Текст книги "Наталья Кирилловна. Царица-мачеха"

Автор книги: Таисия Наполова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 32 страниц)

Глава 29
ДВОЕВЛАСТИЕ И ПЕРВЫЕ ЗАТРУДНЕНИЯ
ЦАРИЦЫ НАТАЛЬИ

Расправившись с теми, кого они считали изменниками, и не встретив сопротивления, стрельцы ещё больше уверились в своём праве решать самовольно государские дела.

После этого выборные от стрельцов стали думать, что им надлежит навести порядок и в престолонаследии, нарушенный Нарышкиными. В поддержке народа стрельцы не сомневались. Бояре же и придворные с тревогой ожидали дальнейших событий, но боже упаси выдать свою тревогу. Все помалкивали.

И вот 2 и 3 мая в Кремлёвский дворец явились выборные от всех стрелецких полков. В Грановитой палате заседала Боярская дума. Время сделать своё заявление было самое подходящее: не надо дожидаться следующего заседания думы. Что касается бояр, то они были напуганы минувшими грозными событиями. Кто же осмелится пойти против стрельцов?

Три земных поклона отвесил стрелецкий выборный онемевшим боярам. Это был представительный и речистый Кузьма Чермный. Начал он уверенно, такого не сбить:

   – Во имя Господа Всеблагого, дозвольте мне, мужи державные, поведать вам слово ратников царских. Многими бедами терзаема ныне земля наша русская. Царь наш и великий князь Пётр Алексеевич летами мал. На царство он ошибкой избран – мимо старшего царевича Ивана Алексеевича. А посему челом бьют вам стрельцы московские, и солдаты Бутырского полка, и весь народ наш, и все власти чиновные: первым стать на царстве царевичу Ивану Алексеевичу, как старшему брату, а молодшему брату, царевичу Петру Алексеевичу, оставаться вторым царём.

Когда голос выборного смолк, кто-то из бояр произнёс:

   – На то есть Божья воля. Коли Богом допускается...

   – Вестимо, так: выборные не собою говорят.

Переждав боярские речи, Чермный продолжал:

   – А другое челобитье стрельцов да ещё от народа и всех сословий такое: в пособие юным государям дать сестру их старейшую благоверную государыню и мудрую царевну Софью Алексеевну. Да чтобы от святейшего собор был созван, дабы присягу принимать обоим государям, и дабы та присяга крепкой стала.

Бояре в согласии склоняли головы, скупыми словами одобряя стрелецкое челобитье. И только хитроумный дьяк Ромодановский, не сомневавшийся в душе, что стрелецкому самовластью скоро наступит конец, сделал коварный ход, чтобы впоследствии всё свалить на своего недруга князя Хованского:

   – Тебе бы, князь Иван Андреевич, и ответ держать. Ты со стрельцами сам-брат.

   – Что тут говорить? О челобитной стрельцов надобно доложить великому государю. Призовите в думу святейшего патриарха да велите созвать выборных от всех чинов Московского государства.

Дел этих не откладывали. В три дня всё и порешили.

В терем к Софье пришли бояре, чтобы доложить ей о воле собора.

К тому времени Софья была осведомлена о происходящем. Она знала, что и решение, и само слово «двоевластие» были подсказаны князем Василием Голицыным, её дорогим сердцу Васенькой. Её радовало согласное решение бояр и собора сделать первым царём на отеческом престоле родного брата Ивана, с тем чтобы она стала правительницей. Как легко на душе: над нею не будет стоять эта злобная самозванка! Нет, она не станет выдавать свою радость, понимая, что это неблагородно. Да только какой толк от её благородства! Или она не старалась спасти Ивана Нарышкина от стрелецкой кары, а Наталья её же и обвинила, прилюдно заявив, что арест Ивана Нарышкина её, Софьи, дело. И отца Натальи спасла Софья от стрелецкой секиры. Пострижением в монастырь отделался ненавистный стрельцам боярин. И что же? Злоба Натальи лишь сильнее разгорелась. И Петруша смотрит как волчонок. Добру ли научает его матушка родная?

