Текст книги "Улыбка Афродиты"

Автор книги: Стюарт Харрисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

– Хотел сообщить тебе, – сказал я, когда он потянулся за бутылкой, – мой отец умер.

Старик замер, не донеся стакан до рта:

– Умер?

– Да. Больное сердце, – добавил я, не желая вдаваться в пространные объяснения.

Казалось, новость раздавила старика. Рука со стаканом опустилась на стол, а сам он уставился куда-то вдаль.

– Очень жаль, – через некоторое время сказал он с чувством, печально покачав головой и что-то прошептав, прежде чем поднял свой стакан и осушил его до дна.

– Я пытаюсь выяснить, как прошли его последние дни, – сказал я.

Не знаю, слышал ли меня Грегори.

– Как ты сюда добрался?

– На «Ласточке».

– На лодке отца? – Он посмотрел в сторону гавани, но отсюда лодка была не видна. – Хорошая лодка. А куда плывешь?

– Никуда. Пришел сюда, чтобы поговорить с тобой.

Дрожащей рукой старик снова наполнил стакан.

– Так далеко – чтобы поговорить со мной? О чем?

– Чем занимался мой отец перед смертью?

– Не надо было ему отсылать меня, – покачал головой старик. – Сказал, что я слишком стар, но я все еще живой.

– Он отослал тебя?

– Да. А с чего, по-твоему, я оказался здесь? Велел мне помогать сестре. Она уже совсем старая. После того как умер ее муж, она хотела, чтобы я переехал к ней. И твой отец сказал, что пора мне бросать работу. Дал мне денег. Щедрый был, а я говорю ему, что не хочу оставлять работу. Сказать честно, с моей сестрой жить не сахар – все время пилит меня за то, что пью много.

Он выразительно посмотрел на бутылку и, потерпев очередное поражение в краткой борьбе с самим собой, снова наполнил стакан.

– Кому какое дело, что я пью? В моем-то возрасте? Я и говорю твоему отцу, что это ему пора бросать работать. Так ему и сказал, что еще переживу его на десять лет. И, как видишь, не ошибся.

Его глаза хитро блеснули, но торжество тут же угасло и сменилось печалью. Грегори снова поднял стакан:

– Твой отец был хорошим человеком. Да упокоится с миром! – Грегори выпил узо. Когда же он снова потянулся к бутылке, я остановил его, опасаясь, что скоро он совсем опьянеет и не сможет разговаривать.

– Подожди минутку. Сперва ответь мне на несколько вопросов. Ты можешь вспомнить, когда переехал сюда?

– Конечно, я помню! – воскликнул он с явной обидой. – Я старый, но не глупый!

– Извини, разумеется, не глупый. Итак, когда это было?

– В мае. В начале месяца.

– Значит, уже после того, как отец вернулся с Кефалонии. Помнишь, он ездил туда в апреле?

– Да-да, помню. – Он облизнул губы, с жадностью глядя на бутылку в моей руке.

– Он один вернулся с Кефалонии?

– Один?

– Кто-то видел тебя и моего отца на «Ласточке». И с вами был еще один человек.

– Ах да! Помню! С ним был его знакомый, тоже археолог. Мы ходили с ним на лодке покататься и показать ему остров. Он отдыхал здесь.

– А ты не помнишь, как его звали?

– Иностранец какой-то. Велел звать его Иоганном. А больше ничего не помню.

– Вот вы выходили в море на лодке… Сколько раз?

– Да всего-то один! – сердито ответил Грегори. – После этого твой отец расплатился со мной и заявил, что я больше не работаю у него. Прямо вечером того же дня. Я сказал ему, что не хочу жить с сестрой. Нельзя ему было меня увольнять.

Меня удивил поступок отца: Грегори проработал у него много лет. И почему так внезапно?

– А каким он тебе показался после Кефалонии?

– Как это – каким?

– Ну, может, стал по-другому вести себя?

– Да он не особо разговаривал со мной. А все больше со своим знакомым. Они много говорили о своей работе.

– О своей работе? Ты слышал их разговор? Они упоминали «Антуанетту»?

Глаза старика опять скользнули к бутылке.

