Текст книги "Наталья Кирилловна. Царица-мачеха"

Автор книги: Таисия Наполова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)

Глава 17
ТАЙНАЯ ЖИЗНЬ ЦАРИЦЫ НАТАЛЬИ

Сергеич умел сказать нужное слово: надобно сколачивать вокруг себя верных людей. Но Наталья давно поняла, что прежде того надобно знать, чем дышит иной человек и сколь он надёжен. А в этом деле одного опыта мало, чутьё следует иметь. Об этом ей не раз говаривал Симеон Полоцкий.

И мало кто ведал, сколько забот, догадок и тайных соображений было в душе у Натальи. Некоторыми своими планами она даже с Сергеичем не делилась: боялась услышать поперечное слово.

А на мысли у неё было привлечь на свою сторону не только иных знатных людей, но и понизовых дворян, незнатных московских искателей чинов. Не пренебрегать и чёрным людом, если найдутся смелые и разумные головы.

Так в судьбе царицы Натальи появились люди, о которых раньше она и знать не знала.

Известно, что если человека начинают одолевать какие-то мысли, то они обычно обрастают воспоминаниями и в душе оживает прежнее, памятное. Наталья всё чаще вспоминала дни, которые провела в доме Матвеева, когда была его воспитанницей. Что стояло за этим словом «воспитанница», никто точно не знал, но, что Наталье была дана полная воля, знали все. Это была девочка-бродяжка. Не было в Москве такой улицы или даже такого уголка, где не побывала эта бродяжка. Московские улицы с их пёстрой, разнообразной и шумной жизнью имели особую притягательную силу для девочки, жизнь которой была богата ранними опытами и приключениями. Чертолье, Арбат, Мясницкая, Лубянка, Варварка – эти названия, как и многие другие, она знала наперечёт. Душа её прилежала ко всему, что было вокруг неё, и ей казалось, что всё кругом её собственные владения.

С той поры минуло много лет, а её всё манила к себе уличная жизнь. В Кремле она тосковала по прежней свободе, и было такое чувство, словно её заперли на замок. Как ей хотелось иногда переодеться в простое платье и побродить вечерком по московским улицам!

В последнее время она особенно сильно затосковала по ушедшей воле. Она устала решать мужские дела, всегда спорные и тягостные: о завещании царя, о Лигариде. Подчас хотелось крикнуть: «Отстаньте вы от меня! Я ещё молодая, во мне кровь бьёт ключом». Да разве об этом скажешь? Стоило князю Борису Голицыну бросить на неё взгляд, как в душе её вспыхнуло пламя и она не спала всю ночь. И кому опять же скажешь, сколь тяжелы стали ей супружеские обязанности! С её ли независимым, строптивым характером притворяться ласковой, заботливой супругой! Но об этом она даже матушке своей не говорила.

Хоть бы на время вернуть себе прежнюю свободу и прежние радости!

И вот придумала. Объявит, что едет на богомолье в Новодевичий монастырь, а оттуда тайком в простой карете вернётся на вечерние московские улицы, чтобы порадоваться хотя бы чужой радостью, а к утру – снова в Кремль, в свою опостылевшую палату.

Сделала как задумала. По пути следования её кареты, на окраине Москвы, – большое скопление людей. Собрались посмотреть да послушать скоморохов и бродячих певцов. Наталья любила скоморошьи концерты. Ей нравились все эти свистульки, волынки, рожки. И сейчас ей казалось, что поёт и пляшет вся улица. Экий праздник! Наталья не отрывала глаз от окна кареты. Хоть самой пуститься в пляс... Но рядом с нею её раба Неонила – молчаливая, как пень, зато и верная, как пёс. А на козлах кучером её супруг – глухонемой Феофан. Люди испытанные и надёжные. Можно быть спокойной: нигде ни словом не обмолвятся. Но она всё же стесняется их.

Дальше дорога ведёт к Москве-реке. Там ныне на льду возле самого берега кулачные бои. Глядеть на них – любимая забава Натальи. Она ещё в прошлый раз приметила там красавца-силача. Он одолевал каждого, с кем выходил на бой. Его никто ещё не победил.

