Текст книги "Наталья Кирилловна. Царица-мачеха"

Автор книги: Таисия Наполова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)

Глава 28
СТРЕЛЕЦКАЯ СМУТА

Между тем замысел стрельцов, столь пугавший царицу Наталью, набирал силу. Летописец той поры писал:

«...Майя в 15-й день солдаты бутырские и всех приказов стрелецкие полки, совещавшиеся единомысленно, в 9-м часу дня со всех сторон пошли во град Кремль полками, воинским строем, со знамёнами, барабанами, оружием, с мушкетами и бердышами и с копьями, и несколько привезли пушек якобы на некоего неприятеля иностранного».

Тем временем началась великая буря. Свирепствовал ветер, по небу носились мрачные облака. Напуганные люди увидели во всём этом проявление Божьего гнева. Это впечатление усиливалось набатным звоном колоколов по всему Кремлю и барабанным боем. Обступив государский двор, стрельцы объявили случившимся тут боярам и смущённым дворовым людям и дворцовым служащим, что пришли «выводить изменников и неправдотворцов и губителей царского рода». Эти слова повторяли за ними и служилые люди, стоявшие у Красного крыльца. По словам летописца, они сказывали, будто некоторые бояре «учинилися изменниками и царский род хотят извести» и будто царевича Ивана «умертвили, а над царём Петром Алексеевичем злое своё умышление хотят учинити и лишити его царства».

Чтобы унять смуту, на Красное крыльцо вышла царица Наталья с сыном царём Петром и царевичем Иваном Алексеевичем. С нею вышли патриарх, все бояре и многие чиновные люди. Царя Петра и царевича Ивана поставили перед народом и объявили: «Сё государь царь Пётр Алексеевич, а сё государь царевич Иоанн Алексеевич. Благодатию Божией здравствуют, и изменников в их государском дому никого нет».

Но смуту это не уняло. Видя царившее между стрельцами возбуждение, к ним обратился патриарх. Но стрельцы встретили его резкими словами:

   – Не потребуем никаких ни от кого советов!

   – Пришло время самим разбираться!

   – Сами определим, кто нам надобен!

С полным сознанием справедливости своих действий стрельцы начали подниматься вверх, склонив перед собой копья. Они шли мимо святейшего патриарха, без всякого внимания к его словам и почтения к его сану. Знали, что накануне у него был злобный враг стрельцов Артамон Матвеев, только что вернувшийся из ссылки, и они долго и тайно беседовали. До стрельцов довели слова Матвеева: «Уничтожу бунт или положу жизнь за государя, чтобы глаза мои большей беды не видели». О свирепости Матвеева ходило много легенд. В памяти народа ещё живы были рассказы о жестоком подавлении им Медного бунта.

Поэтому стрельцы старались действовать обдуманно, на уговоры не поддавались и точно рассчитали день начала мятежа.

Это был роковой день 15 мая, который стрельцы считали для себя пророческим. В этот день в Угличе был убит царевич Димитрий. Его ставшее святым имя было постоянно на слуху в народе, как память о безбожном коварстве и злодеянии завистников царства. Имя Бориса Годунова было проклято в народе, и события почти столетней давности стали в народе знаком сегодняшних бед. Никто не сомневался, что царь Алексей и его юный сын, царь Фёдор, были отравлены завистниками, подобными Борису Годунову. Страшились за судьбу царевича Ивана. Артамона Матвеева называли вторым Годуновым.

Неудивительно, что мятежное выступление стрельцов имело поддержку в народе. И стрельцы это знали, оттого и действовали так уверенно.

Вернувшийся из ссылки Матвеев вызвал всеобщие подозрения. Ясное дело, что с заведомым умыслом поспешили вернуть его в Москву. Нарышкины всей семьёй ещё на дороге встречали его. Сама царица Наталья принародно ласкала да целовала его. И ждать ли добра от нарышкинского любимца? Он ещё в селе Братовщина сидел, а уже грозил расправиться со стрельцами. И как было стрельцам не опасаться его? Человек он коварный. У него везде свои людишки поставлены. Умел кого надо подкупить либо заставить служить себе ложными посулами.