– Может, я и вспомню еще, если у меня будет чем утолить жажду.

Я налил ему немного узо и пронаблюдал за тем, как он осушил стакан.

– Ну так что, говорили они об «Антуанетте»?

– Вроде да. Было дело.

– Когда? При тебе на «Ласточке»?

– Ну, наверное.

– А куда вы ходили в тот день?

– В один залив на юге. Пигания. Знаешь где это?

Я покачал головой.

– Там совсем ничего нет. Туда можно добраться только на лодке. Море там очень глубокое.

Меня удивили слова Грегори: отцовские отметки на картах были гораздо ближе к материку и начинались примерно в миле от побережья Итаки.

– И что вы там делали? Ныряли?

Грегори не ожидал такого вопроса.

– С какой стати? Да и старые мы, чтоб нырять-то. Когда твоему отцу надо было нырнуть, он нанимал кого помоложе. Студентов там. Обычно иностранцев. Сами-то мы ничего не делали.

– Совсем ничего? Ты хочешь сказать, что лодка пришла на место, а затем просто развернулась и направилась обратно в Вафи?

– Твой отец и его друг ненадолго сходили на берег – хотели прогуляться. А я оставался на «Ласточке». Было жарко. Слишком жарко для прогулки.

– И как долго они гуляли?

– Да не помню я. Пока ждал, пару раз выпил: солнце у меня жажду вызывает. Ну, может, час-два! – Грегори неопределенно махнул рукой.

– Они что-нибудь говорили, куда ходили или что делали?

– Да нет же, я ведь уже сказал. Просто хотели прогуляться. Этот друг твоего отца говорил, что любит ходить пешком. Там, откуда он приехал, он ходил каждый день.

– А о чем они еще говорили?

– Да не слышал я ничего! – поморщился Грегори. – Твой отец был хорошим человеком. Хорошим другом. Жалко, что он умер.

Его голос стал невнятным, а взгляд застывшим. Я задавал ему еще вопросы, но было ясно, что он больше ничего не скажет. Перед тем как уйти, я подошел к владельцу таверны и дал ему денег, чтобы тот помог старику добраться до дома. Затем я вернулся попрощаться с Грегори, но он, похоже, уже не слышал меня: он много выпил и теперь молча плавал в каких-то своих воспоминаниях.

Планируя вернуться на Итаку к утру, мы отплыли с Каламоса в ту же ночь, решив стоять на вахте по очереди. Я предложил, чтобы моя очередь была первой. Димитри ушел в каюту, чтобы несколько часов поспать, а я проложил курс и установил авторулевой. Ветра практически не было, и мне оставалось только следить за встречными судами и бодрствовать.

Ночь выдалась спокойной, и, когда мы вышли из гавани, я принес в рубку карты отца. Узор крестиков с датами погружения за прошлые годы четко намечал предполагаемый курс «Антуанетты» в направлении Патраса, расположенного на юго-востоке материковой Греции. Я отыскал залив, куда, по словам Грегори, они с отцом привозили Коля: он оказался на самом юго-западе Итаки, практически в противоположной стороне. Скорее всего они отправились туда по какой-то надобности, хотя оставалось непонятным, какое отношение эта поездка имеет к «Антуанетте».

Позже я сидел на палубе, пил кофе и разглядывал небо. Звезды завораживали: крупные, яркие, они были хорошо видны даже при полном отсутствии света с берега. Мне казалось, что я вслед за планетами плыву во Вселенной, а не между двумя островами в Ионическом море. Над горизонтом, таинственно освещая волны, поднялась луна, огромная и неотразимо прекрасная.

Мотор ритмично стучал, за бортом монотонно плескалась вода – все эти звуки постепенно убаюкивали меня: начали сказываться несколько последних бессонных ночей и полученные побои. Сердце стало биться в такт работе мотора и морской зыби, веки сомкнулись, и я не заметил, как погрузился в сон.

Я резко дернулся и проснулся, не понимая, где нахожусь. Инстинктивно почувствовав опасность, я испуганно вскочил на ноги. Мне казалось, что через несколько секунд нам предстоит разбиться о скалистый берег Итаки или столкнуться с каким-нибудь танкером.

