Текст книги "Современная финская повесть"

Автор книги: Сюльви Кекконен

РАДОСТИ СУПРУЖЕСТВА

Лодка была далеко, она приближалась, вода морщинилась за ней. Там было столько народу, как в кулаке, если смотреть со стороны ладони. Весла поднимались и опускались отвесно. В верхнем положении они приостанавливались, в воде задерживались. Заход солнца покончил с явлением, называемым перспективой.

Пелтола подтянул куртку и передвинул складки со спины на бока. Лодка была все еще далеко. Он подошел к кромке воды встречать ее. Под водой светлели большие камни и канат, с мужскую шею толщиной, зеленый, склизкий, волосатый канат, другой конец которого терялся в сумраке воды. Тот невидимый конец, конечно, давно помер и сгнил, а этот, прибрежный, не знал ничего и пытался плыть. Лодка казалась наверху, если нагнуться и смотреть на нее снизу, у кромки воды. Полковник греб, дама сидела на корме, а дети сложены на носу – два мальчика и девочка. Мальчики поменьше девочки, но у них то преимущество, что их двое. Они белоголовые, девочка и дама – темные, полковник – серый, как плац перед казармой. Вода бежала вдоль весел и капала в озеро. Полковник взял направление и сделал последний рывок.

– Остерегайся камней, дорогой, – сказала дама. «Дорогой» означало – Силтанен.

– Камни не мешают, – ответил полковник. (Лодка шла выше камней.) – На этом берегу их нет,

– Днем еще были, когда ездили в лавку.

– А теперь нет, – сказал полковник.

– Отец знает все, – заметила дама, – именно про камни.

Пелтола ухватился за нос лодки и попробовал подтянуть, но не смог. Они еще посидели в лодке на своих местах, прежде чем начали двигаться. Тишина воды и земли связала их. Это был пятисекундный канат. 37° по Цельсию растопили его.

– Погодите, сперва облегчим лодку, – сказал полковник Пелтоле.

Он поднялся и ступил в сапогах в воду. Потом опустил в озеро и свои водонепроницаемые часы, но выдернул их, прежде чем они успели хлебнуть воды. Второй сапог остался сухим.

– Отец промочил ногу, – сказала дама.

– Какую? – спросил полковник.

– Левую.

– Ничего подобного.

– Отец ступил в воду, – пропела дама.

– И не думал, – ответил полковник посмеиваясь.

Дети выскочили из лодки, мальчики помчались к машине, девочка отстала.

– Сиди там, вытащим сначала на берег, – велел полковник супруге.

Пелтола тянул за правый край лодки, полковник – за левый. Его рука на борту выглядела так, будто она могла быть чьей угодно рукой или почти чьей угодно. Но татуировки – финского льва – на ней не было.

Полковница встала и пошла мелкими шажками, словно девушка-недотрога по цветочному лугу, опустив взгляд как можно ниже к земле. Она согнула запястья, как для поцелуя, и встала на носу лодки. Она была стройна, осаниста и красива, настоящий идеал офицера. Брови – узкие и высокие дуги, как будто черная чайка летит. Прямые черные волосы подвязаны в виде конского хвоста обрывком манильской бечевки. Волосы так туго натянуты, что на них можно было бы играть, как на гитаре. Полковник умел на них играть. Женщина спрыгнула через край лодки легче, чем через веревочку.

Тем временем дети добежали до машины, открыли двери, забрались внутрь, включили мотор, беспрерывно сигналили, заляпали стекла окон отпечатками ладоней, завертывались по очереди в плед на заднем сиденье, пугали друг друга, зажигали и гасили внутреннее освещение, ослепляли фарами противоположный берег и мигали ими туда. Мотор работал все время, и машина подпрыгивала, но не трогалась с места. Они включили «дворник» и визжали в восторге, когда тот брызгал водой.

Полковник вел жену по склону вверх, правая рука на ее талии, левой рукой он нес ее правую руку. Они шли медленно, в такт музыки свадебного марша.

