Текст книги "Громыко. Война, мир и дипломатия"

Автор книги: Святослав Рыбас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 46 страниц)

Обвал

Продолжалась направленная против экономики СССР операция, проводимая неутомимым директором ЦРУ Уильямом Колби, который, получив полную поддержку Рейгана, вел конструктивные переговоры с финансистами, нефтяниками, руководителями западноевропейских и ближневосточных стран, ближайшим окружением папы римского, создавал невидимую экономическую и политическую реальность. Для проникновения в среду польской оппозиции были задействованы возможности Ватикана и израильской разведки.

В 1985 году в Институте системного анализа Академии наук СССР по заданию КГБ был подготовлен доклад «На пороге третьего тысячелетия (Глобальные проблемы развития СССР)», в котором были представлены результаты компьютерного моделирования мирового развития на период 1980—2000 годов и далее. В отличие от зарубежных прогнозов, которые предсказывали благополучное существование СССР в XXI веке, данный доклад называл временной отрезок «1990—2000» кризисным в связи с падениями темпов экономического роста (до двух процентов в год), увеличением стоимости добываемых энергоресурсов и низким качеством научно-технического развития; СССР не мог обеспечивать свой импорт зерна за счет увеличения экспорта энергоресурсов. Следовательно, иссякал источник на дотации из бюджета РСФСР союзным республикам (50 миллиардов долларов), а также на поддержку стран социалистического лагеря и развитие ВПК. Разработчики доклада представили сценарий ускоренного развития СССР, при котором темпы роста поднимались до 5,5 процента в год. Для этого требовалось провести реформы хозяйственного механизма, введения конкуренции и рыночного регулирования экономики. Показательно было положение науки. С одной стороны, она достигла небывалой высоты в сфере военной техники, а с другой – слабая исследовательская база гражданских научных институтов и нацеленность промышленности на плановое воспроизводство уже достигнутых результатов создавали трагический разрыв между возможностями интеллектуального слоя и ограниченностью системы. К тому же низкий покупательный уровень населения и неспособность власти изменить уравнительный порядок оплаты труда препятствовали развитию спроса на технологические новинки.

Когда в середине 1980-х годов в СССР на Горьковский автомобильный завод, который в 30-е годы был построен по образу завода «Ривер Руж» в Детройте, были приглашены инженеры фирмы «Форд», они обнаружили, что некоторое оборудование сохранилось со времен первой пятилетки, а общая планировка и управленческая структура завода оставались такими же, как на «Ривер Руж» 50 лет назад. При этом автомобили завода пользовались устойчивым спросом, а у директората не было стимулов совершенствовать продукцию.

Вспоминается анекдот 70-х годов. В гостинице «Националь» в центре Москвы один японец слышит громкие крики, раздающиеся из соседнего номера. Он интересуется у горничной:

– Что случилось?

– Это с Владивостоком разговаривают.

– Неужели нельзя позвонить? – спрашивает японец. Это к вопросу о тогдашней проводной связи. Например, к 1998 году в России на одну телефонную линию приходилось шесть потребителей (общее количество телефонных линий чуть больше 25 миллионов), тогда как в США – 1,5 (182 миллиона). При этом еще в 1957 году советский инженер Л.И. Куприянович создал первый носимый мобильный телефон ЛК-1 весом 3 килограмма, радиусом действия 20—30 километров и временем работы без смены батарей 20—30 часов и базовую станцию к нему. Через год он создал опытные образцы компактных мобильных телефонов весом 500 граммов и размерами с папиросную коробку. В 1958 году в СССР началось создание системы автомобильных телефонов «Алтай», которыми были оснащены спецслужбы и государственные органы. Но широкого распространения система мобильной связи не получила ^{423} . Эффект от автоматизации и внедрения новой техники в СССР был заметно ниже, чем на Западе в значительной мере потому, что была крайне низкой оплата труда квалифицированных рабочих (почти такой же, как и у неквалифицированных), предприятия не были заинтересованы в модернизации производства. Дешевле было использовать механические станки, чем автоматизированные системы ^{424} .

Например, изобретенный в СССР метод непрерывной разливки стали действовал только на 13 процентах заводов, а в Японии, купившей лицензию, – на 75 процентах.

