ли Снайпер со своими ребятами хоть намек – куда она шла в ту ночь, когда ее кто-то остановил. Всю свою сознательную жизнь я пытался залечить шрам в форме отсутствия Рози Дейли. Надежда избавиться от огромного рубца сделала меня легкомысленным и нервным и в результате довела до такого непотребного уродства, как пьянка с братьями и сестрами – от одной мысли о таком еще пару дней назад я бы с визгом в горы сбежал. Пора взять себя в руки, пока я не учудил чего-нибудь похлеще, что кончится ампутацией.

Я переоделся, вышел на балкон, закурил и набрал номер Снайпера.

– Фрэнк, чем могу помочь? – поинтересовался он с напускной вежливостью. Судя по всему, позвонил я не вовремя.

– Я знаю, ты занят, Снайпер, – с не менее напускной робостью начал я. – Будь другом, сделай одолжение…

– Я бы рад, старина, но у меня тут…

Старина?

– Да, я прямо к делу, – ответил я. – Мой любимый сотрудник Йейтс – знаешь его?..

– Встречались.

– Правда, забавный? Мы вчера посидели немного, я рассказал ему эту историю, так он меня заклевал. Коротко говоря – и оставляя в стороне смертельную обиду оттого, что мой коллега усомнился в моей сексуальной притягательности, – я поставил сотню на то, что Рози вовсе не собиралась меня бортануть. Если у тебя есть что-то в мою пользу – выигрыш пополам.

Йейтс выглядит так, словно грызет кирпичи на завтрак, он не слишком общителен; Снайпер не сможет проверить.

– Информация о ходе расследования является конфиденциальной, – строго напомнил Снайпер.

– Я же не собираюсь продавать ее в «Дейли стар». Йейтс такой же коп, как мы с тобой, только крупнее и уродливее.

– Коп не из моей группы. Как и ты.

– Брось, Снайпер. Хотя бы скажи, была ли это именно Рози в подвале. Если это склад трупов викторианской эпохи, отдам Йейтсу его бабки и умолкну.

– Фрэнк! – Снайпер добавил в голос сочувствия. – Я понимаю, тебе непросто, приятель. Но помнишь, о чем мы говорили?

– Как сейчас. Суть в том, что ты не хотел, чтобы я болтался под ногами. Так ведь речь идет о единовременной сделке, Снайпер. Ответь мне на малюсенький вопросик – и я отстану. А потом в честь завершения дела выставлю тебе кружечку.

Снайпер помедлил секунду.

– Фрэнк, мы не на рынке, – произнес он, решив, что до меня дошло, как глубоко он оскорблен. – Я не собираюсь заключать с тобой сделки или судить пари в вашем отделе. Мы расследуем убийство; моя группа должна работать без помех, а ты мешаешь. Ты меня разочаровал.

У меня перед глазами встала картина одного вечера в Темплморе, когда Снайпер упился вдрызг и по дороге домой предложил пари – кто выше написает на стену. Интересно, когда же он успел вырасти в самодовольного придурка среднего возраста? Или он всегда в душе был таким, а подростковый гормональный всплеск временно маскировал эту природную склонность?

– Ты прав, – сказал я, полный раскаяния. – Громила Йейтс решит, что победил, понимаешь? Аж с души воротит.

– Мм… – промычал Снайпер. – Знаешь, Фрэнк, стремление победить – ценная черта, пока она не ведет к поражению.

Для меня это звучало, как полная чушь, но Снайпер говорил тоном носителя высшего знания.

– Слишком сложно для меня, приятель, – заметил я. – Поразмыслю-ка я об этом на досуге. Увидимся!

Я повесил трубку, снова закурил и стал разглядывать отряды воскресных покупателей на набережной. Я люблю иммигрантов; красоток из разных стран сейчас в Ирландии больше, чем двадцать лет назад; и пока ирландки старательно превращают себя в пугающие сухофрукты, милые дамы в остальных частях земного шара это компенсируют. Пару раз мне встречались такие милашки, что хотелось не сходя с места жениться и настрогать для Холли дюжину братиков и сестричек – ма назвала бы их метисами.