Приказав ехать к реке, она надеялась увидеть этого красавца-силача. Смутная задумка угреть его наедине горячила ей кровь. Ей чудилось, что сегодня всё должно решиться.

По шуму, доносившемуся с реки, можно было догадаться, что народу сошлось много. И действительно, всё пространство между домами и рекой было заполнено праздничным людом. Глаз радовало нарядное разноцветье. Ныне модными стали кафтаны и телогреи с узорчатыми рисунками. Женские шубейки тоже были обшиты цветной тканью. Девицы красовались сафьяновыми сапожками и дорогими лентами с золотыми нитями, вплетёнными в косы.

Чувствовалось, что люди собрались не только посмотреть кулачные бои, но и повеселиться. На спуске к реке стояли открытые взору столы, уставленные кувшинами с пивом и брагой и тарелками со всякими яствами.

Слышно было, как в толпе обсуждали, пойдёт ли ныне Мясницкая против Ильинки «стенка» на «стенку», либо на лёд выйдут лихие супротивники.

И словно по чьему-то слову ватага парней отошла в сторону, и вперёд вышли несколько бойцов. В девичьей толпе началось оживление.

– Глядь, Бересень Иван вышел.

Вглядевшись, Наталья узнала красавца-силача, отвагой которого она любовалась несколько дней назад.

Она велела кучеру подъехать ближе к реке. Из разговоров она поняла, что сегодня собрались силачи со всей Москвы, но она видела лишь того, кого называли Иваном Бересенем. Сначала он принял участие в жеребьёвке, затем занял исходную позицию, слегка выставив вперёд правую ногу в хромовом сапоге. Даже издали Наталья почувствовала, как играют его мускулы под рубахой. Супротивник Ивана, дюжий парень с чёрными цыганскими кудрями, медленно приближался к нему, как бы примериваясь. Никто ещё не успел понять, когда начался бой, а чернявый уже отлетел в сторону, едва удержавшись на ногах. Опытный боец, он тотчас поднёс ко рту флягу с «питием», чтобы подкрепиться. Иван скучающе следил за ним.

Новая схватка была более решительной. Поверженный наземь «цыган» уже не делал новых попыток сразиться с Иваном.

Наталья, забыв об осторожности, высунулась из кареты, чтобы лучше видеть своего героя. Она была во всём тёмном, как монашка. Платок, похожий на клобук, закрывал ей лицо по самые брови. Какая-то баба сказала:

   – Люди добрые, никак монашка приехала? И не соромно ей на мужиков глядеть, как они меж собою бьются!

Между тем бой продолжался не без происшествий. Кому-то Иван сломал челюсть, а когда на лёд вышел главный его супротивник, низкорослый и прыгучий мужик, Наталья едва удержала крик, увидев, какой он нанёс резкий удар по плечу Ивана. Бой длился с переменным успехом, перевес был то на одной стороне, то на другой. Но вот бойцы подошли друг к другу так близко, словно хотели сразиться взглядами. И вдруг Иван одним лишь могучим движением плеча отбросил от себя бойца, не ожидавшего такого манёвра, затем ударом кулака кинул его наземь.

Успех Ивана был несомненным. Это подтвердили и ликующие голоса.

Наталья не скрывала своих чувств. Какой праздник для души! Ещё какие-то минуты, и Наталья нетерпеливо следила за тем, как Иван с Неонилой, посланной ею, направлялись к карете. Видно было, что Иван был во власти недавнего боя.

Он приблизился с рассеянным видом. Неонила открыла ему дверцу кареты и удалилась.

   – Входите и садитесь, сударь. Имею к вам слово, – начала Наталья.

Она взглянула на гостя, испытывая прилив внезапного волнения. Ей радостно было видеть, что её избранник столь же хорош собой, сколь и силён. Кожа лица чистая, белая, волосы густые, светлые, глаза серые.

Видя, что она молчит, он спросил:

   – У монашки есть дело ко мне?

   – У монашки? – как бы удивляясь, переспросила Наталья.

   – Не угадал, стало быть. Ну, коли не монашка, то цыганка, – предположил Иван.

