Текст книги "Друзья с тобой: Повести"

Автор книги: Светлана Кудряшова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

МАКСИМ

Таня идет взволнованная, в расстегнутом пальто.

Ну и Лешка Кондратьев! Ну и буян! Кажется, Симочка права – трудно с ним. А вот Федю Горева, темноглазого мальчугана с каштановыми волнистыми волосами, Таня видит впервые. Хорошие у него глаза – лучистые, серьезные.

«Славный мальчишка», – думает Таня, вспоминая, как он успокаивал Кондратьева, как остановил драку. И вдруг впереди Таня увидела этого самого Горева. Шагает вместе с Си-мочкой не спеша, несет Симочкин портфель и, если встречается лужа, ловко перепрыгивает через нее. Симочка по обыкновению вертелась, подпрыгивала, то и дело тормошила Федю, что-то рассказывала.

И вспомнился Тане важный Федор из «Голубой чашки» писателя Гайдара. Она улыбнулась, представив себе того хитрого Федора, который ходил без штанов и прятал в капустные грядки чужие пряники. Тот Федор был маленький и белобрысый, а этот – рослый мальчуган с каштановыми волосами. Но все равно они очень похожи друг на друга – оба степенные, серьезные, попусту не улыбнутся, зря слова не скажут. Тане захотелось поближе рассмотреть нового Федора.

– Симочка, подожди! – крикнула она.

Та остановилась, а Федя поспешно скрылся.

– Почему он ушел? – огорченно спрашивает Таня.

– Он смутительный, – авторитетно поясняет Симочка и принимается увлеченно рассказывать про Федю. Она перечисляет все его достоинства, бессовестно преувеличивает его охотничьи удачи. Таня поражена. Симочка, поняв, что переусердствовала, оставляет Федю в покое и рассказывает про его отца, отважного летчика. Потом лукаво смотрит на Таню:

– Если хочешь знать, это Федя Кондрата успокоил. Лешка его слушается, потому что Горев рассказывает ему про охоту и занимается с ним арифметикой. Только никто об этом не знает…

Тут Симочка прикусила язычок – проговорилась. А Феде обещала молчать. Слово дала. Ой, что теперь делать? Таня умеет хранить тайны?

Таня обещала свято хранить тайну.

Неожиданно к ним подбежал Лешка. За собой по лужам и мокрому снегу он волочил старую толстую цепь.

– Таня! – закричал он. – Я уже собираю железный лом. Вот!

Кондратьев показал ржавую цепь, мокрую, грязную. Потом критически взглянул на Симочку и велел ей уйти.

– Иди сам! – обиделась она. – Мы с Таней шли, а ты прилез и командуешь.

Тане Лешка объяснил, что хотел с ней посоветоваться.

– Советуйся, – сказала Таня.

Дело было в том, что на сборе так ничего и не решили относительно рисования. Лешка очень любит рисовать.

Таня задумалась. Потому и не решили на сборе, что она не знает, как быть с рисованием. Сама она совсем не умеет рисовать. Можно бы попросить Максима, брата Симочки – всем известно, что он будущий художник, – но у него тяжелый характер. Таня хорошо это знает – учится с ним в одном классе. Они почти не разговаривают. Правда, может быть, это из-за алгебры…

По алгебре у Максима была тройка, очень нетвердая, и учительница велела Тане заниматься с Максимом алгеброй. Таня подошла к нему на перемене договориться о занятиях, но Максим отвернулся и пробормотал:

– Еще чего! Я сам…

И ушел от Тани.

Она разобиделась, перестала с ним здороваться. А он мало печалился от этого и совсем не замечал Таню.

Перед Новым годом Максим с учителем рисования украшали школьный актовый зал. Они развешивали по стенам нарисованных на ватмане большеглазых нарядных зайцев, лисиц в пестрых сарафанах, добродушных новогодних медведей и прочих лесных жителей. Таня зачем-то вбежала в зал и остановилась очарованная. Чудесно пахло лесом от огромной темно-зеленой елки, от кучи хвойных веток на полу. И Тане показалось, что попала она в сказку… За елкой стоял расписной теремок. Она шутя постучалась в окошко:

– Терем-теремок, кто в тереме живет?

– Я живу, – неожиданно вышел из теремка Максим. Был он весь измазан краской и клеем.

– Это ты сделал? – спросила Таня восхищенно и почему-то засмеялась. Он кивнул, сказал, что еще не закончил и не посоветует ли она, какой краской покрасить крышу терема.