И у Софьи вдруг мелькнула мысль: случись ныне недоброе и стань правительницей не она, Софья, а Наталья, её, Софью, ожидало бы пострижение. И ещё одна опасная мысль осенила Софью: а смирится ли Наталья со своей судьбой? Не будет ли она подогревать смуту? А ежели, не дай Бог, что случится с братом, царём Иваном?! Но об этом и думать не хотелось. Богомольная Софья уповала на Бога, да и в голове было много замыслов, а впереди ожидала череда дел.

И Васенька, чай, заждался её. Он как-то рассказал ей, что его пращур был женат на польской королевне и сам стал королём, да и род свой он вёл от великого Гедимина. К чему бы это князь Голицын вспомнил о своей родословной? И в такие судьбоносные дни! Но очутись он на престоле, подобно своему пращуру, какой бы это был царь?

И царевна Софья дала волю своим давним тайным мечтам...

После того как постригли её отца, Наталья увидела в этом насилии знак беды для неё самой. У неё было такое чувство, словно беда уже стоит у её порога. Она с тревогой прислушивалась к голосам и шагам за дверью и сама посылала комнатных боярынь разведать, какие разговоры ведутся о ней.

Наталья давно почуяла: стоило ей лишиться власти правительницы, как недруги осмелели. Чего только о ней не говорили! Вспоминали и давно забытое, и то, что было ещё свежо в памяти. Была и правда, а более всего небылицы. Но чаще всего передавали из уст в уста, как Иван Нарышкин по её приказу забросал каменьями комнату царевича Ивана, а затем кинулся и на самого царевича, чтобы задушить его. Да спасли бояре – ближники царевича.

Но больше других Наталье досаждал упорный слух о том, что в её покои перешла после смерти Матвеева «Чёрная книга», и как только она, царица, приказала открыть её, так хоромы ходуном заходили от злых духов, прятавшихся в этой книге. Истопник говорил, что стояло гудение и жужжание, словно от пчёл. Любопытствующие спрашивали:

   – Да откуда взялись в «Чёрной книге» злые духи?

   – А из преисподней.

   – Фу-ты, нечисть какая!

   – Да зачем царице злые духи?

   – А навести погибель на царя Ивана, чтобы, значит, царём был Пётр, а она при нём единовластной правительницей.

Княгиня Прозоровская призвала шептунов, чтобы сделать им внушение:

   – Вы напрасно хулу на царицу возводите и тёмные слова говорите! Мы европейских законников призовём. Пусть они учинят суд по правде.

В народе слова княгини вызвали возмущение:

   – Ишь, законы ищут! Какие ещё законы! Сами по «Чёрной книге» читают, а та книга, известно, из преисподней...

   – Не допустим, чтобы чернокнижники волю себе брали!

Не меньше было смуты и в умах бояр. До Натальи доводили, что иные князья вспоминали старину и случаи, о которых она прежде и не слыхивала. И всё самое худое. Но добро уже то, что её имя ставили в один ряд с именами, некогда славными и знатными. Говорили, что она, Наталья, столь же зла и коварна, какой была дочь литовского короля Витовта – Софья, ставшая супругой сына Дмитрия Донского – Василия Дмитриевича, и будто бы эта Витовтовна навлекла на себя гнев русских бояр, дерзко посягнув на жизнь князя, потомки которого имели одинаковые с её потомками права на трон: она послала князю «угощение» – отравленную курицу.

Наталья лишь посмеивалась в ответ на эти разговоры. Ей было за честь сравнение с Софьей Витовтовной. Намекали, что она ничем не брезговала в борьбе за власть? Нашли чем удивить. В России испокон веков людей тайно отравляли. Это было обычным, оттого и не слышно, чтобы на ком-то сыскали вину.

Думая так, Наталья ни во что не ставила наветы, открыто смеялась над расхожими слухами, будто по указке Нарышкиных доктор отравил царя Фёдора яблоком, в коем был яд. Но она не могла не видеть, что смута в умах много вредит ей. В народе идёт порча. Стрельцы стали непокорными. Не будь этого, не отодвинули бы Петрушу на второе место.

