Текст книги "Повесть о Ферме-На-Холме"

Автор книги: Сюзан Алберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Завтра она пройдет по угодьям Фермы-На-Холме, внимательно осмотрит хозяйственные постройки и животных и попробует представить себе будущее фермы. Она уже давно мечтала о собственном небольшом имении и была убеждена, что эта ферма – как раз то, что ей надо. Конечно, ей предстоит распутать немало узелков, причем довольно хитрых – особенно для человека, не привыкшего принимать столь серьезные решения.

Во-первых, Беатрикс рассчитывала вступить во владение фермой, как только будут подписаны все бумаги, что должно произойти в следующем месяце, и приступить к обустройству дома в ожидании того момента, когда обязательства перед родителями уже не помешают ей самой выбирать себе место для жилья. Однако в настоящее время в доме жил арендатор Джон Дженнингс с женой и двумя детьми, да еще один ребенок должен был вот-вот появиться на свет. Еще прежде Беатрикс решила, что Дженнингсам придется съехать, но сама она ничего не понимала в фермерском деле да и не надеялась приезжать сюда достаточно часто и оставаться так долго, чтобы познать в этом толк, – по крайней мере, пока мать требует от нее столько внимания. Она думала предложить Дженнингсам работать на ферме и дальше, но при этом переехать, чтобы она могла получить дом в свое распоряжение. Беатрикс понимала, как нелегко им будет найти место поблизости по их достатку, и мысль о том, что ей приходится отбирать у них жилище, угнетала ее, а тут еще миссис Дженнингс ожидала малыша.

Однако если быстро растущее семейство Дженнингсов заполнит все пространство небольшого жилого дома фермы, то куда податься самой Беатрикс? Раньше ей приходили в голову мысли, не поговорить ли с мисс Толливер о возможности жить в ее доме более или менее постоянно, но теперь этот вариант отпал. Уж не придется ли ей каждый раз останавливаться здесь, в Зеленой Красавице, где миссис Крук станет совать свой любопытный нос в ее дела, а мистер Крук за каждым ужином буровить ее взглядом взбешенного моржа, на чью территорию она вторглась? Обратиться за советом к отцу она не могла – ведь тот саму мысль о покупке фермы полагал нелепой. Ее брат Бертрам, в общих чертах одобряя планы сестры, как раз в этот период был озабочен своими делами: он только-только приобрел ферму в Шотландии и женился на дочери владельца соседней усадьбы, при этом никому, кроме Беатрикс, не сказав ни слова. Норман, конечно, помог бы ей со всей щедростью души. Он всегда находил разумные выходы из сложных положений, в которые она попадала при издании своих книжек, и за пять лет дружбы и совместной работы она привыкла полагаться на его добрые советы, неизменно учитывавшие ее чувства.

Норман, однако, умер, Бертрам был слишком занят, а отец – недоступен. Ей придется самой преодолевать все эти трудности, сколь бы неприятным делом это ни оказалось. Беатрикс тяжко вздохнула и натянула на себя одеяло до подбородка. Она надеялась, что открывает новую главу в своей жизни, но глава эта оказалась полным-полна нежелательными осложнениями. С этой противоречивой мыслью она пробормотала «Спокойной ночи!» своим зверюшкам – и уснула.

3
Городская мышь встречается с деревенской кошкой

Луна тем временем переместилась на небосклоне, и ее лучи посеребрили полку, на которой мирно дремали миссис Тигги-Уинкль, Джози, Мопси и Мальчик-с-пальчик. Миссис Тигги, точь-в-точь приземистый колючий человечек, пошевелилась, заморгала и засопела. Сопение перешло в хлюпанье, и через мгновение она разразилась оглушительным «апчхи!»

– Куда запропастился мой платок, – забормотала она, шаря по дну своей корзины, которая снабжена была весьма удобным оконцем, позволяющим ей выглядывать наружу. – Ну куда же он подевался?

– Где это мы? – вскрикнул Мальчик-с-пальчик, проснувшись в испуге. – Мы вернулись в Лондон? Умоляю, скажите мне, что мы вернулись в Лондон.

– Отнюдь, – раздраженно откликнулась Джози, – мы вовсе не в Лондоне. Мы в деревне Сорей, вот где. Прекрати наконец пищать и спи!