   – Да почему цыганка-то? – недоумевала она, недовольная в душе тем, что её приняли за простолюдинку.

   – Экая ты несмышлёная... А возок-то!

Наталья весело рассмеялась, и столько ласковой снисходительности было в её взгляде, таким покровительственным жестом она коснулась плеча Ивана, что он задумчиво произнёс:

   – Нет, ты не цыганка... И скажи-ка лучше правду о себе, госпожа-загадка. Кто ты? И какое у тебя слово ко мне?

   – Кто я, скоро узнаешь.

   – Понимаю. Машкерад. И скажи, красавица, как скоро всё станет въяве?

   – Не сразу сказка сказывается...

   – Да, говорят, скоро дело делается.

Он приобнял её за плечо, но она скинула его руку.

   – Говорю тебе: всему своё время. И, коли тебе по нраву сей машкерад, будь в Измайлове в четверг.

Иван озадаченно молчал, что-то соображая. Наталья, не желая замечать его немого вопроса, продолжала:

   – В Измайлове будут игры да потехи и скоморохи с медведями. И будут гости знатные, и ты сам среди них.

   – А слово заветное?

   – Всё узнаешь и услышишь в Измайлове.

   – Измайлово велико... Да как тебя-то там найти?

   – Проще простого. Тебе все скажут...

Иван ушёл озадаченный и задумчивый.

С его уходом Наталью охватило ощущение безрадостной пустоты. Ей не хотелось ехать в монастырь. А ежели отправиться в Кремль? О, Кремль ей тоже представлялся монастырём, и там больной супруг и тоскливые заботы. Пришла шальная мысль: а не заночевать ли в карете, как это бывало в давнюю девичью пору? Усмехнулась от этой мысли. В карете было душно. Воздух был затхлый. Пахло навозом, дёгтем и кожей.

Вскоре вернулась Неонила и сказала, исходя из каких-то своих, но всегда верных соображений, что надобно ехать в Кремль.

Наталья навела справки о Бересене. Он был дворянином, держал чин «детей боярских» – самый мелкий. Поместье у него было небольшое, и родовыми землями он тоже не мог похвастаться. Когда ещё придёт повышение по службе! Жалованье в приказе, где он служил, столь невелико, что и одному не прожить. А силушка молодая играет, вот и пошёл в кулачные бойцы. Любитель кулачных забав боярин Беклемишев даёт победителям неплохое вознаграждение.

Она узнала также, что пил Иван много и азартно, не пьянея. А кому остановить? Ни семьи, ни крепкой родни у него не было. Вот она и решила утешить его, взять ко двору, дать чин кравчего[17]17
  Кравчий – боярин, ведавший царским столом.


[Закрыть], словом, поднять мужика на ноги. Втайне она надеялась найти с ним хотя бы временное счастье.

Местом свиданий Наталья избрала Измайлово. Расположенный там царский дворец находился далеко от Москвы, не в пример близкому от Кремля Преображенскому дворцу или даже Коломенскому. Нравился ей и сам дворец, состоящий из многих маленьких комнат. Алексей их тоже жаловал. Живёшь, как в закутке, никто тебя не видит. А ещё в Измайлове была отличная оранжерея, где росли восточные травы и цветы. Алексей находил их аромат тяжёлым, но скоро привык.

Ивану Измайлово тоже понравилось. Ему пришлись по душе комнаты-кельи. Как и Наталья, он, очевидно, подумал, что здесь можно спрятать свою ночную жизнь. Одно смущало его – постоянное присутствие Неонилы, которая прислуживала им. Однажды он сказал Наталье:

   – Чего она тут с утра до вечера шастает?

   – Али думаешь на неё что?

   – Мы про людей говорим, и, значит, про нас люди не молчат, – уклончиво ответил Иван.

   – Не сомневайся. Она верно нам служит. Ей бы царю Алексею досадить. Ещё до моего прихода во дворец её отца безвинно схватили. Сколько Неонила ни доказывала, ни просила, отца её до смерти на пытке замучили. И ныне, прислуживая нам, она мыслит, что царю мстит.