И что за жизнь теперь у неё? Перво-наперво ей урезали деньги. Царевна Софья ныне шикует, нарядов несколько коробов накупила. А у неё, царицы, денег только на летники и хватило. А за стол важных гостей и посадить стыдно. Вин заморских совсем нет...

Но более всего возмутили Наталью «гонения» Софьи на Петрушу. Подумаешь, взял какую-то дорогую безделушку из тайных закромов! Так ведь он не оставил её у себя, а подарил Ивану Милославскому, братцу Софьи. Наталья избегала называть его царём даже в мыслях. А коли Петруша подарил ту безделушку брату, значит, ищет его дружбы. И пусть злые языки не говорят более, что Нарышкины хотят извести Милославских.

Думая так, Наталья ещё не знала, что история с «безделкой» получит в будущем недобрую огласку, ибо «безделка» оказалась бесценной панагией, кою из века в век берегли как святыню.

Но, как ни старалась Наталья замять всякие недобрые слухи, неприязнь к ней многих людей утомляла её. Она решила выехать в Преображенское, чтобы отдохнуть душой и переждать непогоду.

По приезде в Преображенское Натальей овладело такое уныние, что она едва не вернулась в Москву. Но хозяйственные дела в имении требовали немедленного вмешательства. Надо было безотлагательно искать нового управляющего: имение перестало давать доход, а Наталье так нужны были деньги!

Понемногу дела отвлекли её от горьких дум. А дня через два к ней пожаловал желанный гость – князь Михаил Алегукович Черкасский. Князья Черкасские испокон веков считались роднёй Романовых. В старину все они жили одним кланом. Позже связи несколько ослабели, но приязнь и общие интересы остались. Князь Михаил Алегукович любил и жалел Наталью и считал её невиновной в грехах, которые, как он полагал, ей приписывали недруги. Когда при нём начинали хулить Ивана и Афанасия Нарышкиных, он отвечал поговоркой: «Если бы братья были всегда хороши, Бог сотворил бы и себе брата».

Князь приехал в старинной пышной коляске, но платье на нём было поношенное. Его новую ферязь во время мятежа порвали стрельцы. Гардероб же князя был небогат по причине его неприхотливости. Натягивая на себя ферязь, уже видавшую виды, он говорил:

   – Ничего... Богатому старому человеку можно носить и старое платье. Нам уже негоже гоняться за молодыми...

Увидев из окна знакомую коляску, Наталья выбежала на крыльцо, будто молоденькая. И столько ликования было в её взоре, такой радостной была её встреча, что князь и сам словно бы помолодел. Он давно не видел Наталью так близко и сейчас подумал, что она быстро старится, а ведь ей немногим более тридцати лет, и полнеть начала.

Взволнованные встречей, они не слышали, как кто-то из дворни, наблюдавшей за ними, произнёс:

   – Ишь какой медведь пожаловал к нашей медведице. То-то им весело будет вдвоём!

А Наталья, едва укрылись с князем в покоях, упала ему на грудь и заплакала. Слёзы текли потому, что она была покинута всеми и одинока. Князь Борис Голицын вот уже более месяца носа к ней не кажет, один лишь раз и видела его в Грановитой палате, когда он приблизился к ней и низко поклонился. И в покоях Петруши стал реже бывать. А отчего это – кто знает? Не оттого ли, что её лишили власти?

Князь, не зная причины её слёз, неумело отирал их платком и, когда оба опустились в кресла, участливо спросил:

   – О чём болезнует твоя душа, царица-матушка?

   – Ах, князюшка, или в моей горькой судьбине душа может быть спокойной?

   – А ты полагайся на Бога. И ничего не бойся.

   – Да как не бояться! Чай, вороги мои всю власть в руки прибрали. Поддержи советом, князь!

   – Советом? – о чём-то думая, переспросил князь. – Да, советом... Это ты, царица, верно спрашиваешь. Меня с самого детства учили: «Поступай по совету старшего, даже если он старше тебя только на год».

   – И батюшка тому же меня учил, да ныне нет его рядом... Вся надежда на тебя, Михаил Алегукович. Поведай, как одолеть царевну Софью?