На эксперта из бюро рассчитывать не стоило: он мне не дал бы свою мочу понюхать – после того как я оторвал его на целый вечер от интернетовской порнухи. Купер, наоборот, меня любит, работает по выходным и, если у него не накопилась масса срочных дел, вскрытие уже закончил. Вполне возможно, кости рассказали ему хоть что-то из того, что мне нужно знать.

Лишний час не добавит ничего к ярости Холли и Оливии. Я отбросил окурок и двинулся.

Купер ненавидит большинство людей, и это большинство считает, что он ненавидит наугад. Они не понимают главного: Купер ненавидит скучать и у него низкий порог чувствительности. Дойми его хоть раз – Снайперу, видимо, в какой-то момент это удалось, – и ты заклеймен навсегда. Заинтересуй его – и Купер весь твой. Меня можно назвать по-всякому, но только не занудой.

До городского морга от моей квартиры рукой подать по набережной. Он стоит за автобусной станцией; изящному зданию из красного кирпича больше ста лет. Я там бываю не часто, но вспоминаю с удовольствием, так же, как радуюсь тому, что отдел убийств работает в Дублинском замке: наша работа пронизывает сердце города, как река, мы достойны лучших образцов его истории и архитектуры. Впрочем, сегодня было иначе. Где-то внутри, среди весов, луп и линеек Купера, лежала девушка – возможно, Рози.

Купер вышел к регистратуре, когда я спросил о нем, но, как и многие в эти выходные, при виде меня не подпрыгнул до потолка от радости.

– Детектив Кеннеди особо информировал меня, – сообщил Купер, осторожно выговаривая фамилию, словно она была неприятной на вкус, – что вы не входите в группу, ведущую расследование, и не нуждаетесь в информации по этому делу.

А я-то его пивом угощал. Неблагодарный мелкий прыщ.

– Детектив Кеннеди много о себе воображает, – заметил я. – Не только его замечательной группе интересно это дело – непростое, между прочим. И кстати, вполне возможно, что я рос вместе с погибшей.

Как я и ожидал, глазки-бусинки Купера блеснули.

– Серьезно?

Я опустил глаза, всем своим видом изображая нерешительность и сосредоточенно ковыряя ноготь.

– Ну, в юности мы с ней встречались, – добавил я.

Как и следовало ожидать, Купер, не в силах унять распаленного любопытства, клюнул: брови задрались до шевелюры, бусинки заблестели ярче. Хорошо, что он нашел себе идеальную работу, иначе я бы извелся вопросом – чем парень занимается в свободное время.

– Понимаете, мне очень хочется выяснить, что с ней случилось – если, конечно, вы не слишком заняты. Кеннеди не узнает – и не будет переживать.

Уголок рта Купера дернулся в почти незаметной улыбке.

– Пошли, – пригласил он.

Длинные коридоры, элегантные лестницы, старинные акварели на стенах – между картинами развесили гирлянды из фальшивых еловых веток, чтобы соблюсти некоторое равновесие между радостью и печалью. Даже сам морг – длинная комната с лепниной на потолке и высокими окнами – смотрелся бы мило, если бы не мелочи: плотный холодный воздух, запах, строгая плитка на полу, ряды стальных ящиков вдоль стены. Между ящиками – аккуратная табличка с изящной надписью: «Ноги вперед. Бирка с фамилией у головы».

Купер, задумчиво поджал губы и повел пальцем вдоль рядов, прищурив глаз.

– Новенькая незнакомка… А, вот!

Он шагнул вперед и выдвинул ящик одним резким рывком.

