Текст книги "Охота на Роммеля"

Автор книги: Стивен Прессфилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

После наводнения прошел час. Время 03:20. Мы растянулись в цепь и начали спускаться вниз по руслу, выкрикивая имена Колли и Маркса. Вода доходила до колен. Змеи дюжинами скользили по поверхности потока. Они были напуганы не меньше нас. Стремительный вал воды заполнил ямы зыбучим песком, превратив их дно в вязкую взвесь. Хотя поток обмелел, наши ноги раз за разом проваливались в эти «карманы», и парни снова и снова бросались на крики, чтобы вытащить друг друга из смертельной западни. Пройдя четверть мили, мы наткнулись на Маркса, живого, но с отбитыми ногами. Во время наводнения его унесло течением. Выбираясь из потока, он несколько раз ударился о камни. Кости были целы, однако Маркс не мог стоять. Проплывавшее бревно содрало ему кожу на черепе – клок скальпа, размером с мужскую ладонь, свисал на глаза, выставляя напоказ голую кость. Рана сильно кровоточила. Маркс был в шоке, и его сотрясали конвульсии. Оттащив раненого на сухое место, мы по очереди начали обогревать его своими телами. Дженкинс, заменивший нам фельдшера Милнса, натянул оторванную кожу назад на место и перевязал голову Маркса прорезиненной лентой, отрезанной от маскировочной сети.

– Если бы мы нашли хотя бы один грузовик, – сказал он, – я мог бы воспользоваться аптечкой и зашить ему рану иголкой и ниткой.

Дженкинс вызвался присмотреть за раненым. Остальные отправились дальше. Пройдя сотню ярдов, мы нашли мои штаны, зацепившиеся за куст так изящно, словно их туда повесила прачка. Еще через четверть мили наша группа обнаружила грузовик Колли.

Машина лежала на левом боку, погребенная под таким слоем ила, что на виду оставались лишь задняя часть кузова, правая сторона кабины и переднее колесо. Все остальное было скрыто в жиже и сплетении вырванных кустов, которые сбились в этом месте в кучу. Нам крупно повезло, что мы вообще заметили грузовик. Я вскарабкался на борт. Все предметы, находившиеся в кузове – оружие, ящики с патронами, канистры с бензином и водой, стофунтовые колеca, – унесло потоком. Парни снова начали выкрикивать имя Колли. Никакого ответа. К счастью, аптечка осталась на своем месте. Я отослал Олифанта назад, чтобы он передал ее Дженкинсу. Панч, Грейнджер и я продолжили осматривать русло потока. Часы Грейнджера, которые я временно реквизировал, показывали 04:15. Лощина стала почти непроходимой из-за путаницы сорванных кустов, наваленных камней и вязкой грязи.

Рассвело. Мы так и не нашли Колли. Разбитый локоть Олифанта раздулся, увеличился в размерах в два раза и окрасился в пурпурный цвет. У Грейнджера на ноге между пальцами открылся плохой порез – результат торопливого подъема на утес. Он потерял часть левого уха и не мог вспомнить, как это произошло. Мы устроили лагерь на возвышенном месте с учетом возможного повторения наводнения. Олифант и Дженкинс принесли Маркса на носилках, сделанных из веток. Когда Маркс вышел из шока и заговорил, он все время извинялся перед нами и просил бросить его. Он не мог простить себе, что стал обузой для отряда.

– Если хочешь помочь нам, то заткнись, – сказал ему Грейнджер тоном братской нежности.

На очередном совете я принял окончательное решение:

– Мы никого не оставим.

Парни нашли две канистры с бензином и коробку спичек. Это позволило нам развести костер из мокрых веток. Дым могли заметить немцы. Но такое опасение нас мало волновало. Мы просто замерзли бы до смерти, если бы не просушили одежду и те несколько одеял, которые нам удалось найти. У нас не было ни котелка, ни заварки. Панч достал из кармана две мокрые сигареты. Мы раскурили одну на всех.

Наверное, тот дым показался каждому из нас самым вкусным в жизни.

Перед тем как разделить отряд на две группы, Ник Уайлдер указал мне место встречи в Бир-Хемет по дороге в оазис Авгила. Теперь, сидя у костра, я предложил патрулю свой план действий.

– Мы отдохнем до утра и просушим одежду. После полудня одна половина группы вернется к грузовику и выкопает его. Другая пойдет пешком к месту сбора и найдет патруль Уайлдера, как это предусмотрено планом операции.

Обе задачи казались невыполнимыми, но парни приняли их без возражений. А какие другие варианты мы имели?

– Кроме всего прочего, вторая половина группы продолжит поиск Колли. Выбирайте, куда вы хотите пойти. Я постараюсь учесть ваши пожелания.

К каждому раненому я приставил здоровых ребят. Те, кто были покрепче, отдали половину своего рациона слабым и больным. Мы с Панчем несли на носилках Маркса. Олифант помогал Грейнджеру. Дженкинс заботился обо всех нас. О его проступке на плато никто не вспоминал. Он стал для нас «Доком». Мы подкинули дров в костер и столпились вокруг огня, пока кости трещали от сырости и холода. С наших плеч свисали обрывки влажных одеял, но в телах еще теплилась жизнь, и ничего на свете не было важнее этого.

6

Полдень. Мы нашли Колли и «Лянчу». Пешая группа наткнулась на них в миле вниз по лощине. Услышав радостную новость, я поспешил туда. Колли дрожал от холода и страдал от обезвоживания. Но он быстро восстановился, когда ребята укутали его сухими одеялами. Он провел ночь в небольшой пещере на склоне, выгнав оттуда парочку лисиц. Что касается «Лянчи», то она лежала на боку в темно-коричневой жиже. Из грязи торчали только два колеса, с ободранными шинами и лоскутьями резиновых камер.

Я отправил нескольких парней назад и приказал им снять с грузовика Колли все, что только можно. Сама машина не подлежала ремонту. Они принесли три канистры с горючим, шланги, ремни и детали, которые удалось снять с машины. Еще парни притащили три хороших 16-дюймовых колеса. К сожалению, они были слишком велики для «Лянчи», с ее грузоподъемностью в три четверти тонны.

К тому времени весь патруль собрался вокруг «Лянчи». Приближалась ночь. Заморосил холодный дождь. Мы выкопали грузовик и поставили его на четыре обода. Из каждой щели вытекала густая грязь шоколадного цвета.

– Давай, шкип, – сказал Грейнджер. – Заведи ее.

Видит Бог, я не верил в удачу, но машина взрыкнула. Я даже заплакал от радости. Другие танцевали джигу и хлопали друг друга по спинам. Мотор тут же заглох, однако это никого не расстроило. Если двигатель завелся рукояткой один раз, то он должен был завестись и в другой.

Мы провели ночь, сбившись в кучу, а затем с первым светом дня принялись за работу. Из инструментов у нас имелись только два простых гаечных ключа и один разводной. Ни отверток, ни гнездовых ключей, ни шестигранников, ни ключей для свеч зажигания, ни кронциркуля, ничего! Нам нечем было подтянуть болты или снять их для замены на новые. Отсутствовали не только прокладки, но и материал для их изготовления. Никаких домкратов и рычагов, никаких насосов и запасных шин. Я уже не говорю об инструментах для замены клапанов и хомутов. Зато мы имели моторное масло и бензин. И грязную воду.

Самой насущной проблемой были раненые. Грейнджер не мог ходить. У Колли вскрылись мучившие его ожоги. Состояние Маркса становилось отчаянным. Мы могли бы погрузить их на «Лянчу». Олифант взял на себя роль штурмана. По его оценкам, Бир-Хемет находился в семидесяти милях на юго-запад. Идя пешком и толкая машину с ранеными, мы могли бы добраться до места сбора за три ночи. Но для навигации нам требовалось знать начальную позицию, а мы о ней лишь догадывались. Пустыня между нами и конечной точкой имела природные преграды, озера и временные водотоки. Мы понимали, что их придется обходить – без карты, без компаса, ориентируясь по звездам и солнцу. Мы могли добраться до цели только при невероятном везении. А если наш отряд пройдет мимо оазиса и затеряется в пустыне, то мы не узнаем об этом. И даже в случае успеха у нас не будет никакой гарантии, что патруль Ника останется ожидать наш отряд в точке сбора. Мы верили, что они ускользнули от немцев и добрались до Бир-Хемета. Но их могли отозвать оттуда по другим делам. Или, возможно, им пришлось уехать, не дождавшись нас, из-за наличия каких-то непредвиденных и критических обстоятельств.

Я продумывал сотни возможностей, но ничего не говорил о своих опасениях. И остальные тоже высчитывали наши шансы на успех. И тоже молчали.

Отряд трудился весь день. Мы переливали горючее, заменяли воздушные и водяные шланги, с трудом снимали хомуты, используя вместо отвертки заточенное лезвие штыка. Парни очищали и приводили в порядок насосы. Утром и после полудня за нашей работой наблюдали две пустынные лисы, сидевшие на противоположном склоне. Это были невзрачные зверьки, со шкурками под цвет песка и с потертой редкой шерстью. Шесть раз крик: «Самолет!» заставлял нас разбегаться в стороны. А лисы даже не пошевельнулись. К счастью, вражеские «мессеры» пролетали мимо. Мы решили назвать это место «Ущельем двух лис». Карты у нас не было. Мы отложили свою затею до возвращения на базу. Но общее обсуждение названия немного приподняло наше настроение.

Реальность продолжала издеваться над нами. Все, что могло пойти не так, шло по худшему варианту. От ударов о камни во время наводнения задняя крышка дифференциала треснула и раскрошилась. Зубчатые колеса забились песком и грязью. Смазка напрочь исчезла. Грейнджеру удалось заделать брешь и закрепить механизм болтами. Но что мы могли использовать вместо смазки? Парни собрали колючие кактусы и извлекли из них вязкую субстанцию. Кто-то сказал, что в экстренных случаях для этой цели применяли внутренний слой банановой кожуры. Мы надеялись, что желе из кактуса тоже сгодится. Панч снял карбюратор и прочистил его от грязи и песка – крупинка за крупинкой. «Док» колдовал над тормозными колодками.

К наступлению темноты мы починили все, кроме колес. Только две камеры держали воздух. Грейнджер, работавший сидя (рана на ноге не позволяла ему стоять), применил прием, который он иногда использовал на тракторах при фермерских работах. Он заполнил шины переплетенными ветками кустов. К моему удивлению, они держали вес машины. Но когда Грейнджер снимал колеса, он обнаружил, что передняя ось сломалась. Сплины выскочили из гнезд и рассыпались. Запасных у нас не было. К тому же стало темно. Нам пришлось прекратить работу. Внезапно лисицы, наблюдавшие за нашими действиями, вскочили и убежали. В отдалении послышался рев моторов.

Дизели! 288-й боевой отряд вернулся за нами.

Мы накрыли «Лянчу» камуфляжной сетью и заняли позиции по периметру. Чуть позже появились немцы. Они не видели нас. Гансы приближались двумя группами, осматривая ущелье по ходу движения. Наши преследователи знали, что мы могли бежать только в одном направлении. И они упорно продолжали погоню. Мы услышали их крики, когда они обнаружили грузовик Колли в миле вверх по ущелью. Неужели это был конец? Неужели все наши усилия пропали даром?

Нас спасла темнота, вслед за которой начался ливень. Мои парни жалобно горбились, прислушиваясь к голосам немцев, которые суетливо ставили палатки. Враг устроил ночевку в четверти мили от нас на равнине – подальше от зоны возможного затопления. Мы получили небольшую отсрочку.

Состояние Маркса ухудшилось. Его сотрясала сильная дрожь. Решив в бреду, что крики немцев были голосами наших павших товарищей, он начал окликать их по именам. Панч закрыл ему рот ладонью, приглушая звук, но Маркс буквально обезумел от этого. Он мычал все громче и, стараясь освободиться, молотил руками и ногами. Колли подбежал к нему, сунул левую ладонь в рот Маркса и крепко ударил его правым кулаком прямо между глаз. Маркс застонал, затем поморгал глазами и пришел в себя. Он замолчал. Колли нежно нянчил его на руках, как младенца.

– Этому фокусу я научился у своего папаши. Он постоянно отрабатывал его на мне.

Дождь ослабел, но на смену ему пришел сильный северный ветер. Немцы обустроили свой лагерь. Ночной воздух наполнился запахом бензиновых костров. Мы слышали смех немцев и вдыхали ароматы вареного картофеля и жареных сосисок. Я разбил людей по парам, чтобы греть Маркса своими телами. Когда очередь дошла до меня и Грейнджера, наш раненый товарищ содрогался в непрерывных конвульсиях. Мы с Грейнджером обменялись взглядами.

Может, сдаться? У гансов наверняка имелся доктор или фельдшер. И, конечно, они могли доставить Маркса на машине в госпиталь. Немцы не были чудовищами. Они могли помочь. И разве наши действия влияли на исход войны? Война предполагала сражения больших скоплений танков, людей и машин. А здесь все было не так. Мы стали кучкой напуганных и замерзших людей, которые боролись за жизнь своего товарища.

– Маркс… – прошептал я.

– Не делайте этого, – ответил он.

Мы с Грейнджером плотнее прижали его к себе.

– Не будь тупым героем, – прошептал Грейнджер.

Иногда на войне бывают моменты, к которым не может подготовить никакое предварительное обучение. Я имею в виду мгновения, когда ценность человеческой жизни противопоставляется понятиям чести. На каком основании я, двадцатидвухлетний юноша, мог принимать решения, ставившие под угрозу все, чем обладал этот храбрый человек? Мог ли я распоряжаться будущим Маркса, жизнями его жены и детей, полагаясь на какой-то абстрактный принцип чести, о верности которого мне было известно не больше, чем ему?

Два дня назад я без колебаний достал бы пистолет, если бы Дженкинс продолжил настаивать на белом флаге. Но теперь мое отношение изменилось. Разве победа или поражение зависели от воли людей? Разве исход войны не определяли силы, более великие, чем наша жалкая горстка больных и истощенных мужчин? Что сейчас было важнее, чем жизнь этого хорошего парня? Я мог спасти его одним криком, направленным в темноту. А что будет, если я промолчу? Что, если на рассвете мы похороним Маркса, внеся его в список погибших товарищей вместе с Милнсом и Стэндаджем – и только для того, чтобы утром подвергнуть себя новым испытаниям, невыносимой жажде и голоду?

Однако я переборол себя.

– Маркс, дружище, ты можешь еще продержаться немного?

На рассвете немцы собрались в дорогу. Они произвели поверхностный осмотр ущелья, ничего не нашли, попили горячий чай и умчались прочь. Нужно ли мне было останавливать их? Просить о помощи? Я ясно видел немцев из укрытия. Как бы там ни было, я позволил им уехать. Через несколько минут наши парни выползли из своих нор, словно лисы. Мы выглядели как трупы. Я посмотрел в глаза Колли. Наверное, он думал о том же. Неужели мы сваляли дурака?

Горячая вода и бисквиты почти не восстановили наши силы. Что делать с «Лянчей»? Грейнджер сказал, что он всю ночь пытался придумать какой-нибудь выход.

– Давайте снимем передний вал и установим на его место сани, – предложил он нам. – Свяжем пару бревен вместе наподобие хвостовых лыж у гидросамолета. Езда не будет приятной, но мы загрузим в кузов наших раненых парней, которые не могут ходить. И нам не придется нести в руках канистры с водой.

Никто не поздравил Грейнджера с блестящей идеей. Он не услышал благодарности и слов похвалы. Мы просто ласково похлопали его по спине и по плечам, а затем приступили к работе.

Парни превратили грузовик в платформу, на которую мы уложили Маркса и Грейнджера. Колли всунул свои кости в пассажирское кресло. Панч сел за руль. Оставшись с одной «Лянчей» мы получили небольшое преимущество. Нас труднее было заметить с воздуха. Два человека спереди высматривали машины 288-го отряда. Тот, кто шел позади, следил за приближением самолетов. Через каждый час я устраивал передышку на пятнадцать минут. После трех таких заходов мы останавливались на час и собирались с силами. В случае удачи наш отряд должен был добраться до Бир-Хемета на второе утро.

К трем часам дня мы пересекли вброд мелкое озеро и вышли на каменистую равнину, на которой тут и там возвышались скалы. В одном месте наши колеса хрустели по корке из раковин – донным отложениям какого-то древнего моря.

Затем в нескольких милях от нас мы увидели арабов – сначала маленькую группу, затем большой караван верблюдов и пеших людей. Кочевники тоже заметили нас, но не стали приближаться. Когда мы направились к ним, они поспешно скрылись из виду. Наверное, немцы объявили награду за нашу поимку или пригрозили расправой тем, кто осмелится оказать нам помощь.

Весь день наш отряд пробивался к гряде невысоких гор, видневшихся на горизонте. Мы полагали, что это было плоскогорье Гилф-Атар, которое нам следовало обогнуть перед тем, как выйти на дорогу к Бир-Хемету. Выбравшись на твердый грунт, мы разогнали «Лянчу» до максимально возможной скорости. Она едва доходила до трех-четырех миль в час, но парни радовались и этому. Горы медленно приближались. Мы достигли их к наступлению темноты.

Отряд расположился на ночь около развалин римского водоема. Мы разместили Маркса и Грейнджера в небольшой пещере, где они могли отдохнуть после длительной тряски. Хорошей воды было вдоволь. Я созвал парней на совет. Бир-Хемет находился в сорока милях от нас. Я предложил оставить раненых и обессиленных людей в пещере. Мы могли снабдить их имевшимся у нас оружием. Тем временем два-три самых крепких человека должны были взять «Лянчу» и отправиться ночью к месту сбора.

Когда мы обсуждали этот вопрос, на равнине у холмов появились трое пеших кочевников. Они вели за собой четырех верблюдов. Арабы шли по нашим следам и явно направлялись к водоему. Увидев нас, они без страха приблизились. Панч спросил, имелись ли у них яйца и молоко на продажу. В ответ высокий и крепкий араб удивленно воскликнул:

– Инглеси?

– Да, мы англичане, – заверил его Панч.

Он начал называть имена офицеров и командиров патрулей, которые могли пересекать это заброшенное место: Уайлдер, Исонсмит, Мейн, Тинкер. Наконец, очередь дошла до Владимира Пенякова. Попский!

При этом имени кочевники воодушевились. Они знали Попского. Они любили Попского. Арабы сообщили, что две ночи назад они имели честь преломить с ним хлеб.

КНИГА ШЕСТАЯ
ПРОХОД УАЙЛДЕРА

1

Через десять дней в одолженных штанах и рубашке я стоял по стойке «смирно» перед полковником и двумя майорами штаба Восьмой армии, который располагался теперь у залива Большой Сирт. Я прилетел туда на бомбейском бомбардировщике из оазиса Джало. Тинкер, Попский и Уайлдер также должны были вскоре прибыть туда. Чуть позже мы с Тинкером написали отчеты для ПГДД, после чего нам велели отправиться в госпиталь – не столько для лечения полученных ран и болячек, сколько для оценки того, как быстро нас можно было подлатать и отправить обратно на задание.

К тому времени меня уже две недели терзала диарея. На фоне более серьезных бед я терпел эту напасть, надеясь, что мой пищеварительный тракт восстановится, когда получит свежие фрукты и овощи. Но, кроме расстройства желудка, южноафриканский доктор нашел у меня воспаление легких.

– Вы больной человек, Чэпмен, – по-дружески сказал он, показывая мне мою медицинскую карту.

В ней было указано следующее:

Легочная пневмония (острая); три ушибленных ребра; ожоги второй степени на грудной клетке, руках и ногах; ушибленная (возможно, треснувшая) грудина; многочисленные изъязвления; возможно, малярия; возможно, глисты.

Меня отправили в больничную палатку, где я принял клизму с мелом и пенициллином. Моя температура достигала 104 градусов по Фаренгейту (40 градусов по Цельсию). Я узнал об этом позже, вторично прочитав свою медицинскую карту. Из всех личных вещей у меня остался только блокнот. В ту пору я кропал в нем бредовые и неразборчивые записи, которые так и остались нерасшифрованными. Где я был перед отправкой в штаб? Что произошло с остальными?

После того как арабы Попского нашли наш отряд в пещерах у водоема, они на следующий день привели нас к Тинкеру, патруль которого располагался в Бат-эль-Агар – в комплексе пещер к востоку от пустынных озер. Попский тоже был там. Он сказал нам, что Ник Уайлдер ушел от погони наших «друзей» из 288-й моторизированной группы. Его грузовики направились к посадочной площадке № 125. Как оказалось, неподалеку от нас действовал другой патруль ПГДД под руководством лейтенанта Бернарда Брюса. Брюс был удивительным сквернословом. Он имел дворянское звание, не хуже лорда Элджина, и, по правилам титульного протокола, должен был подписывать свои рапорты не как «лейтенант», а как «достопочтенный лейтенант». Брюс взял Маркса на борт грузовика, на котором он эвакуировал собственных раненых товарищей в оазис Джало, находившийся теперь под контролем британцев. Оттуда санитарный самолет перевез парней в госпиталь в Бенгази (к тому времени этот город тоже управлялся силами союзников). Остальным пришлось дожидаться машин, направленных штабом для последующей эвакуации. Брюс не мог выделить нам дополнительный транспорт.

– Хотя вы задали им перцу, – сказал он. – Благодаря вашим усилиям пустыня теперь кишит немецкими патрулями.

Мы написали рапорты начальству. В прошении о наградах я отметил Колли, Панча и Грейнджера. Пять дней наша группа отлеживалась в пещерах и под шум дождя ожидала прибытия обещанного транспорта. Я никогда не чувствовал себя таким больным. Арабы снабжали нас яйцами, финиками и кислым козьим молоком, сдобренным диким тимьяном. Учитывая их бедность, это была щедрая помощь. Но я не мог удерживать в желудке никаких продуктов. Любая проглоченная пища тут же вытекала из тела, оставляя меня слабым, как стебелек. Я сгорал от жара.

Колли ухаживал за мной и выводил меня из пугающих кошмаров. Я видел мертвого Стайна, лежавшего на песчаном швеллере, и мою мать на барже. Я видел убитых нами итальянцев. Галлюцинации были такими реальными, настолько наполненными пороховой вонью и грохотом оружия, что мои товарищи трясли меня за плечи даже после того, как я приходил в сознание. В бреду ко мне часто являлись Стэндадж и Милнс. Я все время извинялся перед ними за их гибель, а они отмахивались и говорили: «Да, ладно, Чэп. Ничего страшного».

Каждую ночь мы меняли лагерь. Арабы Попского были проводниками. Больные кишки изводили меня адской пыткой. Мы перемещались только в темноте – в морозные ночи, с мокрыми ветрами, которые продували любое одеяло и сами обвивались вокруг вас. Мы часами шагали пешком или тряслись в грузовиках лишь для того, чтобы добраться до еще одной влажной пещеры, наполненной козьим и птичьим дерьмом и чахлыми кострами из сухого верблюжьего помета, которые не согревали никого и ничего. У меня болела каждая клеточка тела. Я никогда так мучительно не осознавал свою физическую бренность. Сколько мне еще терпеть эти муки? Как можно было оставаться одновременно таким горячим и холодным?

На шестую ночь за нами приехали три грузовика из патруля лейтенанта Джеррарда (сам он в тот момент проводил разведку в тылу врага). Меня, Колли и Панча разместили в кузове их ремонтного грузовика. Отрядом командовал сержант Чэпмен – мой однофамилец. Он сказал, что в оазисе Джало находился перевязочный пункт, которым заправлял капитан Ловсон. Сержант Чэпмен оказался любителем Би-би-си. Он знал все последние новости. Восьмая армия взяла Дерну и Бенгази. «Харрикейны», принадлежавшие Королевским воздушным силам и нашим южноафриканским союзникам, вылетали теперь из Бенины – с того самого аэродрома, рядом с которым мы расстреляли итальянцев. Сколько же дней прошло с тех пор? Неужели двадцать? Немцы оставили Мсус и Соллух, Антелат и Аджедабию. К 10 декабря вся Киренаика уже находилась в британских руках. Приближалось Рождество!

Сержант Чэпмен рассказал, что Роммель отошел к старой линии обороны в Эль-Агейле. (Позже в Джало мы узнали, что он оставил ее 12 числа.) 288-я боевая группа была его тыловой охраной. Наши «друзья» взрывали мосты и минировали ущелья, пока Африканский корпус отступал к Триполи – главному порту их обеспечения.

Рассказы сержанта оставили у меня лишь смутные воспоминания. Но я понимал, что фронт переместился далеко на запад. Контрнаступление Роммеля уже не принималось в расчет. Следующим вероятным действием союзников могло стать либо наступление на позиции Оси в ложбине Зем-Зем восточнее Триполи, либо дальнейшее продвижение на запад через тунисскую границу к природному и рукотворному барьеру линии Марет. Это была та самая французская цепь укреплений, о которой нам говорил Дон Манро, когда мы в Дерне наткнулись на него и других военных корреспондентов.

Из-за болезненного состояния я не запомнил полевую карту. В моей памяти сохранилось только то, как я трясся и подскакивал в кузове трехтонного «Шевроле» 42-го года выпуска. На крюке рядом со мной висело 16-дюймовое запасное колесо, а рядом возвышался штабель ящиков с патронами калибра.303. Каждые четверть часа мне приходилось эвакуировать содержимое внутренностей. Поскольку грузовик останавливался раз в два часа, я выпросил для себя котелок вместо «утки» и немного влажных арабских газет для подтирки. Дождь лил с небес как из ведра. Панч, Колли и я не имели никакого прикрытия, кроме небольшого куска брезента, который мы закрепили над нашими головами для защиты от ветра. Панч страдал тем же недугом, что и я. Каждый раз, когда он начинал оправляться, меня проносило за компанию. А когда я гадил в котелок, он следовал моему примеру. Как мы ненавидели эту пустыню! Что бы мы только не отдали за чистые простыни и теплый гальюн!

Лучше всех держался Колли. Несмотря на свои болячки, он поддерживал нас как мог. Мы прозвали его Шерлоком за ту бесстрастную невозмутимость, с которой он раскуривал баскервилевскую трубку фирмы «Бэзил Ратбоун-Хаунд», прикрывая ее рукой от пронизывающего ветра.

Что я знал о Колли? Дома, в Новой Зеландии, если бы ветры судьбы благополучно донесли его туда, он ничем не отличался бы от других двадцати мужчин на церковной скамье в Собрании Бога. И вы вряд ли обратили бы на него внимание, когда он чинил бы свой «Нортон» для воскресной поездки. Но Колли был героем. Оплотом империи! По рангу наш патруль находился под моим подчинением, но именно он был его хребтом и горячим сердцем. Колли уважал меня. Для него я всегда являлся «сэром», «шкипом», «лейтенантом». Он скорее отрезал бы себе большой палец, чем назвал бы меня «Чэпом». Хотя я нисколько не обиделся бы на него за такое обращение. Если бы мы встретились за пинтой пива после окончания войны, он все равно называл бы меня шкипом. А затем ушел бы из бара такой же неуклюжей смущенной походкой.

В реальной жизни я никогда не познакомился бы с подобным человеком, если бы не стал постоянным клиентом его магазина или не столкнулся с ним лоб в лоб на дороге. Однако здесь мы стали ближе, чем братья. Я считаю великой честью, что служил рядом с ним. Ни один человек не мог быть благороднее и лучше его.

В Джало наша группа разделилась. Колли, Панч, Грейнджер, Олифант и Дженкинс остались там с Доком Ловсоном. Меня посадили на «Валентин» и отправили в Зеллу. Затем я на «бомбее» добрался до Мраморной арки, где располагался штаб Восьмой армии. Волнение и новизна обстановки пронесли меня через двухчасовое совещание, не оставив о нем почти никаких воспоминаний. После этого собрания я пошел покурить на лавку за штабной канцелярией, упал там в обморок и, судя по всему, был перенесен на носилках в госпиталь.

То медицинское отделение, в котором я провалялся несколько суток, состояло из четырех соединенных палаток. Оно являлось частью огромного палаточного госпиталя, который растянулся на акры по сырой пустыне вдоль дороги Виа-Бальбиа. Теоретически госпиталь предназначался только для офицеров содружества и британских вооруженных сил, но количество раненых (с обеих противоборствующих сторон) было таким большим, что медики прекратили какой-либо отсев. Когда шел дождь, носилки с вновь поступавшими искалеченными и умиравшими солдатами размещали под откидные полотнища палаток или просто складывали по три-четыре в высоту в санитарных машинах и грузовиках, которые привозили их в госпиталь. Внутри палаток пространство использовалось на все сто процентов: койки были составлены в островки два на четыре, с проходами вокруг них по периметру. За первые двадцать четыре часа на соседней койке слева от меня сменились три немецких офицера. Первые два лейтенанта имели фамилию Шмидт. Я прочитал это на белых бирках размером три на пять дюймов (у союзников они были синими), которые санитары прикалывали к одеялам. Вполне возможно, что клерки в регистрационном отделе назвали немцев Шмидтами примерно так, как в Англии поступают с Томми Аткинсами. [44]44
  Томми Аткинс – общее название для английских солдат, воевавших в Первую мировую войну.


[Закрыть]А звание лейтенанта им вписывали по той причине, что позже, когда солдаты умирали, в бумагах было проще написать «lt». В любом случае, ни один из Шмидтов не мог говорить, и они оба быстро скончались.

Третьего офицера звали Эрлих, что означало «почетный». Мы с ним общались на смеси немецкого и английского языков. До войны он работал лыжным инструктором и в 1936 году был членом олимпийской команды от округа Гармиш-Партенкирхен. Он объяснил мне разницу между «oberleutnant»(аналогом британского капитана) и «oberstleutnant»(эквивалентом подполковника). Я все время путался с этими званиями. Он, как и Стайн, служил командиром батареи. Пулеметная очередь, выпущенная из бреющего «Харрикейна», раздробила ему тазовые кости пулями.303 калибра.

– Мои кишки стать суп, – с печальной усмешкой сказал он.

Эрлих отдал мне бумажник и чековую книжку, попросив передать их его жене после окончания войны. Вместе с пищей нам выдавали по четыре сигареты «Кабестан» и по четыре пластинки жевательной резинки «Бишис». Эрлих предложил мне свой завтрак.

– Я все равно умирать до обед.

Когда немец задремал, ко мне подошел санитар. Он сообщил, что меня разыскивает офицер из полка камеронских горцев. Еще через минуту полог нашей палатки приоткрылся, и я увидел Джока. Первым делом он спросил, что меня свалило с ног. Услышав мой ответ о воспалении легких, Джок усмехнулся:

– Не так уж и плохо.

2

Я стал отцом! Роуз родила ребенка. Дочку! Джок не знал имя девочки. Он хотел отвести меня к своему грузовику. Но я не мог оставить Эрлиха.

– Парень, ты получил билет отсюда, – сказал Джок. – Я могу доставить тебя в Каир и даже в Хайфу. Не разыгрывай из себя героя, ладно?

Он выглядел откормленным и ухоженным. Джок служил теперь в штабе дивизии. Он принес стул, сделанный из канистры, и присел у края моей койки. О Роуз он знал только то, что с ней и с ребенком все в порядке. Джок получил от нее поздравительную телеграмму (а там дозволялось только пятнадцать слов). Ни телефонных звонков, ни фотографий.

Он достал флягу и сказал:

– Прикинь! Я стал дядей!

Мы отметили наш новый статус.

– Ты прекрасно выглядишь, Джок.

Он обращался со мной как с родственником. Его визит был ограничен временем. Он приехал в госпиталь, чтобы разыскать раненого офицера из их полка. Выискивая по спискам этого человека, Джок наткнулся на мою фамилию. Он сказал, что может потянуть за ниточки и вытащить меня отсюда – и даже устроить на санитарный корабль.