Текст книги "Современная финская повесть"

Автор книги: Сюльви Кекконен

Соавторы: Вейо Мери,Пааво Ринтала
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

– Что он говорит. – спросил девчонку парень, столкнувший ее на пол.

– То, что сказал мне в лесу. – Она вертела головой, закрывала глаза, когда поворачивала голову вправо, но открывала их, когда поворачивала ее влево. Так она заставляла землю долго кружиться в одном направлении. Первая проба сил годовалого ребенка.

– Если скажешь, ткну пакет мороженого в твою пасть, – послышалось из леса.

– Фу, – сказала девчонка, – слыхали, что говорит? Теперь я скажу! Раньше бы промолчала, теперь скажу.

– Ничего я ей не говорил, – ответил парень из леса совсем обычным голосом. Когда говорят обыкновенным голосом, это вызывает доверие.

– Говорил, – настаивала девчонка, – оно начинается на А.

– Ха-ха-ха, – повторил парень три раза. – И в середине там есть В, и сзади П, и слишком длинное расстояние между глазами.

ТРУДНЫЙ ПАРЕНЬ

Парень со своим красным мопедом уже был на дворе кооператива и разъезжал возле бочек. Ему нравились их звонкие днища. Потихоньку он подъехал к киоску и остановился.

– Пена, я рассказала, – заявила девчонка.

Но его это уже перестало интересовать. Владелец синего мопеда, ничего не говоря, поехал от дороги подальше. Слышалось тарахтенье, потом прекратилось, снова началось, наконец смолкло окончательно. Владелец красного мопеда с тайным коварством спустился с горки поближе к машине Пелтолы. Словно он задержался, чтобы о чем-то спросить. Пелтола видел его, стоя по другую сторону машины. Шея и голова парня образовали совершенно прямую линию длиной в полметра.

– Вы не знаете женщину по имени Туула Суома? – спросил Пелтола.

Вопрос застал парня врасплох. Ему пришлось привести мысли в порядок, толкнуть новую дверь и расставить мебель на новом месте. Черноволосая уселась на скамейке, там, где раньше сидел владелец синего мопеда, нагнула плечи и голову, показывая чистый затылок. Парень издали смотрел на нее, потом взглянул на Пел-олу, но как-то жестко, на сантиметр ниже глаз, словно рассматривая соринку на щеке у другого.

– Чего? – переспросил он.

– Не слыхали ли случайно в этих местах о Тууле Суома?

– Нет. Ну и что?

– Ничего. Я только спросил.

– Ваша знакомая?

– Отдаленно.

– Нет, не слыхал.

– Она работала в деревне, в лавке у кирки.

– Не знаю. Уборщица в деревенской лавке?

– Так мне сказали.

– Не знаю.

– А где дача полковника Силтанена?

– Чья?

– Полковника Силтанена.

Приходилось повторять один и тот же вопрос дважды, поскольку парень соображал медленно.

– А-а, знаю, у него здесь дача.

– Где именно?

– Не знаю. Я его туда не сопровождал. Совсем новая дача?

– Не могу вам сказать.

– Тогда я тоже не знаю, – сказал парень.

– А он не был здесь сегодня вечером? Не видели?

– Нет.

Пелтола перешел вытирать машину с другой стороны и рассмотрел парня получше. И увидел, что он моложе и ниже ростом, чем казался раньше. Он был страшно тощий, на мизинцах ногти покрыты красным лаком – знак, что у него есть милая. Если на мизинцах обеих рук покрашены ногти, отношения еще только начинаются, это всего лишь игра.

– Пена-а! – позвала девчонка с крыльца.

– Чего-о?

– Ты еще злишься?

– На кого?

– На меня!

– Нужна ты мне.

– Ма-а-ма, подойди к окну! – крикнула девчонка.

– Иди-ка и поплачь за киоском.

– Не плачется.

– Ну так и не ходи.

– Лииса придет к нам завтра.

