Текст книги "Громыко. Война, мир и дипломатия"

Автор книги: Святослав Рыбас

Но именно в это время в их среде исподволь начало формироваться ядро кадров будущей перестройки» ^{366} .

Однако если поглядеть на западный мир, то там тоже происходило что-то необычайное. Экономический и политический кризис 70-х годов с его молодежными революциями, когда казалось, что еще немного и наступит социализм, привел к тамошней «перестройке», которая должна была предотвратить сплочение рабочего класса с интеллигенцией и студенчеством: были сделаны огромные уступки профсоюзам, был стимулирован спрос – повышались зарплаты и социальные пособия, сильно снизилась оплата высшего образования, стала развиваться ипотека и началось массовое строительство жилья. Как отмечал профессор социологии Северо-Западного университета (США, Чикаго) Георгий Дерлугьян, «революция 1968 года была первой не по Карлу Марксу, а по Максу Веберу: у нее не было ясного политического посыла, она была направлена против фигуры начальника, вождя и босса, против бюрократии как таковой – и капиталистической, и социалистической» ^{367} .

Вслед за этим стала меняться социальная структура западного общества, в профсоюзы, коммунистические и социалистические партии влились массы молодых интеллигентов, революционность как таковая сменилась борьбой за права личности, то есть ушла в частности.

Этот процесс не мог не отразиться и на Советском Союзе, прежде всего на той небольшой, но очень влиятельной части интеллигенции, которая была связана с Западом; затем – через «еврокоммунизм» западных коммунистических партий – и на часть политической верхушки, а дальше, через новые стандарты культуры – и на студенческую молодежь. Можно сказать, эпоха вальса и танго была смещена «ливерпульской четверкой», ставшей символом мировых перемен.

Вспомним Шекспира («Гамлет, принц датский»):

 
Розенкранц.Кончина короля
Не просто смерть. Она уносит в бездну
Всех близстоящих. Это – колесо,
Торчащее у края горной кручи,
К которому приделан целый лес
Зубцов и перемычек. Эти зубья
Всех раньше, если рухнет колесо,
На части разлетятся. Вздох владыки
Во всех в ответ рождает стон великий.
 

В данном случае «кончина короля» – это конец эпохи модерна, последним героем которого был Сталин ^{368} .

Понимал ли суть изменений Станислав Куняев или он как поэт просто уловил раскол в глубине советского общества, но факт был неоспорим: гранитная основа треснула. Не случайно именно тогда в СССР был напечатан ранее непубликуемый роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», в котором главным сюжетообразующим действием было появление в Москве дьявола.

Кстати сказать, Громыко, прекрасно знавшему мировую классику, роман не понравился.

Почему не понравился – легко понять.

Глава 38.
ВАШИНГТОН НА ПЕРЕПУТЬЕ

«Речь идет о вещах слишком серьезных…»

Сменивший Форда президент Джеймс Картер намеревался продолжить переговоры с Москвой, правда, как он заметил, он «не может быть связан предыдущими переговорами».

Киссинджер ушел в отставку. Государственным секретарем стал Сайрус Вэнс, а помощником президента по национальной безопасности, курирующим все спецслужбы, – Збигнев Бжезинский. Первый склонялся к приоритету взаимного сотрудничества с Советским Союзом, второй – к глобальной борьбе.

Одно из первых писем Картера, однако, сразу определило его видение взаимоотношений: отнюдь не в рамках Владивостокских договоренностей.

В частности, он предлагал оставить за рамками Договора ОСВ-2 для последующих переговоров крылатые ракеты большой дальности, «то есть, по сути дела, США хотели развязать себе руки для гонки стратегических вооружений на новом направлении, где, как и в большинстве других случаев, они были в то время впереди СССР» ^{369} . Кроме того, Картер претендовал на публичное обсуждение вопроса о правах человека в СССР, что неизбежно повысило бы уровень враждебности в американских СМИ. К тому же президент направил открытое письмо А.Д. Сахарову, знаменитому советскому физику, открыто критикующему советскую власть с правозащитных позиций.

