Текст книги "Три сердца"
Автор книги: Тадеуш Доленга-Мостович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)
Кейт стояла молча, не пытаясь остановить его. Еще никогда прежде он не позволял себе устраивать такой скандал, такие оскорбления, выкрикивать такие обидные слова в ее адрес. Был он, несомненно, под действием алкоголя, но не пьян. И вдруг пронеслась мысль: «А может, он сошел с ума?» Она не могла объяснить себе такого грубого взрыва. Она чувствовала себя точно загипнотизированной под градом выкрикиваемых им обвинений и ругательств. Не могла она сдвинуться с места и оторвать глаз от его лица, красного, вспотевшего, искривленного злобой.
Ненавидящий взгляд налитых кровью глаз Гого, казалось, парализовал Кейт. Ей не было страшно, она даже не удивилась, потому что это не стало для нее неожиданностью. Она видела его взлохмаченные волосы, резкие движения рук и пену в углах рта. Он был отвратителен, просто мерзок, насколько можно было себе представить, но внутренне она постаралась быть объективной и рассудительной.
Гого тем временем кричал все громче, электризуясь собственным возбуждением, выплескивая из себя всю злобу, все отчаяние, все пекло, которое полыхало в нем месяцы, чтобы довести его до белого каления и выплеснуться через край.
В бешенство его приводила безучастность Кейт, ее молчание, ее незамутненный взгляд, спокойное лицо. Его дразнило чувство, что кто-то как бы со стороны присматривается к ней и к нему, к ней, невозмутимой, гордой и красивой, и к нему, жалкому животному. Если всегда он видел в ней существо необыкновенное, то сейчас она показалась ему чем-то совсем уж недосягаемым. Если он любил ее, то в эту минуту, вопреки собственным словам, мог бы молиться на нее, если всегда восторгался ее красотой, сейчас она была самой красивой, неправдоподобно прекрасной в своем страшном спокойствии королевы, перед которой он мечется, как взбунтовавшийся пленник, как богохульник, оскорбляющий божество, которое не нуждается в почитании и поэтому еще более величественно. Да, богохульник, потому что каждым словом глумился над ней и над своей любовью, тем самым желая сломить ее, лишить достоинства, сравнять с землей, потому что только в уничтожении ее превосходства у него могла быть какая-то надежда. Сейчас он освободится от ее власти, вот он уже чувствует блаженство преимущества. Он должен увидеть ее плачущую, маленькую, слабую, умоляющую пожалеть ее, униженную, раздавленную.
Кровь заливала мозг, и он сам уже не знал, где рассуждения, где экзальтация, а что было жаждой исполнения святотатства. Он уже не слышал даже собственного крика.
– Ну, что ты стоишь как статуя воображаемой богини! – орал он. – Что за глупая мина! Отвечай, когда тебя спрашивают, иначе я тебя сейчас научу повиновению! Так ты поняла, девка?! Говори, потому что я сделаю тебя разговорчивой! Ну, говори…
Кейт даже не вздрогнула. И тогда он подскочил к ней с криком:
– Получай, получай! – и изо всей силы ударил ее по лицу.
Она качнулась, но не упала. Гого, прижавшись к стене плечами, смотрел на Кейт. Она по-прежнему неподвижно стояла на середине комнаты в черном платье с застегнутым белым воротничком, невозмутимая и чужая, а ее ясный спокойный взгляд не выражал ни гнева, ни ненависти, ни боли, ни презрения. Он не выражал ничего. В ее сапфировых глазах было какое-то убийственное отсутствие и безразличие.
И в эти минуты Гого понял, что все потеряно, что уже ничего не сможет построить из того, что разрушил. А еще он представил, что та жалкая видимость счастья и то, что предлагала она ему вместо любви, выполняя обязанности жены, страшно его угнетали, казались ему пыткой и обидой, однако имели огромное, не поддающееся измерению значение: он мог говорить ей о своих чувствах, она принимала его ласки и поцелуи, мог касаться ее светлых волос, слушать ее голос, быть рядом с ней и мог любить ее. Боже, это были сокровища, которых ничем заменить он не сможет, которым просто нет цены.
