Текст книги "Ночь длиною в жизнь"

Автор книги: Тана Френч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

– Похоже на то. Прямо никто никогда мне не говорил, но… Я почти уверена.

– Когда?

– Ой, давным-давно, еще до того, как они поженились – тут никакой измены, ничего такого. Детские шалости.

От времени – мне такое хорошо известно – эти шалости не утрачивают значения.

– Я не знаю, Фрэнсис. Не знаю. – Нора покачала головой. – Со мной никто об этом не говорил; я сама додумалась, собирая по крупицам.

Я нагнулся и смял свой окурок в гравии, потом убрал его в пачку.

– Надо же, я и не ожидал. Позор на мою голову.

– А разве… Я думала, тебя это не колышет.

– В смысле, с какой стати меня интересует, что происходит, если я носа сюда не казал двадцать с лишним лет?

Нора смотрела настороженно и озадаченно. Луна вышла из-за туч; в ее холодном неярком свете двор казался девственным и ненастоящим, неким аккуратным преддверием захолустного ада.

Я чуть не свихнулся, так мне хотелось услышать «нет», иначе впору было убираться – я узнал все, что могла сказать мне Нора.

– Нет, что ты, ничего такого я не имела в виду, – ответила она.

Что-то внутри меня перевернулось.

– Однако многие считают именно так, – возразил я.

– Когда-то, когда я была совсем еще крохотулькой – лет пять-шесть, – я вышла на улицу поиграть с котенком Салли Хирн, а большие мальчишки отняли его у меня – подразнить. Они перекидывали котенка друг другу, а я визжала… Ты пришел и заставил их прекратить: отдал мне котенка и велел отнести обратно Хирнам. Ты и не помнишь, наверное…

– Помню, – ответил я. В ее глазах светилась безмолвная мольба: Нора хотела, чтобы у нас было это общее воспоминание. Только эту мелочь я и мог ей подарить. – Конечно, помню.

– Тот, кто поступил так, не может никому причинить вред – нарочно. Может, я идиотка.

Во мне снова что-то перевернулось, на этот раз больнее.

– Никакая ты не идиотка, а просто милая девушка. Самая милая.

В неясном свете она походила на девчонку, на призрак, словно сногсшибательный черно-белый вариант Рози выскользнул на зыбкое мгновение из мерцающего старого кино или из сна. Стоит коснуться ее, и в мгновение ока она снова превратится в Нору, растает, исчезнет навеки. От ее улыбки сердце выскакивало из груди.

Я тронул ее волосы кончиками пальцев, ощутил на запястье ее быстрое теплое дыхание.

– Где ты была? – спросил я тихо, у самых ее губ. – Где ты была все это время?

Мы прижались друг к другу как потерянные дети, страстно и безнадежно. Мои руки помнили мягкие горячие изгибы ее бедер наизусть, они словно всплыли мне навстречу из каких-то глубин мозга, казалось, давно закрытых. Не знаю, кого искала Нора; она поцеловала меня с такой силой, что я почувствовал вкус крови. Нора пахла ванилью. Рози обычно пахла лимонными леденцами, солнцем и растворителем, которым на фабрике счищали пятна с одежды. Я запустил пальцы в густые кудри Норы и почувствовал, как ее грудь прижимается к моей – на секунду мне показалось, что она плачет.

Нора отодвинулась первой и, тяжело дыша, одернула свитер. Ее щеки пылали.

– Мне пора, – сказала она.

– Останься, – попросил я и снова обнял ее.

Она задумалась, покачала головой и сняла мои руки со своей талии.

– Я рада, что ты пришел.

«Рози осталась бы».

Я чуть не сказал это вслух; и сказал бы, если бы верил, что это хоть как-то поможет. Вместо этого я откинулся на спинку скамейки, глубоко вздохнул и слушал, как сердце потихоньку успокаивается. Тогда я взял руку Норы и поцеловал ее ладонь.

– И я рад. Спасибо, что вышла ко мне. Теперь иди, пока не свела меня с ума. Сладких снов.

Ее волосы растрепались, мягкие губы опухли от поцелуя.

– Счастливо добраться, Фрэнсис.

Она поднялась, запахнула пальто и прошла по двору, ни разу не оглянувшись. Потом скользнула в дом и закрыла за собой дверь. Силуэт Норы двигался по подсвеченным шторам в спальне, а я сидел на скамейке, пока колени не перестали трястись. Тогда я перебрался через стену и ушел домой.