Брежнев, который считал договоренности с Фордом высшим достижением своей дипломатии, был оскорблен. Выходило, что предыдущие пять лет напряженных переговоров, которые сопровождались горячими спорами в Кремле, прошли впустую. Его ответ носил твердый и даже острый характер: «Мы не хотели бы, чтобы испытывалось наше терпение в ведении любых дел международной политики, в том числе и в вопросах советско-американских отношений. Так вести дела с СССР нельзя… Я не подбирал округлых формулировок, хотя, быть может, они были бы и приятнее. Речь идет о вещах слишком серьезных, чтобы оставлять место для каких-то двусмысленностей и недоговоренности» ^{370} .

В тексте письма виден стиль Громыко.

К тому же если вспомнить разногласия в Политбюро накануне Владивостока, то «зигзаги» американцев явно ослабляли брежневскую группу.

Вэнс прилетел в Москву, и Брежнев добавил: если хотите вновь обсуждать уже решенные вопросы, тогда мы тоже вернемся к вопросам американских ракет передового базирования в Европе и ядерного оружия у Франции и Британии.

Картер, как пишет Добрынин, был «обижен и разгневан». Дальнейшие переговоры шли трудно, словно спотыкаясь на каждом шагу.

Вашингтон периодически предпринимал попытки увязывать проблемы согласования уровней вооружений с действиями Советского Союза в Анголе, Эфиопии, Южном Йемене и т. д. Как вспоминал Вэнс, «некоторые политические советники президента под предлогом необходимости обезопасить его от критики справа рекомендовали, чтобы мы сознательно тормозили переговоры и ужесточали наши позиции…».

Явный намек на Бжезинского.

Тем не менее в конце сентября 1977 года прошли переговоры Громыко с Картером и Вэнсом, во время которых президент уступил аргументации советского министра и снял предложение о сокращении советских тяжелых ракет. Также было решено продлить действие соглашения ОСВ-1, срок которого истекал 3 октября.

Картер не мог обойти молчанием «права человека» и натолкнулся на непреклонность Громыко: это внутренняя проблема СССР. Тогда президент заговорил об арестованном диссиденте Анатолии Щаранском.

«– Кто такой Щаранский? – невозмутимо спросил Громыко. – И почему мы должны обсуждать его на высшем уровне?

Картер даже несколько растерялся.

– Вы не слышали о Щаранском? – изумленно переспросил он.

– Нет, – с прежней невозмутимостью ответил Громыко. Картер не знал, что еще сказать, и прекратил разговор на эту тему.

Я, должен признаться, про себя даже подумал: “Как ловко умеет вести разговор на деликатные темы наш министр!”

Позже, когда мы с ним сели в машину, чтобы уехать из Белого дома в посольство, Громыко наклонился ко мне и тихо спросил: “Кто такой Щаранский?”

Настал мой черед удивляться. Выяснилось, что он действительно толком не знаком “с делом Щаранского”, поскольку дал указание своим помощникам вообще не показывать ему материалы на такие “вздорные темы”» ^{371} .

Несмотря на легкую иронию посла, эпизод весьма выразительный: министр был занят государственной политикой, а диссидентами занимались другие ведомства.

В мемуарах Громыко эпизод отражен с древнеримским спокойствием. Министр попросту закрыл тему, сказав президенту:

«– Не пора ли отказаться от подобных приемов как непродуктивных?

На этом тогда дискуссия о правах осужденного преступника и закончилась» ^{372} .

Тогда же, в октябре 1977 года, благодаря усилиям Громыко и Вэнса, удалось сделать, казалось бы, невозможное: были выработаны и согласованы принципы совместных и параллельных действий СССР и США, направленных на урегулирование проблем на Ближнем Востоке. В совместном заявлении говорилось, «что в рамках всеобъемлющего урегулирования ближневосточной проблемы должны быть решены все конкретные вопросы урегулирования, в том числе такие ключевые, как вывод израильских войск с территорий, оккупированных во время конфликта 1967 года, палестинский вопрос, включая обеспечение законных прав палестинского народа, прекращение состояния войны и установление нормальных мирных отношений на основе взаимного признания принципов суверенитета, территориальной целостности и политической независимости». Обе стороны выступали гарантами «достижения справедливого политического урегулирования на Ближнем Востоке и ликвидации взрывоопасной ситуации в этом районе мира».