– Что она у вас делает?

– Не скажу? – молвила девчонка обычным голосом, который подзадоривал.

– Будете стирать, я знаю.

– И нет.

– Будете.

– Лииса рассказала?

– Твоя мать.

– Где ты ее видел?

– Приходила в мастерскую рассказать мне.

– Брось ты... – сказала девчонка в сторону.

– Я принесу вам свой халат, выстирайте и его.

– Принеси-ка.

– А не принесу...

– Конечно, Лииса его выстирает.

– А что ты ей сделаешь?

– Ах, какой дурак, – пробормотала она очень сердито.

– Кто я такой? – прокричал мальчишка.

– Умник.

– Ты это заметила? Ты не совсем дура.

– Дура я.

– Не начинай опять.

– Чего?

– Туула, задай ей небольшую трепку!

– Неохота! – крикнула Туула. У нее были густые белые волосы, подстриженные челкой до глаз. Затылок был подбрит. Челка падала на глаза, волосы мешали, и она все время поправляла их.

– Эта черненькая – твое сено? – спросил Пелтола. Парень зашел слишком далеко в своих попутных разговорах, он потерял весь свой блеск, и поскольку был с ней на ты, чувствовалось, что он обнимает ее и дует на волосы, приговаривая: «На горке всегда продувает».

– Дьявол, – сказал парень, – она никому не сено.

– Прости, – сказал Пелтола. – Я не должен был так говорить. У меня не было цели оскорбить.

– Кого?

– Она еще девчушка, – пояснил Пелтола.

– Как понимать?

– Мала годами.

– Сколько дашь, если сосватаю ее тебе?

– Я этого не имел в виду.

– А что ж ты имел в виду?

– Решительно ничего. Вы из здешних мест?

– Да-а, мой дом вот здесь, – парень пальцем очертил небольшой кружок в воздухе.

– Живете в деревне, где кирка?

– С чего догадался?

– А есть ли здесь другие места?

– В нашей мастерской по крайней мере тысяча и два места для колес, но мне-то придется рвать когти. Я бы охотно не делал этого.

Он казался слабаком, но среди таких есть крепыши посильнее, чем среди старообразных, у которых мышцы тают, когда случается здороваться за руку дважды с одним и тем же человеком.

Пелтола протирал ветровое стекло.

– Без воды? – осведомился парень.

– У меня нет.

– Ее сколько угодно поблизости.

– Я заметил, конечно.

Парень говорил сам с собой; беря верх, они так говорят всегда. Пелтола отложил тряпку и пошел к киоску. Собеседник хихикнул вслед. Пелтола повернулся и посмотрел на него, пробуя искромсать его взглядом.

– Это только мои дыхательные мышцы шевельнулись, – понятливо отозвался парень.

– Хочу пить, – сказал Пелтола. Это был камешек, подложенный им под колесо, но камешек был так мал, что его и пальцами не достать из земли.

Черноволосая девчонка сидела, как отдыхающая спортсменка: нога на колене, руки свисают за перила, голова назад, подбородок вверх. Она смотрела ввысь и все поднимала и поднимала подбородок, пока он не оказался так высоко, что она уже не могла разглядеть ничего вокруг. Она очнулась и, чтобы вернуться домой, на землю, переменила позу, стала разглядывать запястье. Сидящие рядом были начеку, они подтянули ноги под скамейку и убрали руки за спину. За окошком киоска была десятилетняя девочка. В здешних местах принимали малолетних на ночные работы. Девочка сидела на низенькой скамейке или стояла на коленках, пол-лица было ниже стойки.

– Могу я получить бутылку этого? – спросил Пелтола и показал пальцем. – Красного.

– Этого? – Девочка дотронулась до пробки зеленой бутылки. Она встала во весь рост. Ее грудь украшала камея, изображающая даму в стиле рококо.

– Красного.

Девочка сорвала тонкую жестяную пробку, которую и полагалось отрывать, и поставила бутылку на выступающую наружу часть стойки. Открытая бутылка слегка дымилась.

