Текст книги "Серебряный блеск Лысой горы"
Автор книги: Суннатулла Анарбаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)
Глава десятая
В Аксай пришла весна. Ветер гнет высокие стройные тополя то в одну, то в другую сторону, проверяя, как они пережили зиму, не съедены ли изнутри червем. Аксай бурлит, бросается на прибрежные камни. Далеко разносится шум его водопадов. Греются на солнышке первые зеленые листочки. Природа, расстелив разноцветную скатерть, устроила весенний пир.
Суванджан пустил овец на траву и застыл, глядя на синие вершины гор. Его мысли были далеко, в ущелье Куксая, где живет Айсулу.
Со стороны Кзылджара вдруг послышался грохот – кто-то быстро ехал на телеге. Скоро телега приблизилась. Человек, сидевший в ней, нещадно хлестал лошадь.
«Да это же Ашир! Но почему он убегает?»
– Ашир! – крикнул Суванджан вдогонку, но тот даже не оглянулся.
«Куда это Ашир так торопится? – подумал Суванджан. – И что это навалено на телегу? Надо было его остановить. Эх, и простофиля же я!»
В этот день Суванджан вернулся в кишлак пораньше и сразу побежал в контору. В коридоре встретил Саидгази и рассказал ему о том, что видел утром.
– Мне кажется, он повез продавать корм для свиней. И потом мне послышался крик поросят...
– А ты видел их?
Суванджан растерялся. Нет, он не видел поросят, но он ясно слышал, как они визжали. И потом – почему Ашир не остановился, когда его окликнули?
– Все было закрыто брезентом... – начал он.
Саидгази перебил его:
– Э, преувеличиваешь, товарищ Бабакулов. Не пойман – не вор. Оставь эти разговоры. Если Ашир услышит эти слова, то подаст на нас обоих в суд за клевету. А ты же еще не выпутался из одного дела и попадешь в другое. Ты рассказал об этом отцу? Не рассказал?! Молодец! Лучше пусть не слышит пока об этом. Я сам тайком проверю это дело, а ты спокойно паси своих овец. Да, говорят, что с каждой сотни овец получили по сто сорок пять ягнят и все они тонкошерстные, белые? – Саидгази дружески похлопал Суванджана по плечу.
Не часто слышал Суванджан такие похвалы, а тем более от бухгалтера, поэтому он просиял.
– Даже двойняшки есть. Оказывается, силища эта СЖК!
– Молодец, ты весь в отца. Если уже сейчас столько получил, то к концу сезона по сто пятьдесят будет, а?
Суванджан улыбнулся.
– Это все Шербек...
– Почему ты думаешь, что Шербек? Это твои труды! И если уж так говорить, то это заслуга правления колхоза и председателя... Да, а почему вы до сих пор не переехали на пастбище? Надо переезжать немедленно, понял? Ну ладно, до свидания. А то, о чем говорил, пусть тебя не беспокоит, я сам разберусь. Если Ашир действительно занимался расхищением колхозного богатства, то за колхозную иголку я возьму с него верблюда. Ведь ты знаешь, какой я беспощадный в этих делах!
Бабакула давно тянуло в горы, но он был еще очень слаб после болезни. Услышав от Суванджана о его разговоре с Саидгази, Бабакул нахмурился и приказал:
– Собирайся!
– Вы устанете, дорога трудная, – возразил Суванджан.
– Вот посмотришь, как только вдохну горный воздух, все мои кости перестанут болеть. О сын мой, ты не знаешь, что значит горный воздух!
По дороге старик почувствовал себя плохо. Боль в костях усилилась. Суванджан не знал, что делать, соседние чабаны советовали позвать врача. Но Бабакул не разрешал ехать за Нигорой.
– Чем она может помочь? От старости нет лекарства. Все дело в том, что погода плохая, облака закрывают солнцу лицо, в воздухе сырость. Не надо беспокоить Нигору. Мне нужен Джанизак. Позовите Джанизака, – просил Бабакул.
Один из чабанов отправился в Куксай за Джанизаком.
