Текст книги "Громыко. Война, мир и дипломатия"

Автор книги: Святослав Рыбас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 46 страниц)

Москва была встревожена и тем, что намечавшийся на сентябрь чрезвычайный съезд КПЧ приведет к руководству в партии радикально настроенную группу, а колеблющийся Дубчек будет заменен явным противником.

16 августа Дубчек позвонил Брежневу и сам попросил ввести войска ^{249} . Однако этот звонок не был задокументирован.

Впрочем, даже если допустить, что Фалин просто ошибается, то неоспоримым является факт, что Дубчек и его соратники «говорили о развивающейся контрреволюции и необходимости сохранения рабочей милиции (военизированные подразделения КПЧ), которую, возможно, придется задействовать; о танках и насилии они упоминали пусть как о крайнем, но, все же возможно, необходимом средстве» ^{250} .

Вводить или не вводить войска? На Политбюро разгорелся спор: Косыгин был против военной акции, Громыко и Андропов колебались. Брежнев тоже тянул с решением до последнего.

Как заметил Фалин Брежневу, вышедшему в соседнюю с его кабинетом комнату, «минусов будет больше». Брежнев тоже не был уверен в необходимости радикального решения.

Однако через «представителя ЦК КПСС» (это был полковник внешней разведки КГБ Елисей Синицин) был организован по аппарату закрытой связи (ВЧ) разговор Андропова и Брежнева с Густавом Гусаком, и тот подтвердил свою готовность бороться с «ревизионистами».

Сын Синицина, впоследствии ставший помощником Андропова по линии Политбюро, отмечал: «Классическим тайным каналом стала связь Андропова и Брежнева с Гусаком и Биляком в обход официальных послов, аппаратов министерства иностранных дел, отделов ЦК КПСС. Шифровки из Праги, с мнениями руководителей КПЧ по самым острым вопросам, ложились непосредственно на стол Андропова и передавались Брежневу из рук в руки» ^{251} .

18 августа в Москву прибыли делегации всех европейских социалистических стран, кроме Румынии. Брежнев объявил, что вводятся войска. Его поддержали, но предложили, чтобы это были войска ОВД. Встал вопрос, должны ли в их составе быть восточногерманские контингента, – что было напоминанием о Второй мировой войне. Однако Вальтер Ульбрихт настоял: «Мы ведь тоже входим в Варшавский договор». Все – Гомулка, Ульбрихт, Живков, Кадар – признали необходимость военной акции. В словах восточногерманского лидера даже прозвучал скрытый упрек Брежневу: «Дубчек – это смесь социал-демократа и “швейковщины”. Теперь, когда время упущено, надо учитывать, что многие хорошие силы тоже подверглись правому влиянию или ушли к ним, видя нашу в прошлом никчемную игру с Дубчеком» ^{252} .

Однако, как заметил в декабре 1968 года маршал Гречко, «Леонид Ильич не намерен был вводить войска. По многим причинам. Тут и венгерские события. Они свежи в памяти. И риск развязывания большой войны… Но нельзя нам было терять Чехословакию!» ^{253}

18 августа на совещании высшего командного состава Гречко заявил: «Я только что вернулся с заседания Политбюро. Принято решение на ввод войск стран Варшавского договора в Чехословакию. Это решение будет осуществлено, даже если оно приведет к третьей мировой войне».

Впрочем, заметим, что планирование военной операции Генеральным штабом началось еще в апреле 1968 года задолго до политического решения.

В ночь с 20 на 21 августа началась операция «Дунай», в ней участвовали 30 танковых и мотострелковых дивизий (500-тысячная советская группировка и 300-тысячная, состоявшая из войск Польши, Венгрии, ГДР, Болгарии под общим командованием заместителя министра обороны СССР, генерала армии И.Г. Павловского). Всего в боевую готовность были приведены 70 дивизий ОВД и в состояние повышенной боевой готовности – советские Ракетные войска стратегического назначения.

Уже в первые часы операции были блокированы советскими спецназовцами министр обороны Чехословакии М. Дзур и его заместители. Гречко передал по телефону Павловскому, находившемуся в кабинете Дзура: «Передай Дзуру, если с их стороны будет хоть один выстрел, я его повешу на первой осине».

