Текст книги "Богатые - такие разные"
Автор книги: Сьюзан Ховач
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)
– Да, они с Сильвией куда-то уезжают вместе. Ну, хорошо. Иду! – откликнулся он на зов своих друзей и весело добавил через плечо: До субботы!
Он ушел. Я чувствовала какое-то оцепенение, и мне было холодно. Секундой позже я поняла, что количество виски, выпитого мною за обедом, грозило мне ухудшением самочувствия.
– Теренс, извините меня, но я должна ехать домой. Не понимаю, как меня не вырвало.
Он без возражений разыскал такси. Когда мы подъезжали к «Плазе», он заметил:
– Помните, я сказал Стиву, что мы с вами встретились случайно. Так, по-моему, будет лучше. И Ван Зэйлу следует сказать то же самое.
– Да, – отозвалась я. – Раньше, чем он отправится с женой на уик-энд.
– Черт побери, Дайана. Стив сказал это сдуру, просто потому, что перепил. На самом же деле Ван Зэйлы едут всего лишь в Коннектикут навестить каких-то старых друзей. Это вовсе не второй медовый месяц.
– Так значит, это и не деловая поездка в Филадельфию?
– А это откуда вы взяли?
– Так сказал Пол! – выпалила я, готовая разразиться слезами и отправилась в отель, чтобы провести там еще одну бессонную ночь.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
– Так, значит, вечером вы едете в Филадельфию? – спросила я Пола на следующее утро, когда он позвонил мне в отель, и я рассказала ему о якобы случайной встрече с Теренсом, а потом и со Стивеном Салливэном.
– Нет, поездка в Филадельфию откладывается, – непринужденно ответил Пол, – но мне придется съездить к друзьям в Коннектикут. Это очень досадно, но я еще надеюсь, что смогу этого избежать... Как вам понравился Стив?
– Я поначалу приняла его просто за алкоголика, но, узнав, кто я такая, он пригласил меня в Лонг-Айленд, чтобы познакомить со своей женой. Я даже подумала, что стоило бы туда пойти. Было бы неплохо расширить круг знакомств. – Я чувствовала себя лучше после того, как узнала, что Пол не едет ни на какой уик-энд, и я опять беспокоилась попусту.
– Прекрасно, я буду рад расширению круга ваших знакомств, – проговорил он, – но, по правде говоря, я предпочел бы, чтобы у вас не вошло в привычку встречаться с О'Рейли. У меня с ним были неприятности, и отношения наши стали натянутыми. О чем же вы, черт побери, с ним разговаривали?
– О религии. О, мне так нравятся люди, когда-то исповедавшие католицизм! Но не волнуйтесь, дорогой, он не в моем вкусе. Однако...
Но прежде, чем я успела сказать Полу, что Теренс взялся заехать на следующий день за мной по пути к Салливэнам, наш разговор прервал другой телефонный звонок к Полу, и он быстро со мной распрощался.
Когда Пол снова позвонил мне через несколько часов, он опять спешил, но мы условились пообедать вместе в начале следующей недели. Я пожелала ему удачной поездки в Коннектикут. Он сказал, что давно хотел там побывать, и после теплого прощания мы занялись каждый своими делами.
Желая избежать еще одной бессонной ночи, я пыталась думать не о Поле, а о Стивене Салливэне, с его свободными, легкими манерами и яркими голубыми глазами.
На следующее утро мне в десять часов позвонил Теренс.
– Дайана, у меня что-то не заладилось с машиной, но мои друзья захватят меня, чтобы ехать в Грэйт Нек к Салливэнам. Мы можем заехать за вами в шесть часов?
– Да, конечно, спасибо! – радостно отвечала я и тут же почувствовала, что ехать туда мне расхотелось.
Я подумала, это просто нервная реакция, но к полудню, когда настроение у меня несколько улучшилось, поняла, что думала не о предстоящем испытании при встрече с новыми людьми, а о Поле, уезжавшем на уик-энд с той, которую считают самой прелестной женщиной в мире. Но тут же решила ехать на этот прием. Было бы просто бессмысленно сидеть дома и размышлять о том, возможно ли, что он будет восемь часов спать в одиночестве.