Дети заползли под машину прятаться. Полковник и его супруга одолели склон и ступили на сыпучий песок. Он замедлял их шествие. Дети вылезли из-под машины и стали насыпать обеими руками песок на заднее сиденье; они там построили замок, который девочка украсила маленькими камешками.

– Достаньте из лодки чемодан и сумку, – велел полковник Пелтоле.

Черноволосая девчонка стояла метрах в трех от машины, как раз на прямой между машиной и лодкой. Пелтола хотел обойти ее справа – девчонка уступила дорогу слева. Они столкнулись. Пелтола пошел слева – девчонка посторонилась вправо. Им бы надо стоять спиной друг к другу, тогда бы направления были правильными. Пелтола обеими руками обхватил ее за талию и отвел на два шага в сторону. Если бы она была совсем маленькой девочкой, он бы ее поднял. Но она была не так мала. Не хватило бы сил ее поднять.

Под мягкой одеждой девчонки был крепкий пояс, это чувствовалось, как прикосновение ко дну в прибрежной воде, там, где мелкий песок.

– Болван, – прошипела она.

– Стояли неладно, – объяснил Пелтола. – Извините.

Полковник с супругой подошли к девчонке.

– Сам стоял, – буркнула она. Нечаянно она оказалась в роли маленькой девочки. Поклонилась полковнику и его жене. Казалось, будто она присела на низенькую скамеечку. Потом, подпрыгивая, побежала вверх на горку, два раза подпрыгивала на одной ноге, потом на другой. Мелкие камешки звенели под ее ногами. Она шла, как с бубенчиком на шее. Только на горке пошла как взрослая и принялась горланить:

 
Одному всего один,
А второму двое.
Третий сам уходит прочь,
А четвертый малый.
Пятый прыгнул в яму.
Шестой упал в море.
А седьмой бездельник,
А восьмой дерется,
Весь в крови плетется.
Десятый не знает,
Вслед за ним знакомый.
Двенадцатый мимо,
Следующий тоже.
Всех не перечислишь.
Поп идет по тропке,
И несет он пробку,
Хэй-ю, хэй-ю...
 

Пелтола взял из лодки чемодан и сумку. Чемодан из черной искусственной кожи показался пустым, сумка – тяжелой. Она была полна камней величиной с кулак, собранных на берегу Пяйянне. Пелтола убрал все в багажник. Госпожа сидела впереди, на месте шофера, и вытряхивала из ботинок песок. Потом она швырнула их к лодке. Они застряли на верхушке обрыва. Песчаный замок потек на пол. Мальчишки поспешно стали рушить его сами и в четыре руки рассыпали остатки по полу. Дочка повисла на отцовском офицерском ремне и просилась в поездку.

– Уже десять часов, – сказал полковник, – вам пора спать.

– Господи, неужели десять? – ужаснулась его жена.

– Даже шесть минут одиннадцатого, – поправил полковник, посмотрев на ручные часы.

– Ужасно, – сказала она, – как быстро время-то идет. Не поспеваешь за ним.

– Папе уже надо ехать. Папе нужно быть утром вовремя на работе в Главном штабе, – объяснял полковник дочке.

– Хоть немножко проедем! – просила дочка.

– Ну, немножко можно, – согласился отец.

Девочка торопливо полезла в машину, как на дерево, но сыновья выскочили оттуда и побежали как можно дальше от родителей, чтобы показать свою смелость и самостоятельность.

– Мальчики! Если хотите прокатиться, ступайте в машину! – позвал полковник.

– Это еще что такое? – возмутилась мать. – Идите сюда сейчас же!

– Родительского авторитета недостаточно. Позовите-ка вы, может, послушаются, – сказал полковник Пелтоле.

– Идите быстренько сюда, в машину!

– Погромче! – подсказал полковник.

– Скорей сюда, в машину, она отходит!

– А здесь остановка! – крикнули мальчишки в ответ.