Крышу они докрасили вместе ярко-красной краской. Потом Максим показал Тане незаконченные рисунки. Был тут и малыш Новый год, был престарелый Дед-Мороз, был Иван-царевич. Рисунки Тане очень понравились. Максим настоящий художник! Ей не хотелось уходить, но в классе ее ждали. Вместе они дошли до дверей. Уже взявшись за дверную ручку, Таня спросила:

– Максим, почему ты не захотел заниматься со мной алгеброй?

Она смотрела на него доверчиво, говорила искренне, но Максим нахмурился и сказал уже знакомое:

– Я сам…

И отошел. На Таню он больше не обращал внимания. Она постояла в недоумении и вышла.

Все шло по-прежнему, В классе Таня и Максим не разговаривали, встречаясь утром, еле кивали друг другу. Но когда на алгебре его вызывали к доске, Таня волновалась. Максим отвечал медленно. За это ему снижали оценку. Таня огорчалась больше самого Максима.

Сейчас Таня стояла и думала: идти к Максиму или нет? Лешка ждал.

– Алексей, -сказала Таня, – пойдем вместе, а?

Алексей моргнул и сказал, что пусть лучше Таня идет одна, он ее подождет. Лешка хорошо знаком с Максимом!

Совсем недавно в 4 «А» выпускали стенгазету. После долгих уговоров и пререканий с Симочкой Максим согласился помочь. Он очинил цветные карандаши и начал ими рисовать, но Симочка все ходила вокруг него и жалобно просила, чтобы красками. Она специально для газеты купила замечательные краски в тюбиках. Максим ее не слушал. Симочка залилась горькими слезами. Брат не обращал на нее внимания и, конечно, сделал бы по-своему, но пришла мать. Она-то сразу заметила слезы дочки и велела сыну красить красками.

– Ладно, – буркнул Максим, – пусть красками. Но больше меня не просите. Больше не буду!

В это самое время явился помогать Максиму Лешка Кондратьев. Максим был сердит и заставил Лешку мыть кисточки и менять в блюдечках воду. Кондрату это не понравилось. Он сказал, что хочет рисовать, а не заниматься всякой чепухой.

– Делай, что велят, – прикрикнул Максим.

– Хоть одну букву дай покрасить, – клянчил Лешка.

Максим не удостоил его ответом. Тогда Кондратьев самовольно взял карандаш и начал рисовать Кремль.

– У вас в отряде все такие неслухи? – спросил Максим.

– Нет, – вздохнул Лешка, – половина тихих.

Максим улыбнулся, сказал, что Лешка за словом в карман не лезет, и взял в руки резинку. Симочка и Кондратьев затаили дыхание: неужели сотрет такой красивый Кремль?

Но Максим стирать его не стал, только подправил и велел Лешке раскрашивать.

Газета получилась великолепная. Симочка бурно радовалась.

– Так запомни, – повторил Максим, вытирая руки, – запомни: больше не проси. Больше рисовать не буду.

Лешка это запомнил и идти к строптивому Максиму отказался. Даже Симочка сомневалась в успехе. И, пожалуй, не зря: Максим и головы не поднял от книги, когда девочки вошли в комнату.

– Встань и поздоровайся с Таней, – приказала Симочка.

Максим встал, кивнул и снова уткнулся в книгу. Таня тоже кивнула и принялась пристально рассматривать рисунки, которыми была увешана вся стена над столом Максима. Симочка фыркнула: нашла время любоваться Максимкиными художествами!

Все молчали, но Симочка долго молчать не любила. Она решительно спросила, будет ли Таня разговаривать с Максимом.

– Буду… буду. Подожди.

Но Симочка ждать не хотела. Она взяла Таню за руку и подвела к брату:

– Разговаривайте! – приказала она. – Лешка ждет.

Максиму и Тане вдруг стало очень смешно. Они так весело смеялись, что не удержалась и Симочка, хотя смеяться-то было не над чем.

Наконец Таня рассказала Максиму про рисование. Он задумался, молчит. Очень плохой у него характер, даже мама говорит, что он трудный человек.

И вот трудный человек неожиданно поворачивается к сестре:

– Слушай, председатель совета отряда, поклянись, что не полезешь в это дело!

Синие глаза председателя обиженно суживаются. А когда она лезла не в свое дело? У нее и без того нет времени, у нее…

– Знаем, знаем и тебя и твои дела, – перебивает Максим. -Таня, если Симка не будет командовать, то уж так и быть…

Симочка пожимает плечами. Пожалуйста, она больше не будет с братом даже разговаривать!

– Вот и хорошо, – улыбается Максим и с книжкой уходит из комнаты. Таня не успела его и поблагодарить.

– Не обращай на него внимания, – утешает ее Симочка. – Он у нас невоспитанный, – грустно вздыхает она.

ЭКСКУРСИЯ

– Вот это тепловозик! Скажи, Федя?

Восхищенными круглыми глазами Лешка взглянул на Федора. Тот оторвался от книги, мечтательно кивнул. Тепловоз действительно был великолепным. Несколько минут Федя вспоминал сегодняшнюю экскурсию на железную дорогу. Но сумерки за окнами стали густо-лиловыми, а к занятиям друзья только-только приступили. Федя встревожился: успеют ли они с Лешкой сегодня выучить все уроки? Он дал слово отцу, улетевшему на несколько дней, честно выполнять все задания.

– Пиши, – бросил он Кондратьеву и сам склонился над тетрадкой.

Но Лешка писать не мог. Как можно заниматься какими-то упражнениями по грамматике, когда два часа назад он собственными глазами видел настоящий тепловоз! Он трогал всякие сложные приборы и рукоятки из меди, бронзы и никеля, с помощью которых управляется тепловоз, смотрел в широкое зеркальное окно кабины машиниста. Как хорошо все видно вокруг! Лешка приподнялся на носках и на минуту представил себя настоящим бывалым машинистом. Рука его твердо держит рукоять управления, его зоркие глаза впились в бесконечную даль…

«Вперед, водитель тепловоза Алексей Кондратьев! Вперед, путь открыт!»

И Алексей Кондратьев совсем позабыл, что он не машинист, а только четвероклассник Лешка. Он повернул ручку, и…

– Стоп, малыш! Отчаливай-ка от управления! – строго сказал машинист товарищ Железнов. – Бедовый ты парнишка, – добавил он уже помягче.

Лешка отчалил, но обиделся на машиниста. «Малыш»! Какой он малыш, когда ему ровно одиннадцать с половиной лет! Он хотел сейчас же сообщить об этом товарищу Железнову, но его уже плотным кольцом окружили девчонки и благоговейно слушали, как надо управлять тепловозом. Лешке стало досадно, что машинист теряет время на девчонок. Что они там понимают?

Федя в это время пристально разглядывал приборы в сверкающих оправах и решал важный вопрос: что лучше – самолет, на котором летает его отец, или тепловоз?

Лешка тихонько ткнул Федю кулаком в бок.

– Видал? Я же говорил…

Собственно, он ничего определенного о тепловозах не говорил, потому что до последнего часа имел о них довольно смутное представление. Поэтому он закончил так:

– Я же говорил, что соберу для тепловоза лому больше всех! И бронзы тоже, и меди…

Федя, так и не решив, которая из двух машин лучше, сразу спросил:

– А где ты возьмешь медь и бронзу?

Федя не знал, где в этом городе можно найти лом.

Лешка, не задумываясь, ответил, что найдет хоть под землей, хоть на луне.

– Леш, – тихонько попросил Федя, – давай вместе собирать, а?

– Идет, – немедленно согласился Кондратьев. – Но ты и сам присматривайся, не зевай.

Тут Таня велела всем собираться домой, и Лешке так и не удалось поговорить с товарищем Железновым. Прямо с железной дороги Лешка хотел отправиться в дружину имени Матросова. Раз решили, нечего откладывать! Надо быстро собирать лом и получать тепловозы. Лешкино воображение уже рисовало тот желанный час, когда их отряд будет вручать железнодорожникам сверкающий новенький тепловоз. Впереди всех будет стоять Лешка. Именно ему пожмет руку этот самый товарищ Железнов, который сегодня так неудачно назвал Кондратьева малышом. Вдруг у Лешки мелькнула тревожная мысль: как быть с двойками, которых у него на сегодняшний день две – по арифметике и по истории? Не помешают ли они в деле с тепловозами? Но тут он вспомнил про Федора и успокоился. С Горевым не пропадешь, он обязательно поможет. Очень хорошо, что Федя приехал со своего Севера.

Однако ехать Кондратьеву куда бы то ни было, кроме дома, Таня не разрешила. Лешка напомнил ей, что он ответственный по сбору металла, но и это не помогло. Тогда он попробовал улизнуть, но Таня, оказывается, не спускала с него глаз и в конце концов взяла за руку, как маленького.

Пришлось идти домой, пообедать и затем пойти заниматься к Феде. Они сразу же горячо заговорили о приборах, виденных на тепловозе, поспорили о качестве бронзы, наконец Лешка под строжайшим секретом сообщил, что окончательно и бесповоротно решил стать машинистом. Федя в свою очередь поведал приятелю свои сомнения: что все-таки лучше – самолет или тепловоз? На этот вопрос даже такой бывалый парень, как Лешка, затруднился дать точный ответ. И так как Николай Егорович был в полете, вопрос остался нерешенным. Скоро к друзьям подошла Тамара Аркадьевна и спросила, занимаются ли они или просто разговаривают.

– Занимаемся, – ответил Лешка и сообщил солидно: – Знаете, я ведь ответственный по лому!

Она скептически посмотрела па ответственного и велела учить уроки, а не болтать.

Лешка придвинулся поближе к Феде и стал переписывать упражнение по грамматике из его тетради в свою. Он очень старался, но все равно делал ошибки почти в каждой строчке.

– Хоть бы списывал правильно, – упрекнул Федя.

Тогда Лешка сложил свои тетрадки и решил пойти домой.

С грамматикой ничего не получается. Лучше уж он пойдет и поищет что-нибудь для тепловоза. А задачи он завтра в школе у Феди перепишет.

– Ты допереписываешься, – проворчал Федя. Но Лешка сказал, что это в последний раз, что у Федора очень-то не спишешь– сам же заставляет Лешку думать, думать… Но, так и быть, он теперь начнет думать и попытается решать задачи самостоятельно, но только с завтрашнего дня.

На другой день Кондратьев изнывал и томился – так медленно тянулись для него уроки. Уже весь отряд знал, что сразу после занятий он идет в дружину имени Александра Матросова. Да что там отряд! Знали об этом чрезвычайном событии и в 4 «Б», и в пятых, и в шестых классах. Короче говоря, знала вся дружина. Каждую перемену Лешка стоял окруженный ребятами и репетировал речь у матросовцев. Речь будет краткой и горячей. Девочки поглядывали на Кондратьева с уважением и советовали ему причесаться и вынуть руки из карманов мятых брюк. Симочка строго потребовала, чтобы Лешка выгладил галстук, потому что он опять носил его в кармане и галстук измялся. Но Кондратьев категорически отказался – ни о каком глаженье не может быть и речи, так как домой он заходить не собирается, и вообще пусть Симка от него отстанет и не портит настроение. В плохом настроении хорошей речи не скажешь. Симочка молча надела ему на шею свой галстук.

Когда закончились уроки, появилась Таня и заявила, что поедет с Кондратьевым – дело уж очень ответственное.

Лешка надулся, хотел плюнуть, но вспомнил, что в классе Анна Васильевна, и сдержался. Но от Тани отвернулся и сердито засопел.

Таня наклонилась к самому уху Лешки и зашептала:

– Леша, ты не обижайся. Ты все равно будешь самым главным. Я-то просто так… для важности. Понимаешь?

Кондратьев не понимал. Надутый, как пузырь, он грозно морщил нос и кривил губы в пренебрежительной улыбке. Но Таня все шептала, поправляла Лешке воротничок, очищала мел с рукава его рубашки. Наконец Кондратьев не выдержал, улыбнулся, согласился и предложил взять с собой и Федора.

Надя Асафьева, которая почему-то оказалась рядом, протянула:

– Ну уж нашел кого! Таня, возьмите лучше меня.

Но Лешка о Наде не хотел и слышать. Тогда он не поедет. Пусть едет одна Асафьева. Но только у нее ничего не получится, потому что только у Лешки есть в матросовской дружине знакомый парнишка.

Таня кое-как успокоила Кондратьева и охотно согласилась взять с собой Федю.

Наконец послы отправились. Симочка их проводила, успев шепнуть Феде, чтобы он зашел к ней и все рассказал.

Пришла она домой задумчивая, села за стол, придвинула к себе небольшие настольные часы и стала ждать.

– Еще чего придумала? – осведомился брат.

– Жду, – коротко бросила Симочка.

– Кого?

– Федора.

– Кажется, ты, кроме Федора, уже никого не видишь!

– Всех вижу, – сердито возразила Симочка. – И тебя тоже.

– Очень рад, – ехидно усмехнулся Максим и ушел к себе.

Симочка еще повозилась с часами, походила по комнатам. Мамы не было дома, Симочка быстро соскучилась. Вдруг она подумала: не поискать ли в чулане старых железок? С осени она туда не заглядывала, и, наверно, там скопилось немало всякого добра. Она повеселела и немедленно отправилась к чулану, захватив с собой коробок со спичками – электричества там не было. Симочка бойко открыла дверь и… задержалась на пороге – что-то очень темно. Она зажгла спичку. Из темноты показалась полка с керосиновой лампой, хранящейся на всякий случай, старые заржавленные коньки-снегурки, доставшиеся Симочке по наследству от Максима, и кипа прошлогодних газет.

Спичка погасла. Непроглядная тьма снова воцарилась в чулане. И Симочке вспомнилась мрачная пещера, в которой заблудились Том Сойер и Бекки. Несколько секунд она простояла в задумчивости, вспоминая это страшное приключение. Но так как конец был благополучным, она облегченно вздохнула и снова зажгла спичку. Она внимательно всматривалась в слабо освещенные дальние углы чулана. Ей не грозило заблудиться. Единственной опасностью для Симочки были мыши. Кроме брата и мамы, никто не знал, что она очень боится мышей. Всяких – и серых, и темных. Правда, в чулане уже давно никто не скребется и не шуршит старыми газетами. Симочка иногда подолгу стоит у дверей и прислушивается. Тишина… Наверно, в чулане уже и нет никаких мышей. А может, и есть. Мыши ведь очень хитрые. Они всегда замирают, когда слышат шорох. Они, конечно, думают, что это кот.

Симочка постояла и, набравшись мужества, сделала шаг вперед, держа горящую спичку в вытянутой руке. Тихо. Она шагнула еще, еще… Что-то треснуло под ее ногой. Она выронила спичку и опрометью кинулась из чулана, споткнулась о порог, упала и заревела на весь дом. Прибежал встревоженный Максим, помог сестре подняться. Узнав, в чем дело, он прислонился к стенке и захохотал так, что слезы навернулись ему на глаза. Смущенная Симочка стояла рядом, вытирала передником мокрые щеки и нос и бормотала, что, кажется, видела в чулане крысу, большую, кусачую… Она жалобно посмотрела на брата и попросила его пойти с ней в чулан и поискать железных вещей. Максим наотрез отказался. Чего ради он будет пачкаться в пыли?

Он ушел, Симочка постояла, повздыхала и отправилась В кухню.

Скоро явился Федя. Симочка обрадовалась ему и велела немедленно все рассказывать по порядку. Федя начал рассказывать, но она ежесекундно его перебивала-бурно выражала то восторг, то возмущение. Тогда Федя неодобрительно посмотрел на нее и замолчал. Она поняла его взгляд, притихла. Федя медлил, и Симочка попросила вкрадчиво:

– Ну же, Федя… Я ведь молчу.

Оказалось, что Кондратьев едва не подрался со своим знакомым матросовцем. Пионеры встретили послов приветливо, внимательно выслушали Лешку и согласились без проволочек помочь отряду собирать железо, медь и даже бронзу. Но при условии, что их тоже возьмут на торжественную передачу тепловоза железнодорожникам. Матросовцы тоже хотят пожать руку машинисту тепловоза товарищу Железнову, о котором Кондрат успел много наговорить. Услышав такое требование, Лешка закричал:

– Ага! Привет! Это наш отряд придумал. Мы – самые главные!

– Ну и идите, собирайте одни, главные! – сказал Лешке знакомый пацан.

– Соберем, раз вы такие, – горячился Лешка. – Подумаешь!

Матросовцы зашумели, заволновались. Кондратьев раскричался, сказал, что матросовцы выскочки и несознательные. Тогда их председатель дружины сделал Лешке замечание. Таня потянула Лешку от ствола, он упирался. Тогда она что-то тихо ему сказала, взяла за руку и увела в сторону, а Феде велела поговорить с ребятами по-хорошему. Федя растерялся. Тут растеряешься, когда вот так, с бухты барахты заставляют выступать перед целой дружиной, да еще чужой! Федя ждал, что Таня поможет ему хоть начать, но Таня отчитывала Лешку в дальнем углу. Тот стоял злой, красный, с опущенной головой и что?то ворчал. Подошел Лешкин знакомец и тоже стал выговаривать Кондрату. Незаметно от Тани Лешка показал приятелю кулак.

А Федя все еще топтался у стола. Матросовцы посмеивались, глядя на него, шептались. Наконец председатель дружины спросил Горева, долго ли он будет молчать и топтаться. Матросовцы дружно рассмеялись. Федя обиделся и сказал, что смеяться нечего. Пусть лучше они сами сходят и посмотрят тепловоз. Он такой красивый, что Федя до сих пор не решил, что лучше – тепловоз пли самолет. А на самолете летает Федин папа. В войну он защищал от фашистов Ленинград.

Матросовцы перестали смеяться, прислушались. Кто-то спросил, много ли орденов у Фединого папы, кто-то сказал, что самолет все же лучше тепловоза – в воздухе интереснее. Федя ответил, что посоветуется с папой, когда тот вернется из полета. Потом он сообщил, что в этом городе живет недавно и поэтому не знает, где собирать лом. У себя на Севере он бы нашел старого железа сколько хочешь, хоть целую гору.

– Заливаешь! – уверенно перебил Федю Лешкин знакомый. Матросовцы с ним согласились. Но вот Федя объяснил, что в далекой Карелии за Дивьей горой сохранился с военных времен старый блиндаж. Порос он кустарником и мхом, черничными и брусничными кустами, наполовину развалился, но в мрачной его глубине много валяется всякого добра: железных ржавых касок, цепей, есть части от разбившихся в тайге вражеских самолетов и танков. Короче говоря, завален весь блиндаж. Одна беда – добираться туда трудно. Летом лежат на пути лесные болота, а зимой засыпают тайгу глубокие снега.

Матросовцы слушали Федю внимательно, смотрели на него с уважением, а Федя готов был хоть весь день рассказывать про свой любимый Север. В конце концов к Гореву подошел Лешкин знакомый и заявил, что так и быть, матросовцы помогут Фединой дружине собрать лом и пусть они сами вручают свой тепловоз. Но когда вручат, то должны помочь дружине Матросова собрать металл для нового тепловоза.

– Только по-честному! – предупредил Лешкин приятель. – А то я Кондрата знаю!

Хозяева любезно проводили послов до дверей, потом до ворот, договорились о встрече, дружелюбно распрощались и разошлись.

Когда отошли от школы на почтительное расстояние, Таня повернулась к Кондратьеву, необычно молчаливому и тихому. Видимо, он все еще переживал свое неудачное выступление в матросовской дружине. Таня подняла его опущенную голову и сказала, смеясь:

– Ты не Лешка, а Буян Буянович! Хорошо, что мы с тобой поехали.

Тот в ответ только дернул носом…

Симочке такие новости показались совсем хорошими. Она сказала, что Федя молодец, и повела его к чулану, сообщив, что здесь есть кое-что для тепловоза, затем сунула ему в руки коробок со спичками и остановилась в нескольких шагах от чулана.

– Федя, ты не боишься?

Федя, конечно, не боялся. Он смело шагнул в чуланную тьму и только там зажег спичку.

– Федя! – голос Симочки звучит виновато и тревожно, – А может, там мыши, Федечка?

Но храбрый Федя не боялся и мышей.

– Слушай, – сказал он из самой глубины чулана, – слушай, тут чайник. Серебряный, что ли…

Симочка стала объяснять ему, что чайник не серебряный, а никелированный и что мама, наверно, разрешит его взять. Но Федя ее перебил, радостно сообщив о новой находке, – большом медном умывальнике. Потом он нашел железную банку из-под джема и еще потемневшие вилки.

Симочка, стоя у двери, настороженно прислушивалась к каждому звуку в чулане, подозрительно всматривалась в темноту, освещенную слабым спичечным огоньком, и готова была каждое мгновение задать стрекоча.

Федино исследование чулана закончилось благополучно. Мыши, если они и были, сидели тихо. Они, наверно, испугались шума и дребезжания, с каким Федя волочил по иолу находки. Довольная Симочка сейчас же великодушно предложила Феде половину всего добра. Но он… он отказался! Хотя в глубине души все больше и больше тревожился, где ему искать старое железо.

Вечером честно, как обещал отцу, Федя выполнил все уроки, потом сел писать письмо на далекий Север. Он подробно описал экскурсию на железную дорогу и сообщил, что их отряд решил собирать лом на тепловоз.