Чувствуя мое состояние, стал проявлять нервозность и Элан:
– Я хочу поехать тоже! – расхныкался он, услышав о том, что я вечером уеду, и я вспомнила, что Стивен Салливэн предлагал взять его с собой. Однако я уже решила, что, хотя согласно американским обычаям, детей можно приглашать на взрослые вечеринки и позволять им резвиться до поздней ночи, я отправлю своего ребенка в ванну, затем поцелую его и уложу спать не позднее шести часов.
– Извини, Элан, – твердо сказала я ему, – но этот вечер только для взрослых.
– Я тоже хочу! – кричал он, бросившись на пол и размахивая поднятыми вверх ножками. У меня снова заболела голова. Я хотела было его отшлепать, но это требовало слишком больших усилий, и я чувствовала себя неспособной пережить следовавшие обычно за экзекуцией разрывавшие сердце рыдания.
Наконец появилась Мэри.
– Скверный мальчишка! – сказала она и увела его есть мороженое.
В это время из вестибюля позвонил Теренс, и, хотя вечер еще только вступал в свои права, я уже чувствовала себя измученной.
– Что за друзья с вами? – спросила я, бросив взгляд через стеклянную дверь на юную пару, сидевшую в темно-зеленом «студебеккере».
– Брюс и Грэйс Клейтоны.
– Брюс Клейтон! Сын Элизабет?
Теренс криво улыбнулся.
– Они не знают, кто вы... Я просто сказал им, что встречался с вами в Англии и что вы приехали в Нью-Йорк на каникулы. Элизабет Клейтон, возможно, знает о вас все, но ни Брюс, ни Грэйс не читают светской хроники, и Брюс никогда не говорит с матерью о господине Ван Зэйле.
Клейтоны были прелестной парой. Грэйс была в шелковых чулках-паутинке, которые, наверное, стоили целое состояние, но хотя ее модному платью, едва доходившему до колен, и совершенно прямому, недоставало изысканной бахромы, которая окаймляла бы подол, мне не показалось, чтобы ее вечерняя парчовая пелерина была так же шикарна, как моя – из расшитого серебром черного крепа с шифоновыми и кружевными вставками. Однако, у нее была завидно стройная фигура и светлые волосы, вившиеся без всякого перманента, и выглядела она более ярко, чем я. Ее муж, вышедший из машины, чтобы пожать мне руку, был высоким мужчиной с безупречными манерами. Его темные волосы на висках преждевременно поседели, и, хотя он носил очки, глаза выдавали его тонкий ум.
– Как вы себя чувствуете, мисс Слейд... – Оба они говорили с расточительным американским акцентом, когда каждая гласная становится плоской, как блин, каждая согласная немилосердно артикулируется, и при этом тщательно избегается всякий намек на малейшую медлительность речи. Хотя я и была иностранкой, я понимала, что нахожусь в обществе истинных аристократов. И все же никакой отчужденности в них не чувствовалось. В противоположность англичанам они были непосредственны и дружелюбны. Фамилии были скоро отброшены, и к тому времени, как мы въезжали в Квинс, Грэйс уже спрашивала меня, интересуюсь ли я вопросом женского равноправия. Когда я ответила отрицательно (внутренне содрогнувшись, как всегда при мысли о смерти своей матери), на ее лице отразилось разочарование, но она так и не осмелилась спросить меня, есть ли у меня работа. Узнав что я не замужем и приехала в Нью-Йорк навестить друга, она явно решила, что я совершенно легкомысленная светская девушка, вместо Индии приехавшая искать жениха в Америку.
– А кто этот ваш нью-йоркский друг, Дайана? – в конце концов учтиво спросил Брюс.
– Пол Ван Зэйл.
Их головы, как на шарнирах, повернулись ко мне. Автомобиль едва не съехал на обочину дороги.
– Ради Бога! – воскликнул Теренс, увидев, как Брюс вцепился в баранку.
– Простите... я совсем одурел. – Он был слишком ошеломлен, чтобы что-нибудь добавить.
– Боже мой! – воскликнула Грэйс, с сомнением уставившись на меня. – Как вы встретились с Полом?
– Я его клиентка. Он финансировал мое дело.
Придя в себя, Грэйс засыпала меня вопросами, но в течение всего нашего разговора я не переставала думать о сосредоточенном молчании ее мужа.