17

На автоответчике меня ждало сообщение от Джеки с просьбой позвонить.

«Ничего важного, так. Просто… ну, сам понимаешь. Пока».

Усталый голос сестры казался старше, чем когда-либо. Я и сам так развинтился, что не мог решить: страшно перезванивать завтра, учитывая, что произошло, когда я не ответил на сообщения Кевина, но Джеки с Гэвином хватит удар от телефонного звонка в несусветную рань. Я отправился спать. Ворот свитера пах волосами Норы.

В среду я проснулся поздно – около десяти, чувствуя себя более истощенным, чем накануне вечером. Уже несколько лет я не испытывал запредельной боли – ни физической, ни душевной – и стал забывать, сколько она отнимает сил. С помощью холодной воды и черного кофе я счистил пару слоев шелухи с мозгов и позвонил Джеки.

– А, приветик, Фрэнсис.

Голос звучал хмуро, если не сказать хуже. Даже если бы у меня хватило времени и сил напрягать ее по поводу Холли, у меня бы язык не повернулся.

– Привет, милая. Я только что прослушал твое сообщение.

– Ох… да. Я потом подумала, что не стоило… Ну, не хотела тебя пугать – еще подумаешь, что стряслось что-нибудь. Я просто хотела… узнать, как дела.

– Прости, вечером в понедельник я рано ушел. Надо было еще поторчать.

– Может быть. Да все равно, дело прошлое. В любом случае ничего страшного не случилось: выпили, попели – и разошлись по домам.

В трубке слышался густой шум: болтовня, «Герлз Элауд» и фен.

– Ты на работе? – спросил я.

– Ну да. А что? Гэв не мог взять еще один отгул, а мне не улыбается торчать в квартире одной… И вообще – если вы с Шаем правы насчет положения страны, мне лучше не бросать постоянных клиентов, а?

Подразумевалась шутка, но Джеки не сумела выдать ее с блеском.

– Не насилуй себя, крошка. Если вымоталась, иди домой. Постоянные клиенты не бросят тебя ни за какие коврижки.

– Кто знает, кто знает. Нет, все нормально – мне приносят чай и разрешают перекур, когда пожелаю. Я уж лучше тут. А ты где? Не на работе?

– Взял отгул на пару дней.

– Это правильно, Фрэнсис. Ты слишком много работаешь. Устрой себе праздник, своди Холли куда-нибудь.

– Вообще-то, пока у меня свободное время, собираюсь поболтать с ма. Наедине, пока папаши нет рядом. Можно подгадать как-нибудь? Ходит ведь он в магазин или в паб?

– Обычно – да. Но… – Джеки усиленно пыталась сосредоточиться. – Он вчера страшно мучился со спиной. Сегодня, кажется, тоже еле с постели встал. А когда у него прихватывает спину, он обычно просто спит.

Да, знакомая картина… Доктор прописал обезболивающее, а папаша залил таблетки водкой из-под половицы и отключился на ближайшее будущее.

– Мама будет дома весь день, пока Шай с работы не вернется, на случай если папе что-то понадобится. Ты позвони ей; она рада будет тебя видеть.

– Позвоню. А ты скажи своему Гэву, пусть бережет тебя изо всех сил.

– Он просто прелесть! Не знаю, что бы я без него делала… Слушай, хочешь к нам сегодня вечером? Может, поужинаешь с нами?

Рыба с картошкой под соусом «жалость». Звучит изысканно.

– Я занят. Спасибо за приглашение, милая, но лучше в другой раз как-нибудь. Давай-ка иди работать, пока мелированные пряди не позеленели.

Джеки неловко изобразила смех.

– Ага, пойду. Будь умничкой, Фрэнсис. Маме привет передай, – сказала она и ушла в мир гудящего фена, болтовни и сладкого чая.

Джеки оказалась права: когда я позвонил, парадную дверь открыла ма. Она тоже выглядела обессиленной и похудела – одна из складок на животе исчезла. Мать несколько мгновений разглядывала меня, потом бросила:

– Па спит. Иди на кухню и не шуми.

Она повернулась и потопала, морщась, обратно по лестнице. Ей не мешало бы причесаться.