Тут дверь бесшумно отворилась, и в комнату прокрался маленький терьер. Он быстро обозрел полку, затем встал на задние лапы и принюхался к клетке Мальчика.

– Клянусь усами, это собака! – в ужасе воскликнул Мальчик и забегал кругами по клетке.

Дверь снова открылась, и в комнату проскользнула какая-то тень.

– Да еще и кошка! – завопил Мальчик, подпрыгивая. – Это конец! Мы все обречены!

– Да уймись ты, сделай милость, – не скрывая досады, сказал Плут. – Не ем я домашних зверюшек, успокойся. Они на вкус так же отвратительны, как домашние туфли, а их-то я напробовался – и без всякого удовольствия. Ну а гостя я не стану есть ни при каком раскладе. – Плут сел на полу и повернулся к кошке. – А ты что скажешь, Табиса?

– Никогда не ем тех, кому меня представили, – ответила красивая черно-рыжая кошка, присев рядом с Плутом и облизнув лапку.

– Меня зовут Мальчик-с-пальчик, – сказал Мальчик, мгновенно вспомнив правила приличия, – а это мои спутники – миссис Тигги-Уинкль, ежиха, и Джози с Мопси, крольчихи. Мы сопровождаем мисс Поттер и только вчера прибыли из Лондона. – Еще раз тревожно взглянув на кошку, Мальчик показал на округлый холмик в середине кровати и понизил голос до шепота: – Это и есть Мисс Поттер, она спит.

– Мое имя Табиса Дергунья, – сказала кошка и лизнула вторую лапку.

– Плут, – представился пес, с любопытством разглядывая новых знакомых. – Не сочтите этот вопрос за бестактность, но зачем вашей хозяйке понадобилось брать вас всех с собой? Довольно странно, на мой взгляд.

Миссис Тигги-Уинкль пододвинулась к окошку своей корзины и выглянула наружу.

– Ничего странного, – заметила она снисходительно. – Дело в том, что мисс Поттер – известная и уважаемая художница, а мы – ее модели, натурщики. Она рисует наши портреты, а затем помещает их в своих книжках, которые пишет для детей. Впрочем, – добавила она, пренебрежительно фыркнув, – здесь, в деревенской глуши, вы могли и не читать эти книги.

– Тут вы ошибаетесь, – ответила Табиса Дергунья, которую задел высокомерный тон ежихи. – Сиживала я на спинке кресла мисс Толливер, когда она вслух читала деревенским детишкам книги мисс Поттер. Если мне не изменяет память, одно из этих произведений называлось «Повесть о двух нехороших мышках».

– Две нехорошие мышки! – закричал Мальчик-с-пальчик в сильнейшем волнении. – Так это же моя книжка, самая что ни есть моя! Там все про меня и мою женушку Ханку-Манку! – Крупная слеза выкатилась из правого глаза Мальчика и сползла по пухлой пушистой щеке. – О моя женушка, она упала с канделябра. Она разбилась насмерть, да, да, и теперь я совсем один. – Мальчик затрясся в рыданиях. – Горе мне, горе!

– Примите мои искренние соболезнования. – Табиса протянула Мальчику лапу, пытаясь его утешить. – Моя хозяйка, добрая милая мисс Толливер, внезапно скончалась на прошлой неделе и оставила меня без семейного очага. Никто лучше меня не понимает, каково вам сейчас.

Мальчик-с-пальчик нервно отшатнулся от кошачьей лапы, пусть и протянутой с самыми добрыми чувствами, – на ней были когти, и довольно острые. Матушка приучила его с самого нежного возраста опасаться кошек, любых кошек, но в особенности – деревенских, которые не получили должного воспитания: им нельзя было доверять ни в коем случае. Эта, похоже, была неплохо воспитана и довольно добродушна, да и сочувствие ее казалось неподдельным, и все же кто знает, какие злые намерения могли таиться в кошачьем сердце.

– А как умерла мисс Толливер? – полюбопытствовала Мопси.

– Она как раз ела кекс и читала письмо, – сказала Табиса и тяжело вздохнула. – Что-то ее опечалило, она даже всплакнула, а потом схватилась за сердце – и все, умерла. Я просидела подле нее всю ночь, пока утром не пришла мисс Вудкок, а потом мировой судья и констебль.

Миссис Тигги-Уинкль открыла рот от удивления.