Кроме того, опережая западные страны по важнейшим экономическим показателям (производство электроэнергии, цемента, выплавка стали и т. д.), Советский Союз отставал в технологическом отношении. Эмбарго Рейгана на импорт технологий было не случайным. К тому же экономические реформы в СССР практически не задели систему управления, породив при этом в среде интеллигенции широкие реформаторские ожидания и сомнения в базовых социалистических ценностях.

«В начале 1985 года тайная экономическая война против Кремля начинала приносить плоды. Ожидаемые кредиты, твердая валюта и технологии с Запада почти не поступали. Принципиально важное для получения твердой валюты строительство сибирского газопровода двигалось вперед, но размах его был уменьшен вдвое, а срок окончания отодвинут на два года. Хотя американские санкции были отменены, они сумели вызвать принципиальные нарушения в сроках строительства… В 1980 году предполагалось, что газопровод, вероятно, принесет от 8 до 10 миллиардов долларов в твердой валюте ежегодно, уже начиная с 1985 года, и от 15 до 30 миллиардов долларов – в девяностые годы, когда найдутся получатели для второй очереди (в зависимости от цен на нефть). Но из-за непримиримой позиции президента Рейгана второй очереди не будет, а в результате санкций Москва в самой трудной экономической ситуации должна ждать еще два года поступлений в твердой валюте. Кроме того, она уже потеряла от 15 до 20 миллиардов из-за срыва первой очереди» ^{425} .

Всего от внешнеэкономической деятельности СССР получал около 32 миллиардов долларов в год, военная операция в Афганистане отнимала до 3 миллиардов долларов, помощь Польше – минимум 2 миллиарда, а там еще Сирия, Куба, Вьетнам… Вскоре должны были последовать новые тяжелые удары, о которых в Москве еще не знали.

Американцы предполагали, что при Горбачеве советская политика должна измениться и что он будет вынужден начинать диалог на новых условиях, а пока, как сказал Рейган, он не собирался «отказываться ни от одной из наших операций».

Что касается Кремля, то в 1985 году у Горбачева и его окружения «незыблемость и прогрессивность социалистического строя не подвергалась сомнению» ^{426} .

Рыжков, будущий председатель правительства СССР, оценивал ситуацию как кризисную: «В 1982 году рост реальных доходов населения – впервые после войны! – скатился до нуля. Нужно было, не мешкая, решать, что делать немедленно, как наскоро залатать дыры и, главное, какими путями, какими способами вести народное хозяйство дальше, вернее, выводить его, вытягивать из болота» ^{427} .

В августе 1985 года советской экономике был нанесен спланированный удар: под давлением Соединенных Штатов Саудовская Аравия резко увеличила производство нефти, обрушив тем самым мировые цены. В ноябре 1985 года цена одного барреля сырой нефти составляла 30 долларов, а спустя пять месяцев – 12 долларов. Понижение цены каждого барреля на один доллар обходилось бюджету СССР в один миллиард долларов. В итоге только на разнице цен исчезло 18 миллиардов долларов. Еще раз была подтверждена истина: сырьевой рынок – это рынок продавца.

Валютныепоступления СССР, позволившие поддерживать стабильность, уменьшились в три раза. В 1986—1988 годах бюджет потерял около 40 миллиардов долларов, экспорт советского оружия снизился на 2 миллиарда долларов. Кроме того, из-за девальвации доллара на одну четверть пропорционально уменьшалась вся экспортная валютная выручка.

Гайдар утверждал, что в 1985—1986 годах на политическом уровне не обсуждалось, какие меры надо предпринять для управления финансовым кризисом, а вместо этого принимались ошибочные решения – антиалкогольная кампания (потеря 25 миллиардов рублей в 1987 году), значительное увеличение капитальных вложений, сокращение импорта промышленных товаров народного потребления, что нанесло еще один удар по рынку.

Однако Гайдар либо не знал, либо умалчивал о столкновениях в советском руководстве по поводу экономических преобразований и финансовой политики.