– Тридцать пять пенни, – сказала девочка.

Пелтола нашел деньги без сдачи и положил на стойку, девочка не подставила ему ладони. Она не стала их подбирать, дала им побыть на месте столько, чтоб убедиться, не задымят ли они.

– Какое холодное, – подивился Пелтола, – можно взять в машину? Или надо пить здесь?

– Если принесете бутылку обратно.

– Непременно.

Пелтола сошел с крыльца. Владелец красного мопеда не пытался сделать ему подножку. Он не пробовал пугнуть его. Он ничего не затевал, только забрался в машину. Свой мопед он поставил на опору. Пелтола прибавил шагу, открыл переднюю дверь и посмотрел на парня, опасаясь выдать себя взглядом. Лоб и затылок его похолодели, а также и правая рука, но это от бутылки.

– Не вздумайте ничего трогать, – сказал он.

– Я и не трогаю.

– Лучше бы вышли. Гражданским лицам быть здесь запрещено, это военная машина.

– Дерьмовая военная тайна. Знаю я не одни такие дрожки. Могу такой же сделать, и не нужны мне для этого модели, я знаю эту игрушку с тех самых пор, как она на свет появилась.

– Независимо от этого.

– Потому что, чтобы, когда, как.

– Выходите сейчас же. Позор, если полковник придет и увидит, что вы трогаете машину! Он призовет весь ад.

Парень не шелохнулся. Он только рассматривал приборы.

– Какой штуковиной открывают капот?

– Полковник живет на острове? – спросил Пелтола. Он надеялся, что парень выйдет из кабины показать.

– Да.

– Далеко?

– Нет, так близко, что туда дорога не длинная.

– Как близко?

– Я не мерил.

– А кто-нибудь?

– Отшельник. Знаешь отшельника?

– Нет.

– Он измерял, зимой мерил циркулем по льду все расстояния и летом рассказывал. Не застал его?

– Нет.

– Тебе надо бы. Он бы рассказал тебе. А другой, кто знает, – бог. Они мерили вместе.

– Откуда вы это знаете?

– Говорят, что тот знает про все дела.

– Может, он знает и без измерений.

– Не мое дело.

– А долго ли оттуда грести?

Пелтола заметил, что мопед оказался позади него. Он знал, чем можно выманить парня из машины. Если толкнуть подпорку и повалить мопед, это подействует. Он начал пить из бутылки. Половину одолел, не больше. Защекотало в носу. Это мешало держать все в поле зрения. У парня были резиновые тапочки, он не мог ими разбить ничего, разве что пальцы на ногах.

– Если выйдешь, тут в бутылке нашлось бы питье, – сказал Пелтола. Он решил победить его добром.

– Сейчас неохота.

Пелтола поставил бутылку на песок и вырыл для нее углубление. Потом он обошел машину, сел рядом с упрямцем в положении А – на место «смертника». Притянул дверь. Борьба один на один могла начаться, знать бы какая. Было б перо, можно бы дуть на него взапуски: на чью одежду сядет, тому и выходить. Но никакого перышка не было. Разве что идти просить взаймы у маленькой птички. Пелтола начал пристально смотреть в лицо парня. Он решил пялить глаза на него до тех пор, пока тому не стало бы тошно; тогда он вышел бы, и его бы вырвало на дворе, и он бы взял свой мопед и убрался домой так осторожно, что на дороге бы и следа не осталось.

Он смотрел слишком пристально, и в конце концов у него начало резать глаза и ему показалось, что волосы парня превратились в черные и выросла черная борода. Солнечный свет стал слепяще желтым, а в песке появилось множество шестерен.

– Можно посмотреть мотор? – спросил парень.

– Что это даст?

