Текст книги "Громыко. Война, мир и дипломатия"

Автор книги: Святослав Рыбас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 46 страниц)

Глава 11.
АМЕРИКАНЦЫ ЗАГЛЯДЫВАЮТСЯ НА БЛИЖНЕВОСТОЧНУЮ НЕФТЬ

После Тегерана нефтяная тема еще больше актуализировалась.

«18 февраля 1944 года британский посол в Вашингтоне лорд Галифакс почти два часа спорил с заместителем государственного секретаря Самнером Уэллсом о нефти и ее будущем. Позже Галифакс в телеграмме, посланной в Лондон, сообщил, что “отношение американцев к нам шокирует”. Галифакс был так расстроен дискуссией в Государственном департаменте, что немедленно потребовал личной встречи с президентом. Рузвельт принял его в тот же самый вечер в Белом доме. Их беседа сосредоточилась на Ближнем Востоке. Пытаясь смягчить опасения и неудовольствие Галифакса, Рузвельт показал послу схему раздела по Ближнему Востоку. “Персидская нефть ваша, – сказал он послу. – Нефть Ирака и Кувейта мы поделим. Что касается нефти Саудовской Аравии, она наша”» ^{124} .

В скором будущем одной из главных задач внешней политики Вашингтона стало «обеспечение приобретения нефтяных владений Соединенных Штатов за рубежом», а также защита имеющихся владений в районе Персидского залива.

А что же Москва? Было бы ошибкой считать, что советское руководство останется безучастным к данной проблеме. Так оно и было. В соперничестве США и Великобритании в этом регионе появился новый конкурент. В марте 1944 года Сталин дал указание готовить переговоры по поводу разведки нефти и получения концессии в Северном Иране. «В справке, подготовленной Л.П. Берия 16 августа 1944 года для Сталина и Молотова, указывалось, что англичане и американцы ведут тайную работу с целью пресечения возможности получения Советским Союзом нефтяной концессии в Северном Иране. Учитывая это, Советское руководство дало команду на активизацию деятельности в этом направлении. Результатом этого решения была миссия советской делегации под руководством заместителя Наркома иностранных дел С. Кавтарадзе в Тегеран в сентябре 1944 года» ^{125} .

Неожиданно от правительства шаха Москва получила ответ, что рассмотрение предложения о предоставлении концессии на месторождения (Гилян, Мазандаран и др.) откладывается до окончания войны. Оказалось, что здесь явное преимущество за американцами.

Тогда же Молотов ознакомил Сталина с запиской своего заместителя И. Майского (от 10 января 1944 года) «По вопросам будущего мира и послевоенного устройства». В ней внешнеполитические задачи СССР формулировались так:

«Для того, чтобы набросать хотя бы общую схему желательных условий будущего мира, необходимо прежде всего ясно сформулировать ту конкретную цель, к которой при этом стремишься, ибо цель в очень значительной степени определяет собой средства. Мне представляется, что нашей конкретной целью при построении будущего мира и послевоенного порядка должно быть создание такого положения, при котором в течение длительного срока были бы гарантированы безопасность СССР и сохранение мира, по крайней мере, в Европе и в Азии. Что понимать под выражением “длительный срок”? Я понимаю под этим выражением срок, достаточный для того, чтобы:

а) СССР успел стать столь могущественным, что ему уже больше не могла бы быть страшна никакая агрессия в Европе или в Азии. Более того, чтобы ни одной державе или комбинации держав в Европе или в Азии даже и в голову не могло прийти такое намерение.

б) Европа, по крайней мере, континентальная Европа успела стать социалистической, исключая, таким образом, самую возможность возникновения войн в данной части света.

Как этот “длительный срок” можно выразить в конкретных цифрах? Гадать о будущем, конечно, очень трудно, и ручаться за какое-либо вполне точное число лет никто не возьмется. Однако мой приблизительный расчет сводится к следующему: если допустить, что СССР понадобится около 10-ти лет для залечивания ран, нанесенных ему войной, то “длительный срок” безопасности и мира, к которому нам следует стремиться при ликвидации нынешней войны, должен составить минимум 30, максимум 50 лет. Грубо говоря, речь идет о жизни двух поколений…

Для достижения вышеуказанной цели необходимо прежде всего, чтобы СССР вышел из нынешней войны с выгодными стратегическими границами. В основу этих границ должны быть положены границы СССР в 1941 году. Это не исключает, конечно, возможности частичной модификации данных границ (например, с Польшей, с Румынией, с Финляндией и т. п.) в зависимости от нашей выгоды или необходимости считаться с политикой США и Англии. Но основой все-таки должны быть границы 1941 года. Однако к этим границам должны быть сделаны следующие поправки:

а) Район Петсамо должен быть включен в состав СССР.

