Текст книги "Александр Великий. Дорога славы"

Автор книги: Стивен Прессфилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

Глава 22
БЫСТРЫЙ, КАК СТРЕЛА

Мы направляемся к Тигру.

Это решение вполне можно оправдать весьма здравыми тактическими соображениями, но, по правде говоря, я принял его из-за приснившегося мне сна. Бог Страха является мне в обличье пантеры, зверя настолько чёрного, словно шкура его есть сама ночь. Я ищу его в непроглядной тьме, ибо во сне исполнен уверенности в том, что обязан настичь зверя и узнать от него нечто важное. Ни факела, ни какого-либо оружия у меня нет, ибо, упорно ища чёрную пантеру в чёрной ночи, я в то же время отчаянно боюсь наткнуться на хищника и быть растерзанным безжалостными клыками и когтями.

Я просыпаюсь дрожа, в холодном поту.

При моей ставке помимо нашего собственного прорицателя Аристандра состоят два египетских жреца. Я пересказываю свой сон им всем, каждому по отдельности. Оба египтянина заявляют, что под пантерой следует понимать Дария, и объясняют моё беспокойство вполне естественными причинами, тем, что в последнее время наши разведчики доставляют слишком мало сведений о противнике. Сон, таким образом, указывает на эту, вполне понятную, озабоченность.

Аристандр, не потрудившись дать какое-либо истолкование образу пантеры, первым делом интересуется, в каком направлении уходили следы зверя.

Мы направляемся на восток.

Этот зверь не Дарий. Этот зверь – Страх.

От Тапсака до Тигра почти три тысячи стадиев. Почему я избрал этот маршрут? Мои командиры в большинстве своём ожидали, что мы выступим прямо на юг, вдоль Евфрата. Тот путь явно легче, ибо армия могла бы двигаться прямо по Царскому тракту и добраться до Вавилона за месяц, самое большее за полтора. Именно этим путём следовал Кир Великий, когда воевал со своим братом, Артаксерксом Вторым. Плохо ли: река под боком, орошаемые поля позволяют собирать фураж, да и припасы можно не тащить по суше, а сплавлять на баржах вниз по течению. Преимущества этого пути очевидны, однако Дарий ждёт от меня именно такого решения. Он хочет, чтоб я последовал вдоль Евфрата: это явствует из того, что попытка помешать мне представляла собой одну видимость. Силы Мазея и Сатропата были слишком малы, и, даже поджигая равнину на нашем предполагаемом пути, их люди не сильно усердствовали.

Но если противник пытается выманить меня на дорогу вдоль Евфрата, не приходится сомневаться в том, что на Царском тракте для нас заготовлены ловушки. Нет сомнений, что его советники подготовили вдоль этого пути несколько мест, где можно дать бой, используя все преимущества великой персидской армии. При этом войска Дария сохраняют связь с Вавилоном, главным своим опорным пунктом, а река и дорога позволяют персам легко и в любом количестве перебрасывать припасы и подкрепления куда потребуется.

Я не могу избрать этот путь. Помимо всего прочего, Царский тракт пролегает через самую жаркую часть страны – полоса орошаемой земли вплотную прилегает к иссушенной палящим зноем пустыне. Местность близ тракта пересекается множеством оросительных каналов, каковые легко превратить в оборонительные рубежи. Противник может затопить поля, чтобы мы увязли в трясине, и, зная местность, беспрестанно устраивать засады и атаковать нас с флангов и тыла. Зерно уже убрано, осталось только жнивье. Урожай укрыт за стенами городов, и, чтобы добыть его, мы должны останавливаться и затевать осады. Вина на этом пути тоже не раздобудешь, нам придётся обходиться теми напитками, которые мы везём с собой. И ко всему этому следует добавить изнуряющую жару. Двигаясь тем путём, мы потеряем каждого пятого человека, не говоря уж о лошадях. Тех, кого не свалит жара, доконает вонючая речная вода.

Кроме того, из Македонии ко мне отправлено подкрепление в пятнадцать тысяч человек. Если мы пойдём прямо на юг вдоль Евфрата, они доберутся до места слишком поздно. Зато при выборе другого, более продолжительного маршрута у них появляется возможность нас нагнать.

