Текст книги "Игровая площадка для грешников (ЛП)"

Автор книги: Сюзанна Валенти

Соавторы: Кэролайн Пекхам
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 41 страниц)

ИГРОВАЯ ПЛОЩАДКА ДЛЯ ГРЕШНИКОВ

Команда Арлекина, Книга 1

Автор:

Кэролайн Пекхэм и Сюзанна Валенти

Данный перевод является любительским, не претендует на оригинальность, выполнен НЕ в коммерческих целях, пожалуйста, не распространяйте его по сети интернет. Просьба, после ознакомительного прочтения, удалить его с вашего устройства.

Перевод выполнен группой: delicate_rose_mur

Эта книга посвящена презервативам Джей-Джея.

Большим, толстым, длинным и широким,

Ребристым и пропитанным спермицидом.

Клубничным, банановым, персиковым и со сливками.

Одному выброшенному в куст, другому – в ручей.

Троянец, Дюрекс, Скайн и Корона,

Вскрывай его и отправляйся в город.

Двойная плотность или ультратонкий материал.

Выбери свой яд и наслаждайся внутри.

Я не мертва.

Я ахнула, когда эти три слова эхом прозвучали в моем черепе, и воспоминание о руках Шона, крепко сжимавших мое горло, угрожало утопить меня в ужасе.

Я видела свою смерть в его глазах, наблюдала, как ярко-голубой цвет их, казалось, вспыхивал энергией и возбуждением, когда он прижимал меня к стене и душил лишая гребаной жизни. – Извини за это, сладкие щечки. Я действительно буду скучать по твоей заднице, но у меня не может быть свидетелей. Ты понимаешь. – Это были его последние слова, обращенные ко мне, когда я боролась за свою гребаную жизнь, брыкаясь, царапая и раздирая его руки, хотя его хватка ни разу не ослабла. Последние слова, которые я когда-либо должна была услышать, когда он сжимал и сжимал, пока у меня не зазвенело в ушах, темнота не застелила мое зрение, и я не провалилась в глубочайшие глубины забвения. Я думала, что умерла. Черт, может, так оно и было.

Но почему тогда у меня так чертовски сильно болит горло? Голова раскалывается, а в теле ощущается тяжесть, какой я никогда раньше не испытывала.

Я застонала, открывая глаза, но все, что сорвалось с моих губ, было хриплым карканьем, которое огнем обожгло мое горло. Даже с открытыми глазами темнота не отступала. Стояла кромешная тьма, а воздух, который я втянула в легкие, был спертым и оставлял на языке запах влажной земли.

– Шон? – прохрипела я, но это едва ли было похоже на его имя, и он все равно был последним гребаным человеком, которого я хотела видеть. Но мой разум был затуманен спутанными, разрозненными мыслями и воспоминаниями, и он был единственным человеком, за которого мой неисправный мозг мог ухватиться прямо сейчас.

Я попыталась поднять руку, чтобы убрать волосы с лица, но обнаружила, что они прижаты к моей груди.

Когда я сделала еще один вдох, какая – то грубая, колючая ткань прижалась к моим губам, и мое сердце подпрыгнуло от страха, когда я поняла, что тяжесть, которую я ощущала, была не в моем теле – она была на моем теле.

Меня что-то сковывало, прижимая мои руки к бокам и удерживая в темноте. Запах влажной земли окружил меня, утопив в нем, и хрип страха сорвался с моих губ, когда ужасающая мысль пришла мне в голову.

Я не была мертва. Но я была похоронена.

С тревожным криком, который вызвал еще большую боль в моем чувствительном горле, я сильно дернула себя за руки и почти зарыдала от облегчения, когда мне удалось поднять их вверх по телу, пока я не откинула волосы с лица и не прижала дрожащие пальцы к грубой материи, в которую я была завернута. На ощупь это было похоже на какой-то сверхпрочный мешок или брезент.

