355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Стивен Прессфилд » Александр Великий. Дорога славы » Текст книги (страница 14)
Александр Великий. Дорога славы
  • Текст добавлен: 9 ноября 2018, 15:00

Текст книги "Александр Великий. Дорога славы"


Автор книги: Стивен Прессфилд



сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

Глава 18
ТРОФЕИ ВОЙНЫ

С захватом при Иссе персидского лагеря в мои руки попала некая дипломатическая корреспонденция, в том числе и адресованные Дарию послания от некоторых эллинских полисов, содержавшие предложения о союзе и заговоре с целью свержения моей власти. Помимо документов мы захватили и живую добычу: послов Спарты, Фив, Коринфа, Элиды и Афин, находившихся в персидском лагере, дабы претворить этот изменнический план в жизнь.

Я не новичок в политике и если и пребываю во власти иллюзий, то лишь весьма немногих. Фактически каждый аспект Эгейской кампании, как то: необходимость вдвое уменьшить армию вторжения и оставить восемь пехотных и пять конных соединений с Антипатром в Греции, дорогостоящая и утомительная нейтрализация морского побережья, даже явная снисходительность, не раз проявлявшаяся мною по отношению к моим недоброжелателям в Афинах, – был продиктован необходимостью умиротворить тыл, сведя к минимуму возможность выступления эллинских полисов против меня как поодиночке, так и в союзе с Персией. Разумеется, перспектива открытия в Греции второго фронта меня отнюдь не прельщала.

И всё же где-то в глубине души я, должно быть, сохранял наивную веру в то, что смогу заставить их полюбить меня, проникнуться величием моих планов и во имя общего прошлого и славного будущего принять в сердце если не Македонию, то меня лично.

Когда я читал эти письма, полные вкрадчивой лести, гнусного вероломства, бесстыдного интриганства, кровь в моих жилах закипала от ярости. Заговорщики рассматривали возможности отравить меня, заколоть кинжалами, забить камнями, повесить, застрелить из луков, пронзить копьями, сжечь, утопить, затоптать. Предлагалось также задушить меня ковром или удавкой, бросить в море в мешке с камнями, убить во время жертвоприношения, во сне и даже в отхожем месте, во время отправления естественных надобностей. Из многих относившихся ко мне бранных прозвищ мне особенно запомнились слова «этот зверь» и «чудовище», что, по моему глубокому убеждению, было бы более справедливо по отношению к моему коню. Гнусные эпитеты, которых удостоились мой отец, сестра и мать, я приводить не стану.

   – Мои поздравления, – говорит Кратер, откладывая свитки в сторону.

Птолемей с усмешкой называет всё это «попыткой осоки высечь дуб».

   – По крайней мере, мы теперь знаем, кого вешать, – замечает Парменион.

Более всего меня бесит тот факт, что эллины, расположения которых я силился добиться всеми мыслимыми и немыслимыми способами, предпочли союзу со мной сговор с варваром-персом.

Зная, что он подойдёт к этому вопросу практично, я показываю депеши Теламону и спрашиваю, какой именно предмет следует выбросить из моего солдатского вещевого мешка в первую очередь.

   – Тот, который больше всего уязвляет тебя лично, – отвечает Теламон. – Александр, – говорит он, – неужели тебя удивляет, что они ненавидят человека, лишившего их свободы?

Я смеюсь.

   – Я не знаю, зачем я держу тебя при себе.

   – А как думаешь, – не унимается он, – полюбят тебя эти греки, если ты их освободишь?

Я смеюсь снова.

   – Александр, они считают тебя землетрясением. Извергающимся вулканом.

   – Но я ещё и человек.

   – Нет. От этой привилегии ты отказался, приняв венец и встав во главе народа. Быть государем – это страшная участь. Ты думаешь, что отличаешься от своих венценосных предшественников? Но почему? Власть есть власть, и она всегда предъявляет к властителю свои требования. У тебя есть враги. Ты должен действовать. И действовать тебе придётся так же жестоко, как действовали другие цари, причём руководствуясь теми же самыми суровыми причинами. Парменион говорит, что невозможно быть одновременно и философом, и воином. Я добавлю: ещё менее возможно быть и человеком, и царём.