Чехословацкая армия осталась в казармах.

Насколько реальными были опасения, что в события могут вмешаться войска НАТО?

В центральной зоне ответственности НАТО находилось 22 дивизии, а для отражения возможного советского наступления требовалось не менее 30 дивизий. Значительная часть американского контингента была переброшена из Европы во Вьетнам ^{254} .

Кроме того, тогда в Западной Европе царили антимилитаристские настроения и шли бурные протесты («молодежные революции»).

Утром 20 августа посол Добрынин получил срочное указание Громыко встретиться с президентом Джонсоном и дать соответствующие разъяснения по поводу ввода войск в Чехословакию. Первоначально хозяин Белого дома отнесся к информации очень спокойно, но буквально через несколько часов госсекретарь Раек пригласил посла и выразил «большую озабоченность». При этом были заданы вопросы: не будут ли введены войска и в Румынию или проведена какая-нибудь акция в отношении Западного Берлина?

Но в целом, как потом заметил американский посол в Москве Томпсон, «надеемся, что в Москве оценят, что мы не очень задираемся».

Во Франции генерал де Голль отнесся к известию о вводе войск ОВД в ЧССР весьма спокойно, заявив, что эта акция не нарушает принципов Ялтинской системы.

Военная операция в Чехословакии прошла образцово. Если говорить откровенно, то с точки зрения геополитики Чехословакия была второстепенной для Запада страной. Это положение чешским профессором Оскаром Крейчи объясняется так: «Главная геополитическая ось в Европе проходит по линии Париж, Рейнланд (Дюссельдорф, Зссен, Дуйсбург, Дортмунд), Берлин, Варшава, Минск, Москва. Эту ось сегодня воспроизводят важнейшие запланированные нефтепроводы, железные дороги, шоссе и т. д. Периферийная геополитическая ось проходит по линии упомянутого Рейнланда, через Мюнхен, Вену, Будапешт, Софию вплоть до турецкого Стамбула. Это та самая линия, которая в эпоху Томаша Г. Масарика характеризовала пангерманскую экспансию» ^{255} .

По мнению Крейчи, Запад «сдал» Чехословакию в 1938 году потому, что «геополитическая ценность Чехословакии была ниже, чем возникший тогда риск конфликта с Германией. События 1948 и 1968 гг. также показывают малую ценность территории Чехии и Словакии, их государственного режима для Запада».

Однако для Советского Союза ценность ЧССР была высочайшей.

16 октября 1968 года был подписан договор о временном пребывании в Чехословакии группы советских войск, которая получила наименование «Центральная». Единственное государство ОВД, граничившее с западными странами и до сих пор не имевшее на своей территории советских войск, перестало быть исключением. По планам советского Генерального штаба в случае столкновения с НАТО предполагалось нанесение удара тактическими ракетами с ядерными боеголовками. Поэтому присутствие советских частей в Чехословакии диктовалось еще и военно-стратегическими расчетами. Передавать же ядерное оружие в руки чехословацких военных, согласно негласной договоренности с США о нераспространении, было невозможно. Таким образом, к идеологическим и военно-политическим обстоятельствам необходимо прибавить и чисто военные.

А что же наш герой?

Как свидетельствует один из его ближайших сотрудников: «Не похоже, чтобы Громыко был в восторге. Пропадает и его труд. Последние 10 лет уже на посту министра, сколько от него зависело и, как умел, он торил тропки от конфронтации к взаимопониманию» ^{256} .

При этом укажем на следующее положение, свидетельствовавшее о глубоком расколе в советской элите: «Наградил ли успех Пражской весны социализм вторым дыханием? Никто убедительно не докажет ни “да”, ни “нет”. Но доказуемо и несомненно другое – поражение Пражской весны остановило десталинизацию в Советском Союзе, во всем сообществе, именовавшем себя социалистическим, и продлило на два десятилетия существование сталинского по устройству по разрыву слова и дела, человека и власти режима» ^{257} .