Бабакул чувствовал, что теряет силы, что конец близок. Смерть не пугала его, мучили только мысли о сыне. Как он будет жить, когда останется один? Ведь Суванджан совсем еще мальчик, а характер у него нелегкий: он замкнутый, грубоватый и слишком уж доверчивый. Кто позаботится о нем, будет его наставником? Если бы Шербек был сейчас здесь! Но после исчезновения Ходжабекова зоотехника опять вызвали в район, и когда он вернется, никто не знает. Хотя бы успел приехать Джанизак, чтобы уговорить его дать согласие на свадьбу Суванджана и Айсулу...
Бабакулу становилось все хуже. Может быть, все-таки позвать врача, попросить хоть немного продлить жизнь? Погулять бы на свадьбе Суванджана и пожить с молодыми в свое удовольствие. Удивительно, для всего у науки есть лекарства, нет только против старости и против смерти.
Бабакул почувствовал жажду. Суванджан принес в кумгане воды из Родника слез. Старик жадно пил, обливая бороду и грудь.
– Теперь, сынок, выведи меня на воздух, – попросил он.
Суванджан помог отцу встать и усадил на большой камень у двери. Бабакул жадно смотрел туда, где вершины гор встречались с небом, прислушивался к шуму Куксая и щебетанью птиц, словно навсегда хотел запечатлеть в душе красоту этих мест, где провел он всю свою жизнь.
Когда начало темнеть, старик попросил Суванджана уложить его в постель. Снова начался бред. Губы его что-то шептали, но он уже не узнавал ни приехавшего Джанизака, ни чабанов, стоявших у порога, ни сына. Он не слышал, как горько рыдал Суванджан. Последнее, что прошло у него перед глазами, – красное солнце в закате, величественный Кашка-тав и высокие чинары на кладбище, где похоронены его отец и мать...
– Тяжело теперь живется этому мальчугану, – сказал старый Джанизак, сидя за обедом, приготовленным Айсулу. – Нет у него теперь человека, который приготовил бы ему поесть. Самое страшное – одиночество.
Айсулу тоже до слез было жалко Суванджана. С того дня, когда она услышала о смерти Бабакула, каждую ночь она плакала, уткнувшись в подушку.
– Если бы его стойбище было близко от нас, ты приготовила бы ему обед, – продолжал Джанизак.
– Если ехать напрямик через гору, то это недалеко.
– Тогда возьми лошадь, дочь моя.
Айсулу только этого и ждала. От радости она чуть не бросилась к двери, но вовремя удержалась. Потом еще скажет дед, что она на крыльях полетела к Суванджану.
– Что мне до него? – скривила губы Айсулу.
– Друзья познаются в беде, дочь моя. Когда ты родилась, старик Бабакул принес огромного барана и сказал: «Поздравляю с внучкой, да будет жизнь ее вечной». Э-э, что тебе говорить! Он был неоценимый человек. Иди, дочь моя, надо делать людям добро. Если будешь делать добро, добро и получишь. Иди, иди, порадуй дух Бабакула.
Айсулу нахмурилась и даже поворчала немного, но как только вышла во двор, стремглав бросилась к лошади.
Когда Айсулу приехала на стойбище, Суванджан еще не вернулся с отарами. Вещи в шалаше были разбросаны, постель не убрана. Казалось, человеку, который здесь живет, все безразлично. Айсулу смастерила из травы веник, подмела в шалаше и вокруг него, побрызгала землю водой. Разожгла очаг, согрела воду и помыла посуду.
Когда Суванджан подошел с отарой к стойбищу, он заметил струйку дыма и очень удивился: кто это может быть?
Он пустил ишака пастись, отогнал козлят в загон, огороженный плетеной изгородью, и пошел к шалашу за глиняным горшком, чтобы подоить коз. Что за чудо? Возле шалаша горел очаг, над ним что-то кипело в котле. А в шалаше... В шалаше сидела Айсулу и спокойно месила тесто.
У Суванджана к горлу подкатил комок.
– Айсулу... – сдавленным голосом сказал он.
Айсулу вышла из шалаша. Руки ее легли ему на плечи...