– Ничего, конечно. – Он не был раздражен пристальным разглядыванием Пелтолы. Его, конечно, осматривали всеми возможными способами сверху, снизу, сбоку, рентгеном и под микроскопом. Кто знает, может, и полиция. Мать смотрела на него. Ритва Алтонен глазела. Учитель всматривался. Он был сыт рассматриванием приборов; он обернулся, чтоб осмотреть машину внутри. Подложил правую ногу под себя и навалился подмышками на спинку сиденья.

– Подушки есть? – спросил он.

– Нет.

– Плед есть. Что он, обертывает себя?

– Нет.

– Чистишь ему сапоги?

– Нет.

– Только эту машину?

– Иногда.

– Много ли платят?

– Дневное денежное содержание, как положено.

– Дает он тебе деньжат от себя?

– Нет.

– А приводит сюда женщин?

– Нет.

– А говорит с тобой?

– Иногда.

– О чем?

– О жизни, большей частью.

– Есть ли здесь пепельница?

– Есть, но в нее нельзя сыпать пепел. Он не курит. Он кладет в нее ватные затычки из ушей.

– Чего?

– Когда холодная погода, он закладывает вату в уши.

– Видел его голым?

– Нет.

– У тебя свой банный день?

– Да.

– Радио здесь есть?

– Нет.

Парень примолк. Его высшего образования не хватало на дальнейшие расспросы.

Он вышел из машины. Пелтола вышел следом и захлопнул дверцу. Машина еще качалась. Парень поднял ногу на капот и завязал шнурок. Остался отпечаток тапочки. Пелтола стер его рукой. Пачкун не заплатил за эту честь. Он встал в трех метрах перед машиной и распахнул руки. Его нервы требовали небольшой встряски. Ему нужно было попасть в автомобильную катастрофу. Машина со скоростью сто двадцать шла на него. Было достаточно и трехсекундного фильма. Он повернулся спиной, сунул руки в карманы и навел там порядок: что-то укладывал, отрывал и осторожно клал на место. Карман – ненадежная рукавица, потому что у него нет большого пальца.

Пелтола отступил на три шага назад. Он шагнул на мопед. Тот упал, так что хрястнуло и брызнул песок, отчего мопед показался желтым. Он потерял свой блеск.

– Простите, не преднамеренно, – сказал Пелтола, – могу поставить его.

– Неважно. Хочешь, так свали его снова. Я купил его для того, чтобы всякий мог его валять.

– Сущий вред для мопеда. Не хочу я швырять ничьих мопедов.

Парень поднял с земли бутылку и ополоснул горлышко содержимым. Он выпил все до дна и забросил бутылку в озеро. Бутылка попробовала плыть, но втянула роды внутрь и осталась стоять, покачиваясь.

– Мне нужно было вернуть ее в киоск, – сказал Пелтола.

– Я отнесу ее, – пообещал парень. Он насобирал камешков и начал метать в бутылку. Он стрелял прямой наводкой. Бомбы падали вдалеке, хотя метал он с близкого расстояния. Огневой налет было интересно наблюдать. Он метал до тех пор, пока не добился своего: бутылка разбилась вдребезги. Смешались круги на воде. Парень вытащил мопед из песка и подъехал к киоску. Он прислонил мопед к стенке, вынул из корзины на углу киоска пустую бутылку и поставил на стойку.

– Ребенок теперь идет спать, – сказал он продавщице. – Отец приказывает, и мать его поддерживает. И дядя идет спать. – Он вернулся к мопеду и поднял руку. – Не собираюсь устраивать неприятности маленькой девочке. Я удаляюсь. Кому шепнуть словечко?

– От меня?

– Я могу разузнать. Как зовут?

– Мне все равно.

– Скажи это имя, я наколю его на своей груди.

– Туула Суома.

– Не зли меня.

– Кто это? – спросила черноволосая. – Про кого вы говорите?

– Про тебя, любимая, – ответил парень, – мы не называем настоящих имен.

– Я слышала, – сказала девчонка, – ее имя Туула Суома.

– Что еще ты про нее знаешь?