Мы знаем, как оценивал Громыко личность Сталина. Но здесь дело не в Сталине. «Десталинизация» – это отказ от огосударствленности всех сторон жизни общества и переход от мобилизационного режима к постепенному снятию бюрократического и партийного диктата. Начнись такое в 1968 году, Советский Союз, вполне вероятно, прошел бы драматическую трансформацию гораздо более острую, чем в 1991 году.

Но еще «десталинизация» – это мощная пропагандистская стратегия Запада против Советского Союза, отождествляющая вообще весь социализм со сталинизмом и нацеленная к тому же на левые круги в Западной Европе и США, которые симпатизировали СССР в 30—40-е годы.

Показательно, что из 88 коммунистических партий мира только 10 полностью поддержали акцию. После августа 1968 года западные левые интеллектуалы стали переходить в противоположный лагерь и создавать образ «советского империализма». Равно и внутри СССР в среде интеллигенции стало нарастать скрытое отторжение режима, консолидация либеральной группы в политической верхушке.

Но с другой стороны, советский социализм не смог ответить на интеллектуальный вызов, не предложил современной культурно-политической альтернативы и в результате не обрел «второго дыхания», остался уникальным примером героического и трагического «русского коммунизма», пал, осмеиваемый одними и оплакиваемый другими.

Наиболее прозорливые в Москве понимали, что август 68-го – это пиррова победа, за ней последуют трудные времена. Юрий Андропов в сентябре 1968 года на встрече с руководителями восточногерманских спецслужб признался: «У нас был выбор: ввод войск, который мог запятнать нашу репутацию, или невмешательство, что означало бы разрешить Чехословакии уйти со всеми последствиями этого шага для всей Восточной Европы. И это был незавидный выбор» ^{258} .

Тогда же была сформулирована «доктрина Брежнева». В одном из выступлений генеральный секретарь сказал, что любая попытка внутренних и внешних сил реставрировать капитализм в одной из стран социалистического содружества является проблемой не только данного народа в данной стране, а проблемой всех социалистических стран. По сути это являлось отражением одного из положений Устава НАТО о праве ее членов на военное вмешательство, если в какой-либо атлантической стране возникает угроза дестабилизации.

В «Правде» 26 сентября 1968 года была напечатана статья редактора этой газеты по отделу пропаганды С.М. Ковалева «Суверенитет и интернациональные обязанности социалистических стран», вызвавшая в Государственном департаменте США специальное обсуждение, так как в ней была выражена «новая советская доктрина». Вскоре на сессии Генеральной Ассамблеи ООН Громыко в своей речи повторил данную трактовку.

Но была ли вообще возможна перспектива создать жизнеспособную модель демократического социализма во время мирового противостояния двух систем, капитализма и социализма?

В конце своей долгой жизни наш герой получил ответ на этот вопрос.

Глава 28.
КОШМАР ВЬЕТНАМА

Война во Вьетнаме была продолжением Второй мировой войны как борьбы за новые источники сырья и коммуникации. До 1945 года он (и Лаос с Камбоджей) входил в колониальную систему Франции (как и весь Индокитайский полуостров), после 1940-го и до 1945 года им управляла администрация прогерманского французского правительства генерала Петена, против которой боролись вьетнамские партизаны, их поддерживали Соединенные Штаты, снабжали оружием, направляли инструкторов. Вьетнамцы же, в свою очередь, спасали американских пилотов со сбитых в японском тылу самолетов. Когда на Потсдамской конференции было решено в целях разоружения японских войск разделить Вьетнам на две части по линии 17-й параллели, Франция, которая благодаря поддержке СССР была введена в круг держав-победительниц, вернулась в свои колонии в Индокитае. Время как будто повернулось вспять.

В военном отношении карта Вьетнама выглядела так: севернее 17-й параллели – войска гоминьдановского Китая, южнее – английские и французские. В начале 1946 года англичане ушли, было восстановлено французское управление, которое опиралось на французский 35-тысячный экспедиционный корпус, куда входил и Иностранный легион, в составе которого почти половину составляли немцы, бывшие военнослужащие вермахта.

