Текст книги "Серебряный блеск Лысой горы"

Автор книги: Суннатулла Анарбаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Это была Айсулу, с которой они весной удили рыбу на речке.

«Ну подожди же!» – думал Суванджан.

Перемахнув через забор, он бросился за девушкой, догнал ее и поднял на руки.

Айсулу, пытаясь вырваться, болтала ногами, одетыми в красные тапочки, и то сердито, то жалобно просила:

– Ой, медведь, отпусти! Дорогой Суван, отпусти, если дед увидит...

Суванджан еще крепче обнял девушку, как охотник, который боится упустить добычу, и пошел к забору.

– Суванджан, отпусти, я тебе что-то скажу...

– Обманешь!

– Клянусь!

Дойдя до орешника, Суванджан отпустил Айсулу, но все-таки держал девушку за руку, чтобы она не убежала.

– Уф-ф, ты, оказывается, тяжелая! – Суванджан вытер вспотевший лоб.

– Эх, ты! А еще считаешься мужчиной, – засмеялась Айсулу, но тут же, становясь серьезной, заговорила о другом: – А почему ты плохо смотришь за своими баранами? Иди к моему дедушке и держи ответ!

– Значит, они здесь?

Айсулу ничего не ответила, повернулась и пошла к дому.

Суванджан хорошо знал характер старого Джанизака, поэтому он, набираясь смелости, задержался перед дверью, как будто затем, чтобы стряхнуть пыль с сапог. Наконец осторожно открыл дверь и протянул:

– Ас-са-лом алейкум!

Джанизак лежал на кровати. Увидев юношу, он поднял голову и сел, скрестив ноги.

– Как поживаете, утагасы?[24]24
  Утагасы – почтеннейший.


[Закрыть] – спросил Суванджан, протягивая деду руку.

Джанизак подал ему кончики пальцев и что-то пробормотал себе под нос. Его редкая седая бородка при этом воинственно тряслась. Взгляд узких, глубоко сидящих под нависшими бровями глаз устремился на Суванджана.

– Ну-у-у? – протянул он.

Суванджан опустился на корточки прямо у входа. Вид Джанизака не предвещал ничего хорошего.

– По какому делу явился?

– Не показывались ли здесь... наши бараны? – робко спросил Суванджан.

– Не показывались ли? – с ехидством переспросил старик и, помедлив, отрезал: – Показывались! Они у меня во дворе. Я запер их.

– Зачем?

– Еще спрашивает зачем? – захрипел старик.– Разве ты не догадываешься? До сих пор я уважал твоего отца. Оказывается, он не всегда достоин уважения. Другой на моем месте давно бы съел этих баранов.

Крик старика начал надоедать Суванджану. Но он сдерживался, помня о том, что он друг отца. А Джанизак продолжал поносить Бабакула, и Суванджан не выдержал.

– Не по вашим зубам эти бараны, утагасы, – сказал он зло. – К тому же они колхозные.

– Если они колхозные, кто тебе разрешил пасти их в лесопитомнике?

– Не в питомнике, а в ущелье...

– Он еще возражает! – возмутился Джанизак.– А я-то радовался, что сын у Бабакула стал его опорой, – старик махнул рукой и отвернулся.– Оказывается, правильно говорят: «Лучше пожелай ума, чем высокого роста». Если у тебя в голове есть хоть чуточку ума, подумай, сколько затрачено труда, чтобы вырастить каждое деревце. А твои бараны, такие же безголовые, как ты, топчут эти деревья.

Джанизак снял висевшую над кроватью плеть и помахал ею.

Суванджан помолчал, потом голосом, полным смирения, осторожно спросил:

– Утагасы, можно мне взять своих баранов?

– Э-э, ты что, очумел? Заплати штраф. Сто рублей. А потом бери и гони хоть до Кзылкумов...

– Штраф?! – Суванджан улыбнулся. – Штраф есть в городе, а в горах какой может быть штраф? Почему я должен платить, ведь бараны колхозные...

– Бараны колхозные, а питомник чей?.. Государственный. И куда смотрит ваш председатель? Если бы он был в своем уме, разве доверил бы такому бездельнику породистых баранов?!

Последние слова Джанизака окончательно вывели Суванджана из себя.

– Когда вы будете председателем, то передадите баранов кому-нибудь другому, а пока без болтовни отдайте их мне.