– Все в порядке, – послышался из темноты голос.

Я обернулся на звук голоса и тут же облегченно вздохнул. Не было ни танкера, ни чего-либо другого, только море, звезды и Димитри. Я виновато взглянул на часы:

– Похоже, задремал на пару минут.

На самом деле я проспал, наверное, не меньше часа. Мой взгляд запоздало упал на ружье в руках Димитри – металлические части холодно поблескивали в лунном свете.

– Я проснулся, не увидел тебя и забеспокоился, – пояснил Димитри.

Объяснение выглядело вполне правдоподобным, но мне почему-то стало не по себе: возникло впечатление, что он уже некоторое время стоял здесь и наблюдал за мной, спящим. У меня по спине побежали мурашки. Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга, затем Димитри повернулся и ушел в рубку.

– Твоя очередь отдыхать, – сказал он.

Но после всего этого я спать не мог.

Поднялся ветер, мы поставили паруса, и «Ласточка» стремительно понеслась вперед. К четырем часам утра мы увидели туманные очертания Итаки на фоне свинцово-серого моря.

23

Мы подходили к Итаке, когда небо на горизонте начало светлеть. В рулевой рубке ожило настроенное на местный канал «корабль–берег» радио: все это время оно оставалось включенным. Я уже не обращал внимания на постоянные переговоры, но мне вдруг показалось, что в эфире прозвучали позывные «Ласточки». Прибавив громкость, я стал ждать. Через несколько секунд я снова услышал, как вызывают «Ласточку». Димитри спустился с палубы, взял микрофон и ответил на вызов. После недолгих переговоров он сказал мне:

– Это начальник порта Киони. Говорит, что Алкимос Каунидис просит нас на обратном пути подойти к его дому.

– Он не сказал зачем?

– Нет, сказал только, что это важно. Можно встать на якорь в бухте у его дома.

Димитри остался в рубке прокладывать курс, а я поднялся на палубу. С того момента, когда я вдруг проснулся и увидел, что он стоит надо мной с ружьем, наши отношения стали немного натянутыми. В действительности я не верил, что он замышлял что-то дурное, и в то же время не мог доверять ему до конца. В глубине души я полагал, что он хотел охладить их отношения с Алекс из-за боязни, что эта связь помешает успеху его предприятия. Трудно было отделаться от размышлений о том, на что он мог бы пойти, чтобы она никогда не узнала об этом.

Через полчаса мы встали на якорь и на шлюпке добрались до берега. Когда мы по тропинке поднялись к дому, Каунидис уже ждал нас, хотя едва рассвело. По его словам, начальник порта сообщил ему о нашем приближении; при этом Каунидис добавил, что всегда встает рано.

– В моем возрасте бессонницу следует рассматривать как благо, – печально усмехнувшись, заметил он. – Скоро у меня для сна будет целая вечность.

Элени уже готовила кофе и завтрак. Прежде чем мы узнали о причине, по которой он хотел нас видеть, Каунидис спросил, разыскали ли мы Грегори. Я рассказал о своем разговоре со стариком и разложил на столе карты, которые прихватил с собой с «Ласточки». Каунидиса не меньше, чем нас, озадачило, что отец и Коль ходили в залив Пигания. Но он сказал, что у него есть полезные сведения, добавлявшие веса рассказу Грегори.

– Вчера я разговаривал с хозяином магазина в Киони, где продается снаряжение для подводного плавания. Выяснилось, что в мае ваш отец нанял одного молодого американца.

– После того как вернулся с Кефалонии?

– Да.

– И поэтому он отослал Грегори на Каламос – чтоб не путался под ногами, – догадался я.

– Американец упоминал о другом человеке на лодке – в частности, что тот держался тихо и старался не показываться на глаза. Очевидно, большую часть времени он проводил внизу и поднимался на палубу, только когда парень нырял.

– Не хотел, чтобы его видели?

– Может быть, – согласился Каунидис.

– И американца этого, наверное, здесь уже нет?

– К сожалению. Когда у вашего отца случился сердечный приступ, молодой человек уехал искать другую работу. Сказал, что попробует устроиться на Крите, а может, на Родосе. Но он действительно говорил, что место, где он нырял, находилось в заливе на юге.