Густая смесь запахов – пролитое пойло, освежитель воздуха и жидкость для чистки серебра. Иконостас Кевина при свете дня выглядел даже еще более угнетающим; цветы почти завяли, поминальные открытки попадали, а электрические свечи мигали. Из-за двери спальни доносился приглушенный довольный храп.

Ма разложила на кухонном столе все имеющееся в доме серебро: столовые приборы, брошки, рамки для фотографий, загадочные абстрактные поделки, сменившие множество владельцев в подарочной карусели, прежде чем осесть в маминой кухне. Я вспомнил, как Холли, опухшая от слез, яростно терла кукольную мебель.

– Давай помогу, – сказал я, взяв тряпку.

– Ты все только испортишь, криворучка.

– Дай попробовать. Скажешь, если буду делать неправильно.

Ма бросила на меня подозрительный взгляд, но от такого предложения грех отказываться.

– Может, и пригодишься, в конце концов. Выпьешь чаю.

Это был не вопрос. Я придвинул стул и взялся за столовые приборы, пока мама шуровала в буфетах. Разговор, на который я рассчитывал, лучше всего пошел бы в доверительной беседе мамы с дочкой; поскольку я не был должным образом экипирован, на нужную волну нас могла бы настроить совместная работа по дому. Если бы мама не занялась серебром, пришлось бы чистить что-нибудь еще.

Ма дала первый залп.

– В понедельник вечером ты как-то внезапно ушел.

– Дела возникли. Как все прошло?

– А тебе-то что? Хотел бы знать, остался бы.

– Даже представить не могу, каково тебе, – сказал я; отчасти это была фигура речи, но отчасти – чистая правда. – Чем тебе помочь?

Ма бросила чайные пакетики в чайник.

– У нас все хорошо, большое спасибо. Соседи помогли: принесли обедов на две недели, а Мэри Дуайер разрешила все держать у нее в морозилке. Жили как-то без твоей помощи, проживем и дальше.

– Мама, если вдруг вспомнишь что-нибудь, дай знать. Ладно? Что угодно.

Она развернулась и ткнула в меня ложкой.

– Я вот что скажу: пойди к своему приятелю, как его там, с челюстью, передай ему, пусть вернет брата домой. А то выдумал: о помещении для панихиды не договориться, к отцу Винсенту насчет службы не пойти, людям не объявить, когда похороны сыночка, потому что какой-то щенок с физиономией моряка Попайя не говорит мне, когда он соизволит «выдать тело». Ишь, как выражается, наглая морда! Словно Кевин – его собственность.

– Ма, я сделаю все, что в моих силах, обещаю. Он ведь не специально портит тебе жизнь, он просто делает свою работу…

– Его работа – его проблема. Если он заставит нас ждать, придется хоронить в закрытом гробу. Об этом ты подумал?

Я мог бы ответить, что закрытый гроб понадобится в любом случае, но мы и так уже чересчур далеко уклонились от того разговора, который был мне по душе.

– Говорят, ты встречалась с Холли, – заметил я.

Женщина послабее приняла бы виноватый вид или хотя бы вздрогнула, но только не моя мама.

– Давно пора! – Ма грозно выпятила подбородок. – Девочка выросла бы, замуж вышла и правнуков мне подарила, а ты бы все равно ее к нам не привез. Надеялся дождаться, пока я умру, только бы не знакомить, да?

Такая мысль меня посещала.

– Ты ей очень понравилась, – сказал я. – Что думаешь про нее?

– Вылитая мамочка. Симпатичные девочки обе, ты таких не заслуживаешь.

– Ты встречалась с Оливией? – Я мысленно снял шляпу перед Лив. Эту подробность она обошла весьма изящно.

– Два раза всего. Она привозила Холли и Джеки. Девочки из Либертис для тебя были недостаточно хороши?

– Мама, ты же знаешь, я всегда прыгаю выше головы.

– И куда это тебя привело?! Вы двое в разводе или просто разъехались?

– Развелись пару лет назад.

– Хм… – Мама плотно поджала губы. – Я никогда не разводилась с твоим папой.

На это было нечего ответить – по многим соображениям.

– Это верно, – только и сказал я.

– Теперь тебе к причастию ходить нельзя.

Я понимал, что ввязываться глупо, но кто еще достанет человека так, как его семья?