Паника впилась в меня когтями при мысли о том, что я нахожусь под землей, и дрожь страха пробежала по моей коже, когда я задалась вопросом, сколько воздуха у меня осталось здесь, внизу. Каждый вдох, который я делала, казался скудным, наполненным запахом влажной земли, от которого мне хотелось блевать. Но рвота сейчас не улучшит моего положения, а мне действительно нужно было улучшить свое гребаное положение, иначе, я была уверена, что эта мертвая девушка станет еще мертвее.

Я прижала ладони к мешку перед лицом и попыталась надавить на вес над ним, начав подтягивать ноги.

По мере того как тяжесть надо мной смещалась, а давление на мою грудь внезапно усилилось, из меня вырвался хриплый крик ужаса, и я начала метаться и брыкаться с еще большей силой. Я ругалась, пиналась и царапала грубую материю, в которую была завернута, пока моим ногтям не удалось разорвать ее.

Холодная влажная земля хлынула через отверстие, как только оно образовалось, и я издала надломленный крик чистого ужаса, когда грязь посыпалась мне на лицо.

Я стала брыкаться еще сильнее, загребая ладонями огромные комья грязи, и как-то умудрилась принять сидячее положение, пытаясь задержать дыхание, по грязь нескончаемым потоком продолжала сыпаться на меня.

Я сильно зажмурилась и боролась изо всех сил, пока копала, ползла и прокладывала себе путь к поверхности.

Мои легкие болели от отчаянной, неотложной потребности, и страх давил на меня почти так же сильно, как грязь, в которой я была похоронена. Но как раз в тот момент, когда мое тело почувствовало, что готово сдаться, моя рука вынырнула на поверхность, и желанный воздух омыл мою ладонь.

С решительным рычанием я капнула сильнее, отталкивая от себя грязь, пока мне не удалось высвободить из нее голову, и я судорожно вздохнула с облегчением.

Я кашляла и отплевывалась, прижимаясь щекой к прохладной земле, все еще наполовину погребенная под ней, и внезапно у меня совсем не осталось сил, потому что я пыталась успокоить свое бешено колотящееся сердце.

Тусклый, бледно-голубой свет рассвета пробивался сквозь деревья, которые окружали меня, и я медленно приоткрыла глаза, пытаясь сориентироваться. Крики чаек, перекликающихся друг с другом, и соленый привкус в воздухе подсказали мне, что я нахожусь недалеко от моря, и я застонала, пытаясь понять, как я здесь оказалась.

Но это было бесполезно. Последнее, что я помню, это руки Шона, сомкнутые на моем горле, пока он пытался убить меня. Затем наступила темнота. Тогда была ночь… сколько же прошло часов? Как долго я была под землей? И насколько близко я была к тому, чтобы умереть?

Я издала еще один хриплый стон, когда боль в шее на мгновение привлекла все мое внимание, а стук в черепе заставил меня снова молиться о забвении.

С проклятием, которое прозвучало так, будто говорила даже не я, благодаря повреждению, которое этот мудак причинил моим голосовым связкам, я вонзила пальцы в землю перед собой и вытащила остальное тело из грязи. Это заняло намного больше времени, чем мне бы хотелось, и я не могла отделаться от мысли, что, должно быть, сейчас я выгляжу как какой-то восставший мертвец. Или я бы так и выглядела, если бы кто-нибудь был здесь, чтобы увидеть меня. Но поскольку мне казалось, что я очутилась у черта на куличках, я предположила, что шансов на это было не так уж много.

Когда мне наконец удалось вытащить ноги из неглубокой могилы, которую подарил мне мой парень, я опустилась на колени, а затем рухнула на землю и перекатилась так, чтобы смотреть на кроны деревьев над головой, и лежала, задыхаясь от слез, которые застилали мне глаза. Но я не позволила им пролиться. Я выплакала свои последние слезы чертовски давно и с тех пор поклялась никому не позволять приблизиться ко мне настолько близко, чтобы причинить такую боль снова.

Парни-Арлекины однажды разбили мне сердце, и я не собиралась снова кому-либо его отдавать.