Но этому соглашению не суждена была долгая и счастливая жизнь. Почему? Причина вполне понятна. Отказываясь от прежних позиций, проарабской и произраильской, Москва и Вашингтон ставили и своих клиентов в положение выбора. Неудивительно, что произраильское лобби в США торпедировало это соглашение, с чем Картер был вынужден согласиться. Более того, вскоре президент выступил инициатором и главным участником сепаратных переговоров между Садатом и Бегином, в результате чего позиции Советского Союза в регионе были обрушены. Садат совершил визит в Тель-Авив, признав преимущество Израиля, а затем был вынужден обратиться с просьбой к правительству США организовать его личную охрану.

Кстати, Картер и Бжезинский предлагали советскому правительству восстановить дипломатические отношения с Израилем, чтобы снизить уровень антисоветизма в США, который раздувался произраильскими кругами, считавшими, что чем уровень напряжения выше, тем будет больше американская помощь Израилю. Восстановление дипломатических отношений изменило бы настроения в США.

Однако в Москве Громыко и Суслов не заботились о резервной позиции, считали, что обмен посольствами произойдет только после того, как Израиль уйдет с оккупированных арабских территорий. Брежнев же не говорил ни да, ни нет.

И в Москве, и в Вашингтоне была в чем-то сходная ситуация: одна группа была настроена на сотрудничество, другая – на соперничество.

Вообще складывалось впечатление, что американская администрация обостряет «холодную войну», а Кремль ей помогает, вмешиваясь в локальные конфликты и угрожая нефтяным коммуникациям между Ближним Востоком, США и Европой (в Анголе, в районе Африканского Рога, где советская и кубинская бригады воевали на стороне промарксистского режима в Эфиопии). 17 марта Картер выступил с речью в университете Уэйк Форест с заявлением о «зловещей склонности СССР» к использованию своей военной мощи для вмешательства в конфликты в третьем мире и, в связи с этим, о «важной переоценке» военной стратегии США. Был окончательно закрыт вопрос о предоставлении СССР режима наибольшего благоприятствования, запрещены поставки в СССР некоторых видов электронного и нефтегазового оборудования. В октябре 1978 года было принято решение об усилении контроля за экспортом в СССР и дружественные ему страны. В результате был создан Координационный комитет НАТО по контролю за торговлей со странами социализма (КОКОМ).

Явное ухудшение советско-американских отношений встревожило многих на Западе, так как предотвращение ядерной войны не могло заслоняться «правами человека». Кампания Картера, по замечанию французского президента Жискара д'Эстена, «подорвала процесс разрядки».

Однако все же переговоры по разоружению не прерывались, несмотря на многие препятствия. Одним из них был розыгрыш «китайской карты», то есть установление дипломатических отношений США и Китая, которое произошло на фоне деклараций китайского лидера Дэн Сяопина об угрозе советского гегемонизма и советских долгосрочных планов окружения и даже войны с Китаем. Затем вьетнамцы, не поставив Москву в известность, ввели войска в Кампучию. Вслед за этим китайские войска вторглись во Вьетнам, где потерпели поражение. Особое раздражение в Москве вызвал Кемп-Дэвидский договор между Египтом и Израилем, который продемонстрировал, помимо всего прочего, уязвимость советской позиции односторонней ставки на арабов, которые зачастую просто манипулировали поддержкой Советского Союза.

Впрочем, трудно представить, какие шаги могла бы здесь предпринять советская дипломатия. Попытаться стать младшим партнером США на Ближнем Востоке? Было ли такое возможно? Последующая попытка Михаила Горбачева быстро и дружественно войти в американскую систему мироустройства закончилась для Советского Союза плачевно, потому что ему как второй сверхдержаве не было там места.

На исторической развилке Вашингтон и Москва должны были сделать выбор между сотрудничеством и сохранением достаточного оборонного потенциала и соперничеством под видом сотрудничества с последующим решающим ослаблением партнера. Подчеркнем: ослаблением, а не уничтожением.

«Политика разрядки, которую проводил Киссинджер, должна была привести СССР к ослаблению до определенного предела. Хаос в СССР им не был нужен» ^{373} .

Но если при Никсоне и Форде конструктивность советско-американских отношений была очевидна, то при Картере уже было иное – конкуренция между его ближайшими советниками, Вэнсом и Бжезинским, завершалась торжеством последнего.

Что же это за явление – Збигнев Бжезинский?