– Ма, если бы я хотел причащаться – а я не хочу, – развод мне не помешал бы. Я могу разводиться до посинения, а церковь заботит только одно – чтобы я ни с кем, кроме Оливии, не трахался. Проблемой стали бы милые дамы, с которыми я кувыркался после развода.

– Не хами, – отрезала ма. – Я не такая всезнайка, как ты, всех тонкостей не знаю, но отец Винсент к причастию тебя не пустит. В той церкви, где тебя крестили. – Ма уставила на меня торжествующий палец. Видимо, это означало победу.

Я напомнил себе, что беседа важнее, чем последнее слово.

– Наверное, ты права.

– Конечно, права.

– По крайней мере я не ращу из Холли язычницу. Она ходит к мессе.

Я надеялся, что упоминание о Холли снова успокоит маму, но на сей раз она только раззадорилась; с ней никогда не угадаешь.

– А хоть и язычница, для меня все едино. Я пропустила ее первое причастие! Первое причастие моей первой внучки!

– Ма, Холли твоя третья внучка. У Кармелы две девочки старше ее.

– Первая с нашей фамилией. И последняя, судя по всему. Я не знаю, что там затевает Шай – у него, может быть, десяток подруг сразу, а мы и не узнаем, он в жизни ни одну не привел познакомиться, ей-богу, у меня на него уже сил нет. Мы с твоим отцом думали, что только Кевин…

Она прикусила губу и принялась усердно организовывать чай, грохая чашки на блюдца и шлепая печенье на тарелку.

– А теперь мы и Холли больше не увидим, – раздраженно заметила она.

– Гляди, – сказал я, подняв вилку. – Так нормально?

Ма едва взглянула.

– Нет. Между зубцами чисть.

Мама принесла все необходимое к чаю, налила чашку и подвинула ко мне молоко и сахар.

– Я Холли к Рождеству замечательное бархатное платьице присмотрела.

– Еще две недели, – ответил я. – Там видно будет.

Ма искоса взглянула на меня – я не понял взгляда, – но промолчала. Она взяла другую тряпку, села напротив меня и подобрала что-то серебряное – возможно, затычку для бутылок.

– Пей свой чай, – сказала она.

Чай оказался такой крепкий, что мог выбраться из чайника и надавать тумаков. Соседи ушли на работу, на улице стояла тишина, только барабанили капли дождя и где-то слышалось оживленное движение. Мама перебирала серебряные безделушки; я разобрался со столовыми приборами и взял рамку для фото – затейливые цветочки, украшавшие ее, я никогда не отчистил бы до маминых стандартов, но хотя бы знал, что это такое. Когда напряжение в комнате отпустило, я сказал:

– Скажи мне, па крутил с Терезой Дейли, до того как тебя встретил?

Ма уставилась на меня, не меняя выражения лица, однако в глазах пронеслось многое.

– Это где ж ты такое услышал? – строго спросила она.

– Значит, гулял он с ней.

– Твой па – чертов идиот. Ты и сам это знал, или ты еще хуже.

– Знал, да. Я только не знал, что и в этом он был чертов идиот.

– От нее всегда одни неприятности, от этой. Всегда вертела хвостом по улице, с подружками трещала как сорока.

– И папа клюнул.

– Все клевали! Парни – идиоты; они от таких штук с ума сходят. И твой па, и Мэтт Дейли, и половина парней Либертис – все вились вокруг задницы Тэсс О'Бирн. Девка отрывалась от души: крутила с тремя-четырьмя одновременно, бросала их через неделю, если ей не хватало внимания. А они приползали обратно.

– Мы сами не понимаем своего счастья, – сказал я. – Особенно в молодости. Па ведь тогда совсем юнцом был?

Ма хмыкнула.

– Соображал поди. Я, хоть на три года моложе, и то могла сказать, что он наплачется.

– Ты тогда уже глаз на него положила?

– Ну да. О Господи, и ведь не подумаешь… – Ее пальцы забегали медленнее. – Сейчас и представить трудно, каким твой па красавцем был. Шикарные кудри, глаза голубые-голубые, а смех… Никто больше так не смеялся.

Мы оба непроизвольно взглянули в дверной проем, в сторону спальни. Ма произнесла таким тоном, словно имя отца на вкус лучше любого мороженого:

– Джимми Мэки мог выбрать любую девушку в округе.

Я улыбнулся ей:

– И он направился прямиком к тебе?

