Текст книги "Короли локдауна (ЛП)"

Автор книги: Сюзанна Валенти

Соавторы: Сюзанна Валенти
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 42 страниц)

Я подперла голову руками, полностью развалившись на части, пытаясь понять все, что он сказал. Джесс, о Джесс…

Правда была сокрушительной, изнуряющей. Я трещала по швам, плача, снова и снова оплакивая потерю своей сестры. Эта новость была слишком тяжелой, чтобы вынести ее вдобавок ко всему остальному, что произошло. Как раз в тот момент, когда я думала, что хуже уже быть не может, произошло это. Это сокрушительное осознание того, что моя сестра умерла из-за этого вируса. Потому что мой отец пытался защитить ее, но потерпел неудачу.

Я свернулась калачиком, дрожа и плача, когда мир рухнул, и я растворилась в море горя. Я не знала, как долго я так лежала, знала только, что погружаюсь все глубже и глубже в яму отчаяния, из которой, как я думала, никогда не выберусь.

Внезапно на меня легли чьи-то руки, и я посмотрела на Сэйнта сквозь пелену слез. Мое сердце подпрыгнуло, и я попыталась оттолкнуть его, но он притянул меня ближе. Он смотрел на меня со страхом и замешательством в глазах, как будто выплыл из глубины и плыл вверх по реке во время наводнения.

Я снова оттолкнула его, замкнувшись в себе, но он не уходил. Мое полотенце начало сползать, но я не потрудилась за него ухватиться, и когда я подняла глаза, чтобы сказать Сэйнту, чтобы он уходил, он оторвал пуговицу от рубашки с длинными рукавами и натянул ее мне через голову. Осторожно он просунул мои руки в рукава, натягивая ее вниз, чтобы она прикрывала мои бедра, и стянул полотенце.

Я удивленно уставилась на него, когда он опустился передо мной на колени, разглядывая пряди волос, упавшие мне на лицо.

– Тебе следует уйти, – сказала я хриплым голосом.

На мгновение между нами повисло молчание, но он не уходил, тогда я бросилась к нему, обвивая руками его шею, отчаянно нуждаясь в утешении, даже если он был неподходящим местом для его поиска. Я просто не знала, что еще сделать, а он был здесь единственным прямо сейчас. Больше не к кому было обратиться. Он застыл от удивления, затем его руки медленно сомкнулись вокруг меня, и он держал меня, пока я всхлипывала, его рука начала двигаться вверх и вниз по моей спине успокаивающими поглаживаниями.

– Я могу… позвать кого-нибудь из остальных, – сказал он напряженным голосом.

– Нет, не уходи, – умоляла я, уткнувшись лицом в его шею. Его прохладная кожа казалась сном на фоне моей пылающей плоти. Мне просто нужно было остаться здесь, в его объятиях. Это заставляло мое бешено колотящееся сердце замедляться, и я не знала, почему продолжала цепляться за него, но я не могла остановиться.

Он нежно подхватил меня на руки и прижал к своей груди. У меня не было сил сопротивляться, когда он вышел из ванной, прошел прямо через свою спальню и направился к шкафу.

Он пинком захлопнул дверь и отнес меня в дальний конец комнаты, опустился, чтобы сесть перед зеркалом, и положил меня к себе на колени.

Он снял металлическую коробку с нижней полки, положив ее на мои голые колени, и я ахнула от ее холодного прикосновения, сумев перестать плакать достаточно надолго, чтобы взглянуть на нее.

– Что это? – Прохрипела я.

Он убрал волосы с моего лица, уголки его рта опустились, а глаза прищурились. Он выглядел настолько вышедшим из своей зоны комфорта, что с таким же успехом мог быть птицей в пчелином гнезде.

Он набрал код на клавиатуре коробки, открыв ее, и я перестала дышать. Перестала моргать.

Там, внутри, были мои письма к Джесс и потертые края тех, что она присылала мне в ответ.

– Что? – Я выдохнула в полном замешательстве. Этого не может быть. Я видела, как они горели, обугливались, превращаясь в пепел.