– Пигания?

– Не исключено.

– Он рассказывал, что они искали?

– Нет, сказал только, что это представляет археологический интерес. По-моему, ему неплохо заплатили за молчание. А может, он просто не знал правды.

– Я, похоже, уже не знаю, где правда, – пробормотал я, глядя на карту на столе. – Может, эти ныряния вообще не связаны с «Антуанеттой».

Цепочка крестиков и дат, отмечавших многолетние поиски отца, никогда не подходила к заливу Пигания. О последних часах канонерки было известно только то, что она, покинув Фрикес, направлялась на восток, к материку. Я указал на большой крест на карте, недалеко от побережья материка, – впервые я заметил его в тот день, когда мы с Алекс катались на «Ласточке».

– Вам это о чем-нибудь говорит? – спросил я Каунидиса.

– В этом месте спасшихся с «Антуанетты» подобрал другой корабль.

Это была та отправная точка, которую, учитывая скорость корабля, графики приливов и погодных карт, отец использовал для определения района поисков, не забыв и о месте на южной оконечности Кефалонии, где Каунидис в конце концов выбрался на берег. Но мне не давал покоя залив Пигания. Это самый крупный залив у южного побережья Итаки. Каунидис говорил, что берег там скалистый и труднодоступный. На карте не было отмечено ни одного пляжа, а вся южная часть острова была покрыта горами и совершенно необитаема.

– Не знаю, что они искали, но наверняка здесь, – сказал я и поднялся, собираясь уйти.

Каунидис остановил меня:

– Подождите. Есть еще кое-что, наверное, важное для вас. Я попросил начальника порта связаться с вами, потому что у меня есть и другие новости… – Он сделал паузу. – Об Алекс.

От его нерешительного тона у меня внутри что-то оборвалось: я представил самое страшное – мертвое тело Алекс, выброшенное волной на берег. Перед моим мысленным взором возникло ее лицо, бесцветно-серое от морской воды, в волосах запутались водоросли. Я взглянул на Димитри: он сидел, судорожно ухватившись за край стола.

– Простите, – взволнованно произнес Каунидис, поднимая обе руки в успокаивающем жесте. – Я совсем не хотел так встревожить вас. С Алекс все в порядке. Вчера днем она приходила в дом, где снимала комнату, и забрала свои вещи. Алекс сообщила хозяйке, что возвращается в Англию.

Я был потрясен:

– Этого не может быть! Здесь какая-то ошибка!

– Боюсь, что нет. Женщина абсолютно уверена. Для полиции Алекс оставила записку. – Каунидис вынул из кармана сложенный лист бумаги и положил его на стол. – Мирос Феонас разрешил мне сделать копию, чтобы показать вам.

Я читал и не верил своим глазам. Записка была короткой. Алекс извинялась за хлопоты, которые причинила полиции, и объясняла, что покинула Эксоги, чтобы избежать очередного столкновения со мной. Она писала, что встретила другого человека, он пригласил ее на свою яхту, и они ничего не знали о шуме, поднявшемся из-за ее исчезновения, пока не вернулись с Закинфа – острова в южной части архипелага, где до этого они провели несколько дней.

– Нелепица какая-то! – сказал я, быстро пробежав записку глазами, и повернулся к Димитри. – Это ее почерк и подпись?

Димитри с мрачным видом кивнул.

– Не может быть! Это подделка! – настаивал я. – Если бы с ней разговаривал Феонас, он не отпустил бы ее так просто.

– Алекс собрала вещи и успела сесть на паром до Самы, – сказал Каунидис. – Туристическая компания подтвердила, что она купила билет на паром, а также билет на рейс до Лондона из Аргостоли. Феонас позвонил в авиакомпанию, и там тоже подтвердили, что она прошла регистрацию. В этих обстоятельствах он был вынужден официально прекратить расследование.

– А факт, что прошлой ночью меня пытались убить, – плод моего воображения, – саркастически заметил я.

– Ирэн рассказала мне об этом происшествии, и я, естественно, упомянул о нем Феонасу. Он удивился, почему вы ничего не заявили.