Стрельцов сразу насторожило, что Матвеев не спешит действовать, да и кремлёвские ворота не были заперты. Будучи людьми решительными, они быстро заполнили кремлёвскую площадь. Им удалось опередить Матвеева. Когда он отдал необходимые распоряжения стременному полку поставить крепкие караулы у ворот, там уже были стрелецкие караулы. Пёстрые стрелецкие кафтаны быстро запрудили всё пространство перед Красным крыльцом, а площадь наполнилась барабанным боем. На солнце сверкали острые сабли, копья, ружья. Это грозное впечатление усиливал грохот пушек.

Людей, до той поры занятых своими делами, охватил страх. Бояре, чиновные люди прятались кто где мог. Царица Наталья с сыном Петром и царевны первыми ушли в свои палаты. Те же, что замешкались на площади, с испугом смотрели на бумагу в руках выборного от стрельцов Кузьмы Чермного. Он держал список изменников.

Когда стрельцы начали подниматься на Красное крыльцо, навстречу им вышел боярин князь Михаил Алегукович Черкасский. Стрельцов удивило, что этот именитый князь, приходившийся роднёй Романовым-царям, был в небрежно надетой разорванной ферязи. Стоявшие внизу стрельцы стали потешаться:

   – Эй, Алегукович, никак это Нарышкины тебя в тряпьё обрядили?

   – Идём к нам, князь, мы тебе полное довольствие выдадим!

Между тем старик-коротышка едва переступал своими маленькими ножками. Кто-то из стрельцов сказал:

   – Черепаха, ну чисто черепаха...

Позже прозвище Черепаха, возможно, и прилипло к боярину Черкасскому с этого дня.

Неизвестно, слышал ли он эти слова, но лицо его передёрнулось от негодования.

   – Зачем вы, страдники[24]24
  Страдник – здесь: мужик.


[Закрыть], пришли сюда?

Стрельцы возмутились:

   – Ишь ты, он ещё и бранится!

   – А ну, проваливай отсюда, пока цел!

   – Тебе бы, князюшка, посмирнее надобно быть. Как бы невзначай не зашибли тебя!!

На выручку бессильному от ярости, но беспомощному старику вышел его дворецкий.

Тем временем Благовещенскую площадь охватило смятение. Стрельцы всё прибывали и уже заполнили пороги Грановитой палаты. Накал страстей среди них становился всё выше. Вся Кремлёвская площадь гудела протестующе и мятежно. Неожиданно навстречу стрельцам с Красного крыльца начал спускаться князь Михаил Юрьевич Долгорукий, глава Стрелецкого приказа.

   – Назад! – громовым голосом повелел он стрельцам. – Как осмелились, лиходеи, самоволом подступаться к государеву жилищу! Прочь, изменники!

Князь был в ярости. Плохо владея собой, он не успел выхватить оружие, когда стрельцы кинулись к нему и быстро связали его. Кузьма Чермный сказал:

   – Тебя-то, князь, нам и надобно было. Да ты сам пошёл в ловушку, которую хотел расставить нам.

Стрельцы принялись раскачивать князя, спрашивая стоявших внизу товарищей:

   – Любо ли?

   – Любо! Любо! – ответила многоголосая толпа, и князя Михаила Долгорукого, главу Стрелецкого приказа, сбросили на подставленные внизу стрелецкие копья.

Вид первой кровушки подействовал возбуждающе. Стрельцы гурьбой устремились по лестнице, которая вела на так называемый Верх.

   – В царицыны палаты!

   – Валите к царице Наталье! Там будет и Матвеев!

Стрельцам хотелось поквитаться с Матвеевым. В годы своего правления он был жесток и человеческую жизнь не ставил ни во что. Для многих, однако, было полной неожиданностью, что Матвеев не прятался, а сидел за столиком с царицей Натальей и царём Петром. Он живо поднялся и, не дожидаясь, сам вышел к стрельцам. Он сильно постарел за годы изгнания. Рыжая борода поредела, а некогда розовощёкое лицо покрылось местами мелкими коричневыми пятнами.

   – А, это ты, Кузьма, – обратился он к Чермному. – Вижу, искать меня пришли, а я никуда и не прятался... Пришли взять меня? Да какая вам от того корысть? Неправды на мне никакой нет...

   – Скажи об этом ребёнку-царю. Он-то поверит. А мы тебя вдоль и поперёк знаем...

Двое стрельцов быстро скрутили Матвееву руки и повели. Царица Наталья кинулась к нему и уцепилась за рукав кафтана.