Но главное, это всё же стратегия. Маршируя вдоль Евфрата, мы тем самым отнюдь не побуждаем противника к движению. Дарий сможет оставаться на месте, в Вавилоне, а его войска будут поджидать нас на полях, заранее подготовленных для того, чтобы по ним с громыханием пронеслись его смертоносные колесницы.

Итак, я направляюсь не на юг, а на восток. В сторону от Вавилона, к подножиям Армянской Тавриды. Кавалерия Гефестиона рассеивает разведчиков Мазея, сбивая их с нашего следа. Пусть Дарий потеряет мою армию. Пусть ломает голову над тем, куда мог подеваться Александр. Наша колонна следует по Высокой дороге, старому военному тракту. На высоте прохладнее, здесь даже зеленеет трава, которую на равнинах зной давно превратил в солому. Зерно последнего урожая собрано в амбары лишённых укреплений селений, так что мы захватываем его с лёгкостью. Да и пьём мы не илистую речную жижу, а чистую, сладкую воду из горных источников. Существует ли опасность того, что Дарий зайдёт нам в тыл? Да, подобный риск исключать нельзя. Однако для этого он должен отделить от своих основных сил корпус, достаточно многочисленный, чтобы противостоять всей нашей армии (ибо, возможно, я как раз и хочу заманить такой корпус на север, с целью его уничтожения), причём действовать этому корпусу придётся в тысячах стадиев от ставки и тыловой базы. Едва ли Дарий решится дробить свою армию и испытывать судьбу таким образом. Так пусть же он сидит в Вавилоне и нервничает, гадая, куда я направился. Пусть ломает голову над тем, откуда следует ждать моего появления. Пусть его чванливые полководцы досаждают ему своей тревогой. Пусть он устраивает нескончаемые военные советы, где нетерпеливые командиры будут подталкивать его к дерзким и энергичным действиям. На войне нет ничего труднее, чем твёрдо удерживать занятую позицию и ждать. Уверен, у Дария, особенно после поражения и бегства при Иссе, не хватит для этого терпения. Да и его воинственные всадники, представители знати и вожди племенных ополчений, не позволят ему стоять на месте. В конечном счёте Дарий оставит Вавилон. Он отправится на север, на поиски моей армии, а это именно то, что мне нужно. Ибо с каждым лишним стадием, отделяющим персидское войско от Вавилона, вероятность того, что дела его пойдут наперекосяк, будет неуклонно возрастать.

Мне между тем спешить некуда. Я попридержу свои фланги и тыл, не дам отставать обозам и предоставлю подкреплениям возможность догнать главные силы. Кавалерийские кони получат возможность пощипать свежей, зелёной травки, вьючные животные вдоволь напьются чистой воды из горных ручьёв. Мои фуражиры обдерут окрестности как липку, а мои войска будут заниматься боевой подготовкой. Если сражение не состоится до зимы, ну что ж, пусть так и будет. Всё это время мне нужно будет кормить всего пятьдесят тысяч человек, тогда как Дарию – более миллиона.

Таким в общих чертах мой план остаётся до тех пор, пока на двадцать первый день нашего марша примчавшиеся галопом разведчики не извещают меня о том, что Дарий покинул Вавилон. По донесениям всадников из наших передовых разъездов, он переправился через Тигр и теперь со всеми своими силами напористо движется на север так, чтобы река, получившая своё имя из-за стремительного течения («tigris» по-персидски означает «стрела»), пролегла между ним и нами как линия обороны. Когда поступает это донесение, мы находимся на расстоянии более тысячи двухсот стадиев от ближайшей переправы. Я немедленно отдаю приказ избавить марширующие колонны от любого груза, кроме оружия. Загляни в дневники похода, мой друг, и ты увидишь, какой темп мы смогли набрать. Двести семьдесят стадиев за переход, триста десять, триста, триста сорок... За четыре дня мы добираемся до брода и переправляемся на тот берег, пока Дарий находится в тысяче стадиев к югу. В истории войн ни одна армия не преодолевала такого большого расстояния за столь малое время.

Правда, следует признать, что этот форсированный марш выжал из нас все соки. Особенно трудной оказывается переправа через Тигр: глубина у брода по грудь взрослому мужчине, а вода несётся со скоростью скачущего галопом коня. Нам приходится растянуть через реку две линии кавалерии, одну выше, другую чуть ниже по течению, связать всадников друг с другом верёвками и пустить пехоту между этими двумя колоннами. Всадники, стоящие выше по течению, выполняют роль волнолома, слегка смягчая напор реки, в то время как нижние образуют живую стену, чтобы ловить людей и оружие, когда их сносит течением. На переправу всей армии уходит сорок восемь мучительных часов, и на том берегу солдаты оказываются измученными и вымотанными сверх всякой меры. А в таком состоянии люди более всего склонны поддаваться пугающим слухам.