– Ты сказал: без болтовни! Это ты мне сказал? – Редкая бороденка Джанизака задрожала. – Ах ты, балбес! Чтоб отсох твой язык! – Старик замахнулся плеткой.

Суванджан успел увернуться от удара. Он выскочил за дверь и бежал до забора так, будто Джанизак гнался за ним. Хохот Айсулу привел его в себя.

– Беги, беги, смотри сейчас догонит! – кричала она.

Суванджан смутился.

– Смейся, смейся, тебе бы только смеяться! – пробормотал он. Ему было досадно, что Айсулу увидела, как он испугался старика. Он резко повернулся и пошел в другой конец сада.

– Эй, Суван, дверь с этой стороны! – крикнула Айсулу, но, увидев, что юноша не обращает на нее никакого внимания, побежала за ним. – Суван, Суван, постой, послушай, что я скажу! Ты попроси хорошенько дедушку и он тебе отдаст баранов.

– Хватит, просил уже, – ответил Суванджан, перепрыгивая через забор.

– Забери своих баранов! – чуть не плача, кричала Айсулу. – Что я тебе, прислуга смотреть за ними?

Но Суванджан молча скрылся за утесом,

...Бабакул выслушал сына с нахмуренными бровями. Но в конце рассказа не выдержал и улыбнулся.

– Я думал, ты ребенок. Оказывается, старик Джанизак больше ребенок, чем ты.

На следующий день утром Бабакул отправился к Джанизаку. Когда Айсулу, вскипятив чай и приготовив обед, вышла во двор, Бабакул сказал:

– Внучка твоя уже совсем взрослая стала.

Джанизак понял намек Бабакула.

– Для твоего большого, но дурного сына у меня нет внучки, – отрезал он.

– Не забудь свои слова, аксакал![25]25
  Аксакал – седобородый, начальник.


[Закрыть] Иначе я всем скажу, что ты на старости лет стал обманщиком, – пошутил Бабакул,

Друзья долго сидели за достарханом, вспоминая прошлое. К вечеру Бабакул, распростившись с Джанизаком, отправился в путь, погоняя своих баранов.

Поднимаясь к стойбищу, он встретил Шербека и Нигору. На их вопрос: «Где был?», он ответил; «Здесь, недалеко». Не говорить же им, что потеряли породистых баранов. Это же позор для чабана! Но Шербек, наверное, понял. Ну и пусть! Сам виноват: сказал, чтобы пасли отдельно, а чабана не дал.

«Прощай и этот день», – сказала про себя Нигора. Она села на кошму перед шалашом, вытянув ноги и только сейчас почувствовала усталость. Весь день она ездила по стойбищам, делая чабанам прививки.

Напротив вершина горы была залита лучами заходящего солнца. Вот оно опустилось за горизонт и окрасило облака в алый цвет. Только что сиявшая природа нахмурилась, как будто готовилась совершить нечто величественное.

Нигора сидела неподвижно, прикрыв глаза, а когда через несколько минут открыла – увидела желтые злые собачьи глаза, устремленные прямо на нее.

– Каплан, Каплан, мы ведь с тобой старые знакомые, – заискивающе сказала она.

Собака медленно подошла к Нигоре, завиляла хвостом и легла у ее ног, будто выражая свое доверие.

Шелест травы, топот копыт по каменистой земле и ласковое блеяние ягнят слились в один мягкий, успокаивающий шум. Ветер, дующий с Кашка-тава, доносил терпкие запахи трав. Вскоре показался Шербек. Он стреножил коней и, понурив голову, поплелся к шалашу.

«Как он устал, бедный, – подумала Нигора. – Легко ли взвешивать каждого ягненка на каждом стойбище, определять сорт шерсти, лечить разные заболевания. Да еще распределять пастбища между чабанами, выслушивать их жалобы. Да, работать в горах, оказывается, не только интересно, но и трудно».

Из ущелья, подгоняя племенных баранов, поднимался Бабакул. Нигора обратила внимание на то, что старик в такую жару одет в ватный халат. Он шел все время в гору и даже не запыхался. «Этот человек как будто сделан из железа», – подумала Нигора.

Шербек и Бабакул-ата остановились у шалаша.

– Дочка, ты мне кажешься уставшей, – сказал Бабакул с отцовской лаской. – Вон возьми подушку в шалаше и ложись отдыхать. Не стесняйся.

Шербек присел на кошму с другой стороны и задумчиво смотрел на костер, разожженный чабанами на другом берегу реки. Сейчас они, наверное, готовят себе ужин, а вокруг лежат плотно сгрудившиеся овцы.