Я спрашиваю Теламона, как бы он поступил с вероломными послами.

   – Казнил. Причём не откладывая это ни на минуту.

   – А что делать с эллинскими полисами?

   – Как и раньше, ничего. Просто принять случившееся к сведению и послать Антипатру золота, чтобы хватило на набор дополнительных войск.

В конечном счёте послов я прощаю: это отважные люди и патриоты, выполнявшие поручение своего народа. Но мною принято решение удержать их при себе в качестве заложников: надеюсь, это побудит их соотечественников к большей осмотрительности.

Что может быть более естественным, чем стремление заслужить добрую славу? Мы все хотим, чтобы нас любили, а завоеватель, возможно, стремится к этому даже более прочих, ибо жаждет признания не только от современников, но и от потомства. Когда мне было восемнадцать, после победы при Херонее мой отец послал меня с Антипатром в Афины. Мы привезли пепел афинян, павших в битве, и предложили вернуть без выкупа их пленных: столь благородным жестом Филипп намеревался умерить и ужас афинян, и их озлобленность.

Замысел удался, Афины встретили меня как благодетеля. Я признаю, что эта удача малость вскружила мне голову. Но вечером, на пиру, я подслушал фразу о том, будто бы всем обязан лишь рождению да случайному везению. Настроение моё резко переменилось. Антипатр заметил это и отвёл меня в сторонку.

– Сдаётся мне, маленький старый племянник (он использовал македонское выражение, означающее высшую степень дружеского расположения), что ты возвёл этих афинян в сан арбитров твоих достоинств и добродетелей. Между тем для этого нет ни малейших оснований: Афины не более как небольшое государство, пекущееся исключительно о собственной выгоде. В конечном счёте, Александр, о твоём характере и трудах будут судить не афиняне, сколь бы ни был славен и знаменит их город, а сама история, ибо лишь ей одной дано оценивать истину беспристрастно и объективно.

Антипатр был прав.

С того дня я решил не прикладывать ни малейших усилий для того, чтобы составить о себе хорошее мнение. Да горят они все в аду. Ты, конечно же, слышал о моей воздержанности по части пищи и плотских утех. Причина проста: я наказывал себя. Стоило мне поймать себя на желании произвести на кого-то хорошее впечатление, и я отправлялся спать без ужина. В одинокой постели. Мне пришлось пропустить много трапез и лишить себя многих маленьких радостей, прежде чем я взял этот порок под контроль. Или уверовал, что взял.

Глава 19
МАКСИМЫ ВОЙНЫ

Итан, ты провёл, служа в моей свите, уже девять месяцев. Как думаешь, не пришло ли время появиться из чрева?

Да, ты непременно получишь назначение. Очень скоро ты поведёшь людей в бой. Но не ухмыляйся так радостно: помни, что за тобой, как за человеком, обучавшимся воинскому искусству в моём шатре, я всегда буду следить с особым вниманием.

Все эти месяцы, с того момента как ты был принят на службу в Афганистане, тебе была предоставлена несравненная привилегия внимательно прислушиваться к речам полководцев, равных которым трудно сыскать в анналах истории войн. Каждый из командиров, для которых ты разрезал мясо и которым наливал вино, – Гефестион и Кратер, Пердикка, Птолемей, Селевк, Коэн, Полиперкон, Лисимах, не говоря уж о Филоте, Парменионе, Никаноре, Антигоне Одноглазом и Антипатре, которого ты не имел счастья знать, – каждый из них уже заслужил право на вечную память потомков как великий стратег и несравненный герой.