Князь некоторое время молчал, потом произнёс:

   – Перво-наперво, моя царица, пойди к Софье-гордячке и скажи ей: «Скипетр державного прародительского правления вручён Петру да Ивану, а о третьей особе не сказано». И государством Софья начала владеть своей волей, и то всем в тягость. А ещё скажи, что третьему лицу, сестре, зазорно быть в державных титлах с мужскими особами. И в дела она начала вступать без царского изволения Петра и Ивана. Как ей править государством мимо их? Сие зазорно.

И, снова подумав и помолчав, князь дал ещё один совет:

   – А ты, царица, поговори с Иваном Милославским, дабы воля у тебя с ним была одна. Ему поглядится, ежели ты придёшь к нему на поклон. Ты внуши ему, а он послушается, что Софью надобно из царей исключить.

   – Низко кланяюсь тебе за совет, князь, но по силам ли сия задача малахольному Ивану?

   – Ведаю, Иван не семи пядей во лбу, да и характер у него такой, что куда хочешь гни его. Зато тебе самой характера не занимать. Коли возьмёшься за дело – сдюжишь. Вдвойне сильнее тот, кто наступает первым.

Наталья слушала, сомневаясь в душе: «Софья ныне самодержица. Легко давать советы со стороны, да как управиться с нею?»

Князь между тем продолжал:

   – Станешь беседовать с Софьей, напомни ей, что двоевластие ввели по совету дружка её, князя Василия Голицына. Только помни: язык у неё острый, не дозволяй ей забивать тебя словами. На Востоке говорят: «Рана от сабли заживает, от языка никогда». – Некоторое время он молчал, что-то прикидывая.

   – Не мешало бы твоим боярыням загодя кое-что у Софьиной челяди выведать.

   – У челяди?! – возмутилась Наталья.

   – Ежели совет мой плох, ты вольна ему не следовать, – обиделся князь. – Мой дед говорил: «Один мудрый совет дороже короба наставлений. Ты, хоть и Сулейман, выслушай муравья».

Взглянув на обиженное лицо гостя, Наталья спохватилась. Она быстро поднялась с кресла, поклонилась князю, благодаря его за добрые советы, и повела к столу...

Не успела Наталья переодеться, чтобы ехать в Москву, как показалась коляска князя Бориса Голицына, и вскоре молодой, щегольски одетый князь, не дожидаясь, пока его встретят с поклоном, как это было заведено, живо вбежал на крыльцо и направился прямо в покои царицы, не слушая протеста комнатной прислуги.

И вот гость уже перед самой царицей, отвешивает ей низкий поклон, словно не замечая общего смятения, ибо царица была полуодета, и две комнатные девушки застёгивали на ней летник. Наталья повелела им удалиться. Глаза её вспыхнули радостью при виде любезного. Он же обнял её, расстегнул на груди летник, поцеловал обнажённую грудь. От него пахло вином. Ей бы построже глянуть на князя да выразить неудовольствие за долгое отсутствие, но вместо колючих слов ум её готовил оправдание для него. Наверно, с её братом Лёвушкой пирушки где-то затевали. Разглядев на его щеке небольшую царапину, подумала: «Чай, схватились где-то». Князь Борис, как и брат её Лёвушка, разгорячённый вином, и за вихор потаскать мог, и подраться. Сколько раз хотела проучить его за дебоширства, сделать ему внушение, а то и прогнать с глаз долой, но увидит его и растает, как девчонка.

Когда, натешившись быстролётными ласками, они сели на тахте, Наталья всё же решила для порядка допросить своего милого.

   – А теперь сказывай, где ты был до того, как ехать ко мне?

   – Или я пьян тебе показался?

   – Всем ведомо, что ты пьёшь не пьянея.

   – А ещё что скажешь?

   – Скажу, Что пьяным ты становишься не в меру добр.

   – Ошибаешься. Ныне я зол.

   – На кого же?

   – На твоего Черепашку.

Она легко ударила его по губам:

   – Ты не в меру дерзок, Борис.

   – Надобно же мне хоть язык почесать. Отдохнуть от важных речей.

   – С кем же это ты важные речи вёл?

   – Со стольником Петром Толстым. Убеждал его отойти от Милославского. Говорил, что с Милославскими всем нам крышка.