– Когда он начал ухлестывать за Тэсс О'Бирн, мне всего пятнадцать стукнуло, совсем девчонка, но не то что нынешние, которые в двенадцать выглядят на все двадцать. Я ни фигурой похвастать не могла, ни косметикой, ни о чем понятия не имела, только все время пыталась поймать его взгляд, когда он на работу утром шел. А он ни разочка не обернулся на меня, все с ума сходил по Тэсси. И ей он нравился больше других.

Я ни словечка об этом не слышал раньше, и Джеки наверняка не слышала, иначе давно передала бы мне. Ма не из тех, кто охотно распахивает душу; спроси я ее об этом неделей раньше или неделей позже, получил бы шиш. Кевин оставил ей страшную незаживающую рану. Приходится пользоваться тем, что есть.

– Так почему они расстались? – спросил я.

Ма поджала губы.

– Если взялся чистить серебро, чисть нормально. В бороздки залезай. Что толку, если мне потом все придется переделывать.

– Прости. – Я принялся тщательнее демонстрировать свое усердие.

– Я не говорю, что твой па был святым праведником. Тэсс О’Бирн та еще бесстыдница, но тут они друг друга стоили.

Я ждал, натирая серебро. Ма схватила мое запястье и потянула руку к себе, чтобы проверить блеск рамки; потом недовольно кивнула и отпустила руку.

– Так лучше. В те времена все было иначе. Тогда соблюдали какие-то приличия и не бросались на все, что шевелится, как в телике делают.

– Па кувыркался с Тэсси О'Бирн в телике? – поинтересовался я с невинным видом и получил удар по руке.

– Нет! Ты вообще слушаешь, что я говорю? Они оба и по отдельности были психованные, а вместе друг друга только подзуживали. Как-то летом твой па взял напрокат у друга машину и повез Тэсс на все воскресенье в Пауэрс-корт, водопад посмотреть. Только на обратном пути машина сломалась.

Или так рассказывал па. Ма посмотрела на меня со значением.

– И?.. – спросил я.

– И они остались там! На всю ночь! Тогда ведь мобильных не было; позвонить в техпомощь они не могли, не могли даже сообщить кому-нибудь, в чем дело. Подумывали идти пешком, но застряли на проселке, где-то в Уиклоу, а уже темнело. Они остались в машине, а на следующее утро мимо проезжал фермер, они завели машину от его аккумулятора. Пока они добрались до города, все уже считали, что они упорхнули.

Ма повернула серебряную безделушку к свету – проверить, что очищено идеально, и потянуть время; она всегда отличалась пристрастием к драме.

– Ну вот. Твой па всегда говорил мне, что спал тогда на переднем сиденье, а Тэсс – на заднем. Я не знаю, но Фейтфул-плейс думает иначе.

– Кто бы сомневался… – сказал я.

– Девушки в те времена не оставались у парней. Только потаскушки. Ни одна девчонка на такое бы не пошла до замужества.

– После этого им следовало пожениться, чтобы спасти ее репутацию.

Мама придвинулась ко мне.

– Я-то думаю, твой па и женился бы на ней, он от нее с ума сходил, чертов идиот, – презрительно объяснила она. – Но О'Бирнам он не годился – они всегда много о себе воображали. Отец Тэсси и ее дядья избили Джима; я на следующий день его еле узнала. Ему велели и близко к ней не подходить. Сказали, он и так достаточно напортачил.

– И он сделал, как велено.

Мне это очень нравилось. Звучало ободряюще. Вот меня Мэтт Дейли со своими дружками мог бы избить до смерти, а я, едва выйдя из больницы, со всей возможной скоростью заковылял бы к Рози.

– У него не было особого выбора, – гордо и удовлетворенно заявила ма. – Отец Тэсс прежде позволял ей все, что угодно – и глянь, к чему это привело, – но после того случая он запретил ей за дверь высовываться, на работу провожал. Трудно его винить, все так говорили – мальчишки ее обзывали; те, кто постарше, думали, что у нее живот на нос полезет. Ее подругам запретили с ней разговаривать, чтобы она их в шлюх не превратила; отец Ханратти прочитал проповедь о том, как падшие женщины предают родину и что не за это умирали мужчины в шестнадцатом. Имен он, конечно, не называл, но все поняли, о ком он. Так Тэсс и приструнили.