Теперь я требую от тебя той же верности, какую требую от них. Ты должен твёрдо усвоить все те правила и принципы, которыми руководствуется наша армия в бою. Почему? Потому что, как только начинается битва, я с того места, где буду находиться, смогу контролировать разве что действия соединения под моим непосредственным началом, да и то, в неизбежном хаосе схватки, далеко не в полной мере. Тебе, мой юный друг, придётся принимать самостоятельные решения, но самостоятельные – это не значит произвольные или случайные. Они должны соответствовать моим замыслам и моей воле. Вот причина, по которой я и мои полководцы проводим ночи напролёт, обсуждая стратегические вопросы, а вам, юношам, лишь готовящимся занять командные должности, дозволяется внимать этим беседам. Вот причина, по которой мы вновь и вновь возвращаемся к основополагающим принципам нашей тактики и стратегии, добиваясь, чтобы для каждого из нас они стали второй натурой.

Я попросил Эвмена, моего военного советника, скопировать мои письма, адресованные полководцам, дабы они стали доступными для изучения молодыми командирами. Эти письма должно изучать, как изучают в школе тексты поэтов или философов, но с одним существенным отличием. Ученик может расходиться во мнениях с учителем, но младший командир со старшим, подчинённый с начальником – никогда! То, что я вложил в ваши умы и руки, есть непреложный закон. Следуйте ему, и никакая сила не устоит перед вами. Но стоит вам презреть его, и мне уже не придётся вмешиваться, дабы навести порядок, ибо за меня это сделает неприятель.

О ФИЛОСОФИИ ВОЙНЫ

Птолемею, в Эфес:

Всегда атакуй. Даже находясь в обороне, атакуй. Атакующий обладает инициативой и таким образом господствует чад обстоятельствами. Атака придаёт солдатам отваги, защита делает их боязливыми. Если я узнаю, что мой командир занял на поле оборонительную позицию, он более не будет служить под моим началом.

Птолемею, в Египет:

Составляя планы, думай не об отдельных сражениях, а о целых кампаниях, не о ходе войны, а о её цели и результате.

Пердикке, из Тира:

Стремись к решающему сражению. Какой прок будет нам, если мы победим в десяти стычках, не имеющих значения, но проиграем одну, стратегически важную? Я хочу сражаться в битвах, которые решают судьбы держав.

Селевку, в Египет:

Победить противника морально так же важно, как и разбить его на поле боя. Я имею в виду то, что наши победы должны сокрушать вражеский дух, дабы он не смел и помыслить о возможности противостоять нам снова. Я не имею желания вести войну за войной: за моими победами должен последовать такой мир, в котором не будет места бунтам и мятежам.

О СТРАТЕГИИ И ВЕДЕНИИ КАМПАНИИ

Коэну, в Палестину:

Цель кампании в том, чтобы навязать врагу сражение, которое окажется решающим. Мы производим обманные действия, мы маневрируем, мы провоцируем, и всё это с одной целью: вынудить противника столкнуться с нами на поле.

То, что мне нужно, это сражение: одна великая решающая битва, на которую Дарий выйдет в сиянии всей своей мощи. Помни, наша задача состоит в том, чтобы раз и навсегда сломить волю к сопротивлению, причём не только у царского войска, но и у всего народа.

Подданные персидской державы есть истинные зрители разыгрываемой драмы. Следует добиваться того, чтобы они, ошеломлённые масштабами и решительностью наших побед, поверили, что никакая сила на земле, сколь бы ни была она многочисленна и сколь бы мудро ею ни руководили, не сможет взять над нами верх.

Пердикке, в Газу:

Цель преследования после победы заключается не только в том, чтобы помешать противнику быстро переформироваться и восстановить порядок (это само собой разумеется), но в том, чтобы внушить всем врагам, и прежде всего их командирам, такие страх и растерянность, чтобы сама мысль о переформировании даже не приходила им в головы. Следовательно, преследуй бегущего врага всеми средствами и не успокаивайся до тех пор, пока ад или тьма не вынудят тебя остановиться.

Противник, единожды обратившийся в беглеца, уже не сможет снова стать настоящим бойцом.

Я предпочёл бы лишиться во время погони пяти сотен лошадей, лишь бы это помешало врагу переформироваться. Это лучше, чем потерять ещё на пять сотен больше во время второго сражения.