А сейчас все кончено. Возврата нет. Он понимал это, чувствовал, знал, не обольщаясь надеждой, что сможет вернуть, сумеет вымолить хотя бы крупицу.
И если сейчас он бросился перед ней на колени, если среди слез и рыданий с мольбой заклинал ее самыми нежными словами о прощении, то не делал это в надежде выпросить помилование, а лишь из-за неодолимой необходимости выдавить из себя безграничное сожаление, боль и желание покаяться.
Она не прерывала его и продолжала молча стоять, Однако, когда он попытался обнять ее колени, она отстранилась и тихо сказала:
– Лучше ударь меня, но не прикасайся ко мне.
Гого умолк и спустя минуту тяжело поднялся с колен. Постояв какое-то время у двери, он вышел, не проронив больше ни слова. Она слышала его шаги в столовой, потом в кабинете, снова в столовой и в ванной, куда он вошел, закрыв за собой дверь на ключ.
Кейт провела по лицу рукой и почувствовала боль. Взглянув в зеркало, она увидела под глазом красное пятно. Верхняя губа была разбита и опухла. Она промыла ранку одеколоном и припудрила лицо, а потом села и стала думать, как ей следует поступить. Проще всего было бы немедленно собрать вещи и уехать, уехать куда угодно: в Краков, в Торунь или во Львов, потому что переехать в гостиницу означало бы раскрыть скандал, подвергнуться расспросам и сплетням. Но для этого была необходима достаточная сумма денег, которой у Кейт не было. В ее распоряжении оставались лишь квитанции из ломбарда и драгоценности тетушки Матильды, но они хранилась в банковском сейфе, и чтобы заложить их, потребовалось бы несколько дней. Существовала еще и другая причина, из-за которой Кейт не хотела уезжать: она обещала Тынецкому обустроить его дом и сад. Ей очень хотелось выполнить свое обещание.
Думая об этом, она вдруг почувствовала какой-то неприятный запах. Возможно, она бы не обратила на это внимания, если бы не то, что запах становился все сильнее. Внезапно она поняла: из ванной комнаты распространялся газ.
«Этого еще не хватало», – подумала она с отвращением. Выйдя в прихожую, она постучала в дверь, но ответа не последовало.
– Прошу тебя, открой, – сказала она решительным тоном, но ей по-прежнему отвечала тишина.
Подвинув стул, она встала на него и, задержав дыхание, открыла окошко над дверью. Гого лежал, не сняв пальто, в пустой ванне. Прошло несколько минут после того, как он вошел и открыл кран газа. Отравиться еще было невозможно при такой утечке сквозь щели в двери. Он просто спал.
Кейт открыла дверь в столовую, а там и окна, после чего вошла в кухню.
– Марыня, я беспокоюсь. Пан уснул в ванне и, видимо, забыл перекрыть газ. Я не могу войти туда и думаю, не пригласить ли слесаря.
Марыня взглянула на нее и пожала плечами.
– Я бы на вашем месте не вызывала.
– А как открыть? Может быть, ты пролезешь через окно?
– А зачем?
– Так я же говорю, что пан может отравиться.
Служанка воскликнула:
– Невелика беда!
– Марыня!
– А это правда! У меня ж все нутро переворачивается, как посмотрю на мучения пани. Пьяница, прохвост, по ночам шатается, а потом является и скандалит. Зачем он вам? Вы найдете себе сто лучших.
Кейт нахмурила брови.
– Марыня, я не спрашиваю, что ты думаешь, а лишь о том, как можно открыть ванную.
– А зачем? Сам хотел, сам получил.
– Марыня, это грех! Как можно так говорить?
– Пусть будет и грех. Лучше согрешить, чем смотреть на все это. Я бы на месте пани и пальцем не пошевелила.
– Марыня, сейчас же иди за слесарем.
Служанка, помедлив, сказала:
– Если вы уж так хотите, то нет нужды выламывать дверь. Достаточно повернуть ручку счетчика в коридоре, и газ будет перекрыт во всей квартире. Только вот на чем я буду готовить обед?
Кейт уже не слушала ее.
«Как это не пришло мне в голову!» – думала она, перекрывая газ.
Она еще раз заглянула в ванную. Гого спал.