   – А что он?

   – Молчит. В разномыслии живём.

   – Видно, что не дальновидный он человек, – заметила Наталья. – Да не сошёлся же свет клином на Толстом. – Вглядевшись внимательно в лицо князя, она спросила: – И что теперь у тебя на мысли? Или что новое?

   – Новое или старое, а тебе також пора своё слово сказать. Слыхала, что Софья принимала шведских послов как важная государыня?

   – А пусть тешится!

   – Станешь ждать, пока она на трон царицей сядет? – насмешливо спросил князь.

   – Скажи, что мне делать?

   – Поедешь к Софье. Урезонь её, чтобы спеси у ней поубавилось. Ей ли, правительнице при братьях-царях, державство своё показывать! Ныне даже стрельцы её осуждают, что царицей задумала стать.

Чтобы поддеть князя – не поучал бы! – Наталья ответила:

   – Мне и князь Черкасский те же речи сказывал.

Но князь Борис не заметил насмешки. Он сделал своё дело. Хорошо, что Наталью не надо долго упрашивать. Теперь она насядет на Софью. Важно хотя бы протянуть время, чтобы Софья не венчалась на царство. А там Пётр подрастёт, и пойдёт другая династия: хоть и Романовы, да не Милославского завода.

Глава 30
ГИБЕЛЬНОЕ ПРОТИВОБОРСТВО

Вначале ничто, казалось бы, не предвещало великого раздора между царицей Натальей и царевной Софьей. Они старались избегать встреч и жили в летнее время в разных местах: одна в Коломенском, любимом поместье царя Алексея, другая – в Преображенском. Софья, советуясь во всём с князем Василием Голицыным, занялась делами Посольского приказа, ибо намерена была в ближайшее время явиться перед иностранцами как царствующая особа.

Накануне Софья не только старательно знакомилась с посольскими делами, но и тщательно обдумывала свой наряд для первого выхода к иностранным послам.

В Москве ожидали приезда шведов. Правительница Софья желала принять их в Золотой палате во всём блеске царского величия. Послов повели из Грановитой палаты по коридорам и сеням. На их пути были расставлены стрельцы с золочёными пищалями, телохранители правительницы-царевны. Послов остановили перед входом в Золотую залу. Далее их должны были сопровождать девять стрелецких полковников.

Софья встретила иноземцев по-царски величественно. Она сидела на государском месте в богатом, оправленном драгоценными каменьями, кресле. В правой руке она держала жезл из чёрного дерева с серебряной рукояткой. В рукоятку жезла были вставлены часы и зрительная трубка. Рукоятка была украшена чеканным изображением льва, который сражался со змеем. В левой руке царевна держала носовой платок – предмет роскоши московских боярынь. Вышитый золотом, он унизан алмазами и отделан по углам золотыми кистями.

За креслом царевны Софьи стояли князь Василий Голицын и боярин Иван Милославский. Оба были в великолепных ферязях и высоких бобровых шапках.

У ступеней царского места, по обеим сторонам кресла, стояли парадно одетые боярыни в дорогих телогреях и убрусах[25]25
  Убрус – платок, вышитый узорами, расшитый золотом, жемчугом и т. п.


[Закрыть]. При каждой из них была девица-карлица.

После того как думный дьяк Украинцев представил царевне послов, переводчик объявил, что послы привезли ей поклоны от короля и королевы. Царевна осведомилась о здоровье короля и королевы и при этом привстала в знак особого внимания к ним. После этого послы «отчитали» весь королевский титул, и царевна попросила отвезти королю поклон правительницы-царевны.

Когда аудиенция закончилась, князь Голицын сказал Софье, что своим достоинством и речами она напомнила ему своего отца, царя Алексея, и что она явилась перед послами как царствующая особа. Это было замечено и другими. И вскоре Софья после заключения мира с Польшей приняла высокий титул самодержицы Великие, Малые и Белые России. Князь Голицын не скрывал своей радости, видя, как уверенно поднималась она на высоту, прежде недоступную русским царицам.