Что же произошло с Горбачевым? Образно говоря, он с размаху налетел на экономические проблемы, которые попытался спешно разрешить. Отсоветовав Андропову провести реформу ценообразования и структурную реформацию народного хозяйства в направлении рынка, он и в 1985 году не захотел рисковать. Как писал последний глава советского правительства Валентин Павлов, Горбачев «вместо прямого пути к рынку занялся политическим маневрированием, сосредоточившись на борьбе за власть».

«На том достаточно высоком уровне развития экономики, который был достигнут в СССР к 1985 году, у страны был достаточно большой запас прочности, чтобы почти безболезненно перейти к новым формам организации общественного производства, к рыночнымметодам хозяйствования… Но для такого цивилизованного движения требовалось не сокрушать экономику, а использовать имеющиеся финансовые рычаги и административные возможности, позволявшие в сжатые сроки провести структурную перестройку сначала денежно-финансовой системы, а затем и всей системы хозяйствования. Подготовившись таким образом к завершающему броску в рынок, можно было уже спокойно, без социальных катаклизмов решить ряд важных организационных вопросов – таких, как создание современной налоговой инспекции, фондовой биржи и так далее, – а затем без опаски приступать к освобождению цен, к открытию экономических границ. Велика вина перед народом, перед Отечеством тех, кто намеренно сорвал эту возможность благоприятного для всех исхода рыночных преобразований» ^{428} .

Павлов не преувеличивал тогдашние возможности советской экономики. После избрания Андропова генеральным секретарем Объединенный экономический комитет конгресса США получил от ЦРУ доклад о состоянии советской экономики, в котором говорилось: «В СССР наблюдается неуклонное снижение темпов экономического роста, однако в обозримом будущем этот рост будет оставаться положительным… Несмотря на то, что между экономическими планами и их выполнением в СССР имеются расхождения, экономический крах этой страны не является даже отдаленной возможностью» ^{429} .

Председатель Госплана СССР Николай Байбаков писал, что с 1966 по 1985 год национальный доход вырос в 4 раза, промышленное производство в 5 раз, основные фонды в 7 раз, сельскохозяйственное производство в 1,7 раза, производство товаров народного потребления в 3 раза, реальные доходы населения в 3,2 раза ^{430} .

Кроме того, была фактически завершена электрификация села, проведена газификация страны: с трех до 40 миллионов квартир и домов – двенадцатикратный рост. В социальном плане – установлена ежемесячная гарантированная оплата труда в колхозах и введено социальное страхование колхозников (государственные пенсии, больничные и т. п.); введено повсеместное среднее школьное образование; увеличен минимальный размер оплаты труда до 60, а затем до 70 рублей в месяц (примерно 8 тысяч рублей в пересчете на цены 2011 года), минимальный размер пенсии – до 50 рублей (около 6 тысяч рублей); общественные фонды потребления (социальные расходы) выросли в три раза.

В какой же момент советская экономика надломилась?

В начале перестройки Горбачев объявил программу модернизации машиностроительного сектора, названную «Ускорением». С 1985 года в оборонных отраслях делался упор на производство гражданской продукции и на конверсию. Приоритет отдавался производству нового вооружения с более качественными характеристиками и сокращению средств нападения: танков, ударной штурмовой авиации, артиллерии, отдельных видов ракетной техники. Резко сокращались расходы на оборону. Однако экономический эффект не мог быть получен мгновенно. Юрий Маслюков, бывший тогда председателем Военно-промышленной комиссии, писал: «Многие наивно полагали, что как только сократится производство вооружения и военной техники, то предприятия сразу же начнут выпускать нужные народному хозяйству товары… На деле все обстояло гораздо сложнее и требовалось время и значительные средства (капитальные вложения) для того, чтобы осуществить такую техническую подготовку производства новой продукции, чтобы она удовлетворяла требования потребителя и была конкурентоспособной на внешнем рынке» ^{431} .

Кто же они такие, кто «наивно полагали», что в государстве, где все управление замыкалось на фигуру генерального секретаря, вдруг при отсутствии центра все само собой образуется?