В Северном Вьетнаме все было по-другому После августовской революции 1945 года здесь была образована Демократическая Республика Вьетнам (ДРВ), а после поражения Гоминьдана в континентальном Китае состоялись выборы в Национальное собрание, президентом ДРВ стал Хо Ши Мин, руководитель вьетнамских партизан, бывший член Восточного бюро Коминтерна.

После того как дипломатическая операция установить контроль над Северным Вьетнамом окончилась неудачей, Франция при военно-экономической поддержке США начала военные действия против ДРВ. Первоначально северовьетнамцы были оттеснены в горные районы и сельские местности, где продолжали борьбу Ситуация стала меняться с началом корейской войны, когда Вашингтон многократно увеличил помощь французам и направил в Индокитай военную миссию.

Вьетнамская война отразила то же соотношение сил, что и корейская: против западных стран выступили единым фронтом СССР и Китай. Не добившись в Корее победы, американцы стали еще глубже внедряться во Вьетнам, что открыто выразил в 1953 году президент США Эйзенхауэр: «Предположим на минутку, что мы потеряли Индокитай, тогда прекратятся поставки олова и вольфрама, столь ценные для нас. Таким образом, когда Соединенные Штаты решают отпустить 400 миллионов долларов на военную помощь Франции, они не выбрасывают денег на ветер» ^{259} .

(В целом внешнеполитическая стратегия Эйзенхауэра была выражена им так: США невозможно вернуться в «пределы наших границ», что неизбежно привело бы «к катастрофе».)

Говоря о Вьетнаме, президент предпочел не распространяться о геополитическом значении региона, откуда, имея здесь военные базы, можно было контролировать весь Юго-Восток Азии. Но вскоре об этом было объявлено.

К концу 1953 года численность французских войск достигла 250 тысяч человек, однако французы потерпели жестокое поражение, будучи разгромленными в укрепленных позициях в долине Дьенбьенфу Обученные китайскими советниками и вооруженные советским оружием вьетнамцы показали беспримерное мужество, фантастическую выносливость, организовав вручную переноску боеприпасов и вооружения (даже в разобранном виде артиллерийских орудий). Их неожиданное нападение потрясло французские войска.

Ситуация настолько обострилась, что председатель американского объединенного комитета начальников штабов адмирал А. Рэдфорд предлагал провести атомную бомбардировку.

Однако риск лучевого и теплового поражения западных сил и угроза прямого вступления в войну СССР и Китая пресекли данный план.

В итоге французы были вынуждены уйти из Вьетнама. На Женевской конференции в 1954 году, созванной по предложению Москвы, было достигнуто соглашение о прекращении огня во Вьетнаме, Камбодже и Лаосе, иностранные войска выводились оттуда. На 1956 год были намечены всеобщие выборы под международным контролем и последующее объединение Вьетнама.

Но произошло не так. В связи с реальной перспективой утратить влияние в регионе Совет национальной безопасности США под председательством президента Эйзенхауэра расценил решения Женевской конференции как неприемлемые, ведущие к захвату коммунистами всей Юго-Восточной Азии. В начале сентября 1954 года был заключен «Договор о коллективной обороне Юго-Восточной Азии» (СЕАТО), участниками которого стали США, Великобритания, Франция, Австралия, Новая Зеландия, Пакистан, Таиланд и Филиппины. Также был подписан «Договор о взаимной безопасности» между США и Тайванем.

Вскоре Соединенные Штаты организовали в Южном Вьетнаме военный переворот и стали оказывать поддержку новому правительству Нго Динь Дьема. Война Севера и Юга перешла в новое качество и постепенно стала одной из самых сложных проблем американского руководства.

Советский Союз не скрывал, что помогает северянам и партизанам Национального фронта освобождения Южного Вьетнама, так как поддержка «войн за национальное освобождение» была одним из внешнеполитических козырей Москвы. К середине 1964 года партизаны НФОЮВ уже были хозяевами на двух третях территории страны.