– Я скопировал те, которые сжег, – пробормотал Сэйнт, и от этих слов волна ударила мне в сердце. – Когда мы впервые привели тебя сюда, я нашел их в твоей сумке. Я брал их по одному и делал копии.

– Почему? – Моя нижняя губа задрожала, сердце бешено заколотилось, когда я дрожащими пальцами потянулась к коробке, доставая самые дорогие для меня вещи в мире. Письма, которые я видела сожженными, потерянными навсегда. Я осторожно пролистала их, подтверждая, что они мои. Они все были моими. Кусочки меня и моей сестры перепутались в словах. Части моего сердца, которые были преданы огню в тот же день, когда я наблюдала, как он уничтожал их. По крайней мере, я так думала.

Его рука лежала на моем колене, нежно касаясь моей плоти, и я повернулась к нему в полном шоке. В английском словаре не было ни одного слова, которое могло бы описать то, что это заставило меня почувствовать.

– Я всегда планировал причинить тебе боль с их помощью, – сказал он мрачным голосом, в его глазах плясали тени. – Но я никогда бы по-настоящему не уничтожил их.

Слезы беззвучно текли по моим щекам, и я не знала, счастлива я или печальна, цела или сломлена. Сэйнт поднял руку, чтобы смахнуть мои слезы, наблюдая за мной с выражением, которое я почти могла принять за боль в его глазах.

Я упала на него, обхватив руками и крепко сжимая. Это что-то изменило между нами, что-то жизненно важное. Но я не хотела сталкиваться с тем, что это было. Он все еще хотел причинить мне боль, все еще позволял мне верить, что мои письма пропали. Но на самом деле он этого не делал. Что это значило? Кем это делало его?

Мои слезы стекали по его обнаженной груди, крошечными ручейками сбегая по его темной коже. Он не отталкивал меня и не подавал никаких признаков того, что ему противно мое поведение, хотя это было именно то, чего я ожидала от него.

Я снова откинулась назад и обхватила ладонями его щеку, заставляя его посмотреть на меня, чтобы я могла изучить каждый дюйм его красивого, слишком совершенного лица, и я поняла, что вообще мало что о нем знаю. И каким бы жестоким и сотканным тьмой он не был, внутри него, должно быть, таилось что-то хорошее, раз он сохранил эти письма. Он потратил все это время, создавая их, чтобы причинить мне боль, но не настолько глубокую, как мог бы, уничтожив их навсегда.

– Ты всегда собирался вернуть их? – Спросила я шепотом, и он вдохнул мое дыхание, как будто в воздухе витал наркотик.

– Я, честно говоря… не знаю, – серьезно сказал он, не мигая, впитывая в себя вид моих слез. Он должен был разлить их по бутылкам и добавить к своей коллекции осколков моей души, которые он хранил. Но вместо этого он продолжал вытирать их, как будто хотел, чтобы они прекратились. Как будто ему не доставляло удовольствия наблюдать, как они падают.

Я наклонилась ближе, целуя уголок его рта, когда поняла, что не уверена, куда было бы лучше. В щеку или в губы. Так что, очевидно, я выбрала что-то среднее между ними. Его глаза вспыхнули, мышцы напряглись под моими прикосновениями, как будто он сдерживал себя от того, чтобы не притянуть меня к себе для другого поцелуя. Такого, который изменил бы весь мой мир.

Я выдохнула, отводя от него взгляд, уверенная, что была не в том состоянии, чтобы принимать подобные опрометчивые решения. Затем я свернулась калачиком рядом с ним, и он крепко обнял меня, его большой палец скользил вверх и вниз по моему позвоночнику бесконечно плавными движениями, от которых мне захотелось спать. Через минуту или две он начал напевать песню, которую я знала. «Малышка моя» – колыбельную, которую мой папа пел мне и Джесс, когда мы были детьми. Для меня это была самая успокаивающая песня в мире, и каким-то образом Сэйнт тоже это знал.

Я лежала в объятиях дьявола, задаваясь вопросом, не ошибалась ли я, думая о нем как о самом зле по своей сути. Возможно, жестокий. Но, возможно, когда-то он действительно был ангелом, и когда-то, давным-давно, он потерял свои крылья.