   – Не дам! – властно крикнула она.

   – Что?! – удивился Кузьма Чермный. – А ведомо ли тебе, царица, что ты укрываешь изменника? Ты ещё дашь нам ответ, где укрывается твой брат Иван.

Наталья слушала это, в гневном бессилии стиснув зубы и не отпуская руки Матвеева. Когда стрельцы оторвали её от Матвеева, она едва не потеряла сознания. Комнатные боярыни подхватили её. Она упала им на руки и не видела, как к Матвееву подбежал сын Петруша, и Матвеев ухватился за его руку. Стрельцы поняли, что он хочет спастись ребёнком-царём, и какое-то время находились в растерянности. Пётр казался напуганным, но было видно, что он не хочет отступиться от своей роли заступника близкого его семье человека. Стрельцам стоило немалых усилий, чтобы оторвать царёнка от арестованного ими изменника.

   – Не ведите меня на площадь! – взмолился Матвеев. – Лучше киньте в застенок! Я знаю много тайн, которые скрывают Нарышкины. Велите мне сказать...

   – Про то мы и сами знаем! – резко оборвал его Кузьма Чермный.

   – Иди-иди... Словами тебе уже не спастись!

Стрельцы вывели Матвеева на Благовещенскую площадь. Он перекрестился на святые лики, украшавшие Благовещенский собор. Губы его что-то шептали.

   – Помолись. Изменникам тоже не возбраняется молиться.

   – Да отпустит ли Господь его грехи?

Матвеев упал на колени перед собором. Стрельцам надоело ждать. Старик явно цеплялся за жизнь.

Кто-то из стрельцов накинул ему на голову верёвочную петлю. Матвеев схватился за неё руками, пытаясь снять.

   – Может, изрубим его?

   – Это всегда успеется.

   – Тащите к Лобному, чтобы люди видели...

Когда Матвеева поволокли, он не вдруг задохнулся в петле. Лицо и шея его стали багровыми.

   – Много он кровушки нашей попил, вот она и взыграла в нём...

Стрельцы доставили к Лобному месту окровавленное, проткнутое пиками, тяжёлое, в изодранном кафтане тело Матвеева и положили рядом с князем Михаилом Долгоруким, тело которого было обезображено ещё больше.

В сторонке, за Лобным местом, толпились испуганные люди, немые свидетели внезапного исхода кровавой драмы в Кремле. Многие видели, как волокли трупы, и не хотели уходить, не дознавшись, кто и за что был убит. Неожиданно из толпы вперёд выдвинулся дьяк, спросил у стрельцов:

   – За что приняли смерть сии государевы люди? За какую измену али за вину какую?

   – Про то ведомо будет каждому. На Красной площади поставят столб и на том столбе будут исчислены все вины убиенных.

   – От себя ли говоришь или есть указание великого государя?

   – Много будешь знать – скоро состаришься.

Стрелец постарше сказал:

   – Приходи днями на Красную площадь. Увидишь столб, учинённый середь Московского государства. На том столбе будут написаны имена тех злых лиходеев, что забыли государское крестное целование и чинили неправду.

   – Да кто ж они, что мы про них не слыхали? Те злочинцы будут пропечатаны в государевых печатных грамотах?

Стрельцы весело смеялись:

   – А ты дотошный, дьяк...

   – Ему, вишь, ещё и печатную грамоту подавай!

И сказавший это стрелец начал что-то писать на клочках бумаги, затем, всё так же смеясь, вложил эти клочки в отвороты кафтанов на трупах.

Когда стрельцы ушли, дьяк вынул клочки бумаги и прочитал: «Се боярин Артамон Сергеевич Матвеев», «Се боярин князь Михаил Юрьевич Долгорукий». Дьяк перекрестился, сказав:

   – Вечная память вам, государевы люди. Ныне в мире царит злоба.

Между тем мятеж разрастался с новой силой.

Со словами: «Пора нам разобраться с теми, кто нам надобен» – стрельцы ввалились в Грановитую палату. Но она оказалась пустой: поначалу скрывавшаяся там царица Наталья с сыном Петром загодя ушли во внутренние покои дворца, бояре же и царедворцы попрятались где придётся.

   – Ищите бояр! – приказал стрелецкий выборный Кузьма Чермный.