Грязная коричневая материя, в которую я была завернута, все еще обвивала мои ноги, и я стянула ее с себя, когда встала, сжимая в кулаке и глядя на нее сверху вниз, задаваясь вопросом, значила ли я когда-нибудь вообще что-нибудь для человека, который хотел убить меня и избавиться как от мусора.

Я покрутила в кулаке разорванный кусок мешковины и нахмурилась, заметив на ней логотип, скрытый под грязью.

Красно-коричневый картофель Папы Брауна.

Он закопал меня в неглубокой могиле, завернув в чертов мешок для картошки. Гнев охватил меня с силой, которую я никогда не испытывала ранее, из-за того черствого пренебрежения, которое этот ублюдок ко мне проявил. За этим чувством быстро последовало отвращение к тому, что я вообще позволила этому мерзкому человечишке прикоснуться ко мне. Но никто не говорил «нет» Шону Маккензи, все это знали. Я могла бы просто сбежать, когда он на меня нацелился, но по глупости поверила, что, будучи его девушкой, смогу обеспечить себе хоть какую-то защиту в этих гребаных играх, в которых мужчины играли в королей, и в итоге все умирали с ножом в спине.

Во рту у меня было так сухо, что язык распух, а головная боль вызывала головокружение и тошноту. Я была покрыта чертовой грязью, мой синий укороченный топ и рваные джинсы были явно испорчены, а мои когда-то белые кроссовки теперь стали совершенно коричневыми. Быстро проведя рукой по своим длинным темно-русым волосам, я поняла, что с ними ситуация не лучше.

Я сглотнула, борясь с комком в горле, и огляделась по сторонам в поисках хоть какого-то указателя, куда мне нужно идти, чтобы выбраться отсюда, но повсюду были только деревья. Однако справа от меня земля шла под уклон, так что это показалось самым простым путем.

Спотыкаясь, я начала спускаться вниз по склону, ноги задевали корни, усталые конечности болели, а боль в теле грозила захлестнуть меня. Но мне нужно было продолжать двигаться. Нужно было убраться отсюда и найти безопасное место, чтобы я могла понять, что, черт возьми, мне теперь делать.

До меня донесся шум волн, и свет впереди стал ярче, прежде чем я ступила на белый песчаный пляж, и вздох облегчения вырвался у меня при виде океана. Черт, иногда я скучала по нему больше, чем по собственной матери. Конечно, моя мать была полной сукой, которую я даже почти не помнила, поэтому я скучала по месячным больше, чем по ней, когда их не было, но все равно океан занимал в моем сердце особое место, не сравнимое ни с чем другим. Я даже не могла вспомнить, когда в последний раз плавала в нем, не говоря уже о серфинге.

Я глубоко вдохнула свежий океанский бриз и долго смотрела на горизонт, пытаясь осознать то, что произошло прошлой ночью. Но все, что приходило мне на ум, сводилось к одной, самой важной вещи. Я была ходячей мертвой девушкой. И Шон никогда не должен узнать об этом, если только я не хочу дожить до воплощения этой судьбы в жизнь. Конечно, если мне удастся добраться до него раньше, чем он до меня…

Я покачала головой, прежде чем увлечься и начать думать о таком безумии, как месть. В любом случае, сейчас я была не в той форме, чтобы наносить удары по засранцам-гангстерам. И к главарю «Мертвых Псов» будет чертовски трудно подобраться. Перво-наперво, мне нужна была вода, еда, одежда… и деньги.

Я сунула пальцы в задний карман, где, как я знала, у меня была припрятана двадцатка, и на мгновение закрыла глаза, а на губах заиграла улыбка, когда я нашла ее там, где оставила. Это было уже кое-что. Не очень много, конечно. Но это было начало.

Любая нормальная девушка испугалась бы сейчас, но с тех пор как парни-Арлекины предали меня, я становилась все жестче, как роза, обрастающая шипами. Я знала, как относиться ко всему спокойно, даже к собственной смерти. И либо я была счастливой сукой, либо Мрачный Жнец был занят этой ночью и скоро придет, чтобы забрать то, что ему причитается. Я делала ставку на первое.