– Потому что у меня не было времени весь день сидеть и отвечать на его вопросы, – возразил я.

– Ну, я так и сказал Феонасу, – продолжил Каунидис. – На что он заметил, что ваше нежелание терять время вполне можно понять и что вы хотите доказать, что вашему отцу на самом деле удалось сделать важное открытие.

– Феонас что, полагает, что я хочу примазаться к этому открытию?

– Он считает, что вам якобы известно о планах вашего отца вывезти из Греции какие-то ценные находки.

– И я ищу пути, как доделать то, что не успел доделать он? А как насчет Коля?

– Совпадение. По мнению Феонаса, его первоначальная версия правильна: убийство Коля – результат неудачного ограбления. Он обосновывает это тем, что, кроме туристов, в монастыре не было посторонних. Более того, теперь труп предварительно опознан и установлена личность убитого: Иоганн Коль, бывший строитель из Гамбурга, судимостей не имел, с антиквариатом не связан.

Я в изумлении затряс головой:

– Но он же на фото снят с моим отцом в музее! Наверняка Феонас считает смерть отца еще одним совпадением? Без сомнения, несчастный случай?

– Он настаивает на том, что свидетельства чего-либо другого отсутствуют, – ответил Каунидис.

Мне вдруг вспомнилось лицо Алекс на набережной, ее записка и очень удобный отъезд. Зачем? Только чтобы обмануть полицию. И Феонас принял все за чистую монету. Но уж слишком много было вопросов и несоответствий.

– Алекс не могла просто так взять и уехать! – сказал я. – Никогда не поверю!

– Возможно, вы и правы, – согласился Каунидис, улыбнувшись на мою возмущенную тираду. – В отличие от Феонаса, я разделяю ваше беспокойство и поэтому поговорил с одним знакомым, который работает в авиакомпании. Выяснилось, что в действительности в Лондон улетело меньше людей, чем было продано билетов на этот рейс.

– Не продолжайте! Разрешите, я сам отгадаю! – остановил его я. – Эта разница – один человек!

Сообщение Каунидиса расстроило меня. Я перестал понимать, что происходит. Покончив с завтраком, приготовленным для нас Элени, мы с Димитри собрались отправиться в залив Пигания. Димитри не сомневался, что Хасселю каким-то образом удалось заставить Алекс разыграть этот спектакль с отъездом, но было неясно как. Каунидис рассказал, что, когда Алекс забирала вещи, она была одна. И если допустить, что Хассель угрожал ей, то она могла воспользоваться этим шансом, чтобы сбежать от него или, по крайней мере, предупредить полицию. Мне вдруг вспомнился крик, который я слышал на пристани. Без сомнения, это кричала Алекс.

Южное побережье острова сильно отличалось от северного: волны разбивались о голые отвесные скалы, окружавшие многочисленные заливчики и бухточки, на вершинах которых росли непроходимые заросли.

Залив Пигания окружала скальная стена. Спокойный, с темно-зеленой водной гладью, он чем-то напоминая фьорд. На западной стороне в море заметно выступал мыс с довольно ровной естественной площадкой – единственным местом, где могла пристать небольшая лодка и где отец и Коль, вероятно, сходили на берег.

Димитри подвел «Ласточку» так близко к берегу, что до него оставалось не более пятидесяти метров, и включил лебедку. Через полминуты мы стояли с выключенным двигателем на якоре. Вокруг, как расплавленная масса, колыхалась вода. Мы добрались на шлюпке до берега, и я взобрался на скалу и закрепил трос. Вниз по узкой расщелине сбегал ручеек пресной воды, оттуда, где неровная козья тропа исчезала в густом кустарнике. Мы стали взбираться по расщелине. Местами земля была сухой, с мелкими камешками, что затрудняло наш подъем, но выше склон выровнялся. Несколько сосен, чудом державшихся на каменистой почве, отмечали край леса, в котором царил вечный сумрак. Когда мы наконец вышли на ровный открытый гребень мыса, возвышавшийся над заливом, то были мокрыми от пота. Далеко под нами виднелась «Ласточка», спокойно стоявшая в заливе. На совсем тоненьком слое почвы у края скалы росли кустики пожухлой травы. К югу море и небо смешались на горизонте в дымном мареве, а на западе в проливе возвышалась Кефалония.