В отделе спецопераций быстро привыкаешь пользоваться особым выключателем. С годами это становится все легче, возможно, чересчур легко: щелк, где-то в уголке мозга, – и все происходящее оказывается в отдалении, на маленьком цветном экранчике; так что можно наблюдать, и вырабатывать стратегию, и даже подгонять персонажей, не теряя внимания, сосредоточенности и рассудка – как правило. Те, кто не нашел выключателя, скоро оказываются в другом отделе или в могиле. Я щелкнул выключателем и стал смотреть.

Кости, аккуратно разложенные на стальной плите, выглядели почти красиво, как сложная головоломка. Купер со своими помощниками кое-как отчистил их, но они все еще были коричневые и склизкие на вид – исключая два ровных ряда зубов, «белизна Колгейт». Все вместе казалось настолько маленьким и хрупким, что не могло иметь ничего общего с Рози, и во мне на мгновение шевельнулась надежда.

Где-то снаружи, на улице, хохотала стайка девчонок; их повизгивания были еле слышны за толстыми стеклами. Свет в комнате горел слишком ярко; Купер придвинулся слишком близко, глядя на меня слишком пристально.

– Останки принадлежат молодой белой девушке, рост – от пяти футов шести дюймов до пяти футов девяти дюймов, телосложение – среднее или крупное. Судя по развитию зубов мудрости и неполному сращению эпифизов, возраст от восемнадцати до двадцати двух.

Купер выжидательно умолк, и мне пришлось задать вопрос:

– Вы можете с уверенностью сказать, что это Рози Дейли?

– Не удалось найти рентгеновских стоматологических снимков, но, судя по записям, у Рози Дейли была одна пломба, в правом нижнем моляре. У покойной тоже одна пломба, в том же зубе.

Большим и указательным пальцами Купер взял челюсть, открыл ее и показал мне.

– Как и у многих, – заметил я.

Купер пожал плечами.

– Маловероятные совпадения, как известно, случаются. К счастью, идентификация опирается не только на пломбу. – Он щелкнул по аккуратной стопке папок на длинном столе, вытащил два снимка, прикрепил их на световую панель один поверх другого и включил лампы. – Вот.

На фоне красной стены и серого неба возникла Рози, сияющая и смеющаяся, с задранным подбородком и вьющимися на ветру волосами. Сначала я видел только это. Потом разглядел крохотные белые крестики, испещрившие ее лицо, и увидел пустой череп, просвечивающий сзади.

– Как видно по отмеченным точкам, – пояснил Купер, – анатомические особенности найденного черепа – размер, положение и форма глазниц, носа, зубов, челюстей и так далее – точно соответствуют чертам Рози Дейли. Хотя это не гарантирует полной идентификации, но дает достаточную степень определенности, особенно в сочетании с пломбой и обстоятельствами. Я поставил в известность детектива Кеннеди, что он может известить семью: я без проблем покажу под присягой, что, по моему профессиональному мнению, это Рози Дейли.

– От чего она умерла?

– То, что вы видите, детектив Мэки, это все, что у меня есть. – Купер простер руку над костями. – Имея в наличии только скелетизированные останки, мы не можем точно определить причину смерти. Несомненно, имело место нападение, но нельзя полностью исключить, например, возможность смертельного сердечного приступа во время нападения.

– Детектив Кеннеди говорил что-то о переломе черепа.

Купер бросил на меня убийственно презрительный взгляд.

– Если я не заблуждаюсь, – процедил он, – детектив Кеннеди не дипломированный патологоанатом.

Я выдавил улыбку.

– Он и зануда не дипломированный, но дело свое знает.

– Действительно, детектив Кеннеди, совершенно случайно, прав. – Уголок рта Купера дрогнул. – Череп проломлен. – Патологоанатом вытянул палец и повернул череп Рози набок. – Вот.

В тонкой белой перчатке его рука казалась влажной и неживой, с отстающей кожей. Затылок Рози выглядел, как ветровое стекло, пробитое в нескольких местах клюшкой для гольфа: его густо покрывала паутина трещинок, пересекающихся и разбегающихся во все стороны. Волосы лежали рядом тусклой кучей, но на разбитой кости кое-где еще держались пряди.