– Констебль? – глухо зашептала она. – Так это было преступление? Яд в кексе?

– Не болтай глупостей, Тигги, – отмахнулась от нее Джози и добавила, как бы поясняя: – Наша Тигги склонна раскрашивать события в яркие цвета – этим она стремится привлечь к себе внимание.

– Вздор! – довольно грубо отрезала миссис Тигги-Уинкль. – Яркость вообще присуща моей натуре. На моей книге, – заметила она с самодовольной улыбкой, возвращая беседу к собственной особе, – указано мое имя. – Тут ее улыбка потускнела. – Увы, это всего лишь история о глупой старой прачке. – Миссис Тигги-Уинкль встопорщила колючки на спине и приобрела сходство с коричневой платяной щеткой. – Мне очень жаль, что мисс Поттер не нарисовала меня такой, какая я есть на самом деле. С кем, с кем, а уж с прачкой у меня нет ничего общего. – Она снова чихнула и отвернулась от окошечка в поисках носового платка.

Джози рассмеялась.

– Тигги предпочитает, чтобы ее изображали герцогиней с бриллиантовой диадемой, а не прачкой с корзиной белья для глажки. – Она приблизилась к стенке клетки и с любопытством оглядела собаку. – Раз уж вы местный, может быть, расскажете нам о Ферме-На-Холме. Нам предстоит там поселиться, когда мы переедем из Лондона. Мисс Поттер купила эту ферму.

– Вот уж не знаю, как вы сможете там жить, – задумчиво сказал Плут. – Разве что Дженнингсы съедут. Их там пруд пруди, в доме не повернуться.

– А, вот ты у меня где! – радостно провозгласила миссис Тигги, отыскав наконец свой платок (из тончайшего розового батиста с инициалами Т.У. в уголке) под листом салата. Она дважды шумно высморкалась, снова приблизилась к окошку и взглянула на Плута. – Вы хотите сказать, – обратилась она к нему, осмыслив значение услышанного, – вы хотите сказать, что нам негде будет жить?

– Негде жить? – пропищал Мальчик, вторя ежихе, и покрутил усиками. – Негде жить? Но в таком случае нам придется вернуться в город, ура! Я решительно заявляю, что образ жизни деревенской мыши мне глубоко чужд. Терпеть не могу все эти поля и стога сена. А совы! Одна мысль о них приводит меня в ужас.

В разгар этой беседы мисс Поттер зашевелилась, села в постели и протерла глаза, отгоняя сон. Увидев собаку и кошку, она спустила босые ноги на пол.

– Вы что тут делаете? – спросила она, откидывая с глаз прядь волос. Беатрикс встала, прогнала Плута и Табису Дергунью и затворила за ними дверь. Потом взяла полосатую скатерть и накрыла ею все три клетки на полке. – А вам пора бы прекратить болтовню и спать, – сказала она строго. После чего вернулась в постель и с головой накрылась одеялом.

В комнате воцарилась тишина, только Мальчик-с-пальчик продолжал шептать печально и безутешно: «Не создан я для деревенской жизни, нет, не создан, нет, нет, нет», – пока наконец и сам не заснул.

4
Потери и недоразумения

Капитан Майлс Вудкок вошел в комнату Береговой Башни, где они с сестрой имели обыкновение завтракать, и сел напротив Димити, радостно приветствовав ее словами: «Доброе утро, дорогая». Мисс Вудкок улыбнулась ему навстречу. Ей не нужно было справляться, что ее брат предпочитает на завтрак. Она разлила чай, положила на тарелку подрумяненный хлебец и только-только приготовленный Эльзой Грейп апельсиновый мармелад и поставила на стол блюдо с залитым яйцами беконом.

Димити ни на миг не пожалела о своем решении, принятом лет десять тому назад, поселиться вместе с братом, когда тот ушел в отставку и осел в Озерном крае. В то время ее выбор не казался таким уж разумным. До той поры она почти безвыездно прожила в Плимуте все двадцать четыре года со дня своего рождения. Когда родители Димити и Майлса погибли в железнодорожной катастрофе на южном побережье, у нее было достаточно средств, чтобы год-другой поездить по миру, – именно к этому побуждала Димити родня, – после чего обосноваться в Лондоне, где и подыскать себе мужа, желательно богатого.