Однако, несмотря на эти успехи, военно-дипломатическая реальность была для Советского Союза очень непростой. Обострение отношений с Пекином, который тоже был союзником Ханоя, вело к противоборству двух социалистических гигантов на поле битвы с их общим врагом. Москва укрепляла свои позиции в этом важном регионе и создавала здесь стратегически важный рубеж, стремясь к геополитической изоляции Китая. Вьетнамцы же старались держать нейтралитет.

В конце концов, когда благодаря комбинации Никсона – Киссинджера Пекин развернулся в сторону США, Москва потерпела крупное дипломатическое поражение и лишь отчасти сумела его компенсировать последовавшим доминированием во Вьетнаме.

Пик американского военного участия во вьетнамской войне пришелся на годы президентства Джонсона. Стратегические объекты ДРВ были подвергнуты сотням тысяч бомбардировок с целью заставить северовьетнамское руководство прекратить помощь партизанам НФО. По состоянию на 31 декабря 1968 года во Вьетнаме находилось 536 040 американских военнослужащих, чьи потери постоянно росли ^{260} .

В противовес действиям США во Вьетнам были направлены средства ПВО, авиация, танки и военные специалисты и инженеры. И русские и американцы стали принимать непосредственное участие в боях.

Вьетнамская война с точки зрения американских генералов

«История вторжения гражданских в область военной стратегии начинает свой отсчет после окончания Второй мировой войны. Те, кто возглавлял американские вооруженные силы, вернулись домой из Европы и с Дальнего Востока идолами – победителями, не имеющими на свой счет сомнений. В конце 40-х и в начале 50-х военное руководство Соединенных Штатов не слишком интересовалось разработкой теорий большой стратегии, и небрежение это повлекло за собой возникновение устойчивой традиции. Хотя на американской земле взросли великие стратеги – такие как Ли, Мэхэн и Макартур, – они являли собой скорее исключения из правила. Начиная с Гражданской войны в США, все войны выигрывались Америкой за счет превосходства над противником в живой силе и технике, что, понятно, снижало значение стратегической концепции. После Второй мировой некоторые офицеры обращали внимание на данный предмет, но ни одного заслуживавшего упоминания стратега в вооруженных силах США так и не появилось. Сыграло свою роль и атомное оружие, мощное настолько, что, казалось, его появление перечеркивает все существовавшие до того законы стратегии. И хотя некоторые храбрые солдаты были готовы “помериться силами” с новым чудовищем, в большинстве своем военных охватило уныние. Так, в конце сороковых и в начале пятидесятых они фактически отказались от роли разработчиков военной стратегии страны.

Пустоту начали заполнять гражданские теоретики, физики и экономисты по образованию и роду деятельности… Военный опыт у всех этих людей либо имелся незначительный, либо и вовсе отсутствовал, что сами они недостатком не считали. Они пребывали в убеждении, что атомная бомба изменила все представления о ведении боевых действий, а следовательно, полученный в прошлом опыт военного не имел большого значения… Теория “ограниченной войны” как раз и стала продуктом деятельности гражданских стратегов. Они основывались на двух посылках. Первое, США должны сдерживать натиск коммунизма, процесс распространения которого происходит за счет местных, или “туземных”, войн. Второе, необходимо избежать ядерной войны с Китаем или Советским Союзом…

До начала Корейской войны стратегия ограниченной войны оставалась не более чем занимательной теорией для обитателей академических аудиторий, читателей эзотерических страничек, консультантов из всевозможных “мозговых центров”. События на Корейском полуострове помогли теории “поднять голову”. Война там как раз и была ограниченной войной, в результате которой удалось предотвратить распространение красной агрессии. Боевые действия в Корее высветили глубинные противоречия между военными стратегами (Макартуром) и адвокатами ограниченной войны (Трумэном и др.). Доктрина “вышла из подполья”, однако проблемы внутренней политики и эмоции помешали приступить к изучению достоинств и недостатков теории. В 1961-м Кеннеди – молодой либерал, начиненный новомодными идеями и свысока посматривавший на все старое, – с жаром взялся развивать концепцию ограниченной войны. Заняв Овальный кабинет, президент Кеннеди занялся разработкой этой концепции, находившейся в упадке в период правления Эйзенхауэра. Кеннеди наводнил Министерство иностранных дел и МО США “вундеркиндами”, ярыми приверженцами идеи ведения ограниченных войн и поддержания мирового порядка.

Таким образом, основные споры велись гражданскими и военными вокруг целей и философии программы “ROLLING THUNDER”. Гражданскую “команду”, отстаивавшую теорию градуального применения авиации против тщательно отобранных и преимущественно не имевших особого значения объектов на территории Северного Вьетнама, возглавлял помощник министра обороны по делам международной безопасности Джон Т. Макнотон. В общих чертах суть предложения сводилась к тому, чтобы “дать сигнал” Ханою: смотрите, США не собираются шутить, прекращайте-ка поддерживать Вьетконг. Такой ограниченный подход предоставлял президенту Джонсону широкую возможность маневра и давал надежду, что на первых порах Советы и “китайские товарищи” не станут горячиться и вступать в войну. К сожалению, политика градуализма способствовала тому, что в Ханое получили совсем не тот сигнал, который им “транслировали” из Соединенных Штатов, а диаметрально противоположный.

…Война на истощение требовала времени, от недостатка которого вьетнамские коммунисты не страдали и лимит которого у США (хотя их руководители и не осознавали этого в 1965 году) был весьма ограничен.

Между тем военных и гражданских советников президента разделяла не только доктрина применения авиации против Северного Вьетнама. Генералы происходили из поколения великой депрессии и были “крепкими парнями”. Представители гражданской “команды” принадлежали к другому, послевоенному поколению, не знавшему нужды и с охотой откликавшемуся на все новое. Военные с младых лет усвоили, что война – вещь жестокая, они также твердо знали, что врага надо бить, и бить решительно, потому что не бывает войны без крови и слез. Тот же, кто пытается “сглаживать углы”, неминуемо попадает в беду. Разумеется, гражданским подобные теории представлялись чересчур упрощенными и устаревшими. Для них война во Вьетнаме являлась ограниченной войной, ведущейся для достижения ограниченных целей ограниченными же средствами. Из этого вытекало: слезы и кровь в ограниченной войне должны соответствовать ее масштабам – то есть быть минимальными.

И, наконец, обе группы советников разделяла идеологическая пропасть, навести мосты через которую почти так же трудно, как примирить представителей разных религий. Военные, консервативно мыслящие и придерживающиеся спартанских взглядов выпускники Вест-Пойнта и Аннаполиса являлись убежденными антикоммунистами, патриотами и приверженцами американских ценностей. Гражданские были “просвещенными” либералами (иные даже с уклоном в левизну), закончившими университеты “Лиги Плюща”. Они тоже считали себя патриотами, но понимали патриотизм не так, как генералы и адмиралы. Гражданские видели и хотели исправить недостатки американского образа жизни, стремились к построению “взаимозависимого мирового порядка”, где вышло бы из моды применение военной силы…

Посредине между двумя противоборствующими “фракциями” находился только один человек – президент Линдон Бэйнс Джонсон. Включившись в войну (без сомнения, вынужденно), он искал способа подстраховаться и склонялся к гражданским. Не разбиравшийся в правилах ведения военных действий, Джонсон рассматривал бомбардировки через призму внутренней американской политики, где чувствовал себя как рыба в воде. Самолеты, бомбы и разрушения являлись сами по себе лишь аргументами политики, которые, как считал Джонсон, вынудят Хо Ши Мина торговаться. Ничего удивительного, Джонсон был вознесен на вершины власти благодаря умелому использованию древнего постулата, гласившего, что каждый человек имеет свою цену, верил, что есть она и у Хо…