А Нигора, лежа под одеялом, вспоминала свою сегодняшнюю поездку на соседнее стойбище. Там заболел ребенок у старшего чабана. Маленький, беспомощный, он весь горел и тяжело дышал. Чабан и жена лечили его по старинке: обмазали жиром и завернули в одеяла, чтобы пропотел. Это, конечно, вреда не принесет, но разве этого достаточно, чтобы победить болезнь! Надо будет завтра еще раз съездить на то стойбище и проверить, как идет лечение, решила Нигора. Да, ей обязательно надо побывать еще раз на том стойбище. Старший чабан сказал, что знает ее отца. «Мы с ним на охоту вместе ходили. Золотой он был человек», – сказал чабан.

Отца Нигора почти не помнит. Сохранилось только воспоминание о большом ласковом человеке. Мать завязывала на голове Нигоры белый бант, а Нигора завязывала бант кукле, которую принес отец. Кукла сразу становилась похожа на белую бабочку. Когда солнце начинало опускаться, Нигора выходила к тополю и садилась на скамейку, укачивая куклу и поджидая отца с работы. Отец подходил, брал у Нигоры куклу и разговаривал с ней. «О-о, она, оказывается, смеется, скоро начнет говорить», – шутил он. Тополь, под которым она встречала отца, и сейчас стоит на том же месте... Когда отца арестовали, они недолго оставались в Аксае. Переехали в город к деду. Дед работал на заводе мастером. Нигора быстро привязалась к этому маленькому веселому человеку. Когда дед возвращался с завода, он раскрывал ей навстречу объятия и говорил: «О моя радость, загляни-ка в мой карман, посмотри, что там есть». Нигора обшаривала карманы деда и обязательно находила там что-нибудь вкусное – конфетку, курт или бублик. А в выходные дни она помогала дедушке в домашних делах. «Ох, и помощница у меня», – радовался дед. А мать уходила утром и возвращалась только к вечеру да еще частенько приносила с работы почти готовые платья и подшивала ворот и подол. Нигоре было очень жалко мать, и часто по ночам она плакала, глядя на склоненную над шитьем фигуру матери.

Нарушив тишину ночи, пролетела какая-то большая птица. От взмаха ее сильных невидимых крыльев прохладный ветер ударил в лицо Нигоры. Распушил волосы, пощекотал лоб. Вдалеке шумел Куксай. Спокойно похрапывали овцы. Величественная, бездонная, таинственная ночь в горах. Прямо над крышей шалаша Полярная звезда порхала, как голубая бабочка. Вспоминая прошлое, Нигора задумчиво смотрела на звезды, и на ресницах ее блестели такие же холодные, как эти звезды, капельки слез.

На другом конце кошмы лежал на спине Шербек, положив руки под голову. Все его мысли были о Нигоре, но он не решался посмотреть в ее сторону. Уже четвертый день они почти не расстаются, и Шербек невольно отмечает перемену, происшедшую в девушке со времени их последней встречи в больнице. Тогда ее глаза были наполнены грустью, а сейчас она, как ребенок радуется каждому цветку, каждому ягненку. Шербеку кажется, что там, где ступает нога девушки, поселяются спокойствие и здоровье. А как уважают ее седовласые старики и матери! Шербек поймал себя на мысли, что ему хочется совершить какой-нибудь геройский поступок, чтобы обратить на себя внимание Нигоры. Вот, например, Нигору несет бурлящий Аксай, а Шербек спасает ее. Нигора лежит в его объятьях, и глаза ее полны благодарности, а не испуга...

«Какие несерьезные мысли», – улыбнулся Шербек, закрывая лицо ладонями.

Нигора проснулась от шороха. До рассвета еще далеко. На небе еще много звезд. Суванджан стоит возле Шербека, в руке у него клетка. В клетке шевелится куропатка. Нигора сразу догадалась.

– А-а, вы хотите уйти на охоту без меня! Ничего не выйдет!

– Мы не хотели нарушать ваш сладкий сон, – оправдывался Суванджан.

На южном склоне Кашка-тава есть овраг, густо заросший ельником, кустами шиповника и боярышника. Туда-то и повел Суванджан Шербека и Нигору. На востоке небо только чуть поголубело, когда они подошли к склону оврага. Суванджан спрятал клетку с куропаткой в еловом кустарнике, а силки, сплетенные из конского волоса, расставил в шахматном порядке там, где куропатки должны пройти. Потом они отошли за кусты и улеглись в густой траве.