– Ладно, – сказал полковник жене, – видала, что придумали?

Полковник пошел к жене на заднее сиденье. Пелтола занял свое место и мысленно произнес молитву: только чтобы все в поездке обошлось хорошо, остальное неважно. Он отъехал назад метра на два и поднялся с берега на горку, где была лавка. Остановился около мальчиков и открыл переднюю дверь. Полковник открыл заднюю.

– Мужчина тут есть, надеюсь? – сказал полковник. – Последите, чтоб та дверь не открылась.

Пелтола захлопнул дверь и щелкнул замком.

– Мальчиков нельзя пускать одних на пристань, – сказал полковник.

Пелтола удивленно обернулся к нему.

– Если они упадут в озеро, тотчас наглотаются воды, и это sluut[39]39
  Конец (швед.).


[Закрыть]. Они не умеют задерживать дыхание. Они еще ничего не умеют удерживать.

– Нельзя же их посадить на привязь, – сказала жена.

– Я не это имел в виду, – отозвался полковник, – дорогая, – добавил он.

Она всхлипнула и наклонилась к мужу. Поскребла ногтями грудь его мундира. Потом выпрямилась и попробовала рассмотреть в свете окна свои ногти.

– Ноготь, черт такой, сломался.

– Не стирай сама, – сказал полковник.

– Не буду.

Машина стояла. Пелтола не знал, было ли намерение завершить здесь эту поездку-провожанье символически, или надо по-настоящему ехать куда-нибудь.

– Ну так что мы будем делать дальше? – спросил полковник.

– Проедем немножко, чтобы доставить им удовольствие.

– Проедем, – согласился полковник, – теперь ведь лето и вечер.

– Поедем вперед, господин полковник? – спросил Пелтола.

– В машине какая-нибудь неисправность?

– Нет, господин полковник.

– Отчего же тогда не поехать, – сказал полковник.

– Он спросил, поедем ли мы вперед, – напомнила ему жена. Они всегда говорят за солдата.

– Я это слышал, конечно, – сказал полковник.

– Куда я свои ботинки девала, не под передним сиденьем? – спросила жена. Она хотела отвлечь мужа. Она опасалась возникновения военной ситуации.

– Здесь нет, госпожа бросила их на берег, – сказал Пелтола.

– Как?

Пелтола не решился повторить фразу. Она звучала жутковато уже и в первый раз. Супруга полковника не станет делать ничего подобного, она не будет швырять ботинки на берег. Она может разве что смотреть на берег и прогуливаться там. Пелтола поехал медленно и осторожно. Это ошибочное представление: когда едешь медленно, едешь беспечно.

– Побыстрей! – попросил сидящий рядом старший мальчик.

Пелтола прибавил скорость.

– Еще быстрей! – потребовал мальчик.

Но Пелтола сбавил скорость. Они были в низине и поднимались на горку, где почта. В помещении почты был свет. Почтовый служащий читал письмо сквозь конверт, держа его против лампы. Услышав шум машины, он принялся обмахивать письмом побагровевшее лицо.

– Не забывай писать, – напомнила супруга полковника.

– Я пишу каждый день.

– Нам.

– Вам.

– Не посылай открыток, их прочитывают,

– Не пошлю.

– Снег! – сказал мальчик постарше.

В свете фар зелень казалась белой.

– Где? – спросила мать.

– В Гренландии, – отозвался полковник.

Мальчики начали колотить ногами. Что? Дверь машины.

– Дверь заперта? – спросил полковник.

– Так точно, господин полковник.

– Как вы попадете обратно? – спросил полковник.

– Откуда, господин полковник? – спросил Пелтола.

– Выньте затычки из ушей, я не вас спрашиваю.

Пелтола снизил скорость. Свет фар скользил то по верхушкам берез, то по сторонам дороги. Фары освещали все, кроме дороги.

– Не довольно ли? – спросил полковник.

– Довольно, – согласилась госпожа.

– Нет, нет, не довольно! – в один голос отозвались сыновья.