Спустя какое-то время остатки газа улетучились, и Кейт снова остановилась перед зеркалом. Следы побоев обозначились еще отчетливее.
Кейт задумалась и, наконец, решила не делать поспешных выводов и не принимать скоропалительных решений. Самым важным было избежать скандала любой ценой.
Пройдет время, и нужно будет поговорить с Гого о разводе. Во всяком случае, это должно произойти без шума, спокойно, не привлекая внимания.
Проснулся Гого около двенадцати. Из ванной он пошел в свою комнату и позвал служанку.
– Марыня, передай пани, что я не приду к обеду. У меня дела в городе.
Переодевшись, он ушел, потому что не хватило смелости разговаривать с Кейт, не зная о ее решении и захочет ли она вообще разговаривать с ним. Часть дня он просидел в маленькой кофейне, а около пяти позвонил домой.
К телефону подошла Кейт.
– Это я. Скажи честно, мое присутствие в доме не будет для тебя слишком неприятным?
– Очень хорошо, что позвонил, – услышал он голос Кейт. – У нас пан Полясский, пан Тукалло и скоро должен подойти князь Залуцкий. Им очень хочется сыграть в бридж.
Он все понял и молниеносно ответил:
– Конечно, сейчас же возвращаюсь, но поскольку я не смогу в их присутствии, Кейт, то хотел бы сейчас пообещать, что…
– Так мы ждем, – прервала она его и положила трубку.
Гого оплатил счет и вышел. Да, остаток иллюзий, которые вопреки здравому смыслу еще теплились у него, развеялись как дым. Совершенно четко она установила границу их отношений, которые лишь для окружающих должны оставаться прежними.
«Она никогда и ни за что не простит», – думал он.
Гого хорошо знал, что никакое раскаяние, никакие клятвы, никакая жертва не смогут вернуть уже не то что ее, но даже получить формальное прощение. Он изучил ее достаточно хорошо и знал, что в ее характере нет места жалости. Ему было ведомо и то, что Кейт сделает все и пойдет на любые уступки, чтобы ситуация не стала достоянием широкого круга людей. Поэтому сам факт, что в присутствии посторонних в квартире она спокойным и доброжелательным тоном приглашала его домой, не вызвал у него удивления.
Впрочем, и Гого со своей стороны старался вести себя так, будто между ним и женой ничего не произошло. Но ему это удавалось значительно труднее.
Как только он вошел, то ужаснулся при виде Кейт: лицо ее украшал выразительный и большой синяк, верхняя губа опухла.
«Я преступник, самое мерзкое животное», – думал он, приветствуя приятелей и изо всех сил стараясь держаться как можно естественнее.
Однако с этой задачей он справлялся не очень успешно. Спустя несколько минут Тукалло спросил:
– Что это ты такой кислый сегодня?
– Я?.. Вовсе нет. Правда, меня… зуб немного беспокоит, пломба выпала. Я как раз был у врача… у дантиста, а это никому не доставляет удовольствия.
Брови Тукалло поползли вверх.
– Адам, здесь следует задуматься, – обратился он с серьезным видом к Полясскому.
– О чем именно?
– Сопоставим факты: Гого пил всю ночь, что не вызвало восторга у его жены. Это раз. Друзья приходят к ним и видят ее с синяками. Он отсутствует, потому что ему пришлось бежать к зубному врачу спасать свои зубы. Это два. Какие же выводы? Подключи свое авторское воображение! Правда, у нас есть информация, что пани Кейт упала и ударилась, а еще, что Гого съел свою пломбу. Не видишь ли ты простого объяснения? Что? Представим сцену в том же кабинете, залитом мягким светом весеннего утра. Вот Гого, который возвращается к домашнему очагу, вздыхая по своей весталке и не зная, что она превратилась в грозную фурию. И дальше, пренебрегая правилами математики о прямой линии и законом физики о гравитации, Гого по спирали ввинчивается в комнату. В дверях его встречает прекрасное создание в недвусмысленной позе, в результате чего Гого теряет два резца, один клык и три коренных зуба. Желая защититься от дальнейших ударов, он устремляется в бой. Первый раунд отмечен правым боковым на лице жены, во втором Гого повержен на помост. Служанка, исполняющая роль как судьи, так и секунданта, выливает на него ушат воды и считает до десяти. На счет «девять» Гого поднимается. В следующих раундах он теряет остатки зубов и хорошее настроение. Последним усилием он выигрывает бой, нанося удар по другой щеке, оставляя на ней заметный след, и прямо с ринга отправляется к ближайшему зубному врачу за вставной челюстью, чтобы успеть к приему милых друзей и встретить их очаровательной улыбкой.