Отсюда как на ладони было видно место, где стояла клетка.

Ночь в горах наступает неожиданно, так же неожиданно и рассветает. Нигора лежала не шевелясь, слушая жалобный стон томившейся в клетке куропатки и наблюдая за розовеющими облаками. Ей казалось, что откуда-то издалека доносится музыка. Где она слышала эту мелодию? Да это же Григ! Когда она слушала его музыку в концертном зале, то неизменно перед ней возникали сияющие вершины, покрытые вечным снегом, высокогорные цветущие луга, прозрачные, звонкие ручьи...

«Как-ри, как-ри, как-ри!» – запела спрятанная в кустах куропатка. В ее голосе слышалась жажда встречи. Ответного пенья ждать пришлось недолго. С двух сторон раздалось: «Как-ри, как-ри, как-ри!»

Суванджан указал Нигоре в ту сторону, откуда слышался крик. Но, кроме высокой травы и круглых больших камней, она ничего не увидела.

Шербек, лежавший рядом с Нигорой, положил свою ладонь на ее руку.

– Видите то кривое дерево? – прошептал он.– А теперь смотрите чуть выше.

Темно-голубая куропатка-петух промелькнула в кустах. Красные, круглые, как пуговицы, глаза ее блестели. Опьяненный голосом куропатки, сидевшей в клетке, петух неудержимо стремился туда, где ждала его гибель. Шербек покосился на Нигору. Лицо ее пылало румянцем, длинные черные косы упали с плеч и лежали в траве.

Возле клетки послышался шум от сильных ударов крыльев. Сердце Нигоры заныло: вольная птица попала в силки. «Охотник, отпусти свою добычу», – невольно вспомнила Нигора стихи Фурката. Она встретила взгляд Шербека и прочла в его глазах то, что может понять только сердце. Девушка вспыхнула, почувствовав, как тело ее задрожало от неведомого, незнакомого ей ощущения.

– Суван, отпустите, пожалуйста, куропатку, – попросила Нигора умоляющим голосом.

Глава четвертая

На следующий день после возвращения Шербека в Аксай его вызвал председатель колхоза. Как всегда, чисто выбритый, надушенный, Ходжабеков важно восседал за столом, покрытым зеленым сукном, с большим мраморным чернильным прибором. Как всегда, он был одет в коверкотовый китель, из оттопыренного кармана торчали авторучки и остро отточенные карандаши. Поздоровавшись с Шербеком, он исподлобья посмотрел на главного бухгалтера Саидгази. Шербек этого взгляда не понял. Этот взгляд мог понять только Саидгази, перевидавший на своем веку немало начальников и изучивший их характеры. Саидгази положил карандаш в карман такого же, как у председателя, коверкотового кителя, который свободно болтался на его худосочном теле, взял со стула зеленую бархатную тюбетейку и надел ее на свою лысую голову. Захлопнув расчетную книгу, он зажал ее под мышкой и вышел, вобрав голову в плечи. Когда за Саидгази закрылась дверь, Ходжабеков оторвал глаза от лежавших на столе телефонограмм и сердито посмотрел на Шербека.

– Ну, что хорошего в горах?

– Все нормально, – ответил Шербек.

– Говорите, все нормально? – удивился Ходжабеков, положив локти на стол и подавшись вперед. – А что вы там делали? Красотка-то, наверное, вас уже подцепила!

Шербек сначала не понял, куда клонит Ходжабеков, тем более что не знал о его отношении к Нигоре. Догадавшись, он вскочил, но заставил себя ответить сдержанно:

– Мы поехали в горы не гулять, а по делу. Вы, кажется, знаете об этом, и намеки ваши неуместны.

– Хочется верить... – Ходжабеков лукаво улыбнулся, но тут же нахмурился. – Разве вы забыли, как осрамила эта женщина вас на собрании? Вы еще молоды, а женщины лукавы... О вашем поведении там я кое-что слышал. Знаете, сколько дают за аморальную связь с девушкой? Подобрав статью, бахнут лет десять – и шабаш. А это ведь четверть жизни одного человека. Да, с законом шутить нельзя! – сказал Ходжабеков, многозначительно поднося указательный палец к носу. – Партия доверила мне колхоз, и я должен установить в нем порядок и дисциплину! Когда я взял вас своим заместителем, то надеялся на большее. Что мои дела станут вашими делами, мои симпатии – вашими симпатиями... Вы мои глаза, мои уши. И вдруг узнаю, что вы волочитесь за этой интриганкой.