Селевку, в Сирию:

Как командиры, мы должны приберегать нашу безжалостную суровость прежде всего для нас самих. Намереваясь произвести какое-либо движение, мы должны, не предаваясь тщеславию и самообману, задаться вопросом о том, чем может ответить нам противник. Задумывая любой удар, позаботься о том, чтобы иметь такого рода ответ. И помни: даже когда тебе кажется, будто ты предусмотрел всё, в действительности многое остаётся упущенным. Будь безжалостен и суров к себе, ибо малейшая беспечность полководца оплачивается нашей собственной кровью и кровью наших соотечественников.

О ЩЕДРОСТИ

Пармениону, после Исса:

Кир Великий стремился оторвать от своего противника всех недовольных и не исполненных верности, как, например, новобранцев из покорённых народов и прочих служащих не по доброй воле, а по принуждению. С этой целью он оказывал почести армянам и гирканам и не щадил усилий, убеждая их в том, что под его рукой они будут несравненно счастливее, чем под властью Ассирии. По мысли Кира, цель победы состоит в том, чтобы оказаться более щедрым в дарах, чем противник. Если ему недоставало средств, дабы превзойти иных в щедрости, он считал это величайшим позором и всегда стремился давать больше, чем получал. Кир собирал сокровища с пониманием того, что они находятся у него как бы на доверительном хранении и предназначены не для него самого, но для друзей, когда те обратятся к нему в случае нужды.

Гефестиону, также после Исса:

Пусть щедрость станет твоим свойством. Если противник выказывает хотя бы малейшие признаки готовности принять дары, одари вдвое против ожидаемого.

Нам должно вести себя таким образом, чтобы все народы пожелали стать нашими друзьями и все боялись стать нашими врагами.

О ТАКТИКЕ, СРАЖЕНИЯХ И СОЛДАТАХ

Нет большего преимущества в войне, чем скорость. Неожиданное появление твоих сил там, где враг меньше всего тебя ожидает, наводит на него трепет и обращает его в оцепенение.

Численность армии не должна быть избыточной. Оптимальная величина боевого соединения равна тому количеству воинов, которое способно совершить марш от лагеря до лагеря в течение одного дня. Большая численность является избыточной, ибо делает армию медлительной.

Суть традиционной военной тактики сводится к достижению единственного результата: прорыва вражеского строя. Это в равной степени относится как к сухопутным, так и к морским сражениям.

Статическая оборонительная линия всегда уязвима. Достаточно прорвать её в одной точке, и всё остальные участки перестают быть элементами боевого построения. Оружие в руках стоящих там людей оказывается бесполезным, и им, по существу, не остаётся ничего другого, как бессильно ждать, когда их сметут их же собственные товарищи, бросившиеся в паническое бегство после нашего флангового удара.

Проявляй сдержанность до критически важного момента. Когда же он настанет, наноси удар со всей мощью, стремительностью и яростью, на какие способен.

Помни: нам нужна победа не на всём поле, а лишь в одной его точке, именно той, которая имеет решающее значение.

Каждое сражение состоит из ряда отдельных схваток различной значимости. Для меня не имеет значения поражение в одной или даже во множестве таких схваток, если мы побеждаем именно в той единственной, которая решает дело.

Фронт нашего наступления разделяется на сдерживающее крыло и атакующее крыло. Задача первого в том, чтобы сковать противника, лишив его наступательной инициативы. Задачей же второго являются решительный удар и прорыв.

Мы сосредоточиваем наши силы на избранном участке и со всей стремительностью и мощью обрушиваем удар на одну точку во вражеской линии.

Я хочу чувствовать себя так, как будто держу в руках молнию. Под таковой я подразумеваю тот нанесённый по моему приказу удар, который отбросит врага, проломит его строй. Подобно кулачному бойцу, терпеливо выжидающему, когда соперник откроется для его разящего кулака, военачальник, заранее нацелив решительный удар, не спешит, но и не медлит, дабы не обрушить его слишком рано или слишком поздно.

Контрудар предпочтительнее обычного удара. Цель предварительного манёвра состоит в том, чтобы спровоцировать врага на преждевременные действия. Как только он начинает наступление, мы встречаем его контратакой.

Мы стремимся проделать во вражеском строю брешь, в которую сможет ворваться кавалерия.