Смеялись все, а Полясский сказал:
– Нет, Север, несмотря на богатую фантазию, я не могу себе представить такую сцену. Пани Кейт, борьба. Это полная чепуха. И Гого… Нет, извини меня, но я дал бы голову на отсечение, что он ни на одну женщину не смог бы руки поднять, а уж на пани Кейт тем более.
Побледневший Гого слушал рассказ Тукалло и улыбался так, что это больше походило на гримасу от боли, а не на улыбку. Он дрожал при мысли, что его выдаст вид. Однако, по всей вероятности, абсурдность домыслов Тукалло для всех, не исключая самого автора, была так очевидна, что никто не принимал их всерьез.
Разговор плавно перешел на другие темы, и вскоре мужчины сели играть в бридж. Перед самым ужином появились Иоланта и Тынецкий.
– Мы по дороге заглянули на несколько минут, – сказала Иоланта. – Идем в мастерскую мазилы Подуньского, который своими декорациями собирается испакостить пьесу пана Роджера. О, Кейт, что с вами случилось?
– Ах, это мелочь, – шутливо ответила Кейт.
– Вы попали в автокатастрофу?
– В оконную, – поправила она с улыбкой. – Вешала гардину и потеряла равновесие. Если кто-то неловкий, то должен пожинать плоды.
– И так ударились об пол? – с недоверием спросила Иоланта.
– О перевернувшийся стул, с которого я и упала. Так вы идете смотреть декорации? Они уже готовы?
– Только проекты, – пояснил Тынецкий. – Но почему вы сами занимаетесь этими делами, ведь вы же могли искалечиться. Видимо, очень больно?
– Не беспокойтесь о пани Кейт! – крикнул от стола Тукалло. – Она получила реванш. Не верите, так попросите Гого, чтобы он показал свою искусственную челюсть и объяснил, что случилось с его собственными зубами.
Иоланта подошла к столу.
– Не понимаю, – сказала она.
– Ага, – рассмеялся Полясский. – Север придумал забавную историю о том, что они подрались.
– Это действительно забавно, – заметила Иоланта, не сводя глаз с Гого.
Иоланта с Тынецким еще четверть часа посидели и ушли. Оказавшись на улице, Иоланта не могла сдержать гнев:
– Ох, скотина, ну и скотина!
– О ком вы говорите? – искренне удивился Тынецкий.
– О нем, о ком же еще.
– Почему?
– Ну, знаете, я считала вас более сообразительным.
Тынецкий подумал и покачал головой.
– Извините, но я по-прежнему ничего не понимаю.
– Как это? – возмутилась она. – Неужели вы верите в эту сказочку с гардинами?
– Означает ли это, что… – заговорил он изменившимся голосом.
– Это значит, что эта скотина Гого бил ее.
Воцарилось молчание. После длинной паузы Роджер тихо сказал:
– Я не могу поверить. Это было бы чудовищно.
– Уверяю вас, я же видела его глаза, когда рассказывали о случившемся.
– Но внешне они в добром согласии.
Иоланта рассмеялась.
– Ох уж эти мужчины с их способностями замечать и чувствовать настроение!
– Они ведь разговаривали между собой и улыбались, – оправдывался Тынецкий.
– Да, но как? О, меня не так легко провести. Могу поклясться, что он избил ее.
– Это невозможно, совершенно невозможно, – голос его дрожал. – Вы только подумайте, как можно ее ударить? И за что? Почему и при каких обстоятельствах?
