Текст книги "Улыбка Афродиты"

Автор книги: Стюарт Харрисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

27

Этот журнал, в отличие от остальных, не был отчетом о подводных поисках. В нем отец записал воспоминания Эрика Шмидта – он же Иоганн Коль – после их встречи в Аргостоли. Отец писал их позднее – по памяти. Я читал эти строки, и события в моем воображении оживали, словно в голове прокручивали какой-то старый фильм, возникали лица их участников. Я много о них слышал и раньше, поэтому они возвращались к жизни перед моим мысленным взором, как настоящие живые люди, думающие и чувствующие, какими когда-то и были.

В тот день, по возвращении в Вафи, после того как капитан Хассель избежал засады, подстроенной Меткасом, шофер на полной скорости вел машину по набережной. Солдаты в кузове крепко сжимали оружие, готовые в любой момент отразить нападение. Между ними сжался белый как полотно, перепуганный хозяин таверны. В кабине рядом с Хасселем сидела Юлия Заннас. Бледная, она смотрела прямо перед собой, стараясь не встречаться взглядом с людьми, которые попадались им навстречу и останавливались, чтобы поглазеть на них.

Доехав до особняка на набережной, где размещался штаб немецкого гарнизона, Хассель, с пистолетом в руке, выбрался из грузовика и стал отдавать приказы. Хозяина таверны увели и заперли в подвале. Солдаты, расхватав оружие, побежали занимать оборонительные позиции. В течение нескольких минут там, где только что царила мирная тишина, бушевал настоящий ураган активности. Весть о случившемся быстро разлетелась среди солдат, и теперь им казалось, что их окружают лишь ненависть и предательство. Они ответили замешанной на страхе враждебностью. Жители городка вдруг обнаружили, что на них направлены дула винтовок. Их грубо пихали и приказывали убраться с улицы и больше не высовывать носа – во избежание расстрела. Немедленно ввели комендантский час, и вскоре городок Вафи зловеще опустел посреди дня. Солдаты с тревогой ожидали, что вот-вот послышатся стрельба и грохот взрывов.

Когда до капитана Хасселя дошло, что ожидаемого нападения не будет, он начал продумывать варианты своих дальнейших действий. Долг солдата обязывал его выполнять приказы и доложить о заговоре штандартенфюреру Бергену на Кефалонии. Но для жителей острова последствия выполнения этого приказа будут слишком тяжелыми. В гарнизоне никто, кроме него, не знал, что Берген вскоре сам пожалует на военном корабле на Итаку, чтобы эвакуировать солдат и офицеров германской армии. Готовясь к этой операции, Хассель уже приказал собрать всех своих людей во Фрикесе. В инструкции отдельным пунктом стояло указание по пути заехать в монастырь Кафарон и забрать все иконы, статуи и любую мало-мальски ценную церковную утварь и вывезти во Фрикес.

Глядя во двор, Хассель стоял у окна в комнате, служившей ему кабинетом. Тяжелые раздумья одолевали его. Чуть поодаль, наблюдая за ним, тихонько сидела в кресле Юлия Заннас. «Какая она красивая! – думал молодой офицер. – Такой красивой я еще не видел ее! Но в глазах уже поселилась боль, и скоро она поймет, что натворила».

Сегодня утром он приехал к ней домой, чтобы попрощаться и сказать, что уезжает, но не смог. Иногда он мечтал о том, что, когда закончится война, вернется к ней. Хотя в Германии у него были жена и ребенок. Хассель чувствовал свою вину за то, что полюбил Юлию. Не хотел, но полюбил. Наверное, это прихоть, но перебороть себя не получилось.

Подойдя к Юлии, он опустился перед ней на колени, взял ее руку и приложил к своей щеке. Девушка робко и непонимающе взглянула на него.

– Я обязан тебе жизнью, – проговорил Хассель по-немецки: его греческого не хватило бы на то, чтобы выразить его чувства. – Ты сама-то понимаешь, что сегодня сделала?