– ...Мне не терпится рассказать об этом Кэролайн! – воскликнула Грэйс. – Вы уже знакомы с нашей хозяйкой, Кэролайн Салливэн? Она намного старше вас, но взгляды у нее самые передовые... – и она пустилась в обсуждение современных женщин, как называла девушек, учившихся вместе с нею в Вассарском колледже.
Когда я поведала ей, что тоже училась в университете, я поняла, что она уже считала нашу дружбу прочно закрепленной.
Мы въехали в городок Грейт Нек и покатили по дороге, где дворцы богачей выходили окнами на Лонг Айленд Саунд и в сторону видневшейся в отдалении береговой линии Коннектикута. Снова подумав о Поле, я сказала себе, что Сильвия просто благообразная молодящаяся женщина, напоминавшая Теренсу его униженную мать.
– Вот мы наконец и доехали! – воскликнула Грэйс, когда машина проехала через кованые железные ворота и покатилась по длинной аллее.
Дом Салливэна стоял на пяти акрах тщательно ухоженной земли, и хоть лишь отчасти, но совершенно явно походил на Тадж Махал.
– Я постоянно забываю, как он вульгарен, – пробормотал Брюс, нарушая свое долгое молчание. – Каждый раз, приезжая сюда, удивляюсь этому заново.
– О, дорогой, вы же еще не погрязли в чеховском унынии, не так ли? Я знаю, что вам ненавистны подобные сборища, но я твердо обещала Кэролайн...
– Знаю, знаю.
– Выпьете пару бокалов мартини, Брюс, – сказал Теренс, – и будете наслаждаться этой вульгарщиной.
– Ненавижу пить слишком много!
– Вы-таки хватили достаточно водки в последний уик-энд с этим русским фанатиком Красновым!
– Это совсем другое дело. Я хотел дать ему почувствовать, что мы братья, хотя, должен признаться, я в общем не согласен с его взглядами на Троцкого.
– Ах, не будем говорить о политике... Терпеть ее не могу! – взмолилась Грэйс. – Смотрите-ка, сколько здесь уже народу, а я-то думала, что мы приедем первыми! А вот и Кэролайн.
Нас провели в бальный зал, двери которого выходили на широкую террасу. Уже вовсю играл оркестр, но танцевать пока никому не хотелось, и большинство гостей, выйдя на террасу, восхищались мраморными фонтанами и ухоженными газонами. Многочисленные лакеи-негры, все в ливреях, неторопливо расхаживали между гостями с серебряными подносами, полными всяких закусок, и с серебряными же кувшинчиками с коктейлями. Люстры изливали какой-то «порочный» свет, словно выманивая из теней дух декаданса.
Очень энергичная женщина с блестящими, коротко постриженными черными волосами, загорелым лицом и ярко-красными губами громко воскликнула:
– Брюс... Грэйс... Теренс... дорогие мои! Как чудесно вас видеть! – и живо" покрутила рукой, утрируя жест из известной пьесы «Чай на двоих». Она обменялась летучим поцелуем с Грэйс и чуть отодвинула в сторону Теренса, чтобы разглядеть меня. – Мисс Слейд! Я Кэролайн Салливэн. Рада вас видеть! Вы привезли своего малыша?
Я услышала, как за моей спиной ахнула Грэйс.
– К сожалению нет, госпожа Салливэн, – мягко отвечала я. – Ваш муж был так любезен, что пригласил и его, но он быстро устает, и я подумала, ему лучше остаться дома с няней.
– Ну что ж, он приедет в следующий раз поиграть со Скоттом и Тони! Я уверена, что им понравится новый друг, и... О, привет! Вильма, дорогая, как мило, что вы приехали! Извините, мисс Слейд...
– Выпьем, Дайана? – тихо предложил Теренс.
– Благодарю, – повернулась я к нему, чтобы взять бокал с коктейлем цвета морской воды.
– Сколько лет вашему мальчику? – спросила Грэйс голосом, в котором так и сквозило любопытство.
– Три.
– Вы сказали... Простите, я, должно быть, плохо вас поняла. Мне послышалось, вы сказали...
Я уже давно привыкла рассеивать смущение своих собеседников. И успокаивающе улыбнулась ей.