На первый взгляд, ничто не указывало на то, что здесь бывали отец и Коль, но затем возле сгоревшего от удара молнии пня мы набрели на округлое углубление в земле. Оно было, наверное, метра три в диаметре и более метра в глубину. На дне, очищенном от верхнего слоя почвы, земля оказалась рыхлой. Свежая поросль уже отвоевала себе место, однако не приходилось сомневаться, что тут кто-то недавно копался. Стоя на краю ямы, я поначалу посчитал ее естественным углублением, но, присмотревшись, понял: она выкопана человеком. С одной стороны была невысокая насыпь соответствующих размеров, покрытая многолетней порослью, – вынутая земля. Вероятно, яму выкопали много лет тому назад, может даже десятилетий. На дне была свежая земля, и я догадался, что скорее всего здесь работал отец.

Подобрав подходящую палку, я спустился в яму и стал разгребать ею рыхлую землю. Работа была нетрудная, хотя и грязная, к тому же нещадно палило солнце. Еще одна пара рук могла бы ускорить дело. Я осмотрелся в поисках Димитри, но его нигде не было видно.

– Спасибо за помощь, – проворчал я себе под нос.

Но даже без него за полчаса я убрал всю рыхлую землю, и передо мной оказалась дыра метра полтора длиной и приблизительно такой же глубины. Но то, что было закопано там, давно исчезло. Я рассматривал плоды своих усилий, стирая с лица пот и грязь и соображая, что бы это могло быть, когда появился Димитри.

– Нашел что-нибудь? – спросил он.

Я проигнорировал его вопрос, потому что в рыхлой земле блеснуло что-то маленькое и круглое, чересчур правильной формы, чтобы иметь природное происхождение. Я наклонился и поднял непонятный предмет. Он был сделан из металла, и сейчас его покрывали оспинки и ржавчина. Повертев в пальцах, я перебросил его Димитри:

– Что, по-твоему, это такое?

Димитри осмотрел мою находку, а затем сказал:

– Идем со мной. Я тебе тоже кое-что покажу.

Только тогда я заметил, что он такой же грязный и потный, как и я. Заинтригованный, я пошел за ним к оконечности мыса, где росло одинокое дерево, ствол которого согнулся почти под прямым углом от ветра, постоянно дувшего с моря. У самого дерева лежала куча свежевырытой земли. Яма, которую выкопал Димитри, была в треть моей. Рядом лежали горка камней и человеческие кости – два почти целых скелета.

– Как ты узнал, что здесь захоронение? – спросил я.

Он указал на примитивный крест из двух связанных вместе палок, воткнутый в землю возле дерева. Закурив, Димитри присел около одного скелета и поднял череп, показав его мне. В затылочной части я увидел маленькую круглую дырочку, а в передней – большую дыру, уничтожившую почти весь лоб. Он сунул палец в маленькую дыру:

– Что это тебе напоминает?

– Пулевое отверстие?

– Сюда она вошла, – кивнул он, а затем указал на неровную дыру во лбу, – а отсюда вышла. – Он показал мне второй череп, совсем целый, и скелеты. – Я поискал, нет ли еще каких-либо повреждений, но ничего не нашел.

Два человека. Один застрелен с близкого расстояния, как при казни. Второй, вероятно, тоже был убит, хотя пуля поразила только мягкие ткани.

– Земля была рыхлой, – сказал Димитри, – но кости старые. – Он указал мне на большую горку предметов, схожих с металлической кругляшкой, которая попалась мне, и таких же заржавевших. – Это пуговицы, – сказал Димитри и показал ржавый металлический прямоугольник. Я догадался, что когда-то это была пряжка. – Скорее всего – от военной формы.

– Солдаты?

Я задумчиво оглянулся на деревья:

– Кто-то выкопал их из той ямы. Вероятно, отец и Коль. А затем перезахоронили здесь. Но зачем?

Взмахом руки Димитри показал на море:

– Неплохо быть похороненным в таком красивом месте.

Пожалуй, в его словах была доля правды. Но кому нужны такие хлопоты? Это перезахоронение напоминало некий ритуал, хотя я никогда не замечал за отцом никакой религиозности. Еще большей загадкой была яма, из которой их вынули, – ее явно выкопали намного раньше и оставили, чтобы время уничтожило ее следы. Зачем кому-то понадобилось рыть большую яму только для того, чтобы похоронить два тела?

Как и все остальное, это казалось бессмысленным.

В тот же вечер мы вернулись к Каунидису, воспользовавшись его утренним предложением, а после обеда я заметил неподалеку у скалы огонек сигареты. Кому-то не спалось. В воздухе плыли негромкие звуки музыки. Я узнал в мелодии тот навязчивый мотив, который слышал, когда был здесь с Алекс. Спать не хотелось, к тому же меня одолело любопытство, и я вышел из своей комнаты и спустился на террасу. В то же время из темноты появился Димитри, и мы вдвоем стали слушать музыку. Казалось, что звуки доносятся с дальнего конца террасы, где слабый лучик света пробивался сквозь закрытые ставнями окна комнаты.

– Ты знаешь, что это за музыка? – спросил я.

– Да, народная песня, – ответил он. – О молодом пастухе, который полюбил прекрасную девушку. В деревню приехал чужестранец и похитил его возлюбленную. Сердце пастуха разбилось.

Я так и не понял, говорит он серьезно или шутит. Димитри стоял в тени, и я не видел выражения его лица. Мне показалось, или он действительно намекал на Алекс? А чужестранцем был я?

– А что было дальше?

– Между ними происходит поединок. Один из них погибает.

С замиранием сердца я чуть слышно спросил:

– Кто?

Секунду он смотрел на меня, а затем едва заметно пожал плечами:

– Не помню.

Словно услышав намек, музыка резко оборвалась. Димитри молча прошел мимо меня в дом.

Утром, как только начало светать, я встал у штурвала и вывел «Ласточку» в открытое море. Мы ненадолго задержались в Киони, заглянув в прокат снаряжения для подводного плавания – там мы захватили несколько баллонов для акваланга, – а затем продолжили свой путь на юг. Когда мы подходили к заливу Пигания, уже вовсю припекало, хотя все еще стояло утро. Крутые скалы, окружавшие залив, прикрывали большую его часть от солнца. Вода была темно-зеленой и совершенно неподвижной.

Встав на якорь, мы вытащили на палубу наше подводное снаряжение. Много лет назад, во время отдыха на Мальте, я прошел пятидневный курс по нырянию с аквалангом, но с тех пор ни разу не погружался под воду. Дело в том, что сначала я загорелся дайвингом, но вскоре обнаружил, что этот вид спорта мне не особенно интересен: новизна ощущений, когда плаваешь среди разноцветных рыбок, быстро пропала, и с того момента я главным образом осматривался, остерегаясь акул, и проверял кислородный баллон.

Тем не менее я вызвался идти под воду первым. Димитри напомнил мне, как проверять клапаны кислородных баллонов и следить за тем, чтобы воздух легко проходил через загубник. Освежив в памяти эти навыки, я натянул гидрокостюм.

На картах отмечалось, что глубина залива везде приблизительно одинакова – от пятидесяти до шестидесяти футов, и только в четверти мили от берега начинался откос. Мы планировали методично осмотреть дно залива до самого откоса, предполагая, что, если отец и Коль что-то нашли, оно все еще должно оставаться на дне. Если наши расчеты были верны, то в скором времени должен был появиться Хассель.

Когда я приготовился к первому погружению, Димитри протянул мне линь и велел привязать его к моему спасательному жилету.

– Если случится что-нибудь непредвиденное, дернешь два раза. Вот так! – И он продемонстрировал сигнал, сделав два резких рывка. – Тогда я вытяну тебя наверх.

– Ну а если у тебя возникнет что-то непредвиденное здесь, наверху, сделай то же самое.