б) Южный Сахалин, которым в настоящее время владеет Япония, должен быть возвращен СССР.

в) Цепь Курильских островов, которая отгораживает СССР от Тихого океана, должна перейти к нам. Получение Южного Сахалина и Курильских островов отнюдь не обязательно связано с вовлечением СССР в войну с Японией, но подробнее этого вопроса я коснусь ниже (см. раздел “Япония”),

г) При всяких условиях (даже в случае модификации границ с Польшей или Румынией) должна быть обеспечена общая граница СССР с Чехословакией.

Далее необходимы следующие мероприятия, имеющие тесное отношение к границам СССР:

д) Между СССР, с одной стороны, Финляндией и Румынией, с другой, должны быть заключены на длительный срок пак ты взаимопомощи с предоставлением СССР на территории названных стран необходимого количества баз – военных, воздушных и морских. Кроме того, СССР должен быть связан с Финляндией и Румынией системой железных и шоссейных дорог, важных стратегически и экономически.

е) СССР должно быть гарантировано свободное и удобное использование транзитных путей через Иран к Персидскому заливу. С этой целью (а также из других соображений) англо– советско-иранский договор 1942 г. должен быть сохранен с те ми изменениями, которые будут вызываться переходом от войны к миру…»

Также предлагалось:

«Должно быть обращено особое внимание на освоение северного Ирана с помощью целого ряда экономических, культурных и политических мероприятий (советские больницы, советские школы для иранцев, советские кинокартины, советские театры, посылка иранской молодежи для обучения в СССР, изучение русского языка в иранских школах, советская помощь в организации иранских вооруженных сил и т. п.)».

Что касается перспектив Соединенных Штатов, то они в записке НКИД выглядели впечатляющими:

«После разгрома Германии и Японии, при наличии относительно слабых Франции и Италии, в мире останется четыре действительно великих державы – СССР, США, Англия, Китай, из которых последняя (Китай) в течение жизни ближайшего поколения, судя по всем данным, будет числиться великой державой только номинально. Таким образом, руководящая роль в области мировой политики окажется в руках СССР, США и Англии, и от характера отношений между этими тремя державами будет в огромной степени зависеть ход событий.

Какова будет вероятная позиция США после войны, в особенности в первый послевоенный период? Все говорит за то, что США явятся в этот период твердыней в высшей степени динамического империализма, который будет энергично стремиться к широкой экспансии в различных концах мира – в Америке и в Азии, в Австралии и в Африке. Эта экспансия не минует, вероятно, и Европы, хотя здесь она должна будет принять формы несколько иные, чем в других местах. Само собой разумеется, что американская экспансия будет экспансией нового типа: ее оружием будет не столько территориальная аннексия (хотя в известных случаях и она не исключена), сколько финансово-экономическая аннексия. Уже сейчас такая тенденция вполне отчетливо намечается в колониальном вопросе, в области гражданской авиации, в сфере торгового судоходства после войны. Ведь США выйдут из нынешней борьбы с величайшими в мире торговым и воздушным флотами и с почти безграничными техническими возможностями их дальнейшего увеличения. Война способствовала сильному росту производственной мощности США вообще – это значит, что после войны они в гораздо большей степени, чем до войны, будут заинтересованы в расширении своей внешней торговли, в нахождении новых и выгодных рынков. Не случайно уже сейчас американцы стараются пустить корни в Западной и Северной Африке, в Аравии, в Иране. Особенно большие надежды они связывают с Китаем. С приходом к власти республиканцев, что рано или поздно неизбежно, империалистическая политика США примет гораздо более откровенный и циничный характер, чем это возможно при Рузвельте. И, поскольку пока не видно симптомов, говорящих о возможности нарастания в США сильной внутренней оппозиции против такой политики, всем другим нациям пяти континентов придется весьма серьезно учитывать империалистические тенденции Америки как важнейший фактор послевоенной международной ситуации» ^{126} . Многие предложения из этой записки были реализованы и, в частности, «освоение северного Ирана с помощью целого ряда экономических, культурных и политических мероприятий». Как мы увидим, сразу после окончания войны полномасштабное «освоение» началось. Оно же вызвало первый послевоенный мировой конфликт.