Иван всё же продолжал ей не доверять. «Каков... В бою удаль свою показывает, а здесь труслив паче меры», – подумала о нём Наталья.

Ближайшие дни показали, однако, Ивану, что опасаться надо не рабы, а боярина Хитрово. В Измайлове он показался внезапно. Делал какой-то досмотр имению и косо поглядывал на Ивана Бересеня.

Вскоре было объявлено, что боярин ищет царский перстень. Наталья с недоумением заметила, что царь сам подарил ей перстень и ныне он в её шкатулке. Но боярин Хитрово не унимался и вёл допрос Ивана, спрашивал, что он делает в царской палате.

   – Я приехал вручить царице перстень, который она потеряла в карете.

   – Как перстень очутился у тебя?

   – Его нашёл ездовой рано утром, когда солнце проникло в карету. Он блестел.

   – Почто он передал перстень тебе?

   – Я охранник царицы и отвечаю не токмо за её жизнь, но и за целость её драгоценностей.

История с перстнем имела тем не менее последствия иного рода. После разговора с Хитрово Иван испугался слежки и был не столь аккуратен в запретных свиданиях с царицей, ссылался в своих оправданиях то на одно, то на другое.

Подозрительная Наталья устроила слежку за своим возлюбленным и, к своему негодованию, узнала, что он бывает на других свиданиях. Решив прогнать его, она учинила ему сначала строгий допрос. Иван не стал отпираться, искал себе оправдания.

   – Госпожа моя, я хотел отвести от себя всякие подозрения. Для того и ездил в Немецкую слободу.

   – Да кто спрашивал твоего хотения. Ты понимаешь, что накликал на мою голову новый позор?

Иван упал на колени перед царицей, старался поймать её руку, но она оттолкнула его.

   – Ужели, безрассудный, ты так и не понял, что здесь всё решают моя воля и моё слово?!

   – Так скажи мне слово милостивое!

– Только-то? – насмешливо отозвалась она, ибо в его словах она почувствовала новую обиду. Он, так дерзко даривший ей любовь, просит ныне одной лишь милости, как последний раб! – Ступай! Тебе будет объявлена наша милость!

Иван был послан в далёкий Пустозерск помощником воеводы, и никто не спросил у него согласия. Пройдут недели, месяцы, – Наталья даже не вспомнит о своём возлюбленном, с которым провела столько упоительных ночей. Обид она никогда не прощала и мстила жестоко.

Глава 18
И СНОВА ДЕРЖАВУ МУТИТ ВОЛШЕБСТВО

Богатый опыт давал основание Матвееву думать, что обстоятельства не делают людей прозорливее. Поэтому глупость и доверчивость, что, по мнению Матвеева, одно и то же, не имеют пределов. Он давно сказал себе: «Помни, что люди в массе своей простецы, – и не ошибёшься». Ему не стоило особого труда найти способ, как одурачить человека, навести на него слепоту и в конечном счёте использовать в своих интересах.

Но при этом Матвеев ставил себе одно важное условие: замысел и пути его осуществления должны быть тайными.

На этот раз он был особенно осторожен. Задумав новое важное дело в своей жизни, он утаил его подробности даже от Натальи, хотя дело касалось прежде всего её самой. Надо было в деталях рассчитать, как оттеснить Милославских подальше от трона и, может быть, вытеснить их из царского дворца, чтобы тем вернее расчистить путь малолетнего царевича Петра к трону.

Для начала он решил внедрить в сознание царя Алексея, что здоровье и жизнь царевича Петра нуждаются в особом бережении. Об этом и прежде не раз было говорено с самой царицей Натальей. Но тут были нужны не слова, но действия. Царя Алексея надо было держать в постоянной тревоге за сына. Но назойливость в этом случае чрезвычайно вредна. А между тем, начав дело, отступать нельзя. Как же выйти из положения?

И Матвеев придумал тактику отвлекающего манёвра. Он пытался представить дело так, будто злодеи норовят утвердить волю своей партии в государственных делах, а тех, кто станет тому мешать, начнут теснить, вплоть до умышления на жизнь супротивников.