Однако в Кремле не все разделяли его радость. Софья знала об этом и часто думала о царице Наталье, о том, что, наверно, её гложет завистливая досада. И всё чаще приходили Софье на память рассказы о прежней жизни Натальи, ходившей в лаптях. Когда она впервые появилась в доме Матвеева, о ней говорили, что она «Богом убитая». И кто бы мог подумать, что скоро она станет «медведицей», легко подминающей под себя других!

Софья и поныне не могла понять выбора отца и объясняла его коварством Матвеева. А может быть, тут была тайна, которой она не знала? Что побудило отца предпочесть «Богом убитую» красивым и достойным невестам? Не в меру доверчив был её покойный батюшка, как, впрочем, и она тоже.

В последнее время ей часто приходила на ум её прежняя жизнь при батюшке. Когда она поделилась этими воспоминаниями с князем Голицыным, он сказал: «Кто из русских царей был столь прилежен в дружбе и кого из русских царей так жестоко не предавали друзья, как царя Алексея!»

Софью давно томила мучительная догадка: её матушка царица Мария Ильинична была отравлена злодеями. К этому времени воспитанница Матвеева Наталья Нарышкина заневестилась – вот и созрел злодейский умысел выдать её за царя Алексея, а царицу Марию сжить со света. И столь велико было в те дни общее горе, что и на ум не приходило подумать об этом. Догадки... Но могла ли она, Софья, давать волю таким догадкам? Она опасалась проговориться о своих сомнениях отцу. Да и где доказательства?

Но душа не искала доказательств, душа мучилась. Отчего вдруг помер четырёхлетний братец Симеон? А через полгода захворал и тоже неожиданно помер пятнадцатилетний Алексей. Он уже и послов принимал, и помогал отцу. Был объявлен наследником престола. Со слезами на глазах поведала Софья отцу о своих страшных догадках, но тем лишь вызвала его гнев. И только когда начали прихварывать царевичи Иван и Фёдор, батюшка всё чаще задумывался, а что было у него на уме – никому не сказывал. А потом и сам внезапно захворал и помер.

Страшно стало Софье от этих тяжких мыслей и догадок. Словно и над нею тоже занесена секира. Нарышкины, видно, самим дьяволом повязаны, дабы творить зло.

И понеслись мысли, как уберечь, как спасти брата-царя Ивана? Или послушать совета князя Василия и самой венчаться на царство? Софья вспомнила, как почтительны были с нею шведы-послы, припомнила и слова князя Голицына, что она во всём была подобна царствующей особе.

Софью одолевали сомнения. Она чувствовала, как затаились Нарышкины. Сколько злобы и гнева обрушат они на неё, ежели она вздумает объявить себя самодержицей! Может быть, поначалу выведать их подлинные намерения?

В эти минуты сомнений и тягостных раздумий Софье доложили, что её хочет видеть царица Наталья.

В эти дни, когда Софья впервые заявила о себе как царствующая особа, вражда к ней царицы Натальи обнаружилась со всей откровенностью. Наталья пользовалась всяким случаем, чтобы сказать: «Слышали? Софья-то царицей хочет себя объявить! Послов принимает... Станем ли терпеть? А державе найдётся много заступников за Петра Алексеевича».

Ближники Натальи тоже не упускали случая, чтобы посудачить о «царственной особе», коей никто не присягал. Комнатные боярыни Натальи собирали о Софье всякие слухи, сплетничали о её нарядах, вывезенных из Европы. Особенно доставалось шёлковым пёстрым чулкам из Неметчины да цветным чёботам-полусапожкам из бархата. Софью называли индюшкой, высмеивали её телесные недостатки. Сторонники Софьи не оставались в долгу. Но умные люди понимали, что тут сказывались не прежние нелады мачехи и падчерицы. Это была вражда государственных лиц, имевшая политическую подоплёку. Решался вопрос, кому ныне быть на царстве: правительнице-царевне Софье с князем Василием Голицыным либо Нарышкиным, которые стали бы править за малолетнего Петра. Это была борьба между двумя династиями, но ныне эта борьба сводилась к единоборству двух владетельных особ.

