Текст книги "Повесть об Остролистном холме"

Автор книги: Сюзан Алберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– Вот почему разорили нору в каменоломне Фермы-На-Холме, – рассудил он. – Петрушка сказала мне, что похитили ее тетушку Примулу с двумя детьми. Мальчонку, правда, нашел Джереми Кросфилд, но ни о Примуле, ни о девочке пока ничего не слышно. – Барсук откашлялся. – Петрушка подозревает в содеянном Джека Огдена – похоже, он снова объявился в деревне.

Профессор выглядел весьма обеспокоенным.

– Я разделяю ее подозрения, – сказал он. – Огден – су-у-ущий дьявол, отъявленный мерзавец. Но я у-у-ума не приложу, что т-у-ут можно сделать.

– А что-то предпринять просто необходимо, – сказал барсук. К профессору он относился с искренней симпатией – тот был воистину птицей высокого полета, достойной восхищения. Однако, отдавая филину дань уважения за несравненный ум и обширную эрудицию, Босуорт полагал Галилео Ньютона неспособным на решительные действия, если только речь не шла о чем-нибудь съедобном – тут уж профессор приступал к делу без малейшего промедления или колебания.

– Еще как необходимо, – согласился филин, помаргивая. – По моему глу-у-бокому у-у-убеждению, следует провести дополнительные исследования, сосредоточив их преиму-у-ущественно в области неу-у-удовлетворительного соблюдения действу-у-ующих законов, направленных против жестокого обращения с животными. Я су-удовольствием изу-учу имеющиеся в моем распоряжении тру-у-уды и доку-у-ументы по этому вопросу и…

– А я подумаю о плане действий, – решительно прервал его Босуорт, – и мы его обсудим.

– Как пожелаете, – охотно согласился профессор, увлеченно поедая яичницу.

Пока филин поглощал завтрак, барсук развернул промокшую газету и скрылся за ней – читать он не собирался, просто ему так было удобнее обдумывать свой план. Тишина в помещении длилась до того момента, когда профессор расправился с завтраком.

Он тяжело вздохнул и стряхнул крошки с перьев.

– Я с у-у-удовольствием приму у-у-участие, если вы скажете, что мне следу-у-ует делать. – Он посмотрел на Босуорта. – Надеюсь, мой друг, вы не станете предпринимать односторонние меры. Не исключено, что там окажется большая гру-у-уппа мужчин и кое у-у-у кого из них обязательно будет оружие. Мне бы не хотелось подвергать себя неоправданному риску.

– Все зависит от того, – сказал барсук, – что вы понимаете под словом «неоправданный». Могу лишь вас заверить, что я не намерен ничего делать в одиночку – это слишком опасно. Впрочем, вот что я предлагаю. Буду рад узнать ваше мнение.

Профессор слушал речь Босуорта, время от времени снисходительно кивая в привычной для филина манере, пока, наконец, могучий храп не подтвердил зародившиеся у барсука подозрения: Галилео Ньютон благополучно отошел ко сну. Босуорт разбудил филина чувствительным толчком в бок и удерживал в бодрствующем состоянии еще пять минут, излагая в заметно сокращенном виде свой план действий, а затем отпустил птицу восвояси. На основании богатого опыта почтенный барсук знал, что попытки иметь дело с профессором, когда для того наступило время утреннего сна, ни при каких обстоятельствах не могут увенчаться успехом.

30

Что же мне надеть?

Уинстон оказался верен своему слову. Он воистину летел как ветер. Мисс Поттер прибыла к дому капитана Вудкока в тот момент, когда они с мистером Хилисом, скинув пиджаки и засучив рукава рубах, заканчивали ремонтировать пробитую шину капитанского «Роллс-Ройса». Фаэтон из Тидмарш-Мэнора въехал в деревню лишь спустя десять минут. Этого времени оказалось вполне достаточно, чтобы мисс Поттер поведала капитану все, услышанное ею от Эмили, а именно, что мисс Мартин дает некое «лекарство» ее светлости, а также то, что ей удалось подслушать из разговора мисс Мартин с доктором Гейнуэллом, который, как выяснилось, приходился ей братом.