– Господи, – пожала плечами Иоланта. – Я не ясновидящая. Можно просто предположить, что он вернулся пьяный и хотел заняться с ней любовью, а она, допустим, защищалась. Женщина может принудить себя быть покорной даже самому омерзительному для нее мужчине, а я уверена, что Гого уже давно вызывает у Кейт омерзение. Но на этот раз, я думаю, произошло что-то совсем неприличное. И тогда он пустил в ход кулаки.
Они долго шли молча. Вдруг Тынецкий остановился.
– Я прошу вас извинить меня, но… вы бы не согласились отложить осмотр декораций на завтра или на другой день?
– Я согласна, пан Роджер. Для меня это не имеет особого значения. Следует признаться, что и я не в состоянии сейчас разглядывать творения несчастного пачкуна.
Он снял шляпу. Она подала ему руку.
– До свидания.
– Еще раз прошу извинить меня.
– Не за что, – она задержала его руку. – Но у меня есть предложение: проводите меня домой и оставайтесь на чай. Я не настаиваю и даже не смею уговаривать вас, если нет настроения. Мне показалось, что вас не утомит мое общество. За чаем и поговорим…
– Спасибо, – начал он, – но мне кажется, что я не смогу быть интересным собеседником сегодня.
– Мне всегда нравилось ваше общество. У нас с вами ведь нет неотложных дел. Пойдемте.
Они повернули в сторону дома Иоланты, почти не разговаривая. Уже в мастерской она обратилась к Роджеру:
– У меня для вас задание: разожгите огонь в камине, а я тем временем приготовлю чай.
Посуетившись в соседней комнате, она вскоре вошла и придвинула к камину низенький столик, поставив на него два прибора.
– У нас будет почти семейный ужин, – пошутила Иоланта, – скромно и с плохим настроением. А знаете что, давайте-ка мы выпьем чего-нибудь покрепче, нам обоим это не помешает.
– Охотно, пани Иоланта.
После четвертой или пятой рюмки она сказала:
– Спасайте ее.
Он вздрогнул и нахмурил брови.
– Я?.. Почему я?..
– Потому что вы любите ее.
Он сделал движение рукой, точно хотел возразить, но не произнес ни слова. Только после долгого молчания спросил:
– А вы позволили бы вмешиваться в свою жизнь каждому, кто в вас влюблен?
– Вы неверно ставите вопрос.
– Вовсе нет. Я смотрю совершенно трезво. Односторонние чувства не дают никакого основания, малейшего права для какого бы то ни было вмешательства.
– Если только они односторонние, – подчеркнула пани Иоланта.
Он взглянул на нее и отвернулся.
– Они действительно такие.
– Я не разделяю вашего мнения, потому что видела Кейт в обществе многих мужчин и уверяю вас, что ни один из них не интересен ей так, как вы.
– Этого мало.
– Да, но время работает на вас.
Роджер покраснел.
– Кроме того, вы же какие-то родственники, вот и ваше право.
– Этого недостаточно. Я не представляю себе, как бы я мог обратиться к своей кузине.
– Мне казалось, что вам не занимать смелости.
Он усмехнулся.
– Оснований мне не хватит.
– А вы просто устройте развод, ведь нужно же кому-то подумать о ее положении. Насколько мне известно, у нее нет состояния. Достаточно было бы финансовой помощи, которую от вас, как от кузена, она может принять. Невозможно же обрекать ее жить под одной крышей с человеком, который бьет ее. Вы должны посоветовать ей подать на развод.
Он покачал головой.
– Кейт сразу закроет мне рот словами: «А я вовсе не собираюсь разводиться. Как это вам пришло в голову?».
– Скажите, что не только вы, но и другие в компании догадываются о ее мучительной жизни с Гого.
– Это может только рассердить ее.
– Ну, если вы не хотите, я могу с ней поговорить. Мне кажется, что она верит в мою добропорядочность.
Он задумался.
– Все равно, пани Иоланта, я сомневаюсь, чтобы она захотела говорить не только с вами, но и вообще с кем бы то ни было на эти деликатные темы. Я полагаю, что она стократно готова терпеть самые невыносимые условия, только бы не давать повода для обсуждения и сплетен.
– Вы правы. В этом она вся.
– Вот видите.
– Но можно постараться повлиять на нее.
– Я в это не верю.
Он молча курил.