Кто из них достойнее? Всяк судил, сообразуясь с духом партии, к которой принадлежал. Партия Натальи была сильнее сплочённостью, единством действий и открытой обнажённостью целей – борьба за власть. Тут были представители старинной знати, хотя Нарышкины беззастенчиво теснили их. Среди родовитых были князья Ромодановские, Прозоровские, Долгорукие, князь Михаил Черкасский и самая верная опора царицы Натальи – князь Борис Голицын.

Старинная знать окружала и царевну Софью. При царе Алексее она была особенно влиятельной. Это были князья Куракины, бояре Хитрово, боярин Пётр Толстой и другие. Выделялся среди них умом и образованностью князь Василий Голицын. Он был на голову выше сторонников Натальи не только умом и образованностью, но и нравственными достоинствами.

Но, в отличие от приверженцев Натальи, это не были люди какой-то одной партии. Держались они более разрозненно, а их действиям явно не хватало согласованности. Да и Софья мало заботилась о том, чтобы сплотить их вокруг себя.

Её не обижала тайная дипломатия сторонников царицы. Может быть, потому, что она успокоилась и в её душе не было вражды к Наталье. Более того, она питала какие-то детские надежды, что всё обойдётся миром, что удары судьбы пошли Наталье впрок. Над Софьей имело власть прошлое, когда покойный государь-батюшка наставлял её быть в мире со всеми и паче всего с мачехой. К тому же её, привыкшую жить духовными интересами, любившую читать философов и проникаться их мудрыми наставлениями, утомляла мелкая житейская сторона жизни. Ей пришлись по душе слова древнеримского поэта Публия Сира: «Где единение – там всегда и победа».

Поэтому неожиданный приход Натальи вначале хоть и озадачил её, но всё же и обрадовал. Она быстро поднялась навстречу гостье, поцеловала её пухлую руку с тонкими пальцами. Унизанными перстнями.

   – Здравствуй, матушка-царица. Ноне вспоминала тебя и братца Петрушу. Совсем собралась уже поехать к вам в Преображенское, да ты упредила меня. А что Петруша, здоров ли?

Она сыпала вопросами, смущённая пристальным взглядом мрачно-чёрных глаз Натальи.

   – Болен был Петруша, да благодарение Господу и Пресвятой Матери его, заступнице нашей, выздоровел. Тоскует он, свет мой, в удалении.

   – Так ведь и мы тоскуем, – быстро отозвалась Софья. – Я пошлю за вами царский поезд...

Чёрные очи Натальи снова зажглись мрачным огнём. В ней болезненно отозвалось упоминание о том, что царский поезд был в руках «самозванки». Но тут взгляд её упал на перчатки, лежавшие на тахте. Это были модные перчатки «немецкого дела», связанные из шёлка брусничного цвета и окаймлённые золотой бахромой. О таких перчатках из Неметчины Наталья мечтала давно и не однажды хлопотала, чтобы их завезли в Москву. И каково было ей теперь видеть, что они стали собственностью ненавистной правительницы! Тут была и злая досада на князя Бориса, что забыл о её просьбе. О себе-то он не забывает, на его столе всегда лучшее заморское вино. Мелькнула мысль: «Да не его ли хлопотами эти драгоценные рукавички попали к Софье? За это и получил в своё ведение приказ Казанского дворца».

То было чувство, близкое к ревности. Наталье показался подозрительным и наряд Софьи. Причудливо сверкали алмазные серьги длиной в два вершка. На плечах царевны «ожерелье»-пелерина из гладкой золотой парчи, отделанной кружевом из жемчуга и рубинов. И снова Наталья подумала: «Похитила у меня царство, отчего не похитить и дружка? Её любезный Васенька стар стал: на целых четырнадцать годочков старше Софьи князь Василий. А князь Борис, напротив, моложе будет. Он и её, Натальи, моложе на четыре года».

Ничего, сейчас она поубавит спеси этой гордячке.

Приняв смиренный вид, Наталья подхватила нить оборванного разговора:

   – Отвыкли мы ноне от царского поезда. Князь Борис прислал за нами свою карету.

   – Видно, что любит тебя князь Борис Алексеевич. Заботу о тебе да о Петруше имеет, – сказала Софья, чтобы поддержать в разговоре дружеский тон.