Стоящий в шеренге солдат должен помнить только о двух вещах: держать строй и никогда не покидать свой штандарт.

Командир всегда должен быть впереди. Как можем мы просить наших солдат рисковать жизнью, если сами укрываемся от опасности за их спинами?

Война похожа на сухую теорию лишь на карте. На поле это буря живых чувств.

Верно выбрать позицию – это значит занять такое место, которое вынудит противника к движению. При виде неприятеля, выстроившегося в оборонительные порядки, мы первым делом должны задуматься: захватив какую позицию мы принудим его отступить?

Задача командира состоит в том, чтобы контролировать эмоции подчинённых, не позволяя им поддаваться ни страху, который сделает их трусами, ни ярости, которая обратит их в зверей.

Вступая на любую территорию, первым делом захватывай винные склады и пивоварни. Армия, лишённая хмельных напитков, склонна к недовольству и даже бунту.

Безводное пространство следует пересекать форсированным маршем, это позволяет уменьшить страдания людей и животных. Для двухдневного перехода через пустыню я разработал подходящую схему: армия выступает в поход с сумерками, марширует всю ночь, с наступлением дневной жары отдыхает в тени палаток и снова движется всю ночь. Таким образом, мы совершаем двухдневный переход за полтора дня. Если же оказывается, что к рассвету второго дня мы всё же не успели достичь цели, остаток пути можно будет проделать и при солнечном свете, воодушевляясь тем, что вода и отдых уже близко.

О КАВАЛЕРИИ

Сила кавалерии в быстроте и неожиданности. Всякого рода стратегические теории к кавалерии неприменимы.

Конь, чтобы считаться настоящим кавалерийским конём, должен быть чуточку безумным. Кавалеристу же это качество должно быть присуще в полной мере.

Сплочённость рядов, о которой чаще говорят, когда речь идёт о пехоте, в действительности ещё более важна для кавалерии. Пехотный боевой порядок может устоять против беспорядочной атаки любого количества всадников, но никогда не выдержит атаки сомкнутого кавалерийского строя.

Кавалерии во время атаки не стоит стремиться убить как можно больше врагов. Главное – осуществить прорыв. Сеять смерть мы сможем потом, когда вынудим противника к бегству.

Для того чтобы обучить солдата, требуется пять лет, чтобы обучить его коня – десять.

От необученной кавалерии нет никакого толку.

Что требуется от настоящего кавалерийского коня – это «порыв» или, как выражаются мастера выездки, «ретивость».

Чтобы сохранить навык ведения боевых действий в конном строю, требуется постоянная практика. Даже короткий перерыв оборачивается и для коня, и для всадника потерей их умения, что восполняется лишь с помощью упорных и долгих упражнений.

Конь кавалериста должен быть сообразительнее, чем его всадник. Но ни в коем случае нельзя допустить, чтобы конь об этом узнал.

Книга седьмая
ИНСТИНКТ УБИЙСТВА



Глава 20
ВОЕННЫЕ СОВЕТЫ

Чтобы собрать после Исса новую армию, Дарию понадобилось двадцать три месяца. И сперва он направил её в Вавилон. На сей раз я приду к нему. На сей раз наш поединок состоится за Евфратом.

С тех пор как наша армия переправилась из Европы в Азию, минуло три года. За это время мы завоевали Финикию, Галилею, Месопотамскую Сирию, Тир, Сидон, Газу, Самарию, Палестину и Египет. Я стал Защитником Яхве, Мечом Ваала, Фараоном Нила. Жрецы солнца объявили меня Сыном Ра, Кормчим ладьи Осириса, Сыном Амона. Все эти почести, особенно религиозного характера, я принимаю с готовностью. Они стоят армий. Персы были слепы, когда правили Египтом, оскорбляя богов этой страны, ибо нет более верного способа возбудить к себе всеобщую ненависть. Напротив, завоеватель, признающий местных богов, завоёвывает не только саму страну, но и любовь её жителей, причём последнее достаётся ему без каких-либо затрат и усилий. Небеса над Мемфисом и Македонией едины, и они говорят на том же самом языке. Тот, кто отрицает это, сколь бы он ни был учен, заслуживает лишь презрения. Бог есть Бог, в каком бы обличье ни соблаговолил Он явить себя людям. Я почитаю Его как Зевса, Амона, Яхве, Аписа, Ваала, с львиными лапами, с головой шакала, с бородой, с рогами, в виде мужчины, женщины, сфинкса, быка и девственницы. Я верю во все эти образы, а точнее, в то, что стоит за ними.