– Нет, я не замужем, – проговорила я. – Я не верю в брак, но это не больше, чем моя личная философия, которую я отнюдь не собираюсь навязывать другим, и надеюсь, что это вас не огорчит.
– О, нет, разумеется нет. Но...
По блеску в ее глазах я поняла, что она была готова снова подхватить тему эмансипации женщин, и почувствовала большое облегчение, когда Теренс предложил мне познакомиться кое с кем из его знакомых.
– Дайана Слейд!
Я обернулась. Это был Стивен Салливэн.
– Вы выглядите колоссально! – с манерной медлительностью проговорил он, рассматривая меня и так, и этак своими ярко-голубыми глазами. – Зайдите как-нибудь к нам, на угол Уиллоу и Уолл-стрит, поговорим о вашей очередной ссуде!
– Не раньше, чем вы перестанете смотреть на меня как на корову на скотном рынке! – возразила я. – Имеете ли вы хоть какое-то представление о том, как оскорбительно, когда на тебя смотрят как на кусок мяса?
– Но какое мясо! – смеясь, отозвался Стивен. – Какая корова!
– О! – Я была готова выплеснуть ему в лицо коктейль из бокала, но в этот момент его строго окликнула жена:
– Стивен! – и он отошел, чтобы уделить внимание другим гостям.
– Не обращайте большого внимания на Стива, – успокоил меня Теренс. – Он обращается так с каждой встреченной им женщиной. Старается польстить им.
Я отнеслась к этому скептически, но Теренс, отказываясь принимать всерьез мое недовольство, принялся знакомить меня с как можно большим числом людей, и я скоро забыла про Стивена Салливэна. Я неизбежно оказалась вдали от Теренса, и лишь в ужасе думала о том, что не могла вспомнить ни одного имени, когда ко мне обращался какой-нибудь незнакомец и представлялся мне, являя очередной пример американского дружелюбия. Англичане вполне могут улыбнуться: «Но ведь американцы такие поверхностные!» Однако, если бы я оказалась на каком-нибудь крупном приеме в Англии, я была бы только рада, если бы другие незнакомые мне гости проявляли такую же непринужденную любезность и по-современному очаровательную обходительность.
Американцам нравился мой акцент, они расспрашивали обо всем интересном, что происходит в Англии («Что подают королевской семье к завтраку?» «Изменился ли Лондон с диккенсовских времен?»), и осторожно интересовались тем, что я думала об их великолепной стране. Читала ли я о скандале Типота Доума? Что я думаю о президенте Кулидже? Будет ли действительно функционировать Лига Наций? Я стала чувствовать себя дельфийским оракулом и находила весьма забавным двусмысленно отвечать на вопросы в лучшем стиле классической традиции. Было так легко находиться среди людей, от которых не услышишь за спиной: «Она дочь Гарри Слейда, помните такого...», или чей-нибудь еще более мрачный шепот: «Все это норфолкское кровосмесительное потомство...» Никому здесь не было никакого дела до моих предков, и меня принимали, плохую ли, хорошую, такой, какою я была.
Я выпила еще один коктейль (на этот раз розового цвета), и отведала какой-то необычайной закуски, радуясь, что не отказалась от приглашения.
Опустились сумерки. Включили полный свет, и американцы стали жаловаться на холод, хотя мне казалось, что было тепло, как в весенний вечер, даже, может быть, немного теплее, чем бывало в Норфолке. Центр вечера стал смещаться в дом, гости двинулись по саду обратно к террасе, и именно тогда я увидела Теренса, стоявшего у самого большого мраморного фонтана ниже террасы.
Теренс меня не заметил. Он разговаривал с какой-то не известной мне женщиной, и, подойдя ближе, я спросила себя, кто была эта настоящая красавица. На ней было легкое развевавшееся платье в одном из входивших в моду парижских тонов, с модной тонкой бахромой, а длинные темные волосы, подобранные в стиле времен короля Эдуарда, придавали ей таинственный вид существа, живущего вне времени. Этот старомодный стиль очень шел ей, подчеркивая тонкие черты лица и длинную, стройную шею. Кожа ее была безукоризненно чистой. Я снова взглянула на ее волосы, и поняла, что они были не коричневые, а рыжие, золотисто-рыжие, богато сиявшие в тусклом свете сумерек.