– Если речь идет об огласке, – заговорила Иоланта, – то она возникла бы в случае отказа Гого от развода.
– Разумеется.
– А разве нельзя склонить его уступить добровольно?
– Не думаю.
– Он слабый и бесхарактерный человек, – заметила Иоланта.
– Да, но вы забываете, что он любит ее.
Иоланта не сдержалась:
– Любовь такого пижона гроша ломаного не стоит.
– Для него стоит.
– Вы считаете, что решить этот вопрос мирным путем не удастся?
– Не знаю, но подумаю об этом. Во всяком случае я вижу здесь единственный выход.
– Вы преувеличиваете. Я поговорю с Кейт, и вот увидите, что мы сумеем достучаться до ее души.
– Я прошу лишь об одном… – начал он.
– О чем?
– Не упоминайте обо мне в разговоре. Мне бы не хотелось, чтобы она знала или могла догадаться, что мы обсуждали эту проблему с вами.
– Я могу это обещать вам.
– Спасибо.
Он встал и попрощался. После его ухода Иоланта сразу же позвонила Кейт и договорилась о встрече следующим утром.
– У меня к вам много вопросов. Я приду пунктуально к одиннадцати, – предупредила Иоланта.
Когда на следующее утро сна пришла, то застала Кейт в постели и сразу поняла почему: синяки на лице стали так заметны, что Кейт не хотела показываться никому. Окна в спальне до половины были зашторены.
– У меня болит голова, – объяснила Кейт.
– Это тоже результат вчерашних событий? – спросила пани Иоланта.
– О чем вы говорите?
– А о том случае с гардиной. Бедняжка, вам так не повезло. – Она присела на краешек кровати и добавила: – Мне интересно, как будут разворачиваться события дальше. Следует предположить, что все будет иметь развитие.
Через день у вас может сломаться рука, потом последует перелом ребер, а позже дойдет очередь, чтобы раскроить череп. Не знаю уж, что еще…
Кейт зажмурилась под впечатлением услышанного, но быстро справилась с собой и усмехнулась.
– Вы полагаете, что я постоянно буду падать со стула?
– Нет, Кейт, допускаю, что ваша инертность приведет к тому, что сами стулья начнут падать на вас. Такие явления идут по нарастающей. Я знаю, что огорчаю вас, вмешиваясь в ваши личные дела, которые вам хотелось бы спрятать от чужих глаз. Но я, независимо от того, кем вы меня считаете, чувствую духовную близость с вами. Я все вижу и не могу молчать. Мне кажется, что вы совершаете большую ошибку, позволяя Гого дойти до такого. Это животное осмелилось ударить вас! Ударить! И долго еще вы будете терпеть это? Неужели вы позволите обнаглеть ему до такой степени, что он будет ложиться к вам в постель и кулаками добиваться ваших ласк. У меня большой опыт, и прошу вас поверить мне, Кейт, что такие ситуации идут по нарастающей. Как сутенер проститутку, он бьет вас уже сейчас. Где гарантия того, что когда у него не будет денег, он не станет отправлять вас зарабатывать их?!
– Хватит, довольно, перестаньте, пожалуйста, – прошептала Кейт.
Но Иоланту трясло от негодования, и она, разгоряченная собственными словами, говорила с еще большим возбуждением.
– Если кулаками он получает ваше тело, наверное, не колеблясь, захочет получить его для других. Он отъявленный негодяй, даже хуже сутенера, потому что у сутенера есть какой-то характер, воля, мужские черты, а что такое Гого… Я не могу понять, как вы, так хорошо разбирающаяся в людях, могли выйти за него замуж, ведь вы встретите сто, тысячу других, каждый из которых будет несравненно лучше и достойнее.
Кейт постепенно приходила в себя, а потом спокойно ответила:
– Я не знаю, почему вы предположили, что мой муж ударил меня?
– Это не предположение, это уверенность, – перебила Иоланта.
– Думаю, что не совсем уверенность. Мне кажется, что она возникла в результате предвзятого отношения пани к моему мужу.
– Предвзятого отношения?!