– Работает в деревенской лавке.

– Это которая?

– Может, та, новенькая.

– У которой волосатые ноги?

– Ничего не волосатые.

– Я против солнца смотрел. Все как есть в шерсти!

– Волосы можно удалить, есть такое средство, – сказала девчонка.

– Нельзя удалять, – сказал парень. – Кое-кто любит тереться о них щеками.

– Она замужем, и у нее нет волос на ногах.

– Мы говорим о разных людях, любимая.

– Ай, какой ты! Ее муж водит рейсовый автобус,

– Ты ездила?

– Нет.

– С чего ты взяла, что это ее муж? Показывал кольцо? Было оно у него?

– Было.

– Где?

– На пальце.

– Не то говоришь. Видала ты водителей автобусов с кольцом на пальце?

– А вот и видала.

– Малышня все знает. Матери говорят, не говорят, а они все дела знают. Эй! Я отправляюсь сейчас, чтоб грудь старой мамы не разрывалась.

Он сел на мопед, выпрямив спину, покатил. Он умел это делать.

Третий парень из компании на крыльце встал, сделал знак белокурой девушке и пошел на берег, в сторону озерной дали. Руки его свисали и покачивались как придется. Девушка следовала метрах в десяти за ним. В ее походке не было ничего женственного, она топала всей ступней. Нелегко ей придется, пока не выучится ходить на высоких каблуках.

Они были брат и сестра. И очень похожи, если не считать того, что парень был больше похож на девушку, чем девушка на него. У берега их дожидалась лодка, обросшая зеленым мхом. Парень толкнул ее в воду, и девушка впрыгнула в нее ножницами. Она просеменила на корму и уселась там. Парень взялся за весла. Вставил в уключины и начал тянуть. Он повернул лодку так, чтоб виден был мыс. В его взгляде на берег было сожаление – по крайней мере так представлялось Пелтоле. Парень набирался здесь впечатлений и увозил домой еще один прекрасный летний вечер. Забывшие все отец и мать получат свою долю от этого вечера, они нуждаются в том, чтобы иногда поговорить о чем-нибудь им понятном.

ЧЕРНОВОЛОСАЯ

Черноволосая девчонка спустилась с крыльца и встала перед ним, расставив ноги циркулем. Пробуя начертить на земле круг, она поворачивалась вокруг своей оси. Подняла с земли фантик, разгладила и отбросила. А потом соединила ноги и принялась скакать вперед. Это были умелые скачки, и достигали они двадцати сантиметров в длину. Она раскраснелась, точно пришла из бани, а не с крыльца киоска. Волосы надо лбом норовили курчавиться и встали торчком. Потом девчонка нашла способ подобраться поближе к Пелтоле, но так, чтобы это казалось движением назад. Она шла боком, подпрыгивая, и ударяла пятками в воздухе. И проделывала это так умело, что только маленькие камешки шуршали. И хотя она была плотной, но легкой, казалась невесомой, как гимнастка на снаряде. Глядя на ее широкую шею и ямочку между ключицами, на округлые руки и лодыжки, приходило на ум, что все это сделано из самого чистого материала как снаружи, так и внутри, без всяких изъянов, Ее джинсы хорошо облегали поясницу и икры. Она совала руки, в карманы, но не могла их там удержать. Принялась выщипывать ворсинки из одежды. Пелтола стоял отдыхая, левая нога впереди, и надевал фуражку. Он приспосабливал ее с полчаса. Это была странная фуражка, никогда она не сидела на голове честь по чести. Она была нового фасона, с длинным козырьком. Кто-то там выдумывал, какой длины нужно сделать козырек, чтобы лица совсем не было видно. Человек становился смешным. Странно, но никто не смеялся. Никто еще не заметил, что в армии теперь такие фуражки. На карикатурах и на парадах у солдат каски. Если бы на них были такие фуражки, карикатуры не смешили бы, картинки парада вызвали бы у Пелтолы скверный комплекс фуражки. Время от времени он снимал ее, открывая свои светлые волосы, спутанные, как перья у старой курицы на сильном ветру, но снова надевал, чтоб не казалось, что разговаривает с малолетними с фуражкой в руке. Сквозь блузку у девчонки просвечивала грудь, она не носила лифчика, она еще и не нуждалась в нем. Пелтола не придумывал, о чем с ней толковать, но ему хотелось поболтать о чем-нибудь постороннем, не связанном с недавним разговором.