Сон давался мне нелегко, сколько я себя помню. Это была проблема, порожденная обусловленностью, которой мой отец подвергал меня, когда я рос. Он сказал, что делал это, чтобы сделать меня сильным. Но я знал, что в некотором смысле это сделало меня слабым. Неспособность нормально выспаться была одним из таких способов. И постоянная усталость тоже влияла на остаток моего дня. Я знал, что это влияло на мое настроение, укорачивало мой запал, по сути, это злило моего демона и его ненасытный аппетит, потому что единственное, в чем он нуждался больше всего, часто было призрачным, а иногда и невозможным.

Бессонница – это заболевание. Я знал это. И я мог бы обратиться за любой помощью по этому поводу. Но это означало бы признать, что это проблема. Медицинские записи. Таблетки, консультации, что угодно. Отец не потерпел бы этого и возможного скандала, который это могло вызвать, если бы это стало известно. Не говоря уже о том факте, что я бы никогда не потерпел, если бы он узнал, что причинил мне такой вред.

Итак, ночь за ночью я закрывал глаза в полночь и отказывался открывать их до шести утра. Иногда я спал несколько часов. Иногда вообще нет.

Несмотря на то, что прошли годы с тех пор, как меня грубо и громко будили среди ночи, чтобы я столкнулся с каким-то потрясением или вызовом, призванным укрепить меня, я все еще не мог отключить ту часть своего мозга, которая ожидала, что это произойдет.

По крайней мере, я этого не делал до сих пор.

Аромат цветочного меда с ванилью ласкал мои чувства, когда теплое тепло мягкого тела прижалось ко мне. Ее голова лежала у меня на груди, одна нога закинута на мои бедра, так что ее вес давил на меня самым восхитительным образом. Ее рука обвилась вокруг моего тела, и кончики ее пальцев вплелись в тугие завитки моих темных волос.

Но самым удивительным из всего было то, как я тоже держал ее, моя правая рука была под ней, обвитая вокруг ее тела, а ладонь покоилась на ее бедре. И моя левая рука обхватывает ее затылок, ее светлые волосы запутались в моих пальцах, как будто я держал ее так всю ночь.

Я почти не осмеливался открыть глаза, когда абсолютный покой того момента нахлынул на меня, боясь разрушить чары, в которых я проснулся, и осознать, что на самом деле это был всего лишь невозможный сон.

Я медленно приоткрыл глаза и нахмурился, обнаружив, что мы лежим на полу в темноте, и только тусклый свет, пробивающийся из-под двери в дальнем конце шкафа, позволял мне хоть что-то разглядеть.

Мне потребовалась секунда, чтобы осознать, как мы здесь оказались. Тот странный момент, который мы разделили, запертые в моем шкафу, где мир не мог нас видеть, и я мог быть честен с некоторыми секретами, которые скрывал от нее. Я не знал, что стало причиной ее слез, и я не чувствовал, что мое дело спрашивать ее о них. Я не заслужил права подвергать сомнению ее печаль, когда я сам был ее причиной.

Я мог только представить, как безнадежно она себя чувствовала, пытаясь найти утешение в моих безбожных объятиях, но я также был странно польщен тем фактом, что она сделала именно это.

Нам было суждено теперь всегда быть вместе, после клятв, данных на священном камне. Но иногда это казалось чем-то большим, чем просто обязательство. Как будто судьба свела нас вместе. Пять потерянных душ, нуждающихся друг в друге больше, чем кто-либо из нас когда-либо готов был признать.

Я глубоко вдохнул, вдыхая этот греховно сладкий запах, исходивший от ее кожи, задаваясь вопросом, была ли она на вкус такой же восхитительной, как пахла.

Она что-то пробормотала, придвигаясь еще ближе ко мне, ее бедро на мгновение сжалось на моих бедрах, и я застонал где-то в глубине горла. Я никогда не просыпался с женщиной, подобным образом. Никогда не имел ни малейшего желания сделать это. Но теперь, когда я прижимался к ней, у меня было сильнейшее желание держаться за нее крепче. Потерять себя в этом моменте и никогда больше не возвращаться к реальности.