   – Да где их искать?

Сначала обыскивали терема и покои царевен. Лазили по чердакам, осматривали все чуланы, копьями протыкали перины, одеяла, мебель, шарили под лавками. Строгому досмотру подвергалась даже утварь в домовых церквах.

Но вначале стрельцам попадались не те, кто был нужен. Стрельцы начали обеспокоенно спрашивать:

   – Кузьма, а ну погляди в список! Тех ли мы взяли, кого надобно потребовать на расправу?

Это забил тревогу самый старший среди стрельцов, самый осмотрительный.

   – А и правда, – согласились с ним остальные. – Поглядим в тот список, все ли там значатся. Кто нам надобен...

Когда были оглашены имена обречённых на казнь, кто-то из стрельцов обнаружил роковую ошибку.

   – Братцы, а ведь князя Михаила Юрьевича Долгорукого мы ошибкой живота лишили. В списке значится не он, а отец его Юрий Алексеевич Долгорукий.

   – Пойдём к старику, повинимся. Самого трогать не будем. Он в параличе лежит.

Заплакал старик, услышав о смерти сына. Но столь силён был страх перед мятежными стрельцами, что князь согласился угостить убийц сына. Из погребов выкатили бочки с вином и пивом, и началась шумная попойка.

Но великодушный порыв помиловать старого боярина, имя которого они нашли в списке жертв, вскоре уступил место ярости против него. Едва они узнали из доноса холопа о злобном намерении князя расправиться со стрельцами, когда наступит благоприятное для этого время, как тотчас же вернулись назад и бердышами изрубили в куски его тело.

И долго ещё бушевало над Москвой пламя мятежа и чинились кровавые расправы. Хозяевами положения были стрельцы, выполнявшие волю народа. Противостояние определилось резко и чётко. Стрельцы выступили против царствующей династии Нарышкиных и поддерживающих их бояр и князей. Носились упорные слухи, что стрельцы решили постричь царицу Наталью, что они норовили Милославским и хотели посадить на престол царевича Ивана. Нарышкины справедливо опасались заговора против них. Они считали, что во главе заговора стоит царевна Софья, и думали, как спастись. Мысленно готовились к тому, что кто-то из Нарышкиных станет жертвой мятежа. Наталья тоже готовилась к печальному исходу, только бы ей самой не быть насильственно постриженной. Этого она опасалась больше всего и, ошибочно полагая, что весь корень зла в царевне Софье, старалась установить добрые отношения с нею.

Царица Наталья сидела в своих покоях в окружении молчаливых комнатных боярынь. Возле неё стоял её духовник и что-то почти беззвучно шептал. Между тем царица, каменея лицом, следила из окна за тем, что творилось на площади. Она видела, как возле церкви Нерукотворного Спаса сгущалась толпа о чём-то кричащих стрельцов. Она видела, как к этой толпе подошла и бесстрашно обратилась к её предводителю княгиня Прозоровская, посланная ею для мирных переговоров со стрельцами, после того как все иные возможности были исчерпаны.

Мятежные голоса на время стихли. Казалось, стрельцы со всевозможным вниманием слушают княгиню. Но скоро шум возник снова, голоса стали более резкими и грубыми, и княгиня удалилась. Наталью поразил её скорбно-испуганный вид. Но как ни была взволнованна княгиня, к царице она приблизилась неспешно, с почтительным достоинством.

   – Благоверная государыня, эти страдники ничего не хотят слышать и требуют выдачи Ивана Кирилловича...

   – О чём ты говоришь, княгиня! – вскрикнула Наталья. – Или тебе неведомо моё решение не выдавать брата-боярина?

Некоторое время княгиня в смятении молчала. Мудрая боярыня, она знала все кремлёвские тайны и печально думала о неизбежности рокового исхода для боярина Ивана. Тянуть с ответом стрельцам – не было бы хуже. В ярости они устроят погром в кремлёвских хоромах и никого не пощадят. Царицу с сыном, может, и не тронут, а бояре едва ли спасутся. И ещё думала княгиня, что царица сама виновата, ибо не только у стрельцов, но и у прочих вызвала злобу к боярину Ивану Нарышкину. Вопреки обычаю и старине царица преждевременно и не по заслугам возвысила своего любимого брата. Не считаясь с законом, дала ему боярство. А после расправы с полковниками определила его на место боярина Языкова, незаслуженно наградила званием оружничего и поставила во главе Стрелецкого приказа наряду с князем Долгоруким. А далее и того хуже. Этот скороспелый боярин до того зазнался, дошёл до такой дерзости, что облёкся в царский убор, примеривал царскую корону, возложил на себя бармы, взял в руки державу и посох царский. Когда царица Софья с царицей Марфой увидели это, то стали стыдить боярина Ивана. Но он не только не унялся, но и начал бранить их, а затем с угрозами накинулся на появившегося царевича Ивана и даже схватил его за грудь с угрозами: я-де вас всех изведу!

