Текст книги "Повесть об Остролистном холме"

Автор книги: Сюзан Алберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

– Я только-только из Береговой Башни, с Эльзой мы там поболтали малость. – Эльза, вдова родного брата Берты, была ее ближайшей приятельницей. Наклонившись вперед, Берта прищурилась и понизила голос: – Так она мне сказала, что сегодня заявилась какая-то важная шишка и звать эту шишку доктор Гаррисон Гейнуэлл.

Энни, не столь сдержанная в отношении Берты, как ее сестра, спросила с раздражением:

– Не ходите вокруг да около, Берта. Кто такой Гаррисон Гейнуэлл, откуда он взялся? А если вы только что об этом докторе услышали, с чего вы решили, будто мы о нем можем знать?

– Я подумала, вдруг кто уже сказал. – Берта откинулась на стуле с довольным видом, по-видимому чувствуя всю важность того, что собиралась сообщить. – Он из этого, из Оксфордского верниситета, вот откуда, и леди Лонгфорд желает, чтобы доктор этот стал новым директором в нашей школе.

– Новым директором… – У Маргарет перехватило дыхание.

– Откуда это известно Эльзе? – спросила Энни со стальными нотками в голосе. – Где она это услышала?

– Так где ж, как не в ихней гостиной, в Береговой Башне, – охотно ответила Берта. – Леди Лонгфорд с секретаршей своей нынче там были и сказали мисс Вудкок, чтоб та сказала капитану, что совет может теперь не искать нового директора – она, дескать, его нашла. Эльза им чай подавала и все слышала.

– Подслушала, вы хотите сказать, – уколола ее Энни. Положение домоправительницы мирового судьи обеспечивало Эльзе репутацию весьма информированного источника деревенских новостей. Слухи и сплетни, которые она собирала, пользовались особым доверием, ибо, по общему мнению, несли на себе печать сведений, исходящих от судебной власти.

– Ну уж, не стала бы я так говорить, – рассудительно сказала Берта. – Да только она ведь и впрямь слышала все это. Гейнуэлл был каким-то там миссионером, в Тихом океане, что ли. – Она закатила глаза. – Эльза говорит, коли он мог циливизовать ганнибалов, то уж и с сорейской школой управится.

Наступила тишина. Наконец ее прервала Энни.

– Думаю, Берта, вы хотели сказать «цивилизовать каннибалов». Впрочем, я не вижу связи между привнесением цивилизации туземцам и обучением детей.

– Ну, – сдержанно заметила Берта, – это ж Эльзы слова, не мои.

Маргарет попыталась заговорить, но ей пришлось дважды откашляться, прежде чем она смогла произнести хоть слово.

– Я… я уверена, что доктор Гейнуэлл прекрасно справится с этой работой, – сказала она наконец. Маргарет почувствовала, что ее глаза внезапно наполняются слезами, они мешали смотреть. Она поспешно встала, оттолкнув стул. – Извините ради Бога, я совсем упустила из виду – мне надо кое-что сделать наверху…

Она с трудом нащупала путь к двери, ощущая между лопаток острый как нож взгляд Берты.

– Все в порядке, Мэгги, – сказала Энни. – Сделаешь это позже.

Маргарет остановилась, держась за ручку двери. Она поняла: Энни не хочет доставлять Берте удовольствие, показав, что ее удар попал точно в цель.

– Да вам нечего беспокоиться, мисс Нэш, – сочувственно заметила Берта. – Ганнибалы там или нет, а все одно у него ничего не выйдет. В деревне-то все надеются, что это место вам отойдет. – Она двинула по столу пустую чашку. – Не осталось ли там чего в чайнике, Энни? Еще чашечку было бы в самый раз.

Энни встала, подошла к плите, открыла дверцу духовки, достала оттуда чугунный горшок и подняла крышку.

– По-моему, наш ужин почти готов, Берта. Если вы не против.

Берта тяжело вздохнула.

– Ну ладно, – сказала она и поднялась, опершись ладонями о столешницу. – Пойду-ка я домой да и сама займусь ужином для мистера Стаббса. Сегодня у нас жареная говядина и пирог с почками. – Она наклонила голову набок и задумчиво добавила: – Коли он миссионер, может, у него есть картинки для волшебного фонаря? Такие в прошлом году показывал тот господин в гостинице. И говорил-то как складно! А на картинках, помню, голенькие черные ганнибалы и бусы из ракушек у них, а сами чумазые, спасу нет…

Берта продолжала говорить, когда Энни закрыла за ней дверь.

– Ох, Энни! – вскричала Маргарет и залилась слезами.

Энни обняла сестру и прижала к себе.

– Не плачь, Мэгги, – шептала она. – Члены совета все равно должны понять, что никого лучше тебя им не найти. Они не смогут взять человека, который совершенно ничего не знает о…

– Но он закончил Оксфорд! – Маргарет безутешно рыдала. – Это кандидат леди Лонгфорд! Ты же знаешь, она всегда добивается своего, пусть это и ужасно для всех других.

На этот раз Энни не нашла слов утешения.

7

Слухи расползаются

Само собой разумеется, новость о том, что доктор Гейнуэлл становится претендентом на пост директора сорейской школы, недолго оставалась тайной. За четверть часа до того, как Берта Стаббс выложила эту прискорбную весть сестрам Нэш, Эльза Грейп уже вводила в курс дела Грейс Литкоу, вдову прежнего викария; они встретились у калитки Розового Дома, из которого доносились переливчатые трели Карузо, канарейки миссис Литкоу. Эльза, конечно, знала, что Грейс, бывшая супруга священника, чурается слухов, но, оказавшись первой на ее пути, почтенная вдова оказалась также и первой, кому Эльза сообщила эту новость.

– Сожалею, что ее светлость сочла для себя возможным влиять на выбор совета, – не без основания заметила миссис Литкоу. – Надеюсь, Эльза, вы сохраните при себе эти сведения. Членам совета будет нелегко принять решение при данных обстоятельствах, а слухи, которые неизбежно поползут по деревне, сделают их положение еще труднее. Не хотите же вы, Эльза, причинить им излишние хлопоты?

– Боже упаси, миссис Литкоу, – замахала руками Эльза. – Да ни за что на свете!

И тут же, не мешкая ни минуты, Эльза заторопилась в «Герб береговой башни», деревенскую гостиницу с пабом, расположенную у подножия холма на противоположном конце главной улицы. Она рассчитывала найти там свою добрую приятельницу миссис Барроу, жену владельца гостиницы. Эльза отыскала подругу в саду позади дома (та снимала с веревки и складывала в корзину высохшие простыни) и тут же рассказала ей все.

Франсес Барроу слушала с нарастающей тревогой и была очень обеспокоена возможными последствиями вновь открывшихся обстоятельств, о которых ей сообщила Эльза. Она тут же побежала в паб, чтобы сказать мужу, который как раз в эту минуту извлек из погреба свежий бочонок пива и вынимал из него затычку, что как ни крути, а мисс Нэш теперь не станет новой директрисой школы, потому как леди Лонгфорд отвергла выбор членов совета и отдала эту должность своему человеку, какому-то миссионеру с Борнео по имени Гаррисон Гейнуэлл. Миссис Барроу была в ярости от этого вмешательства леди Лонгфорд в школьные дела, поскольку ее собственная дочурка Маргарет должна была вот-вот пойти в младший класс, а лучшей учительницы для ребенка, чем мисс Нэш, ясное дело, не сыскать.

Что касается мистера Барроу, то ему в общем-то казалось безразличным, кто учит его дочь, лишь бы девочка была прилежной и послушной, но он тут же понял, что других родителей деревни эта новость живо заинтересует. А потому вечером, когда мужское население Сорея стало стекаться в паб, чтобы выпить свои полпинты и поучаствовать в ежемесячном турнире по метанию дротиков (соревнование, собиравшее целые толпы), мистер Барроу ввел в курс дела двух-трех первых посетителей, те, в свою очередь, проинформировали следующих – и так далее. Конечно же, в пабе вечно стоит шум, люди поют и кричат, сдвигают кружки и стаканы, так что не всегда можно в точности расслышать слова соседа, однако к закрытию большая часть метателей дротиков из Ближнего и Дальнего Сорея (что составляет не менее половины мужчин этих деревень-близнецов) получили по крайней мере общее представление о происходящем. Они узнали, что школьный совет единодушно назначил на должность директора сорейской школы некоего господина, у которого блестящее образование сочетается с сильной волей и исключительным мужеством (по имени то ли Гейнсборо, то ли Уэллс), а жалованье ему будет целиком и полностью выплачивать леди Лонгфорд в знак благодарности за спасение троих детей ее друга-миссионера от съедения дикарями из племени охотников за головами.