– Сэйнт? – Пробормотала она хриплым со сна голосом, пронизанным замешательством, как будто она не могла понять, как она здесь оказалась.

– Мы спали на полу, – ответил я, потому что, очевидно, констатация очевидного была единственным, на что был способен мой мозг.

Ее пальцы запутались в моих волосах, и она медленно скользнула рукой вниз по моей шее, пока ее ладонь не оказалась на моей груди, прямо над моим сердцем, которое сильно колотилось, пока я наблюдал за ней.

– Ты удивлена, обнаружив, что оно у меня есть? – Спросил я, когда она задержалась там, чувствуя биение моего сердца под ее ладонью.

– Немного, – ответила она. – Хотя и не так сильно после вчерашнего вечера. Мои письма…

Она приподнялась, используя мою грудь в качестве опоры, и я был удивлен, когда она скользнула ко мне на колени, оседлав меня, и, нахмурившись, посмотрела мне в глаза.

Я положил руки ей на талию, мои прикосновения были свободными и нежными, просто желая убедиться, что она действительно здесь. Прошлая ночь казалась какой-то странной иллюзией. Но этот момент говорил о том, что все было по-настоящему.

– Я была уверена, что знаю единственное, что имеет значение в тебе, Сэйнт, – медленно произнесла она. – И теперь я проснулась с новым взглядом на все, что ты делаешь, и я не знаю, как это переварить.

– Возможно, тебе лучше этого не делать, – сказал я. – Потому что я определенно не могу помочь тебе разобраться в моей психике. Мне самому за восемнадцать лет так и не удалось этого сделать.

Она прикусила свою полную нижнюю губу, и я нахмурился, глядя на буйную гриву светлых волос, рассыпавшихся по ее плечам. На ней все еще была моя рубашка, и на мне тоже были вчерашние брюки. Одна только мысль о том, что я буду спать в старой одежде, пропущу свой ночной ритуал и свернусь калачиком на гребаном полу шкафа, должна была бы напугать меня до чертиков, но, по крайней мере, на данный момент…Я просто чувствовал себя устрашающе спокойным. И единственное, чему я мог это приписать, была она. Татум Риверс. Хозяйка моей агонии.

– Знаешь, ты выглядишь довольно милым, когда сонный? – Поддразнила она, протягивая руку, чтобы взъерошить мои короткие волосы.

Я схватил ее за запястье, чтобы остановить, с моих губ слетело протестующее ворчание, и она рассмеялась надо мной.

– Меня ни разу в жизни не называли милым, черт возьми, – прорычал я.

– Что ж, я готова поспорить, что не так уж много людей видели тебя сонным и хорошо отдохнувшим. Ты похож на львенка, который весь день проспал на солнышке.

Она ухмыльнулась мне, и я фыркнул, когда она схватила меня за руку, которая удерживала ее, и вывернула ее так, чтобы она могла посмотреть на часы на моем запястье. От осознания того, что я спал с ними, у меня заныла челюсть, и я внезапно задался вопросом, который час. Я был готов поспорить, что была середина ночи, иначе в спальне рядом с нами играла бы моя музыка.

– Черт, уже одиннадцать тридцать, – сказала Татум со смехом. – Мы проспали около четырнадцати часов!

Мое сердце подпрыгнуло. Нет – оно остановилось. Перестало биться. Забыло прокачать кровь по телу или пустить кислород в мозг. В ушах зазвенело, а дыхание застряло в горле с такой силой, что могло захлебнуть меня. Вот паника, которую я должен был испытывать с того момента, как проснулся в этом гребаном чулане. Вот то, что погрузит меня в страдания до конца этого гребаного дня и далее.

– Нет, – прорычал я.

Татум посмотрела на меня сверху вниз широко раскрытыми глазами, казалось, уловив мое настроение.

– Это не так уж и важно, – начала она, но я сел так быстро, что она оборвала себя, испуганно ахнув, когда внезапно увидела меня перед своим лицом.

– Не так уж это и важно? – Прошипел я, вырывая свое запястье из ее хватки и поворачивая часы лицом к себе.

Она была права. Половина двенадцатого. Тридцать минут двенадцатого.

