Текст книги "Серебряный блеск Лысой горы"

Автор книги: Суннатулла Анарбаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

– Не трогайте ее, пусть орет! – остановил он пытавшихся успокоить Якутой.

Как только он сказал это, Якутой умолкла.

– Идите домой. Придете в себя, тогда и поговорим, – сказал Шербек.

Когда Якутой вышла, сторож покачал головой: «Ну и баба!»

– Специально придуманная провокация, – проговорил Саидгази серьезно. – Хотела перед народом подорвать ваш авторитет.

– Не паникуйте, – сказал Шербек, стараясь не выдать ярости, застрявшей в горле.

Настроение его было испорчено: две неудачи в одно утро.

Глава восьмая

Джалил вышел из амбара и увидел, что председатель пристально разглядывает его машину.

– Куда путь держишь?

– В коровник, а оттуда проеду на Кызилжар. Везу коровам и свиньям соль, отруби.

– Не возражаешь, если поеду с тобой?

– Наоборот, что вы! – Джалил обрадовался, что председатель не брезгует его «старой телегой». Побежал к кабине, сел за руль. Хотел завести мотор, но зажигание не включилось. Отерев рукавом синего халата пот со лба, попросил: – Шербек-ака, нажмите ногой на педаль.

Зажигание снова не включилось. Джалил открыл капот старого «газика» и начал ковыряться в нем, но в это время в ворота въехала большая, словно бык, автомашина и начала реветь, чтобы освободили проход. Показалась голова шофера из кабины.

– Убери с дороги свою старую телегу! – Увидев Шербека, шофер смутился. Заглушив мотор, он подошел на помощь Джалилу.

Наконец «газик» тронулся. Глиняные дувалы с нависшими над ними ветвями джиды, гнущимися под тяжестью желто-коричневых плодов, остались позади. Черный пес бросился навстречу машине и побежал рядом с остервенелым лаем, норовя попасть под переднее колесо. Джалил искоса глянул на него, как бы говоря: «Собака, что с нее возьмешь». В это время машина выстрелила, словно из ружья, несколько раз подряд, выкинув клубы голубого дыма. Пес бросился в сторону и шлепнулся, громко визжа, в канаву с водой.

– Дела-то у тебя реактивные! – съязвил Шербек.

– А как же!

– Тормоз в порядке? – При этом Шербек указал на вывеску «Буфет» под огромным развесистым карагачем.

Джалил, поняв намек Шербека, расхохотался.

– Тормоз в порядке. Никак не можете забыть, Шербек-ака? Той привычки давно уж нет.

А Шербек намекал вот на что: в тот год, когда он, окончив институт, приехал в родной колхоз, Джалил окончил курсы шоферов. Но свободных машин в колхозе не оказалось, и Джалил выпросил у Ходжабекова «газик», списанный в лом, сам отремонтировал его. Как-то Шербек поехал с ним в город за оборудованием для зоотехнической лаборатории. Когда возвращались из города, около этого самого буфета под развесистым карагачем Джалил остановил машину и сказал: «Тормоз не в порядке. Нужно залить бутылкой вина», – и выпрыгнул из кабины. Немного погодя, сдвинув набок промасленную кепку, он возвратился и грустно вздохнул: «Жалко стало. Залил вино в свой тормоз». С тех пор Шербек не оставляет его в покое. Все спрашивает: «Тормоз в порядке?»

Недалеко от коровника на зеленом клеверном поле рассыпались черно-белые и коричнево-золотистые коровы. «Все-таки лучше, если коровы в стаде будут одной породы», – подумал Шербек и тут же прикинул, сколько понадобится лет, чтобы все стадо состояло из высокоудойной и крупномясной черно-белой породы – остфриз.

Когда машина остановилась у коровника, вышли две женщины в синих халатах. У той, что помоложе, брови были насуплены, у другой вид какой-то растерянный. Две девушки, которых утром Шербек послал сюда, разгружали арбу с люцерной, стоявшую у входа в коровник. Шербек спросил у молодой женщины с насупленными бровями:

– Зиядахон, хорошие теперь у тебя помощницы?

– Не испытывала, – проворчала Зиядахон.

– Да что это ты так дуешься? – Шербек учился с Зиядахон в одном классе, поэтому обращался к ней по-приятельски.

– Наверное, Джалил уже донес! – Она бросила хмурый взгляд на шофера, сгружающего с машины мешки соли.

– Как завидела вас издали, дорогой мой, как завелась, как завелась: «Джалил, пропади он, уже донес председателю. Иначе зачем же едет?! Сама наделала, а теперь...»

Женщины тараторили наперебой, и ничего невозможно было понять.

Шербек закрыл уши руками.

– Э, да хватит! Хватит, говорю! – прикрикнул на них Джалил.

– Джалил, объясни мне толком, что случилось?

– И вчера и сегодня часть нашего молока, отправленного на пункт, возвратили – прокисло.

– Разве это справедливо? – снова запричитала Салтанат-апа. – Если Ласточка не ест – виновата Салтанат, если прокиснет надоенное молоко – виновата Салтанат. Э, да будь проклята жизнь Салтанат! С вашей матерью всю жизнь доили колхозных коров, аж волосы поседели. Как только язык начал говорить, а руки что-то делать, с тех пор и ухаживаю за скотом. Скотина – эта такая живность, что наестся и может стоять не шелохнувшись. И молоко прокисает. И болеет. И даже, если пришел конец, то дохнет!

– Как вы можете так говорить! – возмутилась Зиядахон. – Говорите, чтобы подохли коровы, у которых есть телки-сосунки, а!

– О боже! Раисджан, разве я сказала – пусть подохнут?

– Да замолчите же!! – Джалил бросил сигарету и подскочил. – Если нужно, отрежу свои уши и оставлю вам свои мозги! Надоели, трещотки!

Опешившие от крика Джалила, Зиядахон и Салтанат прервали перепалку. Шербек, воспользовавшись затишьем, начал разговор:

– Бидоны чистые?

– Ой, что вы говорите, Шербек? Разве я грязнуля?

– Да не берите вы все на себя, Зиядахон. Знаю вашу чистоплотность. Недаром еще в классе вас избирали санитаркой. Но почему же все-таки снизились надои молока, а то, что везем на сдачу, скисает?

– Вы говорите почему? Этот... овод мучает. Не дает даже пастись коровам. Поднимут хвост кверху палкой и бегут.

– Почему же вы не сказали оводам: «Не мешайте, план из-за вас не выполняется»?

– Смеетесь, Шербек? Кроме того, не успеваем с доставкой корма. Людей...

– Теперь еще два человека добавилось.

– Только сегодня нас стало больше, значит назавтра и молока больше будет. А прокисает молоко не от бидонов. Дурочка я, что ли, чтобы не мыть бидоны? После промывки прополаскиваю еще три раза... Чтобы вечернее молоко было холодным и не испортилось, пускаю из большого арыка воду. Хоть обижайтесь, хоть нет, Салтанат-апа, но я скажу правду председателю: молоко гниет из-за вашей яловой коровы, это она во всем виновата.

Шербек усмехнулся: бедное животное, если бы не осталась яловой, то не слышала бы столько упреков!

– И все потому, что нет телка, который бы очистил ее вымя до капли после дойки, – продолжала доказывать Зиядахон. – Подумайте сами, Шербек, молоко, оставшееся в вымени, соединяясь с новым, портит его или нет? Непременно портит. А Салтанат-апа смешивала молоко яловой с молоком других коров...

– А тем раствором, что я вам давал, ополаскиваете бидоны?

Зиядахон потупилась.

– Раствор у нас есть...

– А почему не используете?

– Как ни говори, а это лекарство. Я боялась, чтобы его запах на молоко не перешел...

– Зря боялись. Каждый раз перед дойкой ополаскивайте этим препаратом бидоны, он убивает всех вредных микробов, портящих молоко. Вот если и тогда будет скисать, то виновата яловая корова Салтанат-апы, а если нет – Зиядахон.

Шербек вошел в помещение для хранения молока, отстроенное рядом с коровником. Здесь цементный пол, прохладно, вдоль стен выстроились молочные бидоны. У окна стол. На нем чернильница, деревянная ручка. Стопка толстых конторских тетрадей, куда записывается ежедневный надой от каждой коровы. Подойдя к столу, Шербек стал перелистывать одну за другой тетради. Иногда, поднимая голову, расспрашивал о причинах снижения удоя у какой-нибудь из коров. Потом он установил отдельный рацион для некоторых коров, а нескольких посоветовал показать районному ветеринарному врачу.

Нет, он был недоволен фермой. Зиядахон, почувствовав это, опустила глаза.

Закрыв контрольные тетради, Шербек задумался.

Коровы местной породы дают от четырех до восьми литров, остфриз, швиц и помесные – от двенадцати до шестнадцати литров. Все они на стойловом содержании. Эти показатели лучше прошлогодних. «Однако... однако, если взять в общем, то это далеко не то, что нужно. Почему же? Почему в совхозе «Коммунизм» от породистых коров надаивают до двадцати пяти – тридцати литров, а мы не можем? Все дело в уходе. У нас то хорошо, то плохо. Нет равномерности. Коровам, которым нужны отруби, даем солому. А тем, которым нужно свежее сено, даем отруби. А силос, концентраты до сих пор пишутся только в сводках...»

Шербек, медленно отмеривая шаги, вышел. Напротив, на холме, дрожит, переливаясь, мираж. Под ним, у подножья холма, растет кукуруза: высокая, зеленая, она стоит ровными рядами. На макушках серебряные пушистые папахи.

– Как человеку надоедает однообразная пища, так и коровам, наверное, очень надоела люцерна?

– Да что вы говорите, Шербек? Мы же периодически пасем коров на берегу сая, там еще много травы.

– Хорошо. А если будете нарезать зеленые стебли кукурузы и давать коровам, подействует это на повышение удоев?

– Конечно, подействует.

– Тогда давайте больше. Косите у подножья холма.

Осматривая хлеб, Шербек увидел, как Салтанат-апа, схватив добрую охапку люцерны, рассыпая по пути, потащила ее к кормушкам.

– Поменьше, поменьше берите. Видите – сыплется.

– Так что ж, я должна пригоршнями таскать? Когда строился коровник, говорили, что сделают подвесную дорогу, а вода к каждой кормушке будет идти по желобу. В газете, где расхваливали вашу маму и меня, писали и об этом. Не верите – найдите и прочтите. Говорили, писали, а что построили?

– В будущем году весной обязательно механизируем.

– Ну что ж, поживем – увидим...

Колкие слова Салтанат задели Шербека: хуже нет обещать, если не можешь сделать, такие пустые обещания рождают в людях недоверие. Женщинам работать нелегко: корм таскают сами, доят вручную. Все время чистят, скребут хлев, выгребая навоз. А человек, который обещал, сказал – и все. Язык от этого не заболит. Потеряна вера. Вера... Ее не вернешь словами. Сказал – значит сделай, выполни! «Поживем – увидим...» Крепко запомни эти слова, Шербек!

Карабкаясь наверх по бездорожью, машина стонет, натужно гудит. Шербек, сам того не замечая, наклоняется вперед, как человек, тянущий салазки. Ему становится жаль «старую телегу» Джалила.

А вот и знакомый пейзаж: чернеют оконца длинного, вросшего в землю свинарника. Повыше – дом свинаря, приусадебный участок. Может, и на этот раз он найдет Ашира дома? Нет, дверь на замке. Не видно ни кур, ни огромного, как осел, злого пса.

Когда машина подкатила к свинарнику, оттуда появились два паренька. Шербек знает старшего: это табельщик свиноводческой и птицеводческой фермы Тухтасин. А другой помладше и очень похож на него – наверное, брат.

– Тухтасин! – позвал Джалил из кузова. – Привез для твоих свиней отруби. Помогите!

Пока ребята таскали мешки, Шербек обошел свинарник. Раньше из-за грязи нельзя было даже близко подойти! А сейчас и внутри и снаружи чистота. Он не думал найти свинарник в таком виде. Неужели Ашир так изменился? Да, а где же он сам?

– А где дядя Ашир?

Тухтасин оторопело молчал.

– Ашир уехал в кишлак?

– Вы же его сами освободили...

– От работы в свинарнике?

– Из колхоза. Откуда же еще? – сказал он, чертя носком землю. Взглянул на Шербека и понял, что он ничего не знает об этом.

– Однажды прихожу утром, смотрю: грузит вещи на машину. «Что такое?» – спрашиваю. «Уволили», – отвечает. С тех пор я его больше не видел.

– Лучше, чтобы не было таких людей, – сказал Шербек. – Однако почему Ашир исчез так быстро, никому не сказавшись?

Шербек заметил в кармане Тухтасина сложенную вдвое брошюру. «Все в его возрасте увлекаются стихами, – подумал он. – Я ведь тоже в школе написал стихотворение, посвященное Зиядахон. А теперь, как вспомню, смех разбирает».

– Что это у тебя в кармане? Стихи?

Тухтасин, опустив глаза, кивнул. А младший брат серьезно сказал:

– Книга о свиньях!

Перелистав брошюру, Шербек с изумлением посмотрел на Тухтасина.

– Я думал, о любви, а тут действительно о свиньях...

Долго он думал, кого бы поставить вместо Ашира... Вот кого он искал! Не каждый справится с этим делом. Не будет никакого толку, если поставишь насильно. А если взять свинаря со стороны, разве будет болеть за колхозный скот, если у него поясница не болела от труда? Сегодня он здесь, а завтра там. А этот парнишка...

– Будь у нас такие условия... – начал братишка Тухтасина.

– Какие условия?

– Да вон... как в книге... – пробурчал Тухтасин.

– Условия, как в колхозе Александра Грача, – пояснил брат. – С одной стороны свинарника – специальное пастбище, с другой стороны – площадь, занятая под свеклу, картошку, тыкву. С третьей стороны – кукуруза... Захочет свинья – траву ест, захочет – картошку копает...

– У нас мало земли, братишка, чтобы вокруг свинарника сеять свеклу и картошку, – возразил Шербек мягко, чтобы не рассеять сокровенную мечту братьев. – Посмотрите, кругом горы, камни. Но если будем думать вместе, найдем выход. Правильно, ребята?

Тухтасин опять кивнул, а брат бойко ответил:

– Правильно.

– А что будем делать с должностью табельщика? Справишься?

– Пока братишка помогает...

– А как учеба начнется, буду после уроков ухаживать.

– Вы сюда всей семьей переехали?

Братья промолчали.

– Что, мать не согласилась?

Тухтасин снова опустил глаза.

– Два таких бравых комсомольца, и не можете уговорить одну женщину? Видимо, она говорила, что свинья – нечистая, люди будут смеяться, когда узнают, что ее сыновья стали свинарями? Воровать, присвоить чужое добро или собирать милостыню – вот это считается нечистым. Любая вещь, добытая трудом, чиста, любое дело, приносящее пользу большинству, – чисто. Вот так и разъясните своей матери, что чисто, а что грязно. Вы делаете дело для Аксая, для всего колхоза. Вот так и скажите своей матери, хорошо?

– Хорошо.

– Да, еще один совет: палки и бревна от старых домов жгите на уголь. Потом привезите красной глины с Красной пропасти и смешайте с углем. Положите в деревянные корыта и дайте свиньям. Расти лучше будут, быстрее.

Шербек сел в кабину, и машина направилась к Ореховому ущелью. «Если взбираешься на дерево, то выбирай высокое – дальше видно, – подумал Шербек. – Это про таких говорят».

Узкая горная дорога поднималась вверх, а внизу, примерно в пятидесяти метрах, показалась ореховая роща. Посреди нее – каменистая плешь. По ней, отражая солнечные лучи, струится вода родника. В роще там и тут груды камней. Шербек, заглянув вниз, подумал: «Наши деды отвоевывали эту землю у горы. Может, вон те черно-красные пятна на камнях и есть священная кровь из-под их ногтей?! Здесь каждая пядь земли пропитана потом и благословенной кровью наших предков. Поэтому каждая пядь этой земли на вес золота. Нужно ее беречь».

Машина съехала с дороги и остановилась. Джалил, улыбнувшись, пояснил:

– А дальше – «Пойдешь – не воротишься». Придется пешком.

Шербек вылез из кабины и пошел по тропинке. На том краю ущелья ребятишки, пасущие скот, камнями сшибают орехи. Шербек крикнул, и они кинулись врассыпную. «Недавно сам был таким», – усмехнулся он.

День уже клонился к вечеру, но было все еще жарко. Майка прилипла к спине. Шербек прошел еще немного по тропинке и увидел на краю рощи женщин в белых марлевых косынках. В одной из них он узнал мать. Конечно, это она. Шербек может узнать мать за километр. А что она делает здесь? Неужели?.. Эта болезнь Таджимата подействовала на весь кишлак: поползли слухи, что его наказал святой Гаиб-ата за то, что он разрушил его могилу. И вот результат! Его мать, присоединившись к религиозным женщинам, идет причаститься к «святой могиле» Гаиб-ата. Бедная мать! Она тайно пришла к «предвидящему святому духу» просить, чтобы уберег ее сына от дурного глаза. Какая же еще может быть просьба у старенькой матери?! О дорогая, заботливая мама! Как ей объяснить, что этот ее визит не убережет единственного сына от дурного глаза, а наоборот – сделает его мишенью для недобрых глаз?!

Купол древней молельни белеет над ветвями деревьев. Шербек, осторожно ступая с камня на камень, спустился в ущелье. Пробираясь сквозь ореховую рощу, он вдруг увидел Назарова. Тут же вспомнил слова Саидгази. «Обижен, – подумал он. – Поэтому и ищет одиночества. И Нигора, видимо, тоже обижена». Как же объяснить им свое отношение?

– Ходите один, как бы дьявол не попутал, – пошутил он, когда приблизился Назаров.

– Нет, теперь уж не попутает, – улыбнулся Назаров. – Потому что эта ореховая роща – мое дитя. Сам сажал. Вот пришел взглянуть на нее.

– Вы говорите: «Теперь не попутает», а что, раньше путал?

– Да, один раз бес отыгрался. – Заметив удивленный взгляд Шербека, он начал рассказывать: – В тридцать пятом году приехал я агрономом в Аксай. В то время мы и здесь сеяли хлопок. Кое-где нерадивые руководители давали распоряжение: «Этот сад был такого-то бая, руби», – и заставляли с корнем вырывать такие сады, каких и во сне не увидишь, а на их месте сеять хлопок. Когда я вернулся с учебы, в Аксае не осталось ни одного приличного сада. С большим трудом сеяли хлопок. К осени колхозникам доставалась лишь гуза-пая[37]37
  Гуза-пая – сухие, голые стебли хлопчатника.


[Закрыть]. Колхоз всегда был в долгу у государства, а колхозники существовали за счет приусадебных участков. Вы же знаете здешнюю погоду: иногда земля нагревается как следует лишь к июню. А в конце сентября, бывает, уже и снег валит. Горный климат. А попробуй сказать: не будем сеять хлопок! Было осеннее время, внизу раскрылись коробочки, а на макушке хлопчатник еще цвел. Пошел снег, холод, и все замерзло. Когда я обходил поля, у дороги, ведущей в райцентр, остановилась легковая машина. Из нее вышел секретарь райкома, а рядом гость, полный, с рябоватым лицом. Они прошли по грядкам. Гость, сорвав влажный зеленый бутон хлопчатника, сказал: «Засеяли поздно и испортили хлопок, агроном». Это было для меня тяжелым обвинением. Будь что будет, решил я, и рассказал все, о чем думал. Сказал, что здешний климат подходит для садоводства, животноводства, для зерновых культур. Труд, потраченный на них, не пропадет даром... Смотрю: в лице секретаря райкома ни кровинки, стало белым как бумага. Показывает знаками, чтобы замолчал...

«Да, конечно, он сказал, – подумал Шербек. – Такие люди не умеют прятаться! Что в душе, то и на языке. «Смотри и не требуй другого, такой уж я есть», – говорит его открытое лицо».

– Гость задумался, а потом спросил: «Если нет никакой пользы, зачем же сеяли хлопок?» Я растерялся. «Делайте то, что соответствует вашим условиям. Тогда будет польза и для государства и для народа», – сказал тот полный, рябоватый человек. Позже я узнал: это, оказывается, был секретарь Центрального Комитета партии Узбекистана Акмаль Икрамов. На следующий год весь наш район перешел на животноводство, зерноводство и садоводство. Как в свое время быстро разделались с садами и посеяли хлопок, так теперь стали нажимать на саженцы. Требовали сводку за сводкой: сколько посадили саженцев, сколько прибавилось голов скота. Меня вызвали в район с отчетом. Видимо, труд мой пришелся по душе аксайцам, избрали председателем. Но еще не успел как следует разместиться в председательском кресле, поднялся жестокий буран, или, вернее, смерч, забивавший песком глаза людям, короче говоря, в этой заварухе и я вылетел из своего кресла. «Ты прихвостень Икрамова, враг хлопка», – обвинили меня. А теперь вот вернулся, огляделся и вижу: хлопок, оказывается, не сеяли, а саженцы остались. Выросли и превратились в сад. Обрадовался я. Наверное, нет человека, который бы не радовался плодам своего труда.

Шербек заметил, с какой любовью Назаров смотрел на деревья и кусты, будто на самых близких сердцу людей. «Наверное, если увидит гвоздь в дереве, то почувствует его в своем теле», – подумал он.

– А вы-то сами что тут делаете?

Этот вопрос застал Шербека врасплох.

«Видел ли он мою мать? – ударило в голову, словно молотком. – А если видел, то что подумал? Может, смеется про себя: в кармане партийный билет, а мать ходит поклоняться святым!» Шербек незаметно взглянул на Назарова. Нет, в его глазах нет даже искорки иронии.

– Да вот сад остался без сторожа, пришел сюда посмотреть что и как... К тому же распространяются разные преувеличенные слухи о болезни Таджимат-ака. Вы, наверное, слышали?.. То в верхних махаллах, то в нижних коран читают, жертвоприношения... Пришел узнать, как это «святому» Гаиб-ата удается предвидеть...

– Бог в помощь, – пошутил Назаров.

– Хотите, пойдем вместе?

– Хорошо. Но только я не буду говорить с вами о «предвидениях святого», есть более серьезные вещи, о которых надо посоветоваться.

– Слушаю вас.

– Идите сюда. – Назаров, выйдя из сада, остановился у подножья горы. – Вы видели это? – показал он под ноги.

– Похоже на арык.

– Когда сажали деревья, прорубали землю ломом и киркой, чтобы подвести сверху воду, напоить саженцы. Теперь они зеленеют и дают плоды. Посмотришь – глаз радуется. А здесь, на берегу занесенного камнями и песком арыка, деревья высохли. И плотина разрушилась, не осталось и следа от нее. Жаль – сколько труда пропало... Ну, ничего. Нужно начать все сначала. На том краю ущелья тоже есть такой арык. Весной надо будет прорыть их плугом...

– Если плуг не возьмет, пустим трактор.

– Нет, плуг свободно потянет. Мы ведь здесь все перекопали руками, очистили от камней,

– Тогда работать будет легко.

– Если бы вокруг всего сада прорезать арык, а по берегу посадить горную алычу и орешник. Потом сюда, вы говорите, сторож нужен? Нет, сторожа не нужно. Необходим садовник, чтобы ухаживал за саженцами со дня посадки. У склона гор тоже хорошо бы рассадить саженцы. Ущелья не должны пустовать. Вы не смейтесь, Шербек, зеленое дерево никогда не помешает. В детстве мы лазили по горам, как козы, и собирали мешками фисташки, миндаль. Никто не присматривал за горной алычой, дикими яблоками, грушами, черешней. И сейчас они есть, но осталось мало. Почему же за ними нельзя ухаживать, разводить? Доход от этих диких плодов может сделать колхозные блюда золотыми...

Шербек, слушая горячую речь Назарова, восхищался неиссякаемой энергией этого седовласого человека.

Вероятно, эта неиссякаемая энергия и пугала в свое время некоторых тугодумов, старающихся казаться умными, вызывала зависть у бездельников, пытающихся казаться занятыми. «Как же я, – подумал Шербек, – не нашел времени поговорить с ним по душам, не предложил ему работать вместе? Поверил нашептываниям Саидгази о том, что Назаров обижен? Разве может затаить обиду этот горячий, прямодушный человек?» И, как бы отвечая на мысли Шербека, Назаров вдруг сказал:

– Как вы думаете, председатель, гожусь ли я в колхозные садоводы?

– Если желаете, агрономом-садоводом...

– Сомневаюсь, хватит ли у меня знаний, многое забылось.

– Если не хватит – почитайте новую литературу по садоводству, привезем вам из Ташкента целую библиотеку... Ну как, согласны?

– Если не будете уничтожать сады и бахчи ради своих тонкорунных овец – согласен, – с улыбкой сказал Назаров.

Разговаривая, они вышли к сторожке Таджимат-ака.

Оказывается, он выстроил свою мазанку у знаменитого своими лечебными свойствами ручья Бутакуз. Ручеек похож на прозрачные, бегающие по сторонам глаза верблюжонка, который отстал от матери и жалобно плачет. В одном месте ручья камни, прижавшись друг к другу, образовали маленькое озерцо. В нем резвятся серебристые рыбки. Здешние люди их не ловят и не едят: есть старинный сказ о том, что поевший рыбы святого заболевает проказой.

Они отодвинули толстое бревно, разгребли ветви орешины у двери и вошли в мазанку.

– Таджимат – человек чистой души, – вздохнул Шербек.

– В детстве мы его звали «мешком орехов». Жалко старика, – сказал Назаров.

В тесной, темной мазанке Шербеку было душно. Но когда он вышел наружу, ему стало еще больше не по себе: на ветвях развесистой орешины, словно палатка накрывавшей родник Бутакуз, он увидел клочки материи.

Может, одну из этих грязных тряпок повязала мать? Он с отвращением стал рассматривать тряпки, которые висели на дереве, как траурные знамена.

Назаров, вероятно, подумал, что Шербек удивлен огромным размером орешины, и сказал:

– Это старое дерево. Орешина святого.

«В голове у этого человека только деревья», – подумал Шербек.

– Вы не знаете, отчего заболел Таджимат-ака?

– Не надо было строить мазанку под орешиной.

– Вы тоже верите в несуществующую легенду?

– В какую легенду?

– Говорили же старухи: «Не засни под орешиной, ведьма попутает».

– В этой легенде есть доля правды.

– Вы говорите серьезно?

– Наберитесь терпения и послушайте, – мягко улыбнулся Назаров. – Эти суеверные старухи, возможно, тоже что-то знают, раз так говорят. Известно немало людей, которые, заснув под орешиной, теряли рассудок. У каждого цветка, у каждого дерева – словом, у каждого растения свой запах, не так ли? У некоторых ароматный, у других зловонный. Если вы долго нюхаете какой-либо цветок или долго сидите в зарослях какого-нибудь кустарника, можете опьянеть, у вас заболит голова. Вы хорошо знаете, что растения, как и человек, впитывают оксиген и выделяют карбонат ангидрида. А если, например, организм человека всосет слишком много карбоната ангидрида конопли, или, по-народному, анаши, то у него закружится голова, он захмелеет и на некоторое время потеряет рассудок. А вот теперь попробуйте найти ответ на свой вопрос.

– Вы думаете, что болезнь Таджимат-ака возникла от углерода, выделяемого листьями орешины?

– Безусловно!

– В ваших словах есть смысл. А фанатики жрецы, свившие гнездо в мавзолее Гаиб-ата, воспользовались несчастьем человека и распустили слухи о возмездии.

– Да, конечно, это племя пройдох. Они знают время, когда нужно действовать. У них сторонников много. Поэтому нужно очень умело вести против них борьбу, семь раз отмерить и лишь раз отрезать. Уже прошли времена, когда такие, как Таджимат, разрушали святые места с криком и шумом. И вместе с тем мы должны быть беспощадны к ним. Уступим – быстро заморочат голову людям, которые не освободились от предрассудков. Особенно женщинам.

– Вы видели старух, возвращающихся с поклонения? И моя мать... – Шербек весь взмок, пока выговорил эти слова.

Назаров почувствовал его состояние и лишь кивнул головой, подтверждая, что узнал тетушку Хури.

– Болезнь Таджимата для рыскающих вокруг мавзолея Гаиб-ата – как скатерть-самобранка. Сами они не расстанутся с этой скатертью, тут нужна дубинка...

– То говорите, что время крика и шума прошло, то говорите, что нужна дубинка, – усмехнулся Шербек. – Как же быть? Ведь в нашей Конституции религия не запрещена. Борьба против нее должна вестись только путем разъяснения...

– Когда я говорю: нужна дубинка, то не имею в виду, что нужно применять административные меры к жрецам Гаиб-ата. Я хочу сказать, что их нужно бить не словами, а фактами, нужно найти доказательства обмана, чтобы разрушить их авторитет в глазах поклонников.

– А где вы найдете такие доказательства?

– Поискать – можно найти...

Занятые разговором, они не заметили, как все вокруг погрузилось в темноту. Лишь единственный огонек то ли в мавзолее, то ли в молельне моргал, наводя тоску. Они вышли на тропинку и повернули назад.

Будто разговаривая с самим собой, Шербек тихо сказал:

– Когда же мы освободимся от этой религиозной темноты? Сорок лет у нас советская власть, сорок лет велась борьба против религии. И все же религия жива. Человек своим умом, гением оседлал в атомном ядре энергию посильнее дивов и не в силах взять за шиворот жалкую, подыхающую религию!

– Потому что человек не желает умирать, жизнь его очень коротка.

– Какая же связь между короткой жизнью человека и долгой жизнью религии?

– Очень большая, – Назаров усмехнулся, посмотрев на шагавшего рядом Шербека. – Вы знаете, что даже Чингис-хан, захвативший полмира, перед смертью с ужасом подумал, что он ничего не видел. Даже бедняк, не наедающийся досыта, даже нищий-слепой хочет прожить подольше. Потому-то человек создал в своем воображении рай и ад.

Кто и как пользуется легендой о «потустороннем мире», вы знаете. Сытый наставлял голодного: если не насытишься в этом мире, то восполнишь там! У Нигоры есть дедушка. Раньше, когда работал, о молитве, постах даже и не вспоминал. Сейчас на пенсии, свободен, не знает, что делать. Постарел, и смерть перед глазами маячит. Теперь даже поздно ночью его можно найти у имама за беседой. А возвратится домой – зубрит коран или плачет, читая книгу «Нодирил мехрадж», где описывается путешествие Магомета на одну ночь на тот свет. Мечтает попасть хотя бы в один рай из семи. Жалко мне беднягу, а чем помочь – не знаю. Чтобы забыть тот свет, человек должен отказаться от иллюзий бессмертия. А сделать это, ох, как трудно, Шербек!

По-моему, есть два оружия, которые могут загнать религию в могилу. Первое – резкое улучшение жизненного уровня, второе – повышение духовного уровня людей, то есть глубокое освоение народом материалистической науки, марксистского мировоззрения.

– Как вы думаете, если для начала проведем для всех колхозников лекцию на атеистическую тему. Выступим мы с вами, пригласим кого-нибудь из врачей. Но будет ли этого достаточно? – спросил Шербек.

Говорят же: «Сухое слово не нравится уху». Вот я и говорю: нужны доказательства, чтобы подкрепить каждое наше слово. Давайте поищем их, эти доказательства!