Когда я снова открыла глаза, я повернулась сначала направо, а затем налево, вглядываясь в горизонт в поисках каких-либо указателей, которые могли бы подсказать мне, где я, черт возьми, нахожусь.

– Ублюдок! – Заорала я достаточно громко, чтобы напугать пару чаек, которые дрались на песке… о, подождите, на самом деле они трахались и выглядели довольно шокированными тем, что их прервали, но дело было не в этом.

Дело было в том, что за лазурным океаном и длинной полосой белого песка, вдалеке, освещенный первыми лучами восходящего солнца, виднелся чертов пирс с гребаным колесом обозрения, расположенным на дальнем его конце. И не просто пирс и колесо обозрения, о нет – прямо там было то, что я и мои бывшие парни любили называть «Игровой Площадкой Грешников». Когда-то это было мое любимое место во всем мире. Но при одной мысли о том, что мне пришлось сюда вернуться, я пожалела, что Шон не сделал все возможное, чтобы задушить меня до смерти. У меня сжалось нутро, а в горле встал комок ужаса.

Когда-то это место было моим домом. Единственным, который я когда-либо знала. Где я бегала по улицам с парнями-Арлекинами, и мир казался полным бесконечного голубого неба и тысячи возможностей. И посмотрите, как быстро все пошло прахом…

Гребаный Шон в своем последнем акте «пошла ты» притащил меня сюда, чтобы похоронить мой еще теплый труп в неглубокой могиле в единственном месте в этом мире, которое я ненавидела больше всего на свете.

Если я еще не хотела убить его за то, что он наложил на меня свои гребаные руки, то теперь точно захотела. Я собиралась сделать большую и красивую заметку на переднем плане своего сознания, содержащую список жизненных целей, которые нужно сделать, и прямо вверху этого списка были бы слова: убить Шона Маккензи. Было бы лучше, конечно, если бы он не был нынешним лидером «Мертвых Псов», второй по величине банды в штате, но мне было все равно. Он подписал себе смертный приговор, когда решил убить меня, и я позабочусь об этом, даже если это будет стоить мне всего, что у меня есть.

Жаль только, что сейчас у меня практически ничего не нет. Ну… кроме двадцати долларов и ключа, который я ношу на кожаном шнурке на шее.

Я втянула воздух и быстро прикоснулась к топу, прямо к ложбинке между грудей, где всегда висел ключ, и облегчение наполнило меня, когда я нашла его там. Я не была особо удивлена. Шон всегда называл его моим сентиментальным куском дерьма, так что, конечно, он его не взял. Но это только потому, что я сказала ему, что это ключ от винного шкафа моей покойной бабушки, который я носила с момента ее смерти, чтобы держать ее поближе к сердцу. Никогда еще брехня не служила мне так хорошо. Потому что этот ключ открывал нечто гораздо более ценное, чем шкаф, полный выпивки. Даже если бы у моей воображаемой бабушки были дорогие предпочтения.

Мой взгляд снова переместился на колесо обозрения вдалеке, и я облизала губы, ощутив на них вкус влажной земли.

Раньше я думала, что моя жизнь была идеальной. Я и парни-Арлекины. Одна большая, счастливая, нетрадиционная, слегка ебанутая семья.

Маверик однажды сказал мне, что все четверо влюблены в меня. Он сказал, что однажды мне придется выбрать между ними, и на этом все закончится. Что наше счастье разобьется вдребезги, когда я выберу одного из них и отвергну остальных.

Откуда мне было знать, что конец наступит гораздо быстрее. Единственный поцелуй, который подарили мне мои парни, был тем самым, который Иуда преподнес тому, кого должен был любить.

По крайней мере, когда твое сердце разбивается в шестнадцать лет, ты хорошо усваиваешь этот урок. Я никогда не поверю обещаниям тех, кто утверждает, что любит меня. Я никогда не поверю ни во что, кроме себя.