– Хватит уже, – помедлив, сказала дочка. Она воспользовалась длинной паузой, чтобы голос ее был услышан.

– Киса, – пробормотал младший.

– Ужас какой, остановимся немедленно, – сказала госпожа.

– Что случилось? – спросил полковник.

– Он хочет пи́сать, – пояснила жена.

Пелтола остановил. Она вышла из машины и стала дергать переднюю дверь. Пелтола просунул руку между мальчиками и открыл ее. На его запястье нацарапали гвоздем кошку, и что-то мокрое попало ему на руку.

– Выходи.

– Надо слушаться маму, – сказал полковник, – мать у нас – генерал-майор.

– Он не сказал «пи́сать», он сказал «киса», – объяснил старший мальчик.

– Безразлично, что он сказал.

– Не употребляй эти методы Аушвица[40]40
  Аушвиц – немецкое название Освенцима,


[Закрыть], – сказал полковник.

– Как тут взяться, – сказала госпожа, – не могу закрыть эту дверь. Они руки прищемят.

– Давайте вы, – приказал полковник Пелтоле.

Пелтола вылез и обошел машину спереди. Он подтолкнул правой рукой мальчиков подальше, а левой закрыл дверь. Он вернулся на место, захлопнул дверь, и они поехали. Были сумерки, березы казались перевернутыми вершинами вниз.

Пелтола не узнавал дороги, по которой недавно ехал сюда. Это была другая дорога. Все спуски с пригорков были теперь подъемами, подъемы – спусками, и там, где дорога поворачивала налево, теперь свертывала вправо, и наоборот. Он ехал как в зеркале. У баньки было достаточно времени, чтобы докатиться туда, куда нужно, если такое вообще может когда-нибудь добраться до места. Он настолько сомневался в этом, что если б на дороге начали попадаться бревна, это не испугало бы его. Свет фар вырывал из тьмы неожиданности, проникая то туда, то сюда, как будто кто-то брел во мраке леса с карманным фонариком и искал ключи. «Это не кончится никогда», – думал Пелтола.

– Пи́сать хочу! – запросился младший. Столько времени прошло, пока он осознал это. Пелтола остановил машину. Мать вышла и открыла дверь с той стороны, где сидели мальчики.

– Дверь-то не на запоре, – заметил полковник.

– И ты пойдешь? – спросила мать старшего.

Она отвела сыновей в сторону, примерно на метр от машины, приказала: «Писайте туда», и заботливо повернула их обеими руками за плечи.

– И нет, – сказал старший, – там, на свету. '

Им хотелось увидеть струю в свете автомобильных фар. Мальчики вернулись к машине, каждый к своей фаре, и стали мочиться.

– Ужасные, – сказала девочка и закрыла глаза, – разве они не ужасные?

– Господа так не делают, – укорил полковник. – Подумайте, что, если бы Маннергейм повел себя так?

Мальчишки обмочили фары, уж это они сообразят!

– Ну, теперь в машину, – распорядилась мать.

Мальчики влезли. Она сама закрыла дверцу – так она расхрабрилась. Потом села на свое место и прислонилась к полковнику.

– Идиллично, – сказала госпожа.

– Думал то же самое, – пробормотал полковник.

Свет в машине стал ярче. Младший сын уснул сидя.

Старший тер глаза. Девочка была ни то ни се. Госпожа засмеялась и почесала свои голени.

– Холодно? – спросил полковник.

– Муравей пробежал по ноге.

– Не может быть. В машине нет муравьев.

– А как муравей пробежал по ноге Петри! Вот он перепугался тогда! Вбежал и орет во все горло. Я спросила, что за беда? Он был так потрясен, никак не мог сказать, что случилось. Потом сказал. Муравей перебежал на меня. Мальчик был в совершенной истерике. Так испугался крошечного муравья, подумай только!

– Потому ты и смеялась? – спросил полковник.

– Разве я смеялась? Не начинай сейчас опять.