Но путешествия не прельщали Димити. Более того, у нее имелся собственный доход и не было нужды в муже – богатом или ином. По ее мнению, мужчины – за исключением ее брата, разумеется, – приносят больше хлопот, чем пользы. Чтобы умиротворить родственников, Димити предприняла две поездки – одну в Италию, другую в Швейцарию, после чего приняла приглашение Майлса навестить его в только что купленном доме в деревне Сорей. А через пару месяцев он предложил сестре жить у него постоянно.

– Вряд ли здесь так уж весело, – сказал ей Майлс, – но зато тихо и красиво. По-моему, лучшего места не найти. – Он вздохнул и потер раненую ногу. Майлс получил эту рану в Египте, заодно с малярией и крестом Виктории[3]3
  Крест Виктории – высший британский военный орден, учрежден королевой Викторией в 1856 г.


[Закрыть]. – Общество меня не слишком привлекает, а вот покой и тишина имеют свою прелесть – по крайней мере, на мой вкус.

Димити также пришлись по вкусу прогулки до Эстуэйт-Уотер, откуда открывался величественный вид на вершину Старика и другие холмы Конистона, расходящиеся от него в обе стороны, словно плечи, – и она охотно согласилась.

И хотя жизнь в деревне протекала в целом довольно мирно, нельзя сказать, что для брата и сестры в ней вовсе не было треволнений. Капитан Вудкок вскоре стал мировым судьей округа Сорей, а этот пост налагал на него обязательства выслушивать жалобы, заверять документы, удостоверять смерть и совершать тому подобные юридические действия. Что до Димити, то эта женщина, наделенная здравым смыслом, энергией и желанием совершать добрые дела, быстро откликнулась на просьбы местных жителей и оказалась вовлеченной во множество деревенских и приходских событий. В конце концов ей даже пришлось отказаться от некоторых обязанностей, чтобы иметь хоть немного времени для своего сада и для столь любимых ею дальних прогулок по окрестным холмам.

Димити налила себе вторую чашку чая. Накануне Майлс провел вечер на собрании Общества хоксхедских звонарей, так что они не виделись со вчерашнего завтрака.

– Вчера приехала мисс Поттер, – сообщила она, опуская в чашку два кусочка сахара. – Я встретила ее, когда мы ждали паром.

– Ах, мисс Поттер, – довольно сухо отозвался Майлс. – Знаменитая лондонская писательница, возжелавшая заняться землепашеством. И где же она остановилась?

– У Круков, в Зеленой Красавице.

Майлс нахмурился и поставил чашку.

– В Зеленой Красавице, ты сказала? Что ж, надеюсь, у Джорджа Крука хватит ума воздерживаться от грубых выражений хотя бы в присутствии мисс Поттер. Он на нее здорово зол. Джордж убежден, что фермерство не для городских дам, а к тому же эта самая дама перебила цену Сайласу Тедкаслу, который тоже был не прочь купить Ферму-На-Холме. – Майлс улыбнулся, но радости в этой улыбке не было. – Представь себе, Димити, что ты решила управлять фермой. Да у тебя там в мгновение ока все превратится в хаос. Уверяю тебя, то же произойдет и у мисс Поттер.

Услышь Димити столь высокомерное замечание из уст кого-либо другого, а не брата, она сочла бы его оскорбительным и для себя, и для мисс Поттер, которая, наверное, не пошла бы на такой шаг, когда бы не чувствовала, что в силах справиться с новыми обязанностями. Но это говорил Майлс, и она ответила ему улыбкой.

– Ну какая же это ферма? Всего-навсего тридцать четыре акра.

Майлс снова нахмурился.

– За эти деньги она могла купить в два раза больше земли.

– Должно быть, ей столько не нужно, – упорствовала Димити, – а книги приносят ей достаточно денег, чтобы цена не имела для нее значения. Я видела их во всех магазинах – раскупают как горячие пирожки.

– Тут дело не в размере, – продолжал Майлс, намазывая мармелад на теплый хлебец. – Крука и других выводит из себя само понятие – «дама-фермер». Да еще им не нравится, что она увела эту ферму из-под носа Тедкасла.

– Ну уж если мистер Тедкасл так хотел купить ее, ему следовало заплатить цену Джепсона, – отпарировала Димити. – Я не понимаю, в чем тут вина мисс Поттер.