– Извините, но я не люблю красивых слов, а что ваше мнение называю предвзятым, то это не без основания, потому что только так можно объяснить приписывание тех отрицательных черт человеку, о которых вы говорили. Уверяю вас, как и у любого другого, у моего мужа есть много достоинств. Вы же сами когда-то признали, что он великолепно воспитан, что умеет быть тактичным, что его нельзя упрекнуть в отсутствии интеллигентности.
– Ниже среднего уровня, – возразила Иоланта.
– А кроме того, у Гого очень доброе сердце. Нет-нет, вы не смейтесь. Я уверяю вас, у него золотое сердце, он I чуткий, нежный и никогда, ни на мгновение не переставал любить меня. Вот видите, как парадоксально, неправдоподобно сказанное вами, что он мог меня ударить или вообще воспользоваться силой, чтобы получить то, в чем я никогда даже не собиралась ему отказывать.
Она говорила так спокойно и так убедительно, что пани Иоланта пришла в замешательство.
«Неужто я не сумела узнать ее до конца, – думала она. – Неужели Кейт действительно была слепа и глупейшим на свете образом влюбилась в этого идиота, влюбилась до такой степени, что готова покорно сносить его побои?»
Но у Иоланты не было ни малейших сомнений, потому что она видела Гого насквозь, а вчера окончательно разоблачила его.
Не торопясь, она закурила и сказала.
– В самом деле я согласна, дорогая Кейт, что ситуация выглядит парадоксально. К тому же, следует признаться, что я не могу в ней сориентироваться, потому что вы принадлежите к числу искренних людей, и, мне кажется, что и на этот раз вы говорите искренне, если речь идет о формальной стороне. Но тем старательнее за этой условностью вы скрываете суть, а по сути вы несчастны, глубоко несчастны, и виновник этого несчастья – Гого. Нет-нет, ВЫ не можете его любить! Это абсурд, вы же ненавидите его. Я готова поклясться в этом, как и в том, что следы на вашем лице его рук дело. Он вас бил, вас, которой можно ноги целовать, которую нужно окружить теплом и обожанием защитить от всего грубого, жесткого, шумного… Ох, Кейт, Кейт, Кейт…
Ее голос надломился, и она только всматривалась в Кейт, судорожно сжимая ее руку.
– Чего вы хотите от меня? – прошептала Кейт.
– Я хочу вас спасти!
– Меня не нужно спасать…
– Нужно, но почему вы этого не хотите?
Кейт печально улыбнулась.
– Если бы даже было так… какой же для меня выход?
– Ах, Кейт! Что может быть проще? Разведитесь с ним.
– Вы забываете, что он никогда не согласится.
Иоланта просто разозлилась.
– Да пусть не соглашается! Любой суд разведет вас без согласия мужа, который бьет свою жену.
Кейт покачала головой.
– Я бы скорее предпочла умереть, чем публично сказать, что мой муж… что меня ударил… если бы даже это было правдой.
– Ну, хорошо, – нетерпеливо перебила Иоланта. – Если вам кажется чем-то унизительным, что какой-то хам, какой-то извозчик или даже конь извозчика может ударить вас…
– Здесь речь идет о моем муже, – подчеркнула Кейт.
– Ладно, хорошо, – повторила Иоланта. – Развод можно отложить. Время само рассудит. Но вы не можете подвергать себя опасности в дальнейшем, ожидая нападения этого животного. Вы просто уйдите отсюда и уезжайте. У вас есть на это и право, и возможности: ваши родственники, знакомые, друзья. Даже выезд из Варшавы необязателен. Я была бы, например, счастлива, если бы вы переехали ко мне.
Кейт слушала ее с полуприкрытыми глазами.
– Так как? – настаивала Иоланта. – Кейт, дорогая, не отказывайтесь.
– Пани Иоланта, – начала Кейт, – я искренне благодарна вам за доброжелательность. Поверьте, я тронута вашей заботой. Но вы говорите об этом так, точно все уже решено.
– Но должно быть решено, – сказала Иоланта.
– Однако это не так. Признаться, меня посещают разные мысли после некоторых ситуаций, которые, мне кажется, случаются во многих семьях. Однако я не пришла к определенному решению. И все-таки задумаюсь над вашим советом и вашим предложением, но сразу же должна вас предупредить, что мне кажется невозможным воспользоваться ни тем, ни другим, во всяком случае я уверена, что наш разговор не будет разглашен.