Глава 12.
ЯЛТИНСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ – ВЕРШИНА ВОЕННОЙ ДИПЛОМАТИИ СССР

Громыко не поддается доводам Рузвельта

После Тегерана авторитет Громыко значительно вырос. Посол словно демонстрировал успешность сталинской кадровой политики, в результате которой была сделана ставка на выросшую в советское время молодежь.

Следующая возложенная на него дипломатическая задача заключалась в согласовании принципов управления Организацией Объединенных Наций, а конкретно – в принятии западными странами предложенного Москвой принципа единогласного голосования, или, говоря другими словами, права вето. Таким образом Советский Союз мог обеспечить, находясь в явном меньшинстве, защиту своих прав.

На совещании по организации ООН в предместье Вашингтона Думбартон-Оксе Громыко был главой советской делегации и отстаивал эту позицию бескомпромиссно. Он отверг намерение американской делегации, предложившей, что стороне, вовлеченной в спор с большой или малой страной, не разрешается голосовать по данному вопросу Вслед за этим он вынес на обсуждение требование, чтобы в ООН были представлены все 16 советских республик.

«Боже мой!» – воскликнул Рузвельт, когда ему доложили об этом. Биограф Рузвельта так описал данный эпизод:

«Он попросил помощника государственного секретаря сообщить Громыко, что подобное предложение (названное во избежание огласки «Х-проблема») уничтожит шансы одобрить идею создания новых Объединенных Наций сенатом или американцами. Фактически предложение о включении в глобальную организацию шестнадцати республик с правом голоса казалось Рузвельту столь абсурдным, что он рассчитывал отговорить от него Сталина. Другая трудность – в вето: чем больше против него возражали англичане и американцы, тем упорнее Громыко настаивал. Стеттиниус, убежденный, что вопрос о войне имеет решающее значение для всего предприятия, решил задействовать последнее средство: согласен ли президент поговорить с Громыко? Не обидится ли Громыко, спросил помощника государственного секретаря Рузвельт, если президент примет его в своей спальне?

Стеттиниус полагал, что это произведет на посла большое впечатление.

На следующее утро состоялась необычная встреча между президентом, в своем старом халате, и молодым, черноволосым, представительным послом. После непринужденного разговора Рузвельт обратился к главной теме, заметив, что по существующей в его стране традиции мужья и жены, переживающие размолвку, могут изложить свое дело, но не голосовать по нему. Он долго рассуждал о традиционных американских концепциях справедливой игры. Громыко был любезен, но неуступчив. Тогда Рузвельт предложил послать Сталину телеграмму с изложением доводов американской стороны. Это ваше право, заметил Громыко. Президент направил маршалу дружелюбную, тщательно сформулированную телеграмму. Почти через неделю пришел ответ. Единогласное голосование “Большой четверки” провозглашалось основой взаимопонимания. Это предполагало также исключить всякую почву для недоверия между великими державами. Сталин указывал, что не может игнорировать определенные абсурдные предубеждения, существовавшие в отношении СССР.

Итак, тупик в решении вопросов сохранения мира возникает в то время, когда советские и англо-американские войска близки к победе. Русские все еще настаивали на своих шестнадцати голосах. Встреча в Думбартон-Оксе завершилась радушным согласием на создание новой международной организации, но окрасилась мрачным чувством уныния в отношении способности великих держав упорядочить свои отношения» ^{127} .

Рузвельт понимал, что без Советского Союза создаваемая организация не будет эффективной, поэтому как бы ни хотелось соглашаться с этим, право вето осталось в проекте устава. В принципе все правительства были настроены создать новую систему международных отношений, способную предотвратить будущие войны и конфликты, и стремились достичь этого еще до победы, когда упоение достигнутым и собственной мощью станет препятствием к миротворчеству.