Между тем вражеская кавалерия поджигает степь на нашем пути. Землю на многие стадии вперёд устилает пепел, дымные облака скрывают солнце. По ночам горизонт озаряют бесчисленные огни.

Нечто подобное я видел во сне.

Воины начинают видеть знаки и знамения в самых обыденных явлениях. Ворон, кружащий в небе, змея, извивающаяся в пыли, – всё это создаёт плодотворную почву для самых невероятных догадок и предположений. Стоит какому-нибудь малому вскрикнуть во сне, и весь лагерь оказывается в состоянии, близком к истерике, ну а уж рождение у козы трёхрогого козлёнка доморощенные лагерные пророки объявляют верным предзнаменованием скорой и ужасной гибели.

Разведчики в поисках воды находят пруд, жидкость в котором под воздействием солнца воспламеняется. Все в панике, как будто никто не слышал о нефти, чёрном, горючем соке земли. Жрецы и прорицатели, состоящие при армии, целыми днями только и делают, что пытаются развеять предубеждения и дать происходящему правильное истолкование.

Армия заражена страхом. Иррациональным, необъяснимым, неистребимым. Я удваиваю число передовых патрулей и утраиваю их награды. Через некоторое время нас нагоняет обоз, оставленный нами позади, чтобы увеличить скорость движения. Он находится по ту сторону реки, но наш молодой механик Ангел, хоть и не без труда, наводит понтонную переправу через Тигр, и мы спешно переправляем тяжёлый груз на наш берег.

Где же противник?

Наконец начинают появляться первые дезертиры из его лагеря. Разведчики приводят их связанными и с повязками на глазах – недовольных наёмников на краденых лошадях, маркитантов, которых надули при расчёте за товары, женщин, претерпевших насилие. Порядок предписывает держать этих беглецов особняком, чтобы дикие слухи не захлестнули лагерь. Самые нелепые россказни распространяются как пожар. Войско противника составляет уже не миллион бойцов. У него два миллиона. Три.

Один беглец утверждает, что пересёк равнину близ Описа после того, как по ней прошла кавалерия Дария, и божится, что земля пропахла конским навозом на четыреста стадиев. Житель Багдада заявляет, что с его провинции затребовали тысячу волов, которых воины Дария сожрали в один присест, причём предназначалось это мясо только для командиров.

На марше наша пехота разбивается на группы из восьми человек, которые связывают вместе свои сариссы. Эти связки по очереди несут по двое дежурные, которых называют «носильщиками». Обычно «носильщики» смеются или чертыхаются, но сейчас все идут молча, без шуток и даже без ворчания. В некоторых подразделениях даже не назначают «носильщиков»: каждый, угрюмо уставясь в землю, волочит ноги, держа на плече длиннющую пику. В такие моменты ситуация угрожает выйти из-под контроля, и в то же время появляется искушение перестать думать и положиться на судьбу. Подобным настроениям надлежит противиться во что бы то ни стало.

Я терпеть не могу проводить инспекции. Но сейчас общая проверка необходима, чтобы успокоить людей и убедить их, что армия не испытывает нехватки ни в чём, даже в таких мелочах, как точильные камни, древки копий или ремни.

Во время обхода я разворачиваю десятника, несущего свой шлем в руках.

– Положи его в торбу, болван!

Меня заботит всё: уксус для очистки воды, сало, чтобы смазывать ступни. Клянусь Зевсом, если я услышу о том, что солдат не может идти из-за того, что стёр ноги, я заставлю его ползти, подтягиваясь на руках.

Теперь я провожу совещания с высшими командирами по три раза в день, а спать ложусь два раза в сутки: на два часа днём и на час ночью. Буцефал стоит наготове возле моего шатра, а мой конюх Эвагор держит всё моё боевое снаряжение под рукой. В сложившихся обстоятельствах основная моя роль сводится к тому, чтобы внушать солдатам уверенность. Стоит мне появиться, и люди не сводят с меня глаз. Я изгоняю страх, и благодаря моим усилиям страх отступает. Две ночи подряд после проведения всесторонней проверки я разъезжаю вдоль строя, оставаясь на виду у людей. Кажется, мне удаётся поднять их дух, но тут, как назло, тьма сгущается и луна исчезает с неба. Затмение.