   – Государыня-царица, стрельцы виноватят боярина Ивана в измене, в том, что облёкся он в наряд царский...

   – Брата Ивана я не выдам! – твёрдо повторила Наталья. Чувствовалось, что её сердило упорство княгини.

   – Благоверная государыня, стрельцам ведомо, где скрывается боярин Иван Кириллович.

Наталья побледнела. Она была уверена, что о тайнике, где прятался Иван, никто не знал. Это был тайник, известный лишь самим царям ещё со времён Бориса Годунова. О нём не знали даже царедворцы. Тайник был с хитростями. В нём можно было укрыться и спокойно наблюдать за тем, что творилось на площади. Сам же наблюдатель оставался при этом невидимым.

   – Стрельцы тебе сами о том сказали?

   – Сами. Да ещё пригрозили. А я ответила им, что ни о каком тайнике не ведаю.

   – Стрельцы застращали тебя, княгиня. А ты и поверила...

   – Поверила я, государыня, другому. Им-то обо всём карлик донёс. Он все тайны во дворце знает, все углы обнюхал.

Эти слова убедили Наталью. С острым сожалением подумала она, что напрасно не удалила из дворца коварника и предателя карлу. Иван часто обижал его и больно наказывал, и карла затаил месть. И ведь было так ещё при царе Алексее, её державном супруге, о котором она, преследуемая многими горестями, не хотела вспоминать, ибо он мог бы предостеречь её от немалых бед, да не сделал этого. Не при нём ли взяли силу бояре Хитрово? И не обернулось ли всё это наветами на её родню? Почему дали веру показаниям ничтожного карлика – коварного Захарки? А поплатился за всё несчастный Артамон Сергеич, вечная ему память! А всё карлик Захарка. Да не прошло ему даром предательство: умер вскоре после дыбы, на которую его вздёрнули, дабы подтвердил свои показания против своего господина.

Но винила Наталья и себя. Предупреждали ведь её, сколь коварны карлики, и всё ж взяла в свой терем ещё одного предателя – карлика прозвищем Хомяк. А теперь он к стрельцам переметнулся.

   – Разведай, княгиня, – обратилась она к боярыне Прозоровской, – верно ли, что карла выдал стрельцам секреты тайника?

Речь шла об особом, невидимом снаружи боковом притворе, тайна которого строго охранялась.

   – Стрельцы никого из дворцовых к себе не допускают. Ты же знаешь, государыня, что они требуют выдачи боярина Ивана.

Наталья некоторое время что-то обдумывала.

   – Позови, княгиня, царевну Софью.

Через некоторое время вошла Софья. С нею был князь Одоевский. Наталья несколько удивилась приходу старца, но вида не подала и смотрела только на царевну Софью. В эту минуту ей нужна была любая поддержка, и она надеялась найти её в падчерице, столь ею нелюбимой. Но таковы были обстоятельства. Наталья знала, что царевна теперь заодно с нею. Её, как и саму Наталью, страшили беспорядки в державе, власть черни. Царица очень надеялась на ум и энергию Софьи. Ныне ли думать о несогласиях между ними?! И, судя по всему, Софья на что-то решилась, ежели пришла с князем Одоевским.

   – Проходи, Софьюшка, заждалась я тебя. Чаю, придумала уже, как унять злодеев.

Софья устремила на царицу проницательный взгляд.

   – Вижу твои помыслы. Но, сколько бы ты ни старалась и сколь бы я ни содействовала тебе, Ивана Кирилловичи нам не спасти...

Наталья переменилась в лице. Она, казалось, собиралась с духом, возможно, пожалела, что позвала Софью, силилась не смотреть на неё. Потом обратила взгляд к старому князю Одоевскому, словно искала у него поддержки или утешения.