Моя безопасность зависела от него. Я чувствовал себя не очень уверенно, понимая, что, если что-то случится, мне придется рассчитывать на помощь Димитри, и старался не вспоминать о нашем разговоре прошлой ночью. Однако если он и догадался, о чем я думаю, то не показал виду.

– Если что-либо найдешь, привяжи линь, чтобы был ориентир.

В конце концов я спустился в воду и прополоскал маску. Димитри наблюдал с лодки, как я вставил загубник и начал дышать воздухом из баллона. Я показал ему оба больших пальца, затем открыл клапан, чтобы выпустить лишний воздух из жилета, и быстро ушел под воду.

Несколько минут я плыл у поверхности, привыкая к звуку собственного дыхания и вкусу резины. На Мальте мне всегда хотелось вытащить загубник изо рта. Наверху вода была чистой и пронизанной солнцем, но, когда я поглядел вниз, она показалась мне темной и почти непроницаемой. В голове зашевелились мысли, что там, внизу, может таиться опасность. Сердце бешено заколотилось, и дыхание сильно участилось. Я велел себе успокоиться и дышать помедленнее.

На глубине десяти-двенадцати метров я задержался, оглянувшись на «Ласточку». Привязанный к жилету линь успокаивающе тянулся за мной, как пуповина, надежно связывавшая меня с лодкой. Каменистое дно подо мной прорезали долины и овраги, мрак которых пронизывал только луч моего фонаря. Я опустился еще метров на пять. Вокруг меня кружились стайки рыб, некоторые не больше моего пальца, другие килограммов по пять или больше. Водоросли – в основном коричневые, зеленые и желтые – причудливо колыхались от подводного течения.

Если не принимать во внимание гром моего дыхания, этот мир безмолвствовал, и я был в нем явно чуждым элементом. Мой страх сдерживался только усилием воли, и каждый раз, когда я улавливал в поле зрения какое-либо движение, сердце начинало учащенно биться. Я взволнованно озирался вокруг, направляя луч фонарика во все стороны и неизменно ожидая появления какого-нибудь чудовища из «Челюстей».

Когда я посмотрел на часы, то выяснилось, что я провел под водой всего десять минут, хотя мне казалось, что прошло не менее получаса. Я медленно поплыл, пересекая залив, на восток, пытаясь отыскать внизу что-либо чужеродное. Необходимость сконцентрировать внимание помогла мне отвлечься от мнимых опасностей, и вскоре я перестал каждые пятнадцать секунд оглядываться через плечо. «Не волнуйся! – без конца успокаивал я себя. – Спокойно! Дыши!»

Прошло еще минут десять, и, оглянувшись, я с испугом обнаружил, что «Ласточки» нигде не видно. Страх сдавил мне грудь. Дыхание стало судорожным. Сердце бешено колотилось, поглощая кислород. Я вдруг потерял ориентацию, вообразив, что течение вынесло меня из залива. Вдали промелькнула серая масса, и мне показалось, что я увидел плавник. Я рванулся вверх – почудилось, что у меня кончается воздух. Я сделал глубокий вдох, потом еще один, какой-то задней мыслью понимая, что теряю над собой контроль. Слабый голосок в мозгу изо всех сил старался, чтобы его услышали. «Успокойся, – шептал он. – Просто расслабься!»

Огромным усилием воли я взял себя в руки. Акулы здесь не водятся, я не потерялся, и кислород у меня не заканчивается. Я сделал несколько глубоких вдохов.

Я вспомнил, что несколько минут надо подождать и затем можно продолжать путь, – чтобы избежать азотной болезни. Я позволил себе опуститься на двадцать футов, стараясь думать только о хорошем. Когда наконец время истекло, я наполнил жилет воздухом и начал подниматься на поверхность. Вынырнув в приятную теплоту солнца, я стянул маску и вынул загубник, несколько раз пошевелив сведенной челюстью. Никогда за всю свою жизнь я не испытывал такого облегчения.

«Ласточка» находилась метрах в двадцати от меня, и я поплыл к ней. Димитри выбирал линь, а когда я доплыл до кормы, помог забраться в лодку. Я снимал на палубе снаряжение и рассказывал ему, что ничего не нашел, надеясь, не услышать от него, что был близок к тому, чтобы потерять все.