– Мисс Поттер, – сказал Майлс Вудкок, опуская рукава и застегивая запонки, – не устаю вам удивляться. Как вы умудрились собрать все эти сведения за считаные минуты…

– Что за вздор, – ответила Беатрикс. – Удивительно совсем другое: как эта пара неумных людей вбила себе в голову, что им удастся осуществить свой отвратительный план. – Тут она протянула руку в сторону дороги: – Доктор Гейнуэлл – впрочем, это вовсе не его имя, – едет сюда и далее к парому. Вы можете сами задать ему все вопросы.

– Мы так и поступим, – сказал мистер Хилис, надевая пиджак. – Мисс Поттер, мы перед вами в неоплатном долгу.

– Вздор, – повторила Беатрикс, на этот раз с улыбкой.

Допрос доктора Гейнуэлла не занял много времени. Капитан и стряпчий остановили фаэтон, препроводили седока в библиотеку Майлса Вудкока и задали ему несколько вопросов. Благодаря мисс Поттер ответы на большинство этих вопросов были уже известны, и когда мистер Кеннет Уэнтуорт (таково было его настоящее имя) понял, что ему грозит обвинение в соучастии по делу о покушении на убийство, он тут же проявил готовность рассказать обо всем.

В следующие полчаса выяснилось, что его сестра, мисс Мейбл Уэнтуорт (принявшая имя Марибель Мартин) при посредничестве одного из лондонских агентств по трудоустройству заняла должность секретаря леди Лонгфорд. Прибыв в Тидмарш-Мэнор, мисс Мартин оценила ситуацию в поместье (богатая пожилая дама, причем совершенно одинокая) и задалась целью снискать расположение ее светлости. В течение нескольких последующих месяцев она измыслила план, согласно которому предполагала унаследовать имущество леди Лонгфорд после ее смерти, каковая, если все пойдет гладко, должна была воспоследовать весьма скоро. Когда мисс Мартин обнаружила, что у ее светлости есть внучка, лишившаяся обоих родителей, она попыталась убедить леди Лонгфорд в нежелательности появления девочки в поместье. Не преуспев в этом, она связалась со своим братом и уговорила его приехать в Тидмарш-Мэнор, чтобы помочь ей преодолеть возникшие затруднения. Предполагалось, что он займет пост директора местной школы, оправдав, таким образом, необходимость ежедневно бывать в Сорее и получив возможность на достаточно долгий срок поселиться в Тидмарш-Мэноре. Следуя инструкциям сестры, Уэнтуорт принял имя некоего доктора Гейнуэлла, который недавно отбыл на острова в Южной части Тихого океана по поручению Лондонского миссионерского общества, где Кеннет Уэнтуорт был мелким клерком.

– Но я никогда не хотел причинить девочке вред, – упорно твердил Уэнтуорт. – Моя вина лишь в том, что я прикинулся миссионером. – Он криво усмехнулся. – А за такое преступление не вешают.

– Краденые драгоценности, которые вам послала сестра, – заметил Вудкок, осуждающе оглядев модный сюртук Уэнтуорта, – вы продали, а вырученные деньги истратили на дорогую одежду. Это служит достаточным основанием, чтобы предъявить вам обвинение в хищении значительной суммы.

– Кроме того, вам было известно намерение вашей сестры отравить леди Лонгфорд, – добавил Хилис, – что превращает вас в соучастника. Вы можете заслужить снисхождение единственным способом, Уэнтуорт, – свидетельствовать против сестры и положиться на милосердие короны.

Уэнтуорт уронил голову, обхватил ее руками и застонал.

– Кеннет Уэнтуорт, как мировой судья округа я выписываю ордер на ваш арест, – заявил капитан Вудкок официальным тоном. – Констебль препроводит вас в Хоксхед, где вы предстанете перед судом по обвинению в присвоении похищенного имущества и соучастии в попытке совершить убийство. Тем временем мы задержим вашу сестру и…

– В таком случае поторопитесь, – мрачно бросил Уэнтуорт. – Насколько я понимаю, она покинет поместье, как только Бивер вернется в Тидмарш-Мэнор.