– Если приглядеться, заметно, что края трещин расщепленные, а не четкие. – Купер аккуратно коснулся трещинок кончиком пальца. – Это позволяет предположить, что в момент нанесения повреждений кость была гибкой и влажной, а не сухой и ломкой. Иными словами, переломы не являются посмертным артефактом, а произошли в момент смерти или сразу после. Переломы вызваны несколькими сильными ударами – предположительно тремя или больше – о ровную поверхность, шириной четыре дюйма или более, без острых выступов и углов.

Я удержался от того, чтобы сглотнуть; Купер заметил бы.

– Ясно, – сказал я. – Я тоже не патологоанатом, но, по-моему, от такого можно умереть.

– Ага, – с самодовольной улыбкой ответил Купер. – Можно, но в данном случае ничего нельзя утверждать с определенностью. Взгляните. – Он пошарил у горла Рози, выудил два хрупких обломка кости и аккуратно соединил их в подковку. – Это подъязычная кость. Она расположена в верхней части горла, прямо под челюстью, поддерживая язык и защищая дыхательные пути. Как видите, один из больших рогов полностью сломан. Перелом подъязычной кости связан – настолько однозначно, что может служить диагностическим признаком – либо с автокатастрофой, либо с удушением.

– Значит, Рози задушили – если только в подвал не заехала невидимая машина.

– Это в значительной степени самый удивительный аспект этого дела, – сообщил Купер, махнув подъязычной костью Рози в мою сторону. – Как мы отметили вначале, нашей жертве было девятнадцать. У подростков очень редко встречается перелом подъязычной кости – благодаря ее гибкости; и все же данный перелом, как и остальные, несомненно, прижизненный. Единственное возможное объяснение – ее душили с огромным усилием, и нападавший обладал значительной физической силой.

– Мужчина, – сказал я.

– Мужчина – наиболее вероятно, но сильную женщину в состоянии эмоционального возбуждения тоже не стоит исключать. Всю совокупность повреждений можно объяснить одним предположением: нападавший схватил жертву за горло и несколько раз ударил об стену. Два противоположно направленных усилия – удар об стену и толчок нападавшего – привели к перелому подъязычной кости и сдавливанию дыхательных путей.

– Она задохнулась.

– Асфиксия, – сказал Купер, глядя на меня. – Так считаю я. Детектив Купер действительно прав, что повреждения головы привели бы к смерти в любом случае – из-за внутричерепного кровоизлияния и повреждения мозга, но это заняло бы несколько часов. Задолго до этого жертва почти наверняка умерла из-за гипоксии, вызванной или самим удушением, или вагальным торможением из-за удушения, либо перекрытием дыхательных путей из-за перелома подъязычной кости.

Я изо всех сил давил на мозговой выключатель. Перед глазами мелькнула шея смеющейся Рози.

Чтобы уж наверняка проесть мне мозг, Купер добавил:

– На скелете не обнаружено больше никаких прижизненных повреждений, но степень разложения не позволяет определить, имелись ли повреждения мягких тканей. Например, подверглась ли жертва сексуальному насилию.

– Вроде бы детектив Кеннеди говорил, что одежда была на ней. Если это что-то значит.

Купер поджал губы.

– Материи сохранилось очень мало. Эксперты действительно обнаружили ряд артефактов, относящихся к одежде, на скелете или рядом: застежку-молнию, металлические пуговицы, застежки – видимо, от бюстгальтера – и так далее; можно предположить, что она была закопана вместе с полным или почти полным комплектом одежды. Однако это не позволяет судить о том, что вся одежда находилась на месте в момент захоронения. Из-за естественного разложения и активности грызунов фрагменты оказались сдвинуты настолько, что невозможно установить, была ли одежда на жертве или просто рядом с ней.

– Молния застегнута или расстегнута?

– Застегнута. И бюстгальтер тоже. Это еще ничего не доказывает – погибшая могла заново одеться после нападения, – но, полагаю, в определенной степени это показатель.