Царь, как наставлял меня мой отец, является посредником между народом и небесами. Он призывает благословение Творца, перед тем как семя отправляется в почву, и вершит ритуал благодарения при сборе урожая. Перед выступлением в поход каждой армии, отплытием каждого корабля, началом любого предприятия он приносит жертвы и просит ниспослать удачу. При любом затруднении он испрашивает у Бога знамение и истолковывает его. Если царь пребывает в милости у Небес, благодать распространяется и на его царство. Найдётся ли в мире богохульник столь дерзновенный, чтобы с презрением отвергнуть благословение Всемогущего?

Тир и Газа положились на мощь своих укреплений, чем вынудили меня предпринять осаду. Сколь бессмысленная трата крови и средств! Шесть месяцев упрямства жителей Тира стоили мне потери ста девяноста славных воинов, а под Газой я потерял ещё тридцать шесть человек и сто одиннадцать дней.

Дважды эти негодяи едва не лишили меня жизни: копьё, выпущенное из катапульты, едва не пробило мне грудь, а сброшенный со стены камень чуть было не расколол вдребезги мой череп. Неужто какое-то злобное божество лишило их разума? Неужели они вообразили, будто я позволю себе оставить в чужих руках находящиеся в моём тылу стратегические порты, используя которые враги смогут нападать на меня с моря? Неужели им могло прийти в голову, будто я способен равнодушно двинуться дальше, не покарав их за строптивость, дабы показать другим, что противодействие моей воле есть вернейший путь к погибели?

Мои послы долго пытались убедить правителей Тира и Газы проявить мудрость; я направил им собственноручно подписанные письма, где заверял, что, открыв мне ворота, их города не только не лишатся своих богатств и свобод, но под моей защитой обретут новые.

Однако они упорствовали и наконец вынудили меня сделать их участь примером для иных упрямцев.

Больше всего такое бессмысленное упорство раздражает меня тем, что лишает возможности проявить великодушие. Ты понимаешь меня ? Когда ты пытаешься обойтись с противником благородно, он ни в какую не желает этого понимать. Он вынуждает меня превратиться из благородного воителя в мясника – и платит за это собственной погибелью.

Поверь мне, Итан, окружающий мир, такой, каким мы его видим, есть не более чем тень, смутное отражение Мира Истинного, Мира Невидимого, сокрытого за ним. Ты спросишь: что же это за царство? Отвечу: Не То, Что Есть, но То, Что Будет. Грядущее. Необходимость – вот слово, коим нарекаем мы механизм, посредством которого Бесконечное вершит свой великий труд. Бог правит в обоих мирах, явленном и неявленном, но заглянуть в Грядущее позволяет лишь сподобившимся его милости.

В Египте я ощущал себя как дома и чувствовал, что с радостью мог бы стать жрецом. Впрочем, я и есть жрец-воин, марширующий по стезе, указанной Божеством, состоящий на службе у Необходимости и Судьбы. Не думай, будто такое представление о себе свидетельствует лишь о самовлюблённости или излишнем самомнении. Посуди сам: время Персии миновало. В Невидимом Мире держава Дария уже пала. Кто же в таком случае я, как не исполнитель воли Высших Сил, осуществляющий в этом мире то, что уже состоялось в ином?

В Антиохии я устроил грандиозное празднество в честь Зевса и муз. Десять тысяч волов было принесено мною в жертву Олимпийцам, Гераклу, Беллерофону и всем богам и героям Востока, коих я просил даровать своё благословение предстоящему предприятию.