Она не понимала, и он знал это. Но ему все равно необходимо было высказаться перед ней.

– Что же мне делать? – спросил он. – Если доложить о случившемся, штандартенфюрер Берген, без сомнения, прикажет нанести ответный удар.

Хассель знал наверняка, что так и будет. Берген приказал капитану «Антуанетты» открыть огонь по деревням соседнего острова. Много людей убило и ранило.

Но и не доложить об инциденте он, офицер германской армии, не мог. Об этом не могло быть и речи.

– А ты, Юлия… Что мне теперь с тобой делать?

Хассель ясно представлял, что Берген никогда не разрешит ему взять Юлию с собой. Но разве можно, после того что произошло, оставить ее здесь? Противоречия терзали его. Как он мог допустить, чтобы сложилась такая ситуация! Если бы он не дал развиться своим чувствам, если бы подумал не только о себе, но и о Юлии, ничего подобного не произошло бы. С той первой встречи, когда он увидел эту девушку, захватившую его мечты, он много раз пытался забыть ее. Он поддался иллюзии, что на Итаке нет войны и здесь все по-другому, а жители не считают немецких солдат захватчиками. Разумеется, он был не прав. И в глубине души всегда понимал это.

Хассель на мгновение положил голову на колени Юлии. Ее руки коснулись его лица, поднимая его. Она тихо произнесла несколько слов – он не понимал их, – и по щекам у нее потекли слезы. Он встал и, взяв ее за руки, поднял с собой и поцеловал ее в щеку. Она прижалась к нему, и он обнял ее. Нежный запах ее кожи, мягкие волосы, ее дыхание на его шее переполняли его чувства. Крепко прижимая ее к себе, он чувствовал биение ее сердца.

Уже совсем стемнело, когда Хассель спустился в подвал, куда бросили хозяина таверны. Он сидел, съежившись, в углу, было заметно, что его били, хотя и не очень сильно. Один глаз заплыл, щека поцарапана – вероятно, его швырнули на пол. Пленник испуганно смотрел на Хасселя.

Офицер повернулся к солдату, следовавшему за ним, совсем молоденькому, наверное лет семнадцати. Он еще даже не начал бриться.

– Что произошло с этим человеком? – строго спросил он.

– Упал, г-господин к-капитан, – заикаясь, ответил солдат, – к-когда мы его привели. Случайность.

– Потрудитесь проследить, чтобы таких «случайностей» больше не повторялось. Понятно? Мы – солдаты германской армии, а не войска СС.

– Слушаюсь, г-господин к-капитан.

Хассель подумал, что ругать солдат ему, в общем-то, не за что. Этот человек еще очень легко отделался: он старался напоить солдат вином, чтобы, когда появятся их убийцы, они не смогли дать достойный отпор. Тем не менее избиений больше не будет.

Второй солдат остался в коридоре. Еще один мальчишка в плохо подогнанной форме, с винтовкой, которая была почти с него ростом. Хассель вспомнил, что его фамилия Шмидт. Он уже немного говорил по-гречески. Лучше, чем он сам. Похоже, у парня неплохие способности к языкам. Хассель приказал ему войти.

– Скажи этому человеку, что я хочу знать имена руководителей группы, спланировавшей нападение на гарнизон. – Он строго посмотрел на хозяина таверны, надеясь, что его взгляд добавит веса словам, которые тому переведут. – И еще, если он не назовет этих людей, у меня не останется другого выхода, кроме как передать его в СС. Скажи, что там его будут пытать. Постарайся объяснить доходчиво. В конце концов мы все равно добьемся его признания. Но в отместку многие люди будут расстреляны. Убедись, что до него дошло. Мужчины, женщины и дети.

Хассель подождал, пока его слова переведут. Греческий язык солдата был не идеален, поэтому перевод занял много времени. По возросшему страху в глазах пленника стало ясно, что смысл сказанного он понял.

– Теперь переведи, – продолжал Хассель, – что, если он назовет имена руководителей и скажет, где они прячутся, даю честное слово, что никаких ответных действий не последует. Объясни ему, что я понимаю, о каком нелегком решении идет речь, но лучше пусть будут расстреляны несколько человек, которые знали, на что шли, чем несколько сотен невинных. – Помолчав, Хассель добавил: – У него есть один час, чтобы принять решение.

Этот час Хассель провел у себя в кабинете. Он объяснил непонимающей Юлии, что это был единственный способ примирить долг и совесть. Если удастся сдать Бергену руководителей Сопротивления, может, тот и не станет применять репрессии. Пожалуй, это лучший из возможных вариантов.

Конечно, Юлия не понимала, что он говорит, но, когда он стоял у окна, она подошла к нему и прижалась, сплетя свои пальцы с его пальцами.

Прошел час, Хассель спустился в подвал. Хозяин таверны назвал ему одно имя, но это имя – Меткас, – насколько понимал Хассель, вполне могло удовлетворить штандартенфюрера Бергена. Меткас прятался в монастыре Кафарон.

Хассель приказал немедленно построить отделение солдат. Прибыв в Кафарон, солдаты рассредоточились вокруг монастыря, а Хассель проехал через главные ворота. Кроме Меткаса там был еще один юноша – сторожевой, но он заснул, и их обоих взяли в плен без единого выстрела. В Вафи их поместили в тот же подвал, где уже находился хозяин таверны.

Это оказалось ошибкой. Ночью Меткас голыми руками забил хозяина таверны до смерти.

«Антуанетта» уже стояла на якоре в маленьком порту Фрикес, когда туда прибыли транспорт и солдаты капитана Хасселя. Сам капитан явился к штандартенфюреру Бергену. Его временный штаб на время эвакуации расположился в обычном доме. Когда Хассель дошел в своем докладе до роли Юлии Заннас, помешавшей плану партизан убить его, он особо подчеркнул, что, если бы не она, его наверняка уничтожили бы.

Берген посмотрел на него с холодным презрением:

– Капитан, а вам не приходило в голову, что без участия этой девушки вас было бы не так легко заманить в ловушку?

– Согласен, штандартенфюрер, – послушно ответил Хассель, вытянувшись по стойке «смирно». – Однако, если мне будет позволено…

– Молчать! – Поджав тонкие губы, Берген поднялся и обошел вокруг стола. – У меня нет ни малейшего желания выслушивать ваши жалкие объяснения. Можете быть уверены, капитан, что, как только мы прибудем в Патрас, за ваши действия на вас будет наложено дисциплинарное взыскание. Где сейчас находится Меткас?

– Под охраной, в соседнем доме, штандартенфюрер.

– Доставьте его и второго арестованного на корабль. А девушка? Полагаю, вы привезли ее с собой?

Нерешительно помолчав, Хассель все-таки ответил:

– Так точно, штандартенфюрер.

– Надеюсь, вы не вообразили, будто мы возьмем ее с собой, когда будем уходить?

– С вашего разрешения, штандартенфюрер. Ее нельзя оставлять здесь после того, что она сделала. Я почтительно прошу, чтобы ее переправили на материк.

– Я отказываю вам в вашей просьбе, – злорадно ухмыльнулся Берген. – Неужели вы думаете, что меня волнует будущее вашей крестьянской шлюхи? Она должна быть счастлива уже потому, что я не приказал расстрелять ее. А со своими соотечественниками пусть разбирается сама. Я абсолютно уверен, что они поступят с ней так, как следует. А сейчас немедленно займитесь подготовкой к эвакуации.

Хассель понял, что теперь у него нет выбора. Если он будет продолжать просить за Юлию, то ее попросту могут расстрелять.

Пока шла подготовка к эвакуации, Берген готовился по-своему. Покинув здание штаба, он подозвал проходившего мимо солдата. Шмидт нервно вскинул руку в приветствии. Берген приказал ему взять грузовик и полдюжины солдат. Когда Шмидт вернулся с солдатами в кузове, штандартенфюрер сел в кабину и приказал ехать в деревню Ставрос.