Ходжабеков вышел из-за стола и стал ходить по кабинету, заложив руки за спину.

– Как специалист вы тоже оказались не на высоте. Ваши служебные обязанности часто приходится выполнять мне и беспрерывно вас поправлять. Или вы думаете, что у председателя четыре руки и четыре глаза? По всему Союзу уже перешли на стойловое содержание дойных коров, а мы отстаем от этого прогрессивного метода, и только из-за вас.

– Да для нас это невозможно!.. – вырвалось у Шербека.

– Ха-ха-ха! – громко расхохотался Ходжабеков. – Я знал, что вы это скажете! Каждое новшество всегда встречают в штыки. Жизнь – это столкновение и борьба нового со старым!

Шербек, не выдержав, снова вскочил.

– Этот метод не пригоден для наших условий, даже вреден!

Председатель подошел к Шербеку вплотную. Его длинное лицо и глубоко сидящие глаза были полны ехидства.

– Эх, молодежь, молодежь, – жалостливо покачал он головой. – Как только вы кончаете вуз, забрасываете в шкаф все книги, не работаете над собой, не повышаете своих политических знаний. Вы предпочитаете тратить свое время на развлечения. А мы за вас тянем! Да, да, именно мы! Говорите, вредно? Да поймите вы, в интересах всестороннего развития народного хозяйства надо иногда пожертвовать своей маленькой выгодой, то есть идти на компромисс с малорентабельным способом. Иногда приходится финансировать такое мероприятие, которое будет иметь большое значение только в будущем. Вы меня поняли? В учебнике политической экономии обо всем этом написано, товарищ зоотехник! Пока малорентабельному, но имеющему большое будущее методу нужно открыть дорогу, и наша обязанность – перевести коров на этот прогрессивный метод. Да, тяжело, очень тяжело! – продолжал Ходжабеков, рассуждая как бы сам с собой. – В наше время очень трудно стало руководить технически оснащенным колхозом. Да, сейчас недостаточно иметь кое-какие знания по своей специальности. Надо знать законы общественного развития, планово-пропорционального развития народного хозяйства.

– Если бы ваши теоретические рассуждения касались разведения тонкорунной породы овец, – сказал Шербек, – а то говорите о новаторстве, а разведение тонкорунных пород не поддерживаете...

– Опять вы заводите разговор об этих овцах. Ну скажите, чего мы добились? Добились того, что даже эта красотка критиковала вас. План по ягнятам сорвали? Сорвали. Кто виноват в этом? Вы! Я относился к вам доброжелательно. Я принял во внимание ваш возраст и все покрыл. Я даже похвалил вас на собрании. – Достав из кармана платок, Ходжабеков вытер вспотевший лоб. – А теперь колхоз получит хорошую шерсть, но потеряет высококачественное мясо и курдючное сало.

– Не беспокойтесь, никакого ущерба колхозу не будет. У гибридных баранов курдючное сало образуется на теле. Вы когда-нибудь видели слоистый мрамор? Вот такими слоями будет откладываться сало на баранах: слой мяса, слой сала...

Спокойный ответ Шербека еще больше разозлил Ходжабекова.

– Вы знаете, во что обошлись колхозу ваши новшества, проведенные на «научной» основе? Почти в двести тысяч рублей. Закупив на эти деньги овец, мы едва выполнили план по животноводству!

– Двести тысяч? – Шербек был ошеломлен. – Когда же это было?

Ходжабеков снисходительно улыбнулся. Он почувствовал себя победителем.

– Хорошо еще, что на свете есть Саидгази. Он из тех, которые говорят: «Не считайте нас маленькими, мы еще себя покажем». – Постукивая пальцами по столу, председатель посмотрел на Шербека так, как будто решал важные хозяйственные проблемы. – Шербек, я вам в отцы гожусь. Если говорить откровенно, это я рекомендовал вас на эту почетную должность. И моя обязанность – направлять вас по правильному пути, если вы собьетесь. Если вы допустите ошибку, руководящие товарищи спросят в первую очередь с меня: «А ты где был, Ходжабеков?» Вы разобьете чашку, а удары палки достанутся мне. Эта голова, – он постучал пальцем по виску, – эта голова чего только не видела на своем веку! И из всех передряг она вышла невредимой. Вы должны знать все до конца, дружок. – Он огляделся по сторонам, не подслушивают ли их, взял Шербека за локоть и перешел на шепот: – Отец этой врачихи, которую вы знаете, из тех, кто потерял голову... – Ходжабеков злобно прищурил глаза. – Он был вредителем! Он получил по заслугам. – Откинувшись в кресле, Ходжабеков застыл как памятник. – Я не желаю вам ничего плохого. Поэтому советую – обдумывайте каждый свой шаг. – Ходжабеков осторожно ударил ладонью по столу. Это означало, что разговор окончен.

В кабинет один за другим стали входить члены правления. Ходжабеков с важным видом уселся на председательское место и назидательным тоном начал произносить речь о том, что заготовки кормов – залог развития животноводства. Начались прения. Но Шербек ничего не слышал. Голова его была как в тумане. «Так вот почему у Нигоры были такие грустные глаза там, в больнице», – думал он.

В это время слова попросил Саидгази, сидевший с левой стороны председательского стола. Не спеша водрузив на нос очки, он внимательно оглядел всех сидящих.

– Товарищи члены правления, – начал он неожиданно громким голосом, казалось не соответствующим его маленькому росту, – председатель объяснил, насколько серьезен этот вопрос. Я бессилен что-либо добавить к этому, – он бросил взгляд в сторону председателя. – Сейчас каждый день на счету. Если мы будем думать о том, чтобы наш скот зимой не голодал, то должны заготавливать корм немедля. – Саидгази опять оглядел присутствующих, желая понять, как подействовали его слова. – Вот так, товарищи члены правления! У меня есть предложение: сенокосом на дальних лугах у подножья гор руководить зоотехнику товарищу Шербеку Кучкарову, а косьбой на близких к кишлаку лугах и уборкой люцерны – самому председателю Туйчибеку Ходжабекову. Как вы думаете?

Члены правления не возражали. Потом начали распределять по бригадам конные и тракторные косилки. В этом разговоре участвовали все, только Шербек сидел по-прежнему молча.

Когда собрание закончилось, в комнате было трудно дышать от папиросного дыма.

Выйдя на улицу, Шербек глубоко вдохнул свежий, влажный воздух. Хмурое небо прояснилось, появилась прятавшаяся от дождя луна.

Шербека терзали сомнения, посеянные словами председателя о новой породе овец. Теперь уже ему казалось, что в словах Ходжабекова есть доля правды: действительно, тонкошерстные овцы не дают столько курдючного сала, как обыкновенные. Но неужели нельзя создать такую помесь, чтобы были и тонкая шерсть и курдюк? Нет на свете такого дела, которое было бы недоступно человеку.

Ведь гиссарские и эдилбайские породы овец с большими курдюками тоже не появились сами собой. Сколько поколений чабанов потрудилось, чтобы создать эти породы. Почему же он, Шербек, должен пользоваться готовым и ограничиваться только наблюдениями? Разве для этого он учился? Нет, он должен создать новую породу овец. Он назовет ее «Узбекистан». У них будет тонкая волнистая шерсть, блестящая, как вода Аксая. И курдюки, в которых будет собираться лишнее сало. Тогда их движения будут легкими, как у овец местной породы, для них не страшны ни холод, ни жара. В трудное время они будут питаться за счет своих запасов. Конечно, для выведения такой породы понадобятся долгие годы, может быть вся жизнь. Нужно экспериментировать. Но как быть, если уже начало этой работы принесло колхозу ущерб в двести тысяч рублей? Может ли это быть? Сейчас, оставшись наедине со своими мыслями, Шербек впервые стал сомневаться, правду ли сказал ему Ходжабеков. Что, если это какие-нибудь махинации Саидгази?..

Шербек остановился на перекрестке. Если повернуть налево, то можно прийти туда, где живет Нигора... Ведь он не видел ее с того дня, как они вернулись с гор. Но уже поздно. Может быть, Нигора спит. А завтра он должен уезжать в горы на сенокос... Разве он может уехать, не повидавшись с ней? И Шербек решительно повернул влево. Вот и арык. Как только перейдешь его, будет большой глиняный дувал. За ним дом, где живет Нигора. Шербек остановился в тени большого тополя и воровски огляделся. Вокруг никого не было. После недолгого колебания он перепрыгнул через забор и приблизился к открытому окну, из которого падал луч света.