Будущему походу на Гавгамелы было суждено стать самой сложной кампанией сей долгой войны. Созвав македонцев и союзников во дворец наместника Антиохии, я попросил Пармениона подготовить доклад о тех трудностях, с которыми предстоит столкнуться армии. Этот доклад сохранился. Вот рукопись, по которой он читал:

– Дабы произвести наступление в Месопотамии, войску потребуется преодолеть, в зависимости от избранного маршрута, от шести до восьми тысяч стадиев, причём большая часть пути пройдёт по безводной пустыне. При этом мы окажемся в таком отдалении от наших береговых баз, что возможность пополнять припасы морем будет полностью исключена. Всё необходимое нам придётся или нести с собой на спинах, или выжимать из земель, по которым проляжет наш путь. При этом следует иметь в виду, что в этих отдалённых краях у нас почти нет ни лазутчиков, ни иных сторонников.

К вопросу о численности войска... Нам придётся позаботиться о пропитании и здоровье тысячах бойцов и исправности всего их снаряжения. Это не говоря о шестидесяти семи сотнях строевых и одиннадцати тысячах сменных кавалерийских лошадей. Вьючных животных наберётся более пятнадцати тысяч. Помимо того, при армии скопилось множество иждивенцев – жён и наложниц, детей, родни со стороны мужей или жён... за время войны кое-кто стал таскать за собой даже бабушек. С питьевой водой будут трудности, даже когда мы дойдём до Евфрата, ибо тамошняя вода есть не более чем мутная, насыщенная илом жижа, малопригодная для питья. Ещё худшей бедой обещает стать невыносимая жара. Как утверждают все донесения, летом равнины к северу от Вавилона годятся только для существ с клыками или чешуёй. Эта страна не раз становилась могилой для целых армий. Но мы будем вынуждены сражаться в жару, чтобы выиграть время жатвы. Покинув морское побережье весной, мы захватим с собой раннюю пшеницу и ячмень, а прибыв в Месопотамию в конце лета, застанем второй урожай молочной спелости, если поспеем раньше графика, или полностью созревший, если помешкаем. Правда, коль скоро Дарий догадается попросту сжечь эти хлеба, нам придётся сражаться в аду, на пустой желудок. Вавилон находится у слияния Тигра и Евфрата, великих рек, ни одну из которых невозможно преодолеть вброд в пределах тысячи стадиев от города. Иными словами, перед нами встанет необходимость наводить мост через одну, а может быть, и через обе эти реки. Это будет не так-то просто перед лицом миллионной вражеской армии.

Долина Евфрата представляет собой зону орошаемого земледелия, где продвижение войск будет существенно затруднено бесчисленным множеством каналов и прочих ирригационных сооружений. Ну а дальше расстилается бесконечная, безликая пустыня: того, кто удалится от лагеря на десять стадиев, близкие уже никогда не увидят.

Дарий созвал в Вавилон бойцов всех народов своей державы, тех, с чьей пехотой и кавалерией мы не имели дела при Иссе. Скифы, арийцы, парфяне, бактрийцы, согдийцы и индийцы присоединились к царскому войску и сейчас, когда мы ведём эту беседу, готовятся в Вавилоне устроить нам горячий приём. Тот край является житницей державы, и житницу эту Дарий будет защищать всеми доступными ему средствами. Равнины к северу, где он и собирается дать нам бой, широки и лишены деревьев: эта местность идеально подходит для военных действий на варварский, азиатский манер. Противник пустит в ход колесницы с серпами, закованных в броню катафрактов, возможно, даже боевых слонов. Кроме того, он соберёт под свои знамёна всех конных кочевников Востока – дагов, массагетов, саков, афганцев и аркозийцев. Всех тех, на чьих безбрежных равнинах пасутся неисчислимые табуны. Мне говорили, что одни лишь провинции Мидия и Гиркания способны выставить сорок тысяч всадников, возможности же степных сатрапов превосходят и это.

Парменион заканчивает свой доклад и садится. Зал, кедровая крыша которого поддерживается алебастровыми колоннами, погружается в гробовое молчание.

   – Кратер, взбодри хоть ты нас!