По дороге Берген внимательно смотрел по сторонам, опасаясь засады, а Шмидт время от времени украдкой заглядывал в листок бумаги, который тот держал в руке. Берген не пытался прикрыть написанное: надпись была на греческом языке, хотя и не на таком примитивном, которым владел Шмидт. Тем не менее солдату удалось достаточно разобрать, чтобы понять, что перед ним стихи. В них говорилось о горах и двух морях и о чем-то еще, чего Шмидт не мог понять, не обнаружив при этом свою заинтересованность.

Следуя указаниям Бергена, он вел машину по бугристой дороге прямо к церкви на невысоком холме, где они и остановились. Берген вышел из машины и вынул пистолет.

– Ждите меня здесь! – приказал он и скрылся за поворотом.

Солдаты ждали его два часа. Они начали нервно решать между собой, что им делать дальше, когда наконец вернулся Берген, весь в поту и в пыли, но удивительно довольный. Он молча забрался в кабину грузовика и приказал Шмидту ехать обратно во Фрикес.

Ко времени возвращения Бергена уже стемнело. К отплытию почти все было готово. Хассель с тяжелым сердцем пытался объясниться с Юлией, но она недоуменно смотрела на него, а потом приложила палец к его губам, давая ему понять, что не надо слов. Она просто прижалась к нему, и он долго держал ее в объятиях. Со стороны деревни донеслось несколько взрывов: это уничтожали оборудование, которое невозможно было вывезти с собой. Охватившее грузовики пламя взвилось высоко в небо, а вонь от горевшей резины и горючего тяжело повисла в воздухе.

У пристани с последней шлюпкой Хасселя ждал Шмидт.

– Переведи ей, – обратился к нему Хассель. Повернувшись к Юлии, он взял ее лицо в свои руки и сказал, что любит ее и что сожалеет обо всем случившемся, и что если он переживет войну, то вернется и разыщет ее. Но, даже произнося эти слова, он знал, что лжет, однако у него не хватало сил признаться в этом себе.

Пытаясь не выказать удивления, Шмидт постарался перевести все как можно точнее. Как и остальные солдаты, служившие под командованием Хасселя, он испытывал глубокое уважение к своему командиру. Шмидту, да и другим солдатам капитан Хассель казался намного старше их самих. Он по-своему заботился о них, как, впрочем, и о жителях Итаки.

У Юлии в глазах заблестели слезы.

– Скажи ей, что здесь есть рыбак, который отвезет ее на Кефалонию, – продолжал Хассель. Он уже заплатил этому рыбаку из Фрикеса, которого больше интересовали деньги Хасселя, чем то, что могла натворить какая-то неизвестная деревенская девчонка.

Шмидт перевел, и Юлия кивнула, что поняла.

– Пусть пообещает, что уедет туда, – сказал Хассель.

Юлия снова кивнула.

Больше ему нечего было сказать. Он обнял Юлию в последний раз и шагнул в шлюпку, которая тут же отчалила. Хассель стоял на носу, глядя, как уменьшается хрупкая фигурка девушки, покинутой и беззащитной. От чувства, что они никогда больше не встретятся, ему было невыносимо больно, словно в сердце воткнули кинжал. Он изо всех сил молился, чтобы Юлия обязательно выжила, как бы ни сложилась его дальнейшая судьба.

Через несколько минут шлюпка подошла к борту «Антуанетты», но не успел Хассель подняться на корабль, как откуда-то со скал над портом донесся орудийный залп. Он увидел вспышку и рев пламени, тугая волна горячего воздуха сбила его с ног и швырнула на палубу. По ним стреляли.

Подбитая «Антуанетта» проковыляла в темный удаленный залив на юге Итаки. Стояла безлунная ночь, ветер вздымал белые гребни волн. В открытом море корабль болтало, и он сильно накренился, зачерпнув воды. Пожар удалось потушить, но повреждения были серьезными. Почти три четверти команды и солдат на борту убило во время обстрела. Из тех, кто остался в живых, многие были тяжело ранены. Один снаряд пробил верхнюю палубу и неразорвавшимся застрял в массе скрученного металла возле машинного отделения.