Майлс ответил сестре широкой улыбкой.

– Что ж, я вижу, один доброжелатель у мисс Поттер уже появился. – И капитан переменил тему: – Не уверен, что ты уже слышала, но пару дней назад обнаружилось завещание мисс Толливер. Оглашение назначено на завтра.

– Я-то думала, что никакого завещания не существует, – удивилась Димити. – Так, по крайней мере, мне сообщил ее племянник.

Упомянутый племянник, грузный краснолицый торговец мануфактурой из Кендала по имени Генри Робертс, был единственным родственником мисс Толливер, который присутствовал на похоронах. Димити он показался довольно шумным, развязным, совершенно не похожим на скромную мисс Толливер – словом, весьма неприятным типом. Он говорил о своих планах продать Дом-Наковальню и на вырученные деньги открыть еще один магазин. Димити сочла это отвратительным и полагала, что мисс Толливер разделила бы ее точку зрения.

– Да, так вот, завещание все же было, – развеял ее сомнения Майлс. – Вернее, есть. Уилли Хилис, стряпчий мисс Толливер, отсутствовал в течение двух недель, ловил рыбу в Шотландии. Вернувшись, он узнал о случившемся и немедленно сообщил, что у него находится оригинал завещания, должным образом подписанный и заверенный.

– Что ж, – заметила Димити, – это должно обрадовать мистера Робертса. Он сетовал на необходимость доказывать свои права наследования при отсутствии завещания.

– Я совсем не убежден, что завещание его обрадует, – довольно бесцеремонно откликнулся Майлс. – Судя по словам Хилиса, мисс Толливер вовсе не жаловала племянника. Не исключаю, что она могла оставить дом кому-нибудь другому. Хилис, разумеется, не стал излагать мне подробности, – заметил Майлс, нацепляя на вилку очередной ломтик бекона. – Это, как ты понимаешь, было бы недопустимо для его профессии.

– Понимаю, понимаю, – сказала Димити и умолкла, расстроенная мыслью, что от настырного мистера Робертса, лишенного уже плывшего к нему в руки наследства, можно ожидать всяческих неприятностей. Она поднесла к губам чашку. – У мисс Толливер была молодая приятельница Сара, фамилию я не запомнила. Люси Скид о ней говорила. Сара живет в Манчестере и время от времени шлет мисс Толливер небольшие подарки. В последний раз такая посылка пришла буквально накануне ее смерти – там, как сказала Люси, были миндальные кексы.

– Люси повсюду сует свой нос и разносит сплетни, – сказал Майлс и вновь сосредоточился на яйцах. – Какие у тебя планы на утро?

– Собираюсь пойти в школу – отдать деньги, собранные для ремонта крыши. Целых два фунта, совсем не плохо. Мисс Краббе, конечно, обрадуется. Берта Стаббс говорит, что мисс Краббе просто в отчаянии из-за прохудившейся крыши – одна дыра там прямо над ее столом.

– Мисс Краббе, – заметил Майлс, – в последнее время постоянно пребывает в состоянии отчаяния. Не будь у нее дырявой крыши, она отыскала бы другую причину. – Майлс входил в состав окружного школьного совета, и дела сорейской школы не оставляли его равнодушным. – Впрочем, я поговорю с Джозефом, чтобы он срочно занялся крышей. Двух фунтов конечно же слишком мало, но это хоть сдвинет дело с мертвой точки.

После завтрака Димити посовещалась с Эльзой, кухаркой и экономкой в одном лице, относительно ужина. Поскольку сегодня был день, когда Гарри-рыбак привозил свежий улов, к ужину полагалась рыба.

– Попробуйте купить пеструшку, Эльза, – сказала Димити. – Ее можно будет приготовить с крыжовенным соусом. – Пеструшку, или ручьевую форель, любимую рыбу в этой местности, вылавливали в озере Уиндермир, а кусты крыжовника росли у Димити в саду вдоль изгороди. Заготовленных за лето и хранящихся в бутылях ягод хватало почти до весны. – А к сегодняшнему чаю, – добавила Димити, напомнив Эльзе, что к ним заглянут мисс Поттер и парочка других гостей, – к сегодняшнему чаю испеките-ка ваши чудесные пирожки с грушевым вареньем.

– И бисквитные пирожные, их любит викарий, – сказала Эльза. – Без бисквитных пирожных никак нельзя.

– И пирожные, – согласилась Димити.

Покончив с этим, она надела жакет, шляпку и перчатки и зашагала к школе, расположенной в полумиле от Береговой Башни, в Дальнем Сорее, намереваясь совместить этот визит с положенной ежеутренней разминкой. В школьном дворе дети под присмотром мисс Нэш играли в «трех жестянщиков»[4]4
  Игра построена на историческом анекдоте о шотландском короле Якове V, который, переодевшись в простолюдина, покинул дворец, встретил по дороге трех жестянщиков и попал к ним в рабство. С трудом освободившись, король приказал казнить двух жестоких жестянщиков, а одного, который оказался подобрее, отпустил на волю. После этого король издал указ, согласно которому из трех увиденных вместе жестянщиков двух надлежало казнить, а третьего отпускать.


[Закрыть]. Мисс Краббе сидела за учительским столом в классной комнате, наклонив голову, так что седые волосы закрывали уши и щеки. По выражению ее лица можно было подумать, что директриса потеряла рассудок. Казалось, мисс Краббе что-то лихорадочно ищет. При появлении Димити она с треском задвинула ящик стола.

– Боюсь, я пришла не вовремя, – с усилием проговорила Димити. В присутствии мисс Краббе она всегда чувствовала себя нерадивой школьницей и у нее возникала мысль, что, если она вытянет перед собой руки, директриса возьмет линейку и звонко треснет Димити по пальцам.

– Да. – Мисс Краббе нахмурилась. – То есть нет. Разумеется, нет. Дело в том, что я… – Она закусила губу. – Куда-то запропастились мои очки. Только что они были здесь, и вот…

– Похоже, они там, на подоконнике, – сказала Димити с некоторой робостью.

Мисс Краббе поднялась со стула, схватила очки, надела их и обратила лицо к Димити.

– Ну, – заговорила она повелительным тоном, гордо подняв весьма протяженный нос. – Чем я могу быть полезной, мисс Вудкок?

Вновь почувствовав себя восьмилетней девочкой, Димити извлекла из сумочки конверт, в котором находились один золотой соверен, две монеты в полкроны, три флорина и девять шиллингов.

– Видите ли, я пришла по поводу фонда для ремонта крыши, – сказала она, словно извиняясь. – После похорон мисс Толливер Дамское общество Сорея смогло собрать два фунта. Этого, конечно, не хватит на новую крышу, но кое-какой ремонт сделать можно. – И она положила конверт на стол мисс Краббе.

Как это ни удивительно, но мисс Краббе улыбнулась.

– О, благодарю вас, – сказала она, стремительно хватая конверт. – Очень, очень рада, что нашлись деньги. Когда в последний раз шел дождь, лило прямо на мой стол и…

Димити не удалось услышать конец этой истории, поскольку дверь распахнулась и в класс, громко плача, вошел мальчик – тщедушный, с тонким милым личиком. Из носа мальчугана текла кровь. За ним стояла мисс Нэш.

– Джереми Кросфилд! – вскричала мисс Краббе. – Что это с тобой, скажи на милость? И прекрати хныкать сию же минуту! В одиннадцать лет так себя не ведут.

– Гарольд столкнул его с угольной кучи, – сказала мисс Нэш, полная сочувствия к ребенку. – У него ссадина на руке, довольно глубокая, а кровь из носа так и хлещет.

– В таком случае возьмите мокрое полотенце, вытрите кровь и заставьте его наконец замолчать, – распорядилась мисс Краббе. – А я разберусь с Гарольдом. – И она гордо направилась к двери класса, громко выкрикивая: – Гарольд! Гарольд, живо иди сюда! Сию же минуту!

Димити поспешно удалилась, чувствуя, что лучше уж оказаться несчастной жертвой с расквашенным носом, чем виновником происшествия, которому предстоит испытать на себе страшный гнев мисс Краббе.