Мисс Мартин действительно собиралась уехать сразу же после обеда. Чемоданы она успела уложить и украдкой отнести в чулан рядом с прихожей, чтобы не привлекать внимания к своему отъезду: вряд ли она смогла бы ответить что-нибудь путное на возможные вопросы леди Лонгфорд. Через пару дней, когда суматоха уляжется, она напишет ее светлости, объяснит свой внезапный отъезд известием о смертельной болезни сестры или племянницы и попросит прислать причитающееся ей жалованье по нижеуказанному адресу.

В этот момент Эмили объявила о прибытии гостей. Увидев капитана Вудкока и мистера Хилиса, стоящих в дверях позади Эмили, мисс Мартин вздрогнула от неожиданности. Через мгновенье ее удивление сменилось ужасом: капитан с невозмутимым выражением лица сообщил ей, что отправил Кеннета Уэнтуорта, ее брата, в Хоксхед к окружному судье, и тут же разъяснил причину, по которой поступил именно так. Мисс Мартин с минуту смотрела на Майлса Вудкока, недоумевая, каким образом тому стало все это известно. Она совсем было решила изобразить обморок и прикидывала расстояние до обитого бархатом дивана, но отвергла этот театральный жест, почувствовав, что он не вполне гармонирует с ее обликом сильной женщины. К тому же это лишь ненадолго оттянуло бы неизбежный конец.

Она осталась стоять и слушать свои собственные слова, сказанные спокойным уверенным голосом, словно произносил их кто-то другой. Правда заключалась в том, настаивала она, что ее брат не просто участвовал в этом замысле – именно он и предложил отравить леди Лонгфорд.

– Он-то как раз и вспомнил, что́ газеты писали о деле Флоренс Мэйбрик, – сказала она, прикладывая платочек к глазам. – Я говорила ему, что его план жесток, бессердечен, но Кеннет и слушать меня не желал. – Она едва сдерживала рыдания. – О, вы себе и представить не можете, каким настойчивым становится мой брат, когда ему что-то нужно. А ему было нужно наследство леди Лонгфорд. Я не нашла в себе сил сопротивляться его напору.

Когда мисс Мартин, наконец, умолкла, в комнату пригласили Эмили. Бедная глупышка, вся в слезах, была вынуждена повторить то, что уже говорила мисс Поттер о «лекарстве», а капитан записал ее свидетельства и попросил девушку поставить под ними свою подпись. Затем Эмили показала капитану и мистеру Хилису мусорную корзину, куда мисс Мартин по оплошности выбросила оставшуюся липучку для мух, похищенную из кладовки миссис Бивер.

– Благодарю вас, Эмили, за правдивые показания, – сказал Майлс Вудкок, пряча в карман листок, подписанный горничной. – У леди Лонгфорд также есть причина быть вам признательной.

Эмили искоса взглянула на мисс Мартин.

– Значит, я теперь не поеду в Лондон, не устроюсь на службу в хороший дом? – прошептала она со слезами на глазах.

– Неужели ты настолько глупа, что думаешь, будто я могу рекомендовать на хорошее место служанку, которая меня предала? – отрезала мисс Мартин и гордо подняла голову.

– Благодарите судьбу за такой исход, Эмили, – сказал мистер Хилис. Капитан тем временем взял мисс Мартин за локоть и направился с ней к двери. – Вам бы не понравилось в Лондоне – там дымно, грязно и шумно. Да и мисс Мартин вовсе не стремилась добыть вам хорошую работу – она просто хотела от вас избавиться, чтобы вы не смогли ее изобличить.

– Что здесь происходит? – Леди Лонгфорд приближалась к ним, тяжело опираясь на трость. – Объясните мне, мистер Хилис, что все это значит? – продолжала она ледяным тоном. – Эмили, почему вы хнычете столь непозволительным образом? И почему капитан Вудкок держит за локоть мисс Мартин? Уж не думает ли он, что она улетит? – Она стукнула тростью об пол. – Мисс Мартин, извольте объяснить, почему эти господа вторглись в мой дом!

– Если позволите, мадам, – ответил Хилис, делая шаг навстречу ее светлости, – я дам вам все разъяснения. Боюсь, мой рассказ не покажется вам забавным. Умоляю вас, потерпите немного, пока я…

Увещевая старую даму таким образом, он направился с ней в гостиную. Капитан тем временем приступил к официальным действиям по задержанию мисс Мартин и приобщению к делу содержащих отраву бумажных полосок, предупредив Эмили, что ей придется предстать перед окружным судьей и под присягой повторить свои показания.

– Перед судьей? – прошептала Эмили, распахнув глаза. – Боже мой, какой ужас! И под присягой? – Она судорожно сглотнула. – Что же мне надеть?

– Ну и дура же ты, Эмили, – сказала мисс Мартин, выбрав из своего богатого арсенала самый жесткий тон.

31

Мисс Поттер обретает уверенность в себе

«Ну и денек выдался», – думал Уилл Хилис, завершая ужин в баре «Герба береговой башни». Ужин, впрочем, был отнюдь не плох: Рут Саффорд подала ему сочную вырезку и пирог с почками, а для завершения трапезы – ежевичную настойку и кофе. Откинувшись на стуле, Хилис вынул трубку и принялся перебирать в памяти события этого бесконечного дня, начиная с раннего завтрака с мисс Поттер и Кэролайн и заканчивая арестом сестры и брата Уэнтуортов, ожидающих предъявления обвинения в хоксхедской тюрьме. Да, это был долгий, полный неожиданности день – и он еще не закончился.

Спустя десять минут Уилл расплатился и вышел на крыльцо гостиницы. Оттуда он и увидел мисс Поттер, которая возвращалась с Фермы-На-Холме. На Беатрикс была перепачканная юбка и покрытый пылью жакет, шляпу она держала в руке, энергично размахивая ею на ходу и при этом что-то насвистывая.

Уилл учтиво поклонился.

– Добрый вечер, мисс Поттер.

– Ах! – воскликнула Беатрикс и закрыла рот ладонью. – Я вас не заметила, мистер Хилис.

– Я не хотел вас напугать. – Он направился к ней, подумав про себя, до чего Беатрикс хороша, когда волнуется. – Вы слышали, что сегодня произошло?

– Увы, нет. С самого утра, с тех пор как мы с вами расстались, я была занята делами фермы. – Она надела шляпу. – С сожалением сообщаю вам, что с мистером Бидлом нам все-таки пришлось расстаться. Я устала терпеть угрозы от человека, которого сама же и наняла. Это конец, я его уволила.

– Не стоит сожалеть, мисс Поттер! Это хорошая новость, она меня радует. Вы поступили совершенно правильно. – Уилл был знаком с Бернардом Бидлом уже лет десять и хорошо знал, что тот изводил и терроризировал почти всех своих клиентов. Его бы никто не нанимал, не будь он единственным строительным подрядчиком на всем пространстве между Уиндермиром и Хоксхедом. – Я уверен, что вы испытываете удовлетворение от своего поступка, – добавил Хилис, – и чувствуете себя гораздо спокойней.

– Скорее я чувствую себя гораздо сильнее, мистер Хилис, – живо отозвалась Беатрикс. – Конечно же, найдутся люди, которые сочтут, что я поступила скверно. Но до чего приятно говорить в глаза то, что ты думаешь! Особенно в глаза человеку, который ожидает от тебя только робких всхлипов и виляния хвостом. Да, это дает ощущение силы.

Уилл рассмеялся.

– Вы удивительная женщина, мисс Поттер.

Щеки Беатрикс вспыхнули румянцем, но она смотрела на него с улыбкой.

– Теперь мне надо найти подрядчика, который не считал бы, что следовать распоряжениям женщины означает превратиться в ничтожную тварь вроде червяка или улитки. Один такой, по слухам, есть в Кендале, и завтра я туда поеду. – Она сделала паузу. – А теперь расскажите мне, мистер Хилис, что же сегодня произошло?

Уилл изложил в подробностях все события дня, любуясь голубыми глазами Беатрикс, которые по ходу рассказа становились все шире.

– Таков конец, – заключил он, – постигший этот жуткий план Уэнтуортов. Оба они арестованы, а леди Лонгфорд поняла – с глубоким и вполне объяснимым сожалением, – что стала жертвой чудовищного обмана, едва не стоившего ей жизни. Она считает вас своей спасительницей, мисс Поттер.

В этот момент голубые глаза Беатрикс стали еще шире и еще ярче.

– Меня? – воскликнула она. – Но я же ничего не сделала! Разве только подслушала чужой разговор.

– Полно вам, мисс Поттер, – с укором сказал Уилл. – Вы заслужили ее благодарность. За внешней резкостью леди Лонгфорд прячет доброе сердце. У меня есть все основания надеяться, что со временем она признает свою внучку. – Он помолчал. – Я пока не отвез Кэролайн в Тидмарш-Мэнор – похоже, девочке очень по душе пекарня мисс Барвик, – но собираюсь сделать это завтра.

– Рада это слышать, – сказала Беатрикс. – Если я могу быть чем-то полезна, непременно дайте мне знать. – Ее лицо омрачилось тенью. – А если вам доведется услышать, что кто-то нашел мою морскую свинку, пожалуйста, сообщите мне. Надежда слабая – ведь Грошика видели в последний раз на Остролистном холме, а это опасное место для такого маленького существа. Вполне возможно, им уже пообедала сова или лиса.

Уилл надел шляпу.

– Конечно, конечно, я буду начеку, – сказал он весьма серьезно и добавил с неожиданной робостью: – Я собираюсь провести вечер у Вудкоков. Мы с капитаном должны ехать в Дальний Сорей, у нас деловая встреча, но это позже, а до того времени мы собирались просто посидеть за картами и поболтать. Разумеется, там будет и мисс Вудкок. Может быть… Может быть, вы присоединитесь к нам?

Мисс Поттер посмотрела на свои руки, затем перевела взгляд на дорогу. Поразмыслив, она покачала головой.

– Нет, благодарю вас, – сказала она. – Миссис Крук ожидает меня к ужину. Да и карточный игрок из меня никудышный.

По взгляду Беатрикс Уилл понял, что за этими простыми объяснениями скрывается еще что-то. Но настаивать он не мог, а потому постарался не показать разочарования и, улыбнувшись, кивнул.

Они вместе дошли до поворота к дому Вудкоков и распрощались. Хилис стоял и провожал глазами Беатрикс, которая, по-прежнему держа шляпу в руке, удалялась по улице энергичными твердыми шагами. Как она сказала? Почувствовала себя сильной, когда дала пинка старине Бидлу? Удивительная женщина!

32

Горсточка счастливцев, братьев

В середине лета в Озерном крае темнеет ближе к одиннадцати вечера, а потому Уилл Хилис, Майлс Вудкок и мисс Вудкок сидели за бриджем и обсуждали события минувшего дня.

В десять часов, как и было условлено, появился констебль Брейтуэйт. Мисс Вудкок удалилась, и мужчины провели короткое совещание. Получив инструкции, констебль покинул дом, и через четверть часа у бокового входа раздался стук. Вошел Чарли. Выглядел он таким же потрепанным, как накануне, и все тот же смешанный запах пива, чеснока и табака окружал его зловонным облаком.

Они обменялись несколькими словами, и Хилис с капитаном следом за Чарли вышли через заднюю калитку сада. Когда они достигли узкой тропинки, ведущей через луг к Дальнему Сорею, до которого оставалось примерно полмили, позади них на приличном расстоянии показался констебль. Он шел, стараясь не терять троицу из виду. Двигались они гуськом, без фонарей, сохраняя полную тишину. Взошедшая луна давала достаточно света, чтобы не сбиться с пути, а привлекать к себе внимание не входило в их намерения.

Однако не только команда капитана Вудкока украдкой двигалась сквозь тьму в сторону Дальнего Сорея. Десятки мужчин из обоих Сореев и окрестных ферм предвкушали долгожданное удовольствие и, сбившись в группки по два-три человека, топали к месту представления. Во тьме и безмолвии подобно светлякам плясали фонари, позвякивали бутыли домашнего пива, едва различимые фигуры сходились и расходились, чтобы вновь окончательно сойтись всем вместе у конюшни за сорейской гостиницей.

Все эти люди, если и переговаривались, то шепотом. Они прекрасно знали, что нарушают закон и что мировой судья Сорея сделал все возможное, дабы пресечь подобные сборища. Знали они, впрочем, и то, что в эту ночь капитан Вудкок и констебль Брейтуэйт должны находиться за много миль отсюда, в Кендале, на встрече, которую устраивала Гильдия работников обеспечения правопорядка. Так что никакие власти не могли омрачить предстоящее веселье.

В это же время из более удаленного места к конюшне за гостиницей направлялась еще одна компания, причем весьма разношерстная по составу. В ответ на призыв, быстро распространившийся по полям, лугам и лесам, на Остролистном холме у парадного входа в Большой Барсучник собралось великое множество животных. Стоя на куче камней, к ним обратился с речью Босуорт, который объяснил своим внимательным слушателям, зачем их здесь собрали, куда они отправятся и с какой целью.

– Чееерт побери, – растягивая слова, произнесла жирная полевка весьма аристократического облика, обвив хвостом передние лапки. – Это же опааасно!

– Еще бы! – тявкнула лиса, которая – при других обстоятельствах – не преминула бы этой полевкой перекусить. Однако животные вполне способны совладать со своими инстинктами, когда на карту поставлено благополучие всего сообщества, и насущная необходимость защитить это сообщество нашла отражение в удивительном союзе хищников и их жертв, собравшихся этой ночью на Остролистном холме. Наблюдатель мог бы насчитать с полдюжины лениво развалившихся полевок, десяток бурых крыс из отряда, регулярно обходящего дозором здешние места, трио суетливых белок с горящими глазками и нервно подергивающимися хвостами, пару лис, нескольких ежей, оранжевую морскую свинку, трех кротов, барсука (конечно же), удивительно застенчивую куницу, которая жалась к тени, шумную компанию горностаев и ласок с увесистыми дубинками, хорька Фрица, прибежавшего аж от каменного моста через Уилфин-бек, чтобы присоединиться к остальным участникам марша. Был здесь, разумеется, и филин – он пристроился на деревце, которое прогнулось под увесистым профессором.

Как можно было ожидать, члены этого необычного собрания не чувствовали себя достаточно спокойно в обществе друг друга. Существа поменьше старались держаться вместе и поодаль от тех, что покрупнее, а самые крупные растопыривали локти и занимали больше места, чем полагалось по справедливости. Нервы у животных были на пределе, чувства растрепанны. Толкаясь и огрызаясь, они то и дело раздраженно цедили сквозь зубы: «Куда прешься?», или: «Вы, должно быть, не заметили, сэр, но это мой хвост!», или: «Придвинешь еще на дюйм – откушу!»

Барсук поднял свой жезл, требуя тишины.

– Да, это опасно, – подтвердил он. – Каждый раз, появляясь среди людей, мы подвергаем себя опасности. А кое-кто из нас не чувствует себя в безопасности и здесь, в нашей компании. Однако настало время забыть про свои страхи. Негоже сидеть сложа лапы и спокойно наблюдать, как преступники похищают наших братьев и сестер и устраивают жестокие кровавые зрелища, приводящие к их гибели. И если мы допустим, чтобы подобное позорное представление состоялось нынешней ночью, то позор этот падет на нас, друзья мои, вечный позор! Мы утратим право носить гордое имя ЖИВОТНЫЕ!

– Слушайте! Слушайте! – вскричала оранжевая морская свинка и тут же смолкла, остро осознав всю свою ничтожность и посчитав благоразумным предоставить право ликовать и приветствовать оратора тем, кто побольше и для кого это дело попривычней.

– Ах да, – сказала все та же полевка, пригладив блестящую шерстку. – Прошу прощения, господа, но неотложные дела требует моего присутствия дома.

Отбытие полевки превратилось в настоящий исход – за ней потянулись все прочие мыши (внезапно вспомнив о столь же неотложных делах), а также пара-тройка пожилых кроликов, белка (та заявила, что вывихнула лодыжку) и крот, у которого неожиданно разболелись зубы.

Босуорт, вспомнив Четвертое Практическое Правило (относительно ухода без предупреждения), отвернулся от покидающих собрание животных, как бы не замечая происходившего. Однако профессор не чувствовал себя обязанным соблюдать барсучий этикет и проводил трусов язвительным уханьем. К нему присоединились и другие животные – они свистели и выкрикивали вслед уходящим: «Только попробуйте нас о чем-то попросить!» и «Знать вас больше не желаем!»

Когда последний беглец исчез из виду, Босуорт снова попросил тишины.

– Слово предоставляется профессору Галилео Ньютону, – объявил барсук.

Послышались вежливые аплодисменты, почтительные призывы «Просим, просим!» и хриплые выкрики ласок и горностаев, разогревающие толпу.

– Благодарю вас, – сказал профессор, воздев крылья. – Братья и сестры, римские граждане, землепашцы, – возвысил он голос, – к вам обращаюсь я, друзья мои!

Эти слова вызвали замешательство в рядах слушателей. Нашлись и такие, кто открыто заявил, что они не являются ни римскими гражданами, ни землепашцами. По толпе прошел шум: «К чему он это клонит?»

Но вдруг настала тишина: профессор приступил к пылкой декламации знаменитой речи короля Генриха перед сражением при Азенкуре, внося, впрочем, в шекспировский текст некоторые изменения:

Мы Ночью Остролистного Холма

Сегодняшнюю ночь поименуууем,

Кто невредим домой вернется, тот

Воспрянет дууухом, станет выше ростом,

О нас, о горсточке счастливцев, братьев.

Тот, кто сегодня кровь свою прольет,

Каким бы он животным ни являлся,

Доколе я живууу, мне станет братом.

Слова уууслышав: «Остролистный холм».

Кто, битву пережив, ууувидит старость,

Тот каждый год в канууун, собрав друзей,

Им скажет просто: «Завтра бууудет праздник,

Что Ночью Остролистного Холма

Был наречен героями сраженья»,

Рууукав засууучит и покажет шрамы:

«Я полууучил их в этой славной битве».

Старик о ней расскажет повесть сыну,

И ночь сия не бууудет позабыта

Отныне до скончания веков.

С ней сохранится память и о нас —

^[11]

К тому времени, когда профессор приблизился к середине этой трогательной речи, немало слушателей извлекли из жилетных карманов носовые платки и осушили невольные слезы. Закончив, он сделал глубокий вдох и воскликнул:

– Кто с нами вступит в битву, отзовитесь!

В ответ все животные издали такой оглушительный вопль, соединивший в себе писк, визг, рык, лай, вой и храп, что его могли бы слышать и в Сорее, если бы кто-то из обитателей деревни дал себе труд прислушаться. Собравшиеся жали друг другу лапы и одобрительно хлопали по спине, не скупились на взаимные поздравления с проявлением величайшего мужества, пускались в пляс, пели, издавали воинственные клики и, наконец, довели себя до крайней степени возбуждения – точь-в-точь как это делают люди, когда готовятся к войне. Наконец Босуорт вновь поднял свой жезл и произнес:

– А теперь, парни, – в путь!

И разношерстная компания двинулась вниз по южному склону холма, продираясь сквозь заросли вереска и ежевики, преодолевая россыпи камней и форсируя мелкие ручьи. Ведомые Босуортом, они храбро вступили под мрачный полог Кукушкина леса. Крысиный отряд мерил шаг непосредственно за барсуком, в арьергарде топала куница, а над головами летел профессор, подбадривая войска:

– Славное зрелище, друзья! Четче шаг! Прибавим ходу! Мы – горсточка счастливцев, братья!

Впрочем, несмотря на призывы профессора, Грошик никак не мог прибавить ходу – ведь его ноги были короче, чем у других животных, и он едва поспевал за ними, оскальзываясь, спотыкаясь, срываясь с каменных обломков и падая во все лужи, которые оказывались на его пути. К тому моменту, когда горсточка счастливцев достигла лесистого холма к северу от гостиничного двора, несчастный Грошик был весь в шрамах и царапинах, одно ухо зверька оказалось разлохмачено, лапа рассечена до кости, а его мокрая перепачканная – некогда оранжевая – шкурка приняла совершенно кошмарный вид.

Однако сердце у этого маленького существа было большим: подобно другим животным, он испытывал потрясение при мысли о том, что должно было произойти той ночью. И он с превеликим мужеством напрягал последние силы, чтобы не отстать от других. Наконец, в полной темноте, они остановились на холмике у конюшни, чтобы перевести дыхание, и заглянули в приоткрытую дверь.