   – Только этого нам и не хватало! – бушует Кратер, видя, как ветераны двадцати кампаний жмутся в кучки, уставившись на небо и суеверно бормоча какие-то вздорные заклятия. Следует ли нам, уподобляясь школьным наставникам, распинаться перед солдатами, разъясняя им особенности астрономических корреляций луны и солнца?

   – Приведите этих египетских дармоедов! – орёт Кратер, имея в виду жрецов-прорицателей. – Клянусь гривой Аида, им лучше состряпать для всего этого какое-нибудь подходящее объяснение!

Египтяне понимают, насколько серьёзно он настроен, и действительно что-то придумывают. Что именно, я уже не помню. Какую-то бредятину насчёт того, что персы – это луна, а мы – солнце. Объяснение так себе, но страх оно приглушает. На время.

   – Лучше бы им не застаиваться, в движении в голову лезет меньше глупостей, – указывает Теламон.

Я с ним согласен. Движение ускоряется.

Пот, скорость, действие – вот наилучшие противоядия против страха.

Но на сей раз они не срабатывают. В шестистах стадиях к югу, на скрещении торговых путей у местечка, именуемого Арбелы, разведчики обнаружили базовый лагерь персов. Как доносят патрули, армия Дария уже покинула его и ушла на двести стадиев дальше, за реку, именуемую Лик – Волчья река. Там простирается обширная равнина, известная под названием Гавгамелы. Персы подготавливают почву. У них две сотни серпоносных колесниц и пятнадцать индийских боевых слонов.

Разведчиков, прибывших с этими донесениями, я помещаю под домашний арест с приказом не выпускать даже помочиться: делается всё, чтобы предотвратить распространение способных породить панику слухов. Однако, несмотря на все меры, они всё равно просачиваются.

Армия напугана затмением и вымотана этой вонючей пустыней. Впечатление такое, будто мы пересекаем гигантскую раскалённую жаровню. Нет ничего живого. Люди начинают задумываться о том, уж не забрели ли мы в ад. Над Гавгамелами высится холм, именуемый Телл-Гомел, или «Верблюжий горб». Наши войска размышляют над этим названием, пытаясь истолковать его значение. Несёт ли оно нам удачу? Предвещает ли погибель?

Я спрашиваю Теламона, чего, по его мнению, боятся люди.

   – Ты сам знаешь, – говорит он.

Но я не знаю.

   – Успеха.

Как это может быть?

   – С ним сопряжено неизведанное, – продолжает мой ментор. – Ибо, достигнув этой победы, наши силы окажутся там, где не бывала ни одна армия во всей истории. Люди страшатся этого, страшатся неведомого. А тебя, Александр, провозгласят...

Чёрный Клит подъезжает и останавливается рядом, с ухмылкой глядя на невозмутимого Теламона.

   – О каких диких фантазиях, – осведомляется он, – ведёт речи наш философ сегодня?

Я улыбаюсь:

   – Он предсказывает победу.

   – Для этого нет нужды быть философом! – смеётся Клит и уносится прочь.

Колонна продолжает путь. Небо впереди и позади нас затянуто чёрным дымом устроенных противником пожаров. Воздух полон запахом гари, повсюду зола и сажа. Горы к востоку скрылись во мраке. И из-за этой сумрачной завесы доносятся пугающие звуки. Мы слышим перестук призрачных копыт, слышим странные, нечеловеческие голоса. Здесь даже сама почва коварна и непредсказуема. Топнув посильнее, ты пробиваешь спёкшуюся корку, и наружу бьёт фонтан едкого соляного раствора. Подобные струи попадают в лицо: губы у людей трескаются, щёки покрывает белёсый соляной налёт. Из-под конских копыт взметается тяжёлая сероватая пыль, которая поднимается до пояса человека. Колонна тащится сквозь это пыльное облако. И наконец, на второй день пополудни случается то, чего страшатся все командиры.

Паника.

С колонной происходит что-то странное. Что именно, никто не знает. По одному, по двое солдаты отделяются от своих товарищей и обнажают оружие. Ещё несколько мгновений, и они в ужасе и остервенении набросятся друг на друга.