Князь почувствовал это и с минуту растерянно молчал. Он пришёл поддержать царевну Софью. На его век пришлось «бунташное время» царя Алексея. Он пережил кровавые события Медного бунта и знал, что ради спасения людей приходится идти на жертвы. Сетуй не сетуй, а от судьбы защиты нет.

   – Благоверная государыня, – начал он, – ныне все наши молитвы о спасении Кирилла Полуехтовича да боярина Ивана Кирилловича. Благодарение царевне Софье – отмолила она у стрельцов твоего батюшку.

Лицо Натальи ожило. В нём появилась надежда.

   – Злодеи заменили ему казнь пострижением, – продолжал Одоевский. – Но о боярине Иване они и слышать не хотят. И теперь рассуди сама: как помочь тому, чему нет помочи?

Наталья хотела перебить его. Весь вид её говорил: «Ужели и ты, князь, заодно с царевной Софьей?»

Князь уловил этот протест в душе царицы, но продолжал:

   – Или неведомо тебе, государыня, что страдники угрожают и молодому царю Петру, и тебе, благоверная царица? Да разве спасётся кто, ежели злодеи учинят погром в Кремле? Сколько тут ни думай, а силу нам не переломить...

   – Брата Ивана я не выдам! – в очередной раз резко сказала Наталья. И вдруг, обратившись к Софье, выкрикнула: – Это всё ты! От тебя всё идёт! Я давно поняла, что твоего завода это дело. Тебе бы извести нас...

   – Умиротворись, царица! Ныне святая заступница к тебе пришла.

Услышав эти слова князя Якова Никитича Одоевского, Наталья посмотрел на приближающуюся к ней Софью, поднялась с кресла и направилась к иконе Богоматери Одигитрии, которую ей протягивала царевна. Она неотрывно смотрела на лик Пречистой, которой часто молилась в церкви Спаса Нерукотворного. Дрожащими руками взяла она икону из рук царевны и тихо произнесла:

   – Да спасёт она тебя, Иванушка, от злодеев! Помолись святой заступник и никого не бойся!

В эту минуту створки притвора возле окна неслышно раздвинулись, и перед изумлённым князем Одоевским и свитой царицы появился бледный, едва живой, не похожий на себя Иван Нарышкин. Глаза его бегали, будто он кого-то искал. Он сделал два шага и остановился. Колени его дрожали от страха. Он как будто хотел что-то сказать и не мог. Пригладил исхудалой рукой курчавые чёрные волосы, достигавшие плеч.

Заливаясь слезами, Наталья направилась к брату, протягивая ему икону, но он, казалось, не видел её. Упал на колени перед царицей и проговорил, словно захлёбываясь словами:

   – Не выдавай меня, государыня-сестрица! Спаси меня!

Потом Иван поднялся и диким взглядом посмотрел на сестру-царицу. Она как будто успокоилась, медленно с иконой в руках направилась из кремлёвской палаты в церковь. Царевна Софья тихо коснулась плеча Ивана, и он вместе с нею и дворцовыми боярынями последовал за Натальей.

Короткий путь показался ему долгим и мучительным. Но он всё ещё надеялся. Когда вошли в церковь, истово крестился, положил три земных поклона. Слов но во сне услышал слова сестры:

   – Исповедуйся, Иванушка, и приобщись Святых Тайн. Да помилует тебя Господь! Да снизойдёт к нашей молитве его Пречистая Богоматерь!

Слова царицы заглушались злыми выкриками стрельцов, которые толпились за Золотой решёткой. Кто-то, указывая на них, тихо произнёс:

   – Царица Небесная простит, да они не простят! Упиваются злобой, аки бесы.

Наталья дала знак своему духовнику. Он приблизился к обречённому на казнь, повёл в алтарь и там исповедал его, причастил и помазал миром.

Когда вышли из алтаря, Иван протянул руки к царице. Она кинулась к нему, обняла, потом отстранила от себя и перекрестила, проговорив:

   – Боже милосердный, будь милостив к нему!

Она явно тянула время, не отпуская от себя брата.

Между тем крики стрельцов становились неистовее.

Среди них заметно было какое-то движение. Кто-то из них сказал, что царица хочет укрыть брата в алтаре. И стрельцы собирались ворваться в алтарь.