Этнический поляк. Его отец, участник советско-польской войны 1920 года, перед войной служил послом в СССР, был принципиальным противником военного сотрудничества СССР и Польши против Германии. Иногда это называется основной причиной антисоветизма Бжезинского, хотя на самом деле это не главное. Также не главное то, что Бжезинский был женат на племяннице чехословацкого президента Э. Бенеша, который был вынужден оставить свой пост в 1948 году. Личные обстоятельства – всего лишь слабый фон деятельности данной личности. Мало ли было антисоветчиков в США, но ведь большинство так и остались невостребованными историей.

Впрочем, во время Пражской весны Бжезинский был в Чехословакии, на что обратил внимание В. Ульбрихт во время совещания руководителей соцстран в Варшаве в июле 1968 года: «В самом центре Праги, перед исключительным кругом партии (КПЧ) Бжезинский выступает, клевещет на Польшу, говорит, что Польша проводит антисоциалистическую политику, клевещет на Советский Союз…» ^{374}

Чем же выделился этот профессор Гарвардского университета? После волнений в Польше и восстания в Венгрии в 1956 году он пришел к выводу, что Восточная Европа, даже будучи частью социалистического лагеря, сохраняет большой антисоветский потенциал и ее пространство нельзя воспринимать как нечто однородное с Советским Союзом. В известном смысле он стал теоретическим продолжателем идей А. Даллеса о восточноевропейском национал-коммунизме. Идея Бжезинского: поскольку не имеет перспективы военное противостояние с ядерной сверхдержавой, с Советским Союзом, надо бороться путем постепенного обрушения его экономической мощи, идеологических и государственных основ. Если хотите, назовите это новой «Операцией Лиотэ».

При этом он подтолкнул администрацию укреплять отношения с государствами в чувствительных регионах для США, где у них были геополитические или ресурсные интересы, чтобы отрезать СССР от возможности через них влиять на Вашингтон. Выразительный пример такой политики – нормализация отношений между Израилем и Египтом.

Именно Бжезинский перевел в новое качество морально-психологические связи Белого дома и Кремля, когда была отвергнута практика негласных договоренностей о невмешательстве во внутренние дела друг друга и стала оказываться открытая поддержка советским и восточноевропейским диссидентам.

Что же касается разрядки и разоружения, Бжезинский подходил к этим вопросам совершенно иначе, чем Киссинджер: за внешней оболочкой разрядки следовало не прекращать гонку вооружения, истощая ресурсы Советского Союза и не позволяя ему дальнейшее продвижение в странах третьего мира. Сквозь призму этой стратегии он рассматривал и нормализацию отношений с Китаем, и параллельно с этим – обострение советско-китайских отношений.

Кстати, внешнеэкономические связи СССР с третьим миром были весьма содержательными. «Средняя эффективность импорта из развивающихся стран превысила в 1983 году 250 процентов. Таким образом, на один рубль внутренних затрат бюджет получал 2,5 рубля, а из некоторых стран этот процент был еще выше» ^{375} .

Советский Союз активно проникал в страны третьего мира, действуя экономическими методами. Пользуясь терминологией Громыко, можно говорить о «внешнеэкономической экспансии рубля».

* * *

Когда в Иране победила исламская революция, Бжезинский в качестве противовеса клерикалам имама Хомейни форсировал начало ирано-иракской войны. Здесь надо вспомнить события августа 1953 года, когда пользовавшийся огромной популярностью премьер-министр Ирана Мохаммед Мосаддык, национализировавший активы английской нефтяной компании «Бритиш петролеум», был свергнут в результате операции «Аякс», проведенной под руководством агента ЦРУ Кермита Рузвельта-младшего (внука Теодора Рузвельта), и во главе страны снова стал шах Мохаммед Реза Пехлеви. На сей раз иранскому режиму противостоял режим Саддама Хусейна, который благодаря поддержке США получил от Саудовской Аравии и Кувейта кредиты на 50 миллиардов долларов. Война длилась долго, с 1980 по 1988 год, и унесла с обеих сторон около миллиона жизней. В ее результате США еще заметнее укрепились в регионе, но и СССР, продававший оружие Ираку, там остался.

Тем не менее не стоит преувеличивать значение идей профессора в мировой политике. Оно было немалым, но не решающим. Главным была сама логика противостояния двух самых мощных государств мира, он ее понял лучше других.

Еще 17 января 1961 года президент Эйзенхауэр, навсегда покидая Белый дом, высказал в прощальной речи следующее предостережение: «Те, кто работает в правительственных органах, должны уберечь себя от неправомочного влияния, осознанного или нет, со стороны военно-промышленного комплекса. Риск пагубного усиления этой незаконной власти существует сейчас и сохранится в будущем.