С этого дня Айсулу частенько наведывалась на стойбище Суванджана. Прошло несколько недель. Джанизак уже привык к тому, что после обеда Айсулу исчезает из дому и возвращается поздно. Но однажды старик проснулся среди ночи, его мучила жажда.
– Айсулу!
Никто не откликнулся.
«Крепко спит, умаялась за день», – подумал Джанизак и пошел разыскивать чайник. Ощупью нашел спички, зажег лампу. Постель Айсулу была пуста и даже не разобрана.
– Айсулу! Эй, Айсулу!
Тревога закралась в сердце старика. Он вышел во двор.
– Айсулу!
С дерева вспорхнула птица, замяукала кошка.
– Брысь! Чтоб ты сдохла! – с сердцем крикнул Джанизак, запуская в нее камнем.
Он стоял посреди двора, растерянно оглядываясь, вслушиваясь в ночную тишину.
– Вот бесстыжая! – скрипнул он зубами. – Ты хочешь меня опозорить, чертовка! – Не помня себя, он выскочил на улицу и побежал, не разбирая дороги. Силы оставили его, он упал на траву и с яростью погрозил кулаком в сторону гор, где мерцал красный огонек костра.
– Подожди у меня, подожди, проклятый Суванджан!– шептали его губы.
А огонь на стойбище Суванджана все горел и горел, и потушить его не могла ни злость Джанизака, ни темная горная ночь. Он горел как символ большой любви двух молодых, разрезая мглу.
Глава одиннадцатая
Саидгази вернулся домой выросшим на целый вершок. Кто сказал, что ему не к лицу быть на почетной должности? Должность расширяет грудь и дает силу слабым. Сегодня он провел, восседая на председательском кресле, заседание правления. Если бы не он, кто бы это сделал? У него есть все данные, чтобы занять этот пост после того, как Ходжабеков пропал без вести, а Шербек находится под подозрением... «Держи себя смело, Саидгази! Будь находчив и осторожен, семь раз отмерь, один раз отрежь. Не растеряйся, тогда поверят в тебя. Но когда будешь критиковать Ходжабекова, не преувеличивай. И себя не обойди критикой: «Оказывается, я был слепой и не видел, где белое, где черное», – вот так скажи. Ведь передоверился Ходжабекову не ты один. Доверяли ему и те, кто повыше по положению. Но нехорошо открыто ссылаться на других. Зачем наживать себе врагов?..» С такими мыслями Саидгази сел за стол.
Когда жена поставила перед ним обед, ему захотелось выпить. Пил он очень редко, только когда приходилось угощать каких-нибудь приезжих важных персон. Но разве можно не выпить сегодня? Ведь сегодня он заставил слушать себя таких людей, которые вдвое сильнее его.
Одним глотком он осушил стакан водки и позвал жену. Когда Зубайра подошла, Саидгази постучал пальцем себя по лбу и, сощурив глаза, сказал:
– Эта голова работает. Эта голова заставила Ходжабекова бежать, как кота, которому подожгли хвост, облив керосином, ха-ха-ха!
– Чем тут хвалиться? – обиженно сказала Зубайра. – Если к человеку пришло горе, разве можно радоваться? – Она повернулась и вышла.
– Дура! – крикнул он вслед.
«А как быть, если в колхоз вернется Назаров? – подумал он вдруг и сам себе ответил: – Ну и что же, ведь все помнят, что мы были друзьями, росли в одном кишлаке». Правда, Саидгази лучше знал, какими друзьями они были. Ровесники и даже старики в кишлаке уважали агронома Назарова, а Саидгази вовсе не замечали. Его называли просто Гази. А когда они шли вместе по улице, высокий и красивый Назаров и щуплый Саидгази, девушки смеялись: «С одного нужно немного срезать, а другому прибавить». Вот когда в душе его начала накапливаться зависть к Назарову, а когда того избрали председателем, а Саидгази стал работать счетоводом, эта зависть уже не давала ему покоя. На его счастье, настал бурный тридцать седьмой год. Как-то ночью из города приехала машина, и Назарова увезли. Теперь Саидгази боялся одного: как бы его не посчитали «хвостом Назарова», и на первом же собрании он произнес «разоблачительную» речь против бывшего председателя. С тех пор прошло много лет, и, может быть, Саидгази никогда не вспомнил бы своего «друга», если бы в Аксае не появилась Нигора. Когда он увидел девушку, ему стало не по себе. «Ну, теперь жди беды», – подумал он. Но время шло, и по тому, как вела себя Нигора, Саидгази понял, что она ничего не знает об его участии в судьбе отца.