Они были посередине деревни, у кирки. Мороженщица ушла, но оставила тележку у дороги. Возле кооперативной лавки была стоянка такси. Там пустовала машина. Пелтола решил затормозить. Оба мальчика спали как придется. Старший во сне скреб ногу младшего, – может, думал: моя нога. Чесанье не прекращалось. Младший бормотал. Девочка не спала, она держала голову очень прямо.

– Ну так, – сказала госпожа, – поедем-ка мы на такси.

– На такси? Тут же у нас бесплатное такси, – сказал полковник. – Поедем обратно к пристани.

– Это, конечно, неплохо, не нужно пока будить мальчиков.

Пелтола подумал, что с таксистом поступили несправедливо, но его утешало, что тот ничего об этом не знал.

Пелтола повернул машину на самом широком месте, между лавками. Фары осветили лавки внутри и вывели черные тени вдоль стен, наклоненные вправо. Потом лучи пошарили в отдельных комнатках подальше и среди дворов замерли, высветив молодую пару на обочине. Они отделились друг от друга, девушка повернулась спиной. Парень пытался закурить.

Чтобы мальчики не упали с сиденья, Пелтола ехал осторожно. Отблески фар поворачивались медленно, как спящий в кровати. Временами они устремлялись на то же самое место, уточняли картину, сужали и приближали ее. Жена ощупывала лицо полковника. Он взял в рот ее пальцы и удерживал их.

– Вот так так, – заметила девочка, – мы едем обратно.

Мать хихикнула.

– Папа, мы едем обратно, – повторила девочка.

Машина шла, как парусник при попутном ветре, беззвучно покачиваясь. Порой она осторожно замирала на месте, но никто этого не замечал. Когда Пелтола это обнаруживал, она начинала двигаться. Полковника можно было бы казнить, изнасиловать его жену, задушить детей, и они ничего бы об этом не знали, только надо суметь проделать все это как можно медленнее, недели так за две; но такие чары держатся только до того, как их начнешь замечать. Жена вынула свои пальцы изо рта полковника и вытерла их о спинку сиденья.

– Приехали? – спросил полковник.

– Да, господин полковник, – сказал Пелтола и остановил машину поближе к лодке.

– Спасибо, что прокатили, – поблагодарила полковница и вышла наружу.

Пелтола обошел машину и открыл вторую заднюю дверь. Девочка пошла к нему на руки. Он поставил ее на землю.

– Мальчиков будить? – спросила полковница.

– Перенесем их в лодку, – сказал ее муж и вышел из машины. Он поднял сына с переднего сиденья и взял его на руки. – Возьмите вы старшего, – велел он Пелтоле.

Пелтола взял. Тот побрыкался у него на руках, но успокоился, когда хватка окрепла. Госпожа нашла свои ботинки на обрыве; один за другим все спустились к лодке.

– Садись на корму и возьми Петри на руки, Кирси сядет на нос и возьмет Якко.

– Кто гребет? – спросила жена.

– Нижеподписавшийся, – сказал полковник.

– Этого я что-то не понимаю.

– Посторожите-ка мальчиков. Если они проснутся, то свалятся за борт. Не сообразят, где находятся. Оттолкните лодку.

– Есть, господин полковник.

– Конечно, мы бы справились, – сказала мать. – Кирси охраняла бы мальчиков.

– Сейчас так темно, вот наскочите на камень и утонете.

– Здесь же нет никаких камней, – проговорила госпожа.

– В Пяйянне полно камней, – сказал полковник, – раньше здесь были пороги длиной сто двадцать километров.

– Кто вернет нам лодку? – спросила супруга.

– Та, кто про это сейчас спрашивает.

– Теперь я понимаю, – сказала она.

Пелтола оттолкнул лодку от берега и пошел к машине; он закрыл все двери, за машиной справил нужду и сапогом нагреб сверху песку. Потом вернулся на край обрыва. Лодка была еще всего в трех метрах от берега.