Мы ни в коем случае не должны допустить, чтобы давление этого блока угрожало нашим свободам или демократическим процессам. Ничто не должно рассматриваться нами как раз и навсегда достигнутое. Лишь бдительность и сознательность гражданского общества способны ограничить влияние гигантской военно-промышленной машины на наши мирные цели и методы. Только в условиях такого равновесия могут процветать безопасность и свобода» ^{376} .

В этом споре президента и профессора последний оказался дальновиднее и прагматичнее.

* * *

В Советском Союзе происходило то же самое, причем самым мощным «ястребом» был руководитель советского военно-промышленного комплекса, несгибаемый, аскетичный Устинов, один из триумвирата. Дмитрий Федорович безжалостно пресекал попытки сократить финансирование армии и оборонной промышленности, устранял с политической арены своих оппонентов. Так, был переведен на работу в Госплан секретарь ЦК КПСС по оборонной промышленности Яков Рябов, принадлежавший к влиятельной свердловской группировке в руководстве страны, которую возглавлял доверенный человек Брежнева Андрей Кириленко. Рябов провинился тем, что поставил под сомнение чрезмерный рост военных расходов и в декабре 1978 года внес в Политбюро предложение сократить поставку военной техники Министерству обороны на 8 миллиардов рублей. Предварительно он согласовал записку с Сусловым, но натолкнулся на отчаянные возражения Устинова. Дело закончилось тем, что Суслов вернул Рябову записку со словами: «Товарищ Рябов, предложение правильное. Вы над этим продолжайте работать, но рассматривать этот вопрос на Политбюро сейчас несвоевременно» ^{377} .

Примерно так же в 1947 году складывался конфликт Устинова и первого секретаря Московского горкома партии Г.М. Попова, который хотел перевести на выпуск гусеничных тракторов два оборонных завода. Попытка Попова прижать наркома по партийной линии закончилась вмешательством Сталина, вставшего на сторону Устинова, которого называл «главным инженером страны».

В начале брежневского правления под напором Устинова был смещен первый секретарь Московского горкома партии Н.Г. Егорычев: за критику неудовлетворительного состояния системы противовоздушной обороны Москвы.

Именно Устинов в конце 80-х годов «пробил» решение вооружать армию артиллерийскими ядерными снарядами, что было очень затратно и просто нецелесообразно. Министр среднего машиностроения Е.П. Славский, под началом которого находилась вся ракетно-ядерная промышленность, называл это решение «бредом сивой кобылы».

Словом, Устинов, постоянно выступающий за многомиллиардные затраты и, что просто разоряло страну, за равновеликий ответ Соединенным Штатам, был авторитетом для Брежнева, несмотря на то, что тот же Славский считал министра обороны мыслящим «категориями Отечественной войны».

А что же делал в ответ на это Громыко?

Андрей Андреевич не собирался вторгаться в чужой огород. Более того, он знал, что СССР должен иметь сильные позиции, иначе никто не будет с ним считаться.

Что касается самой сути ведущейся «холодной войны», то ее размах и вместе с тем сдержанность описаны Бжезинским так: «Каждый из противников распространял по всему миру свой идеологический призыв, проникнутый историческим оптимизмом, оправдывающим в глазах каждого из них необходимые шаги и укрепившим их убежденность в неизбежной победе. Каждый из соперников явно господствовал внутри своего собственного пространства… Комбинация глобального геополитического размаха и провозглашаемая универсальность соревнующихся между собой догм придавали соперничеству беспрецедентную мощь. Однако дополнительный фактор, тоже наполненный глобальной подоплекой, делал соперничество действительно уникальным. Появление ядерного оружия означало, что грядущая война классического типа между двумя главными соперниками не только приведет к их взаимному уничтожению, но и может иметь последствия для значительной части человечества. Интенсивность конфликта, таким образом, сдерживалась проявляемой со стороны обоих противников чрезвычайной выдержкой» ^{378} .

Отсюда, собственно, понятно, почему в июле 1979 года было заключено соглашение по ОСВ-2 и почему оно все же не было ратифицировано конгрессом США.