Нет, не все еще потеряно в его жизни. Если даже Назаров решит вернуться в Аксай, то он, Саидгази, сумеет подготовить почву к его приезду. Начать надо с Нигоры. Завтра Саидгази пойдет к ней, по-отечески поговорит с девушкой, расскажет, что дружил с ее отцом еще с детства, позовет в гости...
В это же время Акрам, одиноко сидя в своей квартире, тоже думал о реабилитации и предстоящем возвращении Назарова и о своих отношениях с Нигорой. Когда Нигора пришла работать к нему в больницу, ведь говорил же он: «Я счастливчик!» А потом Ходжабеков все испортил. Теперь, после таинственного исчезновения председателя и известия о реабилитации Назарова, Акраму ясно, что он промахнулся, поверив Ходжабекову. Главное сейчас – не терять времени, надо идти к Нигоре и просить ее руки. Он представил себе, как произойдет их объяснение. Нигора сидит в своей комнате, печальная и одинокая. Когда он войдет, Нигора вспыхнет от радости и смущения. А он бросится перед ней на колени и сразу же скажет: «Всю свою жизнь я посвящаю вам», – и потом будет говорить ей о своей большой любви, которую столько времени скрывал. Потом, когда они поженятся, сразу же уедут из Аксая. Бог с ней, с должностью главного врача! Не вечно же прозябать им в кишлаке! В городе он купит участок, построит дом. Откроет кабинет и будет заниматься частной практикой. Тогда не он за деньгами, а деньги за ним будут бегать...
Акрам побрился, надел новый костюм и отправился к Нигоре.
Как он и думал, Нигора была одна. Она гладила. Увидев Акрама, девушка смутилась: в комнате было не прибрано, подушка без наволочки и вся в перьях. Да и одета она по-домашнему, в стареньком ситцевом платье, босиком. В этом костюме Нигора была удивительно похожа на школьницу.
– Извините, Акрам Юнусович... – тихо сказала она.
Ее взволнованный голос придал Акраму еще больше уверенности.
– Ничего особенного. И моя комната неделями не подметается. Иногда приходится самому стирать и гладить белье, – успокоил он Нигору.
– Вам, бедняжке, оказывается, трудно, – улыбнулась Нигора.
– Да что говорить! Одиночество...
Нигора с улыбкой покосилась на него и стала убирать комнату. Акрам сидел молча, любуясь ее быстрыми, ловкими движениями.
Нигора накрыла на стол, принесла чайник. Потом вышла, переоделась и пригласила Акрама к столу.
Болтая о том, о сем, Акрам еще раз упомянул о своем одиночестве.
Нигора простодушно посоветовала:
– Привезите в Аксай своих родителей.
– Какой смысл увозить их из города? Нет, лучше поселить у себя кого-нибудь из живущих здесь...
– Если согласится – хорошо.
– Постараюсь добиться согласия.
Что-то в его голосе насторожило Нигору. Она внимательно посмотрела на красивое лицо Акрама.
– Видите ли, – продолжал он, – тот, кого я имею в виду, умный человек, вернее, умная женщина. Она добра и отзывчива. Кроме того, она многим обязана мне...
Нигора усмехнулась, поняв, наконец, о ком идет речь.
– Если она чувствует себя чем-то обязанной вам, то это очень далеко от любви...
Акрам опустил пиалу на стол, чтобы Нигора не заметила, как задрожала его рука. «Далеко от любви», – подумал он со злостью. – Значит, кто-то ближе к ее любви, чем я? Ну подожди, сейчас я преподнесу тебе подарочек».
– Да, кстати, я вчера был в райцентре видел там Шербека, – сказал Акрам с наигранным весельем.
Как он и ждал, Нигора насторожилась и с волнением ждала продолжения.
«Рано радоваться, слушайте дальше, дорогая», – сказал про себя Акрам.
– Мы с ним зашли в столовую, выпили, – Акрам улыбнулся. – Я думал, что он спокойный человек. А оказывается, как выпьет, становится другим.
– Разве?
– Да. Не зря говорят: зло у человека внутри, а у животных снаружи. Я-то думал, что он даже муравью не причинит зла, но не стоит вдаваться в подробности...
– Зачем же вы тогда начали, если не хотите говорить?
– Проговорился. Ладно, доскажу... Оказывается, он просто самовлюбленный болтун и пустомеля. Говорит, что вы любите его, а он не любит вас, потому что ваш отец...
– Довольно! – Нигора резко встала. – Вы пришли сюда получить суюнчи[27]27
Суюнчи – подарок, обычай одаривать человека, принесшего какую-либо хорошую весть.
[Закрыть] за эту радостную весть? Благодарю вас!
Упоминание о суюнчи звучало издевательски. Нигора стоя ждала, когда Акрам уйдет. Он заерзал на стуле и попытался превратить все это в шутку:
– Ведь вы же сами заставили меня сказать... – Он развел руками и робко улыбнулся, но, видя, что Нигора смотрит на него с презрением, поднялся, взял с вешалки свою соломенную шляпу. – Извините за беспокойство. Но подумайте обо всем хорошенько...
Дверь захлопнулась.
Нигора постояла посреди комнаты, пока не замерли шаги Акрама, и вышла во двор. Тихая ночь и влажный ветер немного успокоили ее. Теперь Нигоре было досадно даже, что она так вскипела. Нужно было выслушать Акрама до конца. Неужели Шербек мог сказать такое? Нигора опять заволновалась. Нет, у этого Акрама не сердце, а кладовая клеветы! Ей показалось, что она выкрикнула эти слова. Невозможно поверить в такое после их недавней встречи с Шербеком. Она возвращалась из больницы, и Шербек пошел ее проводить. Они не заметили, как прошли мимо дома Нигоры, опомнились только на берегу Аксая. По смущенному виду Шербека Нигора поняла, что он готовится сказать ей что-то важное. Но он, не переставая, рассказывал о гормональной сыворотке, о способе ее приготовления, о тонкой и грубой шерсти. Все это было близко Нигоре: разве может она относиться, холодно к таким вещам, ради которых Шербек готов пожертвовать жизнью? Но вступительные слова Шербека уж очень растянулись: второе поколение, третье поколение... новые породы овец «аксай»... Наконец Шербек взял ее руку в свои теплые ладони.
– Нигора! – Голос его задрожал.
– Что?
– Весной... такие маленькие красивенькие ягнята родятся...
Нигора подумала: «В такой момент думать о ягнятах!»
– Вы говорите о тонкошерстных ягнятах? – Она так заразительно расхохоталась, что он сразу скис.
Потом тоже рассмеялся, притянул ее к себе своими сильными руками, обнял и хриплым от волнения голосом сказал:
– Моя Нигора, весной наша свадьба, да?
Неужели этот человек, говоривший о свадьбе, мог сказать Акраму такие слова? Нет, ложь!
После той встречи, правда, они не виделись, но она уже принимала все несчастья Шербека как свои собственные, иногда все ночи напролет думала о том, как помочь Шербеку. Когда началось следствие, Нигора написала письмо в райком партии. Она писала, как работает Шербек, какой он опытный зоотехник. Она написала все, что знала о нем. Может ли она после всего этого поверить словам Акрама, будто Шербек ее обманывает?
«А что, если он совсем не такой, каким я его вижу, и я просто создала его таким в своем воображении?» Эта мысль снова привела Нигору в смятение, она хотела избавиться от нее – и не могла.
Рассвет золотом рассыпался над Аксаем, когда Шербек, вернувшись из райцентра, пришел в конюшню. Туламат, увидев Шербека, бросил скребницу и побежал к нему.