– А вы знаете Туулу Сулома? – спросила девчонка.

– Она – Суома.

– Ай, как неладно! А я как ее назвала?

– Сулома.

– А это кто?

– Да, верно, тот пастор, у которого рак.

– Нет, я знаю, – сказала она. – Тот – Сурма-ахо. А если он не придет, что ты будешь делать?

– Кто?

– Тот полковник.

– Буду ждать.

– Но если бы он вообще не пришел, что бы ты сделал?

– Наверно, приспустил бы флаг.

– У тебя есть флаг?

– Есть.

– Это финский флаг?

– Военный.

– Отец сделал шест для флага и красил его на пристани. Он и сейчас там на козлах.

– Вы живете поблизости?

– Да, в имении.

– Тут и такое есть?

– Отсюда не видать.

– Настоящее имение?

– Мой отец – главный управляющий там.

– Доходное дело?

– Что?

– Это хороший бизнес?

– Не знаю. Они бы дали мне проредить два участка сахарной свеклы, но я не взяла. Я одна не могу. Другие еще малышки. Если б Мээри взялась со мной вместе, я могла б начать. Мы шли бы рядышком и беседовали. Прошлым летом у нас была Сииско Лихавайнен, мы пололи втроем и болтали, выдумывали всякую всячину. Один мальчишка влюбился в эту самую Сииско. Вечно торчал на поле – сидит у канавы и смотрит, как мы прореживаем... Хватал выполотую рассаду с земляной кучи и кидал в Сииско. Это, по-моему, не дело. Якке Ниеминена знаешь?

– Нет.

– Это был он.

– Куда ж он девался?

– Не знаю. Исчез. Арвола сказал, что если не хватит рассады, он заплатит по низшей таксе. А Якке был нескладный, ничего не говорил, только сидел. У нас была сахарная вода в бутылках, и он всегда пил из наших бутылок. Потом он клал какие-то таблетки в бутылку Сииско, ее начинало ужасно клонить ко сну. Она говорила, что определенно это было снотворное. Мы пробовали, и на вкус это было как обычная наша вода. У этого Якке была колода карт, и он раскладывал пасьянсы на краю канавы. Ветер сдул у него одну карту, она упала возле меня, а я спрятала, присыпала землей. Якке начал ругаться, что теперь вся колода негодная, и стал говорить, что Сииско украла карту. «Нет», – сказала Сииско и пожаловалась Арволе, что Якке мешает нашей работе, портит рассаду и швыряется комьями земли. Арвола приказал ему уйти, но он не слушался. Он делал вид, что уходит, но как только Арвола шел домой, тотчас возвращался обратно. Арвола доложил хозяину. Тот примчался на машине, на ужасной скорости, так что Якке никуда не успел скрыться. «Иди-ка прокатиться, молодой человек, – сказал Линдберг Якке, – будешь открывать и закрывать двери, устроим показ мод».

– Врал?

– Он много раз устраивал показ мод себе самому, вызывал манекенщиц.

– Кто ж этот Линдберг? Коммерсант?

– Нет. Владелец этого имения.

– И что же, был настоящий показ мод?

– Да.

– И настоящие манекенщицы? Из Хельсинки?

– Да-а. Семь: четыре белокурых, три темноволосых. Те, светлые, вытравили себе волосы до белизны. Они представляли летние моды, а темные показывали весенние.

– А вы смотрели?

– Нет. Он не пускает женщин смотреть.