С расстояния почти в полвека я отчетливо представил себе пир стервятников: бурлящая истерия, удвоенный выброс адреналина, едва Фейтфул-плейс почуяла запах крови и изготовилась к атаке. Вполне возможно, что именно эти дни заронили семена безумия в разум Тэсси Дейли.

– М-да, дела, – заметил я.

– Да так ей и надо! Чтобы поняла, что к чему. Путаться с парнями она – пожалуйста, а отвечать – нет? – Ма выпрямилась и приняла добродетельное выражение лица. – С Мэттом Дейли она начала встречаться сразу после этого – он ей годами глазки строил, но она на него ноль внимания. А тут пригодился. Он был приличным парнем, этот Мэтт; папаша Тэсс не возражал, чтобы она с ним гуляла. Только с ним ей и позволяли выходить из дома.

– И за это па злится на Мэтта Дейли? За то, что девушку увел?

– По большей части. Да они и с самого начала друг другу не нравились… – Мама положила перед собой какую-то серебряную штуковину и рядом еще три такие же, стерла мелкое пятнышко на боку, выдернула из приготовленной груды изящную елочную игрушку. – Мэтт всегда ревновал к твоему па. Джим был в тыщу раз симпатичнее Мэтта, честное слово, и гораздо популярнее – не только у девчонок, парни тоже считали его крутым, а как он смеялся… А Мэтт был мелким драным занудой, вообще никакой был…

В ее голосе переплелись звуки былых побед, поражений и ненависти.

– И когда Мэтт получил девчонку, это только разбередило рану?

– Если бы только это! Твой па пытался устроиться на «Гиннесс» водителем. Он говорил, что работа, считай, его – вот только прежний водитель уволится. Но отец Мэтта Дейли прежде там работал, знал кого надо, сынка туда загодя пристроил. После всех этих дел с Тэсс Мэтт пошел к мастеру и сказал, что Джимми Мэки не годится для «Гиннесса». А за каждое место по двадцать парней колотились. В общем, не захотели брать человека с проблемами.

– И так па стал штукатуром?

– Мой дядя Джо взял его в ученики. Мы обручились вскоре после всей этой муры с Тэсс, собирались пожениться, твоему па нужна была профессия.

– Ты времени не теряла.

– Появился шанс, и я воспользовалась. Мне семнадцать стукнуло, мальчишки вовсю засматривались. А твой па… – Мама закусила губы и углубилась в изгибы елочной игрушки. – Я знала, что он еще сохнет по Тэсс…

На долю секунды я разглядел девчонку со вздернутым подбородком, которая глядит в окно кухни на Джимми Мэки и думает: «Мой!»

– Впрочем, меня это не волновало. Я думала, что смогу все изменить, как только заполучу его. Мне немногого хотелось, я себя высоко не ставила. Всего-то и нужно было, что собственный домик, несколько детишек – и Джимми Мэки.

– Ну, детей ты получила, и своего мужчину тоже.

– Ага, получила, объедки после Тэсс и Мэтта. Тогда-то Джим и начал пить.

– Но все равно ты его хотела, – мягко заметил я, стараясь не осуждать.

– Я запала на него. Моя мама, спаси Господь ее душу, недаром говорила: близко не подходи к пьющему. Но я же не соображала. Мой-то папа – ты, Фрэнсис, его не помнишь, замечательный был мужчина – капли в рот не брал; я не представляла, что такое пьяница. Я знала, что Джимми употребляет, ну так ведь все парни пили. Я думала, он как все – да так и было, когда я впервые его заприметила. А потом Тэсси О'Бирн свернула ему башку.

Я поверил. Правильная женщина в правильный момент может и не такое сотворить с мужчиной – впрочем, Тэсс тоже не осталась безнаказанной. Некоторым людям лучше не встречаться. Последствия будут сказываться долго, и осколки разлетятся широко.

– Все вокруг говорили, что из Джимми Мэки ничего путного не выйдет, – продолжала ма. – Его родители – пара старых алкашей – в жизни не проработали ни единого дня; он еще совсем мелким шатался по улицам за полночь да мыкался по соседям, просил разрешения остаться на обед, ведь дома шаром покати… Все считали, что он закончит так же, как родители. – Ма взглянула на струи дождя за окном. – Я знала, что они не правы, но… Он, Джимми, был неплохой, просто дикий. И он не тупой. Из него могло бы что-то получиться. И без «Гиннесса» он обошелся бы, открыл бы свое дело – чтобы не отчитываться каждый день перед начальником, это он ненавидел. Он любил шоферить; он мог заниматься доставкой, будь у него фургон… Если бы эта женщина его не зацапала.