Как только «Антуанетта» оказалась в относительно безопасном заливе, Берген приказал Шмидту и другим солдатам спуститься в трюм. Среди картин и церковной утвари, вывезенной по приказу Бергена из монастыря Кафарон, стояло несколько заколоченных гвоздями деревянных ящиков.

– Вынесите их на палубу! – приказал Берген. – И поосторожнее!

Он лично наблюдал за подъемом ящиков, а когда молодой солдат не удержал и уронил один из них, Берген пришел в ярость:

– Идиот! Я же сказал – осторожнее!

Крышка отскочила, и часть содержимого ящика вывалилась на палубу. Под пристальным наблюдением Бергена Шмидт помог уложить все обратно, осторожно прикрывая изделия соломой. Он не знал, откуда взялось содержимое этих ящиков – маленькие глиняные кувшинчики и вазочки, украшенные крошечными детальными узорами. Когда крышку снова прибили на место, Берген повернулся к солдату, уронившему ящик.

– Если ты еще раз проявишь подобную неосторожность, я пристрелю тебя. И это касается любого! – рявкнул он и обвел солдат холодным фанатичным взглядом. – А теперь шевелитесь!

Пока ящики поднимали наверх, Берген приказал Шмидту и еще одному солдату оставаться внизу. Они видели, как Берген осмотрел статую Девы Марии, вывезенную из монастыря. Его рот скривился в презрительной усмешке.

– Оставьте эту никчемную дрянь! – буркнул он и подошел к другой, меньших размеров, статуе почти обнаженной женщины.

Штандартенфюрер приказал принести одеяла и завернуть статую, сверху ее обернули еще и брезентом. Обвязывая ее веревками, Шмидт заметил вырезанную на пьедестале надпись, – он узнал стихи, которые видел на листке в руке Бергена, когда они ехали в грузовике.

Когда все было готово, Берген приказал оставить статую и привести обоих пленников. Ящики спустили в шлюпку, туда же отправили и пленников, а Шмидт и второй солдат получили приказ охранять их. Затем Берген повернулся к Хасселю.

– Ждите здесь моего возвращения! – распорядился он. – Пусть ваши солдаты, пока меня не будет, займутся ремонтом судна, насколько это возможно!

Хассель возразил, что судно может в любой момент затонуть, и, если есть хоть небольшой шанс спастись, они должны немедленно покинуть корабль. Берген с холодной яростью воззрился на него:

– Должен ли я напомнить вам, капитан, что ответственность за то, что нас обстреляли, полностью лежит на вас? Остров находился в вашем ведении. Если бы вы обращались с партизанами как положено, а не вели себя так, будто вас и ваших людей послали сюда наслаждаться отпуском, мы не оказались бы в таком плачевном положении! Если бы в данный момент вы не были нужны мне, я попросту расстрелял бы вас. Только попробуйте еще раз оспорить мой приказ, и я расстреляю вас лично! – Словно подчеркивая свою угрозу, Берген вынул из кобуры пистолет. – Я ясно высказался?

– Так точно, штандартенфюрер!

Пленников заставили грести к острову, и, когда лодка подошла к берегу, они и оба солдата принялись выгружать ящики. Берген с пистолетом в руке наблюдал за разгрузкой. Он приказал им подниматься к лощине по козьей тропе. В темноте на крутой тропинке иногда кто-нибудь спотыкался, и тогда Берген взбешенно угрожал ему пистолетом. После нескольких остановок они вышли на ровное место и немного углубились в лес. Берген остановился, велев опустить ящики на землю. Шмидту и второму солдату он приказал возвращаться на берег и дожидаться его там.

Шмидт посмотрел на пленников: молодой выглядел испуганным, и его даже слегка кольнула жалость. Старший свирепо глядел на них темными враждебными глазами. Шмидт надеялся, что больше никогда не встретится с ними.