– Кого же пускает?

– Тех, с кем он пирует.

– Ага-а.

– По-моему, манекенщицы не бывают красивыми.

– Конечно. Всегда ищут уродливых, совершенно верно. Будь они красивы, никто бы не стал смотреть наряды, все бы пялили глаза на женщин.

– Это наряды делают их такими красивыми. Они меняли их в зале, я смотрела. Переодевали юбку за тридцать секунд. Они засекают время.

– Вы были там?

– В соседней комнате. Я помогала им, держала зеркало внаклон. Боялась, что упаду, так голова кружилась. Сущая правда.

– И что же, купил Линдберг новые модели?

– Нет. У него полным-полно платьев старых фасонов. Он хотел, чтобы и их показали, но манекенщицы не захотели. У них было такое правило – показывать модели только своего ателье. Когда манекенщицы ушли, он и говорит, что если я надену платье из его запасника и покажу другим, он даст мне марку. Я получила двенадцать марок за показ.

– И чем все кончилось?

– Гости Линдберга ужасно высмеяли все платья, а я была прямо врастяжку после этого. Их очень трудно надевать, потому что они малы. И тогда было жарко, я страшно потела. Потом они вызвали из Лахти такси.

– Сюда?

– Когда такси приехало, они спросили, был ли в Лахти дождь. «Нет, – говорит таксист, – но не знаю, как сейчас». Пятьдесят пять марок взял. И спрашивает – кто поедет? Линдберг и говорит – никто. Таксист спрашивает, для чего же его вызывали? А они говорят – для развлечения. Таксист пригрозил позвонить в полицию: мол, его вызвали шутки ради, у других, может, какие срочные поездки, а тут гоняют зазря. Но они говорят – его машина им не подходит. Говорят: «Пришлите самую лучшую машину, какая есть в Лахти». Таксист обещал, но машина так и не пришла.

– Хозяин, что, тронутый?

– После одного случая стали замечать. С того раза началось.

– Что ж он выкинул?

– Его обвенчали в воскресенье вечером, а наутро его жена сбежала. И гости-то не знали про это. Она взяла его машину и укатила. Линдберг всем говорил – она спит. Закрыл на замок дверь на лестницу, так что никто попасть не мог, когда захотели пойти будить ее. Они пели ей серенады на крыльце. Линдберг сказал, что она такая стеснительная, не хотела, чтоб ее кто-нибудь увидел. А что жена сбежала, никому не сказал. Тогда его родственники начали спрашивать, где она раньше была, а он говорит – в Испании. Открытки им показывал, что она ему из Испании посылала, да они были четырехлетней давности, он везде изменил год. Потом жена стала покупать холодильники, а счета посылала ему. Она накупила их двенадцать штук. Должно быть, своим знакомым дарила. Линдберг за холодильники заплатил, но ее притянул к суду и потребовал развода. Он получил его, ведь они вместе прожили всего-навсего четыре часа. Жена требовала с него алименты: тысячу марок в месяц, пять тонн пшеницы и две тонны ржи в год, но суд не согласился. Потом она подала на него в суд за нарушение нравственности. Обвинила его в том, что он принуждал ее к оскорбляющим нравственность действиям: заставил ее надеть грязную одежду поденщицы, курить табак и ругаться. Полиция взяла Кусти Рантанена в свидетели. Жена говорила и настаивала, что он был тогда в комнате и читал вслух из Библии неподходящие места и еще из каких-то других книг. У Линдберга были книги, запрещенные в Финляндии, и Рантанен тоже их читал. Полиция забрала книги и унесла с собой.

– Захватывающе! Ну и дальше что?

– Суд приговорил Линдберга к уплате семи тысяч марок в возмещение убытков.

– Его посадили?

– Нет, потому что это произошло не в общественном месте. Тебе нравится водить машину?

– Не думаю про службу с такой точки зрения.

– Ты из Хельсинки?

– Да.