Земля была черной, вода белой. Кильватер лодки был черной лыжней на белом снегу. Круглые следы весел рождались одновременно по обе стороны, как следы лыжных палок. Лодка покачивалась, словно пустая бочка. Около киоска было неспокойно, как будто лесок за киоском стремительно надвигался, но белое здание кооперативной лавки было ясным, как свидетельство об окончании народной школы. Его широкий фронтон с двумя шестистекольными окнами был невозмутим. На окнах стояли цветы в горшках. За ними скрывалась невидимая женщина, снявшая с себя всю одежду. Травы и листья исходили благоуханьем, благоухали и пыль, и песок на дороге и на дворе. Пыль еще не осела на землю. Крохотные песчинки держались в воздухе. Лодка вошла в тень островка, ее кильватер стал из черного белым.

Пелтола прошел от киоска к самой воде и попробовал ее рукой. Она была теплой. Он вымыл руки и вытер их о штаны. Вошел в машину и заметил, что видит отсюда то же, что и снаружи. Он растянулся на переднем сиденье и высунул ноги в окно. Невидимая женщина вышла во двор, но держалась за домом. Это была светловолосая, крепко сколоченная женщина, привыкшая к ботинкам на низком каблуке. У нее были дряблые ягодицы, обвисшие груди и могучий подбородок. Она не смотрела сюда. Она могла прийти и затеять любовную игру. Пелтола задерживал дыханье и прислушивался. Было похоже, что кто-то со стуком опустил крышку. Пелтола сел и выглянул из окна: на пристани было пустынно. Все казалось белым, как на летнем фотонегативе. Пелтола ткнул руки в карманы штанов и с трудом разместил их там. Он начал делать фильм. Фильм все время рвался, но он склеивал обрывки слюной.

ФИЛЬМ ПЕЛТОЛЫ

Женщина – кинозвезда; она беленькая, веснушчатая, такая красивая, но почти что уродливая, не разберешь. Она сидит в погребе на ящике и грызет чеснок. Потом берет из картофельного ларя землю и втирает ее в волосы и лицо. Она трет морковку об пол и вертит ее в ладонях. На ней старушечьи лохмотья. Чулки рваные и свисают. На голову она натянула самую изношенную скатерть, в которой гости прожгли сигаретами дырки, залили виски, коньяком и кофе. Она сидит вместе с другими женщинами дома. Они ее не знают. Они грозятся выгнать ее из погреба, но у нее есть ключ – ключ от квартиры кинозвезды. В погреб вваливаются вражеские солдаты. Лучи карманных фонариков старательно шарят по погребу. «Missis, kam hiö!»[41]41
  Миссис, иди сюда (искаж. англ.).