На «Антуанетте» Хассель сформировал из оставшихся людей ремонтные бригады, хотя они мало что могли исправить. Пока люди работали, Хассель все время вспоминал лицо молодого грека, когда пленники гребли к острову: его глаза округлились от предчувствия беды, а лицо стало неестественно бледным. Наверное, Берген прав, думал капитан. Вероятно, во всех последних событиях виноват именно он, Хассель. Но если это так, то, по крайней мере, он может спасти от гибели хотя бы одну невинную жизнь. Велев солдатам дожидаться его возвращения, он взял одну из оставшихся спасательных шлюпок и направился к берегу.

Наверх вел только один путь – по узкой лощине вдоль ручейка. По дороге капитан встретил спускавшихся с горы Шмидта и другого солдата. Он приказал им взять одну из лодок и возвращаться на корабль, а сам продолжил подъем.

Шмидт проследил взглядом за тем, как он исчезает в темноте, и велел своему напарнику возвращаться на корабль без него.

– Но нам приказали! – возразил тот. – Если этот ублюдок Берген увидит тебя, то пристрелит.

Шмидт отмахнулся, и солдат в ответ лишь пожал плечами:

– Сам себе могилу копаешь!

Когда он ушел, Шмидт направился следом за Хасселем, стараясь держаться на расстоянии, чтобы его не заметили. Он не совсем понимал, почему решил нарушить приказ, и сожалел, что у него не было оружия, – винтовка осталась в лодке на берегу.

Хассель поднялся на вершину горы и вошел в небольшой лесок. Между деревьев он увидел свет фонарей и тихо двинулся навстречу. Вокруг была почти полная темнота, за исключением желтого круга, где Берген стоял над Меткасом и молодым пленником, которые заканчивали рыть глубокую яму. Оба грека покрылись грязью, по их лицам текли струйки пота. Когда Берген приказал им вылезать из ямы, они оба шатались от усталости. Штандартенфюрер показал пистолетом на ящики, и пленники, подтащив их к яме, опустили вниз. Затем Берген заставил греков засыпать землей яму, которую они только что старательно выкапывали.

Это заняло не много времени. Хассель понимал, что остается всего несколько минут. Держа пистолет в руке, он приблизился к Бергену сзади.

– Пожалуйста, штандартенфюрер, положите оружие! – медленно произнес он.

Берген резко обернулся, его удивление сменилось злостью.

– Да я вас расстреляю! – прошипел он.

Хассель насмешливо улыбнулся. Постоянные угрозы Бергена расстрелять его больше не действовали. Оба пленника прекратили работу, не понимая, что происходит. Хассель снова повторил свое требование.

Остальное произошло очень быстро. Меткас вдруг бросился к Бергену с поднятой над головой лопатой. Скорее всего он решил, что это его единственный шанс уцелеть, и воспользовался им, почти не раздумывая. Берген начал поднимать пистолет, но лопата опустилась раньше и, ударив его по плечу, выбила из руки пистолет. Берген пронзительно вскрикнул от боли, а Меткас бросился к его пистолету. Хассель понял, что если тот успеет схватить оружие, то не будет выбирать между одним и другим немецким офицером. Помедлив только долю секунды, он принял единственно возможное решение – он выстрелил.

Пуля попала Меткасу в спину. Он застонал, падая на землю, и затих. Второй пленник, замерший от неожиданности, понял, что сейчас настанет его черед. Он отбросил лопату в сторону и кинулся К лесу. Хассель позволил ему убежать. Держа пистолет направленным на Меткаса, он подошел к нему. Тот еще дышал. Опустившись на колено, Хассель пощупал пульс на его горле. Пульс оказался очень слабым. Капитан оглянулся, разыскивая пистолет Бергена, но не увидел его. Он подумал, что, вероятно, Меткас упал на него, однако, услышав движение позади себя, понял свою ошибку.

Ствол пистолета коснулся его головы, но выстрела Хассель так никогда и не услышал, – пуля прошла сквозь мозг, уничтожив переднюю половину черепа.