   – Колонна, стой!

Прежде чем армия останавливается, проходит вечность. Но она останавливается.

   – Оружие на землю! – звучит следующий приказ. И снова время едва движется: приказ должен пройти по всему растянувшемуся на стадии походному строю. Наконец последний солдат кладёт оружие на землю у своих ног.

Армия приходит в себя.

В ту ночь мы разбиваем лагерь на безликой равнине. С наступлением сумерек с гор спускается туман, а поскольку в воздухе и без того висит пепел, видимость никудышная. Зрение подводит людей, играя с ними дурные шутки. В результате во время второй стражи возникает новая паника. Огни в небе ошибочно принимают за костры врага. Они выглядят настоящими – их тысячи и тысячи. Признаюсь, даже я не сразу разобрался, в чём дело. Чтобы успокоить лагерь, понадобился не один час.

Боги посылают ветер, на двадцать минут небо расчищается, но радоваться рано: следом за этим начинается пыльная буря. В лагере воцаряется хаос. Весь следующий день мы бредём под сильнейшим ветром, укутавшись по глаза, в то время как песок, подобно пемзе, обдирает каждую поверхность и оседает в каждой выемке. Именно тогда я в первый раз слышу от моих солдат сетования, которые преследуют меня по сей день:

   – Мы зашли слишком далеко, проделали слишком длинный путь, одержали слишком много побед, и теперь небеса отвернулись от нас. Нам страшно, и мы хотим вернуться домой.

Следующая ночь. Пыльная буря утихает так же неожиданно, как и началась. Разведчики докладывают о настоящих персидских кострах. До них один день пути. Я переформирую колонну из маршевой в готовую к атаке. Теперь ширина нашего фронта составляет пять стадиев. Кавалерийские разъезды рыщут по всем направлениям.

Полдень четвёртого дня. Равнина Гавгамелы находится в нескольких стадиях впереди, за грядой пологих холмов. Суждено ли ей стать тем самым местом, которое определит нашу судьбу?

Я еду вперёд с Чёрным Клитом и царскими «друзьями», аполлонийцами Главка (он заменил Сократа Рыжебородого, оставшегося в Дамаске на лечение) и отрядом пеонийских разведчиков под началом Аристона.

Персидские конные патрули при нашем приближении отступают. По правую руку от нас виден протекающий за пыльной равниной Тигр. Здесь он шире. Газели, испуганные нашим приближением, мчатся прочь, скрываясь в овраге.

Мы поднимаемся на гряду холмов. Достигнув гребня, трое наших солдат подают сигнал «Враг» и указывают копьями на юго-восток.

Мы взбираемся на вершину и действительно видим неприятеля.

   – Клянусь алебастровыми яйцами Геракла! – восклицает Клит.

Персидский фронт простирается на тридцать пять стадиев. Его глубина вдвое больше. Один лишь обоз тянется, насколько может объять взгляд. Он выглядит как город. Нет, десять городов. Отряды вражеских разведчиков галопом скачут к центру лагеря, наверняка туда, где находится командный пункт Дария, чтобы доложить о нашем приближении. Различные отряды противника маневрируют перед основной массой войск, готовясь к скорому сражению.

Равнина разглажена, как беговая дорожка, размеченная разнообразными геометрическими азимутами.

   – Смотри, – говорит Гефестион, – это проходы, которые механики Дария расчистили для его серпоносных колесниц. Видишь их? Три. Один, судя по ширине, рассчитан на пятьдесят повозок; второй – на сто; третий, левый, тоже на пятьдесят.

Противник воздвиг даже передвижные башни, с которых, как только мы перейдём в наступление, нас будут обстреливать из луков и мечущих копья катапульт.

   – Эти ублюдки выпотрошили всю свою кладовку, – замечает, присвистнув, Чёрный Клит.

Я веду армию сквозь гряду холмов, которую местные жители прозвали «Агоиск» – «Полумесяц». Мы располагаемся в боевом порядке.

В первый раз наши солдаты видят врага. Масштаб азиатского воинства ошеломляет. Оно слишком огромно, чтобы возбуждать обычный страх. Реакция может быть только одна: трепет. Мы во все глаза таращимся на персидские полчища, и даже я не в состоянии до конца поверить тому, что открылось моему взору.