На приеме делегаций Рузвельт, в частности, сказал: «На вас возложена огромная ответственность. В известной мере это предварительная ответственность, но мы извлекаем уроки из опыта, и я надеюсь, что при разработке планов будущего мира мы установим такое же добровольное сотрудничество и единство действий, какого мы достигли в деле ведения войны. Это совершенно замечательный факт, что мы вели эту войну с таким великим единодушием. Я думаю, что тут многое зависело от личностей. В 1941 году в период разработки Атлантической хартии, например, я плохо знал мистера Черчилля. Я встречался с ним один или два раза, совершенно неофициально, в период Первой мировой войны. Но в Северной Атлантике, после трех-четырех дней, проведенных вместе, мы очень понравились друг другу Я узнал его, и он узнал меня. Другими словами, мы сошлись. Позднее мистер Молотов приехал сюда, и мы провели вместе много времени. Затем в следующем году в Тегеране маршал Сталин и я узнали друг друга. У нас создались великолепные отношения. Мы сломали лед, если когда-либо он существовал, и с тех пор уже нет никакого льда…

Мы должны не только заключить мир, но прочный мир, такой мир, при котором крупные страны будут действовать в унисон, предотвращая войны с помощью применения силы. Мы должны быть друзьями, совещаться друг с другом – это источник познания друг друга. Я надеюсь, что этого можно будет достигнуть, ибо такой дух уже был проявлен прежде, когда мы взялись совместно за достижение победы в войне. Но этот дух мы узнали лишь в последние несколько лет. Это нечто новое – близкие отношения между Британской империей и Соединенными Штатами. Великая дружба между русским народом и американским народом – это тоже новое. Мы должны сохранить дружбу, и, распространив этот дух на весь мир, мы добьемся периода мира для наших внуков. Все, что я могу сделать, – это пожелать вам успеха в великой задаче, за разрешение которой мы взялись. Это не будет последней задачей, но, во всяком случае, она даст нам основу для достижения той цели, к которой стремилось человечество на протяжении многих сотен лет» ^{128} .

Почему советская делегация предложила включить в состав организации все 16 республик? Для того чтобы как-то уравновесить доминионы Британской империи. В конце концов было согласовано участие двух крупнейших советских республик – Украины и Белоруссии.

В Совет Безопасности ООН было решено в качестве постоянных членов ввести США, СССР, Великобританию, Китай и Францию.

Что же касается права вето, то Андрей Андреевич расшифровывал его как формулу равновесия, нацеленную на достижение компромисса. И он был прав.

Конференция в Думбартон-Оксе была для него первой ступенью к международному признанию. Когда же на конференции в Сан-Франциско он подписал от имени СССР устав ООН, он одним этим вошел в историю. Впрочем, до той поры должны было случиться еще немало больших событий.

* * *

Следующим этапом была Ялтинская (Крымская) конференция руководителей антигитлеровской коалиции в феврале 1945 года. Громыко принял в ней непосредственное участие и получил символическую эстафету из рук Сталина и Молотова.

«Большая тройка» еще держала в своих руках все ключи от будущего, но с приближением победы на историческую арену выходили новые силы. Президент Рузвельт, назвавший в начале войны Черчилля «идеальным премьером военного времени», отказал ему в послевоенном политическом будущем. Так же можно было сказать и о самом Рузвельте, и о Сталине.

Да, их историческое время быстро таяло. Понимали ли они это, или же им только казалось, что впереди еще необозримое пространство, не столь уж важно. Главное, они чувствовали свою ответственность в обеспечении благополучия своих стран.

Ялтинская конференция – вершина военной дипломатии СССР

Обстановка для СССР складывалась благоприятно. Красная армия находилась в 70 километрах от Берлина, американцы не собирались активно вмешиваться в восточноевропейские дела, общественное настроение в подавляющем числе освобожденных от немецкой оккупации стран сочувственно относилось к Советскому Союзу.

В раскладе политических сил в США созрели перемены. За годы войны экономика сильно выросла во всех секторах. Великий кризис, давший Рузвельту социальную базу для реформ, давно ушел в прошлое. На первое место выдвинулся консерватизм, за которым стоял успешный крупный бизнес.

В октябре 1944 года, незадолго до Ялты, Гопкинс в беседе с Громыко сказал, что между Рузвельтом и Сталиным, когда они встретятся, не будет «различий во мнениях».

В ноябре 1944 года на очередных президентских выборах вновь победил Рузвельт, который был вынужден взять вице-президентом вместо либерально и просоветски настроенного Уоллеса консервативного Гарри Трумэна. К тому же возглавляемая Рузвельтом демократическая партия потеряла часть мест в конгрессе, среди проигравших конгрессменов большинство были либералами, симпатизировавшими СССР.

Если учесть, что США уже подошли вплотную к созданию атомной бомбы, то можно сказать, что в подземных пластах истории, где и вызревает будущее, уже была записана матрица второй половины XX века.

Не случайно в начале Ялтинской конференции Сталин спросил у Громыко о прочности политической позиции Рузвельта.

Посол ответил: «Конкурента у Рузвельта как президента сейчас нет. Он себя чувствует прочно».

Советская делегация в Ялте располагала глубокими аналитическими материалами. «Накануне Ялтинской конференции под председательством вначале Голикова, а затем Берия, состоялось самое длительное за всю войну совещание руководителей разведки Наркомата обороны, Военно-морского Флота и НКВД и НКГБ. Главный вопрос – оценка потенциальных возможностей германских вооруженных сил к дальнейшему сопротивлению союзникам – был рассмотрен в течение двух дней. Наши прогнозы о том, что война в Европе продлится не более трех месяцев ввиду нехватки у немцев топлива и боеприпасов, оказались правильными. Последний, третий день работы совещания был посвящен сопоставлению имевшихся материалов о политических целях и намерениях американцев и англичан на Ялтинской конференции. Все мы согласились с тем, что и Рузвельт, и Черчилль не смогут противодействовать линии нашей делегации на укрепление позиций СССР в Восточной Европе.

Мы исходили из достоверной информации о том, что американцы и англичане займут гибкую позицию и пойдут на уступки ввиду заинтересованности быстрейшего вступления Советского Союза в войну с Японией. Прогноз НКВД и военной разведки о низкой способности японцев противостоять мощным ударам наших подвижных соединений в обход укрепленных районов, построенных японцами вдоль советской границы, подтвердился в августе 1945 года. Однако мы не предвидели, несмотря на подробные данные о завершении работ по атомной бомбе, что американцы применят ядерное оружие против Японии» ^{129} .

По свидетельству генерала Судоплатова, руководство разведки не видело перспектив социалистического развития Польши, Чехословакии, Венгрии, Румынии. Такая перспектива была только у Югославии, где И. Тито и компартия опирались на «реальную военную силу». В первых же странах аналитики Лубянки надеялись увидеть только дружественные Советскому Союзу правительства и не более того.

Накануне конференции Сталин имел полное представление о позиции союзников в отношении Восточной Европы. Согласованной и четкой позиции у них не было. Они просто хотели возвращения в Польшу и Чехословакию эмигрантских правительств, находившихся в Лондоне. Для Сталина, который считал главным критерием будущего польского правительства обеспечение безопасности СССР, возвращение непримиримых «лондонцев» было неприемлемо. Тем не менее он был готов предоставить им несколько важных постов в новом коалиционном правительстве.

«Данные военной разведки и наши собственные указывали на то, что американцы открыты для компромисса, так что гибкость нашей позиции могла обеспечить приемлемое для советской стороны разделение сфер влияния в Восточной Европе и на Дальнем Востоке… В период, предшествовавший Ялтинской конференции, Красная Армия вела активные боевые действия против немцев и смогла освободить значительную часть польской территории. Благоприятный для нас поворот политической ситуации во всех восточноевропейских странах предугадать было весьма нетрудно – особенно там, где компартии играли активную роль в комитетах национального спасения, бывших де-факто временными правительствами, находившимися под нашим влиянием и отчасти контролем.

Мы вполне могли проявить гибкость и согласиться на проведение демократических выборов, поскольку правительства в изгнании ничего не могли противопоставить нашему влиянию» ^{130} .

Подчеркнем: изменения в позиции Кремля и ликвидация коалиционных правительств в Восточной Европе были вызваны последующими событиями, а в начале 1945 года Сталин их не предвидел.

В январе 1945 года пробился на поверхность еще один росток конфликта: англичане воспрепятствовали попытке СССР добиться в Иране от шахского правительства права на разведку и разработку нефтяных месторождений в северных провинциях. Из этого отказа еще нельзя было сделать вывод, что вскоре союзники могут использовать экономические рычаги воздействия на Москву. Но звонок прозвенел.

4—11 февраля в крымском курортном городе Ялта в дворцовом комплексе императора Николая II прошла встреча Сталина, Рузвельта и Черчилля. Надо было договориться о послевоенной жизни.

Они, конечно, не могли знать, что через два месяца Рузвельт умрет и что вообще их эпоха заканчивается. Они были детьми XIX века, который породил стремительное развитие производства, социалистическую мечту о справедливом мироустройстве, а также две мировые войны.

Рузвельт надеялся, что создаваемая по его воле Организация Объединенных Наций станет центром справедливого управления конфликтным миром под эгидой США. Он считал, что его дружеские личные отношения со Сталиным позволят влиять на политику СССР и трансформировать ее.

В январе во время неожиданного немецкого наступления в Арденнах, сильно потрепавшего союзников, Сталин, откликаясь на просьбу Рузвельта, ускорил движение Красной армии и поэтому в Ялте ожидал благодарности. На первом заседании он прямо сказал, что советское наступление было исполнением морального долга перед союзниками.

Они обсудили все, что считали нужным. Так, было заявлено, что их цель – «уничтожение германского милитаризма и нацизма и создание гарантий в том, что Германия никогда больше не будет в состоянии нарушать мир всего мира». Было решено разоружить и распустить все германские вооруженные силы, уничтожить германский генеральный штаб, ликвидировать или взять под контроль военную промышленность. Военные преступники должны были предстать перед судом. Германию ждала длительная оккупация, Берлин разделялся на оккупационные зоны.

Правда, что касается разделения Германии на зоны, то здесь у Сталина были иные соображения: он не хотел этого.

Вскоре Сталин решил, что советским интересам больше отвечает существование немецкого государства, подобного Веймарской республике: «В марте 1945 года Ф. Гусев получил указания де-факто снять вопрос о расчленении Германии с повестки дня, Сталин пришел к решению, что советским интересам, не без учета известных Москве планов США на послевоенный период, больше отвечало бы существование единого, демократического немецкого государства с социально-экономическим строем типа Веймарской республики. В архиве МИД СССР хранились материалы о встрече Сталина с членами комиссии Литвинова, где это было соответственно отражено» ^{131} .

Сталин предложил общую сумму репараций в 20 миллиардов долларов, половину ее должен был получить Советский Союз. Он назвал ущерб от немецкого нашествия, причиненный СССР, в 679 миллиардов рублей, или 128 миллиардов долларов. Американцы согласились с предложенной им суммой репараций, но англичане возразили. Рузвельта репарации как будто не интересовали, он лишь заметил, что в США изымут все германские активы, хранившиеся там в банках и акциях. (Впоследствии американцы расширили это требование и изъяли германские патенты на научные открытия.)

Впрочем, от внимания Громыко не ускользнула такая подробность.

«При обсуждении на конференции вопроса о репарациях каждый из трех глав делегаций высказывался по нескольку раз. Меньше всех говорил президент. Сделав заявление, которое представляло известный жест в пользу Советского Союза, он тем не менее не назвал конкретных цифр, которые могли бы быть рассмотрены. Рузвельт также избегал прямой полемики с Черчиллем, а тот не желал делать даже символических намеков на возможность репараций для СССР.

Когда позиции участников по обсуждаемому вопросу стали проясняться, Сталин наклонился ко мне и вполголоса спросил:

– Как все-таки понять Рузвельта, он действительно не разделяет позиции Черчилля или это тактика?

Вопрос нелегкий. Я дал такой ответ:

– Разница между ними есть, но настораживает то, что президент уж очень корректен в отношении премьер-министра Англии. А ведь он с соблюдением той же корректности мог бы и поднажать на Черчилля, чего, однако, не делал. Едва ли это случайно.