   – Да, любит. Петрушу особливо...

   – Да что ж князь не приходит с тобой ко мне? Давненько не видела его.

   – А оттого и не видела его, Софьюшка, что делами занят князь Борис.

   – Кто ныне делами не занят! Да, видно, есть у князя Бориса дела тайные, о коих и мне неведомо.

   – Что ж из того, что неведомо? Князь Борис верную службу тебе служит. Ты с послами шведскими занята была да дела с Польшей затеваешь. А ведомо ли тебе, что на Москве творится?

Софья удивлённо и строго посмотрела на Наталью.

   – Ты о каких делах говоришь, матушка?

   – Князь Борис сказывал мне, что на Москве смута насевается. Стрельцы о своих правах споры затевают. А в народе спор о старой вере...

Наталья, зорко следившая за выражением лица Софьи, поняла, что пришло время сообщить самое главное.

   – В народе говорят, что правительница своим хотением надумала на царство сесть...

   – Но ежели князю Борису ведомы мятежники, затевающие смуту, то почему мы о них не ведаем? – спросила Софья, строго-испытующе глядя на мачеху-царицу. – И кто же эти люди?

   – Почто меня о том спрашиваешь? Ты правительница, вот и вели выловить опасных людишек да хорошенько их допросить.

   – Невдомёк мне, матушка-царица, с чем ты пришла ко мне? Молвой удивить? Или неведомо тебе, что молва и о тебе також идёт по Москве?

   – Это ты не то говоришь! – вспыхнула Наталья. – От людей мы токмо сострадание видим в наших бедах. Говорят, что ты похитила у нас царство.

   – С этого ты и ранее начала свою речь. Да что ж, о Нарышкиных-то в народе или не говорят? Их винят в отравлении царя Фёдора.

Глаза Натальи сверкнули гневом.

   – Это Милославские воду мутят!

   – Да зачем бы это?

   – А чтобы постричь меня. И оправдание тому есть, и примеры: в Москве-де такова судьба всех цариц.

   – Пустое говоришь, матушка. Или патриарх Иоаким с тобой не заодно?

   – Патриарх ныне в твоей воле, – сумрачно, не без раздражения в голосе заметила Наталья. – А ты не делаешь передо мною ничего доброго. И всю власть себе забрала...

   – Так вот зачем ты пришла! Уязвить меня хочешь, чтобы я поделилась с тобой своей властью? Да тебе-то и надобна полная власть, чтобы, значит, получить окончательное торжество. Тебя только допусти, делиться ты ни с кем не станешь. До меня ещё ранее довели, как ты сказала: «Пусть хоть сам чёрт вмешается в державные дела, лишь бы нам победить!» Говорила ты такие слова?

   – Может, и говорила и ныне скажу тебе, что ты дуростью своей делаешь не гораздо. Почто вступаешь в царские права?

   – Царские права не у меня, а у брата моего единокровного – царя Ивана.

   – Дак почто ты всё делаешь самоволом, не по царскому указу?!

   – Или я не дочь царя и Боярская дума не поставила меня правительницей?

   – Ты говоришь: «Дочь царя». А Петруша или не сын царя?

Казалось, начавшийся спор вот-вот вызовет бурю. Софья понимала это. Но сейчас любые раздоры были бы весьма некстати. На державу надвигалась новая смута. Поддерживаемые стрельцами старообрядцы собирались затеять спор о вере. Дай им волю, они отменят церковные реформы Никона и повернут дело вспять. И в этом сопротивлении старообрядцам Наталья не враг ей, а союзник. Им теперь нужно заодно идти на общего противника.

Преодолев в себе неприязнь к мачехе, Софья промолвила:

   – Не о том ныне надобно бы нам толковать, матушка-царица. Вместе бы нам подумать да решить, как эту смуту одолеть.

Наталья тем временем поднялась было с кресла, чтобы сказать напоследок гневные слова падчерице, и уже подбирала их в уме, повторяя: «Или Петруша тебе не царь?» – но, услышав такое от Софьи, от удивления застыла на месте. Не ослышалась ли она? Софья будет поддерживать своего врага, патриарха Иоакима?