Все пошло прахом.

Этого уже не исправить.

От этого некуда спрятаться.

Нет, нет, нет, нет, нет, нет…

Я схватил ее за талию и с глухим стуком сбросил со своих колен на задницу, прежде чем встать и направиться к ящику, в котором хранились мои часы.

Я вытащил ближайший ящик и посмотрел на время на них, прежде чем проверить следующие. И еще одни.

– Если четыре пары из них показывают, что сейчас одиннадцать тридцать, значит, это правда, – отметила Татум. – Но на самом деле все не так плохо, это могло бы быть хуже…

– Если слово хуже слетит с твоих губ еще раз, клянусь Христом, я не буду отвечать за свои действия, – прорычал я, поворачиваясь к ней.

Она.

Девушка со светлыми волосами, голубыми глазами и улыбкой, которая могла пронзить меня насквозь. Девушка с телом, о котором я не мог перестать думать, и смелостью, способной противостоять мне снова, и снова, и снова. Девушка, которая пришла ко мне прошлой ночью со своими слезами, своим горем и своими гребаными играми разума, которая сумела заманить меня в ловушку в этом чулане и позволила мне проснуться в аду.

– Ты это спланировала? – Потребовал я ответа, набрасываясь на нее, и мое дыхание превратилось в резкие вздохи, когда тиски, казалось, сжались вокруг моей груди.

– Планировала, что ты найдешь меня рыдающей от горя, чтобы я заставила тебя спать со мной в гребаном шкафу? – Недоверчиво спросила она. – Как, черт возьми, ты это выяснил?

Я долго смотрел на нее сверху вниз. Каждая потраченная впустую секунда все больше портила мой день. Каждый удар моего сердца вносил все больше хаоса в мое существование.

Я сжимал и разжимал кулаки, стиснув челюсть, прежде чем отвернуться от нее и сорвать с себя брюки, не тратя времени на расстегивание пуговицы, просто отрывая ее грубой силой и скидывая их так быстро, как только мог. Я с отвращением бросил их в корзину для белья, когда мои руки начали дрожать от ярости.

– Сними это, – потребовал я, отказываясь смотреть в ее сторону, пока на ней все еще была вчерашняя одежда. – Прямо сейчас.

Следующими я бросил свои боксеры в корзину для белья, оставаясь к ней спиной, пока быстро выбирал новую пару из своего ящика вместе с чистыми спортивными штанами, прежде чем натянуть их. Я почувствовал себя немного лучше, когда с этим разобрался, но этого было недостаточно.

Она молчала позади меня, но движение уголком глаза подсказало мне, что она сбросила мою старую рубашку, как я и просил.

Я отказывался думать о том факте, что теперь она стояла обнаженной позади меня, когда подошел к ее одежде, выбрал для нее подходящие красные шелковые лифчик и трусики и перекинул их через плечо.

Это была ее вина, она заманила меня сюда. Намеренно или нет. Без нее я бы не закончил тем, что спал в гребаном шкафу. Я бы не проспал всю свою музыку, и я бы не… уснул…

Я посмотрел на нее через плечо дикими глазами, и она наклонила голову, как будто могла, черт возьми, видеть меня.

– Я должна была спать в твоей постели прошлой ночью, – медленно произнесла она. – И я этого не сделала.

Я проглотил комок в горле и повернулся к ней лицом. Она натянула мою рубашку обратно поверх лифчика и трусиков, всего лишь застегнув несколько пуговиц, и это выглядело на ней так… совершенно несовершенно.

– Иногда мне кажется, что демон во мне сжигает меня заживо изнутри, – прохрипел я, удивляясь, зачем я вообще говорю ей это.

– Это не так, – не согласилась она. – Ты просто так себя чувствуешь, потому что твой ритуал был сорван. Мной. Я нарушила твое правило спать в твоей постели. Тебе просто нужно вернуть себе контроль.

– Контроль? – Медленно спросил я, пытаясь заставить свой мозг функционировать в этом облаке ярости и хаоса, которое угрожало поглотить меня, если я ничего не сделаю. Если бы я этого не сделал…

– Накажи меня, – сказала она с придыханием, и каждая частичка меня замерла. Даже тьма во мне остановилась и приняла к сведению. Потому что я этого хотел. Я хотел этого так чертовски сильно, что это причиняло боль.