Я обернулась к молодому торговому агенту из Манхеттена, с которым разговаривала последние несколько минут.
– Крэг, кто эта женщина там, с Теренсом О'Рейли?
Он повернул голову в сторону фонтана, и на лице его отразилось удивление.
– Вот это да! А говорили, что они с мужем уехали на этот уик-энд из города! Это же госпожа Ван Зэйл, жена банкира.
Я стояла, не проронив больше ни слова. Кто-то рассмеялся за моей спиной, над головой прошелестела крыльями летучая мышь, промелькнул лакей с подносом, уставленным пустыми бокалами. Из бального зала донеслось завывание саксофона и музыканты грянули чарльстон.
– Дайана? Что-нибудь не так?
– Нет, пустяки, Крэг. Не найдете ли вы мне еще чего-нибудь выпить?
Отделавшись таким образом от него, я отодвинулась в тень от мраморной нимфы и опустилась на край постамента, почувствовав себя мелкой, беззащитной и уродливой.
Когда я наконец овладела собой настолько, что смогла снова посмотреть в сторону фонтана, Теренса там уже не было. Около нее остановилось несколько друзей, она улыбалась и что-то неторопливо говорила. Улыбка ее была теплой и естественной, и здесь, перед этим богатым, вульгарным домом, в стороне от шума вечернего приема, отсутствие в ней всякой искусственности было таким же поразительным, как и ее органическое изящество.
К моим глазам подступили слезы. Я продолжала смотреть на нее, и в горле у меня набухал комок, не дававший дышать, пока наконец я не удивилась тому, что она оставалась у фонтана, когда последние гости уже входили в зал.
Я отошла в сторону, но недостаточно быстро, чтобы не увидеть того, что произошло дальше.
Пол взбежал по ступенькам дальней площадки с этой стороны дома. Как всегда, движения его были изящными, и, когда она его увидела, лицо ее засветилось, а губы сложились для того, чтобы назвать его имя.
Он улыбнулся Сильвии. Я никогда бы не подумала, что увижу эту его совершенно особую улыбку, адресованную не мне, а какой-нибудь другой женщине. Подойдя к ней, он обвил рукой ее талию и сказал что-то такое, от чего она чуть прижалась к нему и заглянула ему в глаза.
Она вся сияла.
Пляж был узким, и Саунд, отражавший догоравшую в небе вечернюю зарю, отсвечивал медными бликами. Наконец остановившись, я прислонилась к одному из окаймлявших песчаный берег деревьев, а когда поняла, что неспособна унять слезы, спотыкаясь вышла на пляж, опустилась на песок, и разрыдалась, уже не пытаясь сдержаться. Казалось, я никогда уже не перестану плакать, как услышала чей-то беспокойный оклик: «Дайана!» – и чья-то твердая и добрая мужская рука удержала меня от попытки подняться на ноги.
Рядом со мной опустился на корточки Брюс Клейтон.
– Не могу ли я что-нибудь для вас сделать?
– Отвезите меня домой! – рыдала я, позабыв о своей уничтоженной гордости, умоляюще хватаясь за его рукав.
– Разумеется. Я буду только рад предлогу уехать отсюда. – Мы помолчали. Он протянул мне носовой платок, и я попыталась вытереть лицо. Наконец он проговорил:
– Вы не знали о том, что здесь будут Пол и Сильвия?
– А разве кто-нибудь об этом знал? Они же должны были уехать в Коннектикут.
– Видимо, Пол утром отменил эту поездку. Я только что разговаривал с Сильвией.
– Но они же вчера вечером уехали!
– Нет, он просто пригласил вчера Сильвию в ресторан. Мы обедали у «Ваузена» с друзьями моей матери, когда неожиданно туда же пришли Ван Зэйлы... Простите меня, вам, наверное, не хочется слышать об этом, не так ли?
– О, да, конечно! – не сдержавшись, резко ответила я, стирая последние слезы. – Пойдемте. А почему была отменена поездка в Коннектикут?
– Сильвия сказала, что Полу очень захотелось спокойно провести уик-энд за городом. Он подумал, что будет лучше неожиданно для всех появиться на приеме у Салливэнов. Вы говорили ему о том, что будете здесь? О, не давайте себе труда отвечать на этот вопрос. Дать еще один платок?
– Это глупо, но я никак не могу перестать плакать...
Прошло не меньше пяти минут, прежде чем мои глаза наконец стали сухими.
– Мне очень жаль, Брюс...
– Мне тоже! Чего ради такая прекрасная девушка, как вы, связалась с таким выродком, как Пол Ван Зэйл?
– Он вам не нравится? Но ведь Пол без ума от вас! Он так часто говорил о вас в Англии...
Брюс снял очки и уставился на них.
– Идемте, я отвезу вас домой.
На полпути к дому я вспомнила о Теренсе и Грэйс.
– А как они доберутся обратно?
– Там полно народу, и их кто-нибудь захватит с собой. Теренс не рассердится, а мы с Грэйс договорились, что я уеду, когда мне захочется. Это ее не удивит.
Брюс подвел меня к зеленому «студебеккеру», стоявшему в аллее среди множества других автомобилей, усадил на переднее сиденье и вернулся в дом, чтобы предупредить жену. Десятью минутами позднее мы уже были на пути в Манхэттен. Проехав несколько миль в полном молчании, он сказал:
– Мне нужно заправить машину, – и мы свернули с шоссе на площадку заправочной станции. Пока ждали очереди, он совершенно нейтральным голосом заметил: – Я догадываюсь, что вы хотите выйти замуж за Пола.
– Я не могу думать об этом, пока он не вернется со мной в Мэллингхэм и не будет принадлежать никому, кроме меня.
– Дайана, Пол не склонен к моногамии. Он неспособен на нее.
– Неправда! Он был верен мне в Англии. Конечно, я знаю, он нашел себе кого-то еще, вернувшись в Америку, но... – Меня снова потрясло сделанное только что открытие, и я зажмурилась, чтобы справиться с подступившей болью. – Но я никогда не думала... мне даже присниться не могло... О, Боже! – что это будет его жена! Подумать только, он в действительности любил ее все время, а я об этом не знала! Но почему, почему, почему он вызывал меня в Нью-Йорк? Я этого не понимаю, все теряет смысл, какого дьявола он спит с нами обеими...
– Бог мой, – проговорил Брюс, – вы еще так молоды...
– Вы не понимаете!
– Боюсь, что понимаю. Моя мать больше двадцати лет была любовницей Пола.
– Но я совсем другое дело! Я особенная!
– Такой же особенной была и моя мать! Она была красива, умна, с хорошими манерами, образованная, знала античные языки.
– Перестаньте же! – выкрикнула я.
– Извините, сэр, – послышался голос веснушчатого заправщика, – но с вас доллар и двадцать пять центов.
Брюс протянул ему пару банкнот.
– Простите меня, – обратился он снова ко мне. – Я не хотел вас расстраивать. Я уверен, что Пол считает вас особенной, если пригласил вас из-за океана помочь его выздоровлению. Надеюсь, вы знаете о его болезни?
– Конечно. – Я собрала остатки собственного достоинства. – Если Пол думает, что я готова делить его с какой-то другой женщиной, он страшно ошибается, – сказала я. – У меня достаточно гордости и самоуважения, и я не намерена приносить их в жертву никому, и даже Полу.
– Вот тогда вы действительно будете особенной, – улыбаясь, заметил Брюс. – Тогда вы будете необыкновенной!
Я ничего не ответила. Просто смотрела на мерцавшие вдали огни Манхэттена, точно формулируя в уме то, что скажу Полу.
Я пролежала, не смыкая глаз, полночи, планируя блестящий диалог, и в конце концов, измученная, погрузилась в тяжелый сон где-то после четырех часов утра. Точно в семь часов рядом с кроватью зазвонил телефон.
Я ничего не соображала и с трудом открыла глаза.
– Да? – прошептала я в трубку.
– Дайана, это Пол. Я внизу, в вестибюле. Поднимаюсь к вам, – сказал он и повесил трубку прежде, чем я успела снова открыть рот.