Павлов указывал на три причины экономической катастрофы Советского Союза: омертвление финансов и резкий рост объемов незавершенного строительства в результате пропагандистского маневра под названием «Жилье-2000»; переток финансов в распоряжение предприятий и резкое снижение финансирования крупных строек союзного уровня; согласие Горбачева на создание в Российской Федерации самостоятельной кредитно-финансовой системы, что привело к обескровливанию союзного управления и разрушению Союза.

Разумеется, программа обеспечения каждой семьи отдельной квартирой к 2000 году выглядела утопичной, но потребовала изъятия инвестиций из сферы машиностроения, срочной переориентации строительной индустрии с промышленного на жилищное строительство, для чего потребовались иные материалы и оборудование, которых, увы, не было в наличии, они просто не были запланированы. В итоге промышленные стройки замерли, а темпы строительства жилья не выросли. «В этом была вся суть горбачевизма!» – заключил Павлов.

То, что последовало дальше, напоминало страшный сон.

Чтобы увеличить объем ресурсов, обратились к бюджетному заимствованию: союзный бюджет в 1988 году был сверстан с дефицитом в 60 миллиардов рублей, стала нарастать инфляция. Пришлось обратиться к зарубежным займам. К 1990 году государственный долг составлял 400 миллиардов рублей (44 процента ВВП) ^{432} .

Увеличилось давление на бюджет из-за государственных дотаций для поддержания низких розничных цен на основные продукты питания. В 1989 году доля дотаций на продовольственное потребление составляла около трети расходной части бюджета ^{433} .

В первые два года горбачевская группа делала ставку на модернизацию машиностроительного сектора с тем, чтобы выйти на мировой рынок с высококачественными товарами. (Повторяя, между прочим, попытку поляков.)

Компенсировать падение нефтегазового экспорта продукцией машиностроения СССР не мог, так как конкурентоспособными были всего 12 процентов изделий машиностроительного сектора. При этом в 1986—1989 годах безвозмездная помощь зарубежным странам достигла 60 миллиардов рублей (1 рубль – 0,6 доллара США). Расходы на войну в Афганистане в 1987 году составили 5,4 миллиарда рублей. При этом валютные поступления в 1987 году равнялись всего 25 миллиардам долларов.

Власти оказались перед драматическим выбором; требовалось еще больше сократить военные расходы, снизить поставки нефти и сырья в страны СЭВ, повысить цены на продукты питания, перейти на карточную систему, сократить капитальные вложения и закупки технологического оборудования на Западе. Но это означало бы моральный крах власти, забастовки и протесты населения, вплоть до угрозы государственному порядку.

В 1989 году разразился валютный кризис. В начале 1990 года Внешэкономбанк СССР прекратил платежи иностранным фирмам за поставку в СССР товаров цветной и черной металлургии. 16 июня, выступая в Железноводске, Горбачев опрометчиво высказался о возможности пролонгировать возвращение внешних долгов. Это мгновенно отразилось на западных рынках. Банк Англии сразу занес СССР в «черный список» ненадлежащих должников. Кроме того, большинство западных стран стали увязывать предоставление кредитов «со скорейшим принятием в Советском Союзе реальной программы перехода к рыночной экономике с четким распределением компетенции центрального правительства и союзных республик».

Это был первый звонок Москве, предупреждавший, что Запад не будет церемониться в случае ослабления СССР.

Перенапряжение экономики, теневая экономика, шахтерские забастовки

Если пользоваться географией «Доктрины Рейгана», то в Кремле уже не вполне представляли, как вести политику с социалистическими государствами, входящими в СЭВ. Еще в октябре 1986 года на заседании Политбюро был поставлен вопрос о неравноправности их отношений с Советским Союзом. Из выступления Рыжкова было видно, что социалистические «друзья» не хотят помогать слабым Кубе и Вьетнаму, перекладывая эту обязанность на СССР, зато ориентируются на производство более выгодной продукции высокой степени передела (электроника и др.). («Деликатесы им подавай, а мы их будем держать исподнизу своим углем, нефтью, металлом».) Интеграции не получалось. С 1986 по 1989 год объем всей безвозмездной помощи зарубежным странам составил 55,9 миллиарда инвалютных рублей ^{434} .