Первой жертвой злодейства должен был стать конечно же он, Матвеев. Для того и было пущено подмётное письмо, обвиняющее его, первого вельможу, во всех смертных грехах. Царь не поверил подмётному письму, на что и рассчитывал Матвеев. Но важно, что царь узнал: его друг и важный вельможа – в великой немилости у лиходеев.

Но кто, однако, эти лиходеи? Имена – вот что было главным в игре Матвеева, и он вёл эту игру с настойчивым постоянством. Он словно бы сам торопил события, выставляющие его в невыгодном свете, даже озабоченный и унылый вид заранее напускал на себя. Не заметить этого было нельзя, и однажды царь спросил его:

   – Ты никак кручинен, Сергеич? И будто бы с лица спал...

«Зато ты опухать стал», – неприязненно, с трудом скрывая свои чувства, ответил Матвеев:

   – Кручинюсь... Да ночь худо спал.

   – Что так? Или вина доброго не нашлось?

   – Моей кручине вино не поможет...

   – Что ж молчал-то? Или я не помогал тебе отвести беду либо напасти нежданные?

   – Спасибо на добром слове, государь. Но в твоей ли воле отвести умышление на мою жизнь?

Матвеев произнёс эти слова с печальным видом и поник головой.

   – Умышление на твою жизнь?! Да как же мы-то не ведали об этом злодействе?

   – А оттого не ведали, что злодейство не вдруг открылось. Человек мой Иван с жёнкой нашли спрятанный в углу чулана мешок с кореньями. А хранит в том мешке свои коренья слепая девка-ведунья, именем Фенька, что живёт на дворе у князя Куракина.

Царь Алексей озадаченно молчал. Он был много наслышан о той Феньке, знал, что она травами лечила семейство князя и настой на тех травах давали царевичу Фёдору, наследнику престола. И как не доверять князю Куракину? Он был дядькой царевича многие годы. Человек надёжный, верный. Царевич Фёдор души в нём не чаял. Но и Матвееву царь привык верить. Вот только упрямства и своеволия у него много, не меньше, чем у Никона. Да что поделаешь, у всякого человека свой нрав, свои повадки.

   – Сам дознался или сказал кто, что Фенька умышляет противу тебя?

   – Жёнка человека моего Ивана слышала, как Фенька шептала над травами, приговаривая: «По чину ли Артамошка стал важным барином? Не пора ли ему и честь знать?!»

Царь Алексей некоторое время угрюмо молчал. Он почувствовал, что в этих словах была правда. Сергеича многие не любили. А худая молва что волна, против неё всё бессильно. И худые умыслы долго не залёживаются.

   – Видно, по слову твоему, Сергеич, придётся нарядить розыск.

Матвеев слегка дёрнулся и поспешно ответил:

   – Не спеши наряжать следствие, государь!

   – Что так?

   – Не спугнуть бы злодеев.

Царь озадаченно замолчал. Он был взволнован угрозой жизни своему советнику больше, чем сам советник.

   – Воля твоя, Сергеич, но мы не вправе оставлять без расследования злой умысел. Или не сам ты пришёл ко мне с кручиной в душе? Или сказанное тобой дело пустошное?

   – В сомнение ты ввёл меня, государь. Ведаю: дело сие не пустошное.

Царь наблюдал за лицом Матвеева, словно бы в чём-то сомневаясь, и выражение уклончивости на этом лице неприятно поразило Алексея.

   – Сам-то что думаешь? Чью волю вершила слепая девка?

Матвеев многозначительно опустил голову. Разве он не назвал имя князя Куракина? А причастность князя к ворожбе дворовой колдуньи докажет следствие.

   – Не утруждай себя, государь. Следствие поведу я сам...

   – Какая в том нужда?

Матвеев снова опустил голову, будто что-то обдумывал, прежде чем ответить.

   – Спешки опасаюсь, государь. Не навредить бы делу. Не спеша-то больше правды вызнаешь. Ныне слепая девка над зельем колдует, не ведая о том, что за нею следят. Не спугнуть бы до времени злодеев.