[Закрыть], – говорят они. Врагов – десять. Они грубые вояки, но они в затруднении, если их никто не злит. Тогда они наливаются злобой сами. Но штатские не произносят ни слова, они даже пробуют казаться довольными и дружелюбными. «Полно старых баб, – говорят солдаты. – У нас матери дома». Они видят, что кинозвезда – молодая женщина, и говорят ей: «Kam hiö». Они произносят плохо, они выучили это по кинофильмам. Они визгливо приказывают идти и уводят ее. Девушка знает их язык и начинает говорить своим приятным голосом. Она показывает им ключ и сообщает, что это ключ от квартиры кинозвезды. Ведет солдат в верхний этаж и открывает им дверь. Солдаты разбивают ногами столы и стулья вдребезги. Они знают, что были бы смешны, если б уселись на эти стулья. Сидящий на стуле солдат смешон. Они срывают со стен картины, швыряют на пол и наступают на стекла. Они брезгуют всем, что не имеет ценности. Они не делают снимков и не дают другим их делать. Для них все иллюзии – дело прошлое. Они признают лишь то, что есть. Они возвращают миру ощущение подлинности. Они хватают украшения из шкатулки кинозвезды, которую девушка достала из корзины с грязным бельем. Они тянут на спичках жребий, кому достанутся настольные часы в золотой оправе. Они швыряют цветочные горшки на персидский ковер и втаптывают в него землю. На стенах снимки кинозвезд. Мужские портреты они бросают в угол, но женские присваивают и прячут во внутренний карман, за Евангелие в жестяном переплете. Они открывают шкаф с коньяком и винами, делят между собой бутылки и усаживаются на полу. Кому досталась бутылка вина – пьет вино, кому бутылка коньяка – пьет коньяк. Они разделились на две компании. Компания пьющих вино становится меланхоличной и начинает вспоминать школьные годы. Они снимают каски и бережно опускают на пол рядом с собой. Пьющие коньяк затягивают ремни потуже и хвастаются своими военными похождениями. Подкрепив свои силы, солдаты продолжают разорение. Они открывают гардероб, где тридцать платьев и две дюжины обуви. Они велят девушке выбрать себе наряд. Остальные делят и засовывают в свои мешки. К обуви они не притрагиваются. После этого они обследуют холодильник. Здесь соленое мясо и четыре бутылки пива. Они пробуют пиво и говорят, что оно не так хорошо, как пиво у них дома, но и не так плохо, как они представляли. В компании оказался пожилой седовласый солдат, который увлекся разглядыванием парфюмерии на туалетном столике кинозвезды. Он изучает губную помаду и краску для ресниц, гребенки и лаки для ногтей, нюхает их, закрыв глаза. Молодой солдат в очках исследует книжную полку, берет оттуда «Сирано» Ростана и начинает читать вслух. У него хорошее французское произношение.

Робость девушки злит солдат. «Иди мойся, – говорят они, – теперь и ты можешь мыться в ванне. Мы исправим несправедливость, и угнетенные получат возмещение». Девушка говорит, что нет горячей воды. Солдаты злятся. Девушка не хочет сердить их, она моется холодной водой. Она держит ванную на запоре. Она надевает чистое нижнее белье и юбку, которую солдаты дали ей выбрать. Когда она возвращается в комнату, солдаты довольны: она рослая и стройная, у нее прямые ноги и такие высокие груди, что она может коснуться их подбородком. Она кривит рот и жмурит один глаз, но кажется только задумчивой. «Приведи в порядок лицо», – говорят солдаты. Девушка робеет, она не решается подойти к туалетному столику, и это злит солдат. «Неужели там, в погребе, не было ни одной женщины, с которой можно было бы провести время», – говорят они. Седовласый солдат приходит на помощь девушке. Он говорит, что когда-то давно был дамским парикмахером. Он эмигрант и всегда сражается под знаменами победителей. Он моет девушке голову. Чтобы согреть воду, он рвет и сжигает книги. Он умело делает укладку и окрашивает две выпрямленные пряди в темный цвет. Затем он выщипывает брови и выводит новые, изломанные углом, красит губы и приводит в порядок ногти на руках и ногах. Он ставит мушку на щеку девушки. Отыскивает прозрачные чулки и серебряные туфли. Пока что он запрещает другим смотреть на нее. Он собирает у солдат украшения и выбирает из них те, что подходят к вечернему туалету. Помогает девушке надеть его и пудрит ей спину и плечи. Наконец он кладет на ее лицо последний штрих, слегка оттеняет зеленым верхние и нижние веки. Потом помогает ей встать, выбирает красивое положение для рук и ног и велит смотреть в точку, на которую указывает пальцем. Туда смотреть трудно, эта точка чересчур близко, и когда девушка туда смотрит, кажется, будто ее глаза чуть-чуть косят, так немного, что это не должно ей мешать читать. «Теперь можете смотреть», – говорит седовласый; он пятится к кухонной двери и напряженно изучает выражения лиц солдат. Они пялят глаза на девушку. Потом поднимают ее на постель и привязывают руки и ноги к спинкам кровати. Голову привязывают за волосы к изголовью. Запихивают ей в рот десяток страниц из «Сирано». Под ягодицы кладут три большие книги об искусстве.