У меня было такое ощущение, словно кто-то ударил меня по голове кувалдой. Я вскочила на ноги, кое-как справилась со своими волосами, взглянула в зеркало на свое лицо и лихорадочно принялась приводить себя в порядок. Волосы мои были нерасчесаны, разорванная на плече ночная рубашка выглядела как купленная на распродаже поношенных вещей, в голове было пусто, полная уныния, я чувствовала себя как побитая.
Звякнул дверной колокольчик.
– О, Боже, – проговорила я.
Схватив свой лучший пеньюар, я бросилась к пудренице. Мне едва хватило времени припудрить нос, как колокольчик прозвенел снова.
– Колокольчик звонит, мамочка! – послышался голос Элана.
– Да, мой мальчик.
Судорожно расчесывая волосы щеткой, я пыталась припомнить блестящий диалог, над которым трудилась ночью, но, разумеется, не могла вспомнить ни слова.
– Могу я войти?
– Да, дорогой мой.
– Мамочка, это папа!
Я уронила головную щетку, взглянула в зеркало и увидела в нем стоящего в дверях Пола.
– Я хотел поговорить с вами.
– Да, – отозвалась я, коленки у меня тряслись.
Он ласково взглянул на Элана.
– Ты можешь помочь Мэри приготовить завтрак или ты еще слишком маленький?
– Нет, я уже большой! Я часто помогаю ей готовить завтрак! – похвастался Элан и величественно засеменил в сторону кухни.
Пол замкнул дверь в спальню.
– Стив сказал мне, что вы были на приеме, – начал он. – А Кэролайн сообщила, что Брюс увез вас домой. Мейерс разыскал того юношу, торгового агента по имени Крэг Харпер, который вспомнил, что показал вам мою жену, ожидавшую меня у фонтана.
Чувствуя себя совершенно уничтоженной, я открыла рот и, запинаясь, проговорила:
– Пол, я не в состоянии вести подобные разговоры в семь часов утра, – и тут же поняла, что именно это и следовало сказать в эту ужасную минуту.
Я пристально смотрела на него. Вид у него был безупречный, на нем был превосходно скроенный черный костюм, белоснежная рубашка, скромный темный галстук, и, встретив его впившийся в меня проницательный, напряженный взгляд, я почувствовала первый проблеск медленно разгоравшегося гнева.
Я овладела своим голосом.
– Ваша жена прекрасна, – проговорила я. – Я была рада возможности ее увидеть. Вы еще хотите мне что-нибудь сказать?
– Я подозревал, что вы могли расстроиться, и подумал, что, может быть, мне следует объяснить...
– Почему вы солгали, сказав, что уезжаете в Коннектикут вечером в пятницу, когда на самом деле собирались пообедать вдвоем с женой у «Вуазена»? О, полно, Пол! Отнесемся к этому по современному! Вы захотели пригласить жену пообедать – почему бы и нет? В конце концов, она ваша жена! И поскольку вы проснулись утром в слишком радостном настроении, чтобы отправиться в Коннектикут – Господи, какая это, наверное, была ночь! – почему бы вам было не взять Сильвию с собой на вечер к своим лучшим друзьям? В конце концов, она ваша жена! Не отрицаю, я была несколько удивлена, узнав, что она на двадцать лет моложе вас, и, разумеется, является царицей всех балов, в которых участвует, но жизнь полна маленьких сюрпризов, не так ли, и я действительно не могла ожидать, что вы подробно расскажете мне о ней сами. Разумеется, было небезынтересно узнать, что вы спите с нею по-прежнему и что она несомненно вас любит, но жаловаться на это я не могу, не так ли, Пол? Это было бы нарушением правил игры.
Пол ничего не ответил. Его темные глаза решительно ничего не выражали.
– Вы и ваши игры! – со смехом продолжала я. – Как все это интересно, не правда ли? О, да, я обожаю ваши игры, Пол, но есть один пустяк, который вы проглядели: мне не нравятся ваши кровожадные правила!
Снова наступило молчание. Наконец его нарушил тихий голос Пола:
– Дело обстоит вовсе не так, как вы думаете.
– Не пытайтесь убеждать меня в том, что вы с нею не спите. Пол я вам просто не поверю.
Лицо его затвердело.
– Я никогда не обещал вам верности.