Преподобный Сэмюэль Саккет, викарий церкви Св. Петра, не относился к тому типу людей, которые уделяют большое внимание окружающей их природе и иным проявлениям вещественного мира. Жизнь его прихода и судьбы его прихожан занимали Сэмюэля Саккета куда больше, чем простиравшийся вокруг него пейзаж. В это утро, к примеру, преподобный Саккет не замечал ни синего безоблачного неба, ни легкого южного ветерка, в изобилии срывавшего с деревьев золотистую листву, ни сладко-горьких ягод, что словно рубины рдели в живой изгороди. Святой отец был полностью поглощен размышлениями над пусть незначительной, но тем не менее весьма волнующей его проблемой приходской жизни.

Викарий возвращался с прогулки, опираясь на свою любимую палисандровую трость с рукоятью в форме змеи. Любой местный прихожанин легко узнавал своего священника – даже если на том и не было традиционного воротничка и черного облачения – по неизменной привычке ходить с резной тростью, каковых в его коллекции было предостаточно, и он менял их каждый день. Одна из таких тростей с рукоятью из рога сернобыка, украшенной тонкой резьбой, была подарена ему другом-миссионером в Кении. Она-то и подвигла ученика воскресной школы в благоговейном страхе спросить преподобного Саккета, уж не этим ли жезлом Аарон заставил расступиться воды Чермного моря, дабы сыны Израилевы смогли пройти по его дну[5]5
  Согласно Библии (Исход, XIV. 21), воды Чермного (Красного) моря расступились по знаку руки Моисея, а не его брата Аарона. Аарон же с помощью жезла превратил воду египетских рек в кровь (Исход, VII, 19–21).


[Закрыть]. Именно такой жезл оказался бы сейчас весьма кстати, чтобы осушить море приходских бед, которое неминуемо откроется перед Сэмюэлем Саккетом, если ему не удастся найти…

– Доброе утро, викарий, – приветствовал его звонкий голос. – Восхитительный день, вы не находите?

Вздрогнув от неожиданности, викарий очнулся от своих размышлений и обнаружил, что на небе сияет солнце, деревья оделись золотом, он стоит у поворота на Хоксхед, а перед ним – одна из его любимых прихожанок.

– Доброе утро, мисс Вудкок, – сказал викарий, приподнимая шляпу. – День и вправду хорош. Очень рад вас видеть.

К Димити Вудкок, которая всегда находила доброе слово, он испытывал особую приязнь. Димити и ее брат Майлс с охотой брали на себя множество мелких забот и поручений, без которых корабль приходской жизни не смог бы благополучно совершать свое плавание, минуя рифы и вопреки бурям, время от времени вносящим разлад в жизнь Сорея. В этот момент Димити и сообщила викарию о выполнении одного из таких добрых дел.

– Вам будет приятно узнать, – сказала Димити с улыбкой, – что я побывала в школе и передала мисс Краббе деньги на ремонт крыши, собранные Дамским обществом Сорея. Там набралось ровно два фунта.

– Целых два фунта! – воскликнул викарий в немалом удивлении. – Превосходно, превосходно, это выше всяких ожиданий!

– Именно, – согласилась мисс Вудкок. – Леди Лонгфорд внесла соверен – в память мисс Толливер. – Димити помолчала, улыбнулась еще шире и продолжала: – Старая такая монета с изображением юной королевы Виктории, тысяча восемьсот тридцать восьмого года, можете себе представить? А на вид – только-только отчеканенная. Должно быть, хранилась с незапамятных времен.

Это викарий как раз мог себе представить. Ее светлость, жившая уединенно в своем поместье Тидмарш-Мэнор, не отличалась пристрастием к раздаче благотворительных пожертвований, что Сэмюэлю Саккету было хорошо известно, поскольку он не раз обращался к ней и встречал отказ. Разумеется, он не произнес вслух этого суждения, а просто сказал:

– Леди Лонгфорд весьма щедра. Полагаю, мисс Краббе была довольна, она так расстраивалась из-за худой крыши.

Викарий нахмурился: слово «расстраиваться» вряд ли в достаточной степени отражало чувства мисс Краббе. Она по меньшей мере дважды в весьма резкой форме выражала ему свое недовольство, утверждая, что вынуждена ставить на свой стол ведро, чтобы ловить падающие капли. Она даже заявляла, что оставит свой пост, если положение немедленно не будет исправлено. Ей известно, сказала мисс Краббе, что открылась вакансия в школе близ Борнмута[6]6
  Борнмут – курорт на южном побережье Англии в графстве Дорсетшир.