– Тебе нравится жить там?

– Я там родился.

– И на гражданке водишь машину?

– Нет. Я продавец в мебельном магазине.

– Брось ты...

– Это тонкое дело.

– Трудно?

– На каждую вещь есть рекламный листок, там фотоснимок, и размеры, и цена, и указания по уходу за материалом.

– И у дверей продаешь?

– Случается.

– Разве это не увлекательно?

– Одна баба, да и не такая уж и баба была... Я чуть не попал к ней в заложники. «Посмотрите-ка, чего здесь недостает?» – говорит она мне. Усадила и угостила кофе. Приятель сидел на дворе в машине, дожидался. А она трещит без умолку. Я уж было хотел подавать из окна сигнал бедствия. Только как очутилась на столе бутылка ликера, я сдался. Вот так и письмо в бутылке пришло. Мы меблировали все жилище, две комнаты и кухню, заново. Она держала шнур за один конец, я за другой. Шнур длиной в метр. Подошло пять часов, приятель просигналил и уехал. Такая была светловолосая, тощая дамочка. Руки у нее сами по себе, ноги топтались на месте, волосатые ноги, сквозь чулки видны волоски при электрическом свете. Мы говорили только о мебели и устройстве комнат, – четыре часа. Тут хоть что можно высказать, все решительно – и одними названиями мебели. Верите ли? Такие бабы бывают, они получают высшее удовольствие лишь оттого, что отнимают попусту четыре часа; за это время всякое могло случиться, да не случается. Это чистая психология. Другое им ни к чему. То же самое и при продаже. Психология. Если с ними заигрывать, нахваливать, настойчиво предлагать, они всегда уходят. Они думают, что так полагается продавать. Которые ленивы, и безразличны, и еле копаются у себя на работе в каких-то бумагах, те приходят покупать, чтоб покомандовать, а тебе надо слушаться. Надо показать им сначала мебель подешевле, чтобы они этим оскорбились, – они покупают дороже своих возможностей только из-за этого. Там я изучаю психологию и узнаю людей. Я шел на пари, что могу продавать вещи без единого слова. Приятели зашлись смехом, держались за ножки стола, чтоб не упасть. Я только покачивал головой, складывал ладони, и если она спрашивала о чем-либо, только улыбался покрасивее. Она сама стала считать себя дурочкой, эта дама. «Не сделала ли я глупость? – спросила она. – Этот стол качается; что скажет муж, он убьет меня, ай-ай-ай». Она плакала, когда получала оплаченное.

– Где вы там проживаете? – спросила девчонка. Она начала говорить «вы» так же, как начинают тыкать, когда достаточно навыкались и чувствуют, что предмет разговора иссякает.

– На Пенгеркату.

– Ага. Солнце село, – заметила она.

Она отошла на полметра назад, на место, которое высмотрела заранее. Ее белая блузка была хорошо видна, это была единственная светлая точка. Тут можно было бы сделать снимок. Она опять сделала шаг назад. Теперь ее можно было видеть всю, а можно и в три четверти.

Продавщица убрала в киоск пустые бутылки и замкнула дверь. Черный жестяной ящик поставила на камень. Тут, конечно, была дневная выручка. Она взяла его под мышку, поднялась по ступенькам на двор кооперативной лавки и скрылась за углом. Она была еще так мала, что не возбуждала никаких мыслей. Она сейчас даже не пробуждала предчувствия привлекательности. Через четыре года, может статься, она будет королевой на этом мысу. Тогда она сможет выстроить мальчишек в шеренгу по росту и смеяться, но сейчас она была вроде старой невольницы: получала что дают и делала что приказывают. На ней была юбка – тряпка до половины бедра, ноги босые, грязные. По вечерам она тайком развлекалась чирканьем спичек. Она вернулась со своим черным ящиком, открыла дверь киоска и вошла внутрь, потом, оставив дверь открытой, пошла высматривать на озеро – там нашлись клиенты.