– О, да, это верно, черт побери! – крикнула я ему. – Вы намекали на это и вызывая меня сюда! Вы знали меня – знали, что я не приехала бы в Нью-Йорк лишь для того, чтобы стать сладким пирожком, которым вы могли бы лакомиться каждый раз, когда вам наскучит ваша замечательная жена! Вы знаете, я не из таких женщин, Пол, но вы осмеливаетесь обращаться со мной так, словно у меня нет ни гордости, ни самоуважения и ни одной крупицы здравого смысла!
– Мне лучше прийти позднее, – коротко бросил Пол, поворачиваясь, чтобы отомкнуть дверь. – Совершенно очевидно, что вы теперь не в состоянии слушать никаких объяснений.
Я мгновенно пришла в ужас от его намерения уйти.
– Пол... – воскликнула я, не удержавшись, и он, словно по команде, повернулся ко мне.
– Послушайте, Дайана, – заговорил он быстро и настойчиво, – вы должны... пожалуйста, сделайте усилие, чтобы понять. Когда я был болен, Сильвия была рядом со мной, и я просто не могу сейчас ни игнорировать, ни оставить ее, как вы, вероятно, хотите – это невозможно. Попытайтесь быть терпеливой. Вы теперь знаете, как вы важны для меня...
– Важна, как пузырек с лекарством, который можно выбросить, если больной поправляется.
Он побледнел как полотно.
Я была слишком разъярена, чтобы обратить на это внимание.
– Дорогой Пол, – язвительно заметила я, – вы можете считать меня безнадежно наивной, но перед тем, как мы встретились, я прожила некоторое время с человеком вашего возраста, и не так уж незнакома с проблемами мужчин средних лет, как вы могли бы думать. Мой отец обращался к своей любимой подруге каждый раз, когда у него возникали трудности со своей женой.
Я отчасти искупила свою ошибку, не использовав ужасного слова «импотенция», но вполне была готова к. взрыву его гнева. Его не последовало. Правда, когда я достаточно овладела собой, чтобы взглянуть на Пола, я, к своему удивлению, заметила – он не был ни разъярен, ни оскорблен, а лишь словно почувствовал какое-то облегчение. В конце концов он даже рассмеялся.
– Дорогая моя, – весело сказал он со всей своей старомодной учтивостью, – я думаю, что вы становитесь на опасную почву, если начинаете сравнивать меня со своим отцом! Примите как комплимент, что когда мне действительно понадобилась женщина, то первой, к которой я обратился, были как раз вы.
– Но...
– Я рад тому, что вы понимаете, какое большое значение имеете для меня. Сейчас у нас трудная ситуация, но я знаю, вы достаточно умны, чтобы не видеть за теперешними сложностями отдаленного будущего... – Он медленно подошел ко мне, остановился всего в нескольких дюймах и, заговорив снова, заключил меня в объятия: – Мне ужасно жаль, что вы расстроились вчера вечером. Вы знаете, что я не хотел бы расстраивать вас ни за что на свете... – Он остановился, чтобы меня поцеловать. Руки его скользнули между оборками моего пеньюара. – Все, о чем я вас прошу, это быть терпеливой.
– Вы хотите, чтобы я согласилась делить вас с Сильвией, – проговорила я, – но я этого не могу. Прошу прощения, не могу.
– Если бы вы подумали об мне...
– Я люблю вас больше всех на свете, но у любовного треугольника не бывает будущего.
Он мог бы одержать легкую победу. Все, что ему оставалось сделать, это сказать «я люблю вас», и вся моя решимость рухнула бы как гнилое дерево, но вместо этого он резко проговорил, отворачиваясь от меня:
– Ваша беда в том, что в действительности вы не любите никого, кроме себя самой.
– Значит, мы оба такие! – воскликнула я в ярости и в ужасе от того, что он направился к двери.
Как только ключ повернулся и дверь открылась, прижавшийся к ней с другой стороны Элан растянулся на полу комнаты и расплакался.
– Элан, извини меня! Бедный мальчик!
Мы помогли ему встать на ноги, стали ласково целовать его и подняли вокруг этого происшествия совершенно излишнюю суматоху. Элан это любил. Он вцепился в руку Пола и долго рыдал мне в подол, пока наконец, поведя носом на запах бекона, не убежал посмотреть, не готов ли завтрак.