Эту волнующую повесть на следующий же день за завтраком от мужчин услышали жены и немедленно распространили в своей среде с непременными приукрашиванием и добавлениями, встречаясь на улице, на почте, в деревенской лавке или просто переговариваясь с соседкой через забор. А поскольку женщин мало интересовали приключения доктора Гейнсборо на Борнео, но зато весьма волновала судьба милой мисс Нэш, они принялись весьма сочувственно обсуждать, что же теперь с ней будет.

Большинство участниц обсуждения склонялись к мысли, что Маргарет останется все так же преданной делу учительницей подготовительного класса, какой она была на протяжении девяти лет, другие же высказывали предположение, что мисс Нэш сочтет это унизительным и постыдным, покинет деревню и будет вынуждена искать место учителя где-нибудь еще. Тем более что Берта Стаббс незадолго до обеда встретила кое-кого из женщин на почте и довела до их сведения, что рано утром она видела мисс Нэш в саду, где та проветривала чемоданы и выглядела при этом очень расстроенной. Со всей очевидностью сестры собирались уезжать.

Услышав эту поразительную новость о чемоданах, Мэри, дочка Агнес Льюэллин, в разговоре с Глэдис, племянницей Лидии Доулинг, стала высказывать предположения о том, как скоро дом сестер Нэш будет сдаваться в аренду – если, конечно, они и впрямь решат уехать, несмотря на то, что Энни проболела всю весну. Глэдис, в свою очередь, встретила Ханну Брейтуэйт, жену местного констебля, и вскользь упомянула, что сестры Нэш, похоже, едут на юг Англии, надеясь найти там место в школе для Маргарет и более мягкий климат для Энни – у бедняжки такие слабые легкие.

Услышав все это, Ханна встрепенулась: ведь дом мисс Нэш был просторней и удобней, чем тот домишко с двумя крохотными спальнями, где она ютилась с мужем и тремя детишками. И огород там побольше, хватит места и для кур, и для поросенка, а значит, будут яйца и бекон. Спешить, конечно, ни к чему, да и Ханна вовсе не желает ничего дурного сестрам Нэш, Боже избави. Но уж если их дом освободится, то славно было бы ей с констеблем Брейтуэйтом в него перебраться. Ну кто этого заслуживает больше, чем констебль Сорея?

Правда (как заметила Матильда Крук, с которой Ханна поделилась соображениями на этот счет), дом мисс Нэш, вполне возможно, займет этот самый доктор Гейнсборо (или Уэллс – кто как это имя услышал) – ведь надо ему где-то жить. А коли он холостяк (никто не знал этого в точности, но предполагалось, что миссионеру на острове Борнео жена ни к чему), то придется очень кстати для бриджа у капитана Вудкока и мисс Вудкок – там всегда не хватает четвертого.

И раз речь зашла о мисс Вудкок, которая, ко всеобщему разочарованию, уже отказала нескольким очень приличным господам, просившим ее руки, то в конце-то концов разве не славно будет, если они с новым директором школы закрутят роман, а там, глядишь, и поженятся? Ведь ее брат в любой момент может привести жену, и та станет хозяйкой в доме, а мисс Вудкок придется искать себе другое пристанище, где она стала бы жить старой девой и ждать одинокой старости. При таком раскладе ей ох как нужен муж, и бывший миссионер с острова Борнео – самая подходящая для этого кандидатура.

Таким образом, к тому часу, когда матери закончили вторничную глажку и прокричали детям, чтобы те шли обедать, сорейская школа уже обрела нового директора, а мисс Нэш и ее сестра упаковали чемоданы и отправились на юг Англии, оставив свой дом то ли Брейтуэйтам, то ли доктору Уэллсборо, который предполагал жениться на милой и славной мисс Вудкок.