А вот и подарочек, в яркой упаковке, ленточкой перевязанный и с этикеткой «Мотив». Только что Джимми Мэки гулял с классной девчонкой и нацелился на классную работу, раскрашивал будущее в свои цвета и посылал куда надо любого, кто смел усомниться. А потом – одна-единственная ошибка, и мелкий надутый Мэтт Дейли не моргнув глазом прикарманивает себе всю жизнь Джимми. К тому времени как в голове у Джимми прояснилось, он был женат на девочке, которую не хотел, перебивался кое-как на случайной работе без перспектив и пил столько, что Питер О'Тул загнулся бы. Двадцать с лишним лет он наблюдал, как его потерянная жизнь проходит в чужом доме, через улицу. А потом, за одни выходные, Мэтт Дейли унижает его перед всей улицей и чуть не подводит его под арест – в одурманенном алкоголем мозгу всегда виноват кто-то другой, – и тут же выясняется, что Рози Дейли окрутила его сына и заставила плясать под свою дудку.

Но все могло быть еще хуже, так что дальше некуда. Па улыбается мне и подмигивает, ожидая ответа: «Это младшая Дейли, да? Молодец, сынок, такой цветочек ухватил! Ну и буфера у нее, Господи…» Моя девочка, Рози, прямо копия его Тэсс О'Бирн.

Возможно, он прекрасно слышал, как я на цыпочках крадусь через гостиную, считая себя неуязвимым. Я сотни раз видел его как бы спящим. Может быть, он всего лишь хотел сказать ей, чтобы не совалась к нашей семье; может, хотел чего-то еще, но внезапно с яростью осознал, что его желания никому не интересны: перед ним стояла дочь Тэсс О'Бирн, неотразимая и недоступная, дочь Мэтта Дейли, запросто отнимающая все, что было у Джимми. А в те годы сил у него хватало… Может быть, он протрезвел, когда осознал, что наделал.

В ту ночь не спали не только мы: скорее всего Кевин в сортир захотел, проснулся и увидел, что нас обоих нет. Тогда-то он и внимания не обратил: папа регулярно пропадал почти с концами, Шай и я то и дело по ночам исчезали по своим надобностям. Но в эти выходные Кевин понял, что Рози убили в ту ночь – и вспомнил.

Мне чудилось, словно я давно знал всю историю в мельчайших подробностях, хранил ее в какой-то потайной расщелине мозга, с той самой секунды, как услышал голос Джеки на автоответчике. Казалось, что ледяная черная вода заполняет мои легкие.

– Ему бы подождать, пока я вырасту… – задумчиво произнесла ма. – Конечно, Тэсси была красавица, но когда мне исполнилось шестнадцать, многие считали и меня симпатичной. Да, девчонка девчонкой, но я росла и хорошела. Нет бы ему, дураку, отвести от нее глаза, заметить меня хоть на минуту – и ничего бы такого не произошло.

Грусти в ее словах было столько, что хватило бы потопить корабль. Тут я и понял, что у нее на уме: ма решила, что Кевин перепился до поросячьего визга, научившись у папаши, и именно из-за этого выбросился из окна.

Внезапно ма шлепнула себя по губам, взглянула на часы на подоконнике и охнула:

– Святый Боже, только посмотри, уже час! Мне надо поесть, а то грохнусь.

Она отшвырнула безделушку и отодвинулась от стола.

– Съешь бутерброд.

– Может, па отнести?

Мать взглянула на дверь спальни и продолжила рыться в холодильнике.

– He-а, не буди.

Бутерброды с маслом и баночной ветчиной на треугольничках белого хлеба тут же вернули меня в далекие времена, когда я, сидя за тем же столом, не доставал ногами до пола. Ма заварила еще чайник зверского чаю и начала размеренно и яростно жевать бутерброды: судя по всему, она где-то разжилась новой вставной челюстью. Когда мы были маленькими, мама часто говорила, что у нее из-за нас не хватает зубов: «Родишь – и зуб долой». Ма отставила кружку, вытащила застиранный синий платок из кармана кофты, промокнула подступившие слезы, высморкалась и снова взялась за бутерброд.