В заключение Шмидт рассказал, что случилось после его возвращения на «Антуанетту». Берген приказал, чтобы корабль оставил залив и двинулся в сторону материка, но, едва они поравнялись с мысом, в машинном отделении раздался взрыв. «Антуанетта» сразу пошла на дно, но Берген и оставшиеся в живых солдаты успели пересесть в шлюпки. Штандартенфюрер приказал следовать указанным курсом. На следующий день их подобрал немецкий корабль, шедший из Патраса, но к тому времени Берген уже был мертв. Ночью, когда он заснул, Шмидт задушил его шнурком от ботинка и выбросил труп за борт.

Когда спасший их корабль потопили самолеты союзников, Шмидт оказался в воде, покрытой слоем нефти, и поплыл, спасая свою жизнь. Среди воплей и криков тонущих он плыл в сторону берега, куда его, полуживого, наконец вынесла волна. Потом он украл кое-какую одежду и избавился от военной формы. Для него война закончилась.

Лишь много позднее он узнал, что был единственным с «Антуанетты», кто сумел уцелеть. По окончании войны он вернулся в Германию, присвоив себе документы погибшего солдата, позже стал работать строителем, женился, у него родились трое ребятишек, но, когда они были еще маленькими, жена ушла от него. К старости Шмидт обозлился и разочаровался в жизни, начал пить, для него наступили тяжелые времена. Иногда он вспоминал о том, что случилось во время войны, и тогда по ночам ему снились кошмары. Он помнил о ящиках, закопанных пленниками, но не сомневался, что спасшийся грек наверняка вскоре вернулся и выкопал сокровища, которые должны были там находиться.

Шмидт случайно прочитал о том, что в Швейцарии обнаружена необычная коллекция предметов искусства, и узнал их на фотографии. Он вспомнил о статуе, которую видел на «Антуанетте». Он догадался, что скорее всего молодой пленник продал содержимое тех ящиков в Швейцарию, – это объясняло, каким образом коллекция оказалась именно в этой стране. Но судьба статуи многие недели не выходила у него из головы. Он снова и снова задавал себе вопрос, находится ли она по-прежнему на затонувшей «Антуанетте». Если статую нашли, почему об этом молчат? В конце концов он решил достать денег и поехать в Грецию. А когда прочитал, что коллекцию вернут в музей в Аргостоли, то решил направиться туда.

Там-то он и познакомился с моим отцом. Тот понял, что стихи, о которых рассказал ему Шмидт, – ключ к месторасположению храма. Из рассказа Шмидта он заключил, что древний храм Афродиты находился где-то вблизи Платритиаса – теперь там, на невысоком холме, стояла церковь, – а два моря – это пролив между Итакой и Кефалонией и собственно Ионическое море, раскинувшееся до самого материка.

Отец понял также, что спасшийся молодой пленник – это Алкимос Каунидис. На вырученные деньги он купил грузовое судно, которое и положило начало его судоходному бизнесу.

Теперь разъяснилась загадка и той ямы на мысу. Выкопав ящики, Каунидис похоронил Хасселя и Меткаса, но не удосужился закопать яму целиком. Он знал, что сюда редко кто приходит, а если кто и наткнется на нее, то к тому времени природа скроет все следы.

Я закрыл журнал. Элени все еще лежала на полу. Я приказал ей встать. В ее глазах горела злоба. Интересно, о чем из прочитанного мной она знала и почему она и ее муж так преданы Каунидису. Вероятно, они что-то задолжали ему. Еще одна кровавая связь, тянущаяся из времен войны.

Наконец, я никак не мог понять, почему Каунидис сообщил ложные сведения о месте затопления «Антуанетты». И зачем он описывал Хасселя таким же негодяем, каким был эсэсовец Берген? Ведь Хассель спас ему жизнь! Мой взгляд снова упал на фотографии Юлии Заннас на полке, и я понял ответ.

Бросив журнал на стол, я молча прошел мимо Элени.