33

Побоище в гостиничной конюшне

То, что они увидели, не могло не вызвать потрясения. Это было зрелище, воистину не предназначенное для животных. На грязном полу конюшни был обозначен крут диаметром примерно в восемь футов, обнесенный временной деревянной изгородью высотой в три фута. Вокруг этой арены на столбах висели фонари, которые ярко освещали огороженный круг и бросали дрожащие тени на стены конюшни.

Вокруг арены толпились мужчины – они хохотали, кричали, толкали и подначивали друг друга. Кое-кто взобрался на скамьи, специально принесенные сюда, чтобы лучше видеть происходящее. Судя по одежде, большинство зрителей были фермерами и деревенскими жителями, однако встречались и приехавшие издалека постояльцы сорейской гостиницы – их можно было легко отличить по блестящим котелкам, хорошего покроя сюртукам и галстукам. Два-три официанта из бара расхаживали в толпе зрителей и вопрошали: «Что будете пить, господа? Желаете заказать что-нибудь?» Кто-то собирал ставки участников пари, кто-то держал в руках небольших собак или тащил их на веревке, обвитой вокруг шеи животного, кто-то пробирался сквозь толпу, держа на плече проволочную клетку, наполненную бурыми крысами, – хотя главным блюдом в меню этого представления и был барсучий бой, он предварялся несколькими схватками собак с крысами.

Пока Грошик, едва веря своим глазам, с ужасом глядел на эту сцену, в огороженное пространство буквально опрокинули содержимое клетки с крысами, после чего над ареной нависла свирепая морда бультерьера, которого держал в руках хозяин. Командир крысиного отряда, стоявший рядом с Грошиком, втянул в себя воздух и поднял лапу, предостерегая одного из своих собратьев от желания обнаружить свое присутствие.

– Стой на месте, – просипел он. – Наш черед еще не пришел.

– Но они погибнут! – в отчаянии вскричал нетерпеливый боец.

– Мы отомстим за них, – невозмутимо ответил командир. – А пока стой на месте.

Распорядитель представления извлек большой хронометр.

– Кличка собаки? – спросил он.

– Мясник, – сказал владелец пса, с трудом удерживая своего питомца. – Доложу тебе, Джек Огден, это сущий зверь. Ты и глазом не моргнешь, он со всеми разделается.

– Тогда выпускай, – велел Джек Огден. – Посмотрим, что за зверь. – И включил хронометр. – Пошел!

Мясник под громкие крики зрителей спрыгнул на арену. Крысы в ужасе забегали вдоль забора, пытаясь найти какую-нибудь щель между досками. Но Мясник был свиреп и дело свое знал отменно. Через минуту четырнадцать окровавленных зверьков бились в агонии на грязной площадке. Грошик слышал дыхание потрясенных крыс из дозорного отряда – утешить их не мог даже командир.

Тем временем мертвых крыс подняли за хвосты, убрали с арены и бросили в корзину. Мужчины выпили – кто кружку пива, кто стакан вина – за здоровье Мясника. Победители пари получили свои деньги, после чего были сделаны новые ставки – на следующую, главную схватку.

Однако в это время в темной нише конюшни происходило нечто, не видимое ни горсточке счастливцев с их холмика, ни зрителям, чье внимание было без остатка поглощено безобразным зрелищем на арене. Уилл Хилис, Майлс Вудкок и констебль заняли свои позиции и молча ожидали начала следующего номера программы.

Уилл не спускал глаз с Джека Огдена, коренастого бородатого мужчины в наглухо застегнутой коричневой рубахе и с глиняной трубкой в зубах. Могучие плечи и мускулистые руки Джека вполне соответствовали его основному занятию – Огден возводил каменные ограды, разделяющие земельные владения во всем Озерном крае. Каменщик он был отменный – это признавали все, – и на нехватку работы Джек не мог пожаловаться. Было также известно, что в свободное время он отлавливает барсуков, и фермеры прибегали к его услугам, когда хотели избавиться от этих животных на своих участках. Но было в Джеке Огдене и еще кое-что, представлявшее интерес: воспользовавшись толкучкой, Уилл намеренно подошел к нему поближе, чтобы уловить запах табака, который Огден курил. Вишневый аромат, исходивший от табака, не вызывал сомнений, а трубка, разумеется, была изготовлена «Галахадом Свифтом».