– Я… – Я отступил назад и запустил руку в волосы, пытаясь понять, хорошая ли это идея. Я был так чертовски зол, что не знал, смогу ли контролировать себя, и все же я испытывал искушение, чертовски серьезное искушение, потому что голоса в моем черепе кричали, что это может быть ответом, которого я жажду. – Тебе нужно стоп-слово.

Ее глаза загорелись. Клянусь гребаным Богом, загорелись, когда я это предложил.

– Может ли это звучать совершенно нелепо? – Спросила она, прикусив нижнюю губу.

– Нет, – прорычал я.

– Может ли это быть жующий петуха медоед?

– Нет.

– Супер-члены-объединяйтесь?

– Нет.

– Приветствую-Сэйнта-Повелителя-порки?

– Сколько раз ты хочешь, чтобы тебя наказали? – Потребовал я ответа, когда в ее глазах заплясали веселые огоньки.

– Столько раз, сколько, по твоему мнению, я заслуживаю, – жадно ответила она.

Как это было возможно? Что она хотела этого так же, как и я? Что она тоже получала от этого то, в чем нуждалась скрытая часть ее?

– Дай мне минутку, – прорычал я, пытаясь привести в порядок свои буйные мысли. – Иди и подожди в моей комнате и придумай подходящее стоп-слово, прежде чем я приду.

Ее глаза вспыхнули от возбуждения, и она сделала шаг к двери, прежде чем остановиться и потянуться к одному из моих ящиков. Она вытащила черный кожаный ремень и протянула его мне с пылким выражением в глазах.

Мое горло сжалось, когда мои пальцы обхватили мягкую кожу, и она облизнула губы, прежде чем повернуться и направиться к выходу из шкафа, как я и просил.

Я снова взглянул на часы, чертыхаясь, поскольку время приближалось к полудню. Но паника во мне немного утихла. Некоторые из худших порывов демона успокаивались, и когда я пропустил ремень между пальцами, я понял, что мне нужно сделать, чтобы насытить его.

Все, что мне было нужно – это контроль. Полное господство. Мне нужно было, чтобы она полностью подчинилась мне, отдала свое тело в мое распоряжение и позволила мне решать, когда с нее хватит.

Я медленно выдохнул, наслаждаясь холодным чувством спокойствия, которое наполнило меня при мысли о том, что она предлагала. Я не знал, как она поняла, что мне нужно. И я даже не мог понять, зачем ей это тоже было нужно. Но я знал, что она этого хочет. Точно так же, как я жаждал контроля, власти, доминирования, она хотела передать все это под мою ответственность. Отдать свое тело в хаотическое подчинение другому. Подчиниться моим желаниям и позволить им исполнить ее. Так какого хрена я все еще стоял в шкафу?

Я подошел к двери и медленно открыл ее, мою кожу покалывало от прилива удовольствия, когда я увидел ее стоящей на коленях в ногах моей кровати, с опущенной головой, длинные светлые волосы рассыпались вокруг ее лица и скрывали ее от моего взгляда.

– Скажи мне, – приказал я, с резким щелчком захлопывая дверь шкафа. Она вздрогнула от этого звука, и злая улыбка украсила мои губы, когда мой демон замурлыкал.

– Мерси, – сказала она твердым голосом, и я кивнул.

– Ты скажешь это слово, и я немедленно остановлюсь, – поклялся я.

– Хорошо.

Я двинулся к ней, любуясь видом, в то время как она оставалась там, опустившись на колени передо мной на ковер и ожидая моих указаний. Казалось невозможным, что мы нашли это странное место покоя между нами. Этот идеальный баланс насилия и освобождения, но я начинал верить, что это реально. Особенно когда я крепче сжал ремень, который она мне протянула.

Я обошел ее и остановился, глядя вниз, на основную часть церкви, которая, к счастью, была пуста. Киан и Блейк, должно быть, были в классе, вероятно, гадая, где, черт возьми, мы были. Но мне было все равно. Потому что единственное, что имело значение прямо сейчас, это то, что мы были здесь одни.