Князь Одоевский подошёл к царице:

   – Государыня, не медли! Пора уходить. Кабы не было худшей беды...

Наталья посмотрела на него, потом передала брату икону.

   – Вот тебе великая заступница! Ужели злодеи посмеют вырвать из твоих рук святую икону!

Иван Нарышкин прижал к груди икону Богоматери и вместе с сестрой стал спускаться с лестницы. Он старался держаться твёрдо, но на последней ступеньке споткнулся и едва не упал.

Злобно следившие за ним стрельцы сразу же бросились на него, едва распахнулись двери Золотой решётки. Теперь, когда добыча попала в их руки, они успокоились и поволокли её в Константиновский застенок, известный жестокими пытками.

На пытке Ивану Нарышкину задавали одни и те же вопросы: «Зачем домогался царства? Кто дозволил тебе облечься в царский наряд? Не сестра ли, государыня Наталья Кирилловна?»

Иван молчал. Да он и сам плохо отдавал себе отчёт в случившемся. Зачем надел на себя царский наряд? Но разве корона не принадлежит Нарышкиным? Брат Афанасий також примерял на себя корону. Царица Наталья дозволила? Так это ей в утешение, да и подразнить Милославских хотела. Пусть они не думают, что ежели царевич Иван старше Петруши, то и прав у него на державу тоже больше, чем у Нарышкиных. Стрельцы вменили ему в вину, что кинулся на Ивана-царевича и схватил его за грудки. А зачем карлу Хомяка слушает да подглядывает за Нарышкиными?

В одном раскаивался Иван: почто до сей поры не извёл Ивана Милославского. Да поздно о том сожалеть. Иван Милославский встанет ныне на пути у Петруши.

Цепкая жизненная мощь помогла Ивану Нарышкину выдержать тяжёлые пытки. Спасся он, видимо, и тем, что от жестоких пыток терял сознание, а порой притворялся бесчувственным, чтобы набраться сил.

Но он ещё не знал, какое испытание ожидало его. Когда его истерзанное тело после пыток бросили на площади, к нему подошёл стрелец, который затаил злобу против него: днями ранее он, Иван, приказал бить этого стрельца плетьми за то, что по воле случая очутился неподалёку от боярского поезда Ивана Нарышкина и тем учинил ему помешку.

Увидев подходившего к нему наказанного им стрельца, Иван понял: это конец. С этой мыслью он и умер, изрубленный бердышом.

Тела убитых не сразу разрешили убрать с площади. Они некоторое время лежали для всеобщего обозрения и в назидание врагам отечества. И никто не осмеливался нарушить стрелецкий указ.

Здесь же на площади были казнены и мародёры и те стрельцы, что, вопреки строгому указу предводителей, польстились на чужое добро и похитили хотя бы какую-то мелочь. Когда же вышел указ, дозволяющий хоронить убитых, не все поспешили исполнить свой долг. Иные ещё опасались показываться на людях. Самыми мужественными оказались слуги. Говорили, что первым пришёл на площадь человек Артамона Матвеева. Замечено было, с какой любовью собирал он останки хозяина и с почестями предал их земле.

Тело Ивана Нарышкина нашли не скоро – так оно было изуродовано. Очевидно, злобный стрелец дал выход мстительному чувству. Говорили, что жалкие останки ненавистного ему боярина он хотел бросить собакам, но стрельцы, убеждённые в том, что действовали «по чести», не дозволили этого сделать.

Ими преследовалось всякое нарушение порядка и справедливости. Никто не должен был считать их лиходеями и мятежниками. Они выполняли свой долг надворной пехоты. И чтобы в этом не было сомнения, через некоторое время после кровавых событий стрельцы поставили возле Лобного места столбы, где были выписаны имена убитых изменников царя и отечества и перечислены их провинности, за которые они были лишены жизни.

Надписи на столбах гласили, что расправы над изменниками чинились царским именем: «...А Ивана и Афанасия Нарышкиных побили за то, что они, Иван и Афанасий, применяли к себе нашу, царского величества, порфиру, и мыслили всякое зло на нас, великого государя...»

Эти стрелецкие столбы были вскоре уничтожены, но в истории сохранилась память о грозном праве народа вершить свой суд, а также об изначальном чувстве справедливости в массах.