Царь не знал, на что решиться. В словах Матвеева как будто был резон. Но отчего в душе у царя такая смута? Не оттого ли, что эта новая история с колдовством касается его сына Фёдора? Злодейство-то задумано на дворе князя Куракина, дядьки царевича.

Коли так, то дело затевается нешуточное. Совсем недавно, под Новый год, он, Алексей, объявил царевича Фёдора наследником престола. И не на одной лишь бумаге – на действе, на самой Красной площади показывали государя-царевича всему Московскому государству и иноземцам. Были поздравления и с Новым годом, и с торжественным действом, говорились речи. На царевича смотрели в Архангельском соборе иноземцы, и он, царь Алексей, посылал к ним боярина Хитрово сказать: «Вы видели сами государя-царевича пресветлые очи и какого он возраста: так пишите об этом в свои государства нарочно».

Поздравлял царевича и Матвеев. «Да что было у него в душе? – впервые подумал Алексей. – Он ведь и не скрывал, что хотел бы видеть на троне Петрушу. Так ведь малёхонек Петруша-то. А Фёдор старший сын. Ему тринадцать лет исполнилось. Ему и царствовать после меня...»

   – Ладно, ступай, Сергеич. Нам не впервой выведывать правду. Ступай, – повторил Алексей замешкавшемуся Матвееву.

Однако дело с колдовством всё же несколько затянулось, как того и хотел Матвеев. Впрочем, этого и следовало ожидать, зная, какой поддержкой царицы пользовался этот временщик.

Наталья, хорошо осведомлённая о слабостях своего супруга, сказала как бы между прочим:

   – Ты почто не доверяешь Сергеичу? Али он где сплоховал?

   – Ты, Наталья, не мешалась бы в государские дела, – остановил её Алексей.

А всё ж получилось так, как того хотела она. Как говорится, «ночная кукушка всё перекуковала».

Вскоре события закрутились с неожиданной поспешностью и силой.

Это было время, когда слова «колдовство», «волхвование», «волшебство» имели роковую власть над умами людей. Злой умысел против человека с помощью таинственных сил считался преступлением века. Одного подозрения в волхвовании было достаточно, чтобы свести человека со света. Тотчас затевалось «государево тайное дело». Человека бросали в застенок, мучили. Пытки были жестокими, и люди часто наговаривали сами на себя.

Удивительно ли, что царь Алексей родного дядю боярина Семёна Лукьяновича Стрешнева лишил боярства и сослал в Вологду по одному только подозрению в волшебстве? Его вернули через четыре года, когда его невиновность была доказана. Поразительная судьба для близкого царского родича.

Опала Стрешнева совпадает по времени с важным событием в жизни царя – расстройством его брака с красавицей Евфимией Всеволожской, но склонностью к интригам боярин никогда не отличался. Остаётся одно предположение: клевета. От неё защита слабая. Но даже подозрительный Иван Грозный не всегда верил клевете. Он казнил своих любимых опричников Басманова и князя Вяземского лишь по доносу, обвинявшему их в волхвовании. Перед таинственной угрозой волшебства трепетали сами цари.

При избрании Бориса Годунова на царство существовала подкрестная запись, и присягавший по ней клялся: «Мне над государем своим царём, и над царицею, и над детьми их в еде, питье и платье и ни в чём другом лиха никакого не учинить и не испортить, зелья лихого и коренья не давать и не велеть никому давать, и мне такого человека не слушать, зелья лихого и коренья у него не брать, людей своих с ведовством, со всяким лихим зельем и кореньем не посылать, ведунов и ведуний не добывать на государское лихо...»

Царю Борису, опасавшемуся волшебства и державшему в страхе перед собой весь народ, удалось легко расправиться со своими соперниками Романовыми. Приказав подбросить им мешок с кореньями, он легко поймал их с «поличным». Вполне испытав на себе гнев и злобу окружающих, Романовы были «по справедливости» наказаны лишением боярства, вотчин и сосланы в далёкие края.