[Закрыть], на южном побережье, где зимы гораздо теплее и – она полагает – крыши не текут. Более того, по словам мисс Краббе, она намеревалась просить мисс Толливер, в числе знакомых которой был член Борнмутского школьного совета, снабдить ее рекомендательным письмом.

Викарий отвечал, и отнюдь не только из вежливости, что был бы весьма огорчен ее уходом. Это соответствовало действительности. Хотя мисс Краббе и отличалась высокомерным нравом и крайней раздражительностью, а ученики скорее боялись ее, нежели любили, однако школьные задания они выполняли, и в классе мисс Краббе не было особенных проблем с дисциплиной. И как поступят Виола и Пэнси Краббе, если их сестра решит уехать из деревни? Последуют ли за ней или останутся в Замке, где прожили почти всю жизнь? Все это имело бы самые разрушительные последствия, а викарий Саккет менее всего желал подобного развития событий. Вместе с тем он вынужден был признать, что серьезные перемены в жизни – насущная необходимость для мисс Краббе. И если она полагала, что школа в Борнмуте может стать решением, которое эту нужду удовлетворит, то он будет просить Господа благословить ее уход.

– Да, состояние крыши очень ее тревожило, – согласилась мисс Вудкок. – Я сказала об этом Майлсу, и он обещал поговорить о ремонте крыши с Джозефом.

– Я тоже с ним поговорю, – сказал викарий и умолк, задумавшись о своих собственных заботах. – Очень не хотелось бы тревожить вас этим, мисс Вудкок, но все же… – Он глубоко вздохнул и решился: – Насколько я помню, вы занимались украшением церкви к празднику урожая?

– Да, действительно я, – охотно признала Димити. – Мне кажется, все участники прекрасно поработали, вы согласны со мной? Взять хотя бы тыквы Лидии Доулинг – это что-то особенное! Я и не думала, что бывают такие огромные тыквы.

– Да, да, вы совершенно правы, – сказал викарий, хотя, по его мнению, оранжевые пирамиды из тыкв миссис Доулинг, окружавшие алтарь, уж слишком бросались в глаза. – Но я хотел спросить, не могли бы… не знаете ли вы случайно… – Он замолчал, не находя в себе сил произнести вслух то, что тяжким грузом лежало у него на душе. – Видите ли, приходская книга… – решился он наконец. – Я не смог ее найти, когда собирался сделать запись о погребении мисс Толливер. Она исчезла. Я подумал, может быть, вы… Нет ли у вас каких-либо предположений, куда она могла подеваться?

– Приходская книга? – непонимающе переспросила мисс Вудкок. – Как могла куда-то подеваться приходская книга?

Викарий постарался скрыть свое разочарование.

– Стало быть, вы не… Вы никуда ее не перекладывали? Ну, когда вешали и расставляли все эти украшения?

Приходская книга, в которую заносились записи обо всех браках, крещениях и похоронах в церкви Св. Петра, представляла собой красивый кожаный фолиант с желтой, под цвет золота, металлической застежкой. Такую вещь нельзя куда-нибудь случайно засунуть и забыть про нее – все прихожане прекрасно знали, насколько она важна. И все же викарий надеялся…

– Нет, конечно же я никуда ее не перекладывала, – сказала мисс Вудкок. – Когда я видела ее в последний раз, она была… – Димити сдвинула брови. – Что-то не могу вспомнить, когда же я видела ее в последний раз, но она точно лежала на полке рядом с купелью. А вы у Джозефа спрашивали?

Пономарь Джозеф Скид расставлял церковную утварь по местам после службы, сметал листья у входа и скашивал траву на церковном кладбище. Нельзя сказать, что трудился он споро и без сетований, но, так или иначе, всю эту работу он выполнял.

Викарий вздохнул. Конечно же, он первым делом спросил Джозефа.

– Увы, он понятия не имеет, где книга, – ответил Сэмюэль Саккет и встревожено прибавил: – Надеюсь, вы не нашли в моих словах подозрения или обвинения, мисс Вудкок. Дело в том, что я ума не приложу, куда она могла запропаститься. Должен признаться, я очень тревожусь.

Как всегда в те моменты, когда случалась какая-нибудь неприятность, он винил в этом прежде всего себя. Ему было легче принять вину и ответственность, чем возложить ее на другого, даже когда для последнего имелись все основания.