В январе 1990 года страны СЭВ перешли на взаиморасчеты в долларах (на этом советский мировой экономический проект закончился), товарооборот резко сократился и отлаженная система промышленной кооперации стала разваливаться. Одновременно быстро разбухали денежные накопления населения в связи с неудовлетворенным спросом на товары народного потребления. На начало 1990 года у населения было на руках около 110 миллиардов рублей. Из 989 видов товаров в относительно свободной торговле находилось лишь 11 процентов товаров. Из продаж исчезли телевизоры, стиральные машины, мебель, ученические тетради, карандаши, клеенки, лезвия для бритья, мыло, стиральный порошок.

Цепь непродуманных решений усугубляли финансовые проблемы государства. Сокращение производства спиртных напитков (в 1985 году продажа водки составляла 24 процента в товарообороте), принятие закона «О кооперации», позволяющего государственным предприятиям бесконтрольно переводить деньги из безналичного обращения в наличный, минимальные налоги (3 процента) на доходы кооперативов разбалансировали финансовую систему.

Получившие большие права предприятия поднимали цены на свою продукцию, а коммерческие банки (их было создано свыше тысячи) бесконтрольно обналичивали деньги, выводили их из-под государственного контроля. Через коммерческие банки ежегодно «отмывалось» 70—90 миллиардов рублей. Через них «теневая» экономика, где тогда работало около 15 миллионов человек, получила возможность быстро легализовать доходы.

После разрушения СССР на 1 января 1992 года на личных счетах россиян во Внешэкономбанке было 433,8 миллиона долларов ^{435} . Обладатели этих счетов и стали во время приватизации основными претендентами на государственную собственность.

На заседании Политбюро 29 января 1990 года председатель правительства Н.И. Рыжков сказал, что в Верховном Совете действуют лоббисты «теневой экономики», «Собчак и прочие хорошо говорящие», и заявил, что переток денег из безналичного расчета в наличный «создает мощную инфляцию» ^{436} .

Однако Рыжков был прав только отчасти. К власти рвалось новое поколение образованных людей, не желавшее воспринимать черно-белую картину мира, свойственную для политического зрения выпускников первых советских вузов 30-х годов. Можно сказать, сталинская модернизация и культурная революция породили поколение реформаторов, которые благодаря ошибкам властей превратились в могильщиков СССР.

Шахтерские забастовки 1989 года поставили советское руководство в безвыходное положение: рабочие потребовали кардинального улучшения снабжения товарами, но власть могла только поднять заработную плату, что еще больше разгоняло инфляцию и обостряло проблему дефицита.

На заседании Политбюро 16 февраля 1989 года председатель правительства СССР Н.И. Рыжков отметил, что превышение расходов над доходами составило 133 миллиарда рублей. Эмиссия в 1988 году достигла 11 миллиардов – «больше, чем в любой другой год после войны». На пленуме ЦК КПСС в сентябре 1989 года министр внутренних дел СССР В. Бакатин заявил, что за восемь месяцев текущего года «совершено полтора миллиона преступлений. 240 тысяч – тяжелых. Рост на 40% – беспрецедентно» ^{437} .

Однако будет серьезной ошибкой считать, что внутриэкономические проблемы и финансовые и нефтяные диверсии директора ЦРУ Колби стали главной причиной саморазрушения Советского Союза. Дело в другом. Надо полностью согласиться с академиком Г.А. Арбатовым, который в послесловии к книге Киссинджера писал: «Киссинджер обстоятельно и во многом справедливо пишет в своей книге о перенапряжении советского строя, советского общества. Логика его такова – достигнув предела, это перенапряжение привело к коллапсу, к катастрофе. Я согласен с тезисом о перенапряжении и даже о переоценке лидерами СССР своих сил. Но автор книги либо игнорирует, либо не понимает тот факт, что вся система в силу исторических обстоятельств была построена для функционирования в чрезвычайных обстоятельствах, в условиях перенапряжения. И здесь она действовала весьма эффективно – свидетельство тому послереволюционное восстановление России, Вторая мировая война, послевоенное возрождение и “холодная война”. Главной опасностью для тоталитарного режима, созданного Сталиным и существовавшего по инерции после него (а кое-что не умерло и сегодня), является исчезновение чрезвычайности, нормализация, нормальная жизнь» ^{438} .