Пережив в раннем возрасте эту опалу вместе с родными, царь Михаил впоследствии стал наказывать невинных за то же самое волшебство, которое погубило многих его родных: дядья Михаила погибли в ссылке. Когда на стольника Илью Милославского, будущего тестя царя Алексея, поступил донос, что у него хранится волшебный перстень дьяка Грамотина, Милославскбго долго держали под арестом, а в его особняке и подворье неоднократно совершались обыски. Хорошо ещё, что сам жив остался.

При царе Алексее жестокое преследование ведовства было своего рода обычаем. Жизнь человека в те времена ничего не стоила. К примеру, царь Алексей приказал казнить писца только за пропуск одного слова в царском титуле.

При подобном состоянии нравственности такому ловкому человеку, как Матвеев, ничего не стоило использовать борьбу с ведовством в своих интересах. Сам он при этом скрывался за широкой спиной царя Алексея.

Именно в то время Матвееву требовалось навести подозрение на князя Куракина, дядьку наследника престола царевича Фёдора. Для этого и начат был розыск «о ведомой ворихе и ворожее слепой девке Феньке», которая жила в доме князя. Всё делалось «по особому поручению государя». Князю Куракину велено было «сидеть в своём дворе и по указу никуда не выезжать, а девку и людей лучших у него взять и пытать их жестокою пыткою накрепко».

Несчастную Феньку на пытке подробно расспрашивали, ездила ли она по боярским дворам и по скольку дней жила в тех дворах с людьми «князя Куракина и сам князь ведал ли про то». Каждому боярину, знавшему о Феньке, был учинён особый допрос. Всё велось к тому, чтобы вызвать сомнения в добропорядочности некоторых бояр, находившихся, как показывали события, в дружеских отношениях с князем Куракиным. Особое внимание уделялось, в частности, боярину Шереметеву, заподозренному, очевидно, в дружеской приязни к «партии» царевича Фёдора и царевны Софьи. Судьи допрашивали верховных боярынь и дворовых людей. Матвееву, судя по всему, требовалось уточнить «расстановку сил» в дворцовой среде и одновременно бросить тень на людей нежелательных.

Однако «добыча» Матвеева была невелика, если ему не удалось оттеснить верного царю и царевичу Фёдору князя Куракина. Несчастную же слепую ведунью запытали до смерти. Тут уж не осторожничали.

В те же дни розыска о ворожее Феньке шло другое следствие «по государеву тайному делу». Для сыска с князем Одоевским, которому поручалось это дело, «был с ним в товарищах боярин Артамон Сергеевич Матвеев с думскими дьяками и подьячими целою канцелярией». На этот раз под великим подозрением была жена верного царю стольника Алексея Мусина-Пушкина – Арина.

Что это за дело, неизвестно, но обставлено оно было свирепыми распоряжениями, что уже само по себе подозрительно. В дворцовые сёла по Троицкой дороге, в Тайнинское, Братовщину, Воздвиженское, были отправлены не просто стрельцы, но головы московских стрельцов разных приказов, каждый со своим приказом-полком. И велено им было допрашивать, кто с Москвы поедет или к Москве, какого чина и для какого дела, и все письма досматривать.

А дело было – сослать Арину Мусину-Пушкину в её село в Вологду, да время от времени посылать к ней по сто стрельцов для караула: как бы не сбежала жёнка. Под стрелецким караулом держались и её родственники. Сама же Арина была за «крепким караулом», и ни к ней, ни к её сыну Ивану не велено было никого пускать. Но Иван, несмотря на «крепкие караулы», пропал без вести.

Во всё это время Матвеев, первый вельможа в государстве, тоже «был в наряде», когда вёлся строгий досмотр всех приезжающих и отъезжающих. Судя по всему, он один заменял собой тайную сыскную канцелярию, учреждённую царём Алексеем. Всё проверялось и держалось в тайне.

Однако дело на Арину Мусину-Пушкину скорее всего было состряпано, ибо никаких следов от него не сохранилось. И сын Арины не только сыскался, но и был при царе Фёдоре Алексеевиче в особой милости у него. Это служило явным доказательством, что само дело было пустотным и затеяно в тайных интересах Матвеева. Царь Фёдор не стал бы приближать к себе врага своего отца.