Когда мне вырезали сердце и оставили истекать кровью в одиночестве, я поступила так, как поступает любой уважающий себя беглец, – сбежала к чертовой матери. Но, возможно, пришло время прекратить убегать. Десять лет – это долгий срок, чтобы таить обиду, и я все еще храню ключ к их темным, грязным маленьким секретам. Возможно, пришло время мне заявить права на то, что мы заперли…

Мои пальцы сжали ключ, и я зашагала по пляжу к воде. Мне нужно было смыть с себя могильную грязь, прежде чем принимать какие-либо решения. Потому что если я решу снова впустить в свою жизнь парней-Арлекинов, то знаю, что мне придется выложиться по полной. Не поддаваться на их чушь, не слушать их сладкие речи и больше не говорить о разбитом сердце – даже самой себе. Они никогда не узнают, как сильно ранили меня той ночью десять лет назад. Как сильно разбито мое сердце и как остро ощущается эта боль, когда я думаю о них. И за все эти годы боль не притупилась ни на йоту. Так что, возможно, пришло время отплатить им за это.

Я спустилась по песку к волнам, которые набегали на берег, остановившись, чтобы найти камень и засунуть под него свою двадцатку, прежде чем шагнуть прямо в воду.

Моей и без того замерзшей коже было холодно, но я пыталась утешиться тем фактом, что все еще могла хоть что-то чувствовать.

Мертвым девушкам не полагается дрожать. На самом деле, мертвым девушкам вообще ничего не полагается делать. И поскольку это означает, что на меня больше не возлагаются никакие надежды, я собираюсь избавиться от всех имеющихся у меня опасений.

Я шла до тех пор, пока вода не стала достаточно глубокой, чтобы я могла нырнуть под волны, и боролась с паникой, которую вызвала задержка дыхания. Это не должно сломить меня. Более того, я уверена, что это станет моим возрождением. В течение последних десяти лет я просто плыла по течению, жила на задворках власти и пыталась пережить каждый день по мере его наступления. Я не высовывалась, занималась своими делами и держала свое дерьмо при себе. Даже когда Шон притягивал меня все ближе, я не теряла голову. Я знала, что делаю, позволяя себе запутаться в отношениях с ним, но мои глаза были широко открыты для всего происходящего. Прошлой ночью я не впервые услышала и увидела то, что не должна была. Просто это был первый раз, когда он поймал меня. И последний. Или он так думал.

Я поплыла прочь от берега уверенными гребками и с чувством эйфории, которое мне дарил только океан. В соленой воде было что-то такое чистое, словно она смывала мои грехи, хотя, по правде говоря, мне пришлось бы потрудиться, если я рассчитывала удалить их со своей плоти.

Возможно, прошла целая вечность с тех пор, как я была под водой, но мое тело помнило, и пока я плыла, мою душу наполнила легкость, за которую я ухватилась обеими руками, как за спасательный круг. Это было то, что мне было нужно. Только я и вода. Больше ничего и никого. Потому что люди – это проблемы, которых я не хотела. Я была одна чертовски долгое время, хотя меня окружали люди. Но они были незнакомцами, прокладывающими свой собственный путь в ад. Мне не нужны были пассажиры на моем пароме. Мертвый груз только утащит тебя вниз.

Я вынырнула на поверхность и глубоко вдохнула, чтобы насытить ноющие легкие. Солнце уже поднялось выше, позолотив верхушки волн, и я перевернулась на спину и поплыла, глядя в светлеющее небо.

Я знала, что цена возвращения в Сансет-Коув будет высока. Вероятно, самой высокой, которую я когда-либо за что-либо платила, даже считая свою смерть. Если я сделаю это, все следы той девушки, которой я когда-то была, будут потеряны. Но, возможно, они уже исчезли. Я просто цеплялась за мысль о них, потому что это делало терпимым все то дерьмо, через которое я прошла. Но если я захочу выбраться из этой жизни. Выйти полностью, как я мечтала долгие годы, то мне нужно вернуться. Мне нужно взять то, что мне причитается, а затем устремить свой взор к горизонту и бежать без оглядки. Не к этому жалкому оправданию существования, в котором я гноилась годами, а к той жизни, о которой я всегда мечтала в самых темных уголках ночи. К той, на которую я никогда не верила, что могу претендовать. Теперь это сейчас или никогда. Я стала ходячей мертвой девушкой и должна сама решить свою судьбу.