Омытые недавним дождем листья били его по лицу и как будто шептали: «Бесстыдник». Он остановился в нескольких шагах от окна, поднял ветви усыпанной плодами яблони – и чуть не вскрикнул. За столом, напротив окна, сидела Нигора. Ее густые черные брови были озабоченно нахмурены, глаза устремлены в книгу. Нигора была одета в белое крепдешиновое платье. Занавески на окнах были тоже белые. И вся комната, наполненная светом, была бела, тиха и торжественна. Шербек замер, не в силах оторвать глаз от девушки. Но вот Нигора встала, потянулась и зевнула. Отпустив ветви яблони, Шербек в последний раз посмотрел в окно, Нигора раздевалась. Белое платье утонуло в темноте.

– Спокойной ночи, желаю видеть хорошие сны! – прошептал Шербек,

Утром Шербек пошел в контору. Ему очень не хотелось встречаться с Ходжабековым, но председатель был уже около правления. Он беспрерывно давал какие-то указания, появлялся то у сенокосилок, то среди людей, отправлявшихся в луга. Наконец бригады косцов были готовы к выезду. Первой отправлялась бригада Шербека. На одной двухконной арбе разместились люди, на другой – полевая кухня. Следующая арба была занята палатками и постелями. Процессию завершали три косилки. Шербек выслушал напутствие председателя, и караван тронулся. Когда достигли долины Кайнар, на горизонте показалось солнце. Оно залило своими яркими лучами высокие холмы, окружающие с трех сторон долину. В густой траве застрекотали кузнечики.

Косари, как всегда, остановились у источника. С давних пор в Аксае живет легенда об этом источнике.

Одного из предков Максума прозвали «Бермас-бай», что значит «Жадный». Как-то он привел сюда наемных рабочих – мардикаров – на сенокос. Пока они косили, он сам начал готовить им обед. Слуги трудились изо всех сил, рассчитывая, что обед, приготовленный хозяином, будет особенно вкусным. Пока они прошли долину из конца в конец, время подошло к полудню. Они спросили:

– Бай-бобо[26]26
  Бай-бобо – хозяин.


[Закрыть], кипит ли ваш обед?

– Ничего, кишки не порвутся. Бог даст, скоро закипит, – ответил хозяин.

Мардикари снова взялись за работу. Когда они подошли к источнику, скосив еще одну полосу, начало уже темнеть.

– Хозяин, кипит ли ваш котел? – опять спросили они.

– Бог даст, скоро закипит, а пока трудитесь, – ответил тот.

Мардикари приуныли.

– Пока у хозяина закипит котел, источник может испариться, – сказал один из них.

Второй добавил:

– Он скорее умрет, чем даст лепешку.

Мардикари забрали свои косы и ушли по домам. С тех пор народ назвал этот источник «Кайнар», что значит «Кипящий».

Между тем бригада устраивалась на новом месте. Лошадей пустили на траву и стали строить палатки, разгружать вещи. Недалеко от источника установили котел. За работой не заметили, как наступила ночь.

Назавтра солнце вышло такое свежее, яркое, будто умылось в рассветной росе. Хорошо откормленные лошади тянут косилки. Высокую траву волнует ветер, как лицо голубого озера. Под лучами солнца она блестит, как разноцветный атлас. Скошенная острыми ножами косилки, трава ложится ровными, красивыми рядами.

Шербек с несколькими членами бригады косил траву в оврагах, примыкающих к Кайнару, где не могла пройти косилка. Жара донимала его. Он снял пиджак и засучил рукава полосатой рубашки. Опытные косари смотрели на работу зоотехника с доброжелательными улыбками.

– Шербек, сынок, косу держите спокойно, сильно не нажимайте, – посоветовал идущий позади старый колхозник. – Посмотрите, вот так. Тогда и уставать не будете.

Шербек вытер платком лицо, поплевал на ладони и снова энергично замахал косой.

Для Шербека не прошли бесследно эти жаркие трудовые дни. Он заметно осунулся. Всегда розовые щеки потемнели от загара. Бриться было некогда, и лицо его обросло черной бородой.

Однажды в косилке Туламата сломался нож. Он отправился за новым в кишлак. Вернулся поздно. Сразу бросилось в глаза, что он побывал в парикмахерской. Его черная борода была аккуратно подстрижена, а черные усы старательно закручены кверху. Он зашел в палатку, лег на кошму и крикнул:

– Эй, чайник с чаем сюда!

Шербек понял, что Туламат навеселе, успел отвести душу.