– О браток! – Радость Туламата была написана на лице. – А я только что собирался ехать в район, хотел покатать тебя по улице на ахалтекинце на радость друзьям, назло врагам! Ну-ка, дай обнять тебя по-мужски. Здоров ли ты? – Усач обнял Шербека, похлопал его по спине. – Ну-ка, давай поборемся. Посмотрю, действительно ли ты поборол Ходжабекова или все вранье?
Шербек, шутя, взял за пояс Туламата и, притянув к себе, поднял семипудовое тело, покружился и опустил на землю.
– Молодец! Ты сын своего отца! Теперь я верю, что это ты закинул Ходжабекова на Кашка-тав. Ты слышал, что он там скитается?
Шербек кивнул.
Туламат спешил выложить все новости.
– Послушай, браток, ты знаешь старика Джанизака?
– Еще бы!
– Мы с Джанизаком как родные. Даже наши деды были большие друзья. Так вот он пригласил нас на свадьбу своей внучки. Ну, браток, а что сказали в прокуратуре? Теперь все в порядке?
– Что они могут сказать, – улыбнулся Шербек.– Говорят, будь хорошим, не будь плохим.
– Правильно говорят. Ты уж больно горяч. Ну, а теперь давай решать, как со свадьбой? Джанизак просит нас с тобой помочь ему все устроить.
– Все сделаем, не беспокойтесь. Сначала только мне надо съездить в горы, осмотреть овец. Я слышал, что Суванджан и Айсулу поссорились с Джанизаком. Так, значит, уже помирились?
– Что оставалось Джанизаку делать! Ведь они ему самые близкие, – задумчиво сказал Туламат. – Мне кажется, пора уже всех оповестить о свадьбе, но прежде нужно разыскать в горах Ходжабекова. Привезем его хоть с того света, пусть отчитывается перед людьми. Колхоз не место, где можно наесться и убежать! – Лицо Шербека помрачнело.
– Туламат-ака, дайте мне свою лошадь.
– Бери ахалтекинца, – предложил Туламат.
– Нет, я возьму гнедого, он старый мой друг. Не хочу быть изменником.
– Ладно, как хочешь.
Когда Шербек вышел за ворота с лошадью, перед ним появился Саидгази.
«Откуда он здесь в такой ранний час?» – подумал Шербек.
– Э-э, товарищ Кучкаров, наконец-то я вас увидел! – Саидгази протянул руку. – Что-то долго задержались в районе и опять куда-то уезжаете. – Он испытующе взглянул на Шербека.
– Слышал, что вы были в райкоме партии... Очень рад...
– Да, вызвали на собеседование. Поговорили о перспективном плане и о строительстве базы на Куксае.
– Какой базы?
– Потом расскажу. А откуда вы идете?
Саидгази, наклонившись к уху Шербека, зашептал:
– Ее отец был самым близким моим другом. Пошел проведать, и она, оказывается, уехала, и никто не знает куда.
– Кто?
– Нигора. Оказывается, ночью у нее был Акрам и между ними был неприятный разговор, после этого она и уехала...
Молнии сверкали все ярче и ярче, словно соревнуясь между собой. Гром не переставал сотрясать небо и, будто прорвав его, обрушил вниз море воды.
Ходжабеков съежился, закутался в плащ, но это не помогло, скоро он промок до нитки. Ручьи устремились с гор, размыли тропинку вдоль берега Аксая, и лошадь, все чаще спотыкаясь, шла уже по колено в воде.
Аксай превратился в бурный, бешено ревущий поток. Вот из воды показались бледно-желтые корни горного тополя. Они то появлялись над водой, то исчезали, и было похоже, что это тонущий человек протягивает руки с мольбой о помощи.