Я повернулась и поплыла обратно к берегу, снова погружаясь под волны и выдыхая потоки пузырьков, когда вода медленно начала окрашиваться в голубой цвет неба вокруг меня, и я почувствовала, что наконец-то вернулась домой.

Как только мои ноги снова коснулись дна, я встала и начала промывать волосы, мыть лицо и тело. Мне нужно было смыть могильную грязь со своей плоти, не смотря на жжение в ранах, на которые мне было плевать.

Порезы щипали в соленой воде, но, по крайней мере, она их очистила. Мне нужно было это, чтобы промыть их, и смыть все свидетельства того, что пытался сделать Шон, – ощущения его рук на моей плоти, и его крепкой хватки на моем горле.

Мое сердце бешено заколотилось, когда я вспомнила взгляд его глаз, когда он выжимал из меня жизнь. Холодное, бессердечное принятие в нем и более чем легкое волнение. Я знала, что он убивал людей до меня, и даже не предполагала, что он может любить меня, но я была его девушкой почти два года, и я думала, что хотя бы… что-то значила для него. Но, похоже, что нет. Даже после стольких лет я все еще остаюсь девушкой, от которой все хотят избавиться.

Я вышла из воды и посмотрела на полный рукав татуировок на левой руке – они поблескивали от воды, узоры были четкими, не скрытыми могильной грязью, – смесь океанических существ и жестоких вещей, которые, вероятно, не имели смысла ни для кого, кроме меня. Но эти изображения были моей душой, написанной чернилами. От черепов, украшенных цветами, до скатов, огибающих мой бицепс, пары ангельских крыльев на спине и других существ и образов, которыми была отмечена моя плоть, – каждое из них значило для меня что-то гораздо большее, чем очевидное.

Я отжала воду со своих длинных волос, морщась от боли в шее, когда наклонила голову, чтобы сделать это, и посмотрела вниз на свою испорченную одежду. Возможно, мне и удалось смыть грязь со своего тела, но вода только сделала пятна на моем топе и джинсах еще более заметными.

Я достала свою двадцатку из-под камня и заставила себя снова посмотреть в сторону далекого пирса. Если я действительно собираюсь это сделать, то мне нужно с головой окунуться в игру. Я должна быть готова к тому, чего это будет мне стоить.

Я подавила желание пожаловаться на свою судьбу и начала идти.

Большие девочки не плачут и все такое. Или, может быть, сломанные девочки не чувствуют. А мертвым девушкам не больно.

Вдалеке, в направлении пирса и городка, в котором я выросла, я заметила несколько роскошных кондоминиумов, расположенных вдоль побережья, поэтому я скинула свои потрепанные кроссовки, связала шнурки вместе и, перекинув их через плечо, продолжила идти.

Я отчаянно нуждалась практически во всем, поэтому была уверена, что смогу удовлетворить хотя бы часть своих потребностей здесь. Об остальном я позабочусь по ходу дела. В сущности, я так и жила всю свою жизнь, так зачем же менять привычки всей жизни?

Пока я шла, солнце поднялось выше в небе, достигнув горизонта и окрасив облака оранжевыми полосами, которые напомнили мне о том, как сильно я любила это место. Здесь было красиво, особенно за окраиной города, где вода встречалась с сушей и не было людей, чтобы прервать тишину.

К тому времени, как я добралась до первого дома, у меня так саднило в горле, что каждый вдох причинял мне боль. Я застонала от облегчения, когда заметила душ на открытом воздухе, установленный в маленькой деревянной будке прямо за забором, окружавшим территорию, рядом с воротами, через которые владельцы могли выйти на пляж.

Я кинула кроссовки и наклонилась вперед, включив холодную воду и сунув под нее голову, чтобы открыть рот и напиться досыта. Каждый глоток был как бальзам на ноющее жжение в моем горле, и я жадно глотала, пытаясь наполнить свой желудок настолько, чтобы подавить зародившееся в нем урчание. Вряд ли в ближайшее время у меня будет возможность поесть, так что моему телу не было смысла так бурно протестовать против своей пустоты.