– Туламат-ака, вы требуете чаю, будто съели целого барана, – пошутил Шербек.

Усач, положив тюбетейку на колено, озорно подмигнул Шербеку.

– Эх, братец Шербек, жена сварила на бараньем сале такой вкусный плов, что нет слов описать. На дне блюда, хочешь – верь, хочешь – не верь, целая пиала жира осталась. Чтобы добро не пропадало даром, я смазал им усы.

Сидевшие рядом колхозники рассмеялись. Туламат серьезно посмотрел на них, словно удивляясь: «Чему они смеются?»

– Эй, Туламат, хитрец, в прошлый раз ты говорил, что зарезал барана и отложил курдюк, чтоб смазывать усы, – сказал кто-то из колхозников.

– Курдюк тоже есть, хранится отдельно.

– Почему же не захватил хоть половину? Пригодился бы здесь.

– Ишь, чего захотел! А если вы его у меня утащите?

Колхозники расхохотались. Туламат ловко переливал из пиалы в чайник и обратно. Лицо его было так невозмутимо, как будто этот разговор не имел к нему никакого отношения. Когда смех затих, он искоса поглядел на Шербека и сказал:

– Да, я видел в Аксае эту девушку-доктора. Она передавала тебе привет.

– Да будет она здорова. – Сердце Шербека екнуло. Перед глазами встала Нигора в белом платье.

– Что же ты, братец, задумался? Мне кажется, на твою голову свалилась печаль? – спросил Туламат, усмехнувшись в усы.

Прикинувшись грустным, Шербек ответил:

– Да, вы угадали.

– Есть поговорка: когда рядом с тобой твой осел, поклажа твоя не останется на дороге. Расскажи нам все. Мы с тобой! – Туламат уперся левой рукой в колено, а правую приложил к груди.

Все ждали, что будет дальше.

– Так-то оно так, но все же это только поговорка.

– Ты не веришь мне? – Туламат обиженно посмотрел на Шербека.

– Ну ладно, я верю вам, – Шербек поднял голову. – Если я попрошу вас, как младший брат, об одном одолжении, вы не откажетесь?

– Э-э, брат, за тебя я готов заложить душу дьяволу!

– Ладно, тогда скажу, – Шербек вздохнул. – Туламат-ака, вы не дадите мне в долг три-четыре тысячи рублей? К осени я бы вернул вам...

Правая бровь у Туламата опустилась вниз, а левая – поднялась вверх. Это означало у него раздумье.

– А-а, тебе уже известно, что я выиграл по займу...

Сидевшие замерли от удивления: когда это он выиграл?! И почему никто об этом не знает?

– Расскажи, как это было, – стали просить Туламата.

– Однажды сынок принес газету, я развернул ее и увидел таблицу займа. У меня было облигаций на четыре тысячи четыреста сорок четыре рубля. Завернутые в платок, они ждали своего часа на дне сундука. «Выиграть бы двадцать пять тысяч», – сказал я жене. «Дай бог», – говорит она. Вы же знаете мою жену. Она женщина с предрассудками, что с ней поделаешь! Но про себя я тоже подумал: «О, помоги бог!» Ищу, ищу по номерам – ничего нет. Только хотел бросить все – вдруг номера совпали. «Я же говорила!» – вскрикнула жена. Женщина есть женщина, она всегда бывает права. Потом я пошел в конюшню, оседлал ахалтекинского жеребца и, бросив все дела, уехал в район. – Туламат оглядел слушателей и покрутил усы. – В сберкассе отсчитали мне, как орехи, ровно двадцать пять тысяч. Выхожу на улицу и вижу: подъезжает на мотоцикле мой друг – начальник милиции. Обнялись мы с ним, поздоровались. Он сказал: «Поздравляю!», а я ему:«Благодарю». Оказывается, слух о моем выигрыше облетел уже весь район! Друг мой на мотоцикле, а я на ахалтекинце, – закатились прямо в ресторан. Смотрю, со всех сторон начали собираться друзья. Шербек, мальчик мой, я тебе скажу: не имей сто рублей, а имей сто друзей. Друзья у меня, сам знаешь, какие: один работает в райпотребсоюзе, другой – в райисполкоме, третий – в военкомате, все важные персоны. «Ладно, – думаю, – один раз живем на свете, надо веселиться». Из одной, из другой двери все идут и идут. «А, мулла Туламат, повезло тебе!» – говорят все.