Трудно сказать, заставила бы Хо Ши Мина более жесткая политика США в 1965-м сесть за стол переговоров или нет, но в 1972-м интенсивные бомбардировки и минная блокада Хайфона вынудили коммунистов искать политических путей решения. Однако ситуация в 1972-м отличалась от ситуации в 1965-м, потому трудно делать какие-то выводы. Вместе с тем Линдон Джонсон выводы делал. Несколько лет спустя он признался генералу Вестморленду, что его (Джонсона) “величайшей ошибкой было не уволить всех, за исключением, может быть, одного Дина Раска, последышей администрации Кеннеди”. Военный историк С. Л.А. Маршал сообщает: “Как говорят, в последние годы жизни LBJ (Эл Би Джей – прозвище Джонсона, происходящее от аббревиатуры его полного имени Lyndon Baines Johnson) сказал одному из своих друзей: *Я знаю, в чем заключается мой главный просчет в этой войне. Я не оказывал должного доверия военным советникам'”. Но в 1973-м было уже слишком поздно исправлять ошибки, допущенные гражданским штабом в 1965-м.

Наиболее солидный вклад внесло, конечно, телевидение. Когда дым и кровь сражений вломились с телеэкранов в мирные жилища американцев, граждане Америки оцепенели от ужаса… И, наконец, немалым по значению фактором, разъедавшим стремление американцев к победе, стал рост военных потерь во Вьетнаме…

Итак, Соединенные Штаты проиграли войну так, как и проигрываются войны, поскольку противник умело использовал превосходящую стратегию, нанося нам удары в уязвимые места на политическом и психологическом фронте и не позволяя применить к нему максимально нашу военную мощь. Мы же не смогли воспользоваться слабостями врага, поэтому на протяжении войны его сила росла, мы же становились слабее. Мы проиграли потому, что правительство США не сумело осознать и оценить стратегию революционно-освободительной войны, а следовательно, не нашло средства, способного разрушить эту стратегию» ^{261} .

По американским данным, за 12 лет войны (1961—1973) через Вьетнам прошли минимум 2,5 миллиона человек, 58 тысяч из них погибли, свыше 300 тысяч были ранены, около двух тысяч пропало без вести. (Во Второй мировой войне американцы на Тихоокеанском фронте потеряли убитыми 55 тысяч человек.) Война обошлась в 350 миллиардов долларов, что привело к огромному перенапряжению финансовой и экономической системы США ^{262} .

«Кошмар Вьетнама заключался не только в способе вступления Америки в войну, но и в самом факте этого вступления, не подкрепленном более выверенными оценками возможных издержек. Нация не должна направлять полмиллиона молодых людей на далекий континент, ставить на карту свой международный престиж и внутреннее единство собственного народа, если ее лидеры не способны вразумительно раскрыть свои политические цели и предложить реалистическую стратегию их достижения, как это позднее сделал президент Буш по поводу войны в Заливе. Вашингтону следовало задаться двумя основными вопросами: возможно ли более или менее одновременно установить демократию и добиться военной победы? И добавить еще один, гораздо более важный: стоит ли овчинка выделки?» ^{263}

Можно сказать, что чем глубже увязали американцы во Вьетнаме, тем сильнее оказывалась их зависимость от решений Москвы. Для того чтобы, сохранив лицо, Вашингтон мог уйти из Индокитая, необходимо было договариваться с советским руководством.

Когда в 1972 году готовился первый визит президента Никсона в Советский Союз, Киссинджер консультировался с китайцами, и они ему сообщили, «что в нынешних военных действиях во Вьетнаме заинтересован не Пекин, а Москва, чтобы оказать на Никсона давление и взамен добиться на встрече на высшем уровне уступки в Европе и на Ближнем Востоке» ^{264} .

Китайцы, возможно, были бы и сами не прочь «подогреть» американцев рассказами о советских кознях, но вьетнамская проблема действительно стала для Вашингтона невыносимо мучительной.

Признание Киссинджера, полностью опровергающее выводы генерала Дэвидсона, весьма выразительно: «В период войны во Вьетнаме Америка вынуждена была смириться с существованием предела своим возможностям. На протяжении почти всей истории страны американская исключительность порождала чувство морального превосходства, подкрепляемого материальным изобилием нации. Но во Вьетнаме Америка оказалась вовлеченной в войну, ставшую морально двусмысленной, где материальное превосходство Америки в основном не имело ни малейшего отношения к делу» ^{265} .