Напившись вдоволь воды, я обернулась на дом, откидывая с глаз мокрые волосы и пытаясь понять, есть ли кто-нибудь дома. По большей части эти дома были местами отдыха, и, учитывая, что февраль только начался, велика была вероятность, что многие из них будут пусты. Но с учетом того, что в этих домах были установлены самые современные сигнализации, для меня это было плохо.

Ближайший ко мне дом, казалось, был полностью заперт, поэтому я двинулась дальше, хлюпая в своей мокрой и испорченной одежде, а песок прилипал ко всем частям моего тела, пока я шла к следующему дому дальше по пляжу.

Небеса, должно быть, улыбались мне сегодня, потому что, помимо того что они позволили выкарабкаться моей заднице из могилы, они одарили меня благословением ленивой сучки, которая оставила свое белье висеть на ночь.

Я с тоской застонала, направляясь трусцой к огороженному двору, бросив взгляд на дом, которому он принадлежал, чтобы проверить, не смотрит ли кто-нибудь в мою сторону, прежде чем перепрыгнуть через забор и подойти к сухому белью, которое развевалось взад-вперед на морском бризе.

Мужские носки, боксеры, простыня – бинго! Кроваво-красное бикини висело на веревке рядом с симпатичными джинсовыми шортами, которые, казалось, шептали: засунь в нас свою задницу под звуки волн, разбивающихся о берег. И кто я такая, чтобы не побаловать свою задницу тем, чего она так сильно хотела?

Я кинула кроссовки, сбросила рваные джинсы, трусики, укороченный топ и лифчик и осталась в чем мать родила, позволяя дельфинам полюбоваться моей задницей, если им захочется выпрыгнуть из океана, чтобы поглазеть. К сожалению, полотенец не было, поэтому я обошлась простыней, молча извинившись за то, что использовала ее, чтобы вытереть песок между ягодицами, но девушка должна делать то, что должна делать девушка. И я была уверена, что, если бы домовладелец знал, какой у меня был день, он бы меня простил.

Я надела – о, да, детка – дизайнерское бикини и быстро отрегулировала завязки, чтобы зафиксировать девочек, прежде чем натянуть шорты. Они были немного тесноваты. Ладно, возможно, из-под них выглядывала большая часть ягодиц, чем была прикрыта, но нищим выбирать не приходится, и, по крайней мере, они не были мокрыми. Я выудила двадцатку из кармана своих испорченных джинсов и с самодовольной ухмылкой сунула ее в топ бикини. Наконец, я сняла с бельевой веревки модный белый кружевной кардиган-кимоно и натянула его, чтобы завершить смену наряда. Для меня этот образ был немного в стиле бохо, но я считаю это победой.

Я схватила свою мокрую одежду и направилась обратно со двора, перепрыгнув через забор, прежде чем побежать вверх по боковой стороне дома к маленькой улочке за ним.

Я не сбавляла темп, пока не оставила пляжный домик позади, затем выбросила свою испорченную одежду в соседский мусорный бак дальше по улице, оставив кроссовки и снова повесив их через плечо на случай, если не смогу найти замену.

Я прошла еще около мили, прежде чем наткнулся на дом с припаркованной у входа машиной и нервным парнем, который кидал вещи в багажник, пока его ребенок кричал на него с крыльца.

Маленькому паршивцу на вид было лет девять, он пинал свой скейтборд на улице и позволял ему катиться обратно к нему с недовольным выражением лица.

– Я не хочу шоколадное, я хочу ванильное! – закричал он с красным лицом, свирепо глядя на своего отца, который выглядел так, словно куда-то спешил.

– Я же сказал тебе, Бенни, у меня нет ванильного, – сказал отец. – Как насчет того, чтобы заехать перекусить блинчиками на обратном пути? Ты можешь помочь мне забрать твои сумки из твоей комнаты?