Ходжабеков вдруг вспомнил, как однажды на его глазах вытаскивали из реки посиневший, раздутый труп женщины. Мысли, недавно мучившие его, ярость, раздиравшая сердце, улетучились, страх, животный страх охватил все его существо. Он невольно бросил взгляд на Аксай: он несся с ревом, вздыбливая и перекатывая валуны. «А вдруг... Сегодня есть Ходжабеков, а завтра его нет... и снова этот труп. Нет, нет!» Чтобы освободиться, сбросить с себя навалившиеся черные мысли, он стал хлестать лошадь. Белый конь, бравший когда-то призы на скачках, прижал уши и понес. Ходжабеков, как мешок, сползал то влево, то вправо, казалось, что вот-вот он упадет. Наконец ему удалось обхватить лошадь за шею; она приостановилась и пошла медленнее. Ходжабеков ожил. Выпрямившись в седле, он посмотрел вокруг. Оказывается, он уже миновал Сторожевую гору, и до кишлака рукой подать. Кое-где мерцают огоньки, а кругом темень. «Хорошо, что стемнело, – подумал он. – Кажется, доберусь до дому, не попадаясь на глаза. Завтра, послезавтра... может, позже... Но только не сегодня». Ему надо в одиночестве подумать о своем положении. «А что говорят в кишлаке? Как люди посмотрят на его бегство? У, проклятый Саидгази! Это он заставил сделать такой неверный шаг!»
С гор задул сильный ветер. Железная крыша ближнего дома задребезжала. Дождь перестал так же внезапно, как начался. Ходжабеков, натянув поводья, посмотрел через разлившийся, переполненный Аксай на тот берег. Сердце чувствует – его дом напротив. Сквозь шум воды донесся странный шелест деревьев из его сада, раскачивающихся на ветру, а вон чернеет высокий каменный забор. Посреди сада красавец дом с застекленной террасой, шестью комнатами. Думал – строит навеки, поэтому фундамент заливал бетоном.
Конь, почувствовав, что хозяин занят собой, все медленнее передвигал ноги, а потом и вовсе остановился. Ходжабеков поднял голову. От моста осталось лишь несколько досок, прибитых волнами к берегу.
Что же теперь делать? Неужели слоняться всю ночь?
Взгляд его упал на одинокую чинару, которая стояла, крепко вцепившись корнями в каменистый берег. Вот и он, когда стал председателем колхоза, хотел вот так, как эта чинара, пустить в Аксае корни, укрепиться навеки.
Мысли Ходжабекова прервал сильный грохот, донесшийся с того берега. Каменная стена, окружавшая его двор, не выдержала натиска потока и рухнула!
А дом? А вещи, накопленные годами? Сердце Ходжабекова запрыгало, он привстал на стременах, пытаясь сквозь тьму проникнуть взором туда, где рушилось его последнее благополучие.
В это время сквозь рев бурана и шум Аксая послышался женский визг.
– Это же голос Якутой! – дрожащим голосом произнес Ходжабеков. – Значит, в подвал набралась вода, затопило сундуки с вещами!
В саду мелькнул огонек. Ему показалось, что Якутой раздетая, разутая, с фонарем в руках бегает вокруг дома...
– Сейчас!!! – прокричал Ходжабеков, но не услышал своего голоса. Осыпая коня ударами плети, он помчался к реке. – Эх, пропало... Все богатство... Дом, имущество... – шептали его губы.
Плеть ударилась об воду, рассыпая брызги, сапоги залило водой. Вот вода уже по пояс. На поверхности виднеется лишь белая голова лошади. Он не видит берега, к которому плывет, видит лишь то исчезающий, то появляющийся огонек.
По мелькающим на берегу домам и деревьям Ходжабеков, наконец, понял, что попал в водоворот. Его понесло прямо на плотину, где торчали, словно крюки мясника, страшные колы – все, что осталось от размытого моста. Вот где верная гибель! Снова перед глазами появился тот зловонный, посиневший труп. Ходжабекова охватил ужас. Он судорожно дернул поводья. Лошадь споткнулась, и он кубарем перекатился через ее голову...
А могучий Аксай вставал на дыбы и, играя с бураном, шумел, как беззаботный, бесшабашный джигит.
В это время ветер, несущийся с гор, погнал с неба черные тучи. Показалась луна. Вышла – и заулыбалась. Эх, дикарь необузданный мой, Аксай, куда же ты так торопишься?