– Встань, – скомандовал я, поворачиваясь, чтобы посмотреть на нее, когда она поднялась на ноги. – Держись за перила и наклонись.

Она мгновенно сделала, как я сказал, и я вздохнул от того, какой полный контроль был у меня над ней в тот момент.

Она ухватилась за перила, и я жадно наблюдал, как она наклонилась вперед, раздвигая ноги ровно настолько, чтобы сохранить равновесие, когда моя рубашка задралась на ее заднице и обнажила клочок красного нижнего белья под ней. Я встал прямо за ней, наклонившись над ней так, что мой член уперся в ее задницу, когда я слегка изменил положение ее захвата, заставляя ее пальцы идеально выровняться.

– В следующий раз делай это так, – прорычал я ей на ухо, и она кивнула, когда я провел пальцами по ее позвоночнику, оценивая идеальный изгиб ее спины, прежде чем отступить в сторону.

Я сложил ремень пополам, зажав пряжку в кулаке, прежде чем провести мягкой кожей по округлости ее задницы и положить другую руку на основание позвоночника.

– Готова? – Спросил я ее.

– Да, – выдохнула она.

– Я ударю тебя три раза, как в прошлый раз. Ты понимаешь, почему я это делаю?

– Потому что я нарушила правила и заставила тебя проспать, – мгновенно ответила она, крепче вцепившись в перила в ожидании.

Мой член пульсировал от желания, и на мгновение я задумался, на что было бы похоже вывести эту фантазию на новый уровень. Доставить ей удовольствие после наказания и владеть ее телом таким же образом. Но этой фантазии было суждено остаться праздной. Ее собственные правила запрещают это. Хотя это только разожгло мое воображение.

Я медленно поднял ремень, мое сердце бешено колотилось от предвкушения, затем я обрушил его на ее задницу, стараясь не быть слишком грубым. Стон удовлетворения вырвался у меня, когда она ахнула, качнувшись вперед, чтобы избежать этой боли.

– Снова? – Спросил я, мои мышцы напряглись, когда я заставил себя сдержаться, ожидая, когда она подтвердит, что все еще хочет этого так же сильно, как и я.

– Да, – простонала она, ее спина снова выгнулась в предвкушении.

Второй удар пришелся чуть ниже, и она застонала так громко, что звук эхом отразился от сводчатого потолка, заставив все мое тело умолять ее об этом.

Третий удар пришелся по ее заднице, и она снова вскрикнула, подавшись вперед так, что оказалась перегнувшейся через перила, тяжело дыша от того, что чертовски походило на облегчение. И это определенно было то, что я тоже чувствовал. Как будто страх, хаос и резня в мире были утихомирены одним этим действием. Как будто все разбитые, испорченные кусочки моей души нашли в этом гармонию, и я был переделан после этого.

Я опустил ремень и двинулся вперед, чтобы потереть руками ее розовую плоть, успокаивая боль от ударов и борясь с каждым импульсом в моем теле, поскольку я жаждал продолжить это дальше.

Мой член напрягся от голодной плотской потребности, и когда она снова прижалась своей задницей к моим рукам, я был уверен, что она жаждала того же.

Мои пальцы скользнули по красному шелку, прикрывавшему ее киску, и она прижалась ко мне с нуждающимся стоном. Я продолжал поглаживать ее плоть, чтобы смягчить удар ремня, упиваясь ощущением жара под моими пальцами и звуками, срывающимися с ее губ, которые говорили, что она хочет от меня большего. Всего меня.

– Черт возьми, Барби, откуда, черт возьми, ты взялась? – Я застонал, заставляя себя отстраниться.

Она повернулась ко мне лицом, и я встретился с ней взглядом, когда она подошла ближе.

– Главный вопрос в том, почему я до сих пор не ушла? – Выдохнула она.

Ее взгляд опустился на серьезную выпуклость у меня в штанах, и она снова посмотрела на меня с озорством во взгляде.