– Я тебя ненавижу! – закричал ребенок, а отец бросил на меня извиняющийся взгляд, даже не взглянув на меня по-настоящему, и поспешил обратно в свой дом, покачав головой, в то время как сопляк закатил истерику.

Как раз когда я подошла к нему, из кустов выскочила маленькая белая собачка с коричневым пятном над глазом, с надеждой виляя хвостом, приближаясь к ребенку, словно думала, что получит еду или что-то в этом роде. На собаке не было ошейника, и она была достаточно костлявой, чтобы я поняла, что она бездомная. Таких здесь было много: погода всегда стояла хорошая, а летом туристы подкармливали их, и они становились толстыми и упитанными. В той части города, где я выросла, их было не так много, потому что люди едва могли себя прокормить, так что они не собирались ничего раздавать дворнягам.

Малыш заметил обнадеженного щенка и, схватив с земли свой скейтборд, поднял его над головой и, пошатываясь, направился к нему. – Убирайся отсюда, дворняга!

Он замахнулся доской на маленького щенка, который с испуганным визгом отскочил в сторону, а я бросилась вперед, схватила другой конец доски и зарычала на него.

– Почему бы тебе не выбрать кого-то своего размера, ты, маленький засранец? – Потребовала я, держась за доску и свирепо глядя на него, пока он таращился на меня, как будто никто в его жизни никогда не обвинял его в том, что он маленький придурок, которым он явно был.

Я вырвала скейтборд из его рук и ухмыльнулась ему. – Я заберу это, потому что ты дерьмовый человек, – объяснила я. – И, если ты поплачешься об этом своему папочке, я подожду, пока ты уснешь в своей постели, а потом приду, вытащу тебя ночью и выброшу в море.

– Что? – пискнул он, и я поняла, что я взрослая женщина, угрожающая какому-то ребенку. Не самый лучший мой ход, но он был засранцем, и ему нужно было усвоить урок.

– И еще я хочу твою кепку, – решила я, посмотрев на бейсболку у него на голове, которую он быстро протянул мне.

При ближайшем рассмотрении я поняла, что это была кепка Красного Могучего Рейнджера, который был отстойным, потому что все знали, что Зеленый Рейнджер был лучшим, просто его полностью недооценивали. В любом случае, кепка уже была моей, а ребенок получил хороший жизненный урок. – Будь добр к дворнягам, и мне не придется возвращаться. И иди, маленький засранец, помоги своему отцу с сумками.

Он убежал, казалось, слишком потрясенный, чтобы плакать, а я ухмыльнулась, глядя на свою новую доску.

Погодите-ка, это был не просто старый скейтборд, это была чертова доска «Стихия», о миииилая. Этот парень действительно был избалованным сопляком, и мой день только что стал намного лучше.

Я бросила скейтборд на дорогу и запрыгнула на него, некоторое время отталкиваясь от асфальта, чтобы набрать скорость, а затем позволила холму увлечь меня в сторону города.

Стараясь не слишком задумываться о том, что, черт возьми, может ждать меня, когда я впервые за десять лет вернусь в Сансет-Коув, я услышала звук торопливых лап и, оглянувшись, обнаружила, что за мной по улице бежит дворняга.

– Это не было открытым приглашением, – крикнула я ей, и она радостно залаяла в ответ.

Я поджала губы, но догадывалась, что у нас обоих был довольно дерьмовый день, так что я не могла оправдать шум, который подняла. Без сомнения, ему все равно скоро наскучит гоняться за мной.

Прошло совсем немного времени, прежде чем звук машины, следовавшей за мной по дороге, достиг моих ушей, и я оглянулась, заметив вдалеке серебристую Ауди, мчащуюся по дороге. Я должна была понять, что отцу не понравится, что я ограбила его ребенка, поэтому я быстро свернула на боковую дорогу, которая вела к пляжу, где на ветру колыхалась вывеска пляжной закусочной «Surf and Turf». (Прим.: Surf and turf или surf 'n' turf – блюдо, сочетающее морепродукты и красное мясо.)