– Ногти, – вспомнил я. – Ногти целы?

Рози должна была сопротивляться; бешено сопротивляться.

Купер вздохнул – ему наскучили эти стандартные вопросы, которые уже задавал Снайпер; нужно было его чем-то заинтересовать или убираться вон.

– Ногти разлагаются. – Он небрежно кивнул в сторону нескольких коричневых обрезков у кистей Рози. – В данном случае они, как и волосы, частично сохранились благодаря щелочной среде, но сильно деформированы. Я не волшебник и не могу угадать, в каком состоянии они находились изначально.

– Если не торопитесь, еще пара вопросов – и я убираюсь. Не знаете ли вы – эксперты нашли при ней еще что-то, кроме частей одежды? Например, ключи?

– Полагаю, в экспертном отделе об этом знают больше меня, – строго заметил Купер и положил руку на ящик, собираясь задвинуть его на место.

Если у Рози были ключи – может, сам папаша вернул, может, стащила, – то она могла выйти в ту ночь через парадную дверь, но не пошла. Единственное объяснение этому – она все-таки меня кинула.

– Разумеется, доктор, это не ваша забота, но половина работников убойного отдела не умнее дрессированной мартышки; они не сообразят даже, о каком деле я толкую, так что пользы от них не дождешься. Сами понимаете, в этом деле мне совсем не хочется полагаться на удачу.

Купер чуть приподнял бровь – он догадался, куда я клоню, но не возражал.

– В предварительном отчете указаны два серебряных кольца и три серебряные сережки-гвоздика, – ответил он. – Все опознано семьей Дейли как соответствующее украшениям, принадлежащим их дочери. Вдобавок обнаружен один ключик для обычного замка, который однозначно подходит к замкам чемоданчика, найденного ранее на месте преступления. В отчете больше нет упоминания еще о каких-либо ключах, аксессуарах или иных предметах.

Я снова вернулся к тому, с чего начал, впервые взглянув на этот чемоданчик: без ориентиров, словно запущенный в беспросветную невесомость – и ровным счетом не за что ухватиться. До меня вдруг дошло, что, возможно, я ничего не узнаю.

– Все? – спросил Купер.

Где-то в тишине морга урчал датчик температуры. Я не часто испытываю сожаление – не чаще, чем напиваюсь; но эти выходные были из ряда вон. Я смотрел на коричневые кости, разложенные под куперовскими лампами дневного света, и всей душой жалел, что не ушел и не оставил в покое спящую девочку. Не ради себя; ради нее. Теперь она принадлежала всем: Купер, Снайпер, жители Фейтфул-плейс могли глазеть на нее, показывать пальцем и использовать по своему разумению. Фейтфул-плейс уже наверняка начала не спеша, с удовольствием перемалывать ее в еще одну местную достопримечательность – смесь сказки о привидении с поучительной пьесой, городского мифа с жизненной историей. Пережуют всю память о Рози – как земля Фейтфул-плейс сжевала ее тело. Лучше было оставить ее в подвале. Тогда по крайней мере ее памяти касались бы только те, кто любил ее.

– Да, это все, – сказал я.

Купер задвинул ящик: стальные челюсти сомкнулись, и кости ушли, заняв свое место в плотных сотах среди остальных загадочных мертвецов. Последнее, что я увидел, выходя из морга, – светлое и прозрачное лицо Рози, все еще горящее на световой панели: яркие глаза и непобедимая улыбка, тонким слоем покрывающая гниющие кости.

Купер проводил меня. Я любезно расшаркался перед ним, рассыпаясь в благодарностях, пообещал ему бутылку его любимого вина на Рождество, он сделал мне ручкой в дверях и вернулся к своим занятиям – чем он там занимается, оставшись один в морге. Я повернул за угол и начал колотить кулаком в стену. Костяшки кулаков превратились в котлету, но пока я, согнувшись пополам, баюкал руку, боль иссушила мой мозг дочиста и добела.