Она подошла ближе, и я позволил ей, гадая, что она собирается делать. Что я позволил ей сделать. Если бы я вообще был способен остановить ее прямо сейчас…

– Нам нужно идти в класс, – сказала она, ее дыхание коснулось моих губ, когда она посмотрела на меня.

– Ты иди, – сказал я, сжимая кулаки, чтобы убедиться, что держу свои руки подальше от нее. – Мне нужно быть в другом месте.

Ни за что на свете я не мог заниматься пол дня. Это было абсолютно немыслимо. Но было кое-что, чем я мог заняться, чтобы скоротать время, и если я позволю себе поверить, что всегда планировал провести день таким образом, тогда, возможно, я смог бы справиться с остальными последствиями того, что мой распорядок дня превратился в абсолютное дерьмо.

Татум на мгновение удивленно посмотрела на меня, как будто ожидала, что я позволю своему члену взять верх над разумом и вместо этого буду умолять ее остаться. И, возможно, я бы так и сделал, если бы не правила. Потому что они были законом. И если бы я нарушил их, то не смог бы успокоить анархию, отшлепав ее, трахнув или вообще что-либо сделав. Нарушить их было бы все равно что сломать себя. Это было немыслимо. И если ценой за это был день, потраченный на то, чтобы представить, что могло бы произойти, если бы мне не пришлось так жестко придерживаться их, то так тому и быть.

Я положил руки на перила точно там, где были ее руки, когда она уходила одеваться, и выглянул через огромное витражное окно в форме креста на фасаде здания, пытаясь собраться с мыслями.

Татум пришла и ушла. Я чувствовал на себе ее взгляд, когда она направлялась к лестнице, но я не мог позволить себе взглянуть на нее, мой взгляд был прикован к движущемуся оранжевому свету витражного стекла, пока я работал, чтобы избавиться от сексуального напряжения, которым она наполнила меня вместо моего демона.

Мой взгляд метнулся к часам, и я прерывисто вздохнул. Час восемнадцать. Какого хрена?

Я оттолкнулся от перил и направился вниз по лестнице, оставив телефон, чтобы взять бутылку воды из холодильника и надеть пару кроссовок у двери.

Когда я вышел на улицу, холодный зимний воздух обжег мою обнаженную грудь, но я был рад отвлечься от дискомфорта, когда зашагал по тропинке в сторону Эш-Чамберс.

Я бежал всю дорогу, напрягая свое тело изо всех сил и наслаждаясь забвением физических упражнений, пока не добрался до здания и не нашел дорогу в Музыкальную комнату «C».

Звуки играющего пианино донеслись до меня, когда я подходил к двери, но мне было наплевать. Я рывком открыл ее и обнаружил учителя музыки, мистера Плоттса, который давал урок какому-то придурку-первокурснику, который в данный момент путал Моцарта и Баха и звучал как полное дерьмо.

– Убирайтесь нахуй, – скомандовал я, когда они в тревоге оглянулись и обнаружили меня, стоящего в дверях, как полуголого язычника, но мне было наплевать.

– Мистер Мемфис! Это заранее забронированный урок, – нервно начал Плоттс, пытаясь изобразить возмущение, нарываясь на террор.

– Мне стоит назвать нового Невыразимого? – Спросил я, не сводя взгляда с первокурсника. – Я буду называть тебя Евнухом и сам прослежу, чтобы это имя тебе соответствовало.

– Вообще-то я плохо себя чувствую, – сказал парень, вскакивая и хватая свою сумку, прежде чем Плоттс успел что-либо предпринять.

Я торжествующе ухмыльнулся, когда он умчался прочь, а Плоттс последовал за ним со вздохом разочарования, прежде чем я захлопнул за ними дверь.

Я глубоко вздохнул, усаживаясь за рояль, и хрустнул шеей, кладя пальцы на клавиши.

В этой комнате было что-то такое, что успокаивало мой разум. Высокий потолок и высокие окна с видом на озеро за ними, а также роскошное дерево половиц заставили меня облегченно вздохнуть. Раньше в дальнем углу комнаты стояла арфа, но на первом курсе ее убрали, и вместо нее поставили кроваво-красный стол для бесплатных перекусов.