Моя оценка, видимо, не расходилась с мнением Сталина. Когда участники заседания уже покидали зал заседаний, Сталин, поднимаясь со стула, негромко, как бы сам себе, сказал:

– Не исключено, что США и Англия распределили роли между собой» ^{132} .

* * *

Конференция приняла Декларацию об освобожденной Европе на принципах Атлантической хартии, которая поддерживала «право всех народов на выбор формы своего правления», обязывала «Большую тройку» оказывать содействие в проведении свободных выборов и предусматривала, что три правительства создадут совместный механизм для реализации этих целей.

Сталин чувствовал себя уверенно. Он позволял себе поддразнивать Черчилля, предсказывая, что Египет может потребовать возвращения Суэцкого канала. Заявлял, что в Москве не могут забыть, как по инициативе Франции и Англии Лига Наций во время Советско-финляндской войны исключила из организации СССР, начала против него пропагандистскую кампанию. Рузвельт особо не вмешивался, лишь порой замечал, что единство «Большой тройки» – краеугольный камень международного устройства. примирительная позиция Рузвельта, во-вторых, полученная из разведки информация, что американское руководство не выработало ясного плана действий в Восточной Европе.

Дискуссия о будущем Польши показала это. В конце концов союзники согласились на проведение советско-польской границы по «линии Керзона», приращение польских территорий за счет германских, а также на то, чтобы действующее в Польше Временное правительство («люблинцы») было «реорганизовано на более широкой демократической базе с включением демократических деятелей из самой Польши и поляков из-за границы» после консультаций союзников с польскими политическими деятелями.

Здесь уместно сказать, что вскоре разногласия из-за Польши обострились. На освобожденной польской территории происходили столкновения, стало действовать подполье Армии крайовой, начался террор против Красной армии и военнослужащих Армии людовой.

Польское эмигрантское правительство в Лондоне предложило установить новую границу Польши, которая должна была «включить в себя Восточную Пруссию, Данциг, регион Оппельна, регион Грюнберга на левом берегу Одера, а на севере весь правый берег Одера, включая Штеттин» ^{133} .

Черчилль выступил против такого переноса западной границы, понимая, что таким образом СССР закрепится в Западной Украине. «Было бы жаль, – сказал он, – так закармливать польского гуся немецкой едой, чтобы у него случилось несварение» ^{134} .

Сталин в этом споре высказался так: «Вопрос о Польше – это вопрос жизни и смерти нашего государства», потому что «Польша всегда была коридором, через который проходил враг, нападающий на Россию» ^{135} .

И только во второй половине июня 1945 года, уже после смерти Рузвельта и накануне Потсдамской конференции, был согласован состав коалиционного правительства Польши. От «лондонцев» в него вошли трое во главе со Станиславом Миколайчиком, который получил пост первого вице-премьера, от «внутренней оппозиции» – двое. После этого правительство Польши признали в Вашингтоне и Лондоне.

«Польская проблема» имела для будущего Европы огромное значение с учетом географического положения, величины территории и численности населения этой страны. Не забылось и то, что в 20—30-е годы Речь Посполитая была недружественным к Советскому Союзу государством, что она участвовала в послемюнхенском расчленении Чехословакии.

Кстати, после Тегеранской конференции Эдуард Бенеш, президент Чехословакии в изгнании, подписал в Москве советско-чехословацкий договор о союзных отношениях и признании недействующим Мюнхенского соглашения. Также был обсужден вопрос об участии коммунистов в коалиционном правительстве Чехословакии. Данный опыт американский посол в СССР Аверелл Гарриман предложил использовать и при создании польского правительства.

Но не только Польша была важна для западных союзников. В октябре 1944 года на переговорах в Кремле Черчилль предложил Сталину договориться о разделе Восточной и Юго-Восточной Европы между СССР и Англией. Для британского премьера в тот момент главным вопросом была вовсе не Польша, а признание за Великобританией преимущественных прав в Греции и вообще в Средиземноморье. В этом как нельзя ярче выразилась идея послевоенного мира, она заключалась в разделе сфер влияния. Характерно, что, «получив Грецию», англичанин попытался сорвать советские планы относительно Польши. Вскоре это вызвало у Сталина ощущение, что его предали в этом вопросе.