– Вы можете на меня положиться, – заверила Иоланта. – Я очень вас прошу подумать.
И без просьбы Иоланты Кейт уже не могла думать ни о чем другом. Она не призналась, что сделала для себя единственный вывод, приняв решение: она должна расстаться с Гого, но в какой форме и когда это должно случиться, она еще не дала себе ответа. Идея переехать к Иоланте казалась ей менее целесообразной и ненужной. Зная характер Гого, она понимала, что он будет предпринимать постоянные попытки, чтобы встретиться или поговорить. Находил бы ее, простаивал у дверей, не давал покоя звонками, письмами и цветами или устроил бы самоубийство, как вчера в ванной.
Кейт была достаточно выдержанной, но в последнее время нервное состояние достигло критической точки, и она понимала, что дольше не сможет справиться с такой ситуацией. Нужно было принимать какое-то радикальное и окончательное решение. Таким мог бы стать отъезд в неизвестном Гого направлении. Но с другой стороны, немедленный отъезд она даже не рассматривала. Невозможно было покинуть Варшаву перед премьерой пьесы Тынецкого, а еще ей хотелось выполнить свое обещание и довести до конца обустройство его дома. Обе причины были достаточно важны, чтобы серьезно повлиять на ее решение.
Задумывалась она и над тем, чего можно ожидать от Гого, если останется на две-три недели с ним под одной крышей. Пока он вел себя сдержанно. Не старался видеть ее и не навязывал своего общества, поэтому Кейт ни на минуту не вспоминала об опасениях Иоланты по поводу нового нападения со стороны Гого. Зато следовало считаться с вероятностью, что когда-нибудь ночью, вернувшись домой пьяным, он захочет войти в ее спальню. Она, правда, закрывала дверь на ключ, но одна лишь мысль о том, что он мог бы осмелиться и позволить себе уже не ломиться в нее, а просто постучать, наполняла ее отвращением и казалась самым страшным оскорблением.
Поэтому она решила поговорить с Гого и предложить ему определенные условия. На следующее утро она вошла в кабинет, где он что-то писал за столом. Услышав ее шаги, он молча встал. Вид у него был как у побитой собаки.
– Нам нужно обсудить наше будущее, – сказала она без вступления. – Тех несколько дней, которые у нас были, чтобы подумать, я полагаю, достаточно, чтобы мы могли говорить спокойно и трезво.
– Да, Кейт, – прошептал он.
– Ты сам хорошо понимаешь, что ничто нас уже связывать не может. Мне бы хотелось избежать скандала. Как ты заметил, наши знакомые догадываются, а некоторые совершенно уверены, что то, что произошло между нами… Хотя не это самое главное. Самым главным я считаю сохранить видимость приличия и не вызвать пересудов нашим разводом.
– Разводом?.. Значит, решила… расстаться со мной?
Он удивленно посмотрел на нее.
– А что иное я могла решить?
Гого покачал головой.
– Не знаю. Для меня ясно лишь одно: я этого не переживу.
Кейт нахмурила брови.
– Извини, но это твое личное дело. Что касается меня, то мне уже совершенно безразлично.
– Я это знаю, – ответил он хмуро. – Но тебе следует понять, что на развод я никогда не соглашусь.
– Ну и чего ты добьешься этим?
– Все весьма относительно.
– Ты ведь не допускаешь, что отвращение к тебе, которое переполняет меня, когда-нибудь пройдет?
Гого молчал.
– Так что же даст тебе твое упрямство?
– По крайней мере то, что я смогу видеть тебя, у меня будет сознание твоей близости. Насколько мне известно, и тебе этот развод из личных побуждений не нужен: ты же не собираешься искать другого мужа. Так что тебе мешает оставаться под одной крышей? Или твое отвращение ко мне так велико, что сам факт проживания со мной кажется тебе кошмаром? Я же не требую и не жду от тебя ничего. Если хочешь вообще не отвечать мне, не разговаривать со мной, обещаю тебе, что с моей стороны не будет даже попытки какого-либо сближения.