«Об ожесточенности того сопротивления Договору ОСВ-2, которое приходилось преодолевать президенту Картеру, может свидетельствовать заявление, сделанное сенатором Джексоном накануне отлета президента в Вену для встречи с Брежневым и подписания Договора ОСВ-2. Он уподобил эту поездку Картера поездке Чемберлена в Мюнхен в 1938 году для встречи с Гитлером и подписания Мюнхенского соглашения. (Это Брежнев – Гитлер? – С. Р.)О том, насколько болезненно воспринял Картер это сравнение, говорит такая деталь. По прибытии в Вену, где в это время моросил дождь, Картер категорически запретил своему охраннику раскрыть над ним зонт, чтобы не дать повода для злословия, имея в виду обошедшую в свое время мир фотографию Чемберлена с зонтом в Мюнхене. Но, так или иначе, в июле 1979 года в Вене Договор ОСВ-2 был подписан. По тем временам это был существенный шаг в деле ограничения вооружений и разоружения. Он не только устанавливал определенные количественные ограничения на все виды стратегических наступательных вооружений, но и предусматривал некоторое их сокращение, а также ряд запретов на новые их типы и определенные пределы для модернизации прежних типов. Был намечен и путь для дальнейших, более радикальных шагов в этой области» ^{379} .

Весь мир обошли кадры хроники, как Картер обнимает Брежнева, и они неожиданно для всех целуются. Величественность минуты вдруг затмила требования геополитики и идеологии.

Вот как видел картину наш герой:

«Церемония происходит в Редутном зале дворца. Оба руководителя делегаций берут ручки, присаживаются поудобнее и ставят свои подписи.

Не успели они еще привстать, как я задаю министру обороны СССР Дмитрию Федоровичу Устинову – мы стоим чуть сбоку – вопрос:

– Как думаешь, расцелуются или нет?

– Нет, – слышу в ответ, – незачем целоваться.

– Не уверен, – ответил я. – Хотя согласен, необязательно прибегать к этому жесту.

Но нас обоих в общем приятно удивила инициатива, которую проявил Картер. Договор скрепился поцелуем – в зале раздались аплодисменты» ^{380} .

* * *

А дальше все покатилось по проторенной колее: резкая критика Картером нарушения прав человека в СССР, кампания в прессе, попытка связать ратификацию договора ОСВ-2 с внутренними проблемами Москвы. 12 декабря 1979 года Картер заявил, что военный бюджет 1981 финансового года будет на 5 процентов больше бюджета 1980 года в реальном исчислении. В тот же день на сессии Совета НАТО но инициативе США было принято так называемое «двойное решение», санкционирующее размещение 572 американских ракет средней дальности в Европе. Таким образом, был нарушен еще не ратифицированный договор ОСВ-2: новые РСД могли наносить ядерные удары по советским объектам до рубежа Волги, что значительно усиливало военно-стратегический потенциал США и опрокидывало согласованный в ходе переговоров ОСВ-2 стратегический баланс. Показательно, что и другие советско-американские переговоры в области разоружения – о полном прекращении ядерных испытаний, об отказе от антиспутникового оружия, об ограничении военной деятельности в Индийском океане, об ограничении поставок оружия странам третьего мира – все они под разными предлогами были свернуты американской стороной тоже еще до ввода советских войск в Афганистан.

Конечно, война есть война, но в вопросе о РСД советские руководители могли при помощи европейцев удержать американцев. Вообще история размещения американских РСД в Европе – это многосерийная история, в которой каждая сторона по-своему права.

Советский сюжет: в 1976 году было принято решение заменить устаревшие ракеты СС-4 и СС-5 на жидком топливе новыми СС-20. Учтем, что США постоянно имели явное преимущество в межконтинентальных средствах доставки ядерного оружия. Поэтому Устинову, гордившемуся новыми ракетами, не составило труда убедить Политбюро пойти на обновление, которое и началось в 1976 году без всякого уведомления оппонентов.

Американский сюжет: когда в 1979 году американцы убедили партнеров по НАТО о размещении своих РСД, в Москве были озадачены и раздражены: евроракеты фактически становились равными стратегическим, за 8—10 минут они могли накрыть советские объекты до Волги.

Здесь следует вспомнить, что во время второго визита Брежнева в ФРГ (май 1978 года) советский посол Фалин пытался поставить перед ним вопрос о минимизации размещения новых ракет. Этого хотел и канцлер ФРГ Шмидт, но США, Англия и Франция в принципе были против переговоров по оружию средней дальности.