Как известно, слухи в деревне расходятся быстрее некуда.

8

Несчастный случай

Впрочем, до ушей Беатрикс эти слухи еще не дошли, поскольку все утро она провела на своей ферме, делая – и вполне успешно – карандашные наброски к «Повести о котенке Томе». Котенка она позаимствовала в одном из домов, и, хотя это озорное создание ни в какую не желало сидеть спокойно, несколько рисунков ей удались. Затем Беатрикс вошла в дом и сделала зарисовки кухни и спальни. Текст повести она написала еще раньше, в простой школьной тетрадке, и, по ее расчетам, к нему требовалось десятка два иллюстраций. Беатрикс надеялась закончить работу за несколько месяцев и уже стала думать о следующей книге – по ее замыслу, это должна была быть история про крыс, которые заполонили все вокруг.

Рисовать в самом доме было не слишком приятно. Беатрикс с удовольствием заходила туда, когда выпадала такая возможность, но миссис Дженнингс (которая не проявляла большого желания и дальше жить на ферме, перешедшей в собственность мисс Поттер) заставляла ее чувствовать себя неловко, как будто она навязывает семейству Дженнингсов свое присутствие. Когда Беатрикс все же оказывалась внутри, то не могла избавиться от мысли, что все здесь следует хорошенько проветрить и отмыть, а это по понятным причинам было не под силу миссис Дженнингс с ее двумя малыми детьми и грудным младенцем на руках. Удручали мисс Поттер и безвкусная мебель, и картинки религиозного содержания на стенах, и дешевые безделушки – все это придавало комнатам неопрятный и убогий вид.

Беатрикс не могла дождаться, когда же наконец постройка нового флигеля завершится и Дженнингсы туда съедут, освободив для нее основную часть строения. Тогда она сможет обставить комнаты подлинной антикварной мебелью и прочими вещами, которые будут гармонировать с духом старинного дома. В радостном предвкушении счастливого момента Беатрикс уже подыскивала занавеси и ковры, блюда и кухонную утварь, принадлежности для камина и картины – все то, что призвано сделать этот фермерский дом действительно ее домом. Да, самым первым ее домом, хотя она – увы! – и не сможет жить в нем круглый год, чего бы ей очень хотелось.

Принимая во внимание все эти обстоятельства, можно понять, почему Беатрикс скорее обрадовалась, чем огорчилась, когда миссис Дженнингс не пригласила ее остаться и пообедать с семьей фермера. Она вернулась в Зеленую Красавицу, где съела тарелку супа и сэндвич. А вскоре на повозке, запряженной Уинстоном – косматым гнедым пони, резвым и нахальным, – за ней заехал мистер Дженнингс, чтобы отправиться на Остролистный холм к Бену Хорнби, где они собирались посмотреть купленных мисс Поттер овец.

К повозке подбежал Плут, светло-коричневый терьер Круков. Плут жил в Зеленой Красавице, но при этом считал всю деревню своим большим домом. А поскольку Беатрикс, приехав в Сорей, поселилась в Зеленой Красавице, пес, похоже, зачислил себя в ее свиту.

– Я бы не прочь присоединиться, – учтиво сказал он, лизнув палец Беатрикс в знак уважения.

– Вы не против, если мы возьмем собаку Круков? – спросила мисс Поттер. – Мне кажется, он хочет поехать с нами.

Фермер ухмыльнулся.

– Да скажи я нет, он все одно побежит следом. Давай, Плут, прыгай!

Узкая полоса Каменки (так называли эту мощеную тропу) посверкивала под послеполуденным солнцем. В густой зелени живой изгороди различался ажурный узор жимолости, ежевики и ломоноса, а за этой удивительной стеной вверх по склонам карабкался папоротник-орляк. Дорога покидала Сорей и, змеясь, уходила все выше по склону Овсяной горы, оставляя внизу изумрудные заливные луга по обе стороны ручья Уилфин-бек, усыпанные пухлыми белыми фигурками пасущихся овец. Дальше, на скошенной части луга, косари только-только закончили метать сено в стога – гордые золотые купола стояли точно храмы далекой экзотической страны. Лето было сухим и жарким, для заготовки сена лучше не придумать, и сенокосная пора благополучно подходила к концу, но уже через неделю фермеров ожидала другая страда: близился сезон стрижки овец.

Беатрикс с восторгом оглядывала окрестности, а пристроившийся рядом с ней на сиденье Плут то и дело умудрялся лизнуть ее в подбородок. Деревня влекла ее с младенческих лет, когда семья Поттеров на все лето выезжала в Шотландию. Уже тогда она наслаждалась долгими прогулками по лугам и рощам, слушала песни ветра в еловых ветвях и подкарауливала фей, имевших обыкновение по ночам отплясывать на тайных лесных полянках. Теперь же она любила, прихватив альбом и карандаши, подняться по Каменке к Овсяной горе, обойти ее и посидеть у Мохового озера. По душе ей пришлись и поездки по окрестностям с мистером Дженнингсом, который уже давно фермерствовал в Озерном крае и с готовностью делился с ней всем, что сам знал о здешних местах и живущих здесь людях. Когда Беатрикс впервые встретилась с Дженнингсом, он показался ей человеком мрачным и замкнутым, но теперь, когда они познакомились поближе, его замкнутость растаяла без следа и он стал проявлять к Беатрикс куда больше дружелюбия, чем его супруга.

Фермер протянул руку и концом бича указал на высокий угрюмый дом справа от дороги на противоположной стороне ручья Уилфин-бек: стены из серого камня, крыша из серого сланца и узкие окна, отливающие сталью в лучах клонящегося к закату солнца. Не дом, а крепость – грозная, неприступная, полускрытая шеренгой мрачных елей. За ним высилась темная стена Кукушкина леса.

– Тидмарш-Мэнор, – сообщил мистер Дженнингс. – Невеселое местечко, доложу я вам.

– Невеселое? – переспросил Плут. Он вздрогнул и придвинулся к мисс Поттер. – Я бы сказал – зловещее.

– Почему же? – сказала Беатрикс, явно заинтересованная.

– Почему зловещее? Дадли, спаниель леди Лонгфорд, говорит, что тут замышляют недоброе, вот почему. – Плут поднял взгляд на мисс Поттер. Ее румяные щеки стали еще румянее от жары. – Жирняга Дадли, конечно, грубиян, и никто его не любит, но он-то знает, что творится в Тидмарш-Мэнор.

– Если не заткнешься, Плут, – строго сказал мистер Дженнингс, – сгоню с телеги. – И продолжал, уже обращаясь к мисс Поттер: – Да потому невеселое, что муж леди Лонгфорд помер, а сын ихний, молодой лорд Лонгфорд, уехал в Новую Зеландию и стал разводить там овец.

– Ах вот как, – задумчиво сказала Беатрикс. Она вспомнила слова Димити Вудкок о том, что именно леди Лонгфорд предложила нового кандидата на пост директора сорейской школы.

– Да уж, такая незадача. – Мистер Дженнингс сдвинул брови и с явным неодобрением поджал губы. – Леди Лонгфорд спала и видела, что сынок женится на дочке лорда Блейкли, за ней в приданое хорошее поместье давали. – Легким щелчком бича он согнал слепня со спины Уинстона. – Да только эта самая дочка ему не приглянулась, и он ни в какую жениться не захотел. Вот мамаша и выгнала его со двора – сказала, иди, мол, и не возвращайся. Так он и уплыл в Новую Зеландию и женился на дочке тамошнего овцевода. Убило его, в крушение он попал, страшное было крушение на железной дороге. Вот и некому теперь будет род продолжить да поместьем управлять. – И мистер Дженнингс облегченно вздохнул, весьма удовлетворенный тем, как смог в коротком сообщении объять столь много событий.

Беатрикс вздрогнула, словно ее коснулся бич мистера Дженнингса, – так похожа была рассказанная им история на ее собственную жизнь. «Боже праведный!» – пробормотала она, подумав, насколько жестокими могут становиться родители, когда речь идет о судьбах их детей, и сколько боли приносит эта жестокость.

– Так ведь есть же внучка, – счел необходимым заметить Плут. – Правда, она наполовину новозеландка, Дадли-то врать не будет, и потому, видать, леди Лонгфорд воротит нос.

– Положим, наследница-то есть, – продолжал мистер Дженнингс, – да только не захочет леди Лонгфорд ее признать, нипочем не захочет. После сына дочка осталась, вот какое дело, сирота. Кэролайн ее звать. Она сейчас в поместье живет, потому как больше ей деваться некуда.

Кэролайн. Так звали любимую кузину Беатрикс – Кэролайн Хаттон. Мисс Поттер бросила взгляд на Тидмарш-Мэнор – тот стоял за шеренгой елей, суровый и враждебный, и казался необитаемым.

– Ребенку там, наверно, одиноко, – сказала она, испытывая сочувствие к девочке, сосланной в это мрачное место.

В прошлом у Беатрикс не было подруг и друзей по детским играм и забавам, может быть, поэтому она не чувствовала себя уютно с деревенскими ребятами, которые мучили уток, гоняли кошек и разоряли птичьи гнезда. Ей было легче общаться со спокойными, тихими детьми, особенно с девочками, которые любили читать и рисовать, – девочками, похожими на нее саму в прежние времена. Ей представилось, как бы она себя чувствовала, окажись запертой в этом темном пустынном доме, – и Беатрикс вздрогнула еще раз. Если Кэролайн Лонгфорд была девочкой робкой и впечатлительной, то она конечно же испытывала страх, особенно когда ветер завывал в трубах и стучал в окна.

– Одиноко? Да уж, – согласился мистер Дженнингс. – Там ведь только пара горничных и Биверы. Сам-то Бивер у них и за садовника, и за кучера, когда хозяйке куда понадобится, а жена его кухарит. Ну и компаньонка при хозяйке имеется, мисс Мартин кличут. Она с дитем вроде как занимается, пока Кэролайн в школу не пошлют.

– Ребенку нужно какое-нибудь животное, – решительно сказала Беатрикс.

В детстве они с младшим братом Бертрамом в своей комнате на третьем этаже особняка на Болтон-Гарденс держали множество зверьков. Там были змеи и мыши, лягушки и ящерицы, летучие мыши и даже очень шумный и непокладистый ворон. С годами ее любимцы – лягушка Панч, бельгийский кролик Питер и премилая маленькая ежиха миссис Тигги-Уинкль, которая мирно скончалась всего лишь несколько месяцев назад, – становились для Беатрикс еще дороже. Они служили моделями для иллюстраций к ее книгам и сопровождали хозяйку повсюду. На этот раз, кстати, она захватила с собой в Сорей двух крольчих, мышь и морскую свинку по кличке Грошик, героя последней своей повести, которая так и называлась «Повесть о Грошике». Сейчас Беатрикс сочиняла книгу о котятах; действие этой книги происходило в Ферме-На-Холме. Поэтому, если внучка леди Лонгфорд захочет взять у нее на какое-то время морскую свинку…

– Вот уж не думаю, – доверительно прошептал Плут ей на ухо. – Дадли говорит, что мисс Мартин терпеть не может…

– Да не разрешат ей, мисс Поттер, – сказал мистер Дженнингс.

Беатрикс нахмурилась. Ребенку не разрешают держать животных? Это несправедливо, девочка действительно очень одинока.

– Коли о животных заговорили, – мистер Дженнингс снова повел концом бича, – видите верхушку Остролистного холма? Так там барсучья нора, старее нет во всей округе. Уж сколько в ней барсуков живет, ума не приложу, да только там и кролики поселились и, похоже, лиса. Барсучьи-то норы между озерами почитай все раскопали, а какие и по два раза. Но эту нору лорд Лонгфорд никому не позволял трогать, а теперь старина Бен за ней присматривает, чтоб никто туда носа не совал. Так что барсуки в ней точно есть.

Беатрикс посмотрела на каменистый холм, контур которого четко выделялся на фоне неба. Ей приходилось изучать и зарисовывать немало диких животных, но барсуков среди них еще не было: эти зверьки вели ночной образ жизни и отличались крайней осторожностью.

– Я только однажды видела барсука, – сказала Беатрикс, – старого, толстого барсука из передвижного цирка. Мне было его жалко. Я слышала, фермеры не любят барсуков.

– Говорят, они едят цыплят и таскают яйца из курятников, – отозвался мистер Дженнингс. – Да только это те болтают, кому лень курятник закрыть как следует. – Он замолчал и нахмурился. – Намедни кто-то раскопал нору в каменоломне у Фермы-На-Холме. Барсуков ловили, надо думать. Есть тут такие, что не прочь поглазеть на бой барсука с собакой да и поставить шиллинг-другой.

Плут глухо заворчал. Его отца как-то раз швырнули в яму с барсуком, и пес, хоть и был храбрым воином, едва не погиб. Барсуки заслужили славу отличных бойцов, которые в схватке пускали в ход и зубы, и когти – длинные и очень острые. Плут тоже был не робкого десятка, но желания подраться с барсуком у него не возникало.

– Но ведь отлов барсуков запрещен законом, – сказала возмущенная Беатрикс. Она никак не могла определить, кого же ей больше жаль – барсука или собаку. – Я уж не говорю о том, что эти люди вторглись в частные владения.

Сама мысль, что кто-то выкрал мирное живое существо из его жилища, вызывала у нее гнев и чувство протеста.

– Да разве ж закон кого остановит, если уж кто решил чего сделать? – заметил мистер Дженнингс с явной насмешкой в голосе, и Беатрикс почувствовала, до чего наивными были ее слова. Возможно, деревенский констебль не очень-то старался проводить в жизнь законы, защищающие диких зверей. А что касается нарушения прав собственности, то множество бедных жителей в округе собирали ягоды и грибы, где только могли их найти, и охотились на зайцев, кроликов и фазанов, чтобы вволю поесть мяса. Кто же сможет провести границу между незаконной стрельбой по зайцу, чтобы затем этого зайца съесть, и отловом барсука, чтобы потом развлекаться жестоким зрелищем?

Какое-то время они ехали молча. Дорога достигла гребня Овсяного хребта и начала осторожный спуск в долину. Переправившись через Уилфин-бек по каменистому броду, где рыбешки, словно ртуть, поблескивали на мелководье, они двинулись по наезженной дороге к беленному известью дому под серой сланцевой крышей. Вдоль фасада дома росли розы, а дверь была выкрашена в синий цвет.

– Вот она, ферма на Остролистном холме, – сказал мистер Дженнингс. – Хорнби небось заждался. Старик доволен, что продает своих овечек.

– Надеюсь, он продает их не потому, что в этих овцах какой-то изъян, – заметила Беатрикс.

Мистер Дженнингс покачал головой.

– Ни в коем разе. Лучше его хердуиков во всем Межозерье не сыскать, право слово. А продает потому, что колени его замучили, да тут еще беда с амбаром прошлой зимой приключилась.

– С амбаром?

– С ним. Сгорел дотла. Очень Бен переживал. Сказал мне, что хочет уйти на покой и жить с дочкой в Кесуике. Только он об этом больше никому не говорил, так что вы уж молчок, ладно? – Он усмехнулся. – Вот только захочет ли дочка с ним жить. Нрав-то у старого Бена ох как суров. Ворчит да брюзжит, спасу нет.

Плут не сдержал иронии.

– Точь-в-точь как старый бульдог, скалится да зубами лязгает. Дураков на дух не переносит.

Мистер Дженнингс помолчал, прикидывая, не ляпнул ли чего лишнего.

– Нрав нравом, а все равно про старика Бена плохого не скажу. Честный он, что ни говори, честный и справедливый.

– А будет ли он продавать свою ферму, когда уедет?

Беатрикс, разумеется, помнила, что Ферма-На-Холме забирает у нее все до последнего гроша, да еще она совсем недавно потратилась на два акра пастбища по другую сторону дороги, – так что думать о покупке земли просто глупо. И все же…

– Да ферма-то не его, – сказал мистер Дженнингс. – Она поместью принадлежит, Бен взял ее у лорда Лонгфорда в пожизненную аренду. Ну а леди Лонгфорд, та может и продать ферму, когда старина Бен уйдет на покой. Сын ее помер, какой ей теперь толк держать всю землю… – В голосе Дженнингса звучало осуждение: раздробление крупных поместий приводило к вторжению богатых чужаков, которые приобретали здесь собственность и тем нарушали привычное равновесие. – Айзек Чанс со Старой фермы, вон там она, повыше, так тот хотел было купить, да ее светлость сказала, что ферма останется за Беном, пока он сам от нее не откажется. – Дженнингс пожал плечами. – Надо думать, как только Бен объявит, что уезжает, Айзек Чанс тут же к леди Лонгфорд заявится.

– Понимаю, – сказала Беатрикс, решив тем не менее не упускать ситуацию из виду. Пусть она и не может сейчас приобрести новые владения (по крайней мере до тех пор, пока не наладит все дела с Фермой-На-Холме), но забывать про ферму Бена Хорнби ей не следует.

Тем временем повозка остановилась перед воротами, и Беатрикс сошла на землю, оглядываясь вокруг с возросшим интересом. Ферма была в образцовом порядке – все строения аккуратно выкрашены, заборы в отменном состоянии, как и тщательно прополотые грядки. Только за домом в дальнем правом углу виднелся остов сгоревшего амбара.

Плут выскочил из повозки, затем из нее вылез Дженнингс и обмотал поводья вокруг стойки ворот.

– Старина Бен не любит, чтобы его заставляли ждать. Вон уж и дверь отворил.

Синяя створка входной двери открывалась прямо на кухню, где царил большой камин, а потолок поддерживали две толстенные, вручную обтесанные дубовые балки. На столе к очередной трапезе были приготовлены тарелка, чашка, нож и вилка, а на запечке стояла кастрюля с супом. Беатрикс это обстоятельство несколько удивило – дрова в печке давно догорели, и она, похоже, остыла.

Удивительным было и то, что самого Бена Хорнби в доме не оказалось. Они обогнули дом, зашли на скотный двор и в огород. Дженнингс то и дело громко звал хозяина.

– Не иначе Бен в кошаре с овечками нашими, – сказал он наконец. – Он давно уж обещал их туда загнать, да, видать, только сейчас сподобился. Давайте-ка туда взберемся.

Беатрикс в сопровождении Плута последовала за Дженнингсом по узкой тропинке, которая начиналась за сгоревшим амбаром и вилась по зеленому крутому склону, чтобы закончиться у каменной ограды загона, притулившегося к нагромождению вышедших на поверхность скалистых глыб. Однако и там Бена Хорнби не было. Хуже того – ворота кошары оказались открытыми. Неподалеку овцы мирно щипали траву, но загон был абсолютно пуст.

– Может быть, он забыл, – предположила Беатрикс, помрачнев. Ей не хотелось думать, что они зря проделали весь этот путь, тем более что у нее не было недостатка в других делах. Она могла бы, скажем, продолжить работу над начатым рисунком или отправиться на свою ферму, чтобы посмотреть, не расправился ли мистер Бидл с дубовыми шкафами.

Мистер Дженнингс покачал головой.

– Забыл? На старину Бена такое не похоже. Уж про овец-то он никогда не забудет. Ему ж заплатили за двух маток да трех ягнят, как и было договорено.

– И где же он в таком случае? – Беатрикс обратила внимание Дженнингса на пять овец, пасущихся поблизости. Те с интересом смотрели на прибывших. – Наверное, это наши овечки.

Косматая овца оставила своих ягнят и, блея, направилась к ним.

– Рааада, что вы приехааали, – сказала она, приветственно подняв правую переднюю ногу. – Произошло что-то очень страаанное, нааадо бы рааазобраться…

– Похоже, наши, – согласился мистер Дженнингс, задумчиво почесывая бороду. – Ярлыки в ушах видите? Та, что покрупнее, – Изабелла, дай Бог не ошибиться, и с ней два ягненка. А эта вот – Принцесса со своим дитем. Но куда Бен-то подевался, ума не приложу.

– Ииизвините, – робко продолжала овца. – Если вы позволите мне раааассказать…

– И не пытайся, – вмешался Плут. – Они все равно тебя не понимают.