Кратеру поручено организовать походное снабжение. Он перечисляет города, большие и малые, и даже деревни, мимо которых будет пролегать наш путь, и называет местных жителей, с которыми его люди уже договорились по поводу поставок провизии, фуража, проводников, вьючных животных, воды. Между Дамаском и Тапсаком, предполагаемым пунктом переправки через Евфрат, уже устроены расположенные на равных интервалах склады. Далее, увы, придётся кормиться за счёт местности.

Кратер приводит перебежчиков от Дария, торговцев, караванщиков, представителей горных племён. Они подробно описывают местность, по которой нам предстоит идти. Большинству из нас уже доводилось выслушивать такого рода рассказы, но я хочу, чтобы мои командиры послушали всё это снова, все вместе. Чтобы предстоящее испытание было воспринято ими совместно.

   – А как насчёт вина? – спрашивает Птолемей.

Впервые за время совета слышится смех.

За снабжение армии хмельными напитками отвечает Локон, который, надо признаться, расстарался вовсю. Всё, что подвержено брожению, пущено его людьми в ход. Помимо того что каждый виноградник взят на заметку, они научились варить пиво из риса и фиников и освоили местный способ производства хмельного из фисташек и пальмового сока. Пойло получается противное, но, если приспичит, можно пить и его. Локон клянётся Зевсом, что уж питья-то он возьмёт с собой вдосталь, а если нам оно не понравится, всё выхлебает сам.

Это вызывает новый взрыв смеха.

Сколько у нас наличных? Из Дамаска двадцать тысяч талантов золота, из Тира, Газы и Иерусалима ещё пятнадцать тысяч, из Египта восемь тысяч. Из городов на морском побережье ещё шесть тысяч.

Это в пятьдесят раз больше того, что имели мы, выступая в поход, но всё равно менее одной десятой тех средств, которые может с лёгкостью использовать против нас Дарий.

   – Насколько жарко в долине Евфрата?

   – Быстрое ли течение у Тигра?

   – Какими силами располагает противник?

У каждого высшего командира своя сфера ответственности и, соответственно, свои вопросы. Каждый при этом имеет помощников и советников, которые зачастую и дают ответы на прозвучавшие вопросы.

Признаться, я затеял этот совет вовсе не для ознакомления с докладами: все эти сведения мои командиры слышали раньше и услышат снова, на сотне других советов. Главное, чтобы они увидели и послушали выступления друг друга, в которых тон может оказаться важнее содержания. Особенно это касается наёмников и союзников, порой чувствующих, что им, в отличие от македонцев, отводится в этом походе отнюдь не центральная роль.

Моя армия, как и любая другая, не едина, она раздираема противоречиями и завистью. Кавалерия смотрит с недоверием на пехоту, пехота – на кавалерию, старая фаланга и старые «друзья», бойцы, служившие при Филиппе, смотрят на новых людей, выслужившихся уже при мне, свысока, но в то же время с завистью, ибо считают, что молодёжь пользуется большим моим благоволением.

И это только македонцы. А ведь есть ещё греческие пехотинцы, служащие по принуждению и уже тем самым не заслуживающие доверия. Другие эллины, наёмники, служат по доброй воле, но что у них на уме, не возьмётся сказать никто. Союзные и наёмные конники внушают опасение хотя бы потому, что в отличие от пехотинцев имеют возможность в любой момент бросить армию и ускакать, куда им заблагорассудится. Фракийцы и одриссы почти не говорят по-гречески и держатся особняком, а первоклассные бойцы тяжёлой кавалерии из Фессалии смотрят свысока на всех, кроме «друзей», от последних же требуют уважения, которое не всегда даётся. Метатели дротиков из Фракии и Агриании, старые наёмники, прибывшие с нами из Европы, не слишком жалуют новых союзников, таких недавних подданных Дария, как армяне и каппадокийцы, сирийцы и египтяне, ренегатов из Киликии и Финикии, присоединившихся к нам после Исса, и греческих наёмников, первоначально служивших персам. Что уж тут говорить о коннице Пеонии и Иллирии и новой